Глава четырнадцатая
Октябрь – декабрь 1942 года
I
Грег Пешков окончил Гарвард с отличием. Он легко мог бы получить докторскую степень по физике, своему профилирующему предмету, и таким образом избежать военной службы. Но он не хотел быть ученым. Он стремился к другому виду власти. А когда война кончится, то участие в военных действиях будет большим плюсом для молодого многообещающего политика. Поэтому он пошел в армию.
С другой стороны, оказаться перед необходимостью действительно воевать ему не хотелось.
Он следил за Европейской войной с огромным интересом, но в то же время просил всех знакомых – а у него их было много в Вашингтоне – найти ему какую-нибудь бумажную должность в Военном министерстве.
Немцы начали летнее наступление 28 июня и стали быстро продвигаться на восток, встречая относительно слабое противодействие, пока не дошли до города Сталинграда, прежде носившего имя Царицын, где были остановлены жестоким сопротивлением русских. Теперь они застряли, с чрезмерно растянутыми линиями коммуникаций, и дело все больше выглядело так, будто русские загнали их в ловушку.
Не успел Грег пройти основной курс боевой подготовки, как его вызвали в кабинет полковника.
– Инженерному корпусу нужен молодой сообразительный офицер для работы в Вашингтоне, – сказал полковник. – Вы проходите обучение в Вашингтоне, но я бы отнюдь не выбрал в первую очередь вас – ведь посмотрите на себя, вы даже свою чертову форму не можете содержать в чистоте! – однако эта работа требует знания физики, а число отвечающих этому требованию, скажем так, ограничено.
– Благодарю вас, сэр! – сказал Грег.
– Только попробуйте проявить этот свой сарказм при своем новом начальстве – пожалеете. Вы будете помогать полковнику Гровсу. Я был с ним в Вест-Пойнте. И худшего сукина сына в жизни не встречал, ни в армии, ни среди гражданских. Удачи!
Грег позвонил Майку Пенфолду из пресс-службы Госдепартамента и выяснил, что до недавнего времени Лесли Гровс возглавлял строительство главных объектов для всей армии США и отвечал за постройку нового здания Военного министерства США – огромное пятистороннее здание, которое стали звать Пентагон. Но его перевели на другой проект, о котором мало было известно. Одни говорили, мол, он так часто оскорблял вышестоящих, что по сути дела это было увольнение; другие – что его новое назначение было еще более важное, но совершенно секретное. И все соглашались, что он – человек эгоистичный, надменный и беспощадный.
– Его что, вообще все ненавидят? – спросил Грег.
– Ну что ты, – сказал Майк. – Только те, кто с ним имел дело.
В кабинет Гровса, находившийся в потрясающем новом здании Военного министерства – светло-коричневом дворце в стиле ар-деко на углу 21-й улицы и Виргиния-авеню – лейтенант Грег Пешков явился с трепетом. Тут же он узнал, что входит в группу под названием «Манхэттенский инженерный район». Это намеренно неинформативное название маскировало организацию, которая работала над созданием бомбы нового типа, используя в качестве взрывчатого вещества уран.
Грег был заинтригован. Он знал, что более легкий изотоп урана U-235 при облучении нейтронами выделяет огромную энергию, и читал в научных журналах несколько работ на эту тему. Но пару лет назад сообщения об этих исследованиях прекратились, и теперь Грег понимал почему.
Ему было известно, что, по мнению президента Рузвельта, работа над проектом идет слишком медленно, и Гровс был назначен, чтобы подхлестнуть ее.
Грег пришел в проект через шесть дней после того, как Гровс стал его руководителем. И первое задание, которое дал Грегу Гровс, – помочь ему приделать звездочки к воротнику рубашки цвета хаки: ему только что присвоили звание бригадного генерала.
– Это нужно, главным образом, чтобы произвести впечатление на всех этих гражданских ученых, с которыми нам придется работать, – проворчал Гровс. – Через десять минут я должен быть на собрании в кабинете министра обороны. Будет лучше, если вы пойдете со мной. Это будет вместо инструктажа.
Гровс был дородным человеком. Ростом шесть футов без одного дюйма, он весил, должно быть, фунтов двести пятьдесят, а то и триста. Пояс форменных брюк он подтягивал повыше, и из-под него выпирал живот. У Гровса были каштановые волосы, которые, наверное, были бы кудрявыми, если бы отросли подлиннее, узкий лоб, толстые щеки, двойной подбородок. Маленькие коричневые усики были почти незаметны. Это был во всех отношениях несимпатичный человек, и Грег отнюдь не горел желанием у него работать.
Гровс и сопровождающие его – в том числе и Грег – вышли из здания и пошли по Виргиния-авеню к Национальной аллее. По пути Гровс сказал Грегу:
– Когда меня поставили на этот проект, то сказали, что это возможность победить в войне. Не знаю, правда ли это, но я намерен действовать так, словно это правда. Того же жду и от вас.
– Да, сэр! – ответил Грег.
Министр обороны еще не переехал в незаконченный Пентагон, и штаб-квартира Военного министерства была по-прежнему в старом здании – длинном, приземистом, старомодном строении, их «временном» доме на Конститьюшн-авеню.
Министр обороны Генри Стимсон был республиканцем, президент поставил его на этот пост, чтобы помешать его партии ставить палки в колеса делу ведения войны, устраивая беспорядки в Конгрессе. В свои семьдесят пять Стимсон был одним из старейших государственных деятелей, аккуратным стариком с белыми усами, но в его серых глазах все еще светился ум.
На этом собрании все были при полном параде, и в комнате было полно важных шишек, в том числе и командующий армией Джордж Маршалл. Грег занервничал и с восторгом подумал, что для человека, который лишь вчера был простым полковником, Гровс держится восхитительно спокойно.
Гровс начал с рассказа в общих чертах, как он собирается установить порядок в десятках задействованных в «Манхэттенском проекте» физических лабораторий, где работали сотни гражданских ученых. Он даже не делал вид, что готов считаться с мнением высокопоставленных чиновников, которые вполне могли полагать, что главные – они. Он обрисовывал свои планы, не утруждая себя использованием таких унизительных фраз, как «с вашего позволения» и «если не возражаете». «Не хочет ли он, чтобы его уволили?» – подумал Грег.
Сам Грег получил так много информации, что ему хотелось вести записи, но больше никто этого не делал, и он догадался, что это будет выглядеть некорректно.
Когда Гровс закончил, один из участников группы спросил:
– Как я понимаю, для проекта жизненно необходим запас урана. Достаточно ли его у нас?
Гровс ответил:
– В руднике на острове Статен – тысяча двести пятьдесят тонн настурана, – это руда, содержащая оксиды урана.
– Тогда нам было бы лучше приобрести какое-то количество… – сказал спросивший.
– В пятницу я купил все, сэр.
– В пятницу? На следующий день после того, как вы были назначены?
– Совершенно верно.
Военный министр спрятал улыбку. Грег почувствовал, что удивление дерзостью Гровса меняется на восхищение его дерзостью.
Человек в адмиральской форме сказал:
– А как насчет приоритетного отношения к проекту? Вам нужно будет утрясти вопросы с комитетом по вопросам военного производства.
– Я виделся с Дональдом Нельсоном в субботу, сэр, – сказал Гровс. Нельсон был гражданским начальником комитета. – Я попросил его пересмотреть наш приоритет.
– И что он ответил?
– Он ответил «нет».
– В том-то и проблема!
– Была. Я сказал ему, что мне придется рекомендовать президенту отказаться от «Манхэттенского проекта», потому что комитет по вопросам военного производства не желает сотрудничать. Тогда он дал нам приоритет три-А.
– Отлично! – сказал министр обороны.
Это тоже произвело на Грега впечатление. Гровс был настоящий танк.
– Теперь вот что, – сказал Стимсон. – Вы будете находиться в подчинении у комитета, который будет подчиняться лично мне. Предложено девять членов…
– Черта с два! – сказал Гровс.
– Что вы сказали? – переспросил министр.
Вот на этот раз Гровс точно зашел слишком далеко, подумал Грег.
Гровс сказал:
– Я не могу отчитываться перед комитетом из девяти человек. Они же мне работать не дадут!
Стимсон усмехнулся. По-видимому, он был слишком старый, стреляный воробей, чтобы его можно было задеть такими словами. Он мягко спросил:
– А сколько бы вы предложили, генерал?
Грег видел, что Гровсу хочется сказать «нисколько», однако тот ответил:
– Трое – было бы идеально.
– Хорошо, – сказал, к изумлению Грега, министр обороны. – Что-нибудь еще?
– Нам понадобится большая площадь, примерно шестьдесят тысяч акров, для уранообогатительного комбината и сопутствующих предприятий. Подходящее место есть возле Оук-Риджа в штате Теннесси. Это долина в горах, так что если произойдет несчастный случай, то взрыв будет локализован.
– Несчастный случай? – сказал адмирал. – А что, есть вероятность?
Гровс не стал скрывать, что считает этот вопрос дурацким.
– Господи боже! Мы же ведем экспериментальные работы над новой бомбой! – сказал он. – Бомбой настолько мощной, что один взрыв сотрет с лица земли средний по величине город. Мы были бы беспросветными тупицами, если бы не учитывали возможность несчастного случая.
Адмирал выглядел так, словно хотел возразить, но Стимсон вмешался и сказал:
– Продолжайте, генерал.
– В Теннесси земля дешевая, – сказал Гровс. – Как и электричество, а ведь наш завод будет использовать огромное количество энергии.
– То есть вы предлагаете купить эту землю.
– Я предлагаю сегодня ее посмотреть… – Гровс взглянул на часы. – По правде говоря, мне уже надо идти, чтобы успеть на поезд до Ноксвилла, – сказал он, вставая. – Надеюсь, вы меня простите, джентльмены, я не хотел бы терять время.
Все сидели словно громом пораженные. Даже Стимсон казался озадаченным. Никто в Вашингтоне и представить себе не мог, чтобы вот так уйти из кабинета министра обороны, прежде чем тот объявит об окончании собрания. Это было грубейшее нарушение этикета. Но Гровсу, казалось, было все равно.
И ему это сошло с рук.
– Отлично, – сказал Стимсон. – Не станем вас задерживать.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Гровс и вышел из комнаты.
Грег поспешил за ним.
II
Самая симпатичная штатская секретарша в новом здании Военного министерства была Маргарет Каудри. У нее были большие темные глаза и широкий чувственный рот. Стоило вам увидеть ее, сидящую за своей машинкой, и если она поднимала на вас взгляд и улыбалась, то у вас возникало чувство, словно вы уже занимаетесь с ней любовью.
Ее отец превратил выпечку в массовое производство. «Печенье Крауди – хрустящее, как у мамы!» Ей работать нужды не было, но она вносила свою лепту в дело победы. Прежде чем пригласить ее на обед, Грег позаботился о том, чтобы она узнала, что его отец тоже миллионер. Наследница большого состояния обычно предпочитает встречаться с богатыми мальчиками: тогда она может быть уверенной, что они не охотятся за ее деньгами.
Стоял октябрь, было холодно. Маргарет была в модном синем пальто с подбитыми плечами и узкой талией. Берет тоже был синий, под цвет пальто, и придавал ей военный вид.
Они пошли в «Риц-Карлтон», но войдя в обеденный зал, Грег увидел отца за ланчем с Глэдис Энджелус. Сидеть с ними, вчетвером, ему не хотелось. Когда он сказал об этом Маргарет, она сказала:
– Ничего, давай пойдем в Университетский женский клуб, здесь за углом. Я в нем состою.
Грег никогда там не бывал, но у него возникло ощущение, что он уже что-то слышал об этом месте. Он попробовал вспомнить, но воспоминание ускользало от него, и он выбросил это из головы.
В клубе Маргарет сняла пальто, под которым оказалось ярко-синее кашемировое платье, соблазнительно облегавшее ее тело. Шляпку и перчатки она снимать не стала, как было принято у респектабельных дам, когда они ели вне дома.
Как обычно, Грег наслаждался ощущением того, что идет под руку с прекрасной женщиной. В обеденном зале Университетского женского клуба было всего несколько мужчин, но все они ему завидовали. И хотя он никогда никому не признался бы, ему это нравилось не меньше, чем спать с женщиной.
Он заказал бутылку вина. Маргарет разбавляла свое вино минеральной водой, по-французски, сказав:
– Я вовсе не хочу потом печатать так, чтобы до вечера исправлять ошибки.
Он рассказал ей про генерала Гровса.
– Хватка у него – что надо! В каком-то смысле он похож на плохо одетого двойника моего отца.
– Все его ненавидят, – заметила Маргарет.
Грег кивнул.
– Он гладит людей против шерсти.
– Твой отец тоже такой?
– Бывает, но обычно он старается расположить к себе человека.
– Мой тоже! Может быть, все успешные люди такие.
Скоро была готова еда. Обслуживание в ресторанах Вашингтона стало более быстрым. Страна воевала, и у мужчин было много важных дел.
Официантка принесла им меню, чтобы они выбрали десерт. Грег взглянул на нее и внезапно узнал Джеки Джейкс.
– Привет, Джеки! – сказал он.
– Привет, Грег, – сказала она, за непринужденностью пряча беспокойство. – Как дела?
Грег вспомнил: детектив рассказывал ему, что она работала в Университетском женском клубе. Именно это и было то самое ускользавшее воспоминание.
– У меня все отлично, – сказал он. – А как ты?
– Замечательно.
– Все так же, как было? – Интересно, подумал он, отец по-прежнему платит ей?
– В общем да.
Грег подумал, что деньги ей выплачивает какой-нибудь юрист, а Лев начисто забыл обо всем этом.
– Ну, здорово, – сказал он.
Джеки вспомнила о своих обязанностях.
– Можно вам предложить что-нибудь на десерт?
– Да, спасибо.
Маргарет заказала фруктовый салат, а Грег – мороженое.
Когда Джеки ушла, Маргарет сказала:
– Она очень хорошенькая.
И выжидательно посмотрела на Грега.
– Да, наверное, – сказал он.
– Но обручального кольца нет.
Грег вздохнул. Женщины так наблюдательны.
– Тебе интересно, как вышло, что я в таких дружеских отношениях с хорошенькой черной официанткой без обручального кольца? – сказал он. – Почему бы мне не сказать правду. У меня был с ней роман, когда мне было пятнадцать лет. Надеюсь, тебя это не шокирует.
– Конечно, шокирует, – сказала она. – Я просто деморализована. – Она говорила не всерьез, но и не шутила – что-то среднее. Он был уверен, что она не особенно возмущена, но, может быть, не хочет создать впечатление, что секс для нее – в порядке вещей. Во всяком случае, не на первом свидании.
Джеки принесла десерт и спросила, будут ли они кофе. Времени у них уже не оставалось – в армии не принято было подолгу обедать, – и Маргарет попросила счет.
– Гостям здесь платить не положено, – объяснила она.
Когда Джеки ушла, Маргарет сказала:
– Как это мило, что ты так нежно к ней относишься.
– Я? – удивился Грег. – Ну, у меня, наверное, хорошие воспоминания о ней… Я бы не возражал снова оказаться пятнадцатилетним.
– А еще – она тебя боится.
– Ничего подобного!
– До ужаса.
– Не думаю.
– Можешь мне поверить. Мужчины все слепы, а вот женщины видят такие вещи.
Грег внимательно присмотрелся к Джеки, когда она принесла счет, и понял, что Маргарет права. Джеки до сих пор боялась. Каждый раз, видя Грега, она вспоминала Джо Брехунова и его бритву.
Это разозлило Грега. Девчонка имела право жить спокойно.
Придется ему с этим что-то делать.
Маргарет, с умом острым как бритва, сказала:
– Думаю, ты знаешь, чего она боится.
– Ее напугал мой отец. Его беспокоило, что я мог на ней жениться.
– У тебя такой страшный отец?
– Он любит, чтобы все было так, как решит он.
– Мой отец тоже такой, – сказала она. – Само очарование, пока его не рассердишь. Но если уж это случилось, то способен на любую гадость.
– Я так рад, что ты меня понимаешь.
Они вернулись на работу. Весь оставшийся день Грег злился. Выходит, что угрозы его отца до сих пор омрачают жизнь Джеки. Но что он может сделать?
Что бы сделал его отец? Вот с какой стороны стоит на это смотреть. Лев бы думал лишь об одном – как добиться своего, и ему было бы плевать, кого он заденет в процессе. Точно так же и генерал Гровс. «И я могу быть таким, – подумал Грег, – я – сын своего отца».
У него начал вырисовываться план.
Вторую половину дня он провел за чтением и написанием краткого изложения по отчету о ходе работ из металлургической лаборатории Чикагского университета. Среди ученых там был и Лео Силард, человек, обосновавший возможность ядерной цепной реакции. Силард был венгерский еврей, учившийся в Берлинском университете – до рокового 1933 года. Возглавлял чикагскую группу исследователей Энрико Ферми, итальянский физик. Ферми, у которого жена была еврейкой, уехал из Италии, когда Муссолини опубликовал свой «Расовый манифест».
Интересно, думал Грег, понимали ли фашисты, что это благодаря их расизму враги получили такой звездопад выдающихся ученых.
В физике Грег разбирался отлично. По теории Ферми и Силарда, когда нейтрон сталкивался с атомом урана, при этом возникало два нейтрона. Эти два нейтрона могли затем столкнуться с другими атомами урана, и тогда нейтронов становилось четыре, потом восемь – и так далее. Силард назвал это цепной реакцией, гениальное определение.
Таким образом, тонна урана могла дать энергии столько, сколько три миллиона тонн угля, – теоретически.
Практически этого никто никогда не делал.
Ферми со своей группой на брошенном футбольном стадионе «Стэгфилд», принадлежащем Чикагскому университету, строили урановую кладку. Чтобы предотвратить внезапный взрыв, они перекладывали уран графитом, который поглощал нейтроны и пресекал цепную реакцию. Целью их было наращивать радиоактивность, очень постепенно, до уровня, на котором больше нейтронов появлялось, чем поглощалось – это доказало бы, что цепная реакция существует в действительности, – а потом ликвидировали бы, быстро – раньше, чем взорвется реактор, стадион, университетский городок, а вполне возможно, что и весь город Чикаго.
Пока что у них ничего не выходило.
Грег написал благоприятный отзыв об отчете, попросил Маргарет Каудри сразу же его напечатать – и понес Гровсу.
Генерал прочитал первый параграф и сказал:
– Это будет работать?
– Ну, сэр…
– Ты же физик, черт побери. Будет это работать?
– Да, сэр, это будет работать, – сказал Грег.
– Хорошо, – сказал Гровс и выбросил отзыв в корзину для мусора.
Грег вернулся за свой стол и посидел немного, глядя на периодическую таблицу Менделеева на противоположной стене. Он был совершенно уверен, что эта урановая поленница будет работать. Его больше волновало, как заставить отца прекратить угрожать Джеки.
Он уже определился раньше, что будет решать эту проблему так, как решал бы ее Лев. Теперь он начал обдумывать детали. Надо было четко обозначить свою позицию.
План начал вырисовываться.
Но хватит ли у него смелости пойти против отца?
В пять он ушел с работы.
По дороге домой он зашел в парикмахерскую и купил опасную бритву – складную, с лезвием, убирающимся в ручку.
– Вы увидите, что для вашей бороды она будет лучше любой безопасной бритвы, – сказал цирюльник.
Но Грег не собирался бриться.
Он жил в отцовском постоянном номере в «Риц-Карлтоне». Когда Грег пришел, Лев с Глэдис пили коктейли.
Он вспомнил, как впервые встретился с Глэдис в этой комнате семь лет назад – она сидела на этом же самом желтом шелковом диване. Теперь она была еще более знаменита. Лев снял ее в нескольких бессовестно оптимистических военных фильмах, где она боролась с зубоскалами-нацистами и выжившими из ума японскими садистами – и выхаживала раненых американских пилотов с квадратными подбородками. Она была уже не так прекрасна, как в двадцать, заметил Грег. Кожа ее лица уже не обладала такой идеальной гладкостью; волосы не казались столь роскошными; а еще она носила лифчик, который, без сомнения, раньше с презрением отвергла бы. Но у нее были прежние голубые глаза, которые, казалось, сияли неодолимым призывом.
Грег взял предложенный мартини и сел. Соберется ли он с духом, чтобы действительно бросить вызов своему отцу? За эти семь лет, прошедшие с тех пор, как он впервые пожал Глэдис руку, он так и не сделал этого. Может быть, время настало.
«Я сделаю это точно так, как сделал бы он», – подумал Грег.
Он отпил из своего стакана и поставил его на журнальный столик с тонкими паучьими ножками. Небрежно, как бы для поддержания беседы, он сказал Глэдис:
– Когда мне было пятнадцать лет, отец познакомил меня с актрисой по имени Джеки Джейкс.
Лев взглянул на него удивленно.
– Я ее, наверное, не знаю, – сказала Глэдис.
Грег вынул из кармана бритву, но пока не открывал. Просто держал в руке, словно взвешивая.
– Я влюбился в нее.
– И зачем ты сейчас ворошишь эту древнюю историю? – спросил Лев.
Глэдис забеспокоилась, почувствовав возникшее напряжение.
Грег продолжал:
– Отец испугался, вдруг я захочу на ней жениться.
– На этой дешевой шлюшке? – насмешливо хохотнул Лев.
– А она была дешевой шлюшкой? – переспросил Грег. – Я думал, она была актрисой, – и он взглянул на Глэдис.
Глэдис вспыхнула от оскорбительного намека.
– И отец нанес ей визит, – сказал Грег, – взяв с собой коллегу, Джо Брехунова. Глэдис, вы с ним знакомы?
– Кажется, нет.
– Вам повезло. У него есть вот такая бритва. – и Грег со щелчком открыл бритву, демонстрируя сверкающее острое лезвие.
Глэдис ахнула.
– Не знаю, в какую игру ты здесь решил играть… – начал Лев.
– Одну минуточку, – перебил его Грег. – Глэдис хочет дослушать мой рассказ! – Он улыбнулся ей, и она ответила ему взглядом, полным ужаса. Он сказал: – Отец сказал Джеки, что, если она еще хоть раз со мной встретится, Джо изрежет ей лицо своей бритвой.
Он качнул лезвием, совсем чуть-чуть, и Глэдис тихонько пискнула.
– Да какого черта! – рявкнул Лев и сделал шаг по направлению к Грегу, но тот приподнял руку с бритвой. Лев остановился.
Грег не знал, сможет ли он ударить отца бритвой. Но Лев этого не знал тоже.
– Джеки живет здесь, в Вашингтоне, – сказал Грег.
– Снова ее дерешь? – процедил отец.
– Нет. Я никого не деру, хотя у меня есть виды на Маргарет Каудри.
– Наследницу кондитера?
– Что, к ней ты тоже пошлешь Джо?
– Не говори ерунды.
– Джеки теперь официантка, она так и не получила роли, на которую надеялась. Иногда я вижу ее на улице. Сегодня она меня обслуживала, я оказался за ее столиком. Каждый раз, видя мое лицо, она думает, что к ней заявится Джо.
– Да она ненормальная, – сказал Лев. – Я о ней и думать забыл, пока ты не напомнил пять минут назад.
– Я могу ей это передать? – сказал Грег. – Я думаю, теперь-то она имеет право на спокойную жизнь.
– Да говори что хочешь, к чертям собачьим! Для меня она не существует.
– Отлично, – сказал Грег. – Она будет счастлива это услышать.
– А теперь убери эту чертову бритву!
– Еще кое-что. Предупреждение.
– Ты – предупреждаешь меня?
– Если с Джеки случится что-то плохое… Хоть что-нибудь… – и Грег повел бритвой из стороны в сторону, совсем чуть-чуть.
– Только не говори мне, – презрительно сказал Лев, – что ты пойдешь и зарежешь Джо Брехунова.
– Нет.
– Меня зарежешь? – сказал Лев, не сумев совсем скрыть беспокойство.
Грег покачал головой.
– Ну так что же, черт тебя возьми? – раздраженно сказал Лев.
Грег посмотрел на Глэдис.
Ей понадобилась секунда, чтобы понять его намерение. Потом она вжалась в мягкую шелковую спинку кресла, на котором сидела, закрыла щеки обеими руками, словно уже защищаясь, и снова вскрикнула, на этот раз громче.
– Ах ты, гаденыш! – сказал Лев.
Грег сложил бритву и встал.
– Ты бы решил эту проблему именно так, отец, – сказал он.
И вышел.
Он хлопнул дверью и прислонился к стене, тяжело дыша, словно долго бежал. Никогда в жизни ему не было так страшно. И все же он чувствовал себя победителем. Он пошел наперекор старику, применив к нему его собственную тактику, и даже напугал его слегка.
Он подошел к лифту, убирая бритву в карман. Дыхание немного выровнялось. Он оглянулся на гостиничный коридор – если бы отец выскочил за ним следом, он бы не удивился. Но дверь номера осталась закрытой, и Грег вошел в лифт и спустился в вестибюль.
Он направился в бар отеля и заказал сухой мартини.
III
В воскресенье Грег решил пойти к Джеки.
Ему хотелось рассказать ей хорошие новости. Адрес он помнил, это была единственная в его жизни информация, добытая им с помощью частного детектива и за деньги. Если только она не переехала с тех пор, то она жила на станции «Юнион», только с другой стороны. Он пообещал ей, что не пойдет к ней домой, но теперь-то он мог ей сказать, что в таких предосторожностях больше нет необходимости.
Он взял такси. Пока ехал по городу, он решил для себя, что будет рад подвести наконец черту и закончить отношения с Джеки. У него остались нежные воспоминания о первой любви, но больше он не хочет иметь никакого отношения к ее жизни. Ему будет приятно думать, что совесть его чиста. И в следующий раз, случайно с ним встретившись, она не испугается до смерти. Они поздороваются, поболтают пару минут и пойдут каждый своей дорогой.
Такси привезло его в бедный квартал одноэтажных лачуг с низкими заборчиками вокруг маленьких двориков. Интересно, подумал он, как Джеки жила все это время? Что она делала, для чего ей были нужны свободные вечера? Конечно, ходила в кино с подружками. Выбиралась ли она на футбольные матчи «Вашингтон Редскинс» или болела за бейсбольную команду «Натс»? Когда он спрашивал, ухаживает ли за ней кто-нибудь, она отвечала загадочно. Может быть, она замужем, но не может себе позволить носить кольцо? По его подсчетам, ей сейчас двадцать четыре. Если она искала принца, то должна была уже найти. Однако она никогда не упоминала о муже, да и детектив тоже.
Он расплатился с таксистом перед маленьким аккуратным домиком с цветочными горшками на бетоне площадки двора – более уютным, чем он ожидал. Едва он открыл калитку, как услышал лай собаки. Это было понятно: одинокая женщина должна чувствовать себя спокойнее с собакой. Он шагнул на крыльцо и позвонил в дверной звонок. Лай стал громче. Судя по звуку, собака была большая, но Грег знал, что это впечатление могло быть обманчиво.
К двери никто не подошел.
Когда собака замолчала, чтобы перевести дух, Грег ясно услышал тишину пустого дома.
На веранде стояла деревянная скамья. Он сел и несколько минут подождал. Никто не шел, ни одна соседка не пришла на помощь – сказать, вернется ли Джеки через несколько минут, вечером или через пару недель.
Он прошел несколько кварталов, купил воскресную «Вашингтон пост» и вернулся на скамейку – читать. Собака, зная, что он здесь, время от времени лаяла. Было первое ноября, и он порадовался, что надел оливково-зеленую форменную шинель и шапку: погода была по-зимнему холодной. Во вторник должны были состояться промежуточные выборы, и «Пост» предсказывала, что демократы проиграют из-за Перл-Харбор. Тот инцидент изменил Америку, и Грег с удивлением осознал, что это произошло меньше чем за год. Сейчас американцы его возраста умирали на острове с названием Гуадалканал, о котором никто раньше никогда и не слышал.
Он услышал, как лязгнула калитка, и поднял голову.
Сначала Джеки его не заметила, и у него было мгновение, чтобы рассмотреть ее. Она выглядела скучно и прилично в темном пальто и простой фетровой шляпе, а в руке у нее была черная книжка. Если бы он хуже ее знал, то подумал бы, что она возвращается домой из церкви.
С ней был маленький мальчик. Он был в твидовом пальто и кепке. И держал ее за руку.
Мальчик первым заметил Грега и сказал:
– Мама, смотри! Там солдат!
Джеки взглянула на Грега, и ее рука взлетела к губам.
Грег встал. Они поднялись по лестнице на веранду. Ребенок! Вот какую тайну она скрывала. Это объясняло, почему ей нужно было быть дома вечерами. Об этом он и не подумал.
– Я же сказала тебе – никогда сюда не приходить, – произнесла она, вставляя ключ в замок.
– Я хотел сказать, что тебе больше не нужно бояться моего отца. Я не знал, что у тебя есть сын.
Она и мальчик вошли в дом. Грег в ожидании остановился у двери. Немецкая овчарка зарычала на него, потом посмотрела на Джеки, ожидая указаний. Джеки бросила на Грега взгляд, видимо думая, не захлопнуть ли дверь у него перед носом, – но, поразмыслив секунду, раздраженно вздохнула и отвернулась, оставив дверь открытой.
Грег вошел и протянул левую руку собаке. Та настороженно обнюхала его кулак и дала временное разрешение. Он прошел за Джеки в маленькую кухню.
– Сегодня День всех святых, – сказал он. Он не был религиозным, но в школе-пансионате ему пришлось выучить все христианские праздники. – Вы поэтому ходили в церковь?
– Мы ходим каждое воскресенье, – ответила она.
– Сегодня день сюрпризов, – пробормотал Грег.
Она сняла с мальчика пальто, посадила его за стол и дала чашку апельсинового сока. Грег сел напротив и спросил:
– Как тебя зовут?
– Джорджи, – ответил ребенок тихо, но уверенно: он не был стеснителен. Грег разглядывал его. Он был симпатичный, в маму, с такими же красиво очерченными губами, но у него кожа была светлее, цвета кофе со сливками, и глаза зеленые – что необычно для негра. Грегу показалось, что он немного похож на его сестру по отцу, Дейзи. Джорджи тоже рассматривал Грега внимательным взглядом, от которого Грег чуть ли не робел.
– Сколько тебе лет, Джорджи? – спросил Грег.
Тот взглянул на мать, ожидая подсказки. Она странно посмотрела на Грега и сказала:
– Ему шесть.
– Шесть! – сказал Грег. – Уже большой мальчик, а? Постой-ка…
Нелепая мысль пришла ему в голову, и он замолчал. Джорджи родился шесть лет назад. Грег с Джеки были любовниками семь лет назад. У него, казалось, остановилось сердце.
Он во все глаза смотрел на Джеки.
– Не может быть, – сказал он.
Она кивнула.
– Он родился в тридцать шестом, – сказал Грег.
– В мае, – сказала она. – Через восемь с половиной месяцев после того, как я уехала из той квартиры в Буффало.
– А мой отец знает?
– Черт, разумеется, нет! Это дало бы ему еще больше власти надо мной.
Ее враждебность исчезла, теперь она просто казалась беззащитной. В ее глазах он увидел мольбу, хотя не был уверен, о чем эта мольба.
Он увидел Джорджи по-новому: светлая кожа, зеленые глаза, странное сходство с Дейзи. «Неужели ты – мой? – думал он. – Неужели это правда?»
И он знал, что это правда.
Его сердце наполнилось странным чувством. Джорджи вдруг показался ему ужасно беззащитным, беспомощным ребенком в жестоком мире, и Грегу было необходимо о нем заботиться, быть уверенным, что с ним не случится беда. Ему захотелось взять ребенка на руки, но он сообразил, что это может испугать малыша, и удержался.
Джорджи поставил свой апельсиновый сок. Он слез со стула, обошел стол и остановился рядом с Грегом. Удивительно прямо глядя на него, спросил:
– Ты кто?
«Умеют дети задавать самые трудные вопросы – подумал Грег. – Что, черт подери, ему ответить? Узнать правду – было бы слишком для этого шестилетки. Я просто бывший дружок твоей мамы, – подумал он. – Просто мимо проходил, и подумал, дай зайду поздороваюсь. Не имеет значения. Может, еще увидимся, а скорее всего – нет».
Он посмотрел на Джеки и увидел, что выражение мольбы стало отчетливее. Он понял, о чем она думает: она отчаянно боялась, что он отвергнет Джорджи.
– Знаешь что? – сказал он и посадил Джорджи себе на колени. – Давай ты будешь звать меня «дядя Грег»?
IV
Грег, дрожа, стоял на галерее зрителей неотапливаемого теннисного корта. Здесь, под западной трибуной брошенного стадиона, на краю чикагского университетского городка, Ферми и Силард построили свою атомную кладку. Грег чувствовал восхищение и страх.
Она представляла собой куб из серых кирпичей, поднимающийся до самого потолка корта, лишь немного отходя от торцевой стены, на которой до сих пор сохранились круглые отметины от сотен мячей. Построить эту поленницу стоило миллион долларов, и из-за нее мог взлететь на воздух весь город.
Графит – материал, из которого делали карандаши, и от него пол и стены корта были покрыты отвратительной пылью. Все, кто хоть немного пробыл в этом помещении, ходили с черными лицами, как шахтеры. И не было ни одного человека в чистом халате.
Графит был не взрывоопасен, напротив – он находился там специально, чтобы подавлять радиоактивность. Но в некоторых из кирпичей в этой кладке были просверлены узкие отверстия, заполненные оксидом урана, а это был материал, излучающий нейтроны. Через поленницу проходили десять каналов для стержней регулирования мощности реактора: это были тринадцатифутовые прутья из кадмия – металла, поглощающего нейтроны еще более активно, чем графит. Прямо сейчас, благодаря этим стержням, все было спокойно. А вот когда их вынут из поленницы, начнется веселье.
Уран уже излучал свою смертельную радиацию, но графит и кадмий поглощали ее. Радиация измерялась счетчиками, которые угрожающе щелкали, и цилиндрическим записывающим устройством, которое, к счастью, молчало. Набор контролирующих и измеряющих устройств в галерее возле Грега был здесь единственным источником тепла.
Посещение Грега пришлось на среду, 2 декабря – жгуче холодный, зимний день в Чикаго. Сегодня был первый день, когда состояние поленницы должно было стать критичным. Грег прибыл, чтобы наблюдать за экспериментом по поручению своего начальника, генерала Гровса. Он жизнерадостно намекал любому, кто спрашивал, что Гровс опасался взрыва и потому отрядил вместо себя Грега, чтобы рисковал он. На самом деле у Грега было более зловещее задание. Он должен был провести первоначальную оценку, чтобы в будущем решить, кто из ученых может оказаться ненадежным.
Безопасность для «Манхэттенского проекта» была кошмаром. Лучшие ученые были иностранцами. Большинство из оставшихся были сторонниками «левых», или являлись коммунистами, или либералами с друзьями-коммунистами. Если бы из проекта убрать всех подозрительных, то там вряд ли остались бы ученые вообще. Потому Грег и пытался определить, кто из них самые неблагонадежные.
Энрико Ферми было около сорока лет – невысокий, лысеющий человек с длинным носом, он возглавлял этот ужасный эксперимент с обаятельной улыбкой. Одет он был в прекрасный костюм-тройку. Утро перевалило за середину, когда он приказал начинать испытание.
Он дал инструкции техникам вынуть из поленницы все стержни регулирования мощности, кроме одного.
– Что, все сразу? – сказал Грег. Это казалось ему ужасно опрометчивым.
Ученый, стоящий рядом с ним – Барни Мак-Хью, – сказал:
– Ночью до этой стадии мы доходили. Все было в порядке.
– Рад это слышать, – отозвался Грег.
Мак-Хью, бородатый и приземистый, у Грега в списке подозреваемых был далеко не в первых рядах. Он был американцем, политикой не интересовался. Единственное черное пятно – жена-иностранка: она была из Англии, что ни к чему хорошему никогда не вело, но само по себе о предательстве еще не свидетельствовало.
Грег ожидал, что вынимать и ставить обратно стержни должны каким-то хитроумным способом, но все оказалось гораздо проще. Техник просто приставил к поленнице лестницу, взобрался до середины и вынул стержни рукой.
Мак-Хью непринужденно сказал:
– Сначала мы собирались сделать это в Аргонском лесу.
– Где это?
– В двадцати милях к юго-западу от Чикаго. Уединенное место. Меньше жертв.
Грег поежился.
– А почему вы передумали и решили сделать это прямо здесь, на Пятьдесят седьмой улице?
– Рабочие, которых мы наняли, устроили забастовку, и нам пришлось сооружать эту чертову штуковину самостоятельно, а мы не могли находиться так далеко от своих лабораторий.
– И поэтому вы решили рискнуть жизнью всех живущих в Чикаго.
– Мы думаем, этого не случится.
Грег тоже так думал, но теперь он уже не был в этом так уверен, стоя в нескольких метрах от урановой поленницы.
Ферми сверял показания приборов со своим прогнозом, написанным для всех стадий эксперимента. По-видимому, начальная стадия шла в соответствии с планом, так как он приказал наполовину вынуть последний стержень.
Некоторые меры предосторожности были приняты. Если радиация станет слишком высокой, то стержень, находящийся в подвешенном состоянии, автоматически будет сброшен в свое гнездо. В случае если это не поможет, такой же стержень был подвязан веревкой к ограждению галереи, и молодой физик, судя по виду чувствующий себя несколько глупо, стоял с топором в руке, готовый в случае опасности перерубить веревку. Наконец, еще трое ученых, которых называли «взвод смертников», были помещены под самый потолок – они стояли на платформе подъемника, который использовали в процессе постройки, с большими банками раствора сульфата кадмия, готовые вылить его на реактор, как заливают костер.
Грег знал, что умножение генерации нейтронов происходит за тысячные доли секунды. Однако Ферми доказывал, что некоторым нейтронам требуется больше времени, может быть, несколько секунд. Если Ферми был прав, проблем не будет. Но если он ошибался, то и взвод со своими банками, и физик с топором превратятся в пар, не успев и глазом моргнуть.
Грег услышал, что щелканье участилось. Он взволнованно посмотрел на Ферми, который проводил вычисления с помощью логарифмической линейки. У Ферми был довольный вид. «Как бы там ни было, – подумал Грег – если что-то пойдет не так, то, наверное, это случится так быстро, что мы ничего не успеем понять».
Щелканье замедлилось. Ферми улыбнулся и распорядился поднять стержень еще на шесть дюймов.
Тем временем прибывали новые ученые, они поднимались по лестнице на галерею в своей тяжелой одежде, какую носят зимой в Чикаго, – в пальто и шарфах, шапках и перчатках. Отсутствие охраны приводило Грега в смятение. Никаких документов никто не проверял: любой из этих людей мог оказаться японским шпионом.
Среди них Грег узнал великого Силарда – высокий, плотный, с круглым лицом и густыми вьющимися волосами. Лео Силард был идеалистом и мечтал, что ядерная энергия освободит человечество от необходимости работать. И к группе, работающей над атомной бомбой, он присоединился с тяжелым сердцем.
Еще шесть дюймов, снова щелканье стало быстрее.
Грег взглянул на часы. Половина двенадцатого.
Вдруг раздался грохот. Все подскочили.
– Черт! – сказал Мак-Хью.
– Что случилось? – спросил Грег.
– Да ясное дело, – сказал Мак-Хью. – Уровень радиации активировал защитный механизм и опустил регулирующий стержень, только и всего.
Ферми объявил:
– Я голоден. Давайте сделаем перерыв на ланч.
С его итальянским акцентом это прозвучало смешно.
Как они могут думать о еде? Но возражать никто не стал.
– Никогда не знаешь, насколько может затянуться эксперимент, – сказал Мак-Хью. – Может, на весь день. Лучше поесть, пока есть возможность.
Грегу хотелось кричать.
Все регулирующие стержни вернули в поленницу и закрепили на местах. Потом все вышли.
Большинство направилось в столовую университетского городка. Грег взял горячий сэндвич с сыром и сел рядом с серьезным физиком, которого звали Вильгельм Фрунзе. Ученые в большинстве своем одевались ужасно, но у Фрунзе это просто бросалось в глаза: он был в зеленом костюме с коричневой замшевой отделкой – петли пуговиц, подкладка воротника, накладки на локти, клапаны на карманах. Этот парень в списке Грега был в числе первых. Он был немцем, хотя в середине тридцатых уехал из Германии и поселился в Лондоне. Он был антинацистом, но не коммунистом, у него были социал-демократические убеждения. Он был женат на американке, художнице. Поговорив с ним за ланчем, Грег не нашел причин для подозрений: по-видимому, ему нравилось жить в Америке, и его мало что интересовало, кроме его работы. Но с иностранцами никогда нельзя сказать точно, где лежит предел их преданности.
После ланча он стоял на брошенном стадионе, смотрел на пустые трибуны и думал о Джорджи. Он никому не сказал, что у него есть сын, даже Маргарет Каудри, с которой у него сложились восхитительно близкие отношения, – но ему хотелось рассказать об этом своей матери. Он чувствовал гордость, хоть причин для нее не было: ведь он не принимал никакого участия в судьбе Джорджи, кроме того, что спал с Джеки, – наверняка ничего легче этого он в жизни не делал. И главным чувством тут был восторг. Он чувствовал себя словно в начале какого-то приключения. Джорджи будет расти, и учиться, и меняться, и когда-нибудь станет взрослым; а Грег будет рядом, смотреть и восхищаться…
Ученые вновь собрались около двух часов дня. Теперь на галерее с контрольно-управляющей аппаратурой собралось человек сорок. Эксперимент был со всей тщательностью возобновлен с того момента, где был прерван, Ферми постоянно проверял аппаратуру.
Потом он сказал:
– На этот раз, пожалуйста, поднимите стержень на двенадцать дюймов.
Щелчки стали совсем частыми. Грег ждал, что скорость снизится, как прежде, но этого не происходило. Вместо этого щелканье все ускорялось и ускорялось, пока не превратилось в непрекращающийся рев.
Уровень радиации был выше предела счетчиков, понял Грег, заметив, что всеобщее внимание приковано к самописцу. У него была самонастраиваемая шкала. Когда уровень поднялся, настройка изменилась, потом – снова изменилась, и снова.
Ферми поднял руку. Все замолчали.
– Реактор дошел до критической точки, – сказал он. Улыбнулся – и ничего не сделал.
«Да выключите же эту дрянь!» – захотелось крикнуть Грегу. Но Ферми молчал и был неподвижен, глядя на самописец, и такой был у него авторитет, что никто не посмел его окликнуть. Происходила цепная реакция, но она была под контролем. Он позволил ей продолжаться минуту, затем вторую.
– Господи боже, – пробормотал Мак-Хью.
Грег не хотел умирать. Он хотел стать сенатором. Он хотел и дальше спать с Маргарет Каудри. Он хотел увидеть, как Джорджи пойдет в колледж. «Я еще и половины жизни не прожил», – подумал он.
Наконец Ферми приказал вставить контролирующие стержни на место.
Шум счетчиков снова сменился щелканьем, которое постепенно замедлилось, а потом прекратилось.
У Грега восстановилось дыхание.
Мак-Хью сиял.
– Мы доказали! – сказал он. – Цепная реакция – реальна!
– И контролируема, что важнее, – сказал Грег.
– Да, я полагаю, это действительно более важно, с практической точки зрения.
Грег улыбнулся. Ученые – они такие, он знал это еще с Гарварда: для них реальностью были теории, а мир – очень неточной моделью.
Кто-то достал из соломенной корзины бутылку итальянского вина и бумажные стаканчики. Все ученые выпили по крошечному глотку. Еще одна причина, почему Грег не стал ученым, – они совершенно не умели веселиться.
Кто-то попросил Ферми поставить на корзине свою подпись. Он выполнил просьбу, потом расписались и все остальные.
Техники закрыли мониторы. Все начали разбредаться. Грег остался, наблюдая. Через некоторое время он остался в галерее один с Ферми и Силардом. Он смотрел, как два великих интеллектуала пожали друг другу руки. Силард был большой, круглолицый; Ферми – хрупкий; и на миг Грегу явилось нелепое воспоминание о Лореле и Харди.
Но тут он услышал, как Силард заговорил.
– Друг мой, – сказал он, – я думаю, этот день войдет в историю как черный день человечества.
«Что, черт возьми, он хочет этим сказать?» – подумал Грег.
V
Грег хотел, чтобы его родители приняли Джорджи.
Это будет нелегко. Вне сомнения, им будет неприятно услышать, что у них есть внук, которого от них прятали шесть лет. Они могут рассердиться. Кроме того, они и на Джеки могут смотреть свысока. Читать морали у них нет никакого права, ведь и у них есть незаконнорожденный ребенок – он сам. Но люди нелогичны.
Он не был уверен, будет ли иметь значение, что Джорджи черный. Родители Грега спокойно относились к расовым вопросам и никогда не говорили плохо о «ниггерах» или «жидах», как некоторые другие из их поколения. Но узнав, что в семье есть негр, они могли изменить отношение.
Он думал, что труднее всего будет с отцом, и поэтому решил поговорить сначала с матерью.
На Рождество он получил небольшой отпуск и поехал к ней в Буффало. У Марги была большая квартира в лучшем здании в городе. В основном она жила одна, но у нее была кухарка, две горничные и шофер. Еще у нее был сейф, полный драгоценностей, и гардероб размером с гараж на две машины. Но мужа у нее не было.
Лев был в городе, но, по обыкновению, в канун Рождества выходил в свет с Ольгой. Официально он все еще был женат на ней, хотя уже много лет не проводил ночи в ее доме. Насколько Грегу было известно, Ольга и Лев ненавидели друг друга, но по какой-то причине раз в год встречались.
В этот вечер Грег с матерью обедали вместе в ее квартире. Чтобы доставить ей удовольствие, Грег надел смокинг. «Люблю, когда мои мужчины хорошо одеты», – часто говорила она. На обед у них был рыбный суп, жареная курица и с детства любимый Грегом персиковый пирог.
– Мама, у меня есть для тебя новость, – волнуясь, сказал он, когда служанка налила кофе. Он боялся, что мама рассердится. Ему было страшно не за себя, а за Джорджи. Неужели, думал он, это и значит быть родителем – волноваться за кого-то больше, чем за себя?
– Хорошая новость? – спросила она.
В последние годы она набрала вес, но все еще была очень красива в свои сорок шесть лет. Если в ее темных волосах и пробивалась седина, то парикмахер тщательно ее закрашивал. Сегодня вечером на ней было простое черное платье и короткое алмазное ожерелье.
– Очень хорошая, но, наверное, несколько неожиданная, так что, пожалуйста, держи себя в руках.
Она приподняла черные брови, но ничего не сказала.
Он сунул руку в карман смокинга и достал фотографию. На ней был Джорджи на красном велосипеде, с лентой на руле. У заднего колеса была еще пара колесиков для устойчивости, чтобы не упасть. У ребенка было восторженное выражение лица. Рядом с ним, опустившись на одно колено, с гордым видом стоял Грег.
Он дал матери фотографию.
Она с минуту задумчиво изучала ее. Потом сказала:
– Я полагаю, ты подарил этому малышу велосипед на Рождество.
– Верно.
Она посмотрела на него.
– Ты хочешь сказать, у тебя есть ребенок?
– Его зовут Джорджи.
– Ты женат?
– Нет.
Она отбросила фотографию.
– О господи! – яростно сказала она. – Что вы за люди такие, Пешковы!
– Не понимаю, о чем ты говоришь! – в отчаянии воскликнул он.
– Еще один незаконный ребенок! Еще одна женщина будет его воспитывать одна!
Он понял, что в Джеки она видела себя в юности.
– Мама, мне было пятнадцать лет…
– Почему нельзя, чтобы все было по-человечески? – обрушилась она на него. – Ради всего святого, что плохого, если ребенок родится в законном браке?
Грег опустил голову.
– Ничего…
Ему было стыдно. До этого момента он сам себе казался пассивным участником этой драмы, даже жертвой. Все, что произошло, сделали с ним отец и Джеки. Но его мать смотрела на это по-другому, и сейчас он понимал, что она права. Он не задумывался, когда спал с Джеки; он не расспрашивал ее, когда она беззаботно сказала, что о контрацепции беспокоиться не надо; и он не стал перечить отцу, когда Джеки ушла. Он был очень молод, это так; но если он был достаточно взрослый, чтобы с ней спать, то он был достаточно взрослый, чтобы принять ответственность за последствия.
Мать все еще бушевала.
– Ты что, не помнишь, как ты сам говорил: «А где папа?», «А почему он не ночует с нами?», «А почему нам нельзя пойти с ним домой к Дейзи?». А потом, когда ты подрос, какие драки ты устраивал, когда мальчишки тебя дразнили! А как ты злился, когда тебя не приняли в этот чертов яхт-клуб!
– Конечно, я помню.
Рукой в перстнях она ударила по столу так, что задрожали хрустальные бокалы.
– Так как же ты мог обречь другого ребенка на такие же мучения?
– Я узнал о его существовании всего два месяца назад. Отец угрожал его матери.
– Кто она?
– Ее зовут Джеки Джейкс. Она официантка.
Он достал другую фотокарточку.
– Симпатичная негритяночка, – со вздохом сказала мать. Она успокаивалась.
– Она надеялась стать актрисой, но, наверное, рассталась с этой мечтой, когда родился Джорджи.
– Да уж, ребенок погубит карьеру вернее, чем гонорея, – кивнула Марга.
Грег отметил: мать подтвердила, что актрисе для того, чтобы добиваться успеха, надо спать с нужными людьми. Ей-то откуда об этом знать? Хотя она же была певицей в ночном клубе, когда встретилась с его отцом…
По этой дорожке он идти не хотел.
– А ей ты что подарил на Рождество? – спросила мать.
– Медицинскую страховку.
– Хороший выбор. Лучше, чем плюшевого мишку.
Грег услышал шаги в прихожей. Отец вернулся. Грег торопливо сказал:
– Мама, ты встретишься с Джеки? Будешь относиться к Джорджи как к внуку?
Она прикрыла рот рукой.
– О боже, я – бабушка… – Она не знала, ужасает ее это или радует.
Грег наклонился к ней.
– Я так не хочу, чтобы отец его отверг… Ну пожалуйста!
Она не успела ответить: в комнату вошел отец.
– Привет, милый, – сказала Марга. – Как прошел вечер?
С угрюмым видом он уселся за стол.
– Ну, мне подробнейшим образом перечислили все мои недостатки, так что можно сказать, я прекрасно провел время.
– Бедный. Но поел ты хорошо? А то я в одну минуту приготовлю тебе омлет.
– Еда была нормальная.
Фотографии лежали на столе, но Лев пока их не заметил.
Вошла служанка.
– Господин Пешков, вы будете кофе?
– Нет, спасибо.
Марга сказала:
– Принеси водки: может быть, чуть позже господин Пешков пожелает выпить.
– Да, госпожа.
Грег заметил, как мать заботится, чтобы отцу было удобно и приятно. Наверное, именно поэтому Лев ночевал здесь, а не у Ольги.
Служанка принесла на серебряном подносе бутылку водки и три маленьких рюмки. Лев по-прежнему пил водку по-русски, не разводя и не охлаждая.
Грег сказал:
– Отец, ты ведь знаешь Джеки Джейкс…
– Опять ты о ней? – раздраженно сказал отец.
– Да, потому что есть факт, которого ты не знаешь.
Это был хороший способ привлечь его внимание. Он терпеть не мог, когда другие знали что-то, чего не знал он.
– Какой?
– У нее есть ребенок.
Грег подтолкнул к отцу фотографию через стол.
– Твой?
– Ему шесть лет. Как ты думаешь?
– Об этом она ни слова ни сказала.
– Она тебя боялась.
– Что, она думала, я с ним сделаю, зажарю и съем?
– Не знаю, отец. Ты же специалист наводить на людей страх.
Лев испытующе взглянул на него.
– Однако ты учишься.
Он говорил о той сцене с бритвой. «Может быть, я тоже учусь наводить на людей страх», – подумал Грег.
– Ну и зачем ты мне показываешь эти фото?
– Я подумал – может быть, тебе будет приятно узнать, что у тебя есть внук.
– От чертовой двухгрошовой актриски, которая хотела заграбастать себе богача?
– Милый! – сказала мать. – Не забывай, пожалуйста, что я тоже была двухгрошовой певичкой, которая хотела заграбастать себе богача.
Он был в бешенстве. Секунду он сверлил взглядом Маргу, но потом выражение его лица изменилось.
– Знаешь что? – сказал он. – А ведь ты права. Кто я такой, чтобы судить эту Джеки Джейкс?
Грег и Марга смотрели на него, удивленные этим внезапным самоуничижением.
– Я ведь и сам такой же, – сказал он. – Я был голью перекатной из трущоб Санкт-Петербурга, пока не женился на дочери моего хозяина, Ольге Вяловой.
Грег поймал взгляд матери, и она почти незаметно пожала плечами, что означало: «Никогда не угадаешь».
Лев снова взглянул на фото.
– Если бы не цвет, мальчонка был бы похож на моего брата Григория. Подумать только! До сих пор я был уверен, что все эти негритята одинаковые.
Грег затаил дыхание.
– Отец, так ты с ним встретишься? Пойдешь со мной посмотреть на своего внука?
– Черт, ладно! – Лев откупорил бутылку, налил водку и передал Марге и Грегу их рюмки. – Как бы там ни было… Как зовут мальчишку?
– Джорджи.
Лев поднял рюмку.
– Ну, за Джорджи!
Все выпили.
