Глава двенадцатая
Январь – июнь 1942 года
I
В первый день 1942 года Дейзи получила письмо от своего бывшего жениха, Чарли Фаркуарсона.
Она вскрыла конверт во время завтрака, сидя за столом в своем доме на улице Мэйфэр. Она была одна, если не считать престарелого дворецкого, наливавшего ей кофе, и пятнадцатилетней служанки, принесшей с кухни горячие тосты.
Чарли писал не из Буффало, а из Даксфорда, авиационной базы на востоке Англии. Дейзи слышала про это место: это было рядом с Кембриджем, где она познакомилась и со своим мужем Малышом Фицгербертом, и с человеком, которого она любила, Ллойдом Уильямсом.
Ей было приятно получить весточку от Чарли. Конечно, он ее бросил, и тогда она его ненавидела, но это было давным-давно. Сейчас она чувствовала себя совсем другим человеком. В 1935 году она была богатой наследницей по имени мисс Пешкова; сегодня же она – английская аристократка, виконтесса Эйбрауэнская. И все равно ей было приятно, что Чарли о ней помнит. Женщине всегда приятнее, когда о ней помнят, а не забывают.
Чарли писал жирной черной ручкой. Почерк у него был неряшливый, буквы большие и угловатые. Дейзи прочла:
«Прежде всего, конечно, я должен извиниться за то, как я обошелся с тобой тогда в Буффало. Каждый раз, вспоминая об этом, я сгораю от стыда».
«Боже милостивый, – подумала Дейзи, – кажется, он повзрослел».
«Какие мы все были снобы и насколько я был слаб, что дал моей покойной матери запугать меня и заставить вести себя так подло».
А, подумала она, покойной матери! Значит, старая стерва умерла. Может, этим и объясняется такая перемена в нем.
«Я вступил в 133-ю эскадрилью «Игл». Мы летаем на «харрикейнах», но со дня на день ждем «спитфайры».
Было три эскадрильи «Игл», подразделений королевской авиации, состоящих из американских добровольцев. Дейзи была удивлена: она никогда бы не подумала, что Чарли пойдет на войну добровольцем. Когда она с ним познакомилась, его не интересовало ничего, кроме собак и лошадей. Он и в самом деле повзрослел.
«Если ты найдешь в душе силы меня простить или хотя бы не вспоминать прошлое, я буду счастлив тебя увидеть и познакомиться с твоим мужем».
Упоминание о муже было тактичным способом показать, что у него нет романтических намерений, поняла Дейзи.
«В конце следующей недели я получу выходной и буду в Лондоне. Можно ли мне пригласить вас обоих на обед? Пожалуйста, скажи «да».
С самыми наилучшими пожеланиями,
Чарльз Х. Б. Фаркуарсон».
В те выходные Малыша не было дома, но сама Дейзи приняла приглашение. Ей, как и многим женщинам в Лондоне военного времени, страшно не хватало мужского общества, Ллойд уехал в Испанию – и исчез. Он говорил, что будет военным атташе в британском посольстве в Мадриде. Дейзи хотелось, чтобы это было правдой, но она в это не верила. Когда она спросила, зачем правительству посылать здорового и сильного молодого офицера в нейтральную страну заниматься бумажной работой, он стал объяснять, как важно отговорить Испанию от участия в войне на стороне фашистов. Но он говорил это с такой вымученной улыбкой, что ему не удалось обмануть ее. Она боялась, что на самом деле он перешел границу и работает с французским Сопротивлением, и ей снились кошмары, что его поймали и пытают.
Она не видела его больше года. Разлука с ним была подобна ампутации: Дейзи чувствовала ее ежечасно. Но она обрадовалась возможности провести вечер вне дома и в мужской компании, даже если это компания неловкого, необаятельного, страдающего избытком веса Чарли Фаркуарсона.
Чарли заказал столик в зале мясных блюд ресторана при отеле «Савой».
В вестибюле отеля, когда швейцар помогал ей снять норковую шубку, к ней подошел высокий человек в хорошо сидящем смокинге – он показался ей смутно знакомым. Он протянул руку и робко сказал:
– Здравствуй, Дейзи. Как я рад снова тебя видеть!
Лишь услышав его голос, она поняла, что это Чарли.
– Боже милостивый! – сказала она. – Как ты изменился!
– Я немного сбавил вес, – признал он.
– Еще как! – Фунтов сорок-пятьдесят, подумала она. И от этого выглядел намного лучше. Лицо его теперь казалось не уродливым, а словно грубо высеченным из камня.
– Ну а ты совсем не изменилась, – сказал он, оглядывая ее с головы до ног.
С одеждой ей пришлось постараться. Она много лет не покупала ничего нового из-за режима военной экономии, но ради сегодняшнего вечера она извлекла на свет сапфирово-синее шелковое вечернее платье со спущенной линией плеч от Ланвен, купленное во время последней довоенной поездки в Париж.
– Через пару месяцев мне будет двадцать шесть лет, – сказала она. – Не верится, что я выгляжу как в восемнадцать.
Он бросил взгляд на ее декольте, покраснел и сказал:
– Поверь, именно так ты и выглядишь.
Они вошли в ресторан и сели за столик.
– Я боялся, что ты не придешь, – сказал он.
– У меня остановились часы. Прости, что опоздала.
– Всего на двадцать минут. Я бы подождал и час.
Официант спросил, не желают ли они заказать напитки.
– Это одно из немногих мест в Лондоне, где можно выпить приличного мартини, – заметила Дейзи.
– Два мартини, пожалуйста, – сказал Чарли.
– Мне, пожалуйста, безо льда, с оливкой.
– Мне тоже.
Она изучала его и удивлялась произошедшим в нем переменам. Его прежняя неуклюжесть уменьшилась до обаятельной робости. Его все еще трудно было представить пилотом истребителя, сбивающим немецкие самолеты. Однако бомбежки Лондона прекратились полгода назад, и воздушные бои в небе над югом Англии больше не шли.
– А что за полеты вы совершаете? – спросила она.
– Обычно – дневные операции «серкус» на севере Франции.
– А что такое «операция «серкус»?
– Это налет бомбардировщиков в сопровождении значительного количества истребителей с главной целью – навязать вражеским самолетам бой с численно превосходящими силами.
– Ненавижу бомбардировщики, – сказала Дейзи. – Мне пришлось пережить налеты на Лондон.
Он удивился.
– Я думал, тебе бы хотелось, чтобы немцы сами испытали это на своей шкуре.
– Ничего подобного. – Дейзи много думала об этом. – Мне плакать хочется обо всех ни в чем не повинных женщинах и детях, сгоревших и искалеченных в Лондоне, – но ничуть не легче от мысли, что немецкие женщины и дети страдают точно так же.
– Никогда не смотрел на это с такой точки зрения.
Они заказали обед. Из-за мер военного времени они должны были ограничиться тремя блюдами, и не больше чем на пять шиллингов для каждого. Из-за режима экономии в меню были введены специальные блюда – такие, как «эрзац-утка» на основе свиной колбасы и вултонский пирог, вообще не содержащий мяса.
– Не могу выразить, – сказал Чарли, – как же приятно слышать настоящую американскую речь. Мне нравятся английские девушки, я даже с одной встречался, но так не хватает звука американских голосов.
– Мне тоже, – сказала она. – Теперь мой дом здесь, и я даже не думаю когда-нибудь вернуться, но я тебя прекрасно понимаю.
– Жаль, что мне не удалось встретиться с виконтом Эйбрауэнским.
– Он, как и ты, в авиации. Обучает летчиков. Иногда он приезжает домой, но в эти выходные его нет.
Дейзи снова спала с Малышом, когда он время от времени бывал дома. Поймав его с теми ужасными олдгейтскими женщинами, она поклялась, что никогда не ляжет с ним в постель, но он проявил настойчивость. Он сказал, что, когда воины возвращаются домой, им нужно утешение, и пообещал никогда больше не бывать у проституток. Она не особенно поверила его обещаниям, но все-таки уступила, хоть и вопреки своему желанию. «В конце концов, я же вышла за него замуж, чтобы быть с ним и в радости и в горе», – сказала она себе.
Однако, к несчастью, секс с ним больше не приносил ей никакого удовольствия. Она могла лечь в постель с Малышом, но снова его полюбить она не могла. Ей приходилось пользоваться кремом для увлажнения. Она пыталась снова вспомнить то чувство влюбленности, которое когда-то к нему испытывала – когда он был для нее вызывающим восхищение молодым аристократом, у ног которого лежал весь мир, жизнерадостным и умеющим получать удовольствие от жизни. Но теперь она поняла, что на самом деле восхищаться нечем. Это был эгоистичный и довольно ограниченный человек с титулом. Когда он ложился на нее, она могла думать лишь о том, что он может заразить ее какой-нибудь отвратительной болезнью.
– Я понимаю, – осторожно начал Чарли, – что тебе не особенно хочется говорить о семействе Рузрок…
– Ну да.
– Но ты слышала, что Джоан погибла?
– Нет! – Это Дейзи потрясло. – Как?
– В Перл-Харборе. Она была помолвлена с Вуди Дьюаром и поехала вместе с ним навестить его брата Чака, который там служит. Машину, в которой они ехали, обстрелял «зеро» – это японский истребитель, – и одна пуля попала в нее.
– Как жаль! Бедная Джоан. Бедный Вуди.
Им принесли еду и бутылку вина. Какое-то время они ели молча. Дейзи обнаружила, что «эрзац-утка» мало похожа на утку.
– Джоан оказалась в числе двух тысяч четырехсот людей, погибших в Перл-Харбор, – сказал Чарли. – Мы потеряли восемь линкоров и еще десять кораблей. Будь прокляты эти подлые япошки!
– Англичане в душе этому рады, ведь теперь Америка тоже находится в состоянии войны. Одному богу известно, почему Гитлер оказался таким дураком, что объявил Штатам войну. Но англичане считают, что теперь наконец-то есть шанс на победу – когда на их стороне русские и мы.
– Американцы после Перл-Харбор просто в ярости.
– Англичане не понимают почему.
– Японцы продолжали вести переговоры до последней минуты – долгое время после того, как приняли это решение. Это вероломно!
Дейзи сосредоточенно нахмурилась.
– Мне это кажется логичным. Если бы в последнюю минуту им удалось договориться, они бы отменили налет.
– Но ведь они не объявляли войну!
– А какая разница? Мы ждали, что они нападут на Филиппины. Перл-Харбор все равно был бы для нас неожиданностью, даже после объявления войны.
Чарли в замешательстве развел руками.
– Почему им вообще надо было на нас нападать?
– Мы украли их деньги.
– Заморозили их счета.
– Им это все равно. И мы отрезали их от нефти. Мы приперли их к стенке. Им грозила гибель. Что им оставалось делать?
– Надо было уступить и пойти на вывод войск из Китая.
– Да, надо было. Но если бы какая-либо страна так помыкала не Японией, а Америкой, и диктовала, что делать, – тебе бы хотелось, чтобы мы уступили?
– Может, и нет… – он широко улыбнулся. – Я сказал, что ты не изменилась. Беру свои слова назад.
– Почему?
– Ты никогда так не разговаривала. В те времена ты бы вообще не стала говорить о политике.
– Если не интересоваться ею, то в происходящем будет и твоя вина.
– Наверное, мы все усвоили этот урок.
Они заказали десерт.
– Чарли, что будет с нашим миром? – сказала Дейзи. – Вся Европа – в руках фашистов. Германия завоевала большую часть России. США – орел с перебитым крылом. Иногда я рада, что у меня нет детей.
– Не надо недооценивать США. Мы ранены, но не уничтожены. Сейчас Япония чувствует себя победителем, но придет день, когда японцы прольют горькие слезы сожаления о Перл-Харбор.
– Надеюсь, что так и будет.
– А у немцев дела идут уже совсем не так, как они планировали. Они не смогли взять Москву и теперь отступают. Ты понимаешь, что битва за Москву была для Гитлера первым настоящим поражением?
– Это поражение – или просто отступление?
– Как ни смотри, в худшем положении он еще не был никогда. Большевики оставили нацистов вот с таким носом!
Пить марочный портвейн Чарли считал английской традицией. В Лондоне мужчины пили его, когда женщины уже выходили из-за обеденного стола. Дейзи этот обычай раздражал, и она старалась избавиться от него хотя бы в своем собственном доме – безуспешно. Они выпили по бокалу. После мартини и вина Дейзи почувствовала себя слегка пьяной и счастливой.
Они вспоминали юность в Буффало и смеялись, говоря о глупостях, которые делали и другие, и они сами.
– Ты сказала нам, что поедешь в Лондон танцевать с королем, – и так и сделала! – сказал Чарли.
– Надеюсь, все обзавидовались.
– Еще как! Дот Реншоу – просто до судорог!
Дейзи рассмеялась от удовольствия.
– Я так рад, что мы снова встретились, – сказал Чарли. – Ты мне очень нравишься.
– Я тоже рада.
Они вышли из ресторана и получили пальто в гардеробе. Портье подозвал такси.
– Я отвезу тебя домой, – сказал Чарли.
Когда они ехали по Стренду, он обнял ее. Она хотела возразить, но потом подумала: какого черта? И прижалась к нему.
– Какой я был дурак, – сказал он. – Так жаль, что я не женился на тебе, когда у меня была такая возможность.
– Из тебя бы вышел муж получше, чем из Малыша Фицгерберта, – сказала она. Правда, тогда она никогда не встретилась бы с Ллойдом…
Она вспомнила, что не сказала Чарли ни слова о Ллойде.
Когда они повернули на ее улицу, Чарли ее поцеловал.
Как хорошо было очутиться в мужских объятиях, касаться его губ – но она понимала, что это хмель кружит ей голову, а на самом деле единственным человеком, кого ей хотелось целовать, был Ллойд. Но она не отстранила его, пока такси не остановилось.
– Можно мне зайти ненадолго? – сказал он.
На миг ей захотелось согласиться. Как давно она не касалась крепкого мужского тела. Но на самом деле ей был нужен не Чарли.
– Нет, – сказала она. – Прости, Чарли, но я люблю другого.
– Не обязательно ложиться в постель, – прошептал он. – Мы могли бы, ну, немного приласкать друг друга…
Она открыла дверцу машины и вышла. На душе у нее было отвратительно. Он каждый день рисковал за нее жизнью, а она даже не могла доставить ему немного удовольствия.
– Спокойной ночи – и удачи, Чарли! – сказала она. Не давая себе времени передумать, она захлопнула дверцу и вошла в дом.
Она сразу поднялась наверх. Через несколько минут она была уже в постели и чувствовала себя совершенно несчастной. Она предала двоих: Ллойда – потому что целовалась с Чарли, и Чарли – потому что отправила его неудовлетворенным.
Почти все воскресенье она провела в постели с ужасным похмельем.
Вечером в понедельник раздался телефонный звонок.
– Меня зовут Хэнк Бартлетт, – сказал молодой голос с американским акцентом. – Я друг Чарли Фаркуарсона по Даксфорду. Он рассказывал мне о вас, и я нашел в его записной книжке ваш номер.
У нее замерло сердце.
– А почему вы мне звоните?
– Боюсь, что у меня плохие новости, – сказал он. – Чарли сегодня погиб. Его сбили над Абвилем.
– Не может быть!
– Это был его первый вылет на новом «спитфайре».
– Он говорил о них… – сказала она ошеломленно.
– Я подумал, что вам надо знать.
– Да, спасибо, – прошептала она.
– Он в вас просто души не чаял.
– Правда?
– Слышали бы вы, какие дифирамбы он вам пел.
– Как жаль… – сказала она. – Мне так жаль… – Она не могла дальше говорить и повесила трубку.
II
Чак Дьюар заглянул через плечо лейтенанту Бобу Стронгу, одному из шифровальщиков. На некоторых столах царил хаос, но Стронг был человек аккуратный, и у него на столе не было ничего, кроме одного-единственного листка бумаги, на котором было написано:
ЙО-ЛО-КУ-ТА-ВА-НА
– Ничего не понимаю, – с досадой сказал Стронг. – Если я правильно расшифровал, тут говорится, что они собираются нанести удар по цели «йолокутавана». Но это ничего не значит. Такого слова нет.
Чак смотрел на шесть японских слогов. У него было чувство, что они что-то для него означают, хоть знания языка у него были очень поверхностные. Но что именно – он никак не мог уловить и вернулся к своей работе.
Атмосфера в старом административном здании была гнетущей.
Уже не одну неделю после налета Чак и Эдди видели на поверхности Перл-Харбор раздутые тела с затонувших кораблей. В то же время данные разведки, которые они получали, сообщали о еще более разрушительных атаках японцев. Всего через три дня после Перл-Харбор японские самолеты ударили по американской базе на острове Лусон на Филиппинах и уничтожили весь запас торпед Тихоокеанского флота. В тот же день в Южно-Китайском море они потопили два английских линкора, «Рипалс» и «Принц Уэльский», в результате чего Великобритания осталась без защиты на Дальнем Востоке.
Казалось, остановить их невозможно. Плохие известия продолжали поступать. За первые месяцы нового года Япония разбила войска Соединенных Штатов на Филиппинах, а англичан – в Гонконге, Сингапуре и в Рангуне, столице Бирмы.
Многие названия были незнакомы даже морякам, таким как Чак и Эдди. Для американских жителей они звучали как имена далеких планет в научно-фантастических рассказах – Гуам, Уэйк, Батаан. Но слова «отступить», «сдаться», «капитулировать» – понимали все.
Чак был в растерянности. Неужели Япония действительно могла победить Америку? В это невозможно было поверить.
К маю японцы получили что хотели: империю, дающую им каучук, олово и, что важнее всего, нефть. Утечки информации давали понять, что своей империей они правили с такой жестокостью, что и Сталин бы постыдился.
Но в их бочке меда была ложка дегтя – флот США. И эта мысль вызывала у Чака гордость. Японцы надеялись полностью уничтожить Перл-Харбор и получить контроль над Тихим океаном, но не смогли. Американские авианосцы и тяжелые крейсера нельзя было сбрасывать со счетов. По мнению разведки, то, что американцы отказались лечь и умереть, приводило японских военачальников в бешенство. После тяжелых потерь в Перл-Харбор у американцев осталось мало людей и кораблей, но они не стали бежать и прятаться. Вместо этого они устраивали стремительные нападения на японские корабли. Вред от налетов был небольшой, но они поддерживали в американцах боевой дух и давали японцам непреходящее ощущение, что они еще не победили. Потом двадцать пятого апреля самолеты, поднявшиеся с авианосца, разбомбили центр Токио, нанеся страшный удар гордости японских военных. На Гавайях это восторженно отпраздновали. Чак с Эдди в тот вечер напились.
Но приближался решающий момент. Все, с кем говорил Чак в старом административном здании, считали, что в начале лета японцы предпримут большое наступление, чтобы вынудить американские корабли выйти на решающую битву. Японцы надеялись, что несомненное превосходство их флота окажется решающим и Тихоокеанский флот Америки будет сметен. Победить американцы могли лишь в одном случае: если они окажутся лучше подготовлены и информированы и будут действовать умнее и быстрее.
Все эти месяцы станция «HYPO» день и ночь работала над новым шифром императорского флота Японии, «JN-25». К маю они достигли успехов.
У флота США были станции радиоперехвата по всему Азиатско-Тихоокеанскому региону, от Сиэтла до Австралии. Там сидели люди в наушниках и с радиоприемниками, известные как «Банда на крыше» – и ловили японские радиосигналы. Они сканировали эфир и записывали услышанное в блокноты.
Полученные радиограммы были записаны азбукой Морзе, но точки и тире морских сигналов переводились в группы чисел по пять цифр, где каждая группа обозначала букву, слово или фразу шифра. Случайные на первый взгляд сочетания цифр по защищенным каналам связи пересылались на телепринтеры, стоящие в подвале старого административного здания. А потом начиналась самая трудная часть работы: расшифровка.
Начинали всегда с небольшого. Часто последнее слово радиограммы было «овари», что означало «конец». Шифровальщик смотрел, не появится ли еще в этой радиограмме эта группа цифр и, если находил, писал сверху: «конец?».
Японцы помогли им, сделав нехарактерно небрежную ошибку.
Доставка новых кодовых книжек с шифром «JN-25» в отдаленные точки не успевала вовремя. И в течение нескольких роковых недель японское высшее командование посылало некоторые сообщения, зашифровав обоими способами. Поскольку американцы большую часть изначального «JN-25» уже расшифровали, то могли прочесть сообщение, зашифрованное старым шифром, потом положить расшифровку рядом с сообщением, зашифрованным новым способом, и определить значения пятизначных групп нового шифра. Некоторое время они двигались семимильными шагами.
К восьми шифровальщикам, что были сначала, после Перл-Харбор добавили несколько музыкантов из оркестра с затонувшей «Калифорнии». По каким-то никому не понятным причинам из музыкантов получались отличные дешифровщики.
Каждую радиограмму сохраняли, каждую расшифровку подшивали. Возможность их сравнивать была для работы крайне важна. Шифровальщик мог запросить все радиограммы за определенный день, или все радиограммы на определенное судно, или все радиограммы, где упоминались Гавайи. Чак – вместе с остальными, занимавшимися бумажной работой, – разрабатывал все более сложные системы ссылок, чтобы легче было найти то, что нужно шифровальщикам.
Отдел предсказал, что в первую неделю мая японцы нападут на Порт-Морсби – базу союзнических сил в Папуа. Так и случилось, и флот Соединенных Штатов перехватил флот захватчиков в Коралловом море. Обе стороны объявили себя победителями, но Порт-Морсби японцы не взяли. А адмирал Нимиц, командующий Тихо-океанским флотом, стал доверять своим дешифровщикам.
Японцы не пользовались обычными географическими названиями мест, находящихся в Тихом океане. Каждый значимый пункт имел обозначение, состоящее из двух букв, а фактически – двух японских символов, «каны» – слога японской слоговой азбуки, хотя дешифровщики обычно пользовались латинскими эквивалентами от A до Z. Специалисты, сидящие в подвале, бились над тем, чтобы определить значение каждого из этих двухбуквенных сочетаний. Работа у них шла медленно: МО означало «Морсби», AХ – «Оаху», но многие другие были неизвестны.
В мае начали стремительно собираться свидетельства того, что главный удар японцев будет направлен на пункт, который они называли АФ.
Наиболее вероятным из предположений отдела казался Мидуэй – атолл на западном конце начинавшейся у Гавайев цепи островов длиной в полторы тысячи миль. Мидуэй располагался на полпути между Лос-Анджелесом и Токио.
Конечно, одного предположения было недостаточно. Учитывая численное превосходство японского флота, адмирал Нимиц должен был знать.
День за днем люди, с которыми работал Чак, воссоздавали зловещую картину японского плана битвы. На авианосцы доставлялись новые самолеты. На суда загружали «оккупационные войска»: куда бы ни пришелся удар японцев, они планировали удерживать занятую территорию.
Похоже, удар готовился серьезный. Но куда он будет направлен?
Работавшие в подвале особенно гордились тем, что расшифровали радиограмму японского флота, обращенную к Токио: «Форсируйте поставки топливных шлангов». Они были так довольны отчасти по причине специфичности языка, но в основном потому, что радиограмма доказывала неизбежность дальних маневров в открытом океане.
Американское высшее командование думало, что нападение может быть обращено на Гавайи, а армия опасалась вторжения на западный берег Соединенных Штатов. А отдел в Перл-Харбор терзали подозрения, что это может быть даже остров Джонстон с полевым аэродромом, на тысячу миль южнее Мидуэя.
Необходимо было добиться стопроцентной уверенности.
У Чака была одна мысль, как это сделать, но он боялся и заикнуться об этом. Шифровальщики были так умны, а он – нет. Даже хорошо учиться в школе у него никогда не выходило. В третьем классе одноклассник обозвал его «Чак-чурбак». Он расплакался, и этого было достаточно, чтобы прозвище пристало. Он до сих пор называл себя мысленно «Чак-чурбак».
Как-то во время ланча они с Эдди, взяв бутерброды и кофе, сидели на территории портовых ремонтных мастерских, с видом на бухту. Она возвращалась к нормальному виду. Бензиновых пятен на воде почти не было, и несколько кораблей уже удалось извлечь из воды.
Пока они ели, из-за мыса Хоспитал-Поинт появился подбитый авианосец и медленно вошел в гавань. За ним тянулся непрерывный бензиновый след, уходящий в море. Чак узнал корабль – это был «Йорктаун». Его корпус был черен от копоти, а во взлетной палубе зияла огромная дыра от бомбы, полученная, по-видимому, во время боя с японцами в Коралловом море. Судно подошло к верфи под приветственные звуки портовых и судовых сирен, и вокруг него собрались буксиры, чтобы провести в открытые ворота сухого дока № 1.
– Я слышал, что здесь работы месяца на три, – сказал Эдди. Он работал в том же здании, что и Чак, но в военно-морской разведке, располагавшейся на верхнем этаже, и до него доходило больше слухов. – Но отправить его в море придется уже через три дня.
– Как же им это удастся?
– Работу уже начали. Старший судовой разметчик вылетел навстречу, он уже на борту, со своей бригадой. И взгляни-ка на сухой док.
Чак увидел, что в свободном доке уже было тесно от рабочих и оборудования, а сварочных аппаратов, ожидавших на причале, было и не сосчитать.
– Но все равно, – сказал Эдди, – они его лишь подлатают. Заделают палубу и борта, чтобы судно просто держалось на плаву, а со всем остальным придется подождать.
Почему-то Чаку не давало покоя название корабля. Он не мог избавиться от этого саднящего чувства. Что вообще произошло в этом самом Йорктауне? Осада Йорктауна была последней большой битвой Войны за независимость. Может быть, это что-то значило?
Мимо проходил капитан Вандермейер.
– А ну марш работать, сладкая парочка!
– Когда-нибудь я его просто прибью, – пробормотал себе под нос Эдди.
– Эдди, давай после войны, – сказал Чак.
Вернувшись в подвал и увидев сидящего за своим столом Боба Стронга, Чак понял, что разгадал загадку.
Снова взглянув через плечо шифровальщика, он увидел все тот же листок бумаги с теми же шестью японскими слогами:
ЙО-ЛО-КУ-ТА-ВА-НА
Он тактично постарался подать это так, словно Стронг сам решил задачу.
– Лейтенант, так вы уже расшифровали! – сказал он.
– Расшифровал?
– Это английское название, и японцы передали его фонетически.
– «Йолокутавана» – английское название?
– Да, сэр. Так японцы произносят «Йорктаун».
– Что? – потрясенно сказал Стронг.
На один кошмарный миг Чак-чурбак испугался, что сморозил чушь.
Потом Стронг сказал:
– О господи, вы правы! «Йолокутавана» – действительно «Йорк-таун», с японским акцентом! – Он с облегчением рассмеялся. – Спасибо! – восторженно воскликнул он. – Молодец!
Чак замялся. У него была еще одна идея. Стоит ли ему сказать, о чем он думает? Расшифровывать коды – не его работа. Но Америка была на волосок от поражения. Может быть, нужно попытаться.
– Можно мне выдвинуть еще одно предположение?
– Давайте.
– Это насчет обозначения «АФ». Нам же нужно получить подтверждение, что это Мидуэй, так?
– Ну да.
– А не можем ли мы написать сообщение, которое японцы захотят, зашифровав, передать своим? Тогда, перехватив сообщение, мы выясним, как они обозначают это название.
Стронг задумался.
– Возможно, – сказал он. – Но нам придется послать сообщение не шифруя, чтобы быть уверенными, что они правильно его поняли.
– Мы же можем это сделать. Надо, чтобы это было что-то не очень секретное, как, скажем: «На Мидуэе вспышка венерического заболевания, пришлите, пожалуйста, лекарство». Что-то вроде этого.
– Но зачем японцы станут это передавать?
– Ладно, тогда это должно быть важно для военных. Но не очень секретно. Вроде прогноза погоды.
– В наши дни даже сведения о погоде засекречены.
– А может, о трудностях с пресной водой? – сказал шифровальщик, сидевший за соседним столом. – Если они собираются оккупировать Мидуэй, то это для них важная информация.
– Черт, а из этого может что-то выйти! – Стронг оживился. – Предположим, Мидуэй посылает на Гавайи незашифрованное сообщение, в котором говорится, что сломалась водоопреснительная установка.
– А Гавайи отвечают – шлем вам баржу с пресной водой, – сказал Чак.
– Уж это японцы точно перешлют начальству, если собираются напасть на Мидуэй. Им придется планировать поставки туда пресной воды.
– И они это зашифруют, чтобы не встревожить нас своим интересом к Мидуэю.
Стронг встал.
– Идем со мной, – сказал он Чаку. – Давай поговорим об этом с боссом и посмотрим, как он отнесется к этой идее.
В тот же день радиограммы были отправлены.
На следующий день японские радиограммы сообщали о проблемах с водой на «АФ».
Их целью был Мидуэй.
Адмирал Нимиц начал готовить западню.
III
В тот вечер, пока тысяча рабочих лазали по искалеченному авианосцу «Йорктаун», устраняя повреждения под дуговыми лампами, Чак и Эдди отправились в бар «Ленточка на шляпе», находившийся в трущобах Гонолулу. Как всегда, здесь было полно и моряков, и местных. Почти все посетители были мужского пола, хотя было и несколько медсестер, державшихся парочками. Чаку и Эдди здесь нравилось, потому что другие посетители были такими же, как они.
Конечно, это было не демонстративно. За гомосексуализм могли вышвырнуть из флота и посадить в тюрьму. И все равно это место было им близко по духу. Лидер ансамбля ходил в макияже. Певец-гаваец носил женскую одежду и выглядел так убедительно, что многие не понимали, что это мужчина. Хозяин заведения был таким же натуральным, как трехдолларовая купюра. Мужчины танцевали с мужчинами. И никто не назвал бы тебя бабой, закажи ты вермут.
После гибели Джоан Чак любил Эдди еще сильнее. Конечно, он всегда знал, что Эдди могут убить – теоретически. Но эта опасность никогда раньше не казалась такой реальной. Однако теперь, после налета на Перл-Харбор, и дня не проходило, чтобы Чак не вспоминал эту прекрасную девушку, лежащую на залитой кровью земле – и рядом с ней своего брата, рыдающего так, что сердце разрывалось. А как легко это мог оказаться Чак, склонившийся над Эдди с такой же невыносимой скорбью. Чак с Эдди обманули смерть седьмого декабря, но они были на войне, где жизнь стоила дешево. Каждый день, проведенный вместе, был драгоценен, потому что он мог быть последним.
Чак стоял, опираясь на стойку, с пивом в руке, а Эдди сидел на высоком барном табурете. Они смеялись над морским летчиком Тревором Пэксменом – его звали Трикси, – который рассказывал, как один раз попытался заняться сексом с женщиной.
– Я был в ужасе! – говорил Трикси. – Я думал, что у нее внизу все будет аккуратненько, мило, как у девочек на картинка, – а у нее там больше волос, чем у меня! – Все покатились со смеху. – Просто как горилла какая-то!
В это время Чак краем глаза заметил приземистую фигуру входящего в бар капитана Вандермейера.
Мало кто из офицеров ходил в бар младших военнослужащих. Это было не запрещено, но легкомысленно и неосмотрительно – все равно что прийти в ресторан отеля «Риц-Карлтон» в грязных сапогах. Эдди повернулся к Вандермейеру спиной, надеясь, что тот их не заметит.
Но – не с их счастьем. Вандермейер подошел прямо к ним и сказал:
– Ну-ка, что у нас тут, все девочки в сборе, а?
Трикси отвернулся и исчез в толпе.
– Куда это он? – спросил Вандермейер. Он был уже довольно пьян, и язык у него заплетался.
Чак увидел, что лицо Эдди потемнело.
– Добрый вечер, капитан, – сказал Чак. – Можно угостить вас пивом?
– Виски со льдом.
Чак заплатил за его выпивку. Вандермейер сделал глоток и сказал:
– Я слышал, здесь с черного хода наркотой торгуют, это правда?
– Понятия не имею, – холодно сказал Эдди.
– Да ладно, – сказал Вандермейер. – Мы ж говорим неофициально. – И он похлопал Эдди по колену. Эдди резко встал, отшвырнув табурет.
– Не прикасайся ко мне! – сказал он.
– Эдди, тише, – сказал Чак.
– Нет на флоте такого закона, чтобы я давал себя лапать этому старому петуху!
– Как ты меня назвал? – пьяно сказал Вандермейер.
– Если он еще меня тронет, клянусь, я размозжу голову этому уроду!
– Капитан Вандермейер, я знаю место гораздо лучше, сэр, – сказал Чак. – Не хотите ли пойти туда?
– Куда? – в замешательстве спросил Вандермейер.
– Маленькое, уютное местечко, – на ходу придумывал Чак, – как здесь, но не так людно. Вы меня понимаете?
– Звучит неплохо! – и Вандермейер осушил свой стакан.
Чак взял Вандермейера за правую руку и сделал Эдди знак взять его за левую. Они вывели пьяного капитана из бара.
К счастью, во мраке переулка ждало такси. Чак открыл дверцу машины.
В этот миг Вандермейер поцеловал Эдди.
Капитан обхватил Эдди руками, чмокнул в губы и потом сказал:
– Я тебя люблю.
У Чака замерло сердце от страха. Теперь это добром не кончится.
Эдди ударил Вандермейера в живот. Сильно. Капитан захрипел и стал хватать ртом воздух. Эдди ударил его снова, на этот раз в лицо. Чак шагнул между ними. Прежде чем Вандермейер упал, Чак впихнул его в такси на заднее сиденье.
Он наклонился к окошку водителя и дал тому десятидолларовую банкноту.
– Отвезите его домой, – сказал он. – Сдачи не надо.
Такси уехало.
Чак взглянул на Эдди.
– О господи… – сказал он. – Вот теперь мы влипли.
IV
Но Эдди Перри так и не было предъявлено обвинение в нападении на офицера.
Капитан Вандермейер на следующее утро явился на службу с синяком под глазом, но никого не обвинял. Чак догадался, что, если бы тот признался, что ввязался в драку в «Ленточке на шляпе», его карьере пришел бы конец. Но все равно все обсуждали его синяк.
– Вандермейер говорит, что поскользнулся на машинном масле в гараже и ударился о газонокосилку, – сказал Боб Стронг. – Ну а я думаю – его жена приложила. Видали вы ее? Настоящий Джек Демпси.
В тот день шифровальщики из подвала сообщили адмиралу Нимицу, что японцы нападут на Мидуэй 4 июня. А точнее, японские войска должны оказаться в 175 милях к северу от атолла в семь часов утра.
Они были почти так же в этом уверены, как делали вид.
Эдди был мрачен.
– Что мы можем? – спросил он, когда они с Чаком встретились, чтобы пойти на ланч. Он тоже работал в морской разведке и знал от шифровальщиков о мощи Японии. – У япошек в море две сотни кораблей, практически весь их флот, а сколько у нас? Тридцать пять!
Чак был не так пессимистичен.
– Но ударные силы составляют лишь четверть всех их войск. Остальные – оккупационные войска, отвлекающие войска и резерв.
– И что? Эта четверть все равно больше, чем весь наш Тихоокеанский флот!
– На самом деле в японском ударном соединении всего четыре авианосца.
– А у нас – лишь три, – Эдди указал бутербродом с ветчиной на почерневший от копоти авианосец в сухом доке с ползающими по нему рабочими. – И это вместе с вышедшим из строя «Йорктауном».
– Зато мы знаем об их приближении, а они и понятия не имеют, что мы их поджидаем.
– Очень надеюсь, что это сыграет такую большую роль, как полагает Нимиц.
– Ну да, я тоже.
Когда Чак вернулся в подвал, то узнал, что он там больше не работает. У него новое назначение – «Йорктаун».
– Это Вандермейер решил таким образом меня наказать, – со слезами сказал вечером Эдди. – Он думает, что ты погибнешь.
– Не надо падать духом, – сказал Чак. – Мы можем и победить в войне.
За несколько дней до нападения японцы перешли на новый шифр. В подвале вздохнули и снова начали с нуля, но им удалось получить мало новых сведений перед сражением. Нимиц был вынужден обходиться тем, что у него уже было, и надеяться, что японцы не пересмотрят весь план сражения в последнюю минуту.
Японцы рассчитывали, что нападут на Мидуэй неожиданно и легко завладеют им. Они надеялись, что американцы потом ударят всеми силами в попытке отвоевать атолл. Тут-то в бой бросится японский резерв и сметет весь американский флот. И в Тихом океане будет властвовать Япония.
А США запросят мирных переговоров.
Нимиц планировал уничтожить этот план в зародыше, напав из засады на ударное соединение прежде, чем они смогут взять Мидуэй.
А теперь в этой засаде будет участвовать и Чак.
Он уложил вещмешок, поцеловал на прощанье Эдди, и они вместе отправились к ремонтным мастерским.
И там столкнулись с Вандермейером.
– Чинить водонепроницаемые отсеки времени не было, – сказал он им. – Стоит появиться пробоине, и корабль пойдет на дно, как свинцовый гроб.
Чак, сдерживая Эдди, положил руку ему на плечо и спросил:
– Как ваш глаз, капитан?
Рот Вандермейера исказила злобная гримаса.
– Удачи, педик!
И он ушел.
Чак пожал Эдди руку и поднялся на борт.
Он мгновенно забыл о Вандермейере, ведь наконец-то сбылась его мечта: он был в море – и на одном из величайших кораблей, какие только существовали.
«Йорктаун» был первым кораблем класса авианосцев. В длину он был больше, чем два футбольных поля, и в его экипаж входило более двух тысяч человек. На нем было девяносто самолетов: старенькие торпедные бомбардировщики «Дуглас Девастатор» со складывающимися крыльями, более новые пикирующие бомбардировщики «Дуглас Донтлесс» и истребители сопровождения «Грамман Уайлдкэт».
Почти все было внизу, кроме островной надстройки, которая возвышалась на десять метров над взлетной палубой. Здесь было сердце корабля – система командования и коммуникации: с командным мостиком, радиорубкой сразу под ним, штурманской рубкой и помещением для дежурных летчиков. За ними была дымовая труба корабля, состоящая из трех секций, расположенных в ряд.
Хотя кое-кто из ремонтных рабочих был еще на борту, заканчивая работу, судно оставило сухой док и двинулось к выходу из бухты. Чак трепетал, чувствуя вибрацию огромных двигателей корабля, направляющегося в открытое море. Когда они вышли на глубину и начали подниматься и опускаться на волнах Тихого океана, Чаку показалось, что он танцует.
Чак работал в радиорубке, что было разумным назначением, учитывая возможность использовать его опыт работы с радиограммами.
Авианосец устремился на встречу, которая должна была состояться к северо-востоку от Мидуэя. Его приваренные заплаты скрипели, как новые ботинки. На корабле было кафе с названием «Десерт», где подавали свежеприготовленное мороженое. Там в первый же день Чак столкнулся с Трикси Пэксменом, которого видел в последний раз в «Ленточке на шляпе». Он был рад встретить на борту приятеля.
В среду, 3 июня, накануне предсказанной атаки патрульный гидроплан заметил к западу от Мидуэя процессию японских транспортных судов – по-видимому, с оккупационными войсками, которые должны были высадиться на остров после сражения. Новость была передана на все корабли США, и Чак в радиорубке «Йорктауна» узнал ее одним из первых. Это было верное доказательство, что его друзья в подвале были правы, и он почувствовал облегчение, получив подтверждение их правоты. Хоть и увидел иронию в этой ситуации: если бы они не оказались правы и японцы были где угодно в другом месте, ему не угрожала бы такая опасность.
Он был во флоте уже полтора года, но до сих пор никогда не участвовал в сражениях. Наскоро залатанный «Йорктаун» скоро станет мишенью японских торпед и бомб. Он двигался навстречу людям, которые сделают все, что в их силах, чтобы потопить его – и Чака тоже. Странное это было чувство. Большую часть времени он был удивительно спокоен, но иногда испытывал искушение прыгнуть за борт и отправиться вплавь назад на Гавайи.
В тот вечер он написал письмо родителям. Если он завтра погибнет, то и он и письмо, вероятно, пойдут на дно, но он все равно его написал. Он ничего не стал рассказывать о причинах своего перевода. Ему пришло в голову признаться, что он нетрадиционной ориентации, но он тут же отказался от этой мысли. Он написал, что любит их и благодарен за все, что они для него сделали. «Если я умру за демократическую страну в бою против жестокой военной диктатуры, то моя жизнь будет прожита не зря», – написал он. Перечитывая, он подумал, что это выглядит несколько пафосно, но оставил как есть.
Ночь вышла короткая. Экипажи самолетов получили сигнал на завтрак в половине второго ночи. Чак пошел пожелать Трикси Пэксмену удачи. В качестве компенсации за ранний подъем на завтрак у летчиков были мясо и яйца.
Их самолеты уже подняли на огромных бортовых подъемниках из расположенных под палубой ангаров, а потом вручную откатили на положенные места на палубе – заправлять топливом и грузить боеприпасы. Несколько пилотов полетели искать врага. Остальные сидели в штурманской комнате, в летном снаряжении, ожидая новостей.
Чак отправился на дежурство в радиорубку. Без нескольких минут шесть он принял радиограмму от разведывательного гидросамолета:
К МИДУЭЮ НАПРАВЛЯЕТСЯ МНОГО ВРАЖЕСКИХ САМОЛЕТОВ
Через несколько минут он получил обрывок радиограммы:
АВИАНОСЦЫ
Началось.
Когда через минуту пришла вся радиограмма, в ней сообщалось, что японская ударная группа авианосцев была почти точно там, где предсказали дешифровщики. Чак почувствовал гордость – и страх.
Все три авианосца – «Йорктаун», «Энтерпрайз» и «Хорнет» – взяли такой курс, чтобы японские корабли оказались в пределах досягаемости их самолетов.
На мостике стоял длинноносый адмирал Франк Флетчер, пятидесятисемилетний ветеран, получивший в Первую мировую орден «Военно-морской крест». Неся радиограмму на мостик, Чак услышал, как он сказал: «Мы до сих пор не видели японских самолетов. Значит, они не знают, что мы здесь».
Только это и работало в пользу американцев, подумал Чак, – преимущество, которое давала лучшая разведка.
Японцы, несомненно, надеялись, что застанут Мидуэй врасплох и повторят план действий, как в Перл-Харбор, но благодаря шифровальщикам этого не случится. Американские самолеты на Мидуэе уже не были неподвижными мишенями, стоящими на аэродромах, – к моменту прибытия японских бомбардировщиков они все поднялись в воздух и рвались в бой.
Напряженно прислушиваясь к звукам выстрелов на радиочастотах Мидуэя и японских кораблей, личный состав радиорубки «Йорк-тауна» понимал, что над крошечным островком, несомненно, идет ужасное воздушное сражение, но кто побеждает – они не знали.
Вскоре американские самолеты с Мидуэя направились в сторону вражеских судов и атаковали японские авианосцы.
В обоих сражениях, насколько Чак мог слышать, решающую роль сыграли зенитки. База Мидуэя была повреждена умеренно, и почти все бомбы и торпеды, нацеленные на японские суда, прошли мимо, но и в том и в другом бою было сбито множество самолетов.
Счет казался равным, но это беспокоило Чака, так как у японцев их было больше в резерве.
Незадолго до семи «Йорктаун», «Энтерпрайз» и «Хорнет» повернули на юго-восток. Следуя этим курсом, они, к несчастью, удалялись от неприятеля, но их самолеты должны были взлетать по ветру, а ветер был юго-восточный.
Каждый уголок могучего «Йорктауна» вибрировал от грохота, когда их моторы переходили на полную мощность и они проносились по палубе, один за другим, и взмывали в воздух. Чак заметил, что самолет «уайлдкэт», когда разгоняется на палубе, склонен приподнимать правое крыло и крениться влево – на эту особенность очень жаловались пилоты.
К половине девятого три авианосца отправили в бой сто пятьдесят пять американских самолетов, которые должны были атаковать ударную группу противника.
Первые самолеты прибыли в зону цели в то самое время, когда японцы были заняты заправкой и перевооружением самолетов, вернувшихся с Мидуэя. Взлетные палубы были загромождены ящиками с боеприпасами в змеиных гнездах топливных шлангов, все это было готово взорваться в любой момент. Должна была произойти бойня.
Но этого не случилось.
Почти все американские самолеты первой волны были уничтожены.
«Девастаторы» были устаревшими машинами. Сопровождавшие их «уайлдкэты» были получше, но не чета быстрым, маневренным японским «зеро». Те самолеты, которые смогли доставить свои боеприпасы к цели, были уничтожены разрушительным огнем зениток с авианосцев.
Сбросить бомбу с летящего самолета на движущийся корабль или же сбросить торпеду так, чтобы она поразила судно, чрезвычайно сложно, особенно для летчика, находящегося под огнем и сверху, и снизу.
Большинство авиаторов в попытке сделать это отдали жизнь.
И ни одна попытка не увенчалась успехом.
Ни одна из американских бомб или торпед не попала в цель. Первые три волны атакующих самолетов – по одной с каждого авианосца – не нанесли японской ударной группе никакого ущерба. Боезапас на палубах не взорвался, шланги с топливом не загорелись. Все осталось невредимым.
Слушая радиопереговоры, Чак пришел в отчаяние.
Он снова ясно понял, как гениальна была проведенная семь месяцев назад атака на Перл-Харбор. Американские корабли стояли на якоре, неподвижные цели были собраны в одном месте, и попасть в них было относительно легко. Истребители, которые могли бы их защитить, были уничтожены на аэродромах. А к тому времени, когда американцы подготовили к бою зенитки, атака была почти закончена.
Однако сражение продолжалось, и еще не все американские самолеты достигли зоны цели. Он слышал, как командир авиационной боевой части «Энтерпрайза» кричал по радио: «Атакуйте! Атакуйте!» и лаконичный ответ летчика: «Будет сделано! Как только найду гадов».
Хорошей новостью было то, что японский командующий еще не послал самолеты в атаку на американские корабли. Он придерживался своего плана и сосредоточился на Мидуэе. К настоящему времени он, должно быть, уже понял, что его атакуют самолеты с авианосцев, но, возможно, не знал точно, где эти авианосцы находятся.
Однако, несмотря на это благоприятное обстоятельство, американцы не побеждали.
Но вот картина изменилась. Японцев обнаружило звено из тридцати семи «донтлессов», пикирующих бомбардировщиков с «Энтерпрайза». «Зеро», защищающие корабли, в ходе боя с ранее атаковавшими, спустились вниз, к самой воде, и американские бомбардировщики, к счастью, оказались над японскими истребителями и смогли броситься на них со стороны солнца. Всего через несколько минут зоны цели достигли еще восемнадцать «донтлессов» с «Йорктауна». Одним из пилотов был Трикси.
Радио взорвалось взволнованной скороговоркой. Чак закрыл глаза и сосредоточился, пытаясь по отдаленным звукам понять происходящее. Расслышать голос Трикси не получалось.
Потом за голосами он начал различать характерный вой пикирующих бомбардировщиков. Атака началась.
Вдруг – впервые – раздались торжествующие крики летчиков.
– Получай, ублюдок!
– Черт! Аж меня тряхнуло!
– Что, съели, сучьи дети?
– В яблочко!
– Гляньте, как горит!
Сидящие в радиорубке разразились дикими криками, еще не зная наверняка, что происходит.
В несколько минут все было кончено, но четкого рапорта ждать пришлось долго. От радости победы летчики говорили бессвязно. Постепенно, когда они успокоились и направились назад к своим кораблям, картина прояснилась.
В числе выживших был и Трикси Пэксмен.
Большая часть их бомб пролетела мимо цели, как и в прошлый раз, но около десятка попали точно в цель, и ущерб от этих нескольких бомб был огромен. Три громадных японских авианосца – «Кага», «Сорю» и флагман «Акаги» – загорелись так, что локализовать огонь не получалось. Остался лишь один вражеский авианосец, «Хирю».
– Три из четырех! – восторженно сказал Чак. – А они еще и близко не подошли к нашим судам!
Это скоро изменилось.
Адмирал Флетчер послал десять «донтлессов» на поиски уцелевшего японского авианосца. Но радар «Йорктауна» обнаружил звено самолетов, по-видимому, с «Хирю» – они были в пятидесяти милях и приближались. В полдень Флетчер выслал навстречу атакующим двенадцать «уайлдкэтов». Остальным самолетам тоже было приказано подняться в воздух, чтобы, когда подлетят атакующие, они не оставались на палубе, представляя собой уязвимую цель. В это же время топливные шланги «Йорктауна» для защиты от возможного пожара были подключены к углекислому газу.
Атакующее звено состояло из четырнадцати «вэлов» – пикирующих бомбардировщиков «айти Д3А» – и сопровождающих «зеро».
«Сейчас начнется, – подумал Чак. – Мой первый бой». Его затошнило. Он с трудом глотнул.
Еще не было видно нападающих, когда заговорили пушки «Йорк-тауна». На корабле были четыре сдвоенные большие зенитные установки пятидюймового калибра, которые могли посылать снаряды на несколько миль. Определив местонахождение противника с помощью радара, артиллеристы открыли огонь по приближающимся самолетам огромными, двадцатипятикилограммовыми снарядами, устанавливая взрыватели так, чтобы снаряды взрывались, когда достигнут цели.
«Уайлдкэты» поднялись выше атакующих и, по сообщениям пилотов, сбили шесть бомбардировщиков и три истребителя.
Чак прибежал на командный мостик с сообщением, что остальные нападающие пикируют. Адмирал Флетчер спокойно сказал:
– Ну, каску я надел, а больше ничего сделать не могу.
Чак выглянул в иллюминатор и увидел, что с неба на него с воем летят бомбардировщики под таким отвесным углом, что казалось – они просто падают. Он подавил желание броситься на пол.
Корабль внезапно стал круто поворачивать влево. Все, что могло помешать атакующим самолетам, конечно, стоило попробовать.
У «Йорктауна» на борту было четыре «чикагских пианино» – зенитные установки меньшего калибра, каждая с четырьмя более короткими стволами. Теперь начали стрелять они и пушки сопровождающих «Йорктаун» крейсеров.
Пока Чак смотрел вперед с командного мостика, испуганный, не в состоянии сделать ничего, чтобы защитить себя, наводчик прицелился и сбил один «вэл». Самолет, казалось, распался на три части. Две упали в море, а одна ударилась о борт судна. Потом взорвался другой самолет. Чак радостно закричал.
Но оставалось еще шесть.
«Йорктаун» сделал резкий поворот вправо.
«Вэлы» обрушили вслед кораблю смертоносный град с бортовых орудий.
Когда они приблизились, начали стрелять и пулеметы на мостиках по обе стороны полетной палубы. Теперь уже орудия «Йорктауна» играли смертельную симфонию – с басами пятидюймовых пушек, меццо-сопрано «чикагских пианино» и взволнованными трелями пулеметов.
Чак увидел первую бомбу.
Многие японские бомбы были замедленного действия. Вместо того чтобы взрываться при ударе, они срабатывали через секунду или позже. Смысл был в том, чтобы они успели пробить палубу и взорваться в глубине корабля, принеся максимум повреждений.
Но эта бомба покатилась по палубе «Йорктауна».
Чак смотрел в гипнотическом ужасе. Мгновение казалось, что ничего не произойдет. Потом бомба взорвалась с грохотом и пламенем. Два «чикагских пианино» на корме вмиг были уничтожены. На палубе и мостиках в нескольких местах занялся огонь.
К изумлению Чака, люди вокруг него сохраняли спокойствие, словно на военной игре в конференцзале. Адмирал Флетчер отдавал приказы, стоя на флагманском мостике, раскачивающемся над содрогающейся палубой. Через несколько мгновений на полетную палубу уже бросились аварийные команды с пожарными шлангами, санитары с носилками поднимали раненых и уносили по крутым трапам вниз, в медпункты.
Сильных пожаров не было, их удалось предотвратить благодаря тому, что топливные шланги были подключены к углекислому газу. И на палубе не было самолетов с бомбами, которые могли бы взорваться.
В следующий миг другой «вэл» с воем спикировал к «Йорктауну», и бомба попала в дымовую трубу. Могучий корабль содрогнулся от взрыва. Из трубы поднялся огромный столб густого черного дыма. Должно быть, бомба разрушила двигатель, подумал Чак, потому что судно сразу замедлило ход.
Другие бомбы не попали в цель, они падали в море, поднимая фонтаны воды, которая лилась на палубу и смешивалась с кровью раненых.
«Йорктаун» совсем остановился. Когда покалеченный корабль неподвижно замер в воде, японцам удалось попасть в него третий раз, бомба пробила передний подъемник авианосца и взорвалась где-то в глубине.
Потом внезапно все кончилось, и выжившие «вэлы» взмыли в ярко-синее тихоокеанское небо.
«Я все еще жив», – подумал Чак.
Корабль не погиб. Японцы еще не успели скрыться, а уже вовсю работали пожарные команды. Механики снизу сообщили, что запустят котлы в течение часа. Ремонтные бригады зашили дыру в палубе досками калифорнийской пихты шесть на четыре дюйма.
Однако радиооборудование было уничтожено, и адмирал Флетчер теперь был глух и слеп. Он со своими личными помощниками переместился на крейсер «Астория» и передал тактическое командование Спрюэнсу, находящемуся на авианосце «Энтерпрайз».
«Хрен тебе, Вандермейер! Я остался жив!» – сквозь зубы сказал Чак.
Но он поспешил.
Двигатели загудели, возвращаясь к жизни. «Йорктаун» снова плыл, разрезая волны Тихого океана, – уже под командованием капитана Бакмейстера. Часть его самолетов нашли пристанище на «Энтерпрайзе», но остальные были все еще в воздухе, поэтому судно развернулось и пошло по ветру, и они стали садиться и заправляться. Так как работающего радио не было, Чаку с коллегами пришлось стать семафорными сигнальщиками и общаться с другими кораблями с помощью старомодных флажков.
В половине третьего радар сопровождающего «Йорктаун» крейсера показал приближающиеся с запада на небольшой высоте самолеты – по-видимому, атака шла с «Хирю». Об этом крейсер просигналил авианосцу. Бакмейстер послал наперехват двенадцать «уайлдкэтов».
Должно быть, «уайлдкэты» не смогли остановить атакующих, так как появилось десять бомбардировщиков-торпедоносцев, скользивших над поверхностью воды, направляясь прямо к «Йорктауну».
Чак ясно видел самолеты. Это были самолеты «накадзима B5N», американцы называли эту модель «кейт». У каждого под фюзеляжем была подвешена торпеда, длиной чуть ли не в половину всего самолета.
Четыре тяжелых крейсера, сопровождающих авианосец, стали обстреливать море, подняв завесу пенной воды, но удержать японцев было не так-то легко, и они летели прямо через брызги.
Чак увидел, как сбросил торпеду первый самолет. Длинная бомба, нацеленная на «Йорктаун», упала в воду.
Самолет пронесся так близко от корабля, что Чак увидел лицо пилота. На голове у него, кроме летного шлема, была бело-красная лента. Он торжествующе погрозил кулаком команде на палубе. И улетел.
Мимо с ревом проносились другие самолеты. Торпеды двигались достаточно медленно, и порой судам удавалось от них увернуться, но поврежденный «Йорктаун» был слишком неповоротлив, чтобы лавировать. Раздался ужасный взрыв, потрясший все судно: сила торпед была в несколько раз больше, чем обычных бомб. По ощущениям Чака, торпеда ударила слева в корму. Вскоре за первым взрывом последовал второй, и этот взрыв практически поднял корабль, бросив половину команды на палубу. Сразу после этого могучие двигатели засбоили.
И вновь не успели вражеские самолеты скрыться из виду, как аварийные бригады взялись за работу. Но только на этот раз им было не справиться. Чак присоединился к одной из команд, откачивающих воду помпами, и увидел, что стальная обшивка огромного корабля вспорота, как консервная банка. Из пробоины низвергался Ниагарский водопад морской воды. Через считаные минуты Чак почувствовал, что палуба кренится. «Йорктаун» заваливался на левый бок.
Помпы не могли справиться с хлынувшей внутрь водой, тем более что водонепроницаемые переборки корабля были повреждены в Коралловом море и не восстановлены в ходе ремонта на скорую руку.
Сколько еще пройдет времени до того, как судно перевернется?
В три часа дня Чак услышал приказ:
– Оставить корабль!
Матросы перекидывали через верхний борт наклонной теперь палубы канаты для спуска. На ангарной палубе, дернув несколько шнуров над головой, члены экипажа развязали тысячи спасательных жилетов, и те дождем посыпались вниз. Сопровождающие суда приблизились и спустили на воду шлюпки. Члены экипажа «Йорктауна», сняв обувь, потоком устремлялись через борт. Обувь почему-то ставили на палубе аккуратными рядами – сотни пар, словно приносили какую-то ритуальную жертву. Раненых опускали на носилках в ожидающие шлюпки. Чак очутился в воде и поплыл изо всех сил, чтобы оказаться как можно дальше от «Йорктауна» прежде, чем он перевернется. Неожиданная волна смыла с его головы шапку. Чак порадовался, что он в теплом Тихом океане: в Атлантическом он мог бы погибнуть от холода, ожидая, пока его спасут.
Его подобрала спасательная шлюпка и двинулась дальше. Экипаж продолжал вытаскивать людей из воды. Вокруг двигались дюжины других лодок. Многие члены команды корабля спускались с главной палубы, которая была ниже полетной. «Йорктауну» как-то удавалось оставаться на плаву.
Когда все с «Йорктауна» оказались в безопасности, их приняли на борт сопровождающие суда.
Чак стоял на палубе, глядя, как вдали, за водной гладью, над медленно тонущим «Йорктауном» садилось солнце. Ему пришло в голову, что за весь день он не видел ни одного японского корабля. Все сражение проводила авиация. Может быть, это первое морское сражение нового вида, подумал он. Если так, то в будущем важнейшими кораблями станут авианосцы. Все остальное можно будет не особенно принимать в расчет.
Рядом возник Трикси Пэксмен. Чак был так рад его видеть, что обнял его.
Трикси сказал Чаку, что пикирующие бомбардировщики «донтлессы» с «Энтерпрайза» и «Йорктауна» при последнем вылете подожгли «Хирю», уцелевший японский авианосец, и уничтожили его.
– Так значит, все четыре японских авианосца выведены из строя, – сказал Чак.
– Вот именно! Мы разделались со всеми, а сами потеряли всего один.
– Тогда, – сказал Чак, – значит ли это, что мы победили?
– Да, – сказал Трикси. – Думаю, да.
V
После Мидуэйского сражения стало ясно, что в войне на Тихом океане победят самолеты, взлетающие с кораблей. И Япония, и Соединенные Штаты начали ускоренные программы по строительству авианосцев в кратчайшие сроки.
За 1943 и 1944 годы Япония произвела этих огромных, дорогостоящих кораблей семь штук.
Соединенные Штаты за тот же срок выпустили девяносто.
