Глава 8

Оставшись один, Стежнев наконец получил возможность перевести дух и немного дать волю эмоциям. На самом деле он был ошарашен рассказом Карины. Нужно было разложить все по полочкам.

Выходило, что Еремеенко, который, по подозрению Ковалева, перевозил секретные документы, пропадает из вагона, и, судя по показаниям Карины, насильственно. По сути, это полностью подтверждало подозрения Ковалева, что Бражников использовал Еремеенко как курьера. Но кто-то, также узнавший о сделке, перехватил Еремеенко раньше. Для Стежнева теперь важно понять, какая именно сила вмешалась в ситуацию. Еремеенко мог стать жертвой спланированной операции ФСБ, о которой не было известно даже Ковалеву. Это могло случиться, если Бражникова еще раньше заподозрили в измене и начали проработку в режиме особой секретности.

«А это ведь полная жопа, — подумал он. — Если так, то мне головы не сносить. Когда начнут разматывать это дело, загребут, тут к гадалке не ходи. Надо драпать!»

Но прыгать с поезда на ходу, когда до Ростова оставалось чуть больше получаса, не имело смысла. Там можно будет спокойно и незаметно сойти. К тому же паниковать вообще рано. Вряд ли операцию такого масштаба можно было вообще утаить от пронырливого Ковалева, который водил дружбу с куратором Бражникова и сам был вне подозрений. Нет, если без паники и по здравому анализу, то ситуация скорее похожа на вмешательство агентов иностранной разведки, чем на работу ФСБ.

Само похищение Еремеенко было проведено совсем не в стиле ФСБ. Ведь, согласно показаниям Карины, проводница лично принимала участие в силовой фазе операции, но это было бы невозможно, если она не действующий офицер ФСБ.

Впрочем, действующего офицера, тем более женщину на такой должности, Стежнев без труда отличил бы даже в толпе. Он покинул тамбур, добрался до открытого купе проводницы и взглянул на нее, делая вид, что изучает расписание.

— Вы что тут делаете? — насторожившись, спросила проводница Аня.

— Я? — Стежнев безразлично пожал плечами. — В ресторан иду, глянул на расписание. Нельзя?

— Ну, так проходите, раз в ресторан. Смотрю же, не из моего вагона.

— Нервные все какие-то, — с усмешкой ответил Стежнев.

— Да с моей работой станешь нервной… — пробурчала Аня. — То одно, то другое…

— То нос разобьют… — Стежнев красноречиво коснулся собственной переносицы, того места, которое у Ани было заклеено пластырем.

— Вот-вот. Неудачно нагнулась, когда пол мыла, а тут бац, и стрелка под колеса.

Стежнев про себя отметил, что проговорено это было с нарочитой небрежностью, словно Аня хорошенько заучила эту версию. С ней все было понятно. На офицера ФСБ она не тянула никак от слова «совсем», значит, следовало действовать дальше, исходя из того, что она может быть как-то связана с иностранной разведкой. Возможно и скорее всего, сама того не зная. Например, ее завербовали именно ради похищения Еремеенко.

В эту версию отлично вписывались все детали, озвученные Кариной. Даже тот интересный факт, что Еремеенко в некотором роде шиковал. Хвастался дорогим смартфоном и пригласил незнакомую толстушку в ресторан. Возможно, Бражников выплатил ему сразу часть гонорара?

Сложив в уме все данные, Стежнев перебрался в вагон-ресторан, заказал пива и решил позвонить Ковалеву. Но вместо генерала трубку взял кто-то незнакомый. С ним Стежнев говорить не стал, но сам факт того, что телефон в чужих руках, вызвал беспокойство. Что, если все же ФСБ проводит операцию и Ковалев разоблачен и уже арестован? Что, если они засекли, откуда сейчас звонили, и Стежнева встретят в Ростове? Страх все больше овладевал им.

Теперь идея соскочить с поезда на ходу уже не казалась такой уж безумной. Но, с другой стороны, ну, спрыгнешь, а дальше что? Куда бежать? Есть ли в этом вообще смысл? Без денег, без документов, с которыми можно выехать за границу?

Нет, смысла в этом не было, все равно поймают.

А если все же попытаться обскакать Ковалева? Без оглядки на то, арестован он или нет. Если арестован, то завладеть носителем с данными и продать их от своего имени — вообще единственный и самый верный способ уцелеть. Только такой ход позволит заручиться поддержкой западных спецслужб в переправке за границу, а также еще даст и возможность обеспечить себя финансово до конца жизни. Все остальное — пустое и лишенное смысла паническое действие. Можно сбежать сейчас, можно бегать какое-то время, как лис, гонимый собаками, но кончится это одним — поимкой. Тут уж так — либо все, либо ничего.

Если же Ковалев не арестован, то все равно оставался смысл рискнуть. Стежневу уже надоело быть у генерала на побегушках, и он понимал, что рано или поздно, но предел наступит. Так лучше не доводить до него. Такого удобного момента, как сейчас, может, еще много лет ждать придется.

Приняв столь непростое решение, Стежнев ощутил заметное облегчение. Всегда так. Трудно сделать выбор, а дальше рефлексы бывшего фээсбэшника и опыт преступника начинают работать сами, направляя к поставленной цели.

В первую очередь следовало допросить проводницу Аню. К сожалению, в поезде нет мест, хорошо приспособленных для допроса, так что придется устраивать пытки, запершись в купе проводников. Стежнев проверил в карманах все необходимое — пластырь-кляп, несколько пластиковых хомутов, какими стягивают жгуты проводов, опасная бритва. Нож был бы удобнее, но Стежнев давно понял, что в качестве угрозы бритва действует на людей намного сильнее, они ее боятся гораздо больше, чем ножа. Вот если для убийства пускать в ход, то лучше нож. А для психологического воздействия нет ничего лучше опасной бритвы.

К счастью, большинство людей уже легли спать и сутолоки в проходе не было. Оказавшись у Аниного купе и увидев ее у порога, Стежнев без разговоров, одним ударом кулака отправил проводницу в нокаут, после чего закрыл и даже запер дверь, заклеил Ане рот пластырем, который прихватил на случай допроса Еремеенко, а руки стянул за спиной пластиковым хомутом для проводов. Обыскав ее, он обнаружил только телефон и спецключи для вагонных замков. Их Стежнев забрал — пригодятся, штука полезная.

Он убедился еще раз, что запер дверь купе на замок, и усадил находящуюся без сознания Аню на полку, привалив спиной к стене. Одну ее щиколотку он притянул хомутом к ножке стола, а другую ногу вытянул и отвел в сторону, прикрепив за хомут к стойке напротив. В результате Аня оказалась в весьма раскоряченной позе с широко раздвинутыми и скованными ногами и руками, спутанными за спиной. Не подергаешься. Рот ей он заклеил пластырем.

Он смотрел на проводницу и представлял, как будет допрашивать, медленно истязая ее. Тут важно было не сорваться. Все-таки информация сейчас важнее удовольствия от садизма.

Иногда Стежнев разряжал свое накопившееся напряжение на девочках, иногда на мальчиках — под настроение. Гомосексуальный опыт он приобрел подростком случайно в спортивном лагере, когда его после отбоя зажали два «мужика» из взрослой клубной команды и отделали и в зад и в рот так, что он несколько суток приходил в себя, пытаясь забыть происшедшее. С тех пор он дал себе зарок никогда не отдаваться, но всегда только брать и иметь. Брать, что нужно, и иметь, кого хочется! Власть над человеком, что может быть слаще? Только крики и стоны истязаемого и опускаемого человека. Он не всегда убивал после насилия. Зачем? Но когда убивал медленно и изощренно или пытал, то испытывал возбуждение, требующее непременного сексуального удовлетворения. И если мог, он пользовал умирающую жертву, чтоб сбросить напряжение в мошонке, избавиться от ломоты в паху. То, что Аня не девочка, его не останавливало.

«У баб дырок много, — говорил он сам себе. — Хоть одна подходящая, да найдется!»

Стежнев, чтобы не ждать, пока она очнется сама, отвесил Ане пару весомых пощечин. Та пришла в себя, попыталась замычать, затем начала бешено вращать глазами, пытаясь понять, что с ней происходит.

— Времени мало, работы много, — сообщил Стежнев, открывая перед лицом Ани опасную бритву. — Если ты будешь артачиться, мне тебя придется по кускам резать. Начну, ясное дело, с клитора.

Он опустил бритву и, медленно проведя лезвием, сделал на форменной Аниной юбке сантиметровый надрез. Лицо проводницы побагровело от напряжения.

— Так, сначала внимательно меня послушаем, — сообщил Стежнев. — Потом я сниму у тебя со рта пластырь, и ты ответишь на несколько вопросов. Тогда твоя комплектность не пострадает. Если попробуешь кричать, я тебя опять вырублю, но очнешься ты уже без обозначенной части тела. Если ты меня поняла, кивни.

Аня несколько раз судорожно кивнула.

— Ну вот и хорошо. У тебя есть шанс уцелеть. Теперь внимательно слушаем, что я скажу. Я офицер ФСБ. За все, что я с тобой сделаю, мне ровным счетом ничего не будет. А если сделаю это хорошо, то мне еще и премию дадут. — Стежнев сунул Ане под нос удостоверение. — Мне поручено расследовать обстоятельства пропажи курьера, перевозившего секретные документы. Я знаю, что ты лично принимала участие в нападении на него.

Стежнев достал смартфон и показал фотографию Еремеенко в обнимку с Кариной. По глазам Ани было понятно, что она знает, о ком речь.

— Так вот, — продолжил Стежнев. — Когда я сниму с твоего рта пластырь, ты без лишнего текста сообщишь мне следующее. Первое, куда дели курьера, жив он или убит. Второе, где сейчас находится носитель с данными, выглядит он как смартфон. И третье, кто тебя завербовал и как на него выйти. Все понятно?

От услышанного Аня впала в нечто вроде ступора. Она все слышала, все понимала, но масштаб катастрофы, в которую она себя ввергла, позарившись на один лишь смартфон Еремеенко, подавил ее.

Когда она шла на преступление, то самое большое, чего можно было ожидать, — это отсидка за ограбление. Это был совершенно иной расклад, чем складывался со слов Стежнева. Тюрьмы проводница не боялась. Она по молодости отсидела год за мошенничество и нашла пребывание в тюрьме более приятным, чем на воле, где надо каждый день мыть вагонные туалеты за нищенскую зарплату и где лесбиянке не так просто найти не то что постоянную пару, а даже возможность задорного перепихончика.

В тюрьме же работа не обременительная, шей себе перчатки, а недостатка в сексуальных партнершах не ощущается вовсе. К тому же общая камера не в пример просторнее купе проводников, в котором приходится ютиться большую часть жизни на свободе. Поэтому Аня рассматривала возможную отсидку исключительно как смену обстановки и, во многом, отдых на гарантированном пансионе с питанием и проживанием. К тому же все содеянное надо еще доказать! А это непросто, ввиду отсутствия улик.

Но если Еремеенко, которого она приняла за вахтовика, действительно оказался курьером, то дело принимает очень неприятный для Ани оборот. Перейти дорогу ФСБ — дело совсем другое, нежели оказаться в кабинете обычного следователя. Тут надо было выкручиваться. Оставалось либо напроситься к Стежневу на сотрудничество, либо пустить его по такому мудреному следу, который его наверняка запутает.

В последний момент Аня подумала, что можно сказать правду, мол, ограбить ограбили, но не знали, что он курьер. Отдать смартфон этот треклятый, и все дела. Но жизненный опыт ее от этого удержал. Сколько раз она пыталась говорить правду, столько и проигрывала, а вранье всегда приводило ее к нужному результату. Поэтому она решила не просто соврать и пустить Стежнева по ложному следу, а соврать с дополнительной выгодой, при этом подставив начальника поезда, который только и искал повод, чтобы избавиться от нее.

В свое время кое-кто из друзей кому надо из начальников замолвил словечко, чтобы в кадрах при приеме Ани на работу закрыли глаза на ее отсидку. Лесбийское сообщество все же имеет некоторые возможности, хотя ему и далеко до власти сообщества геев. Но этот начальник поезда имел слишком уж обостренное чувство социальной ответственности, так что неплохо было бы его проучить.

Начальник поезда — не такая легкая цель, как рядовая проводница. Его не свяжешь в купе, угрожая бритвой. Аня была уверена, что дальше Стежневу придется действовать в официальном порядке, докладывать куда следует, арестовывать начальника поезда, допрашивать его, возможно, в Москве. На это уйдет время, за которое сама Аня, подобно серой мышке, незаметно исчезнет.

— Ну, готова говорить? — уточнил Стежнев.

Аня кивнула, и он резким рывком сорвал с ее рта пластырь.

— Мы этого Алексея, или как его там, скинули с поезда! — выпалила Аня.

— Мы? — Стежнев сощурился.

— У меня было двое помощников, из моих знакомых, они деталей не знали, я сказала, что просто надо ограбить парня.

— А с ними что?

— Во время драки этот ваш курьер так их избил, что мне и от них пришлось избавиться. Иначе сложно было бы объяснить. Мне и самой досталось. — Аня шмыгнула распухшим носом. — Кто же знал, что он так дерется?

— Кто навел на него?

— Кто, кто? Начальник поезда! — соврала Аня. — Он велел изъять у парня новенький смартфон. И предупредил, что его нельзя повредить. Ну и все такое… Про данные ничего не говорил, видать, не мое дело.

«Концы с концами сходятся», — подумал Стежнев.

Он проглотил вранье проводницы, поскольку оно полностью отвечало сформировавшемуся у него представлению о ситуации. Он сам дал ей всю необходимую информацию для создания этой версии, и ему легко было в нее поверить. К тому же Аня в его глазах никак не тянула на самостоятельную единицу, а вот на позорную «шестерку» — вполне.

— Ну и где этот смартфон?

— Я его отдала начальнику поезда. Вот тогда же. Прямо сразу, еще когда в Воронеже стояли.

Это тоже походило на правду. Стежнев быстро потерял интерес к Ане. Все, отработала свое.

— Сболтнешь что лишнее, позвоночник в трех местах сломаю, — пообещал он, освобождая проводницу. — Чаю мне сделай, надо подумать.

Аня, размяв затекшие от хомута запястья, бросилась выполнять приказание, а Стежнев задумался. Просто вломиться к начальнику поезда, как он вломился в купе Ани, было недопустимо. Это штабной вагон, там и наряд полиции наличествует, завяжется перестрелка, а словить шальную пулю, без всякой надежды на результат, не входило в планы Стежнева. Нужно было тщательно обдумать возможности и составить план операции.

Если бы речь шла о другой ситуации, можно было бы снова представиться офицером ФСБ, втереться в доверие, а там уже подловить удобный момент и применить неожиданное силовое воздействие. Но у начальника поезда однозначно рыльце в пушку, он точно не будет расслаблен, если у него где-то спрятан носитель с похищенными секретными данными, а тут пожаловал офицер ФСБ. Нужен какой-то особенный план, некая импровизация.

На столе зашипела Анина рация, и Стежнев вздрогнул от неожиданности. Еще большей неожиданностью стало то, что на связь вышел сам начальник поезда.

— Внимание всем! В связи с непредвиденными чрезвычайными обстоятельствами поезд пройдет станцию Ростов без остановки. Дальнейший маршрут будет изменен по приказу Минтранса. Всем доложить о приеме! Никакой дополнительной информации пока сообщить не могу.

«Ни фига себе! — подумал Стежнев. — Это еще что такое?»

Он не мог знать истинных причин происходящего, а потому, вполне естественно, принял происходящее в рамках собственного представления о ситуации.

Мало кто вообще отдает себе отчет, что реальность, по сути, это набор представлений человека о происходящем вокруг. Именно эти представления побуждают людей как-то действовать и этим творить собственную реальность. Казалось бы, реальность состоит из фактов. Но это не так. Факты сами по себе без дополнительной интерпретации не могут быть использованы. А интерпретация всегда строится на основе некой базовой теории, которая отражает набор представлений о действительности, но никак не саму действительность.

У Стежнева сформировался вполне четкий набор представлений. Еременко курьер, перевозивший данные Бражникова. Курьера вычислила иностранная разведка и организовала нападение, результатом которого стало похищение данных. Видимо, это стало известно органам безопасности, и они блокировали поезд, чтобы предотвратить утечку данных и задержать пособников врага.

Все соответствовало имеющимся у Стежнева фактам.

Аня ворвалась в купе, схватила рацию и поспешила доложить, что приняла сообщение. На ней тоже лица не было, но ее мысли были совершенно другими, чем у Стежнева. Точнее, такими же, но он думал о собственной заднице, а она о своей. Аню тоже встревожило столь жесткое изменение расписания, но она это приняла на свой счет. В голове быстро сложился визит Стежнева и заинтересованность наряда полиции, который собирал информацию об отставших. Она заподозрила, что просто избавившись от Стежнева, пустив его по ложному следу, не избавится от самой проблемы, от последствий совершенно бессмысленного ограбления пассажира.

И тут Аня сообразила, как можно вытянуть из начальника поезда больше информации. Ведь стоит поезду пройти Ростов без остановки, в вагонах неизбежно начнут беспокоиться. Не обязательно начнется паника, но осаждать купе проводницы начнут точно, пытаясь получить ответы на возникшие вопросы.

Аня взяла рацию и твердым голосом спросила в эфире, не называя ни себя, ни номер вагона:

— А пассажирам что объяснять?

Рация ответила лишь шипением. Похоже, начальник тоже не знал ответа на этот вопрос.

— Такое сейчас начнется… — прошептала Аня, положив рацию на стол. — Надо что-то придумать. Может, вы, со своим удостоверением? Представитесь, объясните. Нас же тут живьем сожрут.

— Тебя, а не нас, — резонно ответил Стежнев. — Я в любой момент отсюда могу уйти.

— Куда? — с легкой иронией спросила Аня. — В другой вагон? Думаете, там иначе будут развиваться события? Мы теперь в одной лодке.

— Это я в лодке, — пробурчал Стежнев. — В лодке с мотором. А ты, проводница, в жопе, а не в лодке. Выкручивайся!

Он не бравировал, а отдавал себе полный отчет, что складывающаяся ситуация ему на руку. Даже если в вагонах начнутся беспорядки, Стежнев останется в выигрыше, так как полицейским нарядам будет чем заняться, а ему станет проще добраться до начальника поезда. Но если беспорядки и не начнутся, все равно изменение расписания движения поезда и отмену стоянок Стежнев оценивал для себя как положительный факт. По крайней мере, никто никуда из вагонов не денется, и времени получается намного больше, чем оставшиеся пятнадцать минут до Ростова.

Конечно, оставались в голове и вопросы. Например, не отклонят ли поезд от маршрута, не загонят ли в какую-то карантинную зону, с оцеплением и колючей проволокой, из которой уже не выбраться незаметно. Но Стежнев привык решать проблемы по мере их возникновения, а не выдумывать варианты развития событий. Сколь бы ни были вероятны предположения, это всегда именно предположения, так как простым смертным предвидеть будущее не дано. А раз это предположения, то досконально подготовиться к грядущим событиям все равно не получится, так как наступят они не в том виде, как предполагалось. Куда эффективнее иметь возможности и средства, чтобы решить уже возникшие проблемы, а не лихо справляться с ними у себя в голове, когда они еще не возникли.

По сути, все кажущееся многообразие проблем сводится к вполне шаблонным схемам. Это или нехватка денег, тогда их надо просто иметь, на разные случаи, а не придумывать, зачем и по какому поводу они могут понадобиться. Или нехватка знакомств, тогда ими надо обзаводиться при любой возможности, лишними они точно не будут. Или нехватка времени, но его всегда, вне зависимости от характера проблем, надо распределять рационально. Или нехватка физической силы и ловкости, но это надо больше времени проводить в спортзале, тоже независимо от сути возможных проблем. Отработав эти шаблонные направления, ты оказываешься готов к любым неожиданностям, и нет смысла воображать, в каком именно виде они могут обрушиться.

Конечно, не хотелось в назревающей ситуации застрять, но Стежнев был уверен, что сможет выбраться из нее в любом случае, какой бы она ни была. Лишь само слово «болезнь» отозвалось внутри неприятной вибрацией. Стежнев ощутил странное беспокойство, как от дежавю, словно с этим словом что-то было накрепко связано в недавних событиях, но что именно?

И вдруг его осенило. Так ведь генерал Ковалев именно по поводу болезни вчера вызвал к себе аналитика Пичугина! И вся кутерьма эта началась именно из-за какой-то болезни.

«Так! Ковалев вызвал Пичугина, потому что в секретном бункере, во время эксперимента, заболел полковник Бражников, — подумал Стежнев. — Никто не мог понять, чем именно. Полагали, что это теракт с применением бактериологического оружия. Но еще раньше Бражников передает секретные данные Еремеенко, уволившемуся со срочной службы, и нанимает его курьером. Что, если… Вот черт!»

Стежнев понял, что ситуация не так хороша, как казалось, и времени на все может оказаться куда меньше, чем хотелось бы. Ведь вероятность, что Еремеенко заразился неведомой заразой в бункере у Бражникова в момент передачи смартфона с данными, была очень высока. Аня сказала, что Еремеенко после ограбления скинули с поезда. Его могли обнаружить, больного опасной инфекцией. Затем вычислить, на каком поезде он ехал, и блокировать его. Так вот почему наряды полиции ходили по поезду и узнавали, не отстал ли кто-то из пассажиров!

Дело принимало все более дурной оборот. Из-за пустяка не станут менять расписание поезда! Это значит, что инфекция действительно опасная, входящая в список особо опасных. Да другую бы и не стали использовать для теракта в бункере.

Стежнев вспомнил, как накануне Ковалев попросил его достать в военной части ОЗК и изолирующий противогаз, а затем забрал машину и куда-то уехал. Наверняка в зараженный бункер! Иначе зачем ему подобное снаряжение в Подмосковье? Получалось, что Ковалев пытался выкрасть данные Бражникова, но тот, передав их Еремеенко, наверное, уничтожил исходники и оставил Ковалева с носом. Вот почему пришлось посылать Стежнева в погоню за курьером.

При таких раскладах Еремеенко вполне мог сесть в поезд уже больным, что и было выяснено уже при его обнаружении в Воронеже.

«Велика вероятность, что Еремеенко жив, — подумал он. — Если бы обнаружили труп, вряд ли бы стали делать анализы. А так, возможно, что у него были явные симптомы».

Аня наконец принесла чай. Стежнев с удовольствием отхлебнул из стакана, глядя в темное окно, за которым время от времени мелькали далекие и близкие огни.

Если Еремееко жив, это могло иметь серьезные последствия для Стежнева. Например, он мог сдать Бражникова, а под раздачу мог попасть и Ковалев. Тогда понятно, почему по его телефону ответил кто-то другой.

Не страх, но неприятное беспокойство волной отдалось в груди Стежнева. Наработанный рефлекс зверя толкал его на немедленное бегство, но жадность велела оставаться и довести дело до конца. Победила жадность.

«Важно понять, мог ли Еремеенко заразить поезд. Существует ли такая болезнь, при которой за сутки человек переходит в заразное состояние»?

От ответа на этот вопрос сейчас многое зависело в судьбе Стежнева, и он, не откладывая, решил залезть в Интернет сразу, как только смартфон поймает сигнал телефонной сети.