Писарро провел в Панаме и Дарьене год, готовя свою экспедицию в Перу. Он знал о политическом положении в этой стране очень мало – гораздо меньше, скажем, чем тот, кто прочитал предыдущую главу.

Для того чтобы упорядочить свои действия, он организовал Перуанскую компанию, или «Компанья-дель-Леванте» – совместно с Диего де Альмагро, Эрнандо де Луке и еще парой человек, таких как Диего де Мора и Гаспар де Эспиноса. У них было три корабля, которыми совместно владели Эрнандо де Сото, Писарро и Эрнан Понсе де Леон, около 180 человек (женщин они принципиально не брали) и около тридцати лошадей: «Столько испанцев и лошадей, сколько смогло уместиться на корабли». Экспедицию финансировали сам Писарро и Альмагро; Эрнандо де Луке сделал небольшое вложение, но он не являлся партнером того же уровня, что двое остальных лидеров.

Писарро заплатил за лошадей и нескольких черных африканских рабов для нужд экспедиции, а корабли были нагружены провиантом, водой и вооружением для их хозяев. Капитаном и штурманом экспедиции был друг Писарро – Бартоломе Руис (де Эстрада), который, как мы уже знаем, происходил из Могера на реке Тинто, этой колыбели добрых моряков. Он также работал на Альмагро и набирал людей для этого путешествия. Однако Педро Писарро говорит, что все участники должны были сами оплачивать все расходы, включая плату за свой проезд; Херонимо де Алияга, умный и образованный юрист из Сеговии, также упоминал, что платил за все из своего кармана.

Были и другие инвесторы – например богатый лисенсиадо Гаспар де Эспиноса, уроженец Медины-де-Риосеко, города, бывшего во владении у полукоролевской семьи Энрикесов. Но Писарро был старшим, фактически командиром всего отряда, подобные которому в те дни можно было видеть нередко. Его власть ограничивалась лишь королевскими чиновниками, назначенными следить, чтобы корона получала свою пятую часть от всех доходов и добычи, однако он сумел избежать их общества, оставив их в резерве.

Главными людьми в этом путешествии были члены семьи Писарро. Из них Эрнандо, которому в ту пору было около тридцати лет, был единственным законнорожденным братом Франсиско, и он был на двадцать лет его младше. Овьедо, знавший его лично, писал, что Эрнандо был «человек плотного телосложения, но высокий, с толстыми губами и языком, а кончик его носа был мясист и красен». Его кузен, Педро Писарро, однако, уверяет, что он был «хорошо сложен, доблестен, разумен и храбр, хотя и несколько тяжел в седле». Гарсиласо де ла Вега, отличавшийся пылким воображением, но не самый достойный доверия из летописцев того времени, считал его «грубым и вспыльчивым». Энрикес де Гусман говорил, что Эрнандо «дурной христианин, совсем не боящийся Бога и еще менее преданный своему королю… хорошо умеющий только болтать и хвастаться». Будучи законным сыном, он унаследовал от отца большой дом в Трухильо, а также близлежащую деревушку Ла-Сарса в нескольких милях южнее, издавна бывшую во владении у семьи Писарро.

Эрнандо участвовал вместе со своим отцом, Гонсало Писарро, в войне против Франции в Наварре, так что он был знаком с обоими королевскими дворами и армиями. Он был одним из двух участников экспедиции в Перу, имевших некоторый опыт европейского ведения войны (другим был критянин Педро де Кандия). Кроме того, полученное образование дало ему некоторое понимание финансового дела, которое он с пользой применял на протяжении нескольких последующих лет. Он мог быть остроумным и умел хорошо изъясняться. Письмо, написанное им в 1533 году в аудиенсию Санто-Доминго, делает его одним из важнейших очевидцев того, что происходило в Перу в те годы. Он был главным доверенным лицом своего брата Франсиско и с отчетливой неприязнью относился к Диего де Альмагро – с которым до тех пор не встречался и которого прозвал «обрезанным мавром». Такое отношение со стороны Эрнандо Писарро еще более усугубило разногласия, со временем развившиеся между Франсиско Писарро и Альмагро.

Другие братья Писарро, отправившиеся вместе с Франсиско, были в 1531 году еще слишком молоды, чтобы иметь большое значение. Однако уже тогда было очевидно, что Хуан Писарро, которому к тому времени еще не исполнилось тридцати, был «приветлив, великодушен, порывист – и популярен»; «цветок среди всех Писарро», как называл его хроникер Сьеса де Леон. Он вырос под присмотром своей тетки Эстефании де Варгас, однако жил вместе с другими Писарро.

Затем был еще Гонсало Писарро, немного младше, чем Хуан, которому он приходился братом не только по отцу, но и по матери (их матерью была Мария Алонсо, вероятно служившая горничной в доме Писарро). Он любил охотиться и хорошо знал это дело; это был пропорционально сложенный молодой человек с чрезвычайно красивым лицом, неизменно вежливый, обладавший способностью завязывать хорошие отношения с людьми, позволявшей ему легко находить друзей. Гарсиласо писал о нем, что «его природа была столь благородна, что он внушал к себе любовь у незнакомых людей», а также что «он был полон благородства и всяческих достоинств, и… [за это] был любим и почитаем всеми». Помимо прочего, он был хорошим наездником, метко стрелял как из аркебузы, так и из арбалета, и, как заявлялось, «владел копьем лучше всякого из прибывших в Новый Свет». Педро Писарро говорил о нем, что он доблестен, обладает приятной внешностью и красивой бородой, однако «знает немного». Его звездный час, однако, был еще впереди.

На ранних стадиях экспедиции Писарро большим влиянием пользовался критянин Педро де Кандия. Обладатель великанского телосложения, он служил в испанской армии начиная с 1510 года в качестве артиллериста – амплуа, которым в то время славились греки. Он был одним из избранных «тринадцати славных», бывших с Писарро на острове Гальо. Писарро всегда любил его и часто приглашал присоединиться к своей трапезе. В 1528 году он взял его с собой в Испанию, где тот принялся рассказывать такие небылицы о Перу, что Писарро почувствовал неудобство и был вынужден попросить его держать язык за зубами.

Писарро покинул панамские воды 27 декабря 1530 года. Он отбыл без Альмагро, своего номинального партнера, который – и в этом была его роковая ошибка – решил присоединиться к нему позже. Также Писарро не взял с собой свой первый корабль, капитаном которого был Кристобаль де Мена, уроженец Сьюдад-Реаля – как и Альмагро, с которым они были близкими друзьями. Он был энкомендеро и советником в Никарагуа.

Путешествие в «Биру» сильно затянулось. Испанская экспедиция проплыла к югу, следуя указаниям Бартоломе Руиса, и первым их пунктом назначения, тринадцать дней спустя после отплытия из Панамы, был залив Сан-Маркос в устье реки Эсмеральдас, на самом севере страны, известной нам теперь как Эквадор, а вовсе не Перу. Упомянутые названия дал местам сам Бартоломе Руис, без длительных размышлений, во время предыдущей экспедиции Писарро.

Они собирались плыть до Тумбеса, но это оказалось невозможным из-за сильных южных ветров, поэтому люди, инвентарь и лошади были выгружены на берег. После предварительного поиска изумрудов, которые, как заверил своих товарищей Бартоломе Руис, должны были встречаться здесь в значительных количествах, отряд принялся продвигаться к югу по суше вдоль побережья. Здесь путешественников поджидали новые трудности в виде москитов и жестокой нехватки воды. Испанцы официально вступили во владение местными землями, что предварялось чтением «Требования». Это произошло в городе Кансеби, жители которого вовсе не были очарованы звучанием угрожающей, хотя и непонятной для них декларации.

Сухопутный переход продолжался, и Писарро пытался обучать своих людей в сложных условиях нового для них ландшафта. Трудности, несомненно, были невероятными. Их окружали бесплодные земли, пересеченные, однако, крупными реками, через которые Писарро и его людям приходилось перебираться, строя плоты из дерева, тростника или лозы под руководством своего командира. Писарро воистину служил всем примером: «Он часто переносил больных через реки на собственной спине, ибо обладал опытом в подобных делах, и обращался с ними с терпением и отвагой, поднимавшими дух у окружающих».

Первый несомненный акт грабежа, произведенный испанцами, случился в городе Коаке, до которого они добрались 25 февраля 1531 года. Это было поселение примерно в четыреста домов, где испанцев встретили чрезвычайно удивленные индейцы, которые так и не поняли, что им что-либо угрожает. Педро Писарро вспоминал, что испанцы напали внезапно, без предупреждения, поскольку «в противном случае они не смогли бы захватить такого количества золота и изумрудов, которые были там найдены». Писарро распределил сокровища «в соответствии с достоинствами и заслугами каждого из людей». Судя по всему, при этом произошло «постыдное непонимание со стороны некоторых членов экспедиции, не знавших их ценности… Другие отзывались об изумрудах с презрением, говоря, что это просто стекло».

Также они захватили золота и серебра приблизительно на 2 тысячи песо, и Писарро отрядил Эрнана Понсе де Леона с одним из кораблей и частью сокровищ из своей доли, чтобы тот возвратился в Панаму и показал людям находки – чтобы побудить их присоединиться к экспедиции. Бартоломе де Агиляр, один из спутников, набранных Писарро в Трухильо, также решил вернуться. Во время пребывания в Коаке Писарро захватил местного вождя, правителя города – но, судя по всему, обращался с ним гуманно, в результате чего тот приказал своим людям снабжать испанцев съестными припасами по их желанию. Однако затем испанцы принялись «беспокоить и обижать туземцев, так что… тем пришлось бежать в леса». Повсюду распространялась весть о «бородатых людях, которые приплыли на плавучих домах».

Испанцы оставались в Коаке на протяжении семи месяцев. Это было ошибкой. Среди них начало распространяться странное заболевание, сопровождавшееся образованием наростов (верругас). Это была либо лихорадка Оройя, либо так называемая «перуанская бородавка» – скорее всего последнее. Приступы болезни начинались с болей в мышцах, костях и суставах, за чем следовало разрастание крупных узелковых утолщений или нарывов размером с орех. Никто не знал, как лечить эту болезнь, и много людей умерли. Гарсиласо де ла Вега пишет: «Сперва появлялась бородавка, крупная, как плод черного инжира. Она росла на чем-то наподобие ножки, обильно сочилась кровью и вызывала боль и тошноту. До этих выростов нельзя было дотрагиваться, а внешность страдальца становилась чрезвычайно отталкивающей». Педро Писарро предполагал, что виной всему была непривычная для конкистадоров рыба, которую индейцы приносили им в пищу. Однако дело могло также быть в шерстяных тюфяках, которыми пользовались индейцы, – они обладали таким свойством, что если испанцы укладывались на них, то поднимались калеками: если во время сна им случалось согнуть руку или ногу, «их уже нельзя было распрямить без величайшего труда».

В Коаке к Писарро присоединилось подкрепление, однако Альмагро по-прежнему не было – очевидно, он все еще продолжал искать «припасы и людей». Трудно избежать подозрения, что он, возможно, просто ждал, чтобы посмотреть, чем обернется экспедиция. Зато в числе прибывших значились королевский казначей Алонсо Рикельме, официальный инспектор Гарсия де Сальседо, прибывший из Сафры, и королевский счетовод Антонио Наварро.

Все войско вновь выступило в путь 12 октября, направляясь к югу, все так же по суше. Они пересекли экватор невдалеке от Пасао, где нашлись превосходные маисовые поля и где местный вождь предложил Писарро девушек; и то и другое было принято с удовольствием. Вскоре экспедиция оказалась в Пуэрто-Вьехо, на берегу залива, который сейчас называется заливом Манта.

Здесь, как говорит Сьеса, конкистадоры впервые узнали, что великое королевство инков, цель и конечная точка их путешествия, раздираемо на части междоусобной войной между братьями Уаскаром и Атауальпой. Разумеется, испанцы, в чьей памяти были живы воспоминания о борьбе династий ла Серда и Трастамара, хорошо знали о таких войнах. Когда новости о прибытии экспедиции достигли инкских правителей, Атауальпа, бывший поначалу наместником своего брата в Кито, заметил, что, поскольку испанцев так мало, то они, возможно, смогут быть при нем верховными слугами (янаконас). Однако вскоре стало известно, что испанцы хотят «править ими и забрать себе их земли».

Продвигаясь вдоль тихоокеанского побережья, испанцы неизменно получали от индейцев пищу и воду. Они миновали самые странные места и пейзажи. Так, в Матаглане, невдалеке от современного Гуаякиля, правителем была женщина и, как сообщает Хуан Руис де Арке, конкистадор из Альбукерке, все население было гомосексуалистами. Здесь один из испанцев, по имени Сантьяго, был убит, и Писарро вынудил правительницу наказать виновных. Один из них был привязан к столбу и оставлен умирать.

В скором времени к Писарро присоединился новый отряд испанцев, прибывший из Панамы под предводительством Себастьяна де Беналькасара. Вероятно, фамилия последнего отражала название места, откуда он был родом – деревни в Сьерра-Морене, хотя оно и произносилось несколько по-другому – Белалькасар. Он происходил из семьи погонщиков мулов и, так же как сам Писарро, был неграмотным. Есть вероятность, что он прибыл в Индии в 1505 году, во времена железного проконсула Овандо, и сперва оказался в Санто-Доминго. Затем он присоединился к Педрариасу в Панаме, а также в 1519 году участвовал вместе с Гаспаром де Эспиносой в тяжелой экспедиции в Асуэро, что в Центральной Америке. Он присутствовал при казни Нуньеса де Бальбоа.

Ему была отдана энкомьенда Ната в Панаме; к этому времени он был уже несколько лет знаком с Альмагро и Писарро. Сьеса считал его «человеком небольших знаний, низкого происхождения и невеликого ума». Тем не менее, он был храбр и обладал инстинктивной смекалкой в сражениях, со своими людьми обращался либерально и имел качества настоящего вождя, которые могли хорошо послужить делу Испании, – достоинства, которые были присущи и самому Писарро. Помимо прочего, он прежде других конкистадоров сообразил, что индейцы каньяри могут стать союзниками испанцев против инков.

Беналькасар прибыл в Перу с тридцатью людьми, среди которых были Хуан де Поррас – тридцатилетний уроженец Севильи, который должен был сделаться главным магистратом у Писарро; Родриго Нуньес де Прадо, родом из известной эстремадурской семьи, находящейся в родстве с Кортесом, – он прибыл в Индии с Педрариасом, владел энкомьендой в Панаме и претендовал на должность маэстро-де-кампо; а также Алонсо Ромеро, неграмотный моряк из городка Лепе под Уэльвой, уже проведший двадцать лет в Индиях, в Санто-Доминго, Гондурасе и Никарагуа. Ему предстояло стать новым королевским лейтенантом и носить испанское знамя. Брат-близнец Беналькасара, Фабиан Гарсия Мойяно, прибыл вместе с первой в Перу женщиной-конкистадором – своей сестрой Анастасией.

Таким образом, мы видим, что экспедиция Писарро была битком набита искателями приключений из семейств, отличившихся в Испании на протяжении XV столетия. Однако никто из тех, кто присоединился к Писарро, не бывал в Новой Испании вместе с Кортесом, даже если воспоминания о Кортесе и были свежи в их памяти.

Писарро, Беналькасар и их товарищи двинулись дальше, к Санта-Элене, где их постигла сильная нехватка питьевой воды. Многие из людей были недовольны и хотели вернуться в Пуэрто-Вьехо, покинутый ими несколько дней назад. Писарро отказался дать разрешение на это, сказав, что если они повернут, это будет выглядеть как отступление. Поэтому они продолжили путь к острову Пуна в бухте Гуаякиль, где оставались четыре месяца. Поначалу местный правитель отнесся к ним доброжелательно, однако спустя несколько дней он приказал своим людям взяться за оружие, призывая их уничтожить пришельцев. Атака началась с того, что они подняли большой шум, который, как объяснили испанцам, являлся подготовкой к танцам, однако на деле оказался сигналом к мобилизации. Некоторые из конкистадоров были ранены, в том числе Эрнандо Писарро. Впрочем, схватка быстро закончилась, когда испанцы захватили в плен правителя Тумалу с несколькими его помощниками. Индейцы не были способны каким-либо образом противостоять испанским мечам и лошадям.

Здесь, в Пуне, 1 декабря 1531 года экспедиция получила новое подкрепление в виде отряда, прибывшего из Панамы. Он состоял из почти сотни человек на двух кораблях, а возглавлял его Эрнандо де Сото, идальго из эстремадурского города Херес-де-лос-Кабальерос, завоевавший себе славу своими деяниями в Никарагуа, а также помогавший Писарро деньгами при снаряжении кораблей. Его считали «отчаянным», и он несомненно был храбр. Это был человек некрупного телосложения, но, по словам Педро Писарро, «искусный в сражении и приветливый в обращении с солдатами». Вероятнее всего, впервые он прибыл в Индии в 1513 году с Педрариасом, на чьей дочери Исабель впоследствии женился. В 1517 году он исследовал часть территорий, ныне составляющих государство Колумбия, и с этого же времени начал действовать сообща с Эрнаном Понсе де Леоном. На протяжении 1520-х годов он был вовлечен во множество жестоких конфликтов в Центральной Америке, а также получил в энкомьенду несколько хороших территорий в Леоне.

Проследить его путь на этих новых территориях, среди вечно ссорящихся конкистадоров – непростая задача, однако мы знаем, что они с Эрнаном Понсе де Леоном занимались продажей рабов из Никарагуа на карибские острова, а также в Панаму. Прежде чем выступить, Сото заключил с Писарро неформальное соглашение, в соответствии с которым он должен был получить пост вице-губернатора «главного перуанского города» – очевидно, имелся в виду Куско. Кроме того, Писарро обещал ему хорошие наделы в энкомьенду. Приведенная Сото сотня человек финансировалась самим Сото, а также некоторыми из участников, продавшими свое имущество, чтобы получить возможность присоединиться к экспедиции.

В Пуне Писарро и его товарищи впервые встретили явные признаки идущей в Перу гражданской войны между двумя царственными братьями – Уаскаром и Атауальпой. Так, им попались шестьсот пленников из расположенного на том берегу залива порта Тумбес, показавшегося испанцам столь важным во время их предыдущего посещения. Местный правитель, Тумбала, попросил у испанцев мира и одарил их золотом и серебром. Также он дал им плоты, которые, по его коварному замыслу, должны были рассыпаться через несколько минут пребывания в воде, поскольку узлы на веревках, удерживавших бревна вместе, были нарочно завязаны неплотно.

В экспедиции Писарро теперь насчитывалось около четырехсот человек и одна женщина – сестра Беналькасара. Местные индейцы ненавидели конкистадоров и не понимали их мотивов. В один день была организована охота на оленей; предполагалось, что пока испанцы будут ждать ее завершения, индейцы набросятся на них. Однако из-за роковой неосмотрительности перуанцев один из индейцев раскрыл этот план Фелипе – мальчику, который был у Писарро переводчиком с кечуа; его взяли в плен в 1527 году и обучили испанскому языку. Писарро захватил шестнадцать вождей, которые были вовлечены в заговор. После этого большой отряд индейцев попытался атаковать испанцев – три с половиной тысячи, как утверждает Сьеса: «Они напали с трех сторон, весьма решительно и храбро». Испанцы ждали столкновения, сдерживая лошадей и выставив впереди щитоносцев. Как обычно, индейцы не смогли нанести большого урона: многие среди них были убиты, а сами они ранили лишь двоих конкистадоров и три лошади.

Писарро предложил Тумбале приказать своим людям прекратить сражение. Тот отказался, сказав, что дикие звери не заставят их пойти на мировую с людьми, которые причинили им такой ущерб. Однако на какое-то время воины перестали драться, и испанцы набрали большое количество тканей, а также золота и серебра, раскованного в листы, как если бы им собирались обкладывать внутренние стены храмов.

Наконец экспедиция погрузилась на плоты и корабли и отплыла из Пуны в Тумбес. Писарро полагал, что население этого портового города будет ему помогать, поскольку он возвращал из плена шестьсот тамошних жителей. Однако вышло наоборот: индейцы, под предводительством своего правителя Кильемина, организовали заговор, чтобы перебить всех испанцев на месте. На одном из плотов плыл небольшой отряд, включавший некоего Уртадо, а также двоих юношей; первый был схвачен и убит, едва лишь успел ступить на берег, юношам выкололи глаза и отрезали пенисы. Однако индейцам не хватило духу напасть на основные силы испанцев. Сьеса говорит, что индейцы решили сбежать «еще до того, как услышали фырканье лошадей».

Писарро нашел Тумбес покинутым – в ходе гражданской войны это место пришло в запустение. Храм Солнца оставался на месте, разрисованный огромными изображениями, о которых Мигель де Эстете сказал, что они отличались «чрезвычайным богатством красок». (Эстете был родом из Санто-Доминго-де-ла-Кальсада, широко известного места привала пилигримов на пути из Франции в Сантьяго. Он был нотариусом и прибыл в Перу вместе с Беналькасаром.) Этот храм произвел сильное впечатление на Алонсо де Молину в 1527 году; рассказ последнего о стенах, выстланных серебряными и золотыми листами, – подтвержденный Кандией, – стал одним из основных моментов, подтолкнувших Писарро к организации экспедиции в 1530 году.

Писарро и его люди обосновались в двух крепостях Тумбеса – одной из них он командовал сам, во второй распоряжался его брат Эрнандо. Был выслан отряд, чтобы «наказать» индейцев за убийство Уртадо; и хотя людей, которым можно было бы отомстить, им попалось немного, испанцы разграбили все, что только нашли, и вернулись в лагерь, ведя с собой краденых лам, груженных награбленными сокровищами. Гнев Писарро, однако, не был утолен, и он приказал Сото, которого недавно произвел в офицеры, преследовать местных жителей, где он только сможет.

Сото был большим знатоком в вопросе охоты на индейцев; он загнал в горы одного из их вождей по имени Кильтероса. После этого перуанцы решились просить у испанцев мира и прощения за содеянное, поскольку поняли, что в противном случае Писарро разорит их поселения. Они обратились к испанскому предводителю, моля пощадить их во имя Солнца. Писарро согласился, сухо заметив, что «они нужны ему, чтобы служить проводниками и помогать испанцам нести поклажу».

В какой-то момент в опустевшем городе Тумбесе появился индеец, который заявил, что не желает бежать, поскольку ему кажется, что новоприбывшим, «искусным воинам и людям весьма могущественным», суждено покорить все на своем пути и что по этой причине он не хочет скрываться от них вместе с остальными. Он просил их не грабить его дом. Писарро велел ему пометить дом белым крестом и распорядился, чтобы никто из его людей не трогал место, помеченное этим знаком.

Это был тот самый индеец, который впервые рассказал Писарро о Куско и великих богатствах, скрывающихся там. На этот раз Писарро узнал также о таких крупных центрах Перу, как Вилькас, с его каменным храмом и множеством открытых площадей, и Пачакамак, чьи великолепные здания, как говорили, были покрыты золотом и серебром.

Затем появились правители Тумбеса, которых разыскал Сото со своими семьюдесятью всадниками, и начали благодарить Писарро за проявленное по отношению к ним терпение. Они окончательно убедились в превосходстве испанцев после того, как увидели всадников, едущих вверх по склону! В близлежащем городе, который испанцы окрестили именем Сан-Мигель, поскольку это случилось в День святого Михаила (10 апреля), эти вожди принесли испанцам богатую дань в виде золотых и серебряных украшений. После этого правитель Кильемеса сделался «mucho nuestro amigo». В то же время среди испанцев возник не особенно решительный бунт против Писарро, возглавляемый Сото, который хотел отправиться на завоевание второго перуанского города, Кито. Его выдал Хуан де ла Торре, один из «тринадцати славных», оставшихся в живых в 1527 году, и после этого Писарро старался следить за тем, чтобы Сото всегда сопровождали его братья Хуан и Гонсало, совмещая роли надсмотрщиков и телохранителей.

Новости, полученные Писарро об ослепительных богатствах Перу и внутренних областей, заставили его переменить план действий. Вначале он собирался двигаться в глубь страны и дойти до того же Куско, перемещаясь вдоль берега, но затем узнал, что Атауальпа в это время должен находиться недалеко от Кахамарки, в горах, примерно в пятидесяти милях от побережья. Писарро решил добиваться встречи с этим правителем страны, выигравшим гражданскую войну против своего старшего брата Уаскара.

Писарро покинул Тумбес 16 мая 1532 года, оставив в нем двадцать пять больных испанцев и гарнизон в пятнадцать человек под началом капитана Антонио Наварро, который на протяжении последнего года исполнял обязанности счетовода экспедиции. Там же Писарро оставил и двух других королевских чиновников, Алонсо Рикельме и Гарсию де Сальседо, а также – в качестве своего представителя – своего единоутробного брата Франсиско Мартина де Алькантара, младшего сына их матери, преданного ему на протяжении всей своей жизни.

Этим оставленным конкистадорам Писарро пожаловал первые земельные наделы в этом поселении; он сам распланировал площади, общественные здания и несколько частных домов Сан-Мигеля, первого в Перу испанского города. Помимо сказанного, четверо солдат и двое францисканских монахов вернулись из Тумбеса в Панаму.

Армия Писарро, насчитывавшая теперь примерно двести человек, из которых половина были конные, продвигалась вперед через плодородные земли. Как сообщает Мигель де Эстете:

«По реке Тальян расположено множество пуэбло и очень хорошие фруктовые сады, гораздо лучше чем в Тумбесе. Повсюду изобилие еды и туземного скота. Все земли до самого побережья хорошо возделаны, видимо ввиду удобства здешнего порта».

Конкистадоры продолжали продвигаться, покрывая за день около четырех-шести лиг, то есть от двенадцати до восемнадцати миль; они прошли Уауильяс, Силар, Серро-Прието, Хагай-Негро и миновали реки Чира и Поэчос. Им встречалось множество необычных людей – например тальярес, чьей одеждой, согласно Педро Писарро, служили хлопчатобумажные плащи и шерстяные шали, которые они наматывали вокруг головы и завязывали под бородами. Местные женщины носили вставленные в губы украшения, как поступали и мексиканские туземцы.

Эти люди поклонялись Солнцу и приносили ему в жертву обильные подношения, состоящие из сушеных ящериц. Среди них были весьма распространены спиртные напитки и маис, их жрецы одевались в белое и постились, воздерживаясь от соли и чеснока. Они выращивали арбузы и различные фрукты, разводили лам, любили ловить рыбу и собирать моллюсков, танцевали и музицировали. Их семьи были одновременно полигамными и патриархальными, их вожди жили во дворцах из саманного кирпича, а правители путешествовали, лежа в гамаках. Хотя изначально это было горное племя, сейчас они жили на побережье. Их завоевание инками, произошедшее около 1470 года, пока еще не привело к тому, чтобы они начали говорить на кечуа.

В этих краях конкистадоры заметили индейца, одетого в просторный плащ, какие носили в пустынях, и широкий платок, покрывавший его голову и плечи, с корзинкой, полной различных предметов на продажу. Он провел в испанском лагере целый день, ища покупателей, однако в то же время постоянно останавливался, чтобы полюбоваться то работой экспедиционного кузнеца Хуана де Салинаса, то мастерством экспедиционного брадобрея Франсиско Лопеса, то искусством укрощения лошадей, каким владел Эрнан Санчес Мурильо, родом из Вильяфранка-де-лос-Баррос, что между Меридой и Сапой. Эрнандо Писарро предположил, что в этом индейце кроется нечто большее, чем кажется с первого взгляда. И действительно, это оказался Апу – шпион Атауальпы, которому он доносил, что испанцы вовсе не боги, а бородатые грабители, пришедшие с моря, которых можно попытаться завоевать и обратить в рабство; и их всего лишь 190 человек.

Атауальпа, по-видимому, решил, что лучше будет позволить этим «грабителям» пройти в глубь страны, после чего он сможет их схватить и заставить работать на себя – ведь несомненно, что именно для этого боги и послали испанцев. Апу уговорил испанцев показать ему свои мечи, а затем попытался подергать одного из конкистадоров за бороду, в ответ на что тот осыпал его градом ударов.

Затем к Писарро прибыл посланец от Инки Уаскара – правителя, понесшего поражение в гражданской войне, который просил у испанцев защиты, поскольку они объявляли, что прибыли в Перу, чтобы исправить причиненные несправедливости. Писарро довольно сухо отвечал, что он всегда готов оказать помощь в правом деле.

Переход был тяжелым – хотя есть такие, кто пытается представить его каким-то сплошным праздником. Палило жаркое солнце, тени почти не было, было много песку и никакой воды, кроме той, что испанцы несли с собой. Впрочем, однажды им встретился просторный королевский дворец, в котором было вдоволь пресной воды, и там солдаты и лошади смогли несколько освежиться. Более того, они увидели реку и прекрасную приветливую долину, по которой проходила широкая инкская дорога с оборудованными местами для отдыха и мастерски построенными подвесными мостами.

Писарро послал Сото и Беналькасара верхами вперед на разведку. Те обнаружили множество храмов с обширными запасами провизии и множеством золота. Индейцы напали на них, однако отряд Сото с легкостью отразил атаку – у туземцев по-прежнему не было достойного ответа испанским мечам.

Военачальник Атауальпы Сикинчара послал Писарро через Сото подарок – немного утятины и две глиняные модели крепостей, а также чичу (перуанское пиво) и золотые пластинки. Сикинчара оставался вместе с Сото до тех пор, пока тот не вернулся к Писарро, который, в свою очередь, отослал Атауальпе стандартный испанский «подарочный набор» – хорошую голландскую рубашку из крепкого белого холста, два хрустальных венецианских бокала (что было лишь немногим менее банально), немного панамского жемчуга и беспорядочное собрание ножниц, ножей, гребней и зеркал из Испании.

До 8 октября 1532 года экспедиция все еще оставалась в приветливой долине реки Пьюра, к 16-му добралась до Серрана, после чего до 19-го миновала еще несколько городов у подножия сьерры. Отсюда Писарро выслал к Атауальпе своего эмиссара. В то же время он созвал своих людей на общее собрание, на котором объявил, что его намерением является «привести этот варварский народ к воссоединению с христианством без нанесения ему какого-либо вреда».

В горах Атауальпа расспросил своего вернувшегося агента обо всем, что только могло прийти ему в голову, включая вопрос, едят ли испанцы других людей, на что получил подробный ответ: «Я видел лишь, как они едят овец [лам], ягнят, уток, голубей и оленину и заедают все это маисовыми тортильями». По мере продвижения отряда к югу Сото был отправлен на рекогносцировку по главной инкской дороге вглубь страны, в Кахас. Там он захватил пятьсот женщин в местном «монастыре» на главной площади и отдал их своим людям на изнасилование (по свидетельству Диего де Трухильо, видевшего это своими глазами).

Пятнадцатого ноября 1532 года Писарро и его люди добрались через хлопковые плантации до столицы Атауальпы – Кахамарки. Сам Атауальпа в это время пребывал «на водах» в Конохе, примерно в четырех милях от Кахамарки; при нем была большая армия в, как говорили, сорок тысяч человек. Здесь был выстроен дворец с двумя башнями, возвышавшимися над внутренним двором, где располагался бассейн, в котором Инка принимал ванны. К бассейну были подведены две трубы, одна с холодной, другая с горячей водой. Для испанцев такой курорт был делом вполне привычным.