Глава 15

Передышка в сорок минут — подарок судьбы. Можно спокойно посидеть, проанализировать накопившуюся информацию. И хотя этот процесс у Натальи не прекращался, отсутствие необходимости решать какие-то экстренные задачи, бежать, объяснять, расспрашивать — это прекрасно! Она по одной закинула в рот большие таблетки ЗМА, раскусила не без удовольствия, проглотила, запивая коктейлем из бутылки. Накопились вопросы не первоочередные, но требующие осмысления. И первый — зачем Ройтбурту хлорсульфоновая кислота? Комплексоны — очень общее название для лаборатории. На кого она может работать? Да на кого угодно. Наталья открыла страничку с СМС-сообщениями и отправила Огородниковой: «Лена, собери все данные о работах Ройтбурта В.М. за последние пять-десять лет. Обрати внимание на все, что может иметь отношение к иминам, дифенилам и сульфонам».

Вопрос второй — почему Думченко не сказал о том, что Олейника госпитализировали? Хотя нет, не почему, а зачем? Зачем ему нужно было скрыть этот факт? Зачем он выспрашивал о том, сколько человек получили препарат? Хотя это нетрудно объяснить, ведь препарат без сертификата и разрешения. Думченко боится. Кочергин абсолютно прав — риск огромен. А недоброжелателей у всех нас хватает. Однако Олейник уверен, что разрешение есть. «Работайте спокойно».

Евдокимова понимала, что нельзя верить словам, но у нее не было времени на ожидание подписей. Надо было спасать людей. За препарат она не боялась и тем более не боялась подонков. Хотя не всегда может получиться, как вышло с Ковалевым. Многие недосягаемы.

Внезапно, наперекор анализу, в памяти всплыла фраза поручика Ржевского: «Мадемуазель! При чем тут, право, вы? Любите вы хоть черта!»

Наталья усмехнулась.

«Что-то меня клинит на «Гусарской балладе», — подумала она. — То лейтенант у меня французский, то Ржевский со своей феноменальной галантностью».

Итак, вопрос четвертый, что с поездом? Она пробежалась по списку телефонов и нашла номер генерала Головина, набрала и отправила СМС: «Виктор Владимирович! Доброе утро! Будьте любезны переслать мне всю имеющуюся информацию по составу пассажиров поезда 202А на почту и особенно все, что удалось узнать о количестве инфицированных. Откуда взялся воронежский пациент? Его данные? Здесь он до сих пор числится как Неизвестный».

Ответная СМС прилетела от Головина через минуту. Она была в стиле писем солдата Сухова: «Добрый день, любезная Наталья Викторовна! Спешу сообщить Вам, что данные пассажира выясняем. Имеем список всех пассажиров в четвертом вагоне, вычисляем вероятного. ВВП ГГ».

Последнюю аббревиатуру Наталья уже видела от Головина, и она означала «Ваш верный поклонник, генерал Головин».

Ответила «Спасибо». Закончив переписку по СМС, Наталья откинулась на диване, прижимая бутылку с коктейлем к груди. Рядом спал Пичугин в мятом костюме. В сердце потеплело, и Наталья еле сдержала слезы, вызванные нахлынувшей нежностью.

«Провидение! — подумала она. — Мы узнали друг о друге двое суток назад, а такое ощущение, будто давно знакомы, просто не виделись пятнадцать лет. Судьба и ее подарки. Как же все чудесно получается. Ведь за пролетевшие тридцать шесть часов нашего знакомства я его практически не отпускала от себя. Те три-четыре часа, что он провел в «застенках Лубянки», у генерала Трифонова, не в счет. Олег мне ничего толком и не рассказал о вчерашней встрече с новым начальником. Наверное, ему было непросто. Но после бессонной ночи, перестрелки в поселке Изумруд, погони и задержания трехчасовой допрос у Трифонова он перенес достойно. И выглядел, в общем, весьма неплохо. Его не били, и это хорошо. А может быть, плохо? Для АКСОНа плохо. АКСОН такой, чем хуже человеку, тем активнее работает «таблетка».

Она поглядела на камеры. «Наверное, дико будет выглядеть, если Пичугина поднять с дивана и отметелить. С любовью и заботой! Чувство юмора довольно странное, но хорошо, хоть я его еще не потеряла.

Нет уж, пусть все идет, как идет, — подумала Наталья. — Он устал».

Сработали внутренние часы. Через десять минут придет этот «французский лейтенант» Назаров. Его немного холодное, а точнее, холеное породистое лицо невольно ассоциировалось с внешностью актераиз «Гусарской баллады». «Дался он мне»! Евдокимова разозлилась на упрямо лезущие в голову мысли и тексты из фильма.

Она поставила бутылку на стол, подошла к Пичугину и присела на корточки рядом.

— Я не сплю, — произнес Олег, открывая глаза. — Уловил твое дыхание.

— Но ты спал?

— Как сурок! И снилась какая-то чепуха. — Пичугин принялся обуваться. — Пойду умоюсь. А ты не ложилась?

— Нет. Я не хочу. — Наталья вернулась к столу. — Олейника с инфарктом положили.

— Ого! Сочувствую. Состояние очень тяжелое?

— Его прооперировали, поставили стент в сердце. Знаешь что это такое?

— Знаю. — Пичугин скрылся за дверью, но оставил щелку. — Металлический каркас в сосуде.

— Врач, который оперировал, говорит, что опасности нет. Правда, инфаркт успел сформироваться. Думченко мне ничего не сказал. Даже больше того, он впрямую соврал! Сказал, мол, Олейник занят, потому и не отвечает на звонки!

Пичугин спросил из туалета:

— Почему сразу соврал? Может, он просто не хотел тебя расстраивать.

— Возможно, ты прав.

Через минуту Пичугин вернулся и устало плюхнулся на диван.

— Надо сказать этому… Винценто Сальгари, чтоб принес еще кофе.

Наталья, собиравшаяся что-то сказать, удивленно глянула на Пичугина.

— Как ты сказал? Винценто Сальгари? Почему?

— Мне кажется, он похож. Я его сразу так окрестил, когда увидел. В уме. А чего ты переполошилась?

— Все сорок минут, что ты спал, мне в голову лезла «Гусарская баллада», — призналась она. — Упорно лезла! Вот мне больше думать было не о чем? Да? А что тебе снилось?

— А ты знаешь, она же и снилась… Не сам фильм, а какие-то зрительные ассоциации. — Пичугин замер. — Хочешь сказать?

— Да. Они синхронизируются. Пока ты спал, они синхронизировались или пытались синхронизироваться.

— Но как? Ведь мощность мизерная.

— Может, через наши мозги. Олег, потенциалы колебаний мозга в СВЧ-диапазоне достигают от сотен микровольт до милливольта. Это немало.

Пичугин выложил на стол смартфон «от Трифонова» с намеком.

— Но это значит, что…

— Да. Коллективный разум. Он пытается создать коллективный разум.

— Он? Как он может?

— Не он. Наши мозги. Мы сами. Он только создает для этого условия. Синхронизирует.

Пичугин представил казарму, роту спящих солдат с установленными в каждом АКСОНами, и эти ребята имеют то, о чем только может мечтать любой командир, — абсолютное взаимопонимание. То, чего хочет достичь нормальный командир роты, взвода и отделения и чего добиваются тренировкой в течение нескольких лет только бойцы спецназа после тщательного отбора и занятий. А тут дал каждому по пилюле, месяц погонял по полигону и обеспечил спокойный сон в одном помещении — готова идеальная армия.

— Все очень зыбко, — призналась Наталья. — Не случайно говорят, что дьявол — обезьяна Бога.

— Что ты хочешь сказать? — Пичугин спросил, но и сам уже понял ответ. — Да. Ты права. Велик соблазн. Просто огромен. Создатель прав.

Наталья поняла, что так Пичугин назвал не Бога, а профессора Лемеха, создателя АКСОНа.

— Олег, мне сейчас не хочется занимать голову этой темой. Не то чтобы я не могла, просто она слишком огромна. Да и сам понимаешь, нет на это благословения. А в обход его воли мне совесть и любовь к нему не позволяют. Мы ему жизнями обязаны.

— Ты права.

Пичугин наклонился к столу:

— Форель давно переварилась. И я сейчас «еще подкинул бы в топку дровишек»!

— Усовершенствование людей создает нелюдей, — сказала Наталья. — Никаких не совершенных и уж тем более не сверх…

— Давай без драматизма. — Пичугин оглянулся на входящего лейтенанта. — А вот и наш Винценто Сальгари! Вы не принесли чего-нибудь жирненького? А то нам на хлеб положить нечего.

— Завтрак вас ждет в буфете. Вообще-то меня зовут Александр Назаров. Но вы правы, мне не впервые говорят, что я похож на артиста Владимира Ширяева в молодости. Пойдемте, борт готов к вылету. Как только вы подкрепитесь, я провожу вас на посадку.

Лейтенант Назаров нисколько не смутился. Видимо, привык уже. Фильм видели все и, конечно, не могли уже не «задолбать» его этим сравнением. Наверняка поначалу его бесили аллюзии, теперь он относился к ним с философским безразличием.

Пичугин попытался представить себе лейтенанта как носителя АКСОНа, ничего не получалось. «Как и все, наверное, был бы. Я-то не меняюсь. Хотя всего вторые сутки идут, как он во мне. Но вот Наталья совсем иначе воспринимает это. Видимо, меня еще ждут сюрпризы от «машинки».

Больше тему АКСОНа они не поднимали. Наскоро перекусив, Пичугин и Евдокимова поднялись по трапу в самолет МЧС, возможно, тот же самый Ан-26, что принес их вчера в Воронеж. Телефон Натальи не умолкал от эсэмэсок, она читала, отправляла ответы. Трифонов не звонил. Пичугин получил на свой древний «Сименс» СМС от главного редактора «Военной тайны»: «Как сможешь, позвони, есть тема!»

Пичугин усмехнулся. Похоже, часть информации о происходящем уже начала утекать в прессу. Но сам он содействовать этому не собирался.

Самолет оторвался от земли и, развернувшись с небольшим креном, взял курс на юг.

Наталья задумалась, соврал ей все же Думченко или нет. Формально соврал. Но каков был его мотив при этом? Ощущение зарождалось нехорошее. Вроде и нет особых причин, но такие странные поступки создают между людьми стены недоверия, которые потом очень трудно разрушить.

Впрочем, и Думченко думал о Наталье. Вот только у него информации было намного больше. Он располагал не только фактами, но и, много раз прокрутив в голове ситуацию, мог выстроить систему достаточно вероятных предположений.

Одним из таких предположений были дальнейшие действия Натальи. Зная ее, тут не надо иметь дар ясновидения. Имея возможность, Наталья забудет об осторожности и начнет спасать людей. Для нее это не результат размышления, а рефлекс второго порядка. Максимум третьего.

Думченко специально приехал в кардиоцентр, куда положили Олейника, как можно раньше. В такое время, когда дежурные врачи или уже не ложатся, или просыпаются, потому что надо писать последние за дежурство дневники в истории больных, помогать дежурным сестрам привести в порядок тяжелых больных, переворачивая, пока идет смена простыней, пеленок. Посчитать расход жидкостей и объемы вылитой и собранной мочи. Снять кардиограммы и составить предварительное заключение о состоянии больных. Кому-то написать этапный эпикриз, кому-то переводной, а кому-то и посмертный, потому что случается всякое.

Охранник уперся в удостоверение главы Роспотребнадзора оловянным глазом, стараясь сообразить, кто это к ним пожаловал. Но где-то в уголках прокуренного и проспиртованного мозга уцелевшие остатки чувства самосохранения подсказали, что это большой начальник и в бутылку лезть нельзя. Пробурчав что-то невнятное, охранник пропустил Думченко, даже не потребовав надеть бахилы. Впрочем, лето и сухая погода прощали такие отступления от правил.

— Позвоните дежурному врачу, — потребовал Думченко. — Скажите, что я прибыл по поводу больного Олейника, который ночью поступил. Я не хочу топтать в отделении уличной обувью. Пусть выйдет к лифту.

Охранник позвонил и доложил. Думченко ждал.

— Поднимайтесь, — сказал охранник. — На второй этаж. Только не звоните, больные спят.

— Я не буду звонить. Врача как зовут?

— Так это, как его… В общем, грузин, хотя тут их полно. Давид Шаликашвили. — Охранник напряженно наморщил лоб.

— Отчество есть?

— А как же, только больно заковыристое, — с виноватым видом ответил охранник. — Зовут Давид, и сам просит, чтобы без отчества. А ежели надо вам, так сами спросите.

Думченко устало махнул рукой. Понял, что спорить бесполезно, не стал ждать лифт, поднялся пешком на второй этаж.

Дежурный стоял у двери отделения. Увидев Думченко в бордовой форме РПН, немного приободрился.

— Вы из Роспотребнадзора? С кем имею честь?

— Думченко, меня зовут Остап Тарасович. А вы, как я понимаю, Давид Шаликашвили?

— Именно так.

На предложение назвать отчество Шаликашвили отмахнулся, произнеся обычное: «Можно без отчества». Думченко не стал настаивать. Он слишком устал за прошедшие сутки, чтобы спорить из-за такой мелочи. Ну, не хочет человек, это его право.

— Вам доложить состояние Олейника?

— Ну да, только коротко.

— Короче некуда, — усмехнулся дежурный врач. — Поступил с клиникой острой ишемии боковой стенки, болевой приступ купировали наркотиками. Гемодинамика стабильная, перед началом коронарографии он проснулся, подписал согласие. Под легкой седацией присутствовал на операции, практически с первой порцией контраста обнаружили критический стеноз в огибающей артерии, и больной дал согласие на установку стента. Вообще мы их поставили три на протяжении, но только один участок закрылся на 90 %, остальные были так, семьдесят, восемьдесят… После пластики наполнение восстановилось, сейчас фракция выброса почти восемьдесят процентов. Он в полном порядке. Два дня подержим на антикоагулянтах и выпишем.

Думченко, возражая, махнул рукой и сказал:

— Вот не надо. Торопиться не надо. Я его друг. Понимаете, Иван очень сильно нервничал прошедшие сутки. Если проснется, начнет выспрашивать, опять волнения. Вы его подержите эти двое суток в медикаментозном сне. Пусть отдохнет. Если лекарства какие нужны, только скажите! Все, что угодно. Обстановка у нас очень нервная, пока нечем его обрадовать. Так что пусть он поспит, а через пару дней переведем его в Кремлевку. Вы не против?

— Так с чего мне быть против? — усмехнулся Шаликашвили. — Сон — лучшее лекарство! У нас все есть, не волнуйтесь. Два дня проспит как младенец.

— Вот и замечательно.

Думченко улыбнулся, но улыбка получилась вымученная, кривая. Ему не хотелось объяснять врачу, что если Олейник проснется, то работать относительно спокойно и тем более методично не получится. Потому что Иван потребует бросить все дела и заниматься только этим чертовым циклосульфоном, а на это нет ни времени, ни сил, ни, что важно, понимания. В первую очередь о легитимности использования экспериментального лекарства должна была думать Наталья. Не надеяться на доброго начальника, а сама побегать с бумажками, получить разрешение, наладить мосты со всеми инстанциями. Но они же гордые, деловые. За спиной же акадэмик!

Думченко опять разозлился на Евдокимову. Этот еще парень из поезда, черт его знает, откуда взялся. И тоже зараженный чумой. Нет никаких сомнений, что он каким-то неизвестным путем сумел заразиться. И пока не станет известно каким, то это дыра в общей картине. Даже если через нее ушел пока только один, тревогу отменять нельзя.

Думченко знал, что сейчас во всех регионах представители Роспотребнадзора и МЧС теребят врачей поликлиник, фельшеров из ФАПов, читают лекции по особо опасным инфекциям. По всем! Не делая исключения, не акцентируя внимание на чуме, чтоб не сеять панику. Все оформлено как внеплановые учения. Проверка готовности. Создали слух, мол, специально наняли волонтеров и пустили по регионам, чтобы те симулировали симптомы чумы, дизентерии, холеры и отмечали, собирают ли врачи и фельдшера на «Скорой» эпиданамнез, выполняют ли требования по асептике и антисептике при осмотре больных?

Спустившись на улицу, он сел в служебный автомобиль и велел водителю:

— В Белый дом.

Его не вызывали на коллегию, но раз уж он входит в состав экспертной группы, то надо хотя бы раз появиться на совещании, которое ни на минуту не прерывалось. Периодически менялись только люди. От руководителей транспортных служб, МВД, ФСБ, МЧС непрерывным потоком шли рапорты из регионов. Крайними и во всем виноватыми по традиции делали медиков. А кого еще?

Думченко вспомнил фильм «Обыкновенное чудо» и реплику министра-администратора: «Разыщите доктора и свалите все на него!»

А чтобы самому не остаться крайним, следовало верно разыграть карты, и только. Положиться на правильных людей, имеющих правильные, для данной ситуации, мотивы. Взять, к примеру, Лозовика. Заместитель Олейника, доктор наук, заведовал лабораторией вакцин и сывороток в НИИ эпидемиологии, звезд с неба никогда не хватал, а вот амбиций хоть отбавляй. Он по знакомству получил должность заместителя по науке НИИ чумы. Он ненавидит Наталью за энергию, ум и работоспособность. За то, что если б она уже имела докторскую степень, Олейник пробил бы ее на должность зама, и теперь диссертация Евдокимовой — это прямая угроза Лозовику лишиться должности. Сложившаяся ситуация для него подарок судьбы. Одним ударом свалить и академика, и его любимицу. Такую возможность он не упустит и будет дожимать.

Когда Думченко добрался до правительственной коллегии по чрезвычайной ситуации, там шло бурное обсуждение. Выяснилось, что прямая железнодорожная двухколейка шла в Приморск и сворачивала там на юг в сторону Тамани, а вот к найденной Тумасяном авиабазе уходила секретная ветка, построенная еще немцами в сорок первом и достроенная нашими в сорок третьем и сорок четвертом годах зимой. Последний состав по ней прошел в пятьдесят третьем или пятьдесят четвертом, когда была закрыта база ГУМТО РВГК РККА, оставшаяся после Великой Отечественной войны. Базу расформировали и закрыли вскоре после смерти Сталина. Ветку занесло песком, и только профиль насыпи напоминал, что там под травяным ковром и грунтом есть или должны быть рельсы. Соответственно все годы никто не менял ни рельсы, ни шпалы.

Представитель РЖД доложил, что ночью авральная бригада, прибывшая из Тимашевского депо, расчистила пути. Они пустили мотодрезину и укрепили разболтанные стыки, но уйти на Ольгинскую уже не успели. Поэтому ремонтная дрезина дошла до конца, но будет стоять в тупике, пока весь состав не уберут с путей. Обсуждался вопрос, что делать с зараженным поездом. Мнения начальников разошлись. С одной стороны, предлагалось все сжечь. Вместе с вещами. Так что визит главы Роспотребнадзора в коллегию оказался весьма кстати. Мнение заместителя Думченко в расчет брать не собирались, хотя она убеждала собравшихся, что живем уже не в прошлом и тем более не в позапрошлом веке и нет необходимости сжигать поезд. Достаточно пригнать передвижные дезинфекционные камеры и все пропустить через обработку паром. Но страх еще раз упустить опасную бациллу перевешивал.

— Огонь! Только огонь! — бубнил в микрофон представитель Министерства транспорта и добавлял: — Что нам, жалко эту рухлядь? Там все вагоны уже откатали свой ресурс три раза! Это ж дополнительный!

— Дай вам волю, вы и людей спалите заживо вместе с поездом! — парировал заместитель министра здравоохранения. — Нельзя же так!

— Да это ваши работнички с ума сошли! Загнали поезд с чумой в курортную зону! Вы соображаете, что будет, если хоть один из этих больных сбежит? Какие меры безопасности приняты? Зону оцепили? Вышки с пулеметами поставили?

— Не порите горячку, — ответил заместитель министра МЧС. — Мы действуем по регламенту и приказам. Поезд как очаг инфекции локализован. Зону мы уже организовываем. Оцепление там будет. И вышки, и пулеметы, и собаки, все как положено. Давайте только без ненужной ажитации!

Думченко занял место рядом со своим заместителем и, наклонившись к ее уху, спросил:

— От Тумасяна есть новости?

— Пока нет, они должны с минуту на минуту приземлиться, он сразу позвонит. Поезд прошел Тимашевскую, движется к Ольгинской, там починили стрелку и готовятся пустить его по ветке на базу ГУМТО. — Заместитель читала с листочка, на который заносила все важнейшие сведения, которые высвечивались на огромных плазменных экранах в центре кольцевого стола.

— Из спецвагона ростовчане что говорят?

— Ничего важного, они готовы. Сообщили только, что в поезде выявлены полтора десятка пассажиров с температурой от 38 до 40, много кашляющих в четвертом вагоне, из которого пропал этот воронежский пациент. Из МВД доложили, что ночью в поезде была нештатная ситуация. Стрельба. Но без подробностей. Есть жертвы. Поезд ждет спецназ, как только прибудет на базу, его возьмут штурмом.

— Ну, я бы удивился, если бы все проходило гладко и тихо, — сказал Думченко. — Что они еще сообщают?

— Говорят, что в Приморск выслана оперативная группа следователей для разбора происшествия вместе с судмедэкспертами.

— Понятно. Росздравнадзор ничего не объявлял?

— Нет, молчат. Шушукаются в своей группе, но никаких заявлений не делали.

— Хорошо. — Думченко помрачнел.

Он понимал, что РЗН не простит самоуправства Натальи. И если они не делают официальных заявлений, значит, готовят удар исподтишка.