Глава восемнадцатая
1944 год
I
Вуди стоял перед зеркалом в спальне родителей в их вашингтонской квартире. На нем была форма младшего лейтенанта 510-го парашютно-десантного полка Соединенных Штатов Америки.
Его форма была пошита хорошим вашингтонским портным, но смотрелся он в ней неважно. Когда он надевал хаки, его цвет лица казался землистым, а знаки различия выглядели просто тусклыми.
Он, наверное, мог бы избежать призыва, но решил этого не делать. С одной стороны, ему хотелось продолжать работать с отцом, который помогал президенту Рузвельту планировать новый мировой порядок, при котором можно будет избежать следующих мировых войн. Они одержали победу в Москве, но Сталин был человеком изменчивым, казалось, ему доставляло удовольствие создавать трудности. В декабре на Тегеранской конференции советский лидер воскресил компромиссную идею региональных комитетов, и Рузвельту пришлось его от этого отговаривать. Было очевидно, что ООН будет нуждаться в неусыпном надзоре.
Но Гас мог с этим справиться и без Вуди. А Вуди чувствовал себя все хуже и хуже при мысли, что он позволяет другим сражаться вместо него.
Он выглядел в форме хорошо – насколько это вообще было возможно – и вышел в гостиную показаться маме.
У Розы был посетитель – молодой человек в белой флотской форме, и после секундного замешательства Вуди узнал веснушчатую физиономию красавца Эдди Пэрри. Он сидел рядом с Розой на диване, держа трость. Эдди с трудом поднялся, чтобы пожать Вуди руку.
Лицо у мамы было печальное.
– Эдди рассказывает мне о том дне, когда умер Чак, – сказала она.
Эдди снова опустился на диван, и Вуди сел напротив.
– Я бы тоже хотел послушать, – сказал он.
– Рассказ будет недолгий, – начал Эдди. – Едва мы ступили на берег острова Бугенвиль – пяти секунд не прошло, как откуда-то из болота начал стрелять пулемет. Мы бросились к укрытию, но я сразу получил пару пуль в колено. Чаку надо было дальше бежать к деревьям. Так положено – раненых оставляют, чтобы их потом подобрали санитары. Но Чак, конечно, нарушил правила. Он остановился и вернулся ко мне.
Эдди замолчал. На журнальном столике рядом с ним стояла чашка с кофе, он сделал большой глоток.
– Он взял меня на руки, – продолжал он. – Дурак чертов. Стал отличной мишенью. Но, понятно, он хотел отнести меня назад на баржу. У этих барж высокие борта, и сделаны из стали. Мы были бы там в безопасности, и на корабле мною сразу занялись бы медики. Только не надо было ему этого делать. Едва он выпрямился, как в него полетели пули – в ноги, в спину, в голову. Думаю, он умер раньше, чем упал на песок. Во всяком случае, когда я смог поднять голову, чтобы на него посмотреть, он уже был мертв.
Вуди видел, что маме с трудом удается держать себя в руках. Он боялся, что если она заплачет, то он тоже не сможет сдержаться.
– Я лежал на берегу, рядом с его телом, где-то с час, – сказал Эдди. – Я все время держал его за руку. Потом принесли носилки, чтобы меня забрать. Я не хотел. Я знал, что больше его не увижу… – Он закрыл лицо руками. – Я так его любил, – сказал он.
Роза положила руку на его широкие плечи и обняла его. Он спрятал лицо у нее на груди и зарыдал как ребенок, а она гладила его по голове.
– Ну не надо, не надо, – говорила она. – Не надо, не надо.
Вуди понял, что мама знала про отношения Чака и Эдди.
Через минуту-другую Эдди начал приходить в себя. Он посмотрел на Вуди.
– Ты знаешь, каково это, – сказал он.
Он говорил про смерть Джоан.
– Да, знаю, – сказал Вуди. – Это хуже всего на свете… Но с каждым днем боль становится чуточку меньше.
– Надеюсь, что так.
– Ты по-прежнему на Гавайях?
– Да. Мы с Чаком работаем в отделе картографирования территорий противника. Работали… – он сглотнул. – Чак решил, что нам надо получить получше представление, каковы наши карты в деле. Поэтому мы и поехали с морским десантом на Бугенвиль.
– Должно быть, вы работаете отлично, – сказал Вуди. – Мы, похоже, побеждаем японцев в Тихом океане.
– Дюйм за дюймом… – сказал Эдди. Он взглянул на форму Вуди. – Какой у тебя пункт приписки?
– Был – форт Беннинг в Джорджии, подготовка воздушного десанта, – сказал Вуди. – А сейчас я еду в Лондон. Завтра уезжаю.
Он поймал взгляд матери. Она вдруг показалась ему постаревшей. Он заметил на ее лице морщины. Ее пятидесятый день рождения прошел как-то без особого шума. Однако он догадался, что разговор о гибели Чака, когда второй сын уже на пороге в военной форме, был для нее тяжелым испытанием.
Эдди ничего не заметил.
– Говорят, в этом году мы войдем во Францию, – сказал он.
– Я думаю, потому-то у нас и ускорили обучение, – сказал Вуди.
– Должно быть, понюхаете пороху.
Роза подавила всхлип.
– Надеюсь, что буду таким же храбрым, как мой брат, – сказал Вуди.
– Надеюсь, тебе не представится такого случая, – сказал Эдди.
II
Грег Пешков пригласил темноглазую Маргарет Каудри на послеполуденный концерт симфонической музыки. У Маргарет был большой, чувственный рот, словно созданный для поцелуев. Но у Грега на уме было и кое-что другое.
Он следил за Барни Мак-Хью.
И агент ФБР по имени Билл Бикс – тоже.
Барни Мак-Хью был талантливым молодым физиком. Он был в отпуске – работал он в секретной лаборатории армии США в городе Лос-Аламос, штат Нью-Мексико, – и привез свою английскую жену в Вашингтон посмотреть достопримечательности.
ФБР заранее выяснило, что Мак-Хью собирается на концерт, и спецагенту Биксу удалось достать Грегу два места в нескольких рядах за четой Мак-Хью. Концертный зал, где сотни незнакомых людей собираются в толпы у выхода, был идеальным местом для незаметной встречи, и Грегу нужно было знать, что этот Мак-Хью затеял.
Жаль, что они уже один раз встречались. Грег разговаривал с Мак-Хью в Чикаго, в тот самый день, когда испытывали ядерный реактор. Это было полтора года назад, но Мак-Хью мог и вспомнить его. Поэтому Грегу нужно было позаботиться о том, чтобы Мак-Хью его не заметил.
Когда Грег с Маргарет прибыли, кресла Мак-Хью были пустыми. По сторонам сидели две пары, обычные на вид: слева – мужчина средних лет в дешевом сером костюме в белую полоску и его безвкусно одетая жена, справа – две пожилые дамы. Грег надеялся, что Мак-Хью появится. Если этот тип – шпион, то Грег хотел поймать его на горячем.
Сейчас должна была прозвучать первая симфония Чайковского.
– Так значит, тебе нравится классическая музыка? – непринужденно поддерживая беседу, спросила Маргарет, пока оркестранты настраивали свои инструменты.
Она понятия не имела об истинной причине, почему они здесь оказались. Маргарет знала, что Грег занимался исследованиями в области оружия, которая была секретной, но, как все американцы, об атомной бомбе и не подозревала.
– А я думала, ты слушаешь только джаз, – сказала она.
– Я люблю русских композиторов, они так выразительны, – ответил Грег. – Наверное, у меня это в крови.
– А я росла на классической музыке. Мой отец любит приглашать на приемы небольшой оркестр. – Семья Маргарет была так богата, что Грег чувствовал себя нищим по сравнению с ними. Но он еще не знакомился с ее родителями и подозревал, что они вряд ли примут с распростертыми объятиями незаконного сына известного голливудского волокиты.
– Ты куда смотришь? – спросила она.
– Так, никуда. – Появились Мак-Хью. – А что это у тебя за духи?
– «Ши-Ши», Ренуар.
– Чудесный аромат.
Мак-Хью выглядели вполне довольными жизнью – жизнерадостная, благополучная молодая чета на отдыхе. Не потому ли они опоздали, подумал Грег, что занимались в гостинице любовью.
Барни Мак-Хью сел рядом с человеком в серо-белом полосатом костюме. Грег определил, что костюм из дешевых, по неестественной жесткости подбитых плеч. Сидевший и не взглянул на пришедших. Мак-Хью с супругой начали разгадывать кроссворд, и их головы над газетой, которую держал Барни, нежно соприкасались. Через несколько минут появился дирижер.
Открывали концерт Сен-Сансом. Когда началась война, популярность немецких и австрийских композиторов упала, и концертная публика искала альтернативы. Сейчас возрождался интерес и к Сибелиусу.
Мак-Хью был, скорее всего, коммунистом. Грегу это было известно от Джулиуса Роберта Оппенгеймера. Ведущий физик-теоретик Калифорнийского университета, Оппенгеймер был директором лаборатории в Лос-Аламосе и научным руководителем всего Манхэттенского проекта. У него были крепкие связи с коммунистами, хоть он и утверждал, что никогда не был в их партии.
– И чего армия терпит всех этих «розовых»? – сказал Грегу спец-агент Бикс. – Чем бы вы ни занимались там, в пустыне, но неужели во всей Америке для этого не найдется достаточного количества молодых талантливых ученых из числа консерваторов?
– Нет, не найдется, – ответил ему Грег. – Если бы они были – мы бы их всех взяли на работу.
Иногда коммунисты проявляли большую преданность идее, чем стране, и могли решить, что правильно будет поделиться секретными результатами ядерных исследований. Это не было равносильно разглашению секретов врагу. Русские были союзниками Америки в борьбе против нацизма, на самом деле им пришлось сражаться больше, чем всем остальным союзникам, вместе взятым. Но все равно это было опасно. Информация, предназначенная для Москвы, могла попасть и в Берлин. А любой, кто больше одной минуты размышлял о мире после войны, мог догадаться, что Россия и США, возможно, не всегда будут друзьями.
В ФБР считали Оппенгеймера неблагонадежным и продолжали убеждать босса Грега, генерала Гровса, уволить его. Но Оппенгеймер был выдающимся ученым своего поколения, и генерал настаивал на том, чтобы его оставить.
Стремясь доказать свою лояльность, Оппенгеймер сказал о Мак-Хью, что, возможно, он коммунист, – потому-то Грег за ним и следил.
В ФБР отнеслись к этому с недоверием.
– Оппенгеймер вам пыль в глаза пускает, – сказал Бикс.
– Мне в это не верится, – сказал Грег. – Я знаю его уже год.
– Да он чертов коммунист, как и его жена, и его брат, и жена брата.
– Он работает по девятнадцать часов в сутки, совершенствуя оружие для американских солдат, какой предатель пойдет на это?
Грег надеялся, что Мак-Хью действительно окажется шпионом, так как это сняло бы подозрения с Оппенгеймера, подняло бы авторитет Гровса и упрочило положение самого Грега.
Все первое отделение он неотрывно наблюдал за Мак-Хью, глаз с него не спускал. Физик и не смотрел на сидящих рядом. Казалось, он поглощен музыкой, и отрывал взгляд от сцены лишь для того, чтобы с обожанием взглянуть на миссис Мак-Хью, истинную «нежную английскую розу». Неужели Оппенгеймер просто ошибся насчет Мак-Хью? Либо он был не так прост и хотел этим обвинением отвести подозрение от себя?
Грег знал, что Бикс тоже наблюдает. Он смотрел сверху, с первого яруса балкона. Может быть, он что-нибудь видел.
В перерыве Грег вышел за Мак-Хью и встал в ту же очередь за кофе. Ни безвкусно одетой супружеской пары, ни двух пожилых дам нигде поблизости видно не было.
Грег почувствовал себя неудачником. Он не знал, что и думать. Неужели его подозрения не имеют оснований? А может, именно в этот раз цель приезда Мак-Хью была вполне невинной?
Когда они с Маргарет возвращались на свои места, рядом с ним возник Билл Бикс. Агент был человеком средних лет, чуть полноватым и начинающим лысеть. Он был в светло-сером костюме с пятнами пота под мышками.
– Вы были правы, – тихо сказал он.
– Откуда вы знаете?
– А вы посмотрите, кто сидит с ним рядом.
– В полосатом костюме?
– Ну да. Это же Николай Енков, атташе посольства Советского Союза по вопросам культуры.
– Бог ты мой! – сказал Грег.
– Что случилось? – обернулась Маргарет.
– Ничего, – ответил Грег.
Бикс отошел.
– Ты думаешь о чем-то другом, – сказала Маргарет, когда они заняли свои места. – Когда звучал Сен-Санс, вряд ли ты слышал хоть один такт.
– Да просто размышляю о работе.
– Скажи мне, что дело не в другой женщине, и я от тебя отстану.
– Дело не в другой женщине.
К концу второго отделения он почувствовал досаду. Он не заметил, чтобы Мак-Хью и Енков контактировали. Они не переговаривались, и Грег не видел, чтобы один что-то передал другому – не было ни папки, ни конверта, ни кассеты с пленкой.
Симфония подошла к концу, и дирижер раскланялся. Слушатели начали один за другим двигаться к выходу. Грег понял, что обломался со своей охотой на шпиона.
В фойе Маргарет отошла в дамскую комнату. Пока Грег ее ждал, к нему подошел Бикс.
– Ничего, – сказал Грег.
– И у меня.
– Может быть, это совпадение, что у Мак-Хью места оказались рядом с Енковым.
– Не бывает таких совпадений.
– Может, возникла какая-нибудь неувязка. Что-нибудь вроде неверного кодового слова, например.
Бикс покачал головой.
– Что-то было передано, мы просто не видели.
Миссис Мак-Хью тоже отошла, и Мак-Хью, как и Грег, ждал поблизости. Грег внимательно оглядел его из-под прикрытия колонны. У него не было ни портфеля, ни плаща, в котором можно было спрятать сверток или папку. И все равно, что-то было не так. Вот только что?
И тут Грег понял.
– Газета! – сказал он.
– Что?
– Когда Барни вошел в зал, он держал газету. Ожидая начала концерта, они разгадывали кроссворд. А сейчас у него ее нет!
– Либо он ее выбросил, либо отдал Енкову, спрятав что-то внутри.
– Енков с женой уже ушли.
– Они еще могут быть снаружи.
Бикс и Грег бросились к выходу.
Бикс прокладывал себе путь через толпу, все еще выходящую из дверей зала. Грег держался за ним. Они выбрались на улицу и принялись оглядываться. Грег Енкова не видел, но у Бикса был острый глаз.
– На той стороне улицы! – крикнул он.
Атташе со своей безвкусно одетой женой стояли на обочине и ждали, к ним медленно подъезжал черный лимузин.
В руках у Енкова была сложенная газета.
Грег и Бикс бросились через дорогу.
Лимузин остановился.
Грег был быстрее Бикса и на той стороне оказался первым.
Енков их не замечал. Он неторопливо открыл дверцу машины и сделал шаг назад, чтобы жена села первой.
Грег бросился на Енкова. Они упали на землю. Жена Енкова завизжала.
Грег поднялся. Из лимузина выскочил шофер и, огибая машину, направился к Грегу, но Бикс гаркнул «ФБР!» и выставил вперед свой жетон.
Газету Енков уронил и сейчас потянулся к ней – но Грег оказался быстрее. Он поднял ее, отскочил подальше от Енкова и развернул.
Внутри была стопка документов. Первым лежал чертеж. Грег тотчас же его узнал. Это был триггер плутониевой бомбы.
– Господи боже! – сказал он. – Да это же самые последние разработки!
Енков прыгнул в машину, захлопнул дверь и запер изнутри.
Шофер вернулся на место, и машина умчалась.
III
Был субботний вечер, и в квартире Дейзи на Пиккадилли яблоку было негде упасть. Должно быть, человек сто собралось, подумала она с удовольствием.
Она стала руководить лондонской группой поддержки Красного Креста. Каждую субботу она устраивала прием для американских военнослужащих и приглашала медсестер из госпиталя Святого Варфоломея, чтобы составить им компанию. Бывали у нее и пилоты английской авиации. Они пили виски и джин, запас которых у нее был безграничен, и танцевали под граммофонные пластинки с записями Глена Миллера. Понимая, что это, возможно, последняя вечеринка в их жизни, она делала все, что могла, чтобы им было хорошо – разве что не целовала, но это они получали в избытке от медсестричек.
Дейзи никогда не пила спиртное на своих вечеринках: слишком о многом приходилось думать. В туалете вечно запирались парочки, их приходилось извлекать оттуда, так как туалет был нужен для использования по его прямому назначению. Если какой-нибудь важный генерал напивался, его нужно было в целости и сохранности доставить домой. И лед частенько кончался: она никак не могла втолковать своей английской прислуге, сколько льда следует запасать для вечеринки.
После того как она рассталась с Малышом Фицгербертом, некоторое время ее единственными друзьями оставались члены семьи Леквиз. Этель никогда ее не осуждала. Пусть сейчас мать Ллойда вызывала у всех глубочайшее уважение, но в прошлом допускала ошибки и потому проявляла большее понимание. Дейзи по-прежнему приезжала в среду вечером домой к Этель, в Олдгейт, и они пили какао, сидя возле радио. Для нее это был лучший вечер недели.
Ее уже дважды отвергло общество, сначала в Буффало, а теперь и в Лондоне, и ей в голову приходили гнетущие мысли, что, может быть, виновата в этом она сама. Может быть, действительно, не для нее были эти чопорные великосветские компании с их жесткими правилами поведения. Дурой она была, что тянулась к ним.
Все дело было в том, что она обожала вечеринки, пикники, спортивные праздники и прочие торжества, куда собирались хорошо одетые люди, чтобы весело провести время.
Однако теперь она понимала, что ей, чтобы весело провести время, были вовсе не нужны английские аристократы или американские богачи из старых родов. Она создала собственное общество, куда более замечательное, чем они. Кое-кто из прежних приятелей, не желавших с ней говорить после разрыва с Малышом, теперь вовсю намекали, как им хотелось бы получить приглашение на один из ее знаменитых субботних приемов. И многие гости после искусственного великолепия обедов в пышной резиденции на Мэйфэр приезжали к ней, чтобы расслабиться.
Сегодняшний вечер был пока самым лучшим, потому что на побывку приехал Ллойд.
Он открыто жил с ней в ее квартире. Что подумают люди, ей не было дела: в респектабельных кругах у нее уже была репутация – хуже некуда. Как бы там ни было, тревожное военное время заставляло многих нарушать правила приличия подобным образом. Бывало, что домашняя прислуга относилась к таким вещам непреклоннее герцогини, но все слуги Дейзи ее боготворили, так что они с Ллойдом даже не делали вид, что у них разные спальни.
Спать с ним она обожала. Он был не так опытен, как Малыш, но возмещал это пылкостью – и готовностью учиться. Каждая ночь на их широкой постели была путешествием к новым открытиям.
И сейчас, глядя на гостей – беседующих и смеющихся, танцующих, флиртующих, кто с бокалом в руках, кто с сигаретой, – Ллойд улыбнулся Дейзи и спросил:
– Ты счастлива?
– Почти, – сказала она.
– Почти?
Она вздохнула.
– Ллойд, я хочу детей. И мне не важно, женаты мы или нет. Ну, то есть важно, конечно, но я все равно хочу ребенка.
Он помрачнел.
– Ты же знаешь, как я отношусь к рождению детей вне брака.
– Да, ты мне объяснял. Но я хочу, чтобы ты оставил мне частицу себя, чтобы любить, если ты погибнешь.
– Я буду очень стараться остаться в живых.
– Я знаю… – Но если ее догадки были верными и он работал под прикрытием на оккупированной территории, то его могли казнить, как в Великобритании казнили немецких шпионов. Могло случиться, что он уедет навсегда и у нее не останется ничего. – Я знаю, что миллионы женщин – в таком же положении, но мысль о жизни без тебя – невыносима. Наверное, я умру.
– Если б я мог как-то заставить Малыша развестись с тобой – я бы это сделал.
– Ладно, неподходящий у нас разговор для вечеринки… – сказала она, оглядывая комнату. – Знаешь что? Мне кажется, там Вуди Дьюар!
Вуди был в форме лейтенанта. Она подошла к нему поздороваться. Странно было встретиться с ним снова через девять лет – хотя он не очень изменился, лишь выглядел постарше.
– Сейчас у нас тут тысячи американских солдат, – сказала Дейзи, танцуя с ним фокстрот. – Мы, должно быть, вот-вот войдем во Францию. Какие варианты?
– Высшее командование, естественно, не делится своими планами с желторотыми лейтенантами, – сказал Вуди. – Но, как и тебе, мне не приходят в голову другие причины, для чего я мог здесь очутиться. Мы не можем дальше предоставлять русским в одиночку нести бремя борьбы.
– Когда, ты думаешь, это произойдет?
– Наступления всегда начинаются летом. Мне кажется наиболее верным предположением конец мая или начало июня.
– Так скоро!
– Но никто не знает где.
– Самый короткий путь через море – от Дувра до Кале, – сказала Дейзи.
– И поэтому немецкая оборона сосредоточена вокруг Кале. Так что, может быть, мы попробуем их обмануть – скажем, высадившись на южном берегу, возле Марселя.
– Может быть, тогда все наконец закончится.
– Сомневаюсь. После того как мы наконец переправимся, нам еще придется завоевать Францию, а затем и Германию. Так что впереди еще долгий путь.
– О господи…
Похоже, Вуди требовалось поднять настроение. И Дейзи знала как раз подходящую девушку. Исабель Эрнандес училась на историческом факультете колледжа Святой Хильды в Оксфорде и получала международную стипендию Родса. Она была роскошной красавицей, но столь неистово интеллектуальной, что мальчишки звали ее «яйцерезкой». Однако Вуди об этом не узнает.
– Подойди-ка! – позвала она Исабель. – Вуди, это моя подруга Белла. Она из Сан-Франциско. Белла, а это Вуди Дьюар из Буффало.
Они пожали руки. Белла была высокая, с густыми темными волосами и кожей оливкового оттенка, совсем как у Джоан Рузрок. Вуди улыбнулся ей и спросил:
– Что вы делаете здесь, в Лондоне?
Дейзи их оставила.
Ужин она подала в полночь. Когда Дейзи удавалось достать американские продукты, на ужин была яичница с ветчиной, если нет – сэндвичи с сыром. Это давало гостям передышку в танцах, когда они могли поболтать, – что-то вроде антракта в театре. Дейзи заметила, что Вуди Дьюар все еще рядом с Беллой Эрнандес, и они, видимо, были увлечены разговором. Она позаботилась о том, чтобы у всех было все необходимое, и села в уголке рядом с Ллойдом.
– Я решил, что буду делать после войны, если останусь жив, – сказал он. – Ну, кроме того, что женюсь на тебе, разумеется.
– Что?
– Я хочу попробовать попасть в парламент.
– Ллойд, это замечательно! – взволнованно сказала Дейзи. Она обняла и поцеловала его.
– Радоваться еще рано. Я предложил свою кандидатуру от Хокстона, округа по соседству с маминым. Но местная ячейка лейбористов может меня не поддержать. А если и поддержат, я могу не победить. Сейчас Хокстон представляет в парламенте сильный лейборист.
– Я хочу тебе помогать, – сказала Дейзи. – Я могла бы стать твоей помощницей. Буду писать тебе речи, – уверена, у меня хорошо получится.
– Я буду счастлив заполучить тебя в помощницы.
– Значит, договорились!
Гости в возрасте после ужина разошлись, но музыка продолжалась, напитки не иссякали, и вечеринка стала еще более непринужденной. Сейчас Вуди танцевал с Беллой медленный танец. Дейзи подумала, что, возможно, это его первое увлечение после смерти Джоан.
Ласки стали более заметными, и парочки начали исчезать в обеих спальнях. Двери запереть было нельзя, Дейзи вынула ключи, так что иногда в одной комнате находилось несколько пар, но, кажется, никого это не беспокоило. А однажды Дейзи обнаружила парочку в шкафу для щеток – обнявшись, парень с девушкой крепко спали.
В час ночи появился ее муж.
Малыша она не приглашала, но он прибыл в компании двух американских летчиков, и Дейзи, пожав плечами, впустила его. Он был слегка пьян и дружелюбен, потанцевал с несколькими медсестрами, потом тактично пригласил ее.
Он просто пьян, подумала она, или стал теплее к ней относиться? И если так, то, может, он передумает насчет развода?
Она согласилась, и они пошли танцевать джиттербаг. Большинство гостей было не в курсе, что это расставшиеся муж и жена, но те, кто знали, были потрясены.
– Я читала в газетах, что ты купил новую скаковую лошадь, – сказала она, заводя светскую беседу.
– Да, Счастливчика, – сказал он. – Обошелся мне в восемь тысяч гиней, рекордная цена.
– Надеюсь, он действительно того стоит.
Она любила лошадей и когда-то мечтала, что они будут покупать и тренировать скакунов вместе, но ему не хотелось делиться своим увлечением с женой. Это стало одной из несбывшихся надежд ее брака.
Он прочитал ее мысли.
– Я тебя разочаровал, не так ли?
– Да.
– Ну а ты разочаровала меня.
Это была новая для нее мысль. Поразмышляв с минуту, она спросила:
– Тем, что не смотрела сквозь пальцы на твои измены?
– Именно. – Он был настолько пьян, что говорил честно.
Она решила, что у нее есть шанс.
– Как по-твоему, сколько еще нам наказывать друг друга?
– Наказывать? – переспросил он. – Кто кого наказывает?
– Мы наказываем друг друга, оставаясь в браке. Нам надо развестись, как делают разумные люди.
– Может, ты и права, – сказал он. – Но сейчас, в субботний вечер, не лучшее время, чтобы это обсуждать.
Ее надежды возродились.
– Может, я к тебе заеду? – спросила она. – Когда мы оба сможем это обсудить на свежую – и трезвую голову.
Он помедлил.
– Ну ладно…
– Может быть, завтра утром? – живо спросила она, развивая наступление.
– Ладно.
– Тогда я заеду к тебе после церкви. Скажем, если в двенадцать дня?
– Ладно, – сказал Малыш.
IV
Вуди пошел провожать Беллу домой, в Южный Кенсингтон, где она жила у подруги. Когда они шли через Гайд-парк, она его поцеловала.
Он не целовался со дня смерти Джоан. Сначала он застыл. Белла ему очень нравилась, она была умнее всех его знакомых девчонок, кроме Джоан. А когда они танцевали медленные танцы, она так к нему прижималась, что было ясно: если захочет, он может ее поцеловать. Но все равно он не сделал движения навстречу. Он по-прежнему думал о Джоан.
Тогда Белла взяла инициативу в свои руки.
Она разомкнула губы, и его языка коснулся ее язык, но он лишь вспомнил, что так же его целовала и Джоан. Всего два с половиной года прошло с ее смерти.
В уме он подыскивал слова вежливого отказа, но тело пересилило. Его вдруг охватило желание. Он жадно начал ее целовать.
Она с готовностью отвечала на его нахлынувшую страсть. Она взяла его руки и прижала к своим грудям – большим и мягким. Он беспомощно застонал.
Было темно, он почти ничего не видел, но по приглушенным звукам, доносящимся из окружающей зелени, понял, что поблизости было много пар, занимающихся тем же самым.
Она прижалась к нему всем телом, и он догадался, что она почувствовала его эрекцию. Он был так возбужден, что мог кончить в любую секунду. Ею, казалось, овладело такое же сумасшедшее возбуждение. Он почувствовал, как ее пальцы поспешно расстегивают его брюки. Прохладные руки коснулись горячего пениса. Она освободила его от одежды, а потом, к его удивлению и восторгу, опустилась на колени. Как только ее губы обхватили головку, он, не в силах сдерживаться, кончил ей в рот. Она лихорадочно помогала ему губами и языком.
Когда оргазм прошел, она продолжала целовать его член, пока он не расслабился. Потом она нежно убрала его и встала.
– Это было восхитительно, – прошептала она. – Спасибо.
Это он собирался ее благодарить. Но вместо этого он обнял ее и притянул к себе. Он был так благодарен ей, просто до слез. Он сам не понимал, как была необходима ему сегодня вечером женская ласка. Словно какая-то тень, лежавшая на его жизни, исчезла.
– Я не могу выразить, – начал он, но не мог найти слов, чтобы объяснить, как много это для него значило.
– Тогда не надо, – сказала она. – Я сама знаю. Я чувствовала.
Они пошли к дому, где она жила. У дверей он сказал:
– Может быть, мы…
Но она приложила палец к его губам, заставляя замолчать.
– Иди и возвращайся с победой, – сказала она.
И вошла в дом.
V
В последнее время Дейзи, отправляясь на воскресную службу – что случалось теперь часто, – избегала элитарных церквей Вест-Энда, прихожане которых ее презирали, предпочитая подъезжать на метро и посещать олдгейтский Дом молитвы «Голгофа». Различия вероучений были значительны, но для нее это не имело значения. А пели в Ист-Энде лучше.
Они с Ллойдом приехали по отдельности. В Олдгейте знали, кто она такая, и им нравилось, что вместе с ними на дешевой скамье сидит мятежная аристократка; но слишком большим испытанием для их терпимости было бы, если бы замужняя, но расставшаяся с мужем женщина вошла в их церковь рука об руку со своим любовником. Брат Этель, Билли, говорил: «Иисус не стал осуждать грешницу за измену, но он же велел ей больше не грешить!»
Пока продолжалась служба, она думала о Малыше. Действительно ли он согласен пойти с ней на мировую или это была минутная слабость по пьяному делу? Малыш даже попрощался с Ллойдом за руку. Ведь это должно было означать прощение. Но она твердила себе, что не следует слишком надеяться. Она не знала человека более самовлюбленного, чем Малыш, ни его собственный отец, ни ее братец Грег не шли с ним в сравнение!
После церкви Дейзи часто приходила к Леквизам на воскресный обед, но сегодня она, оставив Ллойда на попечение родных, поспешила распрощаться.
Она вернулась в Вест-Энд и постучала в дверь дома своего мужа на Мэйфэр. Дворецкий проводил ее в утреннюю столовую.
Малыш встретил ее воплем.
– Это что за дрянь? – взревел он и швырнул ей в лицо газету.
Она много раз видела его в этом настроении и не боялась его. Однажды он замахнулся, чтобы ее ударить. Тогда она схватила тяжелый подсвечник и сказала:
– Только посмей, мразь!
Больше это не повторялось.
Она не испугалась, но расстроилась. Он ведь был в таком хорошем расположении духа прошлым вечером. Но, возможно, он еще прислушается к голосу разума?
– Что тебя так рассердило? – спокойно спросила она.
– Да ты взгляни на эту паршивую газетенку!
Она нагнулась и подняла газету. Это была сегодняшняя «Сандей Миррор», популярная малоформатная газетка левых. На первой странице красовалось фото Счастливчика, нового коня Малыша. Заголовок гласил:
КОНЬ СЧАСТЛИВЧИК –
СТОИТ СТОЛЬКО ЖЕ,
СКОЛЬКО 28 ШАХТЕРОВ
Сообщение о бьющем все рекорды приобретении Малыша появилось вчера в прессе, но сегодня «Миррор» выступила со своей скандальной полемической статьей, заявляя, что цена лошади, 8400 фунтов, была ровно такой же, как помноженная на 28 стандартная компенсация в 300 фунтов, которую получали вдовы шахтеров, погибших в результате несчастного случая.
А ведь Фицгерберты создали свое состояние на угольных шахтах.
– Отец в ярости, – сказал Малыш. – Он рассчитывал занять пост министра иностранных дел в послевоенном правительстве. А из-за этой статьи вполне может лишиться шансов!
Дейзи взвилась:
– Малыш, будь так добр, объясни, почему это – моя вина?
– А ты посмотри, кто эту дрянь написал!
Дейзи посмотрела.
«Билли Уильямс, член парламента от Эйбрауэна».
– Дядя твоего дружка! – сказал Малыш.
– Ты полагаешь, что, прежде чем написать какую-нибудь статью, он советуется со мной?
Он потряс пальцем у нее перед носом.
– По каким-то причинам эта семья нас ненавидит!
– Они считают несправедливым, что у тебя столько денег, нажитых на добыче угля, когда сами шахтеры последний хрен без соли доедают. Ты же понимаешь, сейчас война.
– Ты сама живешь на деньги, полученные в наследство, – сказал он. – И что-то я не заметил экономии, приличествующей для военного времени, у тебя на Пиккадилли вчера вечером.
– Ты прав, – сказала она. – Но вчерашняя вечеринка была для военных. А ты отдал целое состояние за лошадь.
– Это мои деньги!
– Но получил ты их на добыче угля.
– Ты провела столько времени в постели с этим ублюдком Уильямсом, что и сама стала чертовой коммунисткой!
– И это еще одна причина для развода. Малыш, ну неужели ты вправду хочешь, чтобы я оставалась твоей женой? Ты ведь можешь найти ту, что действительно тебе подойдет. Для половины всех лондонских девчонок стать виконтессой Эйбрауэнской было бы пределом мечтаний.
– Я не сделаю ничего, что оказалось бы на руку этой чертовой семейке Уильямсов. Кстати, я вчера слышал, что твой дружок метит в члены парламента.
– И из него получится прекрасный парламентарий!
– Ни хрена у него не получится с тобой на хвосте. Его вообще не изберут, он же – чертов социалист. А ты была в партии фашистов!
– Я думала об этом. Я понимаю, что это представляет собой некоторое затруднение…
– Затруднение? Да это – непреодолимое препятствие. Вот посмотришь, как раздуют эту историю газеты! Ты будешь распята, как сегодня – я.
– Я так понимаю, что именно ты напишешь об этом в «Дейли мейл»?
– Мне и не придется, это сделают его противники. Запомни мои слова. Будешь рядом с Ллойдом Уильямсом – у него нет ни единого, самого задрипанного, шанса.
VI
В течение первых пяти дней июня лейтенант Вуди Дьюар со своим взводом воздушных десантников – и еще около тысячи таких же – находился на уединенном аэродроме где-то к северо-востоку от Лондона. Авиационный ангар переоборудовали в огромную спальню с сотнями коек, расположенных длинными рядами. Пока они ждали, для развлечения у них было кино и джазовые пластинки.
Целью их была Нормандия. Союзники с помощью тщательно разработанного плана мероприятий по введению противника в заблуждение пытались создать у германского высшего командования впечатление, что район высадки – в двухстах милях к северо-востоку от Кале. Если немцев удастся обмануть, наступающие войска ждет относительно слабое сопротивление, во всяком случае в первые несколько часов.
Первой волной должен был стать воздушный десант, в середине ночи. Второй волной должны были идти главные силы, 130 тысяч человек на борту флотилии из пяти тысяч судов, – с рассветом они высадятся на побережье Нормандии. К тому времени воздушный десант уже должен будет разрушить укрепленные пункты в глубине района и взять под контроль основные транспортные узлы.
Взвод Вуди должен был захватить мост через реку в маленьком городке с названием Эглиз-де-Сер, в десяти милях от берега. Сделав это, они должны будут удерживать мост, не давая возможности переправиться немецким войскам, которые могут послать на помощь береговым отрядам, – до тех пор, пока к ним не подойдут основные силы союзников. И ни в коем случае нельзя позволить немцам взорвать мост.
Пока они ждали сигнала, Асс Веббер вел бесконечную игру в покер, то выигрывая тысячу долларов, то снова проигрывая. Левша Кэмерон маниакально начищал и смазывал свой легкий полуавтоматический карабин «М-1», модель для десанта, со складным прикладом. Лонни Каллаган и Тони Бонанио, что прежде друг друга терпеть не могли, теперь каждый день вместе ходили в столовую. Проныра Пит Шнайдер наточил купленный в Лондоне боевой нож так, что им можно было бриться. Патрик Тимоти, похожий на Кларка Гейбла (и носивший такие же усы), играл на укулеле одну и ту же мелодию снова и снова, отчего все уже на стенку лезли. Сержант Дефо писал жене длинные письма, потом рвал их и начинал заново. Мак Трулав и Курилка Джо Морган остригли и выбрили друг дружке головы, полагая, что так медикам будет легче в случае травмы головы.
Почти у всех были прозвища. Вуди обнаружил, что его самого прозвали Виски.
Начало операции назначили на четвертое июня, воскресенье, но потом отложили из-за погоды.
Вечером в понедельник, 5 июня, полковник произнес речь.
– Солдаты! – вскричал он. – Сегодня ночью мы начинаем наступление на Францию!
Все одобрительно взревели. Какая ирония, подумал Вуди. Здесь они в тепле и безопасности, но ждут не дождутся, когда попадут туда, прыгнут с парашютом и приземлятся прямо в объятия врага, жаждущего их крови.
Ужин был отменный, на стол выставили все, что было, – отбивные, буженину, курицу, жареную картошку, мороженое. Но Вуди ничего не хотелось. Он лучше других представлял себе, что его ожидает, и не хотел лететь с полным желудком. Он взял кофе и пончик. Кофе был американский, ароматный и с изысканным вкусом, в отличие от ужасной бурды, которую варили англичане, когда у них вообще оказывался кофе.
Он снял ботинки и лег на свою койку. Он думал о Белле Эрнандес, вспоминал ее улыбку одним уголком рта и ее мягкие груди.
Следующим, что он осознал, был звук сигнала.
Мгновение Вуди казалось, что он просыпается после плохого сна, в котором он отправлялся в бой, убивать людей. А потом он понял, что это наяву.
Все надели костюмы парашютистов и собрали свое снаряжение. Его оказалось слишком много. Кое-что было совершенно необходимо: карабин и 150 патронов калибра 7.8 мм; противотанковые гранаты; небольшая бомба, известная как граната Гаммона; сухпаек; таблетки, очищающие воду; аптечка первой помощи с морфином. И другое, без чего можно было обойтись: саперная лопатка, набор для бритья, французский разговорник. Груза было так много, что те, кто поменьше, еле брели к самолетам, выстроенным в ряд в темноте на взлетной полосе.
К месту их должны были доставить самолеты «С-47 Скайтрейн». Вуди, к своему удивлению, обнаружил у самолетов яркую окраску – черно-белые полосы. Пилот их самолета, раздражительный человек со Среднего Запада, которого звали капитан Боннер, сказал:
– Это чтобы нас не сбили наши собственные зенитки, черт бы их побрал.
Перед погрузкой на борт всех взвешивали. У Каллагана и Бонанио были разобранные базуки, упакованные в мешки и свисающие с пояса, добавляя к их весу по восемьдесят фунтов. По мере того как общий вес рос, капитан Боннер злился все больше.
– У вас слишком большой перевес! – рявкнул он на Вуди. – Я не подниму эту дерьмовую лоханку!
– Это не от меня зависит, капитан, – сказал Вуди. – Обратитесь к полковнику.
Сержант Дефо поднялся на борт первым и прошел в переднюю часть самолета, сел рядом с аркой – проходом в кабину экипажа. Он будет прыгать последним. А любому, кто в последнюю секунду испытает нежелание выпрыгнуть в ночь, поможет увесистый пинок Дефо.
Каллагану и Бонанио, кроме прочего груза тащивших еще поясные сумки с базуками, пришлось помогать забраться по ступенькам. Вуди, поскольку был командиром взвода, поднялся в самолет последним. Ему предстояло прыгать первым и первым оказаться на земле.
Внутри самолета, вдоль каждого борта, было по ряду простых металлических сидений. Многим было проблематично пристегнуть ремни поверх всего своего снаряжения, и некоторые не морочили себе этим голову. Закрылась дверь, и взревели двигатели.
Вуди почувствовал радость, хотя и страх тоже. Вопреки здравому смыслу, ему хотелось в бой. К собственному удивлению, он обнаружил, что ему не терпится оказаться на земле, встретиться с противником, начать стрелять. Ему хотелось, чтобы это ожидание скорее закончилось.
Увидит ли он еще когда-нибудь Беллу Эрнандес, подумал он.
Он словно чувствовал напряжение грохотавшего по взлетной полосе самолета. С усилием он набирал скорость. Казалось, он вечно будет громыхать по земле. «Интересно, насколько вообще длинна эта чертова взлетная полоса», – подумал Вуди. Потом наконец они оторвались от земли. Ощущения полета почти не было, и он подумал, что они, должно быть, всего в нескольких футах над землей. Он выглянул. Он сидел в хвосте, за седьмым иллюминатором, рядом с дверью, и еле успел заметить, как пропали внизу подернутые дымкой огни базы. Они поднялись в воздух.
Небо было обложено, но облака слегка светились – быть может, потому, что за ними сияла луна. На краю каждого крыла находился голубой огонек, и Вуди увидел, как его самолет вместе с другими выстроился в гигантскую букву «V».
В кабине стоял такой шум, что нужно было кричать друг другу в ухо, чтобы тебя услышали. Поэтому разговоры скоро прекратились. Все ерзали на жестких сиденьях, тщетно пытаясь устроиться поудобнее. Некоторые закрыли глаза, но Вуди сомневался, что кто-нибудь действительно мог уснуть.
Они летели низко, немногим выше тысячи футов, и временами Вуди замечал тусклый оловянный блеск рек и озер. Один раз он увидел толпу людей, сотни запрокинутых лиц, глядящих на пролетающие над их головами самолеты. Вуди знал, что более тысячи самолетов одновременно летят сейчас над Южной Англией, и понял, что, должно быть, это впечатляющее зрелище. Ему подумалось, что те люди внизу смотрели, как делается история, и он был частью этого процесса.
Через полчала они пролетели над курортными районами Англии и очутились над морем. На миг сквозь разорванные облака выглянула луна, и Вуди увидел корабли. Ему с трудом верилось, что это не игра воображения. Внизу был целый плывущий город. Суда всех размеров шли разорванными рядами, как разнообразные дома формируют улицы города, – их были тысячи, сколько хватало глаз. Но он не успел привлечь внимание товарищей к этому великолепному виду: облака снова скрыли луну, и видение исчезло, точно сон.
Самолеты заложили длинный вираж направо, чтобы достичь Франции западнее места высадки и вдоль береговой линии двигаться на восток, проверяя свое местоположение по наземным ориентирам, добиваясь, чтобы парашютисты выпрыгнули в нужном месте.
Нормандские острова, принадлежащие Британии, хоть и находились ближе к Франции, в конце Французской кампании в 1940 году были оккупированы Германией, и теперь, когда армада летела над островами, немецкие зенитки открыли огонь. На такой небольшой высоте «Скайтрейны» были ужасно уязвимы. Вуди сообразил, что может погибнуть, еще не добравшись до места боя. Ему отчаянно не хотелось умереть так бессмысленно.
Капитан Боннер повел самолет зигзагами, чтобы избежать огня зениток. Вуди был этому рад, но для ребят это имело печальные последствия. Всех начало мутить, в том числе и Вуди. Первым поддался Патрик Тимоти, и его стошнило на пол. От мерзкого запаха остальным стало еще хуже. Следующим не удержался Проныра Пит, потом – сразу несколько человек. Они же наедались до отвала мясом и мороженым, и сейчас все это пошло назад. Вонь стояла страшная, и пол стал отвратительно скользким.
Когда острова остались позади, курс выровнялся. Через несколько минут появился французский берег. Самолет накренился и повернул налево. Второй пилот встал с места и крикнул что-то в ухо сержанту Дефо. Тот повернулся ко взводу и показал десять пальцев. Десять минут до высадки.
Самолет замедлил ход, снизив скорость со ста шестидесяти миль в час до ста – подходящей скорости для прыжков с парашютом.
Внезапно они вошли в зону тумана, такого густого, что не было видно даже голубых огоньков на крыльях. У Вуди сердце пустилось в галоп. Для самолетов, летящих строем, это было очень опасно. Как трагично было бы погибнуть при столкновении самолетов, даже не в бою! Но Боннер ничего не мог поделать, только лететь прямо и ровно и надеяться на лучшее. Любое изменение направления привело бы к катастрофе.
Самолет выскочил из тумана так же внезапно, как попал в него. С обеих сторон шли чудом удержавшие строй другие самолеты.
Почти сразу же открыли огонь зенитки, между самолетами появлялись смертоносные цветы – разрывы снарядов. Вуди знал, что в такой ситуации пилот должен сохранять скорость и лететь прямо к зоне высадки. Но Боннер, невзирая на инструкцию, разомкнул строй. Шум двигателей превратился в громогласный рев. Самолет снова начал вилять. Вот он клюнул носом и попытался набрать скорость. Выглянув в иллюминатор, Вуди увидел, что многие пилоты оказались столь же недисциплинированными. Они не смогли пересилить стремление спасти собственную жизнь.
Над дверью включился красный свет: до выброски четыре минуты.
Вуди был уверен, что команда включила свет раньше, чем следовало, торопясь поскорее сбросить своих парашютистов и убраться от опасности. Но карты были у них, и спорить он не мог.
Он поднялся на ноги.
– Встать! Пристегнуться! – прокричал он. Почти никто из ребят его не слышал, но все знали, что он говорит. Они встали, каждый пристегнул свою вытяжную веревку к проходящему над головой тросу, чтобы его случайно не вынесло за борт раньше времени. Дверь открылась, с ревом ворвался ветер. Самолет все еще летел слишком быстро. Прыгать на такой скорости было неприятно, но главная беда была не в этом. Они приземлятся дальше друг от друга, и Вуди придется намного дольше искать своих ребят на земле. И к цели они подойдут с задержкой. Он начнет выполнять задание позже, чем следует. Чертов Боннер!
Самолет продолжал крениться то на один бок, то на другой, уходя от огня зениток. Ребята пытались удержать равновесие на скользком от блевотины полу.
Вуди выглянул в открытую дверь. Пытаясь набрать скорость, Боннер потерял высоту, и теперь самолет от земли отделяло пять сотен футов – слишком мало. Парашюты не успеют раскрыться, прежде чем люди достигнут земли. Он заколебался, потом махнул сержанту, чтобы тот подошел.
Дефо встал рядом с ним и посмотрел вниз, потом покачал головой. Приложив губы к уху Вуди, он заорал:
– На такой высоте половина ребят себе ноги переломает! Те, что с базуками, – точно убьются!
Вуди принял решение.
– Смотри, чтобы никто не прыгал! – крикнул он Дефо.
Потом он отстегнул свою веревку и пошел вперед, через два ряда своих стоящих солдат, к кабине экипажа.
В кабине было трое. Изо всех сил Вуди крикнул им:
– Набирайте высоту!
– Иди назад и прыгай! – заорал Боннер.
– На этой высоте прыгать никто не будет! – Вуди наклонился вперед и ткнул пальцем в альтиметр, показывающий уже четыреста восемьдесят футов. – Это самоубийство!
– Убирайся из кабины, лейтенант! Это приказ!
Вуди был младше по званию, но стоял на своем.
– Сначала наберите высоту.
– Не прыгнете сейчас – пройдем мимо вашей зоны высадки!
Вуди потерял терпение.
– Да набирай ты высоту, дубина чертова! Поднимай самолет!
Боннер пришел в ярость, но Вуди не двигался с места. Он знал, что пилот не посмеет вернуться домой с полным самолетом десантников. Ему пришлось бы предстать перед трибуналом и уже там объяснять, что произошло. Но для этого слишком много нарушений он сегодня допустил. Боннер с бранью дернул рычаг назад. Нос немедленно поднялся, и самолет начал набирать высоту, теряя скорость.
– Доволен? – рявкнул Боннер.
– Черта с два! – Вуди не собирался уходить и дать возможность Боннеру отменить маневр. – Мы будем прыгать с тысячи!
Боннер перевел двигатели на максимум. Вуди следил за альтиметром. Когда стрелка коснулась тысячи, он пошел в хвост. Протолкался между ребятами, добрался до двери, выглянул, сделал ребятам знак «Все отлично!» поднятыми вверх большими пальцами – и прыгнул.
Парашют раскрылся сразу же. Вуди стремительно падал, пока разворачивался купол, потом падение замедлилось. Через несколько десятков секунд он упал в воду. И пережил миг паники, испугавшись, что Боннер, струсив, сбросил их в море. Но тут его ноги коснулись твердой земли – или, точнее, вязкой грязи, и он понял, что приземлился на залитое водой поле.
Вокруг него опускался парашют. Он выбрался из складок шелка и отстегнул подвесную систему.
Стоя в воде – было по колено, – он огляделся. То ли заливной луг, то ли – что более вероятно – поле, затопленное немцами, чтобы помешать продвижению вражеских войск. Вуди никого не увидел, ни врагов, ни союзников, ни людей, ни животных, – правда, освещение было неважное.
Он взглянул на часы – было три сорок утра, – потом посмотрел на компас и сориентировался.
Затем он вынул из чехла свой карабин и откинул приклад, присоединил магазин на пятнадцать патронов и щелкнул затвором, чтобы дослать патрон в патронник. И наконец перевел предохранитель в безопасное положение.
Сунув руку в карман, он вынул маленький металлический предмет, похожий на детскую игрушку. При нажатии тот издавал отчетливый щелкающий звук. Им всем раздали такие, чтобы они могли узнавать друг друга в темноте, не выдавая английский пароль.
Приготовившись идти, он снова огляделся.
Эксперимента ради он дважды нажал на кнопку. Через секунду прямо впереди раздалась ответная серия щелчков.
Он зачавкал по воде. Запахло рвотой.
– Кто здесь? – тихо окликнул он.
– Патрик Тимоти.
– Лейтенант Дьюар. За мной.
Тимоти прыгал из самолета вторым, и Вуди прикинул, что, если будет двигаться в том же направлении, у него есть неплохие шансы найти остальных.
Метров через пятьдесят он наткнулся на уже встретившихся Мака и Курилку Джо.
Они выбрались из воды на узкую дорогу и нашли первых своих пострадавших. Для Лонни и Тони, прыгавших с базуками в пристегнутых к поясу сумках, посадка оказалась слишком жесткой.
– Мне кажется, Лонни мертв, – сказал Тони. Вуди проверил – он оказался прав. Лонни не дышал. По его виду было похоже, что у него сломана шея. Сам Тони двигаться не мог – он сломал ногу. Вуди вколол Тони дозу морфия, потом того стащили с дороги на следующее поле. Придется ему ждать санитаров.
Вуди велел Маку и Курилке Джо спрятать тело Лонни – оно могло навести немцев на Тони.
Он старался рассмотреть местность вокруг, пытаясь узнать что-нибудь соотносящееся с его картой. Это казалось невозможным, особенно в темноте. Как он поведет ребят к цели, если даже не знает, куда они попали? Лишь в одном он имел основания быть уверенным: что приземлились они не там, где должны были.
Тут он услышал странный шум, а в следующий миг увидел свет.
Вуди сделал остальным знак пригнуться.
Парашютистам включать фонари не следовало, а у французов был приказ о затемнении, поэтому приближающийся к ним наверняка был немецким солдатом.
В тусклом полусвете Вуди увидел велосипед.
Он встал и прицелился. Он собирался немедленно застрелить велосипедиста, но не мог себя заставить это сделать. Вместо этого он крикнул:
– Стой! Arretez!
Велосипедист остановился.
– Привет, лейтенант, – сказал он, и Вуди узнал голос Асса Веббера.
– Где ты взял велосипед? – изумленно спросил Вуди, опуская оружие.
– На ферме, у дома, – лаконично ответил Асс.
Вуди повел группу в ту сторону, откуда приехал Асс, прикинув, что скорее всего остальные должны быть именно в этом направлении. Он обеспокоенно выискивал черты местности, которые могли совпасть с отмеченными на карте, но было слишком темно. Он почувствовал себя никчемным и бестолковым. Но он офицер. И принимать решения должен он.
По дороге он подобрал еще солдат своего взвода. Потом они подошли к ветряной мельнице. Вуди решил, что больше блуждать нельзя, подошел к дому мельника и забарабанил в дверь.
Высоко наверху открылось окно, и мужской голос по-французски спросил:
– Кто там?
– Американцы, – ответил Вуди. – Да здравствует Франция!
– Чего вы хотите?
– Освободить вас, – сказал Вуди. – Но сначала помогите нам сориентироваться по карте.
Мельник рассмеялся и сказал:
– Сейчас спущусь!
Через минуту Вуди сидел на кухне, разложив под яркой лампой карту. Мельник показал ему их местоположение. Все было не так плохо, как боялся Вуди. Несмотря на страхи капитана Боннера, они оказались лишь в четырех милях на северо-восток от Эглиз-де-Сер. Мельник начертил на карте наилучший маршрут.
В кухню прошмыгнула в ночной рубашке девочка лет тринадцати.
– Мама говорит, вы американцы? – спросила она Вуди.
– Так и есть, мадемуазель, – ответил он.
– А вы знаете Глэдис Энджелус?
Вуди рассмеялся.
– Вообще-то я встречался с ней однажды в квартире у отца моего приятеля.
– А она на самом деле такая красивая?
– Еще красивее, чем в фильмах.
– Я знала!
Мельник предложил ему вина.
– Нет, спасибо, – ответил Вуди. – Может быть, после победы…
Мельник поцеловал его в обе щеки.
Вуди вернулся к ребятам и повел свой взвод по направлению к Эглиз-де-Сер. Считая его, их было девятеро – из первоначальных восемнадцати. Двоих они уже потеряли: Лонни погиб, а Тони сломал ногу. Еще семеро пока не нашлись. У Вуди был приказ не тратить много времени на поиски всех. Как только у него наберется людей достаточно для выполнения задания, надо идти к объекту.
Впрочем, один из недостающих семи очень скоро появился. Проныра Пит вылез из придорожной канавы и подошел к ним, небрежно бросив: «Привет честной компании!» – словно ничего обычнее быть не могло.
– Ты что там делал? – спросил Вуди.
– Я думал, немцы, – сказал Пит. – И спрятался.
Вуди заметил в канаве бледный отсвет парашютного шелка. Должно быть, Пит прятался там с самого приземления. Он явно перетрусил и залег, свернувшись калачиком. Но Вуди сделал вид, что поверил его словам.
Кого Вуди действительно очень хотел отыскать, так это сержанта Дефо. Это был опытный солдат, и Вуди очень на него рассчитывал. Но того нигде не было видно.
Когда они приблизились к перекрестку, послышались голоса. Вуди услышал и звук работающего вхолостую двигателя. Разговаривали двое или трое. Он приказал всем пригнуться, и дальше взвод двинулся на четвереньках.
Он увидел впереди остановившегося мотоциклиста, разговаривающего с двумя пешими. Все трое были в форме. Они говорили по-немецки. У перекрестка стояло строение – небольшой трактир или пекарня.
Вуди решил подождать – может, они уйдут. Его взводу надо было двигаться тихо и незаметно как можно дольше.
Через пять минут у него кончилось терпение. Он обернулся.
– Патрик Тимоти! – шепотом позвал он.
Кто-то из ребят передал дальше:
– Пат-Заблевыш! Тебя Виски зовет!
Тимоти пробрался вперед. От него все еще пахло рвотой, и прозвище у него теперь было соответствующее.
Вуди видел, как Тимоти играет в бейсбол, и знал, что бросок у него сильный и точный.
– Сними гранатой мотоциклиста, – сказал он.
Тимоти достал из ранца гранату и, выдернув чеку, метнул.
Впереди звякнуло.
– Что это? – спросил один из немцев. И тут граната взорвалась.
Раздалось два взрыва. С первым взрывом немцы повалились на землю. А второй – это взорвался бак мотоцикла, и от плеснувшего пламени люди загорелись, распространяя вонь горящей плоти.
– Всем оставаться на местах! – крикнул Вуди своему взводу. Он следил за домом. Был ли там кто-нибудь? В течение пяти минут никто не открыл ни дверь, ни окно. Либо там пусто, либо оккупанты попрятались под кровати.
Вуди поднялся и дал знак своему взводу двигаться дальше. Он странно себя чувствовал, переступая через тела немцев, какой-то суеверный ужас. Это он велел их убить – людей, у которых были матери и отцы, жены или девушки, а может быть, сыновья и дочери. А теперь каждый превратился в гадкое месиво из крови и обгоревшего мяса. Вуди следовало торжествовать. Это была его первая встреча с врагом, и он победил. Но его лишь подташнивало.
За перекрестком он задал быстрый темп движения, приказав не болтать и не курить. Чтобы поддержать силы, он съел плитку шоколада из сухого пайка – шоколад слегка напоминал строительную мастику, в которую добавили сахар.
Через полчаса он услышал звук приближающегося автомобиля и скомандовал всем спрятаться в поле. Машина ехала быстро, с включенными фарами. Скорее всего, это были немцы, хотя у союзников тоже были джипы, доставляемые вместе с противотанковыми и другими пушками на грузовых планерах. Вуди залег под изгородью и наблюдал за движением автомобиля.
Машина двигалась слишком быстро, чтобы можно было ее рассмотреть. Не приказать ли взводу стрелять, подумал Вуди. Но взвесив все, решил, что будет лучше, если они сосредоточатся на выполнении своей задачи.
Они прошли через три деревушки, которые Вуди смог найти на карте. Время от времени лаяли собаки, но никто не выходил выяснить, кто они такие. Несомненно, при оккупации французы научились не лезть не в свое дело. Было жутковато вот так, крадучись во мраке, пробираться по чужеземным дорогам, вооруженными до зубов, мимо темных домов, где люди спали, не думая о гибельной огневой мощи снаружи.
Наконец они дошли до пригородов Эглиз-де-Сер. Вуди разрешил короткий привал. Они вошли в небольшую рощу и сели на землю. Глотнули из фляжек и поели сухой паек. Курить Вуди еще не разрешал: огонек сигареты заметен на удивительно большом расстоянии.
Судя по карте, дорога, которой они шли, должна привести их прямо к мосту. Достоверной информации, как мост охраняется, не было. Но раз союзники считали его важным, то он предположил, что немцы тоже так считают, следовательно, наличие охраны было вполне вероятно. Но охрана могла быть любой – от одного человека с винтовкой до целого взвода. Вуди не мог строить план захвата, пока не увидит объект.
Через десять минут он повел их дальше. Теперь ребят не требовалось одергивать, чтобы молчали: они чувствовали опасность и тихо ступали по улице, минуя дома, церкви и магазины, держась обочины, вглядываясь в ночной мрак, вздрагивая от каждого звука. Когда из открытого окна спальни раздался кашель, Вуди чуть не выпалил из карабина.
Эглиз-де-Сер выглядел скорее большой деревней, чем городком, и Вуди увидел серебряный блеск реки раньше, чем ожидал. Он поднял руку, давая сигнал остановиться. Главная улица плавно спускалась с холма к мосту, давая хороший обзор. Река была шириной метров тридцать, и мост представлял собой один выгнутый пролет. Должно быть, это старая конструкция, подумал он, ведь мост был так узок, что две машины уже не разъехались бы.
Плохой новостью было то, что с каждой стороны моста было по доту – два бетонных колпака с горизонтальными бойницами. Между дотами мост патрулировали двое часовых. Сейчас они стояли по обоим концам моста. Ближний говорил что-то через амбразуру, по-видимому, болтал с кем-то внутри. Потом оба часовых вышли на середину моста и встали, глядя через ограждение на текущую внизу черную воду. Они не казались особенно напряженными, и Вуди сделал вывод, что они еще не знают о том, что наступление началось. С другой стороны, они не расслаблялись. Не спали, не сидели, а с некоторым вниманием смотрели по сторонам.
Сколько человек было внутри и как они были вооружены, Вуди определить не мог. Что там у бойниц – пулеметы или только винтовки? Это имело большое значение.
Вуди пожалел, что у него нет боевого опыта. Что ему следовало делать в этой ситуации? Он подумал, что таких, как он, должно быть, тысячи – новоиспеченных младших офицеров, которым приходилось принимать решения в зависимости от обстановки. Как жаль, что здесь нет сержанта Дефо.
Простой способ нейтрализовать дот – подобраться и бросить гранату в одну из бойниц. Толковый солдат, наверное, мог подкрасться к ближнему доту незамеченным. Но Вуди было необходимо обезвредить оба дота одновременно, иначе нападение на один предупредит тех, кто находится во втором.
Как ему добраться до дальнего сооружения, чтобы его не увидели часовые?
Он чувствовал, что его ребята начинают волноваться. Им не хотелось думать, что их командир может не знать, как поступить.
– Проныра Пит, – сказал он, – ты подберешься к ближнему доту и бросишь в бойницу гранату.
У Пита, похоже, душа ушла в пятки, но он ответил:
– Да, сэр!
Потом Вуди подозвал двух лучших стрелков взвода.
– Курилка Джо и Мак, – сказал он. – Выберите каждый себе часового. И как только Пит бросит гранату – вы их снимете.
Оба кивнули и взяли оружие поудобнее.
Раз Дефо нет, Вуди решил сделать своим заместителем Асса Веббера. Назвал еще четверых и сказал:
– Пойдете с Ассом. Как только начнется стрельба, бегите что есть сил и атакуйте дот на той стороне. Будете двигаться достаточно быстро – застанете их врасплох.
– Да, сэр, – сказал Асс. – Эти суки и не поймут, кто на них напал.
Вуди понял, что за угрожающим видом Асс прячет страх.
– Все, кто не в группе Асса, идут со мной к ближнему доту.
Вуди чувствовал себя паршиво: он посылал Асса и идущих с ним ребят на более опасное задание, себе выбрав относительно безопасный ближний дот; но ему в голову крепко вбили, что офицер не должен без необходимости подвергать риску свою жизнь, ведь его люди могут остаться без руководства.
Они направились к мосту, во главе шел Пит. Это был рискованный момент. Десять человек, идущих по улице, не могли долго оставаться незамеченными даже ночью. Любой, внимательно посмотрев в их направлении, мог заметить движение.
Если тревога поднимется слишком скоро, Проныра Пит может не успеть добраться до «колпака», а кроме того, взвод потеряет преимущество внезапности.
Идти пришлось долго.
Дойдя до угла, Пит остановился. Вуди понял: он ждет, когда ближний часовой оставит свой пост возле дота и направится к середине моста.
Двое стрелков нашли себе позицию и там устроились.
Вуди опустился на одно колено и сделал знак остальным следовать его примеру. Все следили за часовым.
Тот глубоко затянулся сигаретой, бросил на землю, наступил, чтобы загасить, и выдохнул длинный клуб дыма. Потом он выпрямился, поправил на плече ремень винтовки и направился к середине моста.
Часовой на дальней стороне – тоже.
Пит пробежал вдоль следующего дома – и улица кончилась. Он, приникая к земле, метнулся через дорогу. Добрался до дота и поднялся.
Никто его не заметил. Часовые все еще шли навстречу друг другу.
Пит достал гранату и выдернул чеку. Подождал несколько секунд. Вуди догадался – он не хочет, чтобы у тех, кто внутри, осталось время выбросить гранату обратно.
Пит, дотянувшись рукой за изгиб стены дота, аккуратно забросил гранату внутрь.
Коротко взлаяли карабины Джо и Мака. Ближний часовой упал, но дальний остался невредим. К его чести, он не повернулся и не бросился бежать, но мужественно сорвал с плеча винтовку и опустился на одно колено. Однако он двигался слишком медленно: снова прозвучали карабины, почти одновременно, и он упал, не выстрелив.
Тут с приглушенным звуком взорвалась граната Пита.
Вуди уже бежал изо всех сил, ребята не отставали. Через несколько секунд он был у моста.
У дота была низкая деревянная дверь. Вуди распахнул ее и шагнул внутрь. На полу лежали три мертвых человека в немецкой форме.
Он подошел к бойнице и выглянул наружу. Асс и четверо его ребят мчались по короткому мосту, на бегу стреляя по дальнему доту. Мост был всего метров тридцать – но это оказалось в два раза длиннее, чем нужно. Когда они были на середине, затрещал пулемет. Американцы оказались в ловушке – в узком коридоре без укрытия. Пулемет бешено строчил, и в считаные секунды все пятеро упали. Пулемет еще несколько секунд продолжал по ним стрелять, чтобы убить их наверняка – а заодно и двоих немецких часовых.
Когда стрельба прекратилась, все лежали неподвижно.
Наступила тишина.
– О боже всемогущий, – сказал рядом с Вуди Левша Кэмерон.
Вуди чуть не плакал. Он обрек на смерть десять человек, пятерых американцев и пятерых немцев, и все же не смог выполнить задачу. Противник по-прежнему удерживал дальний конец моста и мог помешать союзным войскам его перейти.
У Вуди осталось четыре человека. Если они предпримут новую попытку и вместе побегут по мосту, их перебьют. Нужен другой план.
Он изучал предмостный ландшафт. Что же им делать? Как жаль, что у них нет танка.
Действовать надо быстро. Где-нибудь в городе вполне могут быть немцы. Стрельба могла их встревожить. Тогда реакция не заставит себя ждать. Он сможет с ними справиться – если у него будут оба дота. А иначе дело плохо.
Если его ребята не смогут перейти мост, в отчаянии думал он, то, может быть, получится переплыть реку? Он решил быстро взглянуть на берег.
– Мак и Курилка Джо, – сказал он. – Постреляйте по второму доту. Попробуйте попасть через бойницу. Отвлеките их, а я осмотрюсь вокруг.
Карабины открыли огонь, а он выглянул из дота.
Он смог осмотреть берег вверх по течению, используя дот как укрытие. Потом ему пришлось перебежать через дорогу, чтобы осмотреть другую сторону. Выстрелов противника не последовало.
Берег реки не был забран в камень. Вместо этого к воде спускался земляной склон. На том берегу, кажется, было так же, хотя было плохо видно, чтобы сказать наверняка. Хороший пловец мог переплыть. С вражеской позиции под аркой моста его будет нелегко заметить. Потом он сможет на том берегу повторить сделанное Пронырой Питом, забросить в дот гранату.
Глядя на конструкцию моста, он придумал способ получше. Ниже уровня ограды был каменный парапет шириной сантиметров тридцать. Человек со стальными нервами мог проползти, оставаясь все время незаметным.
Вуди вернулся в захваченный ими дот. Самым маленьким был Левша Кэмерон. К тому же парень он был боевой, не робкого десятка.
– Левша, – сказал Вуди. – Там с внешней стороны моста, по всей его длине, под оградой идет выступ – может быть, для рабочих, ремонтирующих мост. Надо, чтобы ты перебрался по нему и бросил гранату во второй дот.
– Не вопрос, – сказал Левша.
Это был мужественный ответ, особенно от того, кто только что видел, как погибли пять его товарищей.
Вуди повернулся к Маку и Курилке Джо и сказал:
– Прикрывайте его.
Они начали стрелять.
– А что, если я упаду? – спросил Левша.
– Ничего страшного, – сказал Вуди. – До воды всего метров пять-шесть.
– Ладно, – сказал Левша. Он направился к двери. – Только я не умею плавать, – сказал он. И вышел.
Вуди увидел, как Левша метнулся через дорогу. Там он взглянул через ограждение, потом сел верхом, соскользнул за него – и скрылся с глаз.
– Порядок, – сказал Вуди остальным. – Прекратить огонь. Он пошел.
Все стали смотреть на мост. Никакого движения не наблюдалось. Вуди заметил, что начинает светать: город был виден более отчетливо. Но никто из жителей не показывался, – видно, наученные горьким опытом. Может быть, на какой-нибудь соседней улице уже готовятся их атаковать немецкие войска, но слышно ничего не было. Он заметил, что ожидает, не раздастся ли плеск, опасаясь, чтобы Левша не свалился в реку.
К мосту, жизнерадостно помахивая хвостом-колечком, трусцой подбежала собака, дворняга средних размеров. Она с любопытством обнюхала мертвых, потом целеустремленно двинулась вперед, словно где-то там ее ждала неотложная встреча. Вуди наблюдал, как она пробежала мимо дальнего дота и продолжила свой путь по той стороне города.
Рассвет означал, что на берегу сейчас высаживаются основные силы. Говорили, что это будет крупнейшая морская десантная операция в мировой истории. Он подумал о том, какое сопротивление их ждет. Никого нет уязвимее, чем пехотинцы, нагруженные оружием и боеприпасами, когда они шлепают по мелководью, на ровном берегу представляя собой идеальную мишень для залегших в дюнах стрелков. Вуди почувствовал радость за свой бетонный дот.
Левша полз долго. Может, он упал в воду беззвучно? Или случилось что-нибудь еще?
Наконец Вуди его увидел – тонкая фигурка в форме цвета хаки переползла через ограждение моста в самом его конце. Вуди затаил дыхание. Левша упал на колени, подполз к доту и встал, прижимаясь спиной к округлой бетонной стенке. Левой рукой он достал гранату. Выдернул чеку, подождал пару секунд и, шагнув к бойнице, бросил гранату внутрь.
Вуди услышал грохот взрыва и увидел вспышку ударившего в бойницу света. Левша с победоносным видом поднял руки над головой.
– Давай в укрытие, засранец! – пробормотал Вуди, хоть Левша и не мог его услышать. В каком-нибудь из соседних домов вполне мог прятаться немецкий солдат, ожидающий возможности отомстить за смерть друзей.
Но выстрела не последовало, после короткого победного танца Левша вошел в дот, и Вуди с облегчением перевел дух.
Однако полной безопасности еще не было. Сейчас пара дюжин немцев еще могла внезапной атакой отбить мост. Тогда все, что они сделали, оказалось бы напрасным.
Вуди заставил себя еще минуту подождать, чтобы посмотреть, не покажется ли противник. Однако движения не было. Начинало казаться, что в Эглиз-де-Сер, кроме охраны моста, больше не было немцев: наверное, смену присылали через двенадцать часов из казарм в нескольких милях отсюда.
– Курилка Джо, – сказал Вуди. – Надо избавиться от тел немцев. Бросьте их в реку.
Вдвоем ребята вытащили из дота тела троих караульных и сбросили в реку, потом сделали то же с обоими часовыми.
– Пит и Мак, – сказал Вуди. – Идите во второй дот, будете с Левшой. И смотрите, оставайтесь начеку все трое. Мы перебили еще не всех немцев во Франции. Увидите приближающиеся войска противника – никаких колебаний, никаких переговоров, просто стреляйте.
Еще двое вышли из дота и быстро пошли через мост.
Теперь в дальнем доте было три американца. Если немцы попытаются отбить мост – теперь им будет не так-то легко это сделать, тем более что становилось все светлее.
Тут Вуди сообразил, что, увидев на мосту убитых американцев, противник поймет, что доты у них отбили, и американцам не удастся использовать эффект неожиданности.
Это означало, что от тел американцев нужно было тоже избавиться.
Он сказал остальным о своем намерении, потом вышел из дота.
Утренний воздух был свежим и чистым.
Вуди вышел на середину моста.
Он пощупал пульс у каждого погибшего, но сомнений не было: все были мертвы.
Одного за другим он поднял своих товарищей и перекинул через ограждение.
Последним был Асс Веббер. Когда он упал в воду, Вуди произнес:
– Покойтесь с миром, друзья!
С минуту он постоял, опустив голову и закрыв глаза.
Когда он обернулся, чтобы возвращаться в дот, то увидел, что восходит солнце.
VII
Стратеги союзных держав очень опасались, что немцы быстро произведут перегруппировку войск в Нормандии, а затем проведут мощное контрнаступление и сбросят союзные войска в море, как это было при Дюнкеркской катастрофе.
Одним из прилагавших усилия, чтобы это не случилось, был Ллойд Уильямс.
Прежняя его работа, помощь бежавшим пленным вернуться домой, после высадки союзников во Франции не имела большого значения, и теперь он работал во Французском Сопротивлении.
В конце мая радио Би-би-си передало зашифрованные сообщения, запустившие в оккупированной немцами части Франции кампанию саботажа. В первые несколько дней июня были перерезаны сотни телефонных линий, в основном – в труднодоступных местах. На складах горючего происходили возгорания, дороги перекрывали упавшие деревья, прокалывались шины.
Ллойд помогал железнодорожникам, среди которых было много коммунистов. Не один год их хитроумная подрывная работа приводила нацистов в бешенство. Поезда с немецкими войсками непонятным образом сворачивали на глухие боковые пути и оказывались за много миль от пункта назначения. Беспричинно ломались двигатели, вагоны сходили с рельсов. Дела обстояли так плохо, что захватчики привезли железнодорожников из Германии. Но развал становился все значительней. Весной 1944 года французы стали разрушать саму железнодорожную сеть. Они взрывали рельсовые пути и выводили из строя тяжелые подъемные краны, с помощью которых убирали потерпевшие крушение поезда.
Нацисты не стали с этим мириться. Сотни железнодорожников были казнены, тысячи – отправлены в лагеря. Но саботаж нарастал, и ко дню наступления в Нормандии железнодорожное движение в некоторых районах Франции было парализовано.
Сейчас, на следующий день после начала наступления, Ллойд лежал на верхушке насыпи у главной железнодорожной линии на Руан, столицу Нормандии, в месте, где рельсы уходили в тоннель. Со своей выигрышной позиции он видел приближающиеся поезда за милю.
С Ллойдом было еще двое, с прозвищами Легионер и Сигара. Легионер был местным лидером Сопротивления. Сигара был железнодорожником. Ллойд принес динамит. Главной функцией Англии во Французском Сопротивлении были поставки оружия.
Они лежали втроем, полускрытые высокой травой, усыпанной цветами. В такое местечко надо приходить с девушкой в солнечный день вроде сегодняшнего, подумал Ллойд. Дейзи бы здесь понравилось.
Вдалеке появился поезд. По мере его приближения Сигара внимательно всматривался. Ему было около шестидесяти, он был маленький, жилистый, с морщинистым лицом много курящего человека. Когда поезд еще был в четверти мили от них, он отрицательно покачал головой. Это был не тот поезд, который они ждали. Локомотив промчался мимо, выпуская клубы дыма, и въехал в тоннель. Он тянул четыре пассажирских вагона, в которых было полно народу – и гражданские, и в форме. Но у Ллойда были планы на более важную дичь.
Легионер взглянул на часы. У него была смуглая кожа и черные усы, и Ллойд подозревал, что в роду у него были североафриканцы. Сейчас Легионер нервничал. Они здесь были как на ладони – на открытом месте, при свете дня. Чем дольше они здесь находятся, тем больше вероятность, что их заметят.
– Сколько еще? – обеспокоенно спросил он.
Сигара пожал плечами.
– Посмотрим.
Ллойд по-французски сказал:
– Можешь идти, если хочешь. Все же готово.
Легионер не ответил. Он не собирался пропустить такое событие. Для поддержания своей репутации и авторитета ему нужно было иметь возможность сказать: «Я был там».
Сигара напряженно вгляделся в даль, кожа вокруг глаз пошла морщинами, когда он сощурился.
– Ну… – сказал он уклончиво. Потом привстал на колени.
Ллойд едва смог заметить поезд, куда там разглядеть, тот он или нет, но Сигара оживился. Двигался поезд намного быстрее, чем предыдущий, это Ллойд заметил. Когда он приблизился, Ллойд увидел, что он еще и длиннее: дюжины две вагонов, а то и больше, подумал он.
– Вот он, – сказал Сигара.
Пульс у Ллойда зачастил. Если Сигара прав, то это был поезд для транспортировки немецких войск, и он вез более тысячи человек, солдат и офицеров, в Нормандию, на поля сражений. Может быть, за этим поездом последует еще много других таких поездов… И делом Ллойда было проследить, чтобы ни этот, ни другие через тоннель не прошли.
Потом он увидел кое-что еще. За поездом следовал самолет. На его глазах самолет поравнялся с поездом и стал снижаться.
Самолет был английский.
Ллойд узнал «Хоукер Тайфун», носивший прозвище «тиффи» – одноместный истребитель-бомбардировщик. «Тиффи» часто отправляли далеко за линию фронта с опасным заданием – наносить удары по вражеским коммуникациям. Самолетом управляет смелый человек, подумал Ллойд.
Но это не вязалось с планом Ллойда. Ему совершенно не улыбалось, чтобы поезд был уничтожен до того, как войдет в тоннель.
– Черт, – сказал он.
«Тиффи» выпустил по вагонам пулеметную очередь.
– А это еще что? – сказал Легионер.
– Чтоб я сдох, если знаю, – пробормотал по-английски Ллойд.
Теперь он разглядел, что паровоз тащил вперемежку и пассажирские вагоны, и вагоны для скота, – однако в них тоже, скорее всего, везли людей.
Самолет, идя на более высокой скорости, чем поезд, обстрелял вагоны. У него было четыре 20-миллиметровых пулемета с ленточным питанием, и ужасный звук их выстрелов заглушал даже рев самолетного двигателя и энергичное пыхтение поезда. Ллойд не мог не чувствовать жалости к угодившим в ловушку солдатам, у которых не было возможности укрыться от смертельного града пуль. Странно, что пилот не стреляет ракетами, подумал Ллойд, они очень эффективны против поездов и автомобилей, хоть ими трудно точно стрелять. Может быть, он уже использовал их раньше.
Кое-кто из немцев мужественно высовывался из окон и стрелял по самолету из пистолетов и винтовок, но безуспешно.
Но теперь Ллойд увидел легкую противовоздушную зенитную установку, размещенную на платформе сразу за паровозом. Двое артиллеристов поспешно готовили к бою большую пушку. Она развернулась на своем основании, и дуло поднялось, целясь в английский самолет.
Пилот, похоже, не заметил этого, так как продолжал следовать прежним курсом, и его пули решетили крыши вагонов, над которыми он летел.
Большая пушка выстрелила – и промахнулась.
Интересно, подумал Ллойд, не знаком ли он с пилотом. На службе в действующей армии Великобритании никогда не было одновременно больше пяти тысяч летчиков. И очень многие из них бывали на вечеринках Дейзи. Ллойд вспомнил Хьюберта Сент-Джона, блестящего выпускника Кембриджа, с которым несколько недель назад они вспоминали студенческие дни; Денниса Чосера, индейца с Тринидада, – тот горько жаловался на безвкусную английскую еду, особенно ему надоело картофельное пюре, которое, казалось, давали при каждом приеме пищи; и Брайана Мэнтела, дружелюбного австралийца, которого он переводил через Пиренеи в последний свой переход. Этот храбрец в «тиффи» вполне мог оказаться знакомым Ллойда.
Противовоздушное орудие снова выстрелило, и снова мимо.
Либо пилот до сих пор не увидел пушки, либо был уверен, что она не сможет в него попасть, потому что не предпринимал никаких действий, чтобы уклониться от выстрелов, но продолжал идти на опасно низкой высоте и стрелять по вагонам с войсками.
Паровозу оставалось всего несколько секунд до тоннеля, когда в самолет попали.
Двигатель самолета загорелся, заклубился черный дым. Пилот отвернул от железной дороги, но – слишком поздно.
Поезд въехал в тоннель, вагоны промчались мимо того места, где находился Ллойд. Он увидел, что каждый вагон был битком – десятки, сотни немецких солдат.
«Тиффи» летел прямиком на Ллойда. На миг ему показалось, что самолет упадет точно туда, где он лежит. Он уже и так был распластан на земле, но сейчас, как дурак, закрыл руками голову, словно это могло его спасти.
«Тиффи» с ревом промчался метрах в тридцати над ним.
Потом Легионер нажал на кнопку детонатора.
Внутри тоннеля раздался звук, подобный грому, когда взорвались пути, затем – ужасный скрежет сминаемой стали, когда поезд сошел с рельсов.
Сначала вагоны, полные солдат, продолжали проноситься мимо, но секунды спустя их ход замедлился. Концы двух соседних вагонов перевернутой буквой V поднялись в воздух. Ллойд услышал, как кричат в вагонах люди. Все вагоны скатывались с рельсов и рассыпались, как выпавшие из коробки спички, вокруг темного отверстия – входа в тоннель. Железо сминалось, как бумага, а битое стекло дождем посыпалось на троих подрывников, наблюдавших за происходящим с гребня насыпи. Им грозила опасность погибнуть от собственного взрыва, и без единого слова они вскочили и бросились бежать.
К тому времени как они достигли безопасного места, все закончилось. Из тоннеля валили клубы дыма: если бы, что маловероятно, кто-то выжил в катастрофе, сейчас они сгорели.
План Ллойда удался. Он не только убил сотни вражеских солдат и вызвал крушение поезда, но и перегородил главную железную дорогу. Чтобы ликвидировать последствия катастрофы в тоннеле, требовались недели. Теперь из-за него немцам будет намного сложнее посылать подкрепление своим войскам в Нормандию.
Он почувствовал ужас.
Он видел смерть и разрушения в Испании, но ничего подобного там не было. И устроил это он.
Раздался еще один удар, и, взглянув в том направлении, он увидел, что «тиффи» упал на землю. Он горел, но фюзеляж не разбит. Возможно, пилот все еще жив.
Он побежал к самолету, Сигара и Легионер – за ним.
Сбитый самолет лежал на брюхе. Одно крыло разломилось пополам. От единственного двигателя шел дым. Плексиглас кабины был черным от копоти, и пилота Ллойд не видел.
Он шагнул на крыло и отжал замок «фонаря» кабины. Сигара сделал то же самое с другой стороны. Вместе они сдвинули крышку.
Пилот был без сознания. На нем был шлем и летные очки, нос и рот закрывала кислородная маска. Ллойд не мог определить, знаком ему этот человек или нет.
Он подумал про кислородный баллон: где он и не взорвется ли?
Легионеру пришла в голову та же мысль.
– Надо его отсюда вытащить, пока самолет не взорвался, – сказал он.
Ллойд полез внутрь и отстегнул ремень безопасности. Потом он сунул руки пилоту под плечи и потянул. Тело было совершенно обмякшее. Определить характер повреждений было невозможно. Ллойд был даже не уверен, что парень вообще жив.
Он вытащил пилота из кабины, потом положил себе на плечо, как делают пожарные, и отнес на безопасное расстояние от горящих обломков. Как можно осторожнее он уложил парня на землю лицом вверх.
Он услышал шум, нечто среднее между свистом и шипением, и, обернувшись, увидел, что весь самолет объят пламенем.
Он склонился над пилотом и бережно снял очки и кислородную маску, открывая лицо, оказавшееся до ужаса знакомым.
Пилотом был Малыш Фицгерберт.
И он дышал.
Ллойд вытер кровь с губ и носа Малыша.
Тот открыл глаза. Сначала взгляд казался бессмысленным. Потом, в следующую минуту, выражение его лица изменилось, и он произнес:
– Ты!
– Мы взорвали поезд, – сказал Ллойд.
У Малыша, по-видимому, могли двигаться только губы и глаза.
– Как тесен мир, – сказал он.
– Это точно.
– Кто это? – спросил Сигара.
Ллойд заколебался, но потом ответил:
– Мой брат.
– О господи.
Малыш закрыл глаза.
Ллойд сказал Легионеру:
– Надо привести врача.
Легионер покачал головой:
– Мы должны выбираться отсюда. Через несколько минут здесь появятся немцы – осматривать место крушения.
Ллойд понимал, что он прав.
– Нам придется взять его с собой.
Малыш открыл глаза и позвал:
– Уильямс.
– Что, Малыш?
Тот, кажется, усмехнулся.
– Можешь теперь жениться на этой сучке, – сказал он.
И умер.
VIII
Дейзи заплакала, когда узнала. Малыш был мерзавцем, плохо с ней обращался, но когда-то она его любила, и в сексе он многому ее научил. Ей было жаль, что его убили.
Теперь виконтом и наследником титула стал его брат Энди. Жена Энди, Мэй, стала виконтессой; а имя Дейзи, согласно изощренным аристократическим правилам, звучало теперь как «вдовствующая виконтесса Эйбрауэнская» – пока она не выйдет замуж за Ллойда, что освободит ее и сделает простой миссис Уильямс.
Однако до этого было далеко, даже сейчас. За лето надежды на быстрое окончание войны обратились в ничто. План немецких офицеров убить Гитлера двадцатого июля провалился. Немецкая армия на восточном фронте отступала полным ходом, а союзные войска в августе заняли Париж, но Гитлер был намерен сражаться до ужасного конца. Дейзи понятия не имела, когда увидит Ллойда, не говоря уж о том, чтобы выйти за него замуж.
Как-то в сентябре, приехав в Олдгейт, чтобы провести вечер среды у Эт Леквиз, Дейзи была встречена торжествующим возгласом.
– У нас великолепная новость! – объявила Этель, как только Дейзи вошла на кухню. – Ллойд избран потенциальным кандидатом в парламент от Хокстона!
На кухне сидела сестра Ллойда Милли с детьми, Ленни и Пэмми.
– Правда, замечательно? – сказала она. – Готова спорить, что он станет премьер-министром!
– Да… – сказала Дейзи и тяжело села.
– Но ты этому не рада, как я вижу, – сказала Этель. – Как сказала бы моя подруга Милдред, тебя словно холодной водой окатили. В чем дело?
– Да в том, что, если я стану его женой, ему это помешает на выборах… – Она слишком его любила, потому ей и было так горько. Как она могла стоять у него на пути, когда его ждало такое прекрасное будущее? Но как она могла отказаться от него? Когда она думала об этом, у нее становилось тяжело на душе и жизнь казалась безрадостной.
– Из-за того, что ты богатая наследница? – спросила Этель.
– Не только из-за этого. Малыш незадолго до смерти сказал мне, что Ллойда никогда не изберут, если у него будет жена из бывших фашистов… – Она посмотрела на Этель, которая всегда говорила правду, пусть даже горькую. – Ведь он был прав, да?
– Не совсем, – сказала Этель. Она поставила чайник на огонь, потом села за стол напротив Дейзи. – Я не собираюсь говорить, что это вообще не имеет значения. Но я думаю, что отчаиваться не следует.
«Ты такая же, как я, – подумала Дейзи. – Ты говоришь, что думаешь. Не удивительно, что он меня любит: ведь я похожа на его мать в молодости!»
– Любовь все побеждает, ведь правда? – сказала Милли. Она заметила, что четырехлетний Ленни бьет двухлетнюю Пэмми деревянным солдатиком. – Не обижай сестричку! – прикрикнула она. И, повернувшись снова к Дейзи, продолжала: – А мой брат любит тебя до беспамятства. По правде говоря, мне кажется, он вообще никого, кроме тебя, не любил.
– Я знаю, – сказала Дейзи, чуть не плача. – Но он стремится изменить мир, и мне невыносимо думать, что я стою у него на пути.
Этель взяла на руки плачущую Пэмми, и малышка тут же успокоилась.
– Я скажу тебе, что нужно делать. Приготовься отвечать на вопросы, ожидай враждебного отношения, но не уходи от ответов и не скрывай свое прошлое.
– Что же мне говорить?
– Ты можешь сказать, что фашизм обманул тебя, как и миллионы других, но во время бомбежек Лондона ты на «скорой помощи» возила раненых в больницы, и ты надеешься, что заплатила за свою ошибку. Точные формулировки обговори с Ллойдом. Держись уверенно, просто будь собой, не прячь свое неотразимое обаяние и не позволяй себе падать духом.
– И это поможет?
Этель помедлила с ответом.
– Я не знаю, – сказала она наконец. – Правда не знаю. Но ты должна попробовать.
– Ужасно было бы, если бы ему пришлось ради меня отказаться от любимого дела. Такие вещи, наверное, могут разрушить брак.
Дейзи отчасти надеялась, что Этель ей возразит, но этого не произошло.
– Я не знаю, – снова ответила она.
