Как выяснилось, нашел Жукер клад. Самый натуральный клад – небольшой глиняный горшочек, менее литра размером. Тот был сверху плотно набит вроде бы каким-то тряпьем, истлевшей ветошью, превращающейся в труху при малейшем прикосновении. А нижнюю половину горшочка заполняли монеты – позеленевшие медяки номиналом от копейки до пятака и, в меньшем числе, почерневшие серебряные: гривенники и опять-таки пятаки, но уже другого вида. Золота, что характерно, вопреки всем стереотипам в кладе не оказалось, ни единой монетки, – свои сбережения в почву Новой Голландии депонировал человек не особо большого достатка. Произошло это событие, как мы поняли, оттерев несколько монет, в царствование императрицы Анны Иоанновны.

Вот как оно бывает… Кто-то целенаправленно ищет клады, покупает дорогостоящую аппаратуру, штудирует старые книги, а весь улов – единичные разрозненные монеты. А нам этот клад в общем-то и не нужен, я бы больше обрадовался, откопай Жукер пару стволов с боекомплектом.

Зато стало ясно: «попрыгунчики» Жукер сможет и отыскать, и доставить наверх в своих жвалах, не повредив.

Второй эксперимент – прохождение через бетонное покрытие – показал двоякий результат. С одной стороны, бетон Жукер превращал в пыль гораздо быстрее, чем асфальт. А с другой – арматура стала для него непроходимым препятствием. Тонкую армирующую сетку он еще кое-как прогрызал жвалами, а вот перед прутками спасовал… Универсальной стенобитной машины из него не получится, хорошего помаленьку…

Мало-помалу к площадке для велотриала собрались обитатели Новой Голландии, где-то с десяток зверолюдей. Как выяснилось, не просто из досужего любопытства: они все рвались в Хармонт и хотели, чтобы я выбрал из добровольцев тех, кто туда поедет.

Выбрать было не так-то просто. Знать бы заранее, с какими проблемами и препятствиями доведется столкнуться на пути к Бехтеревке и с какими потом, если удастся активизировать лазейку между Зонами… От всего на свете не застрахуешься – ковчег с гордым именем «Ной» не безразмерный.

Мы с отцом уже прикинули число посадочных мест (с учетом снаряжения и запасов) и число пассажиров, места для которых уже забронированы. Получилось вот что: Панов-старший и Панов-младший, их участие в экспедиции даже не обсуждается; Дракула, без него никак, без него мы далеко не уплывем, сгинем от какой-нибудь хищной подводной нежити; Зайка-Мура, главное наше оружие против упомянутой нежити; Жукер, только что доказавший свою профпригодность в деле раскопок и несанкционированных проникновений, соваться без него в «Клинику Св. Духа» не хочется.

Итого пятеро. Кроме них, ковчег сумеет принять на борт еще трех не очень крупных мутантов (таких, как Жукер или Зайка-Мура, например). Или двух более рослых и массивных.

И кого же мне выбрать? Кто имеет больше шансов пригодиться в нашем рейде?

Водо-Мэр? Он умеет воздействовать на силу поверхностного натяжения, и в водном путешествии его аномальные способности могут очень пригодиться, но на суше боец из него никакой…

Склопендр? В рукопашной он может оказаться очень силен, но слишком уж чувствителен к температурному диапазону, ни утром, ни вечером от него не будет толка, не говоря уж о ночи.

Наг? Никто в Виварии (в прежнем, настоящем Виварии) его боевые умения не тестировал, разумеется. Чисто умозрительно воином он может оказаться замечательным, использующим не только физическую силу, но и аномальную способность воздействовать на психику… Но Наг весит немало и размер имеет внушительный, к тому же отличается скверным характером.

Ломая голову, я увидел Лию-Тигренка. Она целеустремленно шагала в нашу сторону от Бутылки. И держала в руках оружие, издалека принятое мною за АГК – автоматно-гранатометный комплекс. Надо же, какие-то стволы сохранились, не весь арсенал Вивария лег на дно Адского канала.

– Ты должен взять Тигренка с собой, – негромко произнес Волдырь-Сэмми; он не выделил голосом слово «должен», он просто впервые употребил его в разговоре со мной.

Я подумал, что мотивы Волдыря понятны, что он желает удалить из коллектива (и без того сложного) огромную и опасную кошку в течке, – но тон для разговора выбрал неудачный, когда Питеру Пэну говорят, что он что-то должен сделать, Питер Пэн очень часто поступает с точностью до наоборот…

Но возражать я не стал, Лия подошла уже слишком близко, незачем ей слушать наши споры по поводу ее эструса. Теперь я разглядел: ее так называемый АГК проходил не по ведомству охраны, он числился спецсредством в лабораторном корпусе – оттого, наверное, и уцелел при повальном утоплении содержимого оружейки.

«Сайга» двадцатого калибра издалека и в самом деле смахивала на «калаш», а вместо подствольного гранатомета снизу крепился портативный сетеметатель. В прежние времена эта удобная штука применялась, чтобы утихомиривать разбушевавшихся подопечных или отлавливать слишком прытких, вырвавшихся из Бутылки и пожелавших поиграть в догонялки на территории Новой Голландии. Патроны специальные, заряжены шприцами с усыпляющим… Не летальное, короче говоря, устройство.

Ну и зачем Тигренок притащила сюда этот ствол? Усыплять вроде бы здесь некого, равно как и стреноживать сетью…

Я отстыковал магазин, выщелкал и внимательно осмотрел все патроны. Теоретически зарядить в эту модель «Сайги» смертоносный патрон – с дробью, картечью или пулей – невозможно. Нестандартная длина патронника не позволяет. Но когда российских умельцев останавливала такая малость, как теоретическая невозможность чего-либо? Правильный ответ: никогда.

Теория теорией, на практике же умелые руки наших эдисонов-кулибиных всегда могут укоротить гильзу охотничьего патрона или могут извлечь из спецпатрона шприц и заменить его зарядом свинца…

Патроны оказались правильные. Сквозь прозрачные пластиковые стенки гильз были видны шприцы. Маркировка соответствовала весогабаритным характеристикам Тигренка… Стрелять мне предстояло именно в нее. Таким вот необычным пари завершился наш с Лией спор.

…Разумеется, отказывая ей в месте на борту «Ноя», я не стал упоминать главную причину: проверять, как действует ее спонтанно выросшая сексапильность на зверолюдей, оставшихся без своего «брома», лучше на просторной Новой Голландии, а не в тесноте ковчега. Недаром же моряки с древних времен говорят: женщина на борту к беде, – и никакой это не сексизм, а обобщающий вывод из многих печально завершившихся опытов.

Вместо того я быстренько нашел и выдвинул два других резона. И это стало моей ошибкой…

Во-первых, объяснил я, Тигренок у нас плотоядная, ей, как и Дракуле, в ежедневном рационе необходимо сырое мясо, и в количествах отнюдь не символических. А Жукер, для сравнения, может месяцами обходиться вообще без пищи. Человеко-змей Наг устроен иначе, но и он может попоститься две-три недели, не теряя рабочих и боевых качеств. Прокормить в пути Дракулу уже станет проблемой, но без него и его подводной разведки далеко не уплыть, – а если их, таких прожорливых, окажется на борту двое? Что тогда? Превращать «Ноя» в плавучий рефрижератор, набитый мясом?

Во-вторых, никаких особых аномальных свойств у Лии нет: ни суггестией она не может ударить, ни электричеством, и даже маскирующего тумана при нужде не сотворит. Да, сильная, да, быстрая… Но и только. А в Хармонте, например, против нас будут профи, вооруженные до зубов и натасканные убивать как раз таких, сильных и быстрых… Пуля, хоть она и мала, все равно окажется и быстрее, и сильнее. Убьют, и вся недолга. А я хочу, чтобы ты жила, Тигренок.

Доводы казались мне неопровержимыми. Ага, как же…

Первый легко опроверг Волдырь (наверняка желавший сплавить Лию-Тигренка по той же причине, по какой – по главной и не озвученной причине – я не хотел видеть ее на борту). Дескать, Новая Голландия обесточена, да не совсем. Большая морозильная камера запитана от «этаков», мороженых туш в ней пока хватает.

А на фарм-складе фрау фон Лихтенгаузен работают – опять же от «этаков» – несколько шкафов-рефрижераторов с препаратами, нуждающимися в отрицательной температуре хранения. И он, Волдырь, готов мне один Авдотьин шкаф уступить, вместе с автономным источником питания, разумеется. Да, шкаф не маленький, места займет изрядно, но совсем не обязательно грузить рефрижератор в ковчег. Установить его на третьем катамаране, демонтировав сиденья, – и тащить сзади на буксире.

Возразить было нечего… Я и не стал возражать – проблема, как прокормить Дракулу, решена. Но разве это повод, чтобы тащить с собой Лию, обреченную погибнуть не в первой, так во второй перестрелке? Ей-то самой оружием не воспользоваться, даже из принесенной «Сайги» не выстрелить, – устройство лап не позволяет.

Вот тут-то она меня и подловила. Предложила спарринг – прямо здесь, на площадке для велотриала. Она, Тигренок, всю площадку пройдет из конца в конец, по пути поразив шесть мишеней (роль мишеней была отведена ярким пластиковым фигурам гномов, оживлявшим унылую серость бетона площадки).

Короче говоря, Тигренок доберется до меня, если сумеет, – а я буду тому препятствовать выстрелами из «Сайги». Попаду – Лия получает свою порцию глубокого здорового сна и остается на берегу. Не попаду – она плывет с нами.

Я согласился без раздумий. Игра казалась беспроигрышной. «Сайга» именно в этом ее варианте была оружием, отлично мне знакомым, немало прытких беглецов я утихомирил с ее помощью. И хорошо знал, что шприц летит медленнее пули или картечи, упреждение надо брать большее. Портативным метателем сети я тоже владел недурно, а к этому специфичному оружию приноровиться еще труднее.

Пока я дотошно изучал «Сайгу», а Волдырь-Сэмми отгонял зрителей подальше, чтобы не подвернулись невзначай под шальной шприц, Тигренок удалилась на пару минут куда-то за Кузню. Объяснила: ей, чтобы показать лучшие свои боевые качества, надо хотя бы минутку помедитировать в полном одиночестве, вогнать себя в боевой транс.

Хотел спросить: да кто же ей в реальном-то бою предоставит это одиночество и эту минутку? Не спросил. Все равно сейчас ее надеждам на путешествие положит конец шприц со снотворным…

На дальнем конце площадки появилась гибкая фигура. Униформу и до того Лия носила чисто символическую – сильно уменьшенный, ушитый вариант жилетки-разгрузки, а теперь избавилась и от нее. Впрочем, оттого ее тело, покрытое коротким рыжеватым мехом, обнаженным не выглядело…

– Готов? Начинаем? – прокатилось над площадкой.

Начать она готовилась с низкого старта, опустившись на четыре лапы. Это хуже… в голову и шею я заранее постановил не стрелять, только в корпус. Шприц, хоть и летит медленнее пули, выбить глаз при неудачном попадании вполне способен.

Прикинув ее возможные траектории движения по площадке, я решил пожертвовать первыми тремя гномами, все равно пораженные Тигренком мишени на общий результат не повлияют… Открою огонь, когда дистанция станет идеальной. Восемь патронов… без шансов для девочки.

– Готов! – ответно гаркнул я.

Рыжая смазанная тень метнулась вперед.

«Хороша, чертовка…» – думаю я, наблюдая за стремительными движениями Тигренка.

Рваный темп, непредсказуемая смена направления, и быстрота… самое главное, быстрота…

Один пластиковый гном сбит, второй… в одном и том же стиле – в прыжке, пролетая мимо, одним касанием лапы. Третий готов, и вновь так же…

А у четвертой мишени траектории Лии и шприца пересекутся, уж извини, детка. Алгоритм твоих атак я понял, а мартовская тигрица на борту мне ни к чему…

Навожу «Сайгу», безошибочно вычисляю упреждение, выбираю слабину спуска… Шприц пролетит в полуметре от головы гнома – и как раз в тот момент, когда там будет лететь Тигренок.

Ну же…

Она исчезает. Просто исчезает. Что за…

Секунду или две я оторопело смотрю на площадку, над которой только что метался сполох рыжего пламени.

Прыжок! Рыжее пламя вновь вспыхивает – но совсем не там, где я ждал, а у другой фигуры-мишени. Рефлекторно дважды стреляю туда и оба раза промахиваюсь.

С запозданием понимаю, что она сотворила: резко сбавила темп, проползла, вжимаясь в землю, за парапетом, выскочила, где я не ждал…

Молодчина. Один-ноль в твою пользу. У меня еще шесть попыток.

Вновь длинный верховой прыжок. Пытаюсь срезать Тигренка в полете – неудачно. Полет резко меняет направление, она оттолкнулась лапами от бордюра и сумела-таки свалить еще одного гнома.

Осталось пять патронов и последняя фигурка-мишень, она ко мне ближе всех, и скрытно, понизу, к ней не подобраться… Расстояние минимальное, буквально десяток шагов, и уж здесь-то я не промахнусь.

Тигренок вновь движется низом. Она тоже понимает, что последняя мишень самая для нее трудная. И не атакует – появляется на мгновение то там, то здесь и вновь исчезает за бетонными преградами. Провоцирует, приглашает посостязаться с ней в скорости реакции – и попусту растратить патроны.

Принимаю приглашение – и делаю два выстрела, прицелиться толком невозможно, приходится палить наудачу… Удача подводит, оба шприца улетают в никуда.

Достаточно… Прекращаю играть в лотерею и жду, когда Тигренок наконец атакует последнего гнома. Здесь ей уже не помогут никакие хитрости, времени на точный выстрел хватит…

Она не атакует последнюю мишень. Распрямившейся пружиной выстреливает из-за препятствия под названием «двойная катушка» и летит прямо на меня. Стреляю навскидку, не понимая, попал или нет. Лия приземляется рядом, практически вплотную, и ласково произносит:

– Ты убит, Питер.

Даже не запыхалась, чертовка… И с последним шприцом разминулась, иначе бы уже лежала, снадобье из него действует практически мгновенно.

– Я убит, но ты все равно проиграла.

Показываю на последнего гнома, тот так и стоит, последний уцелевший из всей шестерки (вернее, из семерки, изначально их было семь, но один куда-то канул еще в незапамятные времена).

– Нет, Питер, это ты проиграл.

Она тянет меня к фигурке. Подойдя, вижу – из пластика, примерно там, где у гнома, будь он живым, должно быть сердце, торчит некий предмет. Вытаскиваю двумя пальцами с трудом – засел глубоко. Никогда не видел подобного оружия – нечто вроде трехгранной увесистой спицы, заостренной с обоих концов.

– Я говорила, что достану все шесть мишеней. Но не обещала сделать все когтями…

– Ты серьезно смогла метнуть эту иглу? – Тон мой полон недоверия, и неспроста: лапы Тигренка не слишком-то приспособлены управляться с такими мелкими инструментами.

Вместо ответа она демонстрирует свои запястья. Оба украшены широкими браслетами – самодельными, из бисера, разноцветных нитей, тоненького эмаль-провода, стекляруса, чего-то еще… Кажется, такие произведения декоративного искусства называются фенечками, но дело не в том… В оба браслета вплетены – органично, как необходимый элемент конструкции, – две серебристые трубочки, из одной торчит кончик такой же трехгранной иглы, как та, что я держу в руке… Вторая трубочка опустела.

– Понятно…

Возвращаю ей метательное орудие и вдруг чувствую, как что-то холодит мне грудь. Опускаю взгляд и вижу разрез на одежде, сантиметров пятнадцать длиной, точно напротив сердца. Все, вплоть до белья, взрезано ровненько, словно бритвой. Края разошлись, и видно, что кожа не затронута, нет на ней ни малейшей царапинки. Я даже не успел заметить это ее движение, когда приземлилась рядом.

М-да, впечатляет… Ну что тут сказать?

– Ты в команде, – говорю я.

У людей, носящих погоны, существует множество даже не въевшихся привычек, а базовых безусловных рефлексов, формирующих поведение жабьего племени.

Один из них такой: любое полученное задание выполняй наименее трудозатратным способом, а о последствиях экономии сил не задумывайся – на то начальство имеется.

Короче говоря, вертухаи Новой Голландии получили в ходе эвакуации задание: утопить излишек оружия и боеприпасов, все, что не удается вывезти. И выполнили так, чтобы излишне не утруждать вертухайские ручки и ножки. Стащили все по кратчайшей траектории к Адмиралтейскому каналу и покидали в воду. Было бы от оружейки ближе до ковша – утопили бы там. До застойного Крюкова канала – стволы и патроны канули бы в нем. Причем с концами канули бы, в Крюковом, по словам Дракулы, сейчас воды меньше, чем всякой опасной гадости, даже ему, Дракуле, не нырнуть.

Но вертухайские рефлексы привели их на берег проточного Адского канала, в котором названию вопреки процесс ныряния и поисков на дне на порядки безопаснее.

Сейчас Дракула именно этим и занят – подводной археологией. Я стою на берегу, принимаю и осматриваю добычу. Издалека, от ковша, доносится визг «болгарки» и звучные удары металла о металл – там бригада добровольцев-судостроителей во главе с Максимом Пановым дооборудуют ковчег с гордым именем «Ной».

А наша задача сделать так, чтобы «Ной» стал не беззащитным мирным судном, а наоборот, грозой проток и каналов, хоть и без «Веселого Роджера» на флагштоке. Проще говоря, надо обеспечить экспедицию оружием и патронами.

Дракула выныривает, достав с двухметровой глубины очередной ящик. Лежат утопленные запасы близко от берега, и вскоре я протягиваю руку, хватаю ящик за боковую ручку. Его вес кажется несколько бо́льшим, чем у других (а ящиков у меня за спиной громоздится уже немало).

Неужели оно?

На внутренние посты на нашей базе – до попытки ее вооруженного штурма – вертухаи заступали с короткоствольными «Кедрами», и я очень надеюсь, что все патроны к ним вывезти не сумели.

Стираю тряпкой грязь и донный ил… Оно! Патроны 9×18 ПМ! И в двух герметичных цинках, скрытых в ящике, их не много и не мало – суммарно две с половиной тысячи штук, даже чуть больше! Подаренный отцом «стечкин» надолго обеспечен боеприпасами…

– Все, – говорю я Дракуле, – ящиков больше не надо. Посмотри, нет ли еще стволов…

Для отцовской «бельгийки» боеприпасов на дне не найти, нечего и время тратить. Не состояло на вооружении у здешней охраны оружие, стреляющее натовскими патронами 5,56. У сталкеров Вивария – по крайней мере у двоих или троих – имелись такие стволы, но кто же станет топить свои кровные патроны? Не государственные, чай…

Со стволами беда… Я не приглядывался толком к пяти автоматам, с трудом отысканным Дракулой, сразу же опускал их в ванночку с машинным маслом (именно так и надлежит поступать с оружием, полежавшим в воде). Но все же показалось, что стволы здесь утопили исключительно старые и неисправные: «калаши», но не штатные АК-12, состоявшие на вооружении охраны, – древний металлолом, устаревшие модели, завалявшиеся в оружейке…

Обидно. Я-то мечтал установить на носу ковчега «Корд» – натуральный крейсер «Варяг» получился бы, и всякая вооруженная шваль, по берегам шатающаяся, сразу с почтением начала бы относиться.

Но увы… Сколько Дракула после обнаружения боеприпасов к «стечкину» ни нырял, отыскал в дополнение к уже найденному лишь старую «драгуновку», вообще не имевшую затвора. У меня поневоле возникло подозрение, что нормальные стволы числятся-таки утопленными. Однако закону Архимеда вопреки всплывут – у дилеров черного оружейного рынка.

Гораздо полезнее найденных старых автоматов мог оказаться ящик с гранатами РГО. На самом-то деле Дракула отыскал на дне аж три ящика с ручными гранатами, но два других оказались початы, и соответственно их герметичные контейнеры с запалами-детонаторами перестали быть герметичными. Связываться с такими гранатами смысла нет, их поражающее действие примерно соответствует булыжнику среднего размера.

– Вылезай, – говорю я Дракуле. – Ничего ценного тут больше не осталось.

Ладно, повожусь вечером с найденным, может, и удастся собрать из пяти хоть один рабочий экземпляр, а лучше два… Но работать машинки будут без гарантии.

Вечером я именно этим и занимался… Сидел за столом, густо усеянным разложенными деталями оружия, и решал – в тот момент, когда в дверь постучали, – непростую задачку: какая из двух изрядно тронутых коррозией возвратных пружин прослужит дольше.

Кто там на ночь глядя?

Не отец, наверное, – он залег сегодня пораньше, вымотанный ударными работами на «Ное»… Снова Зайка-Мура? Зачастила что-то… Может, влюбилась?

За дверью стояла Лия-Тигренок. Шагнула через порог и с ходу огорошила:

– Раздевайся!

– Э-э-э… Лия, мы, конечно, знакомы много лет, и я всегда с симпатией к тебе относился… но я не совсем готов к такому новому этапу в наших отношениях… Может, немного повременим? Присмотримся получше друг к другу?

– Дурак ты, Питер… Снимай одежду, зашью.

Лия кивнула на три булавки, сколовшие края прорехи на моей груди, появившейся ее стараниями. В смысле, прореха зияла не в груди – в ткани, ее прикрывавшей.

Я в общем-то сам собирался заняться швейными работами, но отложил на потом, решив сначала разобраться с оружием. Автомат мне, если честно, привычнее, чем игла с ниткой.

– Зашьешь? Хм-м-м-м…

Пальцы Тигренка… как бы сказать помягче… для тонких работ не совсем приспособлены. Разве что хирургом могла бы работать – когти по размеру, как кинжалы, и острые, как скальпели.

Но ножны для ее втягивающихся кинжалов – то есть собственно пальцы – даже в предохранительную скобу «Сайги» не пролезают, а если смогут вдеть нитку в иголку… для такого фокуса нужна игла с добрый лом размером и толстая веревка вместо нитки.

Лия второй раз за день демонстрирует мне свои запястья. Браслеты теперь на них другие – без трубочек с острыми гранеными спицами, но тоже самодельные, бисерно-стеклярусные, с какими-то висюльками из перышек, крошечных резных фигурок, чего-то еще…

– Я сама сплела, – хвастается Тигренок. – И те, что носила днем, тоже. Снимай одежду, через час занесу готовую.

Врет, ясное дело… Кто-то за нее выполнит тонкую работу, а она принесет результат. Не хочу ломать голову, зачем ей такое вранье, но решаю пресечь его раз и навсегда.

– Давай ты прямо здесь зашьешь, а? Заодно посидим, поболтаем… давно ведь не виделись.

Интересно, под каким предлогом откажется?

– Хорошо, зашью прямо здесь. Ты пока раздевайся, а я схожу за своими инструментами…

Понятно… Не стала врать в глаза, а до завтра придумает какую-то важную причину, не позволившую вернуться.

Не угадал… Опять я ошибся в Тигренке.

Она вернулась, и вскоре мы сидели рядышком, этак по-семейному, на одном диване – ацетиленовая лампа у меня хорошая, яркая и с мощным рефлектором, но лишь одна, так что поневоле приходилось тесниться, чтобы каждый мог работать в круге яркого света.

Я продолжал возиться с оружием, несколько потеснившись, сдвинув вольготно разбросанные по столу детали. А Лия зашивала одежду. Она реально и вполне уверенно зашивала мою одежду!

Разумеется, метод ее весьма отличался от общепринятого. Иглу Тигренок держала не в своих подушкообразных пальцах, а в каком-то инструменте наподобие щипцов или зажима. Игла тоже была необычная – не прямая, а изогнутая в виде полумесяца, к тому же с разрезным ушком: заправить в нее нитку было значительно легче, но все равно Лия выполнила эту операцию другим специальным инструментом…

Шила она, конечно же, медленнее, чем швея с обыденным устройством пальцев. Но шов, насколько я мог судить, получался ровный и прочный.

– Где ты раздобыла все эти причиндалы?

– Иглы – хирургические, их здесь было много – на операциях использовали однократно, потом разрешали брать. Вот это – иглодержатель, тоже хирургический, я его, стыдно сказать, попросту стащила у медиков… А вот эту штуку привез мне твой отец из-за Периметра, она придумана для людей с артрозом и с другими нарушениями моторики пальцев. Но ведь ты, Питер, кажется, хотел поболтать? Расскажи мне про Хармонт… Я почти его не помню, воспоминания какие-то смутные, как о давних снах…

Начинаю рассказывать, стараясь, чтобы мой рассказ не слишком противоречил постулатам здешней религии… В основном живописую окружающие Зону леса – там и вправду есть где порезвиться женщине-тигрице, долгие годы прожившей взаперти на Новой Голландии.

Говорю, а в голове вертится мысль: зря затеял это испытание… Да и первое, на площадке для велотриала, – наверное, зря.

Лия сидит слишком близко… И ее легкий будоражащий аромат кружит голову все сильнее и сильнее…

Феромоны, вспоминаю я термин. Эта штука называется феромонами и бьет мимо сознания, прямиком по центрам мозга, отвечающим за половую активность.

Интересно, Тигренок сама-то понимает, что с ней происходит и как «это» воздействует на окружающих?

По счастью, моя возня с оружием завершается – два более-менее боеспособных автомата собраны, не понадобившиеся детали отправляются в коробку.

Сворачиваю рассказ о Хармонте и отправляюсь со свечой на кухоньку, поставить чайник на спиртовку… Заодно выпиваю залпом стакан холодной воды. Наваждение постепенно отпускает.

Когда возвращаюсь, Лия говорит, кивнув на автоматы, лежащие на краю стола:

– Ты завтра, Питер, спили с одного из них спусковую скобу. Для меня. Я ведь изрядно стреляю… Поверишь на слово или устроим новую проверку?

Заверяю, что верю ей на слово. Хватит с меня проверок… Напроверялся.

Для поддержания разговора спросил про ее браслеты, про фенечки… Тигренок тут же оживилась, видно было, что тема ее увлекает.

Рассказала, что плетение – традиционное занятие индейских женщин, а она, если я не забыл, происходит из семьи коренных жителей Американского континента.

Научилась искусству создания браслетов-оберегов Лия еще в детстве, от бабушки, и с тех пор не забывает. Многое позабыла о тех временах, но не это…

Плетет она фенечки не только и не просто как украшение – это амулеты, изготавливаемые по строгим правилам. Например, те, что были на ней днем, уберегают от предметов, брошенных во владельца браслета (и от летящего свинца, и от летящих шприцев тоже), и результат я мог сегодня видеть… Да, она во все это верит… Ну… почти верит…

И амулет мне, конечно же, она подарит. Но позднее, его еще предстоит сплести, здесь все тонко и сложно, что попало раздаривать кому попало нельзя.

– Ну вот, все готово, – говорит Тигренок чуть позже (пока она завершала работу, повествуя по ходу дела о своем хобби, я сидел от нее подальше, в кресле на другом конце комнаты). – Я, кстати, еще и вышивать научилась… Но не вышиваю, не понравилось. Фенечки делать интереснее…

– Ведь это адский труд… – говорю я. – С твоими-то… хм… руками… все эти рукоделия освоить… Зачем?

– Я хочу быть человеком, Пэн. Я хочу быть обычной нормальной девушкой, понимаешь ты или нет?! Ну, может, не совсем обычной… Я, между прочим, и готовлю неплохо, хотя практика появилась только сейчас, но получается вкусно. По-моему, из меня будет идеальная жена… Ты как считаешь, Питер?

Я тогда не понял все смыслы, что она вложила в свой вопрос. И сдуру подтвердил: да, конечно, жена из тебя будет на загляденье…

Проваливаясь в сон, я надеялся, что наконец-то отдохну. Как бы не так, приснившееся вымотало не меньше, чем заполненный хлопотами день…

Обычно я сны помню крайне редко – едва проснусь, тотчас же забываю. Той ночью случилось одно из немногих исключений.

Снился мне Кенсингтонский сад… Наверное, он. Условный, разумеется, мало схожий с тем, что служит местом отдыха для жителей Лондона. Однако я видел во сне типичный садово-парковый пейзаж, видел озеро с островом и решил: Кенсингтон. Самое подходящее сновидение для Питера Пэна.

Сад был пустынен, ни одного посетителя. Однако гулял я в нем не в одиночестве – в компании ублюдка по прозвищу Плащ.

В последнее время я начал о нем забывать – когда выяснилось, что моих близняшек он похитил не сам по себе, а играя роль в инсценировке, затеянной Натали-Горгоной… Вопросы к нему оставались, и немалые, но все же не первоочередные, не самые актуальные. Смотаюсь в Хармонт, думал я, вытащу оттуда дочерей, спасу от навязанной им операции, вот тогда и придет время найти Плаща и хорошенько потолковать с ним по душам…

У моего подсознания, отвечающего за сны, имелось другое мнение. Оно, подсознание, решило пообщаться с Плащом незамедлительно… Впрочем, учитывая кое-какие умения этого персонажа, нельзя исключить и обратный вариант: это Плащ решил пообщаться с моим подсознанием.

Короче говоря, мы с ним неторопливо шли берегом небольшого озера, или большого пруда, и беседовали на ходу, совсем как древний философ Аристотель беседовал на ходу с учениками.

Подозреваю, однако, что ученики на Аристотеля в ходе их прогулок-бесед не наезжали… А я наезжал. Лишь словесно – какая-то часть меня сознавала: дело происходит во сне, и кулаками делу не поможешь.

– Что ты сотворил с моим организмом?! – возмущенно спрашивал я у Плаща. – С какой радости у меня стала рожа сорокалетнего мужика?! Отчего, мать твою, у меня так болят колени после часа бега, а? Твоя ведь работа! По глазам вижу, что твоя!

– Ничего я с тобой и с твоим организмом не творил, Петр, – пожимает плечами Плащ (на нем, разумеется, даже во сне его знаменитая домотканая хламида, куда ж без нее). – Я всего лишь попросил дядю Ваню… ты называешь его Шляпником… выполнить одну твою просьбу… Помнишь, ты попросил выдать тебе кое-что авансом? Он и выдал, но вот какая штука – он ничего никогда не дает бесплатно. Такие уж принципы у человека.

– У человека? – переспрашиваю саркастически. – Мне всегда казалось, что люди чуть иначе устроены. Что у них, у людей, Уши или Глаза сидят на своем законном месте, на голове, а не гуляют сами по себе, на двух своих ногах.

– Вопрос сложный: где та грань, что отделяет человека от кого-то другого? Если формулировать признаки человечности дотошно, жестко и формально, то и ты, Петр, не попадешь в эту категорию… Согласись, люди все-таки чуть иначе устроены: не умеют «видеть» электрические поля и токи, не способны усилием воли на них воздействовать.

В казуистике этого типа не переплюнешь, любого заболтает.

– Откуда он вообще взялся, этот Шляпник? Неизвестны науке мутации или трансмутации, способные сотворить такое существо…

– Я думаю, наука – в лице НИИ Менгеле – не спасует перед дядей Ваней, если вдруг доберется до него… Вскроют, изучат, обзовут научными терминами, потребуется – придумают новые термины… Однако ты, Петр, на самом деле знаешь ответ на свой вопрос, поэтому я отвечать не стану. Если хочешь, можешь посоветоваться на сей счет с Волдырем Хогбенсом.

Не станет так не станет… Не столь уж принципиален для меня ответ. И я возвращаюсь к насущному:

– Не хилый вы счет мне выкатили за какой-то час обладания сверхспособностями… И что теперь? Еще через две-три недели мне стукнет шестьдесят биологических лет, потом восемьдесят, и надо либо присматривать участок на кладбище, либо срочно вставать под твои знамена?

– Ну что ты, Петр… Это стало бы банальным шантажом, я до него никогда не опущусь. Да и опустился бы – какой смысл кого-то затаскивать под знамена силком? Чтобы заполучить потенциального дезертира и изменника? Нет, Петр, все гораздо проще: ты поимел, что просил, и заплатил, что положено. Сейчас тебе примерно сорок два года. В следующем году станет сорок три и так далее… Если будешь себя беречь, участок на погосте в число твоих приоритетных надобностей пока не входит.

Мы идем по дорожке, огибающей берег озера, и сейчас как раз оказываемся напротив острова. На нем зеленеют деревья, над их кронами поднимаются шатровые крыши каких-то строений. Что за строения, толком не понять – озеро подернуто туманом, очень знакомым чуть маслянистым туманом, и у меня возникает подозрение, что здешний Кенсингтонский сад находится вовсе даже не в Лондоне, а в питерской Зоне… Зеленой траве и зеленым деревьям, разумеется, в Зоне не место, но разве можно требовать детальной точности от сновидения?

Плащ кивает на остров:

– Мне надо туда. Тебе, я полагаю, тоже. Составишь мне компанию?

На берегу, рядом с нами, – небольшой причал. К острову, точно напротив, приткнулся такой же, однотипный. Возможно, между причалами курсировала лодка или даже небольшой паром, но сейчас ничего похожего поблизости не видно…

– Вообще-то мне надо в Хармонт, – говорю я. – Но если приглашаешь, загляну сначала на островок.

– Приглашаю, приглашаю… Пригласил бы надолго, и вместо Хармонта, но ведь тебя, Петр, если ты что-то вобьешь себе в голову, не переубедить и не остановить.

Да, я бываю упрямым… Многие пытались меня остановить, и где они сейчас?

Однако любопытно, как Плащ собирается очутиться на островке… Левитация? Водохождение? Телепортация?

Он шагает с берега прямо на воду (та слегка прогибается, но выдерживает), делает приглашающий жест…

Ну, меня таким и наяву не удивишь. Мой знакомый мутант Водо-Мэр не только по воде ходить умеет – он ее может носить без какого-либо сосуда, в виде шара, удерживаемого лишь силой поверхностного натяжения.

Я шагаю на поверхность озера, встаю рядом с Плащом. Вода упруго пружинит, но выдерживает наш общий вес. Главное, далеко не отходить от спутника… Хотя можно и отойти для эксперимента: вдруг в этом сновидении и у меня прорезались новые умения?

Мы двинулись к острову и прошагали почти половину пути, я что-то спрашивал, Плащ лишь отмахивался: сейчас, дескать, все сам увидишь…

Увидел… Но не на острове, туда мы не дошли. Случайно опустил взгляд, вода оказалась на удивление прозрачной, но вместо дна, водорослей, рыбок и прочего я увидел какие-то смутные силуэты – один большой, громоздкий, в окружении других, поменьше…

Чем дольше я всматривался, тем лучше различал детали, словно прозрачность озера улучшалась с каждой секундой. Наверное, она и в самом деле улучшалась.

Машина… Внедорожник, передние двери широко распахнуты. А фигуры вокруг – люди, неподвижно застывшие в разных позах.

И вся эта композиция не лежит на дне – зависла в толще воды. Да какой, к чертям, воды! Я вдруг понял, что под нами вовсе не вода, а Ю-жидкость.

Встречаются в Маркизовой луже (в той части Финского залива, что стала Зоной) так называемые Ю-банки: большие, до километра в диаметре, линзы не совсем обычной жидкости. Даже совсем необычной – в ней тонет все, что не должно тонуть: дерево, пенопласт, спасательные круги и жилеты… Тонут любые придуманные людьми суда и плавсредства. Плавали бы в Маркизовой луже рыбы – тоже бы тонули на Ю-банках.

Казалось бы, закон Архимеда там отдыхает. Нет, он работает, но такая уж там жидкость. На вид вода водой, а плотность на поверхности, как у жидкого водорода. Даже мой знакомец Водо-Мэр не смог бы ходить по ней…

Ю-жидкость теоретически должна бы при такой низкой плотности активно испаряться и довольно скоро испариться вся… Не испаряется. Феномен.

Ближе ко дну плотность линзы растет. Неравномерно, скачками. Короче, любые придуманные людьми суда и плавсредства, заплывшие на Ю-банку, тонут и зависают в толще линзы.

Внедорожники, разумеется, тонут тоже, они и в самой обычной воде тонут, но до дна не опускаются только в линзах квазиводы… Вместе с людьми висят не то в газе, не то в жидкости.

Я понял, что все здешнее озеро целиком и полностью заполнено Ю-жидкостью. Нормальной воды здесь нет, она в Ю-жидкости тоже тонет, никак с последней не смешиваясь. Оттого возле Ю-банок всегда сильное течение, на поверхности направленное к линзе, у дна – обратное. Но в здешнем озере никакого тока воды не заметно…

В облаках над головой появляется круглый разрыв, я не удивлен, этот трюк Плаща мне уже знаком.

Показавшееся солнце пронизывает лучами глубину, словно громадный театральный прожектор. Первым делом я узнаю машину: это же мой собственный «Лэнд Ровер», который должен сейчас мирно стоять в Ульянке, в отстойнике!

Потом начинаю узнавать людей…

Отец… Неподвижное лицо мрачное и сосредоточенное, а руки подняты над головой, словно он до последнего пытался выплыть, вынырнуть, прорваться на поверхность.

Натали-Горгона – ее волосы растрепаны, а лицо искажено, рот широко распахнут в последнем немом крике.

Еще одна женщина, ее лицо обращено вниз, но по фигуре, по волосам, по униформе Вивария я узнаю Авдотью.

Снаружи трое, но в машине остался кто-то еще, двое как минимум, но мне толком не разглядеть их сквозь стекла…

Кто там? Я сам? Или… или Мариша с Аней?

– Что это? – неожиданно осипшим голосом спрашиваю у Плаща.

– Это цена, – говорит он спокойно. – Это цена твоих возможных ошибок и неправильных решений. Чуть большая цена, чем всего лишь двадцать потерянных лет жизни, согласен? Постарайся ошибаться поменьше, Петр.

– На что ты намекаешь, черт тебя возьми?! Рейд в Хармонт – ошибочное решение?!

– Не знаю… Жизнь покажет. Мне кажется, что мимо Хармонта твой путь все равно не пройдет… И это будет проверка, Петр. Испытание тебя на прочность.

– Да будь ты проклят со своими недомолвками и дурацкими намеками!!! – ору я.

И просыпаюсь от собственного крика.