Кажется невероятным, чтобы можно было сказать что-либо новое о пленении Атауальпы, последнего независимого правителя Перу. Такие великие историки, как Прескотт и Хэмминг, отвели этому событию множество великолепных страниц своих прославленных трудов. Маколей в своем эссе 1840 года отмел все претензии на ревизионизм, сделав свое знаменитое замечание насчет того, что каждый школьник знает, кто удавил великого Инку. Однако в этой истории не так уж много ясных мест.

Атауальпа боялся, что его убьют уже на следующий день после его пленения (13 ноября 1532 года). У него были причины предполагать, что братья Писарро и их отряд в действительности поддерживают его побежденного брата Уаскара. Это служило ему объяснением событий предыдущего дня. Атауальпа понял, что его шпион Апу ввел его в заблуждение относительно способности испанцев к битве. Получив от Апу и других исчерпывающие сведения насчет питаемой испанцами страсти к золоту, он передал через переводчика Мартинильо, что готов дать Писарро много золота и серебра. Писарро спросил, какое количество он имеет в виду – он был эстремадурец, а эстремадурцы любят сразу выяснять такие вопросы. Атауальпа ответил, что наполнит комнату, в которой они разговаривали, золотом – «до такой высоты, какой он сможет достичь, вытянув руку вдоль стены». Он «провел по стене черту» (hizo una raya en la pared). По всей видимости, комната составляла 22 фута в длину, 17 в ширину и 11½ в высоту, то есть объем подарка составлял 3 тыс. кубических футов. Обещанное золото должно было быть доставлено в течение двух месяцев. Один из эскрибано (нотариусов) записал подробности сделки (возможно, Франсиско де Херес?). Судя по всему, Писарро пообещал Атауальпе сохранить ему жизнь, если обещание будет выполнено – однако, как показали дальнейшие события, этот момент не был прояснен до конца. Возможно, слова Писарро просто наводили на такое заключение, не говоря об этом прямо.

Испанцы принялись ждать. Кое-кто отправился вместе с Эрнандо де Сото осматривать лагерь Атауальпы, где они обнаружили множество перуанских воинов, которые вели себя так, будто ничего не произошло. Получив от Инки предварительные инструкции, они осеняли себя крестом в знак признания своего поражения. Сото и его люди обшарили инкский лагерь в Кахамарке и, как говорят, захватили золота на 80 тысяч песо, серебра на 7 тысяч серебряных марок и четырнадцать изумрудов. Эти кражи произошли помимо обещания Атауальпы наполнить комнату, в которой его держали. Немного позже трое из испанцев направились в Куско, о котором Писарро и его товарищи к этому моменту были уже весьма наслышаны. Этими тремя были Мартин Буэно, Педро Мартин де Могер и Хуан де Сарате. По распоряжению Атауальпы их несли в гамаках. Одновременно с этим Атауальпа послал в Куско своего военачальника Кискиса, чтобы тот обеспечил сбор выкупа, – если это можно так назвать. Прилюдно он продолжал вести себя как правитель империи: обсуждал дела с советниками, назначал новых чиновников (что было необходимо после резни на площади), принимал посланцев из других провинций, отдавал приказы. Настроение людей было похоже на то, какое царило в Новой Испании в ноябре 1519 года после похищения Монтесумы; разве что Кортес к этому моменту еще никого не убил.

Испанцы добрались до Куско, пробыв в пути два месяца. Их поселили в увенчанном круглыми башнями дворце, известном под названием Уайна-Капак (здание было названо по имени инкского правителя; позднее иезуиты возвели на его месте другое). Обнаруженные конкистадорами сокровища были неисчислимы. У перуанского военачальника Кискиса было в столице 30 тысяч воинов; другой военачальник, Чалькучима, находился в Хаухе с 35 тысячами человек. Атауальпа распорядился, чтобы эти войска обеспечивали испанцам безопасность во время их путешествия. Он также приказал, чтобы золото взяли из храма Солнца в столице – но ничего, что относилось ко дворцу Уайна-Капак, не трогали. Пришедшие в Куско испанцы выломали из храма 700 золотых пластин при помощи ломов, которые они принесли с собой. Каждая пластина была около трех или четырех ладоней в длину и весила 4½ фунта. Кроме того, испанцы захватили золотой жертвенный алтарь весом на 19 тысяч песо и золотой фонтан, весом 12 тысяч песо. Разумеется, они не упустили случая от имени императора Карла официально вступить во владение Куско – «пупом мира», как называли этот город на кечуа.

Еще одну экспедицию возглавил законнорожденный брат Франсиско – стойкий Эрнандо Писарро. Этот отряд направился к Пачакамаку, мимо того места, где позднее будет заложен город Лима. Эрнандо прибыл на место 5 февраля 1533 года. Его сопровождали двое военачальников Атауальпы – Инка Майта и Уркос Гуаранга, которые рассказали конкистадорам о местонахождении большого храма, расположенного наверху ступенчатой пирамиды из необожженного кирпича.

По воспоминаниям Мигеля де Эстете, в центре храма располагалось святилище, представлявшее собой маленькое помещение из плетеного тростника со столбами, украшенными золотыми и серебряными листьями. Однако на самой верхушке пирамиды находилось нечто вроде примитивной, маленькой, грязной пещеры наподобие тех, что встречались конкистадорам в Новой Испании на вершинах пирамид Мехико-Теночтитлана. В центре пещеры располагался столб, на который была насажена взлохмаченная человеческая голова.

Отсюда Эрнандо Писарро вынес много золота, после чего уничтожил святилище. Однако не удовлетворившись этим, он потратил некоторое время на поиски других сокровищ, которые, как он предполагал, должны были быть спрятаны где-нибудь поблизости. Очевидно, он пользовался поддержкой Атауальпы в своих действиях – поскольку известно, что Инка гневался на жрецов и богов Пачакамака, ошибочно предсказавших, что Уайна Капак оправится от своей последней болезни, что Уаскар победит Атауальпу и что для самого Атауальпы будет благоразумнее сражаться с христианами, а не приветствовать их.

Это путешествие имело большую важность, поскольку во время него Эрнандо Писарро впервые познакомился со сладким картофелем – бататом, увидел, как при помощи ножного плуга делают отверстия в земле, а также посмотрел на крытые тростником хижины и устроенные в долине террасы. По возвращении он встретился в Хаухе с перуанским военачальником Чалькучимой. Они проговорили несколько часов; Эрнандо заверил, что сам Атауальпа желает, чтобы Чалькучима вернулся вместе с ним. Военачальник отвечал, что если он покинет Хауху, то это будет выступлением в пользу Уаскара. Однако на следующий день он неблагоразумно передумал и согласился отправиться вместе с Эрнандо в Кахамарку. Этот отряд испанцев также путешествовал в гамаках, несомых индейцами Атауальпы; те вначале пытались кормить лошадей золотом, уверяя, что это будет для них лучше, нежели железные удила, по-видимому привычные для животных. Кроме того, они иногда подковывали лошадей серебряными подковами.

Возвращаясь в Кахамарку с грузом золота, Эрнандо Писарро повстречался с Инкой Уаскаром, который был теперь пленником Атауальпы. Уаскар с жаром приветствовал испанцев и сказал им, что если бы победителем в междоусобной войне оказался он, а не Атауальпа, он наполнил бы комнату в Кахамарке доверху, а не только до той линии, куда могла достать рука его брата. Вскорости после этого Атауальпа велел убить своего брата Уаскара – возможно, из-за того, что, вопреки тому, что он сказал Сото, этот правитель заявлял, что часть предложенного испанцам золота принадлежала ему. Писарро в это время считал Атауальпу незаконнорожденным младшим братом Уаскара.

Оставшиеся в Кахамарке испанцы начинали терять терпение. Они проводили время в азартных играх, соблазнении храмовых девственниц, исследовании личности Инки и наблюдении за его величественными обычаями. Кое-кто начинал считать Инку «самым образованным и талантливым индейцем из всех, кого мы до сих пор встречали в Индиях». «По-видимому, он очень хочет изучить наш образ жизни, – писал из Панамы лиценциат Гаспар де Эспиноса, – и даже научился довольно хорошо играть в шахматы (xuega el ajedrez harto bien). Пока он находится в нашей власти, вся страна пребывает в спокойствии». Однако эти черты соседствовали в нем с жестокостью и нетерпимостью.

Некогда было принято считать, что вторая экспедиция, возглавляемая Эрнандо де Сото и Педро дель Барко, также направлялась в Куско. Эта ошибка была допущена хронистом Агустином де Сарате, после чего ее повторил Гарсиласо де ла Вега. Нет никаких свидетельств в пользу того, что это так.

По свидетельству испанцев, Атауальпа был вполне уверен, что является божественным монархом, поскольку он находился «в постоянной связи с Солнцем, своим отцом. Его охраняли женщины, он был окружен прекрасными предметами; сам он и все окружающие носили очень тонкую и мягкую одежду». Однажды Атауальпа бросил Писарро вызов, предложив ему выставить самого сильного из испанцев, чтобы тот поборолся и попробовал победить одного из его собственных великанов. За это взялся Алонсо Диас, испанский кузнец, который «[лишь] с превеликим усилием смог задушить великана». Кто бы сказал, что это не возрождение рыцарских романов? Один из испанцев преподнес Атауальпе прекрасную статуэтку из венецианского стекла. Инка, восхищенный, заметил, что, разумеется, никто, кроме королей, не может пользоваться подобными вещами. Даритель отвечал, что в Испании такими вещами владеют не только короли, но также дворяне и простые люди. Услышав это, Атауальпа намеренно уронил статуэтку, которая, разумеется, разбилась.

Властители провинций продолжали посещать Атауальпу, несмотря на его положение пленника. Перуанская знать – орехонес («ушастые»; они были названы так из-за золотых подвесок, которые носили в ушах), – сохранила свои привилегии и права: жевать коку, пользоваться особыми мостами и дорогами, носить тонкую одежду и богатые украшения, наслаждаться обществом прекрасных женщин; им даже было дано позволение на инцест.

Из Куско и Пачакамака начало прибывать золото для выкупа Атауальпы, как правило в больших кувшинах, способных вместить по две арробы каждый, – в одни дни по 20 тысяч песо, в другие по 30 тысяч, а временами доходило даже до 60 тысяч. Дополнить число должны были золотые листы, набранные испанцами в храме Солнца в Куско. Порой золото прибывало в виде изысканных и реалистичных изображений стеблей маиса, цветков гибискуса, пальмовых листьев, усыпанных фруктами деревьев и даже оленей в натуральную величину.

Эти поставки случились в удачный для экспедиции момент, посольку 15 апреля Альмагро, потерянный союзник, в конце концов добрался до Кахамарки из Панамы. С ним были от 150 до 200 человек и пятьдесят лошадей. Он прибыл злой, нетерпеливый и беспокойный – поскольку появился в такое время, когда для него было уже поздно участвовать в дележе добычи. Новоприбывшие солдаты Альмагро обосновались рядом с опытными воинами Писарро, однако они оставались двумя отдельными отрядами, разделенными давнишними противоречиями, которым со временем суждено было лишь усугубляться. С Альмагро прибыло только одно духовное лицо – фрай Франсиско де Моралес.

Десятью днями позже, 25 апреля, Эрнандо Писарро возвратился из Пачакамака с большим караваном сокровищ, привезя с собой трагическую фигуру: военачальника Чалькучиму, ставшего еще одним пленником Писарро. Ему непрестанно задавали вопросы о местонахождении его тайного запаса золота, однако он отрицал, что нечто подобное вообще существует. Военачальника пытали Сото, Рикельме и Альмагро, но безрезультатно.

В начале мая началась переплавка золота и оценка его в руках Писарро. Общая его ценность, по подсчетам, составила более 1,5 миллиона песо – это значительно превышало количество золота, когда-либо найденного в Индиях до этих пор. Франсиско Писарро решил, что все, кроме королевской пятины, должно отойти 165 конкистадорам в Кахамарке. Кавалеристам было выделено по 8 тысяч песо на человека, пехотинцам по 4 тысячи.

Взбешенный Альмагро настаивал, что они с Франсиско Писарро должны взять по половине общей суммы, после чего выдать каждому из своих людей по тысяче или две тысячи песо. Однако он не добился ничего с этими разумными требованиями. Эрнандо Писарро тем временем занялся организацией энкомьенд – подробности этой задачи он 8 мая обсуждал со своим управляющим Крисостомо де Онтиверосом, уроженцем Авилы и весьма знающим счетоводом. Эрнандо постоянно занимался финансовыми вопросами.

В июне Писарро начал раздел сокровищ. Прежде всего богатства были поделены на доли по 4440 золотых песо и 181 серебряной марке, что в целом составляло 5345 золотых песо (в то время золотой песо считался равным 450 мараведи). Индейские кузнецы осуществляли переплавку бесценных золотых и серебряных изделий в девяти больших печах, под присмотром нотариуса из Кордовы Гонсало де Пинеды, который был теперь приближенным советником Франсиско Писарро, – возможно, он был связан с преуспевающей итало-севильской купеческой семьей Пинеда в Севилье.

Более одиннадцати тонн драгоценных металлов было переплавлено в печах, дав в конечном счете 13420 фунтов золота чистотой в 22½ карата и 26000 фунтов серебра. Большая часть этих сокровищ изначально существовала в виде драгоценных изделий, детали которых ныне невосстановимы. Двести семнадцать долей были тщательно распределены в соответствии с оценкой, которую Писарро давал личному вкладу каждого из участников экспедиции. В целом идея состояла в том, что пехотинец должен будет получить одну долю, кавалерист – две, а офицеры еще больше, однако в конце концов все стала решать комиссия репартидорес, которую возглавляли Франсиско и Эрнандо Писарро и в которую входили также: Пинеда, надзиравший за переплавкой; Педро Диас – серебряных дел мастер, взвешивавший серебро, хотя сам он не участвовал в битве при Кахамарке; а также два других офицера – Эрнандо де Сото и Мигель де Эстете, которого мы уже встречали в качестве хроникера. Эти люди проследили за тем, чтобы ни капли сокровищ не перепало ни Альмагро, ни кому-либо из его последователей.

Таким образом, распределение богатств оказалось более чем пристрастным: Франсиско Писарро получил тринадцать долей, и помимо этого «сокровище Правителя» – золотой трон Атауальпы, который один стоил двух долей. Эрнандо Писарро получил семь долей, Хуан Писарро две с половиной, и столько же его брат Гонсало. Этих средств было достаточно, чтобы сделать владеющего ими человека очень богатым. Если округлить, то 135 с небольшим из 217 долей отошли 62 кавалеристам, и 81–105 пехотинцам. Братья Писарро получили 24 доли из 217.

Почти наверняка какое-то количество распределенного золота и серебра не было учтено в вычислениях. Так, Беналькасару была отведена небольшая порция – однако он без сомнения получил больше, чем было официально зарегистрировано. Кроме того, Писарро разделил между своими последователями индейских вождей и всех, кто стоял лагерем в Кахамарке и чьи земли вскоре должны были стать энкомьендами.

В скором времени после раздела сокровищ Эрнандо Писарро покинул Перу и отправился в Испанию, чтобы рассказать там о свершенном ими великом завоевании. Он взял с собой значительное количество золота и серебра, а также 100 тысяч кастельяно для короля – что, как не преминули тотчас отметить его враги, составляло менее половины королевской пятины. Помимо этого, он вез тридцать восемь прекрасных сосудов из золота и сорок восемь – из серебра. С ним поехали пятнадцать или двадцать человек: Франсиско Писарро отказался отпустить большее количество, сославшись на то, что не может себе позволить так ослабить свои силы.

Из тех, кто отправился в путь, семеро были людьми довольно пожилыми, которые едва ли смогли бы долго продержаться в Перу, хотя ни один из них не был старше Франсиско Писарро. Одного или двух отослали домой как вероятных критиков или даже врагов – в частности, Кристобаля де Мена из Сьюдад-Реаля, который был другом Альмагро, однако являлся командиром в экспедиции Писарро, а также Хуана де Сальседо, капитана пехотинцев родом из Талаверы-де-ла-Рейна. Некоторые из тех, кто возвращался вместе с Эрнандо, делали это из прямо противоположных соображений: они были друзьями братьев Писарро и могли помочь развитию их дела; например Хуан Кортес из Трухильо, который в Кахамарке исполнял обязанности эскудеро, т. е. оруженосца, Писарро. К этому моменту он уже показал, что умеет обращаться с цифрами, и теперь возвращался, чтобы распорядиться деньгами Писарро в Трухильо. Был еще Мартин Алонсо, возможно приходившийся родственником младшим Писарро, родом из Ла-Сарсы – деревушки близ Трухильо, которая находилась во владении у семьи Писарро. Он состоял у этой семьи на содержании, был удостоен всяческого доверия и получил двойную долю золота и серебра.

Когда Атауальпа услышал, что Эрнандо возвращается в Испанию, его сердце упало. Как раз перед этим он видел большую черно-зеленую комету, которая, как он был уверен, означала несомненную близость его гибели. С Эрнандо Кортесом они были в хороших отношениях, и Атауальпа считал, что с ним ничего не может случиться, пока тот по-прежнему занимает место помощника главнокомандующего. Относительно Альмагро у него не было такой уверенности, равно как и королевского казначея, Алонсо де Рикельме.

Однако хотя оба эти человека и не оказали Атауальпе большой помощи, причиной его гибели скорее всего стал перуанский переводчик Фелипильо. В тот момент Атауальпа верил, что его несомненно должны отпустить на свободу, поскольку ведь огромный «выкуп» выплачен. По меньшей мере, сказал он, ему должны позволить есть и пить вместе со своими подданными. Однако Фелипильо, по-видимому, понравилась одна из приближенных дам великого Инки, некая Куширимай, «чрезвычайно белокожая и прекрасная собой» – и по этой причине переводчик хотел устранить правителя со своего пути. Сейчас принято считать, что он ложно обвинил Инку в том, что тот планировал побег и собирался организовать новую кампанию против испанцев совместно со своим оставшимся в Кито военачальником Руминьяви.

По-видимому, Писарро воспринял это обвинение всерьез. Караулы были удвоены. Он строил планы отправиться в Куско, однако как Инка будет охраняться, когда испанская армия выступит в поход? Можно ли его оставить под стражей в Кахамарке? Разумеется, устроить это будет сложно. Однако брать Атауальпу с собой в Куско будет связано с не меньшим риском. Фелипильо был некомпетентен как переводчик – так, например, он не понимал христианства, и прямых переводов связанных с ним священных слов имелось очень немного. Однако предположительно именно он должен был объяснять Инке Священное Писание.

Писарро послал к Кито небольшой отряд своих сторонников под командованием Сото, вкупе с хроникером Эстете и тремя другими конкистадорами – Родриго Оргоньесом, Педро Ортисом де Кариягой и Лопе Велесом де Гевара. Первый, судя по всему, был конверсо и ветераном войн в Италии, а также лейтенантом Альмагро; второй участвовал в битве при Кахамарке и, вероятно, был родом из Ампуэро в Кантабрии; третий был уроженцем города Палос и превосходным наездником, побывавшим во многих сражениях 1520-х годов в Центральной Америке перед тем, как прибыл в Перу в качестве соратника Сото. Цель этой небольшой экспедиции состояла в том, чтобы убедиться, действительно ли Руминьяви выступил с армией в направлении Кахамарки.

Вскоре конкистадоры вернулись с известием, что не обнаружилость никаких признаков того, что Руминьяви двинулся с места. Однако за время их отсутствия слухи о «мятеже» Атауальпы продолжали разрастаться. Альмагро не колебался относительно того, что правителя следует убить. Разве это не будет самым простым выходом из затруднения? Однако Инка доказывал, что испанцы совершают глупость, поскольку во всей стране не найдется ни одного индейца, с которым они могут надеяться справиться без его содействия. Ведь он, Инка, находится у них в плену – так чего им бояться? Если испанцами движет стремление заполучить больше золота (а Альмагро, который не сумел поучаствовать в апрельском дележе, несомненно имел такое стремление), он даст им вдвое больше того, что они уже получили.

По словам Педро Писарро, губернатор – таков был теперь неизменный титул Франсиско Писарро – расплакался на глазах Атауальпы: он не мог подарить правителю жизнь, поскольку того невозможно было ни вечно сторожить, ни отпустить на свободу.

Для Инки было устроено нечто наподобие суда. Судьями были Писарро и Альмагро, нотариусом – Санчо де Куэльяр, предположительно член соответствующей семьи конкистадоров из того же города, что и Диего Веласкес. Писарро, якобы против своей воли, приговорил Атауальпу к смерти, отдав приказание, чтобы правитель был убит, а его тело сожжено.

Испанцы разделились на два лагеря относительно правильности такого решения. По меньшей мере пятьдесят участников экспедиции высказывались против; некоторые из них хотели, чтобы умный молодой юрист Хуан де Эррера выступил в роли адвоката Атауальпы.

Атауальпа выслушал свой приговор со смирением. Священник Вальверде рассказал ему о неоценимых благах, которые могут ожидать его на небесах, и о том, что он может на веки вечные спасти свою душу, если попросит о принятии его в христианство.

Двадцать шестого июля 1533 года под звуки труб Атауальпу вывели в центр той же самой главной площади Кахамарки, где он был захвачен в плен годом раньше, и привязали к столбу. Вальверде коротко ознакомил его с основными догматами христианской веры, после чего Инка формально попросил о крещении. Таинство было совершено над ним тем же Вальверде, который нарек его именем Франсиско. После этого правитель был удушен при помощи гарроты. Как сообщает Педро Писарро, Атауальпа сказал своим женам и другим перуанцам, что, если его тело не будет сожжено, он сможет когда-нибудь к ним вернуться. Он завещал Писарро присматривать за его маленькими сыновьями. Затем две из сестер Атауальпы «принялись ходить, оглашая воздух стенаниями, в сопровождении барабанов и пения, перечисляя достоинства своего царственного мужа-брата». Они объяснили Педро Писарро, что, поскольку тело Инки не было сожжено, он должен к ним вернуться. Однако Писарро сказал им, что мертвые не возвращаются. «Они плакали до тех пор, пока вся чича не была выпита». Священник Альмагро, фрай Моралес, руководил церемонией, и он же снял с головы Атауальпы ленту, символизирующую его царское положение.

Писарро организовал торжественное погребение. Инка был похоронен в недавно выстроенной церкви в Кахамарке. Однако его смерть немедленно стала причиной споров. Сото, например, вернувшись из своего путешествия в Кито, был в гневе из-за того, что столь важное решение было принято в его отсутствие. По его мнению, Инку следовало не казнить, а отослать живым к императору Карлу. Эспиноса, толковый губернатор в Панаме, позднее писал, что перед тем, как казнить Инку, следовало ясно установить его вину. Он считал, что было бы лучше, если бы правителя выслали на другую территорию, принадлежащую Испании, например в Панаму, где его могли бы судить так, как если бы он принадлежал к верхушке кастильской знати. Некоторые думали, что было бы легче обратить Перу в христианство, если бы Инка остался в живых, то есть если бы за его крещением тут же не последовала казнь. Император Карл также впоследствии писал Писарро: «Мы приняли во внимание то, что вы сообщили относительно казни касика Атауальпы». Карл признавал, что Атауальпа, возможно, отдал приказ насчет мобилизации против испанцев. Тем не менее, «смерть Атауальпы вызвала наше неудовольствие, поскольку он был монархом, и в особенности поскольку это было сделано во имя правосудия».