Отряд братьев Писарро, который к этому времени состоял из 168 человек, в том числе 62 конных, достиг Кахамарки посредством серии форсированных маршей, как назвали бы это римляне. Последний этап дороги дался нелегко: Эрнандо Писарро, с каждым днем занимавший все более важное положение благодаря своему превосходству в образовании и опыту службы в европейской армии, позже говорил, что если бы инки хоть немного побеспокоились, то «они с легкостью могли бы остановить нас». Однако инкский правитель не стал беспокоиться. У него была при себе большая армия. Он как раз заканчивал поститься, оставался последний день. Ему не терпелось поглядеть на этих странных животных – лошадей, о которых он уже так много слышал. Атауальпе донесли, что верховые животные нужны испанцам, потому что без них они, как правило, не могут взбираться в гору. Еще в одном донесении говорилось, что когда им все же приходится взбираться в гору, испанские пехотинцы хватаются за лошадиные хвосты.

Один из конкистадоров, Хуан Руис де Арке из Альбукерке, что в Эстремадуре, родом из семьи мелких идальго, долго сражавшихся за христианское дело в Кастилии, говорил, что с вершины горы, через которую они перевалили, индейский лагерь возле Кахамарки был похож на прекрасно распланированный город. Однако, замечал он далее, было бы серьезной психологической ошибкой с их стороны выказывать какие-либо признаки страха, «поэтому мы спустились в долину и вошли в город».

Кахамарка лежала в плодородной плоской долине, орошаемой сложной системой водотоков; здесь находился храм Солнца и другие священные здания, обслуживаемые множеством женщин, выбранных либо в силу их происхождения, либо за красоту. Их главной задачей, по всей видимости, являлось приготовление чичи для Инки.

Первое, что сделал Писарро по достижении Кахамарки, – это отправил своего брата Эрнандо вместе с Сото и пятнадцатью конными к Атауальпе, приглашая его к себе. С отрядом отправился один из туземцев-переводчиков, захваченных Писарро во время его первого посещения Перу и обученных в Испании. Относительно того, кто именно это был, хронисты расходятся во мнениях: Гарсиласо называет Фелипильо, а Педро Писарро – Мартинильо. В любом случае, выбранный переводчик оказался не готов к задаче и должен частично нести вину за последовавшую трагедию, поскольку он передавал испанские слова по-варварски, придавая некоторым из них значения, прямо противоположные тем, что подразумевались, в результате чего не только встревожил Инку, но также разъярил испанцев. Для этого переводчика, кем бы он ни был, после двухлетнего отсутствия оказалось сложным также правильно передавать речь Инки, и его неверный перевод привел Атауальпу в раздражение: «…что хочет сказать этот человек, запинающийся на каждом слове и делающий одну ошибку за другой, как будто он туго соображает?»

Инка сказал, что он знает, что испанцы – боги (т. е. сыновья Виракочи) и посланцы давно исчезнувшего короля Пачакути и что их прибытие было предсказано его отцом, Уайна Капаком, поэтому он, Атауальпа, постановил, чтобы никто не смел поднимать на них оружие. Вместе с тем он выразил удивление тем, что испанцы, постоянно говорящие об установлении вечного мира, часто убивают людей. Так, он слышал от Маркавильки – вождя племени поэчос на реке Суракан, – о том, что Писарро заковал нескольких вождей в кандалы.

Эрнандо Писарро в ответ заверил его, что его брат Франсиско любит Атауальпу; именно поэтому он пошел на такие трудности, чтобы отыскать его. Он хочет, чтобы Атауальпа знал: если появятся какие-либо враги, он, Франсиско Писарро, пошлет десятерых всадников, чтобы их уничтожить. Этого наверняка будет достаточно. Даже мятежное племя чачапояс будет таким образом с легкостью побеждено.

После этого Атауальпа пригласил испанцев выпить с ним чичи, и Эрнандо принял приглашение, успокоенный этим знаком того, что новый мир имеет хотя бы что-то общее со старым. Атауальпа также предложил своим гостям остаться у него на ночлег, но те отказались, объяснив, что они должны вернуться к своим друзьям в Кахамарке. Атауальпа объявил, что они и их друзья могут обосноваться в центре Кахамарки, где имеются три больших спальных помещения, которые наверняка придутся им по вкусу.

Прежде чем покинуть обиталище Инки, Эрнандо продемонстрировал ему свое искусство верховой езды на маленькой лошади, которая была обучена пятиться задом. Как и большинство лошадей Писарро, это было небольшое животное арабских кровей, родом из Андалусии, смелое и умное. Атауальпа выказал искренний интерес. После этого другой Эрнандо – де Сото – дал Инке кольцо со своего пальца в знак мира. Атауальпа пообещал нанести испанцам ответный визит на следующий день, с эскортом в несколько тысяч человек. Педро Писарро замечает, что один или двое людей Атауальпы, выказавшие при этом признаки страха, были тут же казнены, «чтобы ободрить других».

По возвращении отряда Эрнандо Писарро он и его брат Франсиско внимательно исследовали главную площадь Кахамарки. Все четыре ее стороны были около 200 ярдов в длину. С трех сторон располагались низкие строения, каждое имело по двадцать ворот. С четвертой была низкая глинобитная стена с воротами посередине. Писарро и его люди разместились в строениях, оставив четвертую сторону площади без внимания.

Пребывание испанцев в Кахамарке было тщательно изучено Джеймсом Локхартом в его восхитительной работе. Большинство этих людей имели некоторое представление о ведении боя и знали кое-что о лошадях, но лишь двое или трое обладали действительным опытом военных действий в Европе, а именно Эрнандо Писарро, критянин Кандия, возможно Мартин де Флоренсия и, может быть, также Франсиско Писарро, который впоследствии заявлял, что участвовал в какой-то европейской войне. Из сотни с лишним человек, о чьем прошлом что-то известно, около половины прибыли в Индии пять лет назад или раньше. Все капитаны (Писарро, Сото, Беналькасар) находились здесь уже лет по двадцать, если не дольше; Кристобаль де Мена и Хуан де Сальседо – по десять лет.

Большинство тех, кто пробыл в Индиях сколько-нибудь продолжительное время, были, подобно Франсиско Писарро и Сото, сотоварищами Педрариаса. Никто из людей Писарро не был с Кортесом в Новой Испании. Практически никто, за исключением самого Писарро, никогда не жил в Вест-Индии. Возраст основной части рядового состава составлял немногим больше двадцати лет, однако большинству капитанов было уже за тридцать, а Кандии, по его словам, исполнилось сорок. Писарро и здесь отличался от других: рожденный около 1479 года, он к этому времени уже разменял свой пятый десяток.

Из тех, о чьем происхождении мы хоть что-то знаем, тридцать шесть человек были родом из Эстремадуры (из них четырнадцать – уроженцы Трухильо), тридцать четыре – из Андалусии (в основном из Севильи), семнадцать человек из Старой Кастилии и пятнадцать из Новой. У двоих были итальянские фамилии (Пинело и Катано), но к тому времени многие носители подобных фамилий уже считались испанцами: так, семья Пинело на протяжении двух поколений вела в Севилье крупную предпринимательскую деятельность.

Почти наверняка эти люди были не только солдатами, но и торговцами. Наиболее знаменитые имена носили Хуан Морговехо и Хуан де Вальдивьесо – оба они были родом из Леона. Среди испанцев лишь один человек несомненно обучался в университете – священник Вальверде; но возможно, что Морговехо, Вальдивьесо, Эстете, Алияга, Луис Маса и Педро де Баррера также имели университетское образование. Возможно, это относилось и к Эрнандо Писарро. Приблизительно три четверти этой испанской армии были грамотными: 108 человек могли подписать свое имя, 33 не могли и этого; возможно, 36 из 168 были идальго и могли читать и писать. Каждый десятый был нотариусом. Двое, по всей видимости, были арабских кровей – Хуан Гарсия и Мигель Руис. Четверо, вероятно, являлись конверсо, включая Хуана де Барбарана из Ильескаса, что между Мадридом и Толедо, а также Херонимо де Алиягу. По приказу Писарро при экспедиции, по-видимому, имелся небольшой отряд из примерно тридцати африканских рабов.

Прибыв в Кахамарку, испанцы сами не знали, какими будут их планы на следующий день. Педро Писарро вспоминал, что среди рядового состава поселились серьезные сомнения:

«Высказывалось множество мнений относительно того, как следует поступить. Страх переполнял всех, поскольку нас было очень мало и мы были очень далеко от дома, без всякой надежды на подкрепление. Все собрались у губернатора [т. е. Писарро], чтобы обсудить, что нам следует делать на следующий день. Здесь [в этом обсуждении] не было различий между великими людьми и незначительными, между пехотинцами и кавалеристами. Все несли караульную службу в полном вооружении. Этой ночью все были благородными господами. У испанцев не было ни малейшего представления о том, как индейцы будут сражаться».

Мигель де Эстете, со своей стороны, упоминал, что «огни костров индейской армии [были настолько многочисленны, что] представляли собой устрашающее зрелище. В основном они располагались на склоне горы, так что это напоминало усеянное звездами небо». Среди людей случались мгновения тревоги, даже беспокойства, успешно сдерживаемые поведением Писарро, спокойного и уверенного в себе.

Согласно предположению Джона Хэмминга, среди испанцев существовала договоренность, что в нужный момент губернатор Писарро сам решит, какое направление действий следует выбрать на следующий день. Однако кажется вероятным, что на самом деле братья Писарро к этому времени уже решили, что делать. Они помнили успешное пленение Монтесумы Кортесом – что удивительного, что они решили поступить так же в отношении Атауальпы?

Вероятно, Писарро хотел, чтобы Атауальпа был полностью в его распоряжении. Он распорядился построить возвышение, на котором Инка мог сидеть: «Ему будет предложено сесть там, на площади Кахамарки, и приказать своим людям вернуться в их лагерь».

Писарро приготовился также и к сражению. Он разделил свою скромную кавалерию на два отряда: одним командовал его брат Эрнандо, другим – Сото. Кандия должен был руководить артиллерией, а также подразделением трубачей.

Сам Писарро, как всегда пеший, должен был возглавлять пехоту – со своим братом Хуаном в качестве помощника. Предполагалось, что когда Атауальпа появится на площади, Кандия отдаст приказ пушкарям стрелять, а трубачам – трубить. По этому сигналу всадники, с привязанными к уздечкам колокольчиками, выедут из длинных строений, где они должны были стоять наготове.

Разумеется, все пошло не так, как было запланировано. Утром Атауальпа не появился. Более того, он прибыл в Кахамарку только под вечер, когда солнце уже садилось. По рассказам очевидцев, его сопровождали около пятисот человек, несших маленькие боевые топорики, пращи и мешочки с камнями, которые они прятали под одеждой.

Самого Инку, в уборе из драгоценных камней (включая изумрудное ожерелье на шее) и ярких разноцветных перьев попугая, несли на носилках с серебряными ручками. Роль носильщиков, по оценке кастильцев, выполняли около восьмидесяти вельмож, которых окружали другие члены свиты, в клетчатой одежде, занятые тем, что пели и подметали дорогу перед Инкой, убирая с его пути мусор, солому и перья. Все эти знатные лица были вооружены пращами. Властелин Чинча, один из наиболее высокопоставленных придворных, также присутствовал – очевидно, его тоже несли на носилках. Педро Писарро вспоминал, что это было «чудесное зрелище – видеть, как солнце сверкало» на золотом и серебряном убранстве носилок Атауальпы. Правитель объяснил своим придворным, что испанцы – посланники Бога, а поэтому нет необходимости в боевом вооружении.

Лишь один из испанцев вызвался приветствовать Инку – Эрнандо де Альдана, эстремадурец из Валенсии-де-Алькантара, что вблизи португальской границы, уже успевший немного выучить язык кечуа (к изумлению Атауальпы). Однако вскорости к нему присоединился и доминиканец фрай Висенте де Вальверде, обратившийся к Атауальпе через переводчика, – им был либо Фелипильо, либо Мартинильо, скорее всего первый. В одном из туземных источников упоминается, что Атауальпу удивила неопрятная внешность Вальверде – возможно, какое-то время у того не было возможности бриться. Доминиканец, по существу, изложил Атауальпе упрощенную версию знаменитого «Требования», вкратце пересказав историю христианства и объявив, что отныне Инка должен выплачивать дань императору Карлу V и признать себя его вассалом, вручить ему свое королевство и отречься от своих богов. Вальверде прибавил также: «Если же ты станешь упорствовать и пытаться противиться нам, не сомневайся, что ты сам и твои индейцы будут сокрушены от нашей руки, как в древности фараон и все его воинство погибли в Красном море». Судя по всему, эта туманная библейская отсылка не дошла до понимания несчастного Инки.

Далее последовал неясный момент. Согласно Гарсиласо де ла Веге, Вальверде случайно уронил свой требник и крест. Педро Писарро, однако, утверждает, что Атауальпа попросил дать ему посмотреть эти предметы, после чего не сумел раскрыть книгу – возможно из-за того, что она была заперта на замок – и бросил ее на землю. Или, может быть, он бросил ее своим родственникам? Как бы то ни было, Атауальпа уронил ее, и это дало христианам, как они сочли впоследствии, достаточное оправдание для их экстраординарного поведения.

Для Кандии настало время действовать. Он выстрелил из двух пушек, и трубачи протрубили сигнал. Кавалерия на галопе вылетела из своего укрытия. За ней последовали пехотинцы, безжалостно орудуя своими стальными мечами. Несмотря на то что у индейцев было огромное преимущество перед чужеземцами, они понятия не имели, что делать. Большинство поддались панике и, проломившись сквозь глинобитную стену, что шла вдоль четвертой стороны площади, бросились бежать прочь из города. Испанские всадники погнались за ними, причинив множество новых смертей. На площади были очень быстро перебиты несколько сотен человек. По всей видимости, среди испанцев убитых не было, но индейцев было перерезано без счета – по мнению Гарсиласо, в этот вечер погибли пять тысяч индейцев. Оценки других испанских хронистов дают сходные цифры: Трухильо считает, что жертв было восемь тысяч, Руис де Арке – семь, Мена – шесть или семь тысяч, Херес – две тысячи. Даже если мы примем самую низкую оценку Хереса, цифра все равно будет огромной, учитывая, что европейцев было менее двухсот человек.

Атауальпа не был убит; его взял в плен сам Писарро, хотя Инка и был ранен Мигелем де Эстете, нотариусом из Санто-Доминго-де-Силос, который попытался заколоть его кинжалом. Тем не менее, почти вся знать древнего Перу была перебита, а Атауальпа, правитель, оказался на положении перепуганного пленника, которого вначале содержали в храме Солнца, а затем в собственном жилище Писарро в одном из дворцов на площади.

Объяснение этой резне следует искать в беспокойном настроении и мрачных опасениях, владевших испанцами, которые, даже будучи в меньшинстве, полагали, что им следует сражаться, чтобы остаться в живых. Окруженные огромными полчищами людей, принадлежащих к совершенно иной расе, нежели они сами, они чувствовали величайшую неуверенность. Впоследствии они решили, что их жестокость оправдала себя и что тот ужасный день на площади Кахамарки не должен быть забыт – более того, он должен быть повторен.

Причиной варварских действий испанцев был их страх, их обособленность и неуверенность в себе – однако это не оправдывает их позорного поведения, за которое Франсиско Писарро должен нести полную ответственность. Да, действительно, его достижением был триумф европейского метода ведения войны. Тем не менее, существует возможность, что даже Херес дал преувеличенную цифру и что на самом деле число жертв не превышало тысячи человек.