К дому Илоны я шел быстро, почти бежал…

Решил: после ТАКОГО разговор с Эйнштейном откладывать нельзя. Но и со скамеечки во дворе его вести негоже. Боюсь, не получится у нас спокойного разговора. Шумный обмен мнениями может привлечь ненужное внимание…

Юлю я из школы не забрал, каюсь. Не беда, до конца экзамена еще есть немного времени… Илона на своей «Коале» как раз успеет. Ну а я встречу сантехников и…

Мысль я до конца не додумал. Сама жизнь сделала ее неактуальной – от знакомого подъезда как раз отъезжал микроавтобус с надписью «Горводоканал» на борту. Тем лучше, никто не помешает обстоятельному разговору…

Я сбился с ноги. Остановился… Стоял и не понимал: что не так?

Не понимал, но вперед идти не хотел… Не надо мне идти вперед, совсем это не полезно для жизни и здоровья…

Вот так она и работает, легендарная сталкерская чуйка, иррациональное чутье на грозящую опасность. Ничего не понимаешь, но твердо знаешь: дальше – ни шагу.

Случаи, когда моя чуйка срабатывала вне Зоны, можно пересчитать по пальцам… Притупляется в мирной обстановке, факт. Но сейчас сработала, понять бы еще, на что…

На самом деле ничего метафизического и сверхъестественного в чуйке нет. Работает подсознание, только и всего. Отмечает какие-то малозаметные нюансы в окружающей обстановке, строит логические цепочки, делает выводы… Но все происходит внутри, «наверх» поступает лишь итоговый результат: опасность! Стой! Ни шагу дальше!

До подъезда оставалось сотни полторы метров – и я, застыв в тени деревьев, внимательно осматривал каждый из них, словно и впрямь рассчитывал обнаружить «плешь» или «колодец»…

Ни «плеши», ни «колодца»… Вообще ничего, заставляющего вспомнить о Зоне… Мой внимательный, обшаривающий каждый метр газона и асфальта взгляд дополз почти до дома, уперся в салатный «Фиат» Илоны… Других машин там сейчас не было – середина дня, все поразъехались. Лишь не у самого дома, подальше, приткнулась к тротуару густо затонированная «Тойота Пантера».

Но «Пантера» подозрений не вызывала… Слишком далеко стояла, чтобы контролировать из нее входящих в подъезд.

И вот тут-то в голове у меня щелкнуло!

Подсознание смилостивилось и поделилось информацией к размышлению.

Авдотья!

Авдотья и ее мания преследования… Ее побег из квартиры (через окно, Карл!) в конспиративный гараж произошел как раз из-за «Тойоты» – черной, затонированной, навязчиво преследовавшей подполковницу несколько дней…

Как женщины разбираются в автомобилях, всем известно. Красному мутанту понятно, что ее «Тойота» и здешняя «Пантера» – одно и то же авто. А цвет найт классик – на самом деле один из оттенков черного…

Расщедрившееся подсознание подкинуло еще одну не отмеченную сознанием детальку, послужившую основой для подсознательных выводов.

«У меня тут засада», – мимолетом бросила Илона в нашем телефонном разговоре. Реплика прозвучала совершенно естественно, идеально вписанная в контекст: ну да, есть такая идиома, обозначающая жизненные трудности.

Но сейчас невинные слова заиграли совершенно новыми красками.

Засада… А потом что-то про сантехников, ожидающихся из ТСЖ…

А что, если сантехники не ожидались – уже прибыли? И оказались не совсем сантехниками? И в руках у них были не разводные ключи, а инструменты, куда более опасные для жизни и здоровья? И целились те инструменты в хозяйку квартиры, когда ей сподобился позвонить Питер Пэн?

Илона – девушка умная. Оказавшись в такой пиковой ситуации, сделала, что могла. Предупредила легчайшим намеком… Посчитав по умолчанию, что Питер Пэн тоже умный… И все поймет.

В первом она не ошиблась, разумеется. Но я ничего не понял.

Не прислушался, не вдумался… другим голова была занята.

Засада… Во всех смыслах засада.

Дело в том, что я ничего в засадах не понимаю. Ни как их устраивать, ни как их избегать, ничего… Не мое это – шпионские игрища, турниры рыцарей плаща и кинжала. Запустите Питера Пэна в Зону, окружите непроходимыми ловушками, натравите полчища кровожадных мутантов – и уж тогда доблестный Питер Пэн покажет, на что способен, всех победит и всех спасет… ну, в смысле, разных всех… спасет одних, а… в общем, понятно.

А шпионские засады и методы борьбы с ними, повторюсь, не мое.

И все-таки не надо забывать, что остается ненулевая вероятность: чуйка ошиблась, зря протрубила алярм. В словах Илоны никакого двойного смысла не было. А черная «Пантера» принадлежит ее соседу по дому. Кстати, в подтверждение этого факта аномальные мои способности отрапортовали: никакими электромагнитными импульсами с внешним миром «Пантера» не обменивается. А по моим понятиям (умозрительным, из боевиков почерпнутым), служба внешнего наблюдения, или кто там еще засел, должна регулярно бубнить в эфире: «Первый, первый, веду наблюдение, объект не появился…»

Позвонить Илоне? Подойди, мол, к окну – знакомая ли машина, парковалась ли уже здесь? А если засада и вправду есть? Сам доложу им: Питер Пэн уже здесь и уже насторожился…

Уйти, не рисковать? Но вдруг чуйка сработала вхолостую?

Лестничная клетка была застеклена полностью, сверху донизу, но на пролетах и площадках не видно ни единого постороннего. Если засада и вправду есть, она в квартире.

Я наблюдал за подъездом, за «Пантерой» и не мог ничего решить. А за мной, в свою очередь, наблюдал отирающийся неподалеку тип, по виду – типичный алкаш-«ильичевец», но относительно приличный и безобидный. Безобидный, пока не зальет шары.

– Извини, командир, – решился наконец обратиться алкаш. – Не выручишь полтинником на…

Он оглядел меня еще раз и закончил не в тон, иначе, чем собирался:

– …на опохмелку. Подыхаю…

Даже не дослушав, я собирался отправить его в пешее эротическое путешествие, но передумал. Заставила передумать фигура ханыги: был он невысок, но коренаст, широк в кости… Не мой скульптурный портрет, конечно же, но определенное сходство имелось, и немалое.

Я объяснил задачу, назвал сумму вознаграждения. «Ильичевец» уставился недоверчиво.

– Просто подняться, войти и уйти? За косарь? – Он не понимал, в чем подвох, но чуял, что дело нечисто…

Пришлось торопливо сочинить историю о ревнивом муже, наличие коего в квартире надо проверить. История зияла логическими провалами, но прокатила – алкаш уже мысленно тратил заработанное.

Облачившись в купленную Авдотьей мешковатую ветровку, опустив на лицо длинный козырек кепки, ханыга двинулся на разведку.

Может сработать. Рост и фигура схожи, ветровка и яркая кепка только что засвечены в офисе. Своих маскарад не обманет, но если здесь меня пасут чужаки – могут клюнуть.

Подозрительная «Пантера» никак себя не проявила. Похоже, зря перебдел…

Лже-я без помех вошел в подъезд и торопливо поднимался по лестнице, добрался до третьего этажа, позвонил… Небольшая пауза. Сейчас он говорит, что пришел от Петра… И еще кое-что говорит, чтобы Илона поняла – действительно от меня.

Все, исчез за дверью. Дальнейшее останется за кадром…

Я отсчитывал секунды. «Ильичевец» получил строгую инструкцию в квартире не задерживаться: пять слов, десять секунд – и тут же обратно… Ревнивец, дескать, таиться не будет, выскочит в прихожую… Почти правда: если что, примут двойника сразу у дверей, хотя принимающей стороной будет вовсе не муж.

Десять секунд не истекли…

Все случилось на пятой.

«Пантера» выдала – я сразу почувствовал – короткий радиосигнал, пять быстрых импульсов.

Три окна квартиры взорвались тремя вулканами, швырнув наружу три раскаленные огненные волны. Звук ударил по ушам, через крохотную долю секунды докатилась ударная волна.

Кажется, я что-то орал, широко распахнув рот. Орал и сам себя не слышал.

(И при этом отметил каким-то кусочком, каким-то уголком сознания, как после взрыва рванулась с места затонированная «Пантера»… Номер разглядеть и запомнить не успел, лишь первую в нем семерку, но хорошо почувствовал, как исчезающая за углом машина выдает в эфир новую кодированную последовательность импульсов, теперь гораздо более длительную.)

Все закончилось. Все стихло и смолкло. Три оконных проема зияли тремя черными ранами. Живых в квартире не могло остаться даже теоретически.

Граница между двумя жизнями оказалась тонкой, как шрам от бритвы.

В прошлой жизни у меня была женщина, любившая меня… Которую я, наверное, тоже смог бы полюбить.

В этой – секунду спустя – она была мертва, разметана на атомы.

Я стоял, окаменев. Я простоял бы так дни, месяцы и годы. Под палящим солнцем, под дождем, под снегом и снова под солнцем.

Что-то случилось с Питером Пэном за считаные дни, что-то изменилось в нем, и не только лицо… Прежний я, наверное, бежал бы за машиной с выпученными глазами в идиотской попытке догнать, а не догнав, бился бы о землю в бессильной ярости… Или учудил бы что-то в том же духе.

Новый Пэн просто застыл на месте… Оцепенел. Странная реакция, словно и не моя… Мысль в голове крутилась тоже странная, навязчивая и неуместная. Слова Илоны о предохранении и зачатии… Что она имела в виду? Может, я потерял вместе с женщиной и нерожденного ребенка? Теперь никогда не узнаю…

Потом вернулись мысли более практичного плана. Я вспомнил про Юлю и ее экзамен, про то, что забрать девочку теперь некому, живут они с сестрой… жили… вдвоем, без родителей, лишь про тетку Илона сегодня упомянула…

И про тех, кто сидел в «Пантере», я тоже подумал. Разумеется, никакой засады в квартире не было. «Сантехники» пришли, сделали дело, ушли. И ни одна нормальная женщина не стала бы стоять за их спинами при возне с трубами… Дальнейшие детали не важны, главное и так понятно.

Что делать, тоже ясно…

Юля. Забрать, увезти в безопасное место. К тетке, наверное…

«Пантера». Найти их и убить. Мучительно. Неторопливо буду убивать и мучительно…

Несколько секунд эти два неотложных дела никак не могли выстроиться в моем мозгу по важности, по приоритету…

Я развернулся и пошел навстречу людям, спешившим к месту взрыва, как падальщики к падали. Люди на ходу доставали мобильники, нацеливались объективами на почерневшие оконные проемы… А я шагал и все еще не понимал, с чего начну…

Зря ломал голову. Судьба все решила за меня.

Школа была самая заурядная. Сотни, если не тысячи таких однотипных школ стоят по городам и весям бывшего Союза: к четырехэтажному учебному корпусу из унылого серого кирпича примыкают два крыла – спортивный зал и столовая, при нужде оборачивающаяся залом актовым.

Архитекторы сделали все, что могли, стараясь внушить детям отвращение к процессу учебы. Но в данном конкретном случае – со школой, находящейся на улице Генерала Захарченко, – зловещий план архитектурной мафии дал осечку. Здание буквально утопало в зелени и оттого выглядело живописно: кроны старых лип нависали над крышами спортзала и столовой, она же зал актовый; уродливый фасад успешно маскировали березы и густо – настоящие джунгли – разросшиеся кусты сирени и акации. «Пантера» с затонированными стеклами притаилась в акациево-сиреневых джунглях, в засаде, – словно ее живая тезка в джунглях настоящих.

Семиклассники расходились, экзамен недавно закончился. Некоторых встречали родители, но большинство шагали к дому самостоятельно.

Стайка девочек задержалась невдалеке от школы: щебетали о чем-то своем, не спешили по домам и не замечали, что сквозь небольшой разрыв ветвей за ними наблюдает цепкий внимательный взгляд.

Мужчина, стоявший рядом с «Пантерой», уже определил, сверяясь с фотографией, нужный объект. И сейчас терпеливо дожидался, как повернутся события: разделятся ли девочки? Или двинутся к дому вместе? Скорее всего, план у него имелся для обоих случаев, но второй вариант был сложнее в исполнении и таил больше рисков…

Повезло… Девочки разделились, причем так, что лучше не придумаешь: основная группа пошагала по дорожке, рассекавшей джунгли, – неторопливо, продолжая болтать. А одна – нужная – осталась у школы. Вертела головой по сторонам, словно поджидая кого-то.

Мужчина выждал, пока подружки девочки отойдут подальше. Потом обошел кусты, приблизился к оставшейся, на ходу достав и нацепив на нос очки. Заодно натянул на лицо улыбку, как перчатку на руку.

– Здравствуй, Юля! – произнес он тоном хорошего и доброго знакомого.

– Здравствуйте… – настороженно ответила девочка; факт, что незнакомый взрослый знает ее по имени, особого впечатления не произвел.

– Твою сестру зовут Илоной, а ее друга – Петром или Питером, – сказал мужчина, не прекращая улыбаться. – Ну а меня зовут дядя Гена, я работаю вместе с ними. Служу в Виварии, мы не встречались, я в основном торчал на Новой Голландии… Но ты, может, слышала, что там случилось…

Подозрительность ушла из взгляда девочки. Система опознавания «свой-чужой» сработала, как и было задумано, – ложно.

– Илона попросила встретить тебя и отвезти домой. Сама не может, просила Пэна, но его срочно вызвали… В общем, крайним в этой цепочке оказался я. Ну что, поехали?

«Дядя Гена» протянул руку. Узенькая девчоночья ладошка легла в широкую ладонь мужчины. Ничего нет сложного в ремесле педофила…

Они, держась за руки, обошли кусты в обратном направлении. Мужчина открыл заднюю дверцу «Пантеры», девочка нырнула в полутьму, дверь закрылась.

В тот же момент распахнулась передняя дверь, водительская. «Дядя Гена» начал оборачиваться в ту сторону, не понимая, в чем дело: все обговорено заранее и рвать отсюда когти надо без задержек.

Он понял, что выпрыгнувший из-за руля человек вовсе не его напарник, а больше ничего не успел понять и тем более предпринять. Обзор заслонил огромных размеров кулак, стремительно несущийся к лицу. Мир взорвался, разлетелся огненной вспышкой, и второй удар, по затылку, «дядя Гена» ощутил слабо, как сквозь толстый слой ваты, и больше не ощущал ничего.

Я подхватил под мышки обмякшее тело, отволок к багажнику. Внутри, скорчившись, уже лежал один постоялец, не так давно восседавший за рулем. Втиснуть второго в стандартный четырехсотлитровый объем оказалось не просто, но я кое-как утрамбовал, всем телом навалившись на крышку. Задохнутся и сдохнут – их проблемы.

Все вкупе заняло считаные секунды. Юлечка, похоже, не успела ничего толком разглядеть и понять.

– Пэн… ты ведь… а он сказал… – не слишком связно обратилась она ко мне, вновь оказавшемуся за рулем.

– Это была игра, малышка, – сказал я первое пришедшее в голову, тронув машину с места. – Такие вот у нас в Виварии приколы, хлебом не корми, только дай друг друга развести…

– А Илонка знает? Она когда вернется? Я ей такое расскажу про экзамен, такое…

Я ответил не сразу. Что-то мешало, что-то стояло в горле и давило на связки…

– Илона заболела, – сказал я наконец, проглотив комок. – Грипп, похоже: нос потек, температура высокая… Тебе нельзя сейчас домой, тоже заразишься, мы прокатимся в Любань, к твоей тете Лизе, побудешь пока у нее… Кстати, покажешь дорогу? А то я бумажку с адресом потерял, что Илона дала…

– Конечно, покажу! Только вот… получается, ты мне не расскажешь вечером ничего про Зону… А я уже нашим девчонкам похвасталась…

– Не последний день живем, будут еще у нас вечера, и мы с тобой сядем как-нибудь после ужина на диван и будем говорить, говорить, говорить, говорить… Пока Илона спать не погонит.

Все прозвучало уверенно и твердо, хотя я сомневался, что доживу хотя бы до сегодняшнего вечера.

Я загнал «Пантеру», и в гараже сразу стало тесно. Здесь Илона держит свой игрушечный плюшевый «фиатик», свободного места мало… Вернее, держала… держала под электронно-цифровым замком, удачно получилось: крушить механику я бы не стал, проехал бы мимо и поискал другое место для допроса.

Пленникам багажника не повезло. Оба были живы, не окочурились ни за поездку в Любань и обратно, ни сразу, от ударов. Хотя бил я своим кулачищем-кувалдой, не опасаясь убить – может быть, даже подсознательно желая того.

Не убил… Не повезло гнидам, и это правильно, не заслужили они везения и легкой смерти.

«Дядя Гена» (я слышал начало разговора ублюдка с Юленькой) почти оклемался, шевелился, постанывал и вот-вот должен был прийти в себя. Вовремя доехали, очухавшийся урод мог затеять нехорошее – например, выстрелить в меня, открывшего багажник.

Очки «Гены» – бутафорские, без диоптрий, – что ублюдок нацепил перед разговором с девочкой, уцелели каким-то чудом, они свисали вдоль щеки, зацепившись одной дужкой за ухо… Впрочем, тут же свалились на пол гаража, когда я выгружал пленника.

Водителю – пусть побудет Чебурашкой, хоть и имеет уши нормальных размеров, – досталось сильнее, и признаков возвращающегося сознания он не демонстрировал. Но и не задохнулся в тесноте и духоте, дышал, сердце билось… Тем хуже для него.

Медлить не стоило. Я окинул взглядом гараж, прикидывая, чем бы заменить наручники – недоступный сейчас аксессуар.

Душевный разговор начался чуть позже, когда все было подготовлено.

Пленники сидели тет-а-тет в торцевых углах гаража, густо обмотанные черной изолентой.

Карманы сладкой парочки были освобождены от всего лишнего. Я стал владельцем двух пистолетов, двух мобильных телефонов (из них я сразу вынул и «симки», и батареи), одной визитной карточки и двух цветных снимков: на одном Юля, на другом Илона. Меня ублюдки, надо понимать, знали в лицо. В отличие от экипажа другой «Пантеры», очень похожей, но другой – у этой номер начинался с четверки, а семерок в нем вообще не было.

Удостоверений у пленников я вообще не обнаружил – ни СБ ЦАЯ, ни какой-либо другой силовой службы, ни хотя бы липовой частно-разыскной конторы. Документы на оружие тоже отсутствовали… Самоуверенность отморозков граничила с идиотизмом, но, очевидно, имела под собой какие-то основания.

Вооружены они были по-разному: «Гена» зауряднейшим ПММ (он же «макар макарыч», он же пистолет Макарова модернизированный), Чебурашка – «Глоком», что немало обрадовало: испытываю слабость к этой марке, что есть, то есть. Запасные магазины с собой они не таскали… Понятно. Длительные перестрелки в планы уродов не входили…

Пока я занимался трофеями, Гена окончательно очухался, замычал, стал пытаться вытолкнуть изо рта грязную тряпку, заменившую кляп.

Готов к разговору… Я взглянул на визитную карточку, найденную в его нагрудном кармане и до поры отложенную: как следует обращаться к человеку… нет, к человекообразной мрази?

Мразь (если верить визитке) следовало называть Валерием (без отчества) Иськиным, системным администратором, а также руководителем ИП «Иськин В. Г.».

И что-то во всем этом было очень знакомое… Но что, блин? Что?!

Лицо пленника? Нет, ничего не всплывает… Фамилия? Да уж запомнил бы такую дурацкую… Системный администратор? Так их вокруг как собак нерезаных – пальни из «Глока» с завязанными глазами, хоть одного, да уложишь.

И все-таки карточка казалась знакомой.

Наверное, сегодняшняя встреча с капитаном Крюком оказалась знаковой, ничего бы я без нее не сообразил…

Я поднял с пола гаража бутафорские очки с одним треснувшим стеклом, нацепил на нос пленнику, аккуратно зацепил дужки за уши.

И вот теперь все встало на свои места. Пазл сложился.

– Знаешь, Олежка, – медленно заговорил я, – если ты сам все это придумал, а не кто-то тебе подсказал, то в своем поганом ремесле ты большой талант…

Человек с пышной гроздью имен – Валерий-Геннадий-Олег Иськин-Стрякин (или Стрюкин) – зыркал на меня из-под своих треснувших очочков.

Но выдумка и впрямь хороша… Очки – ход стандартный, избитый, но он всегда срабатывает. По-другому воспринимает наше сознание (или подсознание?) очкариков, совсем не так, как нормальных людей. В очках? Значит, читал много книжек, ботаник и в драке не опасен, куда уж ему, четырехглазому.

Но визитка с идиотской фамилией – завершающий штрих мастера. Вишенка на торте.

И в самом деле, ну чем может быть опасен ботан с дебильной фамилией Стрякин или Иськин? Наше сознание вкупе с подсознанием успокаивается, перестает ждать подвоха и занимается тем, что придумывает смешные переделки фамилии… Сиськин! Ха-ха-ха, как смешно! Сракин! Обалдеть, обхохочешься!

Но все же он в своем сучьем ремесле лишь талант. Не гений. Иначе заказал бы свои визитки в разных местах… Или хотя бы попросил оформить в разных стилях.

Лицо его, кстати, я так и не вспомнил. Физиономия лжеботаника отложилась после разгульного вечера в «Сметанке» смутным белым пятном…

– А знаешь, Олежек, что мне очень хотелось сделать в первые несколько секунд нашего общения? Того, давнего, в «Сметанке»?

Сиськосракин молчал, не желая строить догадки, а пожелал бы – кляп во рту помешал бы их озвучить. Ответил ему сам, мне не жалко.

– Мне хотелось снять с тебя очочки, аккуратненько, двумя пальцами… Вот так примерно… А потом сломать тебе нос. Вот так!!!

Играть в гуманизм и искать психологические подходы не было ни времени, ни умения.

Клиента следовало ломать быстро и безжалостно. В качестве прелюдии к разговору я сломал ему нос – пусть почувствует на губах вкус крови. Гниды, чужую кровь льющие без раздумий, к своей относятся куда как трепетно…

– Если хочешь кричать – кричи, – сказал я, поигрывая монтировкой. – Но за каждый крик буду ломать одну кость.

И выдернул изо рта импровизированный кляп.

Касательно криков я не блефовал, пусть кричит… Гараж Илоны находился не в самом Тосно-2, скорее на границе с Ильичевкой… А то и в ней самой, границы у Ильичевки размытые.

Оттого-то Илона и появлялась здесь редко, предпочитала парковать свой «фиатик» у дома.

Ильичевка такое уж место… Не из тех мест, где приличной девушке стоит гулять томным вечером. Да и днем лучше бы воздержаться от прогулок. Если уж очень надо, то посещать гараж желательно с электрошокером или травматом либо в компании дога, натасканного исполнять функции телохранителя.

Когда-то здесь был огромный и стихийно возникший лагерь беженцев. Спасшиеся от Прорыва самовольно захватили два гаражных кооператива и садоводство (тоже, кстати, «дикое», некогда самовольно возведенное), а обширное поле между ними заполнил дикий муравейник из землянок, палаток, хижин, сколоченных из всего подвернувшегося под руку… Садоводство было безымянным, а поле принадлежало организации с неимоверно странным названием: ЗАО «Сельхозпредприятие «Совхоз имени Ильича» – именно так, с непарным числом кавычек. И муравейник получил название «Ильичевка».

Что там в те дни творилось – лучше не знать. Жуткие вещи творились, реально жуткие, – говорю как человек, три Зоны повидавший. Все века и тысячелетия цивилизации слетели с потомков обезьян, как шелуха с зерна. За выживание бились обезумевшие агрессивные животные. Сильные выживали… Криминал всех видов и мастей потянулся в Ильичевку со всех сторон, издалека, из городов и весей, далеких от Зоны, – у многих спасшихся еще водились и деньги, и другие ценности.

Позже все как-то утряслось, устаканилось…

Еще позже проблема беженцев рассосалась, а Ильичевка – нет. Ее население уменьшилось раз в двадцать, зато народ отборный, пробу негде ставить. Город Тосно ведет с ильичевцами войну, пытаясь ликвидировать гнойник. Гаражи у них отбили с боем (без метафор с боем: артиллерия не грохотала, но без пальбы из легкого стрелкового не обошлось), садоводство пока под оккупацией…

Короче говоря, в Ильичевке вопи, не вопи – на крик, даже самый истошный, здесь никто сломя голову не побежит. Аборигены и не такого наслушались.

Господин Иськин-Стрюкин, избавившись от кляпа, не заорал… Зыркал злобно и не выглядел настроенным на явку с повинной и сотрудничество со следствием в моем лице.

– Рассказывай все, Олежек, – посоветовал я дружески (на правах давнего друга, изливавшего душу и пившего на брудершафт). – Всех, кого знаешь, сдавай со всеми потрохами. Начни с непосредственного начальника, пославшего тебя к школе. Тогда еще поживешь…

Подследственный, то есть Стрюкин, харкнул в следователя, то есть в меня, кровавым сгустком. Но не попал.

А я почувствовал затруднение… Не морального плана – после сегодняшних событий я был готов сделать с обоими гнидами все, в буквальном смысле все…

Но я хотел получить информацию, а не клиента, загнувшегося от болевого шока. А в Виварии меня не обучили тонкостям допросов третьей степени. И в каком-либо другом месте не обучили…

За спиной послышался стон. Чебурашка приходил в себя. Я рассудил: водитель едва ли знает больше Стрякина, а значит…

Развернулся, сделал несколько шагов и – за Илону!!! – вогнал монтировку Чебурашке в глаз. Сильно вогнал, глубоко, словно хотел пришпилить голову к бетонной стене, как бабочку к обоям.

Первый… Счет открыт, но до момента, когда можно будет сказать: квиты! – еще ой как далеко… Не дожить, скорее всего, до того момента.

Отступил в сторону, давая возможность Иськину понаблюдать за агонией напарника. Конвульсии длились больше минуты, а когда затихли, я выдернул монтировку и вернулся к насущному.

– Проникся, Олежек? – произнес я тем же дружеским тоном. – Так что ты там мне хотел рассказать?