Взрывая бомбу
В декабре 1945 г. Сталин наконец прервал затянувшийся отпуск на Черном море. Оттуда он послал Светлане коробку с мандаринами, – нетипичный для него жест отцовской ласки, – и 1 декабря она ему написала:
«Я очень, очень рада, что ты здоров и хорошо отдыхаешь. А то москвичи, непривычные к твоему отсутствию, начали пускать слухи, что ты очень серьезно болен… ведь твои-то “верные стражи” и не скажут мне ничего, из всего тайну делают. […] Москвичей последние полмесяца стали жутко грабить и убивать по ночам какие-то бандиты и хулиганы. Доходит до того, что в центральных районах (по ул. Горького, например) люди боятся с наступлением темноты выходить на улицу» (1).
Уверенный, что без него царит хаос, относясь презрительно к своим подопечным, Сталин вернулся, чтобы перестроить весь механизм правительства. Умирающего Калинина он заменит Шверником, еще более подобострастным, до тех пор руководителем профсоюзов. С 1941 г. Сталин сам управлял всеми тремя ответвлениями власти: законодательным – Верховным Советом, где контролировал Шверника; идеологическим – партией, где был генеральным секретарем; исполнительным – Советом народных комиссаров, где был председателем. Он подыскивал подручных погибче и помоложе. Во время войны такие технократы, как Берия или Маленков, были незаменимы, а теперь нужны были идеологи, способные восстановить после войны тоталитарное государство.
Довоенных подручных Сталин понизил: Каганович перешел из транспорта на стройматериалы; маршал Ворошилов уехал председателем Союзной контрольной комиссии в Венгрии. Пока Сталин отдыхал, он поручил всю политику страны Берия, Маленкову, Микояну и Молотову. В декабре 1945 г. закатилась звезда Молотова; Сталин из Сочи осыпал всех четырех наркомов телеграммами:
«5 декабря. Дня три тому назад я предупредил Молотова по телефону, что отдел печати НКИД допустил ошибку, пропустив корреспонденцию газеты «Дейли Геральд» из Москвы, где излагались всякие небылицы и клеветнические измышления насчет нашего правительства, насчет взаимоотношений членов правительства и насчет Сталина. Молотов мне ответил, что он считал, что следует относиться к иностранным корреспондентам более либерально. […] Сегодня, однако, я читал корреспонденцию «Нью-Йорк Таймса», где излагаются всякие клеветнические штуки в более грубой форме. […]
6 декабря. Вашу шифровку получил. Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны. […] Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы? […] Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем» (2).
Берия, Маленков и Микоян доложили Сталину:
«Вызвали Молотова к себе, прочли ему телеграмму полностью. Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым недоверие к нему, прослезился» (3).
Среди «кучи ошибок» Молотова, разгневавших Сталина, было то, что он не получил права вето в Союзной контрольной комиссии по будущему Японии, что в Лондоне не возразил против участия Франции и Китая в оформлении мирных договоров с союзниками Германии. Сталин сослал Молотова постоянным представителем в ООН в Нью-Йорк, где тот сразу получил прозвище «Мистер Нет». На других наркомов Сталин тоже рассердился: например, Микоян забыл написать доклад о гаванях и перспективах рыболовства на только что приобретенных Курильских островах.
В марте 1946 г. Верховный совет переименовал наркоматы в министерства. Сталин объяснил новому Совету министров:
«Народный комиссар или вообще комиссар – отражает период неустоявшегося строя, период гражданской войны, период революционной ломки и прочее, и прочее. […] Война показала, что наш общественный строй очень крепко сидит. […] Уместно перейти от названия – народный комиссар к названию – министр.
Это народ поймет хорошо, потому что комиссаров чертова гибель. Путается народ. Бог его знает, кто выше» (4).
Звание министра мало помогало несчастным обруганным сатрапам: стоило только после прогноза хорошей погоды пойти дождю, и Сталин по телефону грозил увольнением. Такие вспышки гнева уже не приводили к летальному исходу, как десять лет назад, но они глубоко потрясали людей, до этого уверенных в прочности своей власти.
Весной 1946 г. Маленков, вслед за Молотовым и Микояном, впал в немилость. Маленков заправлял авиацией, и предлогом для его падения было письмо, полученное Сталиным от пьянствующего сына Василия, которого назначили на высокий пост в Военно-воздушных силах. Летчиков раньше расстреливали за то, что они жаловались Сталину на «летающие гробы», в то время как Василий безнаказанно распространялся об истребителе Як-9 и его крушениях. Сталин хорошо знал, что из 80 тыс. самолетов, потерянных во время войны, половина потерпела аварию из-за механических неисправностей. В поддержку письма Василия Абакумов собрал статистику, сравнивающую успехи немецкого Люфтваффе с провалами советской авиации. Сталин сразу уволил Алексея Шахурина, министра авиационной промышленности, и приказал Абакумову арестовать его вместе с маршалом авиации Александром Новиковым. Оба получили семь лет тюрьмы. На настоящего виновника, однако, указало постановление политбюро 4 мая 1946 г.:
«Постановить, что т. Маленков, как шеф над авиационной промышленностью и по приемке самолетов – над военно-воздушными силами, морально отвечает за те безобразия, которые вскрыты в работе этих ведомств (выпуск и приемка недоброкачественных самолетов), что он, зная об этих безобразиях, не сигнализировал о них ЦК ВКП(б).
Признать необходимым вывести т. Маленкова из состава Секретариата ЦК ВКП(б)» (5).
До этого постановления сорокапятилетний Маленков считался, наряду со своим соперником Андреем Ждановым, самым вероятным наследником Сталина. Теперь его отправили в Казахстан, правда, не в лагеря, но все-таки на оскорбительно низкую для вчерашнего секретаря ЦК должность (6).
Только Берия казался непотопляемым. Правда, и он ушел из своего министерства, но ушел для того, чтобы руководить разработкой советской атомной бомбы. Он продолжал заведовать в политбюро внутренними делами. Новый министр внутренних дел, Сергей Круглов, был, несмотря на свои зверские навыки, по самой своей природе сухим бюрократом, который старался превратить ГУЛАГ в неисчерпаемый источник рабского труда для новых судоходных каналов, которыми так увлекался Сталин. Круглов по приказу Сталина собрал 200 тыс. политических заключенных в особые лагеря, где их подвергали такой беспощадной эксплуатации, что средний заключенный дольше трех лет не выдерживал. Единственным утешением этих зэков было то, что их больше не мучили, не насиловали, не грабили и не убивали уголовники.
Берия пришлось работать без своего услужливого и учтивого подчиненного, Всеволода Меркулова, который был изгнан из Министерства госбезопасности (МГБ). На этот пост Сталин выдвинул Виктора Абакумова, с которым у Берия отношения были неважные. У Берия, как члена политбюро, сохранилась своя доля влияния в МГБ, и Абакумов не мог избавиться от оставшихся там грузин. Но Абакумов привел с собой двух генералов из Смерша. Один из них был Сергей Огольцов, сам хитро отказавшийся от министерства по «недостатку опыта», хотя стал чекистом в восемнадцать лет, терроризировал Украину и в блокадном Ленинграде расстрелял 32 видных ученых за контрреволюцию. Абакумов, как и Берия, редко увольнял своих подчиненных и терпел двух особенно опасных бериевцев, Гоглидзе на Дальнем Востоке и Цанаву в Белоруссии, хотя и сумел избавиться от Рапавы, которого Берия назначил главой НКВД в Грузии. Любимый латыш Берия, Эглитис, тоже сохранил свой пост.
Берия давно собирал информацию об атомной бомбе. Уже в 1942 г. он получал через своих английских шпионов всю нужную информацию и даже расчеты. Он узнал, что произвести 10 кг обогащенного урана на треть дешевле, чем 1500 тонн взрывчатки (7). Поняв после Хиросимы эффективность, и военную и психологическую, атомного оружия, Сталин решил как можно быстрее создать советскую бомбу, но Молотов вел дело так вяло, что даже не собрал необходимого запаса урана. Берия получил от Сталина уверение, что создание бомбы является высшим приоритетом, и приступил к работе, догадываясь, что ценой неудачи будет расстрел.
Те четыре года, которые Берия потратил на создание бомбы, подтвердили его репутацию даровитого управленца. Он, без сомнения, получал столько же наслаждения от трудного инженерного проекта, сколько раньше от ареста и убийства врагов государства. Подражая организации американского проекта в Лос-Аламосе, он создал для советских физиков и инженеров творческую атмосферу и по тем временам роскошную обстановку. Из всех сталинских проектов только этот был закончен вовремя, почти без арестов и репрессий (8). Были, однако, несчитаные безымянные жертвы: тысячи заключенных умирали на добыче руды; другие арестанты строили лаборатории, особняки, гаражи, железные дороги, даже целые города. Десятки тысяч – целых три поколения – казахов были обречены на медленную смерть от излучения после испытания бомбы в 1949 г. Но в первый раз советские физики, химики и инженеры чувствовали себя героями труда, по-настоящему нужными государству.
Советская атомная бомба была сконструирована на основе сведений, полученных от западных ученых. Одни передавали тайны, потому что были коммунистами, другие – потому что верили, что будущих войн можно избежать, если у обеих сторон будет ядерное оружие, третьи – просто за деньги. Берия и Судоплатов гордились тем, что они так успешно реанимировали иностранную разведку, разрушенную Ежовым. МГБ учился ядерной физике у Клауса Фукса, металлургии – у Мелиты Норвуд. Всю Восточную Германию объездили в поисках физиков, студентов Вернера Хейзенберга, которые умели обогащать уран и производить тяжелую воду, и в поисках инженеров, которые строили ракеты V-2, бомбившие Лондон, которые теперь требовалось переделать в межконтинентальные носители новой атомной бомбы. Других физиков переселили из ГУЛАГа и из лагерей для военнопленных в санатории и виллы на Черном море с трехразовым питанием.
Первым делом Берия отыскал запасы урана. В июне 1946 г. Иван Серов с генералом Михаилом Мальцевым основали в Германии компанию «Висмут», где все работники были из МГБ. Компания получила двадцать семь месторождений в Верхней Саксонии, и к октябрю «Висмут» доставлял уран из старых шахт по добыче серебра и свинца. Потом уран нашли на Урале и на Крайнем Севере.
Затем Берия собрал команду ученых. Для поддержания дисциплины он назначил генерала Бориса Ванникова. Тот наводил страх на физиков, выкладывая на стол заряженный револьвер. Над проектом работали 100 тыс. человек, и обеспечение полной секретности Берия поручил Павлу Мешику, который помогал Смершу покорить Польшу. Берия постоянно надзирал за всеми и вся. У него был свой литерный поезд, на котором он ездил по всему Советскому Союзу, на полигоны в Сибири, на Урале, на Кавказе и в Казахстане. Он больше награждал, чем наказывал, и дал физикам ту же небывалую свободу, какую Сталин только что даровал церкви, – печататься без цензуры (9).
Физиком, который приспособил западную информацию к советским ресурсам, был Игорь Курчатов. Петр Капица, привыкший работать с лордом Резерфордом, был возмущен грубыми приказами Берия. В ноябре 1945 г. он жаловался Сталину:
«У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо. Но доя этого нужно работать, а черкать карандашом по проектам постановлений в председательском кресле – это еще не значит руководить проблемой. Следует, чтобы все руководящие товарищи, подобные Берия, дали почувствовать своим подчиненным, что ученые в этом деле ведущая, а не подчиненная сила» (10).
После того как оскорбленный Берия навестил Капицу в институте, тот отказался от участия в проекте. Мстительности Берия Сталин ходу не давал, пообещав: «Я его тебе сниму, но ты его не трогай». Капица провел следующие семь лет у себя на даче в собственной лаборатории.
Летом 1949 г. Игорь Курчатов привез в Кремль никелевое полушарие с критической массой плутония. Сталин погладил полушарие и почувствовал его теплоту. Утром 29 августа 1949 г. – на несколько лет раньше, чем предсказывали американцы, – советскую бомбу испытали в Казахстане. Эйфорию Берия подпортил Сталин, который, когда его разбудили рано утром телефонным звонком, хмуро отозвался на известие словами: «Я уже знаю». Курчатов и Берия роздали участникам дачи, автомобили, премии. Курчатов вспоминает, что у Берия была записная книжка, где была намечена целая серия наказаний всем по ранжиру – от расстрела до лагерного срока – в случае, если бомба не сработает. Награды были рассортированы таким же образом.
