Глава 16

Когда самолет заложил вираж, заходя на посадку, Наталья прильнула к иллюминатору, высматривая карантинный лагерь. Внизу, в свете яркого солнца, виднелись деревянные пулеметные вышки, армейские палатки из тяжелого брезента и пухлые надувные ангары, скроенные из серебристо-серой прорезиненной ткани. Деталей сверху разглядеть не получалось, но все равно угадывались раздельные сектора, в которых палатки были расставлены упорядоченными рядами.

Тумасян должен был разделить больных, контактных и здоровых, расселив их по соответствующим секторам. Впрочем, одной из последних СМС перед вылетом из Воронежа Евдокимова получила странное сообщение от Головина: «В поезде произошла нештатная ситуация. Будьте осторожны. ВВП ГГ».

Наталья подумала, что если в результате нештатной ситуации пассажиры поезда перемешались, они все теперь должны расцениваться как зараженные. Понимает это Тумасян? Наверняка. Тогда он в первую очередь отсортирует явно больных и будет их высаживать последними. Первыми эвакуирует детей. Остальных разделит по возрасту и полу и распределит по шесть-восемь человек на палатку.

И только когда все условно здоровые будут размещены, из вагона выведут или вынесут больных. Так должно быть.

Наконец она разглядела внизу поезд, стоящий в стороне от взлетно-посадочной полосы. Посреди степи и военных объектов выглядел он тревожно, как в кадрах триллера. Вокруг него цепью расположились солдаты, машины, а над одним из вагонов поднимается дым. Причем такой, что с дымом из печки не спутаешь. Значит, пожар.

«Вот она, внештатная ситуация», — подумала Наталья.

Живой коридор из солдат, облаченных в ОЗК, почти невидимый на фоне травы, протянулся до самого проволочного ограждения. Больше никого видно не было. Скорее всего, выгрузка еще не началась, иначе гражданские в ярких одеждах бросались бы в глаза. Наталья обратила внимание на прицепленные к хвосту состава грузовую платформу и пассажирский вагон, но не поняла, что там.

Головин прислал на электронную почту список пассажиров. 1286 по билетам. Это без проводников и работников вагона-ресторана, те шли отдельным списком. Еще 42 человека. Итого, 1328. Наверняка есть и левые пассажиры, безбилетники. Наталья показала Пичугину сообщение о нештатной ситуации и общее число пассажиров с поездной бригадой.

Кроме них, в салоне никого не было, но на полу, у аппарели, стояли еще несколько контейнеров с маркировкой МЧС и большая картонная коробка с надписью маркером: «НИИ Ч, ЦНИЛ ЭФ. Для Евдокимовой Н.В.». Олейник успел отправить партию циклосульфона. Огородникова сообщила, что емкости с сульфохлоридом прибыли в институт, и она зарядила синтезатор на выпуск первой партии препарата. Это значит, что часам к трем дня, после очистки, в колбе появится порядка семисот граммов белого порошка.

Наталью беспокоило, что исследования на безопасность столь важного лекарства застопорились. Лозовик будет стопорить все, он бюрократ и трус. А пока Олейник в больнице, все заявления нужно подавать именно ему. Это тупик. Так что придется идти на риск. Но когда на кону жизнь больше тысячи человек, об оправданности такого риска Наталья и думать не собиралась.

Самолет дернулся, когда шасси коснулись бетонной полосы, оставив в безветренном воздухе два серых облачка дыма. Тут же заревели переложенные на реверс винты. Наталья прижалась к Пичугину.

— Сели, — сказала она.

Но в ее голосе не послышалось облегчения. Оно и понятно, впереди предстояла большая работа. И неизвестно еще, какие трудности могут встать на пути.

В кармане Пичугина пропиликал, приняв СМС, смартфон «от Трифонова». Пичугин просмотрел текст. «Олег Иванович. Вы поступаете в распоряжение п/п Ермакова Сергея Борисовича и объединенной следственной бригады. Это начальник УФСБ в Приморске. Пакет необходимых документов получите у него. Работайте. Т.»

«Таких преференций мне и в лучшие времена штатной службы не делали, — с усмешкой подумал он. — Приятно, черт возьми, быть востребованным».

Самолет остановился на рулежной полосе у капонира, с гулом опустилась грузовая аппарель. Тут же появились солдаты, начали выгружать ящики.

Открылась дверь кабины пилотов, и командир экипажа махнул пассажирам, мол, выходите прямо через аппарель.

— Идем. — Пичугин подал Наталье руку и помог спуститься по крутому пандусу на бетон.

Он понимал, что спутница прекрасно справилась бы и без него, но не смог побороть в себе желания соблюсти этикет. Наталья, впрочем, тоже перечить этой галантности не стала, а оперлась на предложенную руку.

«Женщина! — подумал Пичугин с нескрываемым удовольствием. — Да еще какая! Несмотря на АКСОН. А ведь с ним на самом деле ни в чьей помощи она не нуждается. Но то в физическом плане. А в психологическом все равно — женщина. Как ни крути».

К самолету устремился заранее припаркованный у рулежки погрузчик, в ожидании стоял «КамАЗ» с откинутыми бортами и военный «УАЗ» без верха.

Стоящий возле машины прапорщик приветливо помахал рукой.

— Это по нашу душу, — указала на него взглядом Наталья.

— Прапорщик Кравцов! — браво представился он. — Прошу садиться. Вещи ваши где?

Евдокимова приподняла серебристый чемоданчик, демонстрируя его Кравцову.

— Это все? — удивился тот.

— В салоне еще картонная коробка с лекарством. Обращайтесь с ней осторожнее.

Кравцов окликнул одного из солдат, объяснил, что требуется. Через пару минут коробку загрузили в багажник «УАЗа».

— Куда едем? — спросил Пичугин, когда машина покатила по рулежке прочь от самолета.

— Приказано доставить на КПП аэродрома, — ответил Кравцов.

— Обоих? — спросила Наталья. — Мне нужно в карантинный госпиталь.

— Не знаю. Мне приказали, как только сядет борт из Воронежа, пассажиров доставить на КПП. Там все узнаете.

Она воздержалась от дискуссии, вздохнула и положила ладонь поверх ладони Пичугина.

В окно было видно, как через ворота КПП на территорию авиабазы въезжали военные и гражданские фуры и направлялись дальше, к отгороженному колючей проволокой карантинному лагерю. Среди грузовиков можно было различить мощные радиотелефонные комплексы со сложенными антеннами, электростанции, даже несколько рефрижераторов.

— Я думаю, продукты везут, — предположила Наталья. — Представь, сколько народу надо кормить.

— Приехали! — сообщил Кравцов.

В помещении комендатуры среди военных можно было разглядеть несколько человек в штатском. Один из них, едва увидев Пичугина, направился к нему.

— Вы Пичугин?

— Да.

— Подполковник Ермаков, начальник местного отделения ФСБ.

— Мне о вас сообщил Трифонов, — ответил Пичугин.

— Хорошо. Только что прошло совещание, возникли некоторые проблемы. Так что решили устроить перерыв на завтрак, потом собраться с духом и принять соответствующие решения. К тому времени и документы для вас подготовят.

— Какие документы? — удивился Пичугин.

— Пропуск на территорию аэродрома и карантинной зоны.

— Что случилось в поезде? — спросил он Ермакова.

— Сейчас все узнаете. — Подполковник осмотрел измятый костюм Пичугина. — У вас пятьдесят второй?

— Верно.

— Вас аттестовали, капитан. Форму получите. Жить будете рядом с госпиталем, как и вся бригада следователей.

— Приятно слышать. Трифонов сказал, что вы можете нам разъяснить некоторые обстоятельства.

Пичугин оглянулся, пытаясь отыскать взглядом Наталью, затерявшуюся в толпе крупных мужчин.

Ермаков потянул его за локоть.

— Олег Иванович, оставьте ее. У Натальи Викторовны масса забот. Я не гарантирую, что вы вообще в ближайшие пару дней увидитесь.

Они покинули здание комендатуры и направились к столовой.

Пахло оттуда вкусно. Пичугин вспомнил, как стоял на довольствии в Семипалатинске, как вечером, уже за пределом регламента, заскакивал в офицерскую столовую и перехватывал наскоро разогретыми бифштексами, балагурил с девушками из персонала.

Забавно, но внутри столовая выглядела так же, как в те далекие дни. Это вызвало целый ворох приятных воспоминаний.

«Прогресс, конечно, штука хорошая, — подумал Пичугин. — Но что-то иногда должно оставаться неизменным».

Солдаты в белой униформе разносили подносы с едой. На них была все та же картошка, что и в Семипалатинске, все с теми же бифштексами, приправленными зеленым горошком. Так же, как и тогда, можно было взять вместо картошки гречку с гуляшом из говядины, с яичницей, выложенной на краю тарелки. Но Пичугин всегда предпочитал бифштекс. Также подали вареные яйца и по-солдатски крепкий черный чай с рафинадом.

Ермаков разбил яйцо и принялся его сосредоточенно чистить. Пичугин последовал его примеру и осторожно поинтересовался:

— Вы упоминали проблемы. Можете меня ввести в курс дела?

— Конечно. Раз уж вы не попали на совещание. Надо подумать, с чего начать…

— С происшествия в поезде, — подсказал Пичугин.

— Да, пожалуй. В общих чертах дело было так. Когда в Ростове поезд закрыли, четвертый вагон блокировали силами Росгвардии. Оба тамбура. Бойцы были в ОЗК, с оружием. Пассажиры с Украины устроили драку, росгвардейцы ворвались в вагон, но у кого-то из украинцев оказался пистолет. Используя фактор неожиданности, гвардейцев перебили, завладели их оружием, двинулись по вагонам. К ним примкнули все встреченные на пути криминальные элементы. Фактически эта банда установила контроль над поездом, начиная от четвертого вагона и до штабного, девятого.

— Откуда такие подробности? — удивился Пичугин.

— От проводницы четвертого вагона, она была свидетелем.

— Интересно. — Пичугин доел яйцо, запил несколькими глотками чая и принялся за бифштекс. — И странно.

— Что странно?

— Странно, что они дошли до штабного вагона, а дальше не двинулись. Что им там нужно было? Остановить поезд?

— Естественно. Это можно сделать только из купе начальника поезда, а еще лучше, его самого принудить отдать такой приказ.

— Вы считаете, что это логично? — Пичугин чуть усмехнулся.

— Трифонов мне говорил, что вы прямо чародей в аналитике. Но, честно говоря, не могу найти в этих событиях ничего странного.

— Не можете? Да… Бифштекс отлично приготовлен, кстати. Вас ничего не напрягает. А меня напрягает.

— Что именно?

— Поезд ведь не остановили.

— Черт… — Ермаков хмыкнул. — А ведь действительно. Не остановили.

— Значит, они шли не за этим. Им нужно было что-то другое в штабном вагоне, — уверенно заявил Пичугин. — По поведению человек не так сложен, как он о себе думает. То есть мысли у него сложные, но наблюдаемое поведение, вне зависимости от этих мыслей, укладывается в довольно простые схемы. Я знаете как считаю?

— Просветите, — без тени иронии произнес Ермаков.

— Я считаю, что человек поступает не так, как хочет поступить, и не так, как может поступить, а так и только так, как не может не поступить в данный момент. И это определяет систему его мотиваций процентов на девяносто. Еще пять процентов — это мотивации социального характера, и лишь пять процентов остается на фактический личный выбор.

— Хм… Интересно.

— Да. Я вот могу с уверенностью сказать, что если банда достигла штабного вагона, но не остановила поезд, значит, она целиком или частью двинулась обратно в четвертый вагон.

Ермаков едва не подавился, отложил вилку и отер губы салфеткой.

— Вам кто-то сообщил? Трифонов?

— Нет. Это выводы из той информации, которую я только что узнал от вас. Если банда дошла до цели, а задачу не выполнила, то или цель была другая, или задача сменилась. Вероятнее всего, они шли по ложному пути и вернулись, когда это поняли. Очевидно, что если бы они шли только затем, чтобы остановить поезд, они бы это сделали.

— Простите! — Ермаков набрал номер Трифонова. — Товарищ генерал, я прошу прощения, но это для меня и для группы расследования очень важно. Вы сообщили детали происшествия в поезде Олегу Ивановичу? Кхе… Понятно. Да он тут, простите, выдает такое, чего знать не мог, но попадает в самую точку. Да, я помню, вы предупреждали. Хорошо, я понял.

Пичугин слушал, не скрывая улыбки.

— Проверили? — спросил он, когда Ермаков положил трубку.

— Уж простите.

— Да я понимаю. То есть так оно и было?

— Да. Они действительно вернулись. И никто не понимает зачем.

— Проводницу опрашивали?

— Она заражена. И у нее уже проявились симптомы. Сейчас мы как раз, после перерыва, будем думать, из кого сформировать следственную группу «в грязной зоне».

— Боятся парни? — Пичугин с наслаждением разделался с бифштексом и промокнул куском хлеба подливку.

— Ну…

— Я пойду, не мучайтесь. Мне все равно надо быть поближе к Наталье, это часть задания Трифонова.

— Вы серьезно?

— Более чем. За эти дни я уже столько раз надевал и, что намного серьезнее, снимал противочумный костюм, что скоро смогу сам стать инструктором.

— Это решает массу проблем! Доложу на совещании, все выдохнут.

— Вот и хорошо. Что было дальше, когда банда вернулась в четвертый вагон?

— Там у одного парня, у чеченца, было ружье, — ответил Ермаков. — У двоих еще подводные ружья. Пока банда бегала туда-сюда, в четвертом вагоне им приготовили засаду. Представляете, приспособили вентилятор к коробке с молотым перцем и табаком, сделали что-то вроде растяжки, и когда бандиты открыли дверь, им все это в лицо…

— Стоп! — Пичугин сложил ладони. — Стоп! Засаду? Вентилятор? Перец?

— Да. А пока бандиты обливались слезами и чихали, по ним открыли огонь, половину перебили, часть отступила в пятый вагон, из которого проводник вывел людей.

— Да погодите вы! — взмолился Пичугин. — Вы меня с мысли сбиваете. Если там вентилятор и перец, то бандитов ждали! Понимаете? Ждали! Кто-то был уверен, что бандиты вернутся. Кто-то примерно знал об их планах. Скорее всего, это проводница.

— Что ждали, я соглашусь, хотя это и странно. Но почему вы так уверенно переводите стрелки на проводницу?

Пичугин рассказал Ермакову о трудностях с определением номера поезда в Воронеже и о том, как Карина из поезда дозвонилась в полицию.

— Она изначально обвинила проводницу в связи с преступниками, — закончил рассказ аналитик и продолжил: — Но это лишь одна зацепка. Другая состоит в том, что проводница не доложила о пропавшем пассажире, хотя он был. Можно сделать вывод, что она имеет отношение к банде и знает, зачем преступники двинулись сначала в штабной вагон, а потом должны были вернуться обратно.

— Нет, тут, простите, не вяжется. Если она член банды, то зачем ей на своих же устраивать засаду?

— Это попытка уйти от ответственности, — уверенно ответил Пичугин и глотнул чаю. — Очевидно ведь, если бандиты еще могут остаться неизвестными или скрыться, то на нее точно укажут пассажиры.

Ермаков задумался.

— Да, возможно, — согласился он.

— Чем все закончилось в поезде?

— Ну, бандиты заперлись в пятом вагоне. Пассажиры оттуда убежали в шестой. А затем, по непонятной причине, бандиты перестреляли друг друга.

— Прямо никто не выжил?

— Это трудно сказать. Проводница командиру группы спецназа сообщила, что погибли все. Он проводил опознание сразу после штурма вагона. Главное, она утверждает, что главарь погиб. И вот этот главарь оказался фигурой весьма примечательной. Он сел в поезд непосредственно перед Ростовом. Сел без билета, в какой вагон, пока не выяснили. Но организовал драку, судя по показаниям проводницы, именно он.

Пичугин заметил, что Ермаков чего-то не договаривает. Но тот не стал дожидаться вопроса, сам сообщил:

— Есть одна странность.

— Какая? — приободрил его Пичугин.

— У их главаря было обнаружено удостоверение офицера ФСБ. Подлинное. Но мы уже получили ответ из управления, что такого сотрудника не числится. Точнее, сейчас не числится. Много лет назад Кирилл Стежнев был уволен…

— Кто? — Пичугин едва не подпрыгнул на стуле. — Стежнев?

— Вы его знаете? — удивился Ермаков.

— Это подручный генерала Ковалева.

— Того…

— Да, того самого! Что Стежнев делал в поезде?

— Представления не имею. Но он изначально пробрался именно в четвертый вагон, а потом снова в него вернулся…

— Это важная информация! Это не может быть случайностью! Стежнев, безусловно, действовал не по собственной инициативе! Он выполнял приказ Ковалева. Это как-то связано. Неужели генерал виноват в распространении чумы? Но нет! Мы же в Роспотребнадзоре с Евдокимовой выявили первичного больного! Странно. Стежнев точно погиб?

— У нас нет повода для сомнений.

— Ладно. Кроме проводницы, никого не допрашивали? — уточнил Пичугин.

— Да и ее толком еще не допрашивали. Вагон заражен, проводница заражена. Ее не допрашивал, а взял первичные показания командир штурмовой группы. Сразу после штурма вагона. Во время опознания. Он был в ОЗК. Сейчас больных перемещают в лагерь. Допросить можно будет уже там. Но на совещании началась дележка, кому лезть в противочумный костюм, а кому нет. Естественно, начали тыкать в самых младших и неопытных. Кто ж при нормальных погонах полезет в ад.

— Знакомо, — усмехнулся Пичугин. — Ладно, я эту проблему решу.

— Не боитесь?

— Нет. Говорю же, десять раз за последние двое суток надевал противочумный костюм. Острота ощущений начинает притупляться.

Он не стал повторять, что для него это не только способ оставаться первым в курсе событий, но и находиться рядом с Натальей.

Она тем временем общалась с Тумасяном в комендатуре.

— Здесь творится черт знает что! — жаловался тот. — Каждый тянет в свою сторону. Вы знаете, что к составу прицепили вагон с врачами из Ростова? Это тридцать человек врачей и фельдшеров. По приказу Думченко.

— Это же хорошо. — Наталья пожала плечами. — Не надо попусту возмущаться. А что там за платформа еще?

— Это биотуалеты, везли в Сочи, реквизировали для нас.

— Понятно. Важная вещь.

— Думченко мне сказал, что должны приехать еще около десятка врачей и медсестер из Краснодара и Анапы. Где они?

Наконец вернулся комендант, обеспечивавший подготовку к выгрузке пассажиров, и доложил о готовности начать операцию.

— С вашей стороны все готово? — спросил он у Тумасяна.

— Что? — Тумасян заметно занервничал. — Нет, что вы! Пока нельзя. Что за спешка? Наталья Викторовна, хоть вы встаньте на мою сторону! Ростовская группа никого не слушает, они пытаются самовольно начать сортировку, и, видите, комендант туда же. Я приказал никого не пускать в вагоны, даже в защитных костюмах.

— То есть пассажиров еще не выгрузили? — В голосе Натальи проявились стальные нотки.

— Нет, конечно. Ждут, сидят по вагонам.

— То есть время уже девять, а людей вы жарите на солнцепеке?

— Почему я? — возмутился Тумасян. — Еще не все оборудование установлено. Медики кто где, не устроены. Зоны не разграничены, колючей проволоки хватило только на общий периметр, внутренние зоны приходится разделять колышками и красно-белой лентой. Но ведь так нельзя!

— Левон Рубенович. — Наталья взяла Тумасяна за рукав. — Вы военный человек. Врач. Возьмите себя в руки. Закажите еще проволоку и организуете границы, когда привезут бухты. Там же на совещании руководство, как можно более срочно зачитайте все циркуляры, пришедшие из Москвы и Краснодара. И напомните всем, пожалуйста, что это не учения, а болезнь самая настоящая и очень страшная. А вот пассажиров поезда пугать не надо. Они и так напуганы, а там, безусловно, есть сердечники, люди с какими-то другими заболеваниями. И это тоже опасность весьма высокая, ее нельзя не учитывать.

— Мне еще даже приказ не зачитали о назначении! — взмолился Тумасян. — А вы уже на меня всех собак вешаете!

Но этой отговоркой долго пользоваться не вышло. Уже через десять минут представитель МЧС зачитал присутствующим приказ министра МЧС о назначении Тумасяна начальником карантинного госпиталя, Евдокимову назначили его заместителем по лечебной работе. Остальные, прикомандированные из регионов, поступают в их распоряжение. Других начальников нет.

Все вопросы субординации мгновенно снялись, и начал устанавливаться должный порядок. Тумасян, собравшись, приказал доставить еще колючей проволоки, а сортировку, размещение и работу с пассажирами поезда целиком переложил на Наталью.

Та первым делом потребовала составить список всех врачей по специальностям. Определила время на распределение пассажиров по палаткам — три часа. Больных распорядилась поместить в отдельный ангар, напомнила, что врачам обязательно работать в паре с медсестрой или фельдшером и тщательнейшим образом расспрашивать, кто и где с кем контактировал, куда ходил по вагонам. Кратко она рассказала, что источник инфекции в поезде был один — молодой парень в футболке с удавом из мультика. Он менялся местами с пожилыми пассажирками из разных вагонов, имеет большое значение, кто контактировал именно с ним. Пассажиры того вагона, где его обобрали и скинули с поезда, однозначно попадают в отдельную зону рядом с клиническим ангаром, куда нужно доставить всех заразившихся. А тех, кто находился в вагоне, но еще не болен, а также пассажиров из шестого, пятого и третьего вагонов, которые точно контактировали с пассажирами четвертого, Наталья потребовала разместить в первой зоне, в палатках по четыре пациента. Остальных приказала разместить по восемь человек.

Евдокимова напомнила правила организации карантинных зон. Особо отметила, что история российской медицины пока не имеет опыта развертывания таких огромных карантинов. Поэтому предостерегла от любой самодеятельности, напомнила, что действовать надо строго по приказам.

Тумасян наконец доложил, что формирование отделений заканчивается и сейчас всех медиков доставят к рабочей зоне. Времени на разговоры больше нет. С помощью Натальи он разделил всю команду на тех, кто будет проводить первичный опрос, осмотр и составлять карточки, и на тех, кто будет дежурить и кто будет вести документацию в административном ангаре. Он приказал к вечеру составить исчерпывающие графики дежурств.

Лагерь медиков Тумасян приказал обустроить неподалеку от карантинной зоны. Согласно его распоряжению, все они получили рации и инструкции по применению. При этом использовались только кодированные каналы во избежание перехвата чересчур любопытными представителями СМИ. Но даже на защищенных частотах Тумасян запретил использовать слово «чума». В качестве основного диагноза надлежало оперировать формулировкой «атипичная пневмония и атипичная лихорадка». У кого из больных высеется палочка чумы, Тумасян приказал маркировать карту меткой «А20.2».

Он представил всем заместителя по режиму, в обязанности которого входит обеспечение охраны доступа в зону и из зоны и секретности.

Последней снова взяла слово Наталья. Она сказала:

— Итак, коллеги. Прошу запомнить, я не Натуська, не Наталка и не Наташка, зовут меня Наталья Викторовна. Я буду отвечать за весь лечебно-диагностический процесс и особенно за эпидемиологию. И сразу предупреждаю, я очень не люблю несколько вещей. Не люблю и не прощаю матерщину, ложь, опоздания и неточность исполнения распоряжений. Я не принимаю объяснения «я неправильно вас понял». Если что-то не поняли — переспросите. Связь есть. Запомните главное правило: «Не знаете, что делать, — не делайте ничего». Лучше вызывайте старшего смены или меня. Никакой инициативы, даже на первый взгляд разумной. Никакой тем более самодеятельности. С карантинной службой не спорить! Все текущие вопросы вы будете решать со старшими врачами отделений. При возникновении любой экстраординарной ситуации, скандалов, психозов, болезней неинфекционного происхождения надлежит сразу докладывать по первому каналу. Если обнаружите нехватку персонала, тоже немедленно докладывайте. Все идеи и предложения выдвигать только по окончании сортировки и первичного осмотра во время совещаний. Теперь регламент. Сейчас начнется выгрузка пассажиров. Детей с матерями выводить отдельно, стариков и тех, кто озвучил себя как хронических больных, тоже отдельно. Больные из четвертого вагона и зараженные, естественно, не вместе со всеми. Так же отдельно следует разместить больных с температурой, наблюдаемой средствами объективного контроля. Будем разбираться с причинами. Не факт, что они заражены чумой. Остальных без клинических признаков воспалений ВДП сортируйте группами по четыре-шесть человек. Как они ехали в купе. Напоминаю, инфекция может распространяться только воздушно-капельно. Поэтому чем меньше люди будут контактировать между собой, тем меньше вероятность ее распространения. Режим дезинфекции соблюдать очень строго, с этим нам поможет армия. Вооруженная охрана останется только за периметром.

Она сделала паузу и продолжила:

— И еще, в госпитале будет работать следственная группа. Их задача опрашивать людей. Не мешайте им. Если попросят поучаствовать в качестве понятых, не отказывайте. Вопросы есть? Что-нибудь непонятно? Спрашивайте сейчас. Спрашивайте потом. Не пытайтесь руководствоваться своими соображениями. Для вас должны существовать только действующие приказы или устные от нас. За самовольное действие без согласования накажу.

— По попке отшлепаете? — пошутил кто-то в зале.

— Отстраню от работы в зоне карантина и посажу за учебники. А потом приеду в вашу больницу и проведу тотальную проверку всему персоналу по эпидрежиму. Предупреждаю также, что у меня отличная память на лица, голоса и я не делаю различий в званиях. А еще у меня отличный слух. Я не шучу. Это касается тех, кто думает, будто я не услышу вашей матерщины. А вас, коллега, я уже запомнила. Еще вопросы есть?

Тишина.

— Тогда останьтесь старшие врачи групп, кардиологи, педиатры и, если есть, аллерголог. Остальные могут идти и готовиться к выгрузке пассажиров.

Наталья закончила, но заметила, что Тумасян нервничает. Он явно не хотел, чтобы последнее слово осталось не за ним. Так и вышло.

— Минуточку, коллеги! — остановил он медиков, направившихся к выходу. — Не забывайте о режиме труда и отдыха! Нам нужно продержаться пять-десять дней! Только на шестые сутки мы начнем выписывать людей и отправлять по месту назначения. Поэтому в карты заносите всю информацию! Шаблоны опросника вам выдадут. Теперь все. Старшим групп и врачам неинфекционных специальностей остаться.

Отдав все необходимые распоряжения оставшимся медикам, Наталья с Тумасяном направились в столовую.

Тумасян поделился, что его помощник, старший лейтенант, сейчас заканчивает сборку лагеря.

— Время затянули, — пояснил он. — Потому что изначально планировку госпиталя взяли армейскую, без учета специфики инфекции. Поэтому пришлось срочно все менять. Создавать дополнительные зоны для дезинфекции и «чистый» коридор.

— А поезд стоит запертый на солнцепеке, — едва не прорычала Наталья. Уже три часа стоит.

Тумасян предпочел умолкнуть.

Впрочем, сами люди начали о себе заботиться — многие не выдержали и принялись выбивать стекла в вагонах, несмотря на предостережения солдат. К счастью, у командиров хватило ума не начать пальбу. Хватило направленных на окна автоматов. Увидев солдат в ОЗК и решительно направленное на окна оружие, никто не рискнул вылезать. Голоса и крики людей из вагонов перекрывались голосом из мегафона:

— Граждане, успокойтесь, начинается выгрузка, с собой берите только документы, деньги, белье и предметы личной гигиены! Не пытайтесь взять алкоголь. Это запрещено. Если есть медицинская документация, справки, выписки, медицинские карты, возьмите обязательно. Первыми высаживаются женщины и дети, потом пенсионеры и инвалиды. Внимательно слушайте номер выгружаемого вагона! Не допускайте паники. Вещи выносите из вагона и грузите на тележки. В случае злостного нарушения регламента есть приказ о применении оружия на поражение.

Объявление записали и транслировали без перерыва.

Женщины и дети выходили первыми, за ними старики. Все озирались, демонстрируя высшую степень испуга и замешательства. Вагон, подвергшийся штурму, хотя и потушили три часа назад, но он хранил на себе следы пожара, что служило подтверждением серьезности ситуации.

Но те, кто оставался в вагонах, эту серьезность понимали не в полной мере. Кто-то, не дожидаясь выгрузки стариков, полез через окно. Его попытались сдержать, завязалась потасовка, раздались громкие матерные выкрики, женский визг. На фоне постоянно доносящегося из громкоговорителя монотонного голоса, подсознательно ассоциирующегося с фашистскими трансляциями для партизан о необходимости сдаться, все это воспринималось еще более пугающим.

Внезапно голос диктора перекрыла очередь из автомата, с крыши одного из вагонов полетела краска. Вылезшие по пояс из окон крепкие мужики убрались, а по стенам вагона потекла вода из пробитого в крыше резервуара.

Люди притихли. Только дети плакали.

Когда дошла очередь до мужчин и женщин, выяснилось, что некоторым требуется медицинская помощь, не связанная с инфекционными заболеваниями. За три часа стояния на жаре конфликты между мужчинами превратились в неизбежность, и некоторым в драках досталось изрядно. Обошлось без переломов, но лица были разбиты не менее чем у десятка человек, у некоторых имелись порезы от стекол, у двух признаки сотрясения мозга.

А в это время Думченко находился на совещании в Доме Правительства. Он с трудом высидел до полудня, голова кружилась от усталости, аппетита не было. Он позвонил около одиннадцати в кардиоцентр, попросил связать его с заведующим отделением неотложной кардиологии, терпеливо ждал минут семь, наконец ответил мужской голос с легким акцентом:

— Заведующий отделением. С кем говорю?

— Это Думченко, Остап Тарасович.

Фамилия на слуху, должен отреагировать.

— Очень приятно, Качарава Николай Возгенович. Чем могу помочь, Остап Тарасович?

— Я хотел узнать, как состояние больного Олейника.

Похоже, что Давид Шаликашвили предупредил заведующего о визите большого начальника рано утром. Потому что заведующий без запинок ответил:

— Все хорошо, Остап Тарасович, больной доставлен был своевременно, сейчас он спит, как вы просили. Гемодинамика стабильная, вечером проснется, мы его покормим, и будет спать дальше. У вас есть пожелания?

— Нет. — Думченко удовлетворенно улыбнулся. — Спасибо за заботу. Мы старые друзья, Николай Возгенович, сами понимаете…

— Отлично понимаю! Иван Иванович читал лекции на нашем курсе, когда я еще был студентом. Мы его бережем.

— Я решаю вопрос с его переводом в клинику управделами президента. Он сможет перенести перевозку?

— Без проблем! Вообще, мы можем его завтра выписать. Стенты работают отлично.

— Нет! Нет! Не торопитесь! Давайте мы его завтра переведем. Во сколько прислать перевозку?

— Как вам будет угодно. Выписной эпикриз я подготовлю к полудню, но он может полежать до трех.

— Спасибо! Я вам обязан, Николай Возгенович. — Думченко отключил аппарат.

Он предложил заместительнице поработать в коллегии до семи вечера, пока он съездит домой, хоть несколько часов подремлет. Та согласилась.

— Постарайтесь фиксировать все случаи повышенной температуры у пассажиров, сошедших с поезда до Новочеркасска включительно. Сколько уже выловили?

Заместитель заглянула в записи.

— Тридцать три человека.

— А сколько по списку?

— Пятьдесят семь. Ну и еще несколько, возможно, ехали без билетов. Из штаба по маршруту поезда разосланы письма участковым полиции о необходимости выяснить обо всех, ездивших в Москву и прибывших ночью и до вечера. Но…

— Что — но? — Думченко насторожился.

— Из тех двадцати четырех, что в розыске, несколько человек сошли в Грязях, и, по описанию, рыбаки. Судя по билетам, они ехали в четвертом вагоне.

— Где ехал чумной?

— Да.

— Их надо разыскать!

— Головин уже отправил письмо в Грязи, там обещали их найти.

— Прикрепите к группе розыска нашего сотрудника.

— Уже! — Заместитель показала номер телефона и данные представителя РПН по Липецкой области.

— Ну хорошо, ждем.

Думченко вспомнил слова Олейника: «Мы как последние дураки ждем нападения, сколько можно отступаем, словно пытаясь договориться с агрессором, а потом героически побеждаем его, списывая погибших на «допустимые потери»!» И так во всем».

Думченко направился к выходу, но его задержал заместитель Олейника Лозовик.

— Остап Тарасович!

Думченко остановился.

— Слушаю вас. Что-то случилось?

— В институт пришел запрос из Росздравнадзора. Они получили сигнал о применении нашим сотрудником экспериментального препарата. Я звонил Евдокимовой, она сказала, что действует с разрешения Олейника и вас. Я ничего об этом не знаю, и мне было очень неловко. Иван Иванович в больнице, и я не могу сейчас поговорить с ним, а что вы скажете по этому поводу?

Думченко пожал плечами:

— Ничего. Мне ничего об этом не известно.

— Наталья Викторовна сказала, будто оставляла для вас служебную записку, и утверждает, что вы не возражали.

— Я спрошу у секретаря, — пообещал Думченко. — Видимо, ее документ там. А в чем проблема? По этому вопросу принимает решения ее начальник, ваш директор, он при свидетелях обещал подать необходимое предложение министру и премьеру. А те готовы были подписать. Вы же сами это слышали?

— Пока никаких разрешительных документов нет, — раздраженно ответил Лозовик. — Я надеялся, что хоть вы дали ей карт-бланш.

— Что-то случилось?

— Да уж случилось. — Лозовик кивнул. — Из Воронежа пришло письмо, что Наталья Викторовна без оформления документов вводила больным экспериментальный препарат.

— Этого не может быть! — разозлился Думченко. — Евдокимова — эталон скрупулезности и педантичности. Как минимум информированное согласие больных на добровольное участие в испытании она получала.

— Допускаю, что так и было, но Росздравнадзор утверждает, что там есть один пациент, он без сознания и ничего не мог подписать. А ему она тоже вводила свое лекарство. Значит, не настолько она педантична, как вы говорите, и законопослушна. Так вот, до разрешения неприятной ситуации я закрываю ее лабораторию.

— Это ваше право как заместителя директора.

— И нужно отозвать Евдокимову.

— С какой стати? — Думченко отлично понимал Лозовика, но не мог отказать себе в удовольствии потрепать его нервишки. — Евдокимова отличный эпидемиолог, Тумасян ее просил себе в помощь, ее назначение утверждено на уровне министра. Вы хотите поспорить с министром?

Лозовик изменился в лице. Министра он боялся больше, чем Олейника и Думченко.

— Мой вам совет, — Думченко наклонился к уху Лозовика. — Не бегите впереди паровоза. Вы лично ничем не отвечаете за сотрудницу института, а я отвечаю за представителя Роспотребнадзора, и она сейчас там находится как сотрудник моей организации. Я считаю ее нахождение в Приморске необходимым. Теперь извините, мне осталось несколько часов на отдых, и я надеюсь их использовать. А закрыть лабораторию — ваше право, и заодно подготовьте объяснение для директора, который, как нам всем известно, рассчитывает на получение новой партии препарата. И, когда выпишется из больницы, задаст вам вопрос, на каком основании его распоряжение не было выполнено. Придумайте пока объяснение поубедительнее. Впрочем, я не намерен вмешиваться в ваши дела. Только советую, как старший товарищ. Не спешите с решениями!

Лозовик помрачнел и оставил Думченко в покое.

Тот вышел к лифтовому холлу и думал только об одном, успел Иван отправить курьера с пакетом в приемную правительства или нет? И где этот пакет сейчас? К сожалению, в этой организации у него не было никого, чтобы «приделать ноги» бумаге… «Волновать Олейника сейчас не надо. У нас есть еще три-четыре дня. Есть. Для сердца Олейника эти дни покоя очень важны.

Все не так важно, как жизнь и покой старого друга.

А с другой стороны, Евдокимова умница и бесценный сотрудник. Подставить ее означало подставить Ивана. Этот чертов циклосульфон! Но их можно понять. И нельзя понимать. Нельзя приносить институт и репутацию академика в жертву научному азарту и нарушать порядок и закон. Даже ради спасения полутора тысяч людей. Нельзя порядок превращать в хаос.

Ладно, пусть пока все идет, как идет. У Натальи есть запас препарата еще человек на семьдесят. Для ее диссертации этого хватит. Главное, не пороть горячки. Не суетиться, не паниковать».

Спустившись и сев в служебный автомобиль, Думченко приказал водителю ехать на Вадковский, в контору. Он хотел получить сводки, приходящие из регионов. Связаться с Шиловской и спросить, какая бдительная сволочь стукнула в Росздравнадзор? Конечно, глава Роспотребнадзора не собирался именно так спрашивать, но имел в виду именно это.

Евдокимова не подарок, врагов заводит быстрее, чем друзей. И те не преминут воспользоваться любой возможностью, чтобы отомстить. Что сделает Росздравнадзор, получив сообщение о несанкционированном применении экспериментального препарата? Проверит факт и постарается заручиться показаниями свидетелей. А потом? Начнет переписку с министерством? Как вариант. Нет, они поспешат поднять волну. А значит, проверять и терять время на подбор свидетелей не станут.

«Если у них не будет данных о разрешении, то именно от меня потребуют наложить санкции на НИИ чумы и лабораторию, — подумал Думченко. — И это лучше всего. Я начну переписку, потянем время. Тогда будет тайм-аут, Иван придет в себя, а ситуация с чумой будет уже полностью под контролем. Нам нужно всего-то пять-семь дней. Сегодня среда. Болезнь гуляет по стране четвертые сутки, если считать от воскресенья. Если удастся локализовать всех, кто мог иметь прямой контакт с заболевшими, то мы остановим распространение. Но нет данных, как заразился этот парень из поезда. И пока мы не знаем, от кого, опасность сохраняется».

Добравшись до кабинета, Думченко дозвонился в Воронеж Шиловской, та доложила, что обстановка в городе под контролем, новых зараженных нет, а среди контактных клиника проявилась у двенадцати медработников «Скорой» и приемного отделения. Если за сутки не появятся новые, то можно будет снять блокаду с города. Она сообщила, что ждет документы на больного в БСМП. Думченко не мог решиться заставить себя спросить о сообщении в РЗН. Шиловская закончила доклад и ждала резолюции.

Думченко сделал небольшую паузу и спросил:

— Людмила Сергеевна, мне передали, что в Росздравнадзор пришло какое-то письмо из Воронежа. Вам известно что-нибудь об этом?

Шиловская помолчала, и Думченко понял, что ей понятно, о чем речь. Затем собеседница решила уклониться от прямого ответа.

— Я выясню, Остап Тарасович, и доложу вам. Допускаю, что после визита вашей сотрудницы в отделение подобное письмо могло иметь место. В детали я пока не посвящена. Подождите до вечера, я вам позвоню.

— Хорошо, — ответил Думченко. — Жду вашего доклада после семи вечера.

Он положил трубку. После двух суток напряженной работы и краткого сна на диванчике в кабинете он ощущал грязь на коже и запах из-под мышек. Хотелось принять душ и хоть три-четыре часа проспать в тишине на чистой простыне.

Часы показали четырнадцать ноль-ноль.

Думченко поднялся из кресла, и тут зазвонил телефон. Взять? Надо. Сейчас любой звонок может быть очень важным. Снял трубку.

— Я слушаю, Думченко.

— Остап Тарасович! — В трубке раздался женский голос, весьма приятный. — Меня зовут Судаева Вероника Михайловна, я старший следователь прокуратуры.

— Очень приятно, Вероника Михайловна. — Думченко подтянул к себе кресло и сел. — Чем могу помочь?

— К нам поступило заявление с требованием проверки законности действий врача Евдокимовой. В нем сообщается, что она без разрешения вашей организации и Росздравнадзора применяет не разрешенный к испытаниям на людях лекарственный препарат. Я дала запрос в Фармкомитет и оттуда получила ответ, что препарата, указанного в заявлении, нет в реестре разрешенных лекарственных средств. Как вы понимаете, Остап Тарасович, это статья. Также я навела справки, что врач-эпидемиолог Евдокимова числится в двух организациях, как специалист Роспотребнадзора и заведующая лабораторией экспериментальной фармакологии НИИ чумы. Что вам известно об этом?

— Простите, Вероника Михайловна, о чем?

— О применении Евдокимовой еще не допущенного лекарства.

— Ничего. Я не получал от нее никаких отчетов.

— А о препарате вы что-нибудь знаете?

— В целом да. Препарат в разработке. Идут испытания на животных. Что вы хотите от меня?

— Мне нужно взять объяснение с Евдокимовой.

— Она в командировке, как только вернется, я передам ей о вашей просьбе. И скажу ей, чтобы явилась в прокуратуру.

— Когда она вернется?

— Надеюсь, что дней через десять, если не будет осложнений.

— Я не могу ждать. Остап Тарасович, если в ближайшие сутки подтвердится факт применения ею неразрешенного препарата, я потребую в прокуратуре возбуждения дела и выпишу постановление на ее арест. Прошу вас связаться с ней и убедить приехать как можно быстрее, тем самым не усугублять своего преступления.

— Я могу ручаться, Вероника Михайловна, что Наталья Викторовна законопослушна, и все что она делает, только с разрешения своего начальства. То есть с разрешения директора НИИ чумы.

— Я пыталась связаться с академиком Олейником, но не смогла. Нашла только его зама, но он не слышал ничего о разрешении.

— Не слышал — не означает, что разрешения не существует. — Думченко старался говорить спокойно, хотя у него заломило затылок и темные пятна поплыли перед глазами. — Как минимум десять человек могут подтвердить, что премьер-министр и министр здравоохранения обещали академику подписать его докладную о разрешении применения экспериментального препарата.

— Пока я этого документа не увижу, дело не остановить. Прокуратура дала запросы независимым экспертам о действительной необходимости и обоснованности использования на людях непроверенного, опытного лекарства. И в интересах Евдокимовой как можно скорее появиться в моем кабинете и дать объяснение. Я рекомендую вам отозвать ее из командировки.

— Извините, Вероника Михайловна, но обстоятельства пока складываются так, что я не могу отозвать ее. И объяснить вам причины этого тоже не могу. Если вам удастся по своим каналам выяснить, чем сейчас занята Евдокимова, то может быть, вы поймете, как важна ее работа.

Думченко положил трубку. Потер затылок.

«Давление подскочило. Капотенчику принять нужно», — подумал он.

Выйдя в приемную, он поинтересовался у секретарши:

— Марина, у вас капотен есть?

— Каптоприл по двадцать пять!

— Дайте две.

— А не много? Я по половинке пью, — удивилась секретарша.

— Сравнила свою комплекцию и мою. Давай пятьдесят миллиграммов, говорю. У меня сейчас давление точно под двести.

Секретарша выдавила две таблетки и протянула на ладони вместе со стаканом воды из кулера.

— Так, я уехал домой. Сплю до шести, потом поеду в Совмин на коллегию. Головин появлялся?

— Утром был, оставил списки найденных контактных.

— Марина, попроси его связаться со мной после шести. Я сейчас умру, если не посплю.

К шестнадцати часам в Приморске закончилась выгрузка и сортировка пассажиров зараженного поезда. Больных сразу уводили и уносили в отдельный надувной ангар. Людей проводили через длинный навес с ширмами, где на них заводили карты, забирали документы, мобильные телефоны, ценности, деньги, все упаковывали в пластиковые пакеты. По инструкции всех следовало переодеть, но нужное количество пижам не успели доставить, поэтому решили провести переодевание позже, уже по секторам.

Люди двигались как по коридору, по сторонам стояли солдаты в ОЗК, держа под прицелом спускающихся из вагонов. За стеклами изолирующих противогазов было не видно глаз, но можно было понять, каково бойцам под палящими лучами южного солнца.

Наталья распределила участки-отделения между врачами, и по мере заполнения палаток начался сбор информации по контактам между пассажирами.

В основной ангар, где расположился штаб и руководство госпиталя, офисный центр, картотека, лаборатории и склад медикаментов, потянулась группа молодых следователей, которым велели начать опрос свидетелей перестрелки в поезде. Тумасян попросил не торопиться, костюмов противочумных на всех не хватает.

Его буквально рвали на части, одолевая организационными вопросами. Запаздывала организация пищеблоков. Наконец решили в каждом отделении разместить свою полевую кухню. Это уменьшало объем перемещений между чистой зоной и карантинными участками. Непрерывно работала система оповещения, уговаривая людей сохранять спокойствие, выполнять требования врачей, набраться терпения и понимать, что до окончательного разъяснения ситуации с болезнью потребуется около трех суток, после чего все незаболевшие будут возвращены к месту назначения.

Для вызова врача в каждой палатке была установлена кнопка. Наталья видела, что страх пропитал толпу. Она вызвала по рации Тумасяна и сообщила, что очень нужны психологи, человек десять. Также надо уделить особое внимание детям. В ангаре, где разместилось детское отделение, стоял непрерывный рев. Как только замолкал один, кто-то в другом краю огромного помещения заводил шарманку типа «Пить хочу!» или «Мне жарко!», «Где моя игрушка!».

У Натальи на поясе включилась рация.

— Наталья Викторовна, подойдите к поезду, первый вагон! — раздался в эфире мужской голос. — Сразу за локомотивом!

Евдокимова в «Кварце» рванула, как спринтер на короткой дистанции, опасаясь, что там еще один очаг температурящих. Ее встретил военный в ОЗК и противогазе.

— Тут у нас ситуация, — доложил он.

— Рассказывайте, только, пожалуйста, без солдафонских присказок.

Офицер усмехнулся за стеклом противогаза и сказал:

— Первый вагон был отгорожен от остального поезда, его полностью выкупили артисты цирка. Там, скорее всего, никто вообще не заражен.

— Это не имеет значения. — Наталья покачала головой за блистером шлема. — Всех выгружать, на обследования по общим правилам. Мы не можем так рисковать.

Но через миг ее серьезность сменилась невольной улыбкой. Офицер оглянулся и увидел, что циркачей уже высаживают из вагона. В первый миг могло показаться, что это дети, но на самом деле это были лилипуты. Человек тридцать. Один бегом направился к Наталье, забавно перебирая кривыми ногами. Он был сантиметров на тридцать ниже Натальи.

— Вы тут главная? — поинтересовался он писклявым голосом. — Мне сказали, придет женщина.

— Да, — ответила Наталья, сдерживая улыбку.

— Мы ехали в Анапу, оттуда в Керчь, и у нас чес по Крыму. Ведь Крым наш!

— А вы кто?

— Простите, меня зовут Михаил Афанасьев. Я художественный руководитель цирковой труппы. А моя жена директор. Вы понимаете, у нас договор, а сроки нарушаются. Нам выставят неустойку. Труппа понесет огромные убытки. Как нам быть? Мы ни с кем не контактировали. Только трое наших, акробаты, отправились на помощь в четвертый вагон. Но они не успели вернуться.

— Их уже высадили, отправлены в первую зону, — подтвердил офицер.

— Михаил, это все не важно, — как можно спокойнее пояснила Наталья. — Как вы понимаете, ситуация нештатная. Мы не станем задерживать никого, как только разберемся с заболевшими. На все потребуется три-четыре дня. Отпустить вас сейчас я не имею права. Весь поезд считается зараженным.

— Я могу идти? — спросил офицер.

— Да, ступайте, спасибо. — Наталья кивнула за блистером шлема.

— О боже! Мы пропали! — запричитал Михаил. — У нас первое выступление завтра в Анапе. Что нам делать?

— Сейчас вас разместят. К вам прибудет врач… Поймите, у нас и без вас забот хватает. Дети, хотя бы… Я не представляю, как решить многие из этих проблем.

— Дети? — переспросил Михаил. — Какие дети?

— Сто пятьдесят детей с матерями из поезда. Их изолировали в ангаре, это необходимо, но вы представляете, как им страшно? Они плачут, сами себе нагнетают обстановку. У меня от этого голова кругом. И среди них могут быть зараженные.

— Погодите! Но у нас детский цирк! Веселые номера, дрессированные собачки, обезьянка, попугаи, фокусы, акробаты. Мы можем выступить! Детям будет весело и не так страшно! У нас и коверные есть, и акробаты!

— Вы сами не понимаете, что говорите! — остановила его Наталья. — Ваш вагон был закрыт! Если ваши люди не ходили по вагонам, то вероятность девяносто процентов, что вы вообще не заражены. Мы не можем вас отпустить, мы обязаны вас проверить, но по факту вы все, скорее всего, здоровы. А вы предлагаете организовать цирковое шоу в условно зараженном ангаре. К тому же обезьяну туда нельзя, можно только птиц и собак…

— Что? — Михаил отошел на шаг и пристально глянул через стекло шлема в глаза Натальи.

Она осеклась. Поняла, что сболтнула лишнего. Ведь собаки и птицы не болеют чумой.

— Понятно… — побледнев, произнес Михаил. — Можно, значит, только собачек…

— Никого нельзя! — отрезала Наталья. — Для вас это неоправданный риск. И раз вы поняли, о какой болезни идет речь, попрошу вас не распространяться и не сеять панику.

— Не будет никой паники. Но мы будем работать. Там дети! Вы сами сказали, что там полторы сотни больных детей. Мы не можем их бросить, даже если это опасно. Я скажу, что речь идет об очень опасной болезни, но называть не буду. И еще, мои люди ходили в вагон-ресторан. Я не дам гарантий, что не ходили. Как я могу называть эту болезнь?

— Атипичная пневмония, — на автомате ответила Наталья и снова осеклась.

— Да. Опасная атипичная пневмония. Соберу только добровольцев. Собачек можно, обезьяну нельзя.

— Я бы вам не рекомендовала… — Наталья задумалась, снова представила плачущих в ангаре детей и добавила: — Но и запрещать не стану. Формально все должны пробыть в карантине положенные дни.

— Хорошо, — ответил Михаил, направился к вагону и взялся обсуждать ситуацию с коллегами.

Маленькие человечки, мужчины и женщины, слушали его внимательно и серьезно.

Через несколько минут он вернулся и твердым голосом произнес:

— Мы все работаем. Всей труппой. Никто не отказался.

— Погодите, надо согласовать. — Наталья нажала тангенту радиостанции. — Левон Рубенович, здесь Евдокимова. Я нашла психологов для детского отделения. Артисты цирка. Выделите им сцену для выступления с животными.

— Принял. А что за животные?

— Собаки.

— А, это нормально. Но вообще-то ангар условно зараженный. Они из какого вагона?

— Из первого, — не стала врать Наталья.

— Так он же, согласно записям, был закрыт! Ваши циркачи, вероятно, чистые! Нет, тогда не надо! Это же заразу разносить.

Михаил слышал эфир, и его почти детское лицо выражало все большую досаду. Наконец, уже почти отчаявшись, он показал Наталье три пальца и потом двумя изобразил хождение. Она сразу поняла, что он хочет сказать. И это был единственный шанс убедить Тумасяна.

— Левон Рубенович. Они не чистые. Когда в поезде была заварушка, они покидали первый вагон, чтобы выяснить, что за выстрелы. И руководитель труппы говорит, что его люди ходили по вагонам, как минимум в вагон-ресторан.

— Я понял. Тогда не смею возражать, под вашу ответственность. Конец связи.

Наталья глянула на Михаила.

— Спасибо, — от души поблагодарил тот.

— Грех на душу взяла, — неохотно сообщила Наталья. — Ненавижу лукавить.

— Это не грех, — спокойно ответил Михаил. — Все по-честному!

— Ладно. Тогда реквизит берите самый простой, что не жалко.

— Сожгут?

— Да, инструкция. Взять можно только собак. Если у вас обезьяны, оставьте в вагоне.

— Сожжете тоже?

Наталья рассердилась.

— Не говорите глупостей! Просто они посидят в отдельной клетке. Обезьяны, как все приматы, в группе риска. К вам подойдут мои люди, дадите рекомендации по питанию обезьяны.

Михаил побежал к вагону. Оттуда донесся его голос:

— Дети мои! Мы работаем! Я договорился! С собой только костюмы, грим и легкий реквизит! Дети ждут! С собой можно взять птиц и собак.

— А Мими? Я ее не оставлю.

— Я вас умоляю! Мими будет ждать тут. Ее нельзя!

— Миша, договорись, я без Мими шагу не сделаю.

— Ляля, успокойся, если ты не пойдешь, Мими пристрелят, если пойдешь, ее будут кормить, я договорился.

— Боже мой, где они возьмут питание? У нее же гастрит!

— Ляля, тут кругом одни врачи и солдаты. Мне обещали.

— Ты такой доверчивый, Миша…

— Я ей верю. Она как мы, немножечко выше. И я ей верю.

— Миша, я уже в костюме, пойдем так?

— Выходим, выходим! Вещи все оставить здесь. Берите грим, легкий реквизит и личные вещи, документы. Что унесете в руках! — повторял Михаил, хлопая в ладоши маленькими ручонками.

Лилипуты, как горох, посыпались из вагона.

— Всем на постах! — сообщил голос в эфире. — Метеорологи объявили к ночи штормовое предупреждение до шести баллов.

— Здесь Евдокимова. Сколько у нас времени?

— Часов пять, может, чуть больше.

— Уложимся. Начинайте кормить размещенных, всю документацию в первый ангар. К детскому ангару идут циркачи. Обеспечьте им коридор.

— Лейтенант Марков принял! Мы слышали, что идут добровольцы.

Циркачи направились в сторону детского ангара. И это было самое необычное шествие. Солдаты опускали автоматы, и непонятно было, что там творилось за стеклами противогазов. Смеялись, плакали? Кто-то выдохнул в рацию:

— Вот это картинка, жаль снимать нечем!

— Отставить болтовню в эфире! — оборвала его Наталья. — Это отважные люди. Давайте с уважением к ним относиться. Их вакцинировать первыми!

«Знали бы ситуацию, взяли бы «на караул», — подумала она. — Но не всем все надо знать».