Глава девятая
Июль – сентябрь 1941 года
I
Жарким июльским утром на столе у Грега Пешкова зазвонил телефон. Он закончил свой предпоследний учебный год в Гарварде и снова пошел работать на лето в Госдепартамент, в информационный отдел. Ему хорошо давались физика и математика, и экзамены он сдал легко, но желания стать ученым у него не было. Его привлекала политика.
Он взял трубку.
– Приветствую, господин Пешков, – услышал он. – Это Том Кранмер.
Сердце Грега забилось чуть сильнее.
– Спасибо, что ответили на мой звонок. Вы, наверное, меня помните.
– Тридцать пятый год, отель «Риц-Карлтон». Это единственный раз, когда в газете появилась моя фотография.
– А вы по-прежнему работаете детективом в отеле?
– Я решил заняться торговлей. Теперь я детектив в универмаге.
– А дополнительную работу вы когда-нибудь берете?
– Конечно. Выкладывайте.
– Я сейчас на работе. Мне бы хотелось поговорить наедине.
– Вы работаете в старом здании исполнительного управления, напротив Белого дома.
– Откуда вы знаете?
– Я детектив.
– Ну да, конечно.
– Я рядом, в «Арома-кофе» на углу Эф-стрит и Девятнадцатой.
– Я не могу сейчас… – Грег взглянул на часы. – На самом деле, мне и разговор пора заканчивать.
– Я могу подождать.
– Дайте мне час.
Грег бегом спустился по лестнице. Он оказался у главного входа как раз в тот момент, когда снаружи тихо подъехал «Роллс-Ройс». Из автомобиля выбрался тучный шофер и открыл заднюю дверь. Вышедший пассажир был высокий, худой и красивый, с пышными седыми волосами. На нем был отлично пошитый двубортный костюм из жемчужно-серой фланели, придававший ему стильность, которой в состоянии достичь только лондонские портные. Он направился по гранитной лестнице к огромному зданию, и его толстый шофер поспешил следом с его портфелем в руках.
Это был Самнер Уэллес, заместитель госсекретаря, второе лицо в госдепартаменте и личный друг президента Рузвельта.
Шофер собирался отдать портфель ожидающему наготове работнику госдепартамента, но тут вперед выступил Грег.
– Доброе утро, сэр, – сказал он, ловко вынул портфель из рук шофера и распахнул дверь. Потом он последовал за Уэллесом в здание.
Грег попал в отдел информации, потому что смог представить информативные, отточенные статьи, которые он писал для «Гарвард кримсон». Однако он не хотел закончить свою карьеру в качестве пресс-атташе. У него были более высокие устремления.
Грег восхищался Самнером Уэллесом, напоминавшим ему отца. За респектабельной внешностью, стильной одеждой и обаянием скрывался безжалостный манипулятор. Уэллес твердо решил занять место своего начальника, госсекретаря Корделла Халла, и не стеснялся вести за его спиной свою игру и обращаться непосредственно к президенту, что приводило Халла в ярость. Грег был бы счастлив находиться рядом с человеком, обладающим властью и не боящимся ее использовать. Он и сам хотел стать таким.
Уэллес Грегу симпатизировал. Грегу многие симпатизировали, особенно если он хотел им нравиться; с Уэллесом же дело обстояло иначе. Хотя Уэллес был женат – по-видимому, брак был счастливый, и жена была богатой наследницей, – его тянуло к красивым юношам.
Грег был гетеросексуален до неприличия. В Гарварде у него была постоянная девушка, студентка Редклиффа по имени Эмили Хардкасл, обещавшая к сентябрю позаботиться о предохранении от беременности; здесь, в Вашингтоне, он встречался с роскошной Ритой, дочкой конгрессмена Лоренса из Техаса. С Уэллесом он ходил по краю пропасти. Он избегал любых прикосновений, оставаясь при этом достаточно доброжелательным, чтобы сохранить его расположение. И он старался держаться подальше от Уэллеса, когда наступало время коктейлей и у старших ослабевали тормоза и руки начинали блуждать.
Сейчас, когда старший состав собирался к десяти утра на собрание, Уэллес сказал:
– Ты тоже можешь остаться, мой мальчик. Это будет полезно для твоего образования.
Грег заволновался. Не удастся ли ему на этом собрании проявить себя, подумал он. Он хотел, чтобы его заметили, хотел произвести хорошее впечатление.
Через несколько минут появился сенатор Дьюар с сыном Вуди. И отец, и сын оба были долговязые и большеголовые, в похожих однобортных летних льняных костюмах синего цвета. Но Вуди, в отличие от отца, был еще и творческой натурой: его фотографии занимали первые места в «Гарвард кримсон». Вуди кивнул старшему помощнику Уэллеса Бексфорту Россу: должно быть, они были знакомы. Бексфорт был крайне самодовольный тип и звал Грега «русский» из-за его русской фамилии.
Уэллес открыл собрание словами:
– Я должен сообщить всем вам нечто очень конфиденциальное, что не должно выходить за пределы этой комнаты. В начале следующего месяца президент встречается с премьер-министром Британии.
Грег чуть не сказал: «Ух ты!»
– Хорошо! – сказал Гас Дьюар. – Где?
– Планируется провести встречу где-нибудь на корабле в Атлантическом океане, ради безопасности и чтобы у Черчилля ушло меньше времени на дорогу. Президент желает, чтобы я принимал участие в качестве его помощника, а госсекретарь Халл останется присматривать за делами здесь, в Вашингтоне. И он хочет, чтобы вы, Гас, тоже остались здесь.
– Я польщен, – сказал Гас. – А что в программе обсуждения?
– Англия, похоже, отбила угрозу интервенции, во всяком случае на данный момент, но они слишком слабы, чтобы перейти в наступление на Германию на континенте, – если не поможем мы. Поэтому Черчилль будет нас просить объявить Германии войну. Мы, конечно, откажемся. После этого президент хочет выработать совместное заявление о намерениях.
– Невоенных намерениях, – сказал Гас.
– Нет, потому что Соединенные Штаты не воюют и воевать не собираются. Но и помимо войны мы связаны с Великобританией, мы снабжаем их почти всем, что им нужно, в кредит, без ограничений, и когда наконец наступит мир, мы рассчитываем на возможность сказать свое слово о том, каким следует быть послевоенному миру.
– Войдет ли сюда и усиление Лиги Наций? – спросил Гас. Грег знал, что Лига Наций – его пунктик, и Уэллеса тоже.
– Именно об этом, Гас, я и хотел с вами поговорить. Если мы хотим воплотить наш план, нам нужно подготовиться. Мы должны устроить, чтобы Рузвельт и Черчилль были согласны включить этот пункт в свое заявление.
Гас сказал:
– Мы оба знаем, что президент теоретически благоприятно относится к этому, но его беспокоит общественное мнение.
Вошла секретарша и подала Бексфорду записку.
– О господи! – сказал тот, прочитав.
– Что там такое? – раздраженно спросил Уэллес.
– Как вы знаете, на той неделе в Японии собирался императорский совет. У нашей разведки есть некоторые сведения об их совещании, – сказал Бексфорт.
Об источнике информации он говорил туманно, но Грег знал, о чем идет речь. Радиотехническая разведка армии США была в состоянии перехватить и расшифровать телеграммы министерства иностранных дел из Токио в зарубежные посольства. Операция по перехвату и расшифровке носила кодовое название «Mейджик». Грег знал об этом, хотя и не должен был. На самом деле если бы военные узнали, что ему известна эта тайна, то устроили бы страшный скандал.
– Японцы обсуждали расширение границ своей империи, – продолжал Бексфорт. Грег знал, что они уже аннексировали значительную территорию – Манчжурию, и двинули войска дальше в глубь Китая. – Их не интересуют возможности экспансии на запад, в Сибирь, что означало бы войну с Советским Союзом.
– Это хорошо! – сказал Уэллес. – Значит, русские смогут сосредоточиться на войне с немцами.
– Да, сэр. Но японцы вместо этого планируют двинуться на юг, взять под контроль Индокитай, а затем Голландскую Ост-Индию.
Грег был потрясен. Вот это новости! И он был в числе первых, кто об этом услышал.
– Но ведь это же не что иное, как империалистическая война! – возмутился Уэллес.
– С формальной точки зрения, – вмешался Гас, – это не война. У японцев уже сейчас есть войска в Индокитае, с официального разрешения действующей колониальной власти Франции, представляемой правительством Виши.
– Нацистскими марионетками!
– Я же сказал, формально. А в принципе Голландская Ост-Индия находится под властью Нидерландов, оккупированных сейчас немцами, которых абсолютно устраивает, что их японские союзники будут контролировать голландскую колонию.
– Это просто игра словами!
– Да, и там найдется кому в нее с нами поиграть. Например, там будет японский посол.
– Вы правы, Гас, спасибо, что предупредили меня.
Грег ждал возможности внести свой вклад в обсуждение. Больше всего ему хотелось произвести впечатление на сидящих вокруг больших людей. Но все они знали настолько больше его…
– А что, по большому счету, нужно этим японцам? – спросил Уэллес.
– Нефть, каучук и олово, – сказал Гас. – Они стремятся обеспечить себе доступ к природным ресурсам. Это не удивительно, поскольку мы препятствуем их снабжению. – Соединенные Штаты наложили эмбарго на экспорт в Японию таких материалов, как нефть и чугун, в тщетной попытке помешать Японии занимать все большие территории Азии.
– Наши эмбарго никогда не были особо эффективными, – раздраженно сказал Уэллес.
– Да, но их угрозы оказалось достаточно, чтобы японцы запаниковали, ведь у них почти нет собственных природных ресурсов.
– Нам определенно следует принять более действенные меры, – отрезал Уэллес. – У японцев полно денег в американских банках. Мы можем заморозить их счета?
Со всех сторон на него обратились осуждающие взгляды чиновников. Это было радикальное решение. После секундного колебания Бексфорт сказал:
– Думаю, мы могли бы. Это было бы эффективней любого эмбарго. Они не смогли бы покупать ни нефть, ни другое сырье здесь, в Соединенных Штатах, просто потому, что не смогли бы за него платить.
– Госсекретарь, как обычно, будет стремиться к тому, чтобы избежать любых действий, которые могут привести к войне, – сказал Гас.
Он был прав. Корделл Халл был так осмотрителен, что это граничило с трусостью, и часто конфликтовал со своим более агрессивным заместителем Уэллесом.
– Господин Халл всегда следовал этим курсом, и это очень мудро, – сказал Уэллес. Все знали, что он так не думает, но этого требовал этикет. – Но Соединенные Штаты должны чувствовать себя уверенно на международной сцене. Мы должны быть благоразумными, а не трусливыми. Я собираюсь изложить идею замораживания счетов президенту.
Грег почувствовал восторженный трепет. Вот что такое власть. В одно мгновение Уэллес мог внести предложение, которое потрясет всю страну.
Гас Дьюар нахмурился.
– Без импорта нефти японская экономика заскрипит и остановится, и тогда их военные будут бессильны.
– Так это отлично! – сказал Уэллес.
– Разве? Как вы думаете, на что пойдет правительство Японии, оказавшись перед такой катастрофой?
Уэллесу не очень-то нравилось, когда с ним разговаривали в таком тоне.
– Может быть, вы скажете мне, сенатор?
– Я не знаю. Но я думаю, что мы должны это знать, прежде чем предпримем такие действия. Люди, загнанные в угол, опасны. А я прекрасно знаю, что Соединенные Штаты не готовы воевать с Японией. Флот не готов, и военно-воздушные силы не готовы.
Грег увидел свой шанс подать голос и воспользовался им.
– Господин заместитель госсекретаря, возможно, вам окажется полезной информация, что общественное мнение склоняется в пользу войны с Японией против умиротворения в пропорции два к одному.
– Дельное замечание, Грег, спасибо. Американцы не хотят позволять Японии безнаказанно убивать.
– Но на самом деле война им тоже не нужна, – сказал Гас. – Что бы там ни показывали опросы.
Уэллес закрыл лежащую перед ним на столе папку.
– Ну что же, сенатор, мы достигли консенсуса в вопросе о Лиге наций, а насчет Японии остались каждый при своем мнении.
Гас встал.
– Однако по обоим вопросам решение будет принимать президент.
– Спасибо, что зашли ко мне.
Собрание кончилось.
Грег вышел в приподнятом настроении. Ему позволили остаться на совещании, он узнал потрясающие новости и вставил комментарий, за который Уэллес его поблагодарил. Отличное начало дня.
Он выскользнул из здания и направился к «Арома-кофе».
Он еще никогда не нанимал частного детектива. У него было смутное ощущение незаконности того, что он делает. Но Кранмер был добропорядочным человеком. И нет ничего преступного в том, чтобы попробовать наладить отношения с бывшей подружкой.
В «Арома-кофе» сидели две девчонки, по виду – секретарши, вышедшие на перерыв, да пожилая парочка, отправившаяся в поход по магазинам. Ну, и Кранмер, широкоплечий мужчина в мятом летнем костюме из жатой хлопковой ткани, курил сигарету. Грег шмыгнул в кафе и попросил девочку за стойкой налить ему кофе.
– Я пытаюсь связаться с Джеки Джейкс, – сказал он Кранмеру.
– С той черной девчонкой?
Это она была девчонкой, подумал Грег с тоской; чудесный возраст шестнадцать лет – правда, она делала вид, что ей больше.
– Это было шесть лет назад, – сказал он Кранмеру. – Она уже не девчонка.
– Для той инсценировки ее нанимал не я, а ваш отец.
– Я не хочу его спрашивать. Но вы ведь можете ее найти, правда?
– Полагаю, что да. – Кранмер вынул маленький блокнот и карандаш. – Наверное, Джесси Джейкс – не настоящее ее имя?
– Настоящее имя – Мэйбел Джейкс.
– Актриса, да?
– Будущая. Не знаю, вышло ли у нее что-нибудь. У нее привлекательная внешность и обаяния хоть отбавляй, но для черных актрис не так много ролей.
– Очевидно, ее номера нет в телефонном справочнике, иначе я бы вам не понадобился.
– Может быть, ее и нет в списке, но скорее всего, она просто не может себе позволить телефон.
– Вы ее видели после тридцать пятого года?
– Дважды. Первый раз – два года назад, недалеко от этого места, на И-стрит, в двух кварталах отсюда.
– Ну, я голову даю на отсечение, что она живет не в этих шикарных кварталах, значит, она где-то здесь работает. У вас есть ее фото?
– Нет.
– Я ее плохо помню. Симпатичная девчонка, темная кожа, широкая улыбка.
Грег кивнул, вспоминая эту улыбку, сияющую лучше лампочки в тысячу ватт.
– Мне нужен лишь ее адрес, чтобы я мог написать ей письмо.
– Меня не касается, зачем вам нужна эта информация.
– Идет.
Неужели все действительно так просто, подумал Грег.
– Я беру десять долларов в день, минимальная оплата – не меньше чем за два дня. Плюс расходы.
Это было меньше, чем Грег предполагал. Он вынул бумажник и дал Кранмеру двадцать долларов.
– Спасибо, – сказал детектив.
– Удачи! – ответил Грег.
II
В субботу было жарко, и Вуди вместе с братом Чаком отправился на берег.
Вся семья Дьюаров была в Вашингтоне. У них была девятикомнатная квартира возле отеля «Риц-Карлтон». Чак приехал в отпуск со своей военно-морской базы, папа работал по двенадцать часов в сутки, планируя встречу, которую он называл Атлантической конференцией, а мама писала новую книгу о женах президентов.
Вуди и Чак надели шорты и спортивные рубашки поло, взяли полотенца, солнечные очки и газеты – и сели в поезд, идущий в Рехобот-бич, на Делавар-кост. Дорога занимала пару часов, но летом в субботу это было единственное место, куда еще стоило ехать. Там была широкая песчаная отмель и освежающий бриз с Атлантического океана. И тысяча девчонок в купальниках.
Два брата были не похожи друг на друга. Чак был невысок, но мускулист. У него было красивое, как у мамы, лицо и обезоруживающая улыбка. Он неважно учился в школе, но проявлял изощренный, как у мамы, ум, всегда принимая какую-то неординарную точку зрения. Он мог дать Вуди фору во всех видах спорта, кроме бега, поскольку длинноногий Вуди был прекрасным бегуном, и бокса, так как нанести Вуди удар, благодаря его длинным рукам, было практически невозможно.
Дома Чак о флоте говорил мало, несомненно, из-за родителей: они все еще сердились на него за то, что он не пошел в Гарвард. Но наедине он немного рассказал Вуди о своей теперешней жизни.
– Гавайи – это здорово, но мне действительно жаль, что работа у меня на берегу. Я пошел во флот, чтобы ходить в море!
– А что именно ты делаешь?
– Я в группе радиотехнической разведки. Мы ловим сообщения, в основном от японского императорского флота.
– А они не зашифрованы?
– Зашифрованы, но многое можно узнать, даже не зная шифра. Это называется «анализ потока сообщений». Внезапное увеличение количества сообщений означает, что предпринимаются какие-то действия. А потом можно научиться распознавать кодировки. Высадка морского десанта, например, обладает отчетливой конфигурацией сигналов.
– Как интересно! И ты, наверное, в этом уже такой мастер!
Чак пожал плечами.
– Я занимаюсь секретарской работой, надписываю да подшиваю расшифровки. Но какую-то информацию все равно улавливаю.
– А как на Гавайях с развлечениями?
– Да сколько угодно. В портовых барах жизнь бьет ключом. Мне больше всего нравится кафе «Черный кот». У меня есть приятель Эдди Пэрри, мы с ним при каждой возможности ездим на Вайкики-бич кататься по волнам на доске. Так что мне там неплохо. Но все-таки я бы хотел служить на корабле.
Они купались в холодном Атлантическом океане, потом ели на ланч хотдоги, фотографировали друг друга фотоаппаратом Вуди и изучали купальники, пока солнце не стало клониться к горизонту. Они уже уходили, когда, пробираясь через толпу, Вуди увидел Джоан Рузрок.
Он сразу же ее узнал. Другой такой девчонки не было на берегу, да и вообще во всем Делаваре. Нельзя было не узнать эти высокие скулы, этот орлиный профиль, роскошные темные волосы и гладкую кожу цвета кофе с молоком.
Ни секунды не раздумывая, он пошел прямо к ней.
Она выглядела совершенно сногсшибательно. На ней был цельный купальник с завязками «спагетти», не скрывающими изящных изгибов ее плеч. Высокие вырезы уходили далеко на бедра, открывая почти полностью ее длинные коричневые ноги.
Теперь ему казалось невероятным, что когда-то он держал эту сказочную женщину в объятиях и целовал так, словно целовался в последний раз.
Она подняла на него взгляд, заслоняясь от солнца.
– Вуди Дьюар! Я и не знала, что ты в Вашингтоне.
Особого приглашения ему не требовалось. Он опустился на песок рядом с ней. Она была так близко, что ему стало трудно дышать.
– Привет, Джоан! – Он мельком взглянул на полненькую кареглазую девчонку, сидевшую рядом с ней. – А где твой муж?
Она расхохоталась.
– С чего ты решил, что я замужем?
Вуди смутился.
– Я как-то пришел к тебе на вечеринку, пару лет назад…
– Правда?
– Я помню! – сказала приятельница Джоан. – Я тогда спросила, как тебя зовут, а ты так и не ответил.
Вуди ее не помнил совершенно.
– Прошу меня простить, что был так невежлив. Я Вуди Дьюар, а это мой брат Чак.
Кареглазая девочка пожала им обоим руки и сказала:
– А я Диана Тавернер.
Чак сел на песок рядом с ней, что, кажется, ей понравилось: Чак был красив, намного симпатичнее, чем Вуди.
Вуди продолжал:
– В общем, я зашел на кухню, искал тебя, и парень по имени Бексфорт Росс представился твоим женихом. Я думал, ты уже вышла за него замуж. Или у вас такая необычайно затянувшаяся помолвка?
– Не говори глупостей, – ответила она с легким раздражением, и он вспомнил, что она всегда плохо переносила, когда ее поддразнивали. – Бексфорт говорил всем, что мы собираемся пожениться, потому что практически жил у нас в квартире.
Вуди был потрясен. Значит, Бексфорт там и спал? С Джоан? Такое, конечно, не было редкостью, но мало кто из девчонок в этом признавался.
– О свадьбе заговаривал только он, – продолжала Джоан. – Я никогда ничего ему не обещала.
Значит, она свободна. Вуди не мог бы радоваться больше, даже если б выиграл в лотерею.
Но, может быть, у нее есть парень, сказал он себе. Надо выяснить. Однако как бы там ни было, а парень – не то же самое, что муж.
– Несколько дней назад я был вместе с Бексфортом на собрании, – сказал Вуди. – Он большой человек в Госдепартаменте.
– Он далеко пойдет и найдет себе женщину, которая гораздо лучше меня подойдет на роль жены большого человека в Госдепартаменте.
По ее тону было ясно, что у нее не осталось теплых чувств к бывшему любовнику. Вуди обнаружил, что его это радует, хотя не мог бы сказать почему.
Он прилег на песок, опершись головой на руку. Песок был горячий. Если у нее есть парень, к которому она относится серьезно, то она должна скоро о нем упомянуть, он был в этом уверен.
– Кстати о Госдепартаменте, ты еще там работаешь?
– Да. Референтом заместителя госсекретаря по Европе.
– Здорово.
– Пока что – да.
Вуди смотрел туда, где кончался ее купальник и начинались бедра, и думал, что неважно, как мало на девчонке одежды, мужчины всегда думают о том, чего не видит глаз. Он почувствовал эрекцию и перекатился на живот, чтобы никто не заметил.
Джоан заметила его взгляд и сказала:
– Нравится мой купальник?
Она всегда говорила прямо то, что думала. Ему в ней нравилось и это, кроме всего прочего.
Он решил тоже говорить честно:
– Мне нравишься ты, Джоан. Как и всегда.
Она рассмеялась.
– Не ходи вокруг да около, Вуди, выкладывай сразу!
Вокруг них все начинали собираться. Диана сказала:
– Пожалуй, нам пора.
– Мы тоже уже собирались уходить, – сказал Вуди. – Может, поедем вместе?
Вот сейчас для нее настал подходящий момент вежливо его отшить. Она легко могла бы сказать: «Да нет, ребята, поезжайте сами». Но вместо этого она ответила:
– Конечно, почему бы и нет?
Девчонки натянули платья на купальники и побросали свои вещи в пару пакетов, а потом они все вместе пошли по пляжу.
Поезд был набит пассажирами вроде них – все были обгоревшие на солнце, всем хотелось есть и пить. На станции Вуди купил четыре бутылки кока-колы и достал их, когда поезд тронулся. Джоан сказала:
– Однажды ты купил мне кока-колу в Буффало, в один жаркий день, помнишь?
– А, на той демонстрации. Конечно, помню.
– Мы тогда были детьми…
– Кока-кола – это моя уловка, я всегда покупаю кока-колу красивым женщинам.
Она рассмеялась.
– И как, действует?
– Ни одного поцелуя мне не принесла.
– Ну, не оставляй стараний! – и она подняла бутылку, словно произносила тост.
Он подумал, что это обнадеживает, и сказал:
– Когда мы вернемся в город, может, пойти съесть по гамбургеру или что-нибудь еще – и сходить в кино?
Вот сейчас для нее был подходящий момент, чтобы сказать: «Нет, спасибо, но я встречаюсь со своим молодым человеком».
Диана быстро сказала:
– Я бы с удовольствием. А ты, Джоан?
– Конечно, – сказала Джоан.
У нее нет парня – и у них свидание! Вуди пытался скрыть ликование.
– Можно сходить на «Невесту до востребования», – сказал он. – Я слышал, это очень смешная комедия.
– А кто там играет? – спросила Джоан.
– Джеймс Кэгни и Бетти Дэвис.
– Я бы это посмотрела.
– Я тоже, – сказала Диана.
– Ну что ж, значит, решено, – сказал Вуди.
– А ты что думаешь, Чак? Хочешь сходить? – сказал Чак. – Ну конечно, я всеми руками за, но спасибо, что спросил, старший брат!
Получилось совсем не смешно, но Диана одобрительно хихикнула.
Скоро Джоан заснула, положив голову на плечо Вуди.
Ее темные волосы щекотали ему шею, и он чувствовал на коже – там, где кончалась манжета короткого рукава, – ее теплое дыхание. Он чувствовал блаженное умиротворение.
Они расстались с девушками на вокзале Юнион Стейшн и отправились домой переодеваться и снова встретились в китайском ресторанчике в центре города.
За китайской лапшой и пивом они говорили о Японии. О Японии тогда говорили все.
– Их надо остановить, – сказал Чак. – Это фашисты.
– Возможно, – сказал Вуди.
– Они милитаризованы, агрессивны, а то, как они относятся к китайцам, – это настоящий расизм. Чего еще им не хватает, чтобы называться фашистами?
– На это я могу ответить, – сказала Джоан. – Разница – в их отношении к будущему. Настоящие фашисты хотят перебить всех своих врагов, а потом создать радикально новый тип общества. А японцы делают все то же самое, но защищая традиционные группы, обладающие властью: касту военных и императора. По той же причине Испания – не вполне фашистское государство: Франко убивает людей ради католической церкви и старой аристократии, а не чтобы создать новый мир.
– Все равно, японцев надо остановить, – сказала Диана.
– Я на это смотрю по-другому, – сказал Вуди.
– Ладно, Вуди, – сказала Джоан, – как ты на это смотришь?
Он знал, что она относилась к политике серьезно и оценила бы продуманный ответ.
– Япония ведет торговлю с другими странами, своих природных ресурсов у нее нет: ни нефти, ни железа, только лес, и то мало. Для них единственный способ выжить – это заниматься коммерцией. Например, они импортируют хлопок-сырец, изготавливают ткани и продают Индии и Филиппинам. Но во время депрессии две великие экономические империи, Британия и США, ввели ограничение на импорт, чтобы защитить собственную промышленность. И на этом кончилась японская торговля с Британской империей, включая Индию, и американской зоной, включая Филиппины. Это было для японцев довольно-таки тяжелым ударом.
– Разве это дает им право завоевывать мир? – сказала Диана.
– Нет, но заставляет думать, что единственный путь к экономической безопасности лежит через создание собственной империи, как поступили англичане, или доминирование в своем полушарии, как американцы. Тогда никто не сможет помешать им заниматься торговлей. Потому-то они и хотят прибрать к рукам весь Дальний Восток.
Джоан согласилась.
– И слабость нашей политики в том, что каждый раз, когда мы вводим экономические санкции, чтобы наказать Японию за агрессию, это только разжигает их потребность в самодостаточности.
– Может быть, – сказал Чак. – Но все же их надо остановить.
Вуди пожал плечами. На это ему нечего было сказать.
После обеда они пошли в кино. Фильм был отличный. Потом Вуди с Чаком проводили девушек домой. Когда они шли, Вуди взял Джоан за руку. Она улыбнулась ему и сжала его руку, что он воспринял как поощрение.
Когда они подошли к дому, он обнял ее. Уголком глаза он видел, что Чак тоже обнимает Диану.
Джоан быстро, чуть ли не целомудренно коснулась губами его губ и сказала:
– Традиционный поцелуй на ночь. Спокойной ночи!
– Когда мы в прошлый раз целовались, – сказал он, – это было совсем не традиционно, – и он снова наклонил голову, чтобы ее поцеловать.
Она положила ему на подбородок указательный палец и оттолкнула его голову.
Неужели сегодня он не получит больше ничего, кроме этого легкого чмока?
– Я была тогда навеселе, – сказала она.
– Я понимаю, – сказал он. Он понимал, в чем дело: она боялась, что он примет ее за доступную девушку. – Трезвая ты мне нравишься еще больше, – заметил он.
Она на секунду задумалась.
– Это ты хорошо сказал, – заявила она наконец. – Вот тебе награда. – И она снова его поцеловала – нежно, медленно, без страстной настойчивости, но бережно, что предполагало нежность.
Слишком скоро он услышал голос Чака:
– Спокойной ночи, Диана!
Джоан оторвалась от Вуди.
– Поторопился братец, – огорченно сказал Вуди.
Она тихонько рассмеялась.
– Спокойной ночи, Вуди, – сказала она. Потом повернулась и пошла к дому.
Диана была уже у дверей и выглядела явно разочарованной.
– Мы еще увидимся? – брякнул Вуди. Прозвучало это умоляюще, даже он сам заметил и в душе проклял себя за спешку.
Но Джоан, похоже, это было не важно.
– Позвони мне, – сказала она и вошла в подъезд.
Вуди смотрел, пока обе девушки не скрылись, потом обернулся к брату.
– Ты что, не мог подольше целоваться с Дианой? – сердито сказал он. – Она, кажется, очень даже ничего.
– Мне такие не нравятся, – ответил Чак.
– Правда? – Вуди почувствовал, что больше удивлен, чем сердит. – Красивые круглые сиськи, симпатичная мордашка – чему там не нравиться? Я бы вполне согласился с ней целоваться, если бы не был с Джоан.
– О вкусах не спорят.
Они пошли назад к дому, где жили родители.
– Ну а какие же нравятся тебе? – спросил Вуди Чака.
– Наверное, я должен кое-что тебе сказать, пока ты не устроил очередное двойное свидание.
– Ладно. Что же?
Чак остановился, вынуждая Вуди сделать то же.
– Ты должен поклясться, что никогда не расскажешь папе и маме.
– Клянусь! – сказал Вуди, глядя на брата в желтом свете фонарей. – Рассказывай свою страшную тайну.
– Мне не нравятся девчонки.
– Зануды, конечно, ужасные, ну а что делать?
– Я хочу сказать, мне не нравится их обнимать и целовать.
– Что? Чушь какая…
– Вуди, мы все устроены по-разному.
– Да, но тогда тебе прямая дорога к каким-нибудь педикам…
– Да.
– Что «да»?!
– Я «какой-нибудь педик».
– Трепло ты, вот что.
– Вуди, это не треп. Я серьезен, как никогда.
– Ты – гомосек?
– Именно так. Я себе этого не выбирал. Просто когда мы были еще детьми и гладили себя сами, ты думал о круглых буферах и пушистых кисках. А я, хоть никогда тебе не говорил, – о больших крепких членах.
– Чак, какая гадость!
– Ничего подобного. Просто некоторые так устроены. И этих некоторых больше, чем ты думаешь. Особенно во флоте.
– Там что, тоже есть голубые?
Чак энергично кивнул.
– Полно!
– А… ты откуда знаешь?
– Обычно мы узнаем друг друга. Как евреи всегда узнают евреев. Помнишь, например, того официанта в китайском ресторане?
– Он что, тоже?
– Ты разве не слышал, когда он сказал, как ему нравится мой пиджак?
– Слышал, но не придал значения.
– Ну, вот видишь.
– Ты ему понравился?
– Наверное.
– Почему?
– Да потому же, наверное, почему и Диане. Черт, в конце концов, я красивее тебя.
– Черт знает что…
– Пошли, пора домой.
Они двинулись дальше. Вуди все еще приходил в себя.
– Ты хочешь сказать, что в Китае тоже есть голубые?
– Ну конечно! – со смехом ответил Чак.
– Ну не знаю… Никогда бы не подумал такого про китайцев…
– Помни, никому ни слова! Особенно родителям. Не представляю, что бы сказал папа.
Через некоторое время Вуди обнял Чака за плечи.
– Да какого черта! – сказал он. – Ты хотя бы не республиканец.
III
Грег Пешков вместе с Самнером Уэллесом и президентом Рузвельтом на борту тяжелого крейсера «Огаста» отправился в залив Плацентия у берегов Ньюфаундленда. Охрану осуществляли линкор «Арканзас», крейсер «Таскалуса» и семнадцать миноносцев.
Корабли выстроились двумя длинными рядами, создав широкий проход. И вот в субботу, девятого августа, в девять часов утра, при ясной солнечной погоде команды всех двадцати судов в парадной белой форме выстроились на палубе, и по созданному коридору величественно проплыл в сопровождении трех миноносцев английский линкор «Принц Уэльский» с премьер-министром Черчиллем на борту.
Грег никогда не видел столь впечатляющей демонстрации военной мощи и был счастлив, что принимает в этом участие.
И еще он был встревожен. Он надеялся, что немцы не знают об этой встрече. Если они узнают, то одной подводной лодки будет достаточно, чтобы уничтожить обоих глав того, что осталось от западной цивилизации. А заодно – и Грега Пешкова.
Перед отъездом из Вашингтона Грег снова встретился с детективом Томом Кранмером. Тот достал адрес – Джеки жила в районе дешевых съемных домов за вокзалом Юнион Стейшн.
– Она работает официанткой в Университетском женском клубе возле «Риц-Карлтона», потому-то вы ее там и встречали дважды, – сказал он, засовывая деньги в карман. – Думаю, актрисой стать у нее не вышло. Но она по-прежнему называет себя Джеки Джейкс.
Грег написал ей письмо.
«Дорогая Джеки!
Я просто хочу узнать, почему ты тогда, шесть лет назад, меня бросила. Мне казалось, мы были так счастливы вместе, но я, видимо, ошибался. Просто я никак не могу перестать думать об этом.
Ты испугалась, когда увидела меня, – но тебе нечего бояться. Я на тебя не сержусь, я просто хочу знать. Никогда в жизни я не сделал бы тебе ничего плохого. Ты была первой девушкой, которую я полюбил.
Может, мы могли бы встретиться? Просто выпить кофе, или что-то в этом роде, и поговорить?
С самыми искренними наилучшими пожеланиями,
Грег Пешков».
Он приписал свой номер телефона и послал письмо в день отплытия на Ньюфаундленд.
Президент стремился к тому, чтобы результатом конференции стало совместное заявление. Босс Грега, Самнер Уэллес, написал черновой вариант заявления, но Рузвельт отказался его предлагать – сказал, что лучше позволить предложить первый вариант Черчиллю.
Грег сразу же подумал, что Рузвельт – отличный мастер ведения переговоров. Тот, кто будет предлагать черновой вариант, должен будет, ради справедливости, вставить наряду со своими требованиями что-то из того, что предлагает вторая сторона. И вставка того, что требует вторая сторона, будет несократимым минимумом, в то время как все его собственные требования оставались все еще предметом переговоров. Поэтому тот, кто предлагал первый вариант, всегда находился в изначально невыгодном положении. Грег поклялся себе запомнить это и никогда не предлагать первый вариант проекта.
В субботу президент и премьер-министр вместе пообедали в дружеской обстановке на борту «Огасты». На следующее утро они посетили церковную службу на борту «Принца Уэльского», алтарь украшали звездно-полосатый американский флаг и английский «Юнион Джек». Утром в понедельник, уже установив дружеские отношения, они приступили к делу.
Черчилль предложил план проекта, включавший пять пунктов, который обрадовал Самнера Уэллеса и Гаса Дьюара, так как в нем говорилось о необходимости эффективной международной организации, чтобы обеспечить безопасность всех государств – иными словами, об усилении Лиги наций. Но, к их огорчению, для Рузвельта это было чересчур. Он-то был за, но опасался изоляционистов, которые все еще считали, что Америке не следует вмешиваться в проблемы остального мира. Он был крайне чувствителен к общественному мнению и прилагал все усилия, чтобы не вызвать противостояния.
Уэллес и Дьюар не сдавались, англичане тоже. Они собрались вместе, чтобы достичь компромисса, который устроит обоих лидеров. Грег по просьбе Уэллеса вел записи. В итоге группа сформулировала пункт, который призывал к разоружению, «рассматривая установление более широкой и более постоянной системы общей безопасности».
Они представили этот пункт на рассмотрение обоим лидерам, и оба его приняли.
Уэллес и Дьюар торжествовали.
Почему – Грег не понимал.
– Это кажется таким пустяком, – сказал он. – Все эти усилия – главы двух стран собираются вместе, проехав тысячи миль, задействовано столько людей, двадцать четыре корабля, три дня переговоров, – и все это ради нескольких слов, которые не вполне ясно выражают, к чему мы стремимся.
– У нас движение измеряется в дюймах, а не в милях, – сказал с улыбкой Гас Дьюар. – Такова политика.
IV
Вуди и Джоан встречались уже пять недель.
Вуди хотелось ходить с ней куда-нибудь каждый вечер, но он сдерживался. И все же из последних семи дней четыре они виделись. В воскресенье ездили на пляж, в среду вместе обедали, в пятницу ходили в кино, а сегодня, в субботу, весь день решили провести вместе.
Он никогда не уставал с ней говорить. Она была веселой, умной и ехидной. Ему нравилось, что у нее по любому поводу есть свое мнение. Они подолгу, часами разговаривали о том, что им в жизни нравится, а что нет.
Из Европы новости приходили плохие. Немцы по-прежнему громили Красную Армию. К востоку от Смоленска они стерли с лица земли 16-ю и 20-ю армии русских, триста тысяч человек взяли в плен, и защитников Москвы осталось совсем мало. Но плохие новости издалека не могли омрачить ликование Вуди.
Конечно, Джоан не была без ума от него, как он от нее. Но он видел, что она в него влюблена. Прощаясь, они всегда целовались, и ей, похоже, это нравилось, хоть она и не проявляла той страсти, на которую, он знал, была способна. Может быть, это потому, что им всегда приходилось целоваться в людных местах вроде кино или на улице, перед ее домом. Когда они были у нее, то в гостиной находилась как минимум одна из соседок по квартире, а в свою спальню она его пока не приглашала.
У Чака отпуск кончился еще несколько недель назад, и он вернулся на Гавайи. Вуди так и не решил, как относиться к признанию Чака. Иногда ему казалось, что мир перевернулся, в таком он был шоке, а иногда – спрашивал себя, какая, в конце концов, разница. Но он держал свое обещание и никому об этом не говорил, даже Джоан.
Потом отец Вуди отбыл вместе с президентом, а мама уехала на несколько дней к родителям в Буффало, так что вся вашингтонская квартира – все девять комнат – осталась в полном его распоряжении. Он решил, что при первой же возможности пригласит туда Джоан в надежде получить наконец настоящий поцелуй.
Они встретились перед ланчем, а поев, отправились на выставку с названием «Негритянское искусство», которая подвергалась нападкам консервативных писателей, заявлявших, что такой вещи, как негритянское искусство, не существует – несмотря на несомненную гениальность таких личностей, как художник Джейкоб Лоренс и скульптор Элизабет Катлетт.
Когда они уходили с выставки, Вуди сказал:
– Может быть, по коктейлю, пока будем решать, куда пойти обедать?
– Нет, спасибо, – ответила она, как обычно, решительно. – Я бы предпочла чашечку чаю.
– Чаю? – Он не очень-то представлял себе, где в Вашингтоне можно выпить хорошего чаю. Потом его осенило. – У моей мамы есть английский чай, – сказал он. – Мы могли бы пойти к нам домой.
– Ладно.
Дом, где жила семья Вуди, был недалеко, всего в нескольких кварталах, на 22-й улице, возле пересечения с Эль-стрит. Сразу же стало легче дышать, едва они шагнули со знойной летней улицы в вестибюль с кондиционером. Лифтер доставил их на нужный этаж.
Они вошли в квартиру, и Джоан сказала:
– Твоего отца я все время вижу то здесь, то там, а вот с твоей мамой не говорила много лет. Надо поздравить ее с успехом книги.
– Ее сейчас нет, – сказал Вуди. – Пойдем на кухню.
Он наполнил чайник водой из крана и поставил на плиту. Потом обнял Джоан и сказал:
– Наконец-то одни.
– А где твои родители?
– Уехали из города, оба.
– А Чак на Гавайях.
– Да.
Она отстранилась.
– Вуди, как ты мог так со мной поступить?
– Как поступить? Я тебе чай делаю!
– Ты заманил меня сюда под благовидным предлогом! Я думала, твои родители дома.
– Я этого не говорил.
– Но почему ты не сказал, что они уехали?
– Ты же не спрашивала! – сказал он возмущенно, хотя доля правды в ее претензии была. Он бы не стал ей лгать, но все же надеялся, что не придется заранее говорить, что квартира пустая.
– Ты заманил меня сюда, чтобы перепихнуться! Думаешь, я дешевая шлюха!
– Ничего подобного! Просто мы никогда не остаемся одни. Я надеялся тебя поцеловать, только и всего…
– Не надо мне врать!
Сейчас она действительно была несправедлива. Да, он надеялся когда-нибудь лечь с ней в постель, но совершенно не ждал, что это будет сегодня.
– Идем, – сказал он. – Выпьем чаю где-нибудь в другом месте. «Риц-Карлтон» совсем недалеко, все англичане там останавливаются, – там должен быть чай.
– Не говори ерунды, не надо никуда идти. Я тебя не боюсь. Я могу с тобой справиться. Я просто разозлилась на тебя. Мне не нужен мужчина, который ухаживает за мной, потому что считает легкодоступной.
– Легкодоступной? – Его голос сорвался на крик. – Какого черта! Я шесть лет ждал, пока ты снизойдешь до меня и согласишься со мной встречаться. И даже сейчас я прошу только поцелуя. Если ты – легкодоступная, то не хотел бы я любить труднодоступную!
К его изумлению, она расхохоталась.
– Что смешного? – раздраженно сказал он.
– Прости меня. Ты прав, – сказала она. – Если бы ты искал доступную, давно бы выбросил меня из головы.
– Вот именно!
– После того как я целовалась с тобой, когда выпила, я думала, что ты должен быть обо мне невысокого мнения. И когда ты стал меня преследовать, решила, что ты просто любитель приключений. Да и в последние недели мне это стало казаться. Я была к тебе несправедлива, прости меня.
Вуди был озадачен этими ее перепадами настроения, но решил, что последняя фраза означает перемену к лучшему.
– Я сходил с ума по тебе еще до того поцелуя, – сказал он. – Ты, наверное, не замечала.
– Я тебя вообще едва замечала.
– Хотя я довольно высокий.
– Это твое единственное достоинство, если говорить о внешности.
Он улыбнулся.
– С тобой мне зазнаться не грозит, правда?
– Сделаю все, что смогу.
Чайник закипел. Он насыпал в фарфоровый заварочный чайник заварку и залил кипятком.
Джоан сидела с задумчивым видом.
– Ты сейчас сказал одну вещь…
– Какую?
– Ты сказал: «Не хотел бы я любить труднодоступную». Ты серьезно?
– Что серьезно?
– О любви.
– Ох… Да не собирался я этого говорить… Но в конце концов – да, – он плюнул на осторожность, – если хочешь знать правду, я тебя люблю. Я, наверное, уже много лет тебя люблю. Я тебя обожаю. Я хочу…
Она обняла его за шею и поцеловала.
На этот раз поцелуй был настоящий, ее губы двигались жадно, кончик языка касался его губ, она прижималась к нему всем телом. Было как в тридцать пятом году, только без вкуса виски на ее губах. Это была та девушка, которую он любил, настоящая Джоан, восторженно думал он, – женщина сильных страстей. И она была в его объятиях и целовала до потери памяти.
Она сунула руки под его футболку, провела по его груди, прижимая пальцы к ребрам, потирая ладонями соски, сжимая его плечи, словно хотела проникнуть поглубже в его тело. Он понял, что у нее, как и у него, накопилось столько подавленного желания, что теперь, словно прорвало плотину, она была не в силах сдерживаться. Он делал то же, что и она, – гладил ее бока, сжимал грудь с чувством счастливого освобождения, как ребенок, отпущенный из школы на неожиданный праздник.
Когда его рука жадно направилась ей между ног, она отстранилась.
Но то, что она сказала, его удивило.
– У тебя есть противозачаточные?
– Нет! Извини…
– Все в порядке. На самом деле это хорошо. Это доказывает, что ты действительно не собирался меня соблазнять.
– Лучше бы собирался.
– Ничего. У меня есть знакомый женский врач, в понедельник я все улажу. А пока мы что-нибудь придумаем. Поцелуй меня еще.
Он снова стал ее целовать и почувствовал, что она расстегивает его брюки.
– Ух ты, – сказала она. – Как здорово.
– Я тоже так думаю, – прошептал он.
– Мне, пожалуй, обе руки понадобятся.
– Что?
– Это, наверное, потому, что ты такой высокий.
– Ничего не понял, ты о чем?
– Тогда я заткнусь и просто буду тебя целовать.
Через несколько минут она сказала:
– Платок.
К счастью, платок у него был.
Он открыл глаза за несколько секунд до конца и увидел, что она смотрит на него. В ее взгляде он прочитал желание, восторг и что-то еще – возможно, даже любовь, подумал он.
Когда все кончилось, он почувствовал блаженный покой. «Я люблю ее, – подумал он, – и я счастлив. Как хорошо жить».
– Это было чудесно, – сказал он. – Я хочу тебе тоже сделать это.
– Хочешь? – сказала она. – Правда?
– Еще бы!
Они все еще стояли на кухне, прислонившись к двери холодильника, но переходить куда-то ни ему, ни ей не хотелось. Она взяла его руку и направила под летнее платье и хлопковое белье. Он почувствовал горячую кожу, вьющиеся волосы и влажное углубление. Он хотел завести палец внутрь, но она сказала: «Нет». Взяв его палец, она направила его между мягких складок. Он почувствовал что-то маленькое и плотное, размером с горошину, под самой кожей. Она обвела его пальцем маленький кружок.
– Да, – сказала она, закрывая глаза. – Вот так.
Он с нежностью наблюдал за ее лицом, а она слушала свои ощущения. Через минуту-другую она тихонько застонала, а потом еще и еще. Потом она отвела его руку и расслабленно прислонилась к нему.
Через некоторое время он сказал:
– Твой чай остынет.
Она рассмеялась и ответила:
– Вуди, я люблю тебя.
– Правда?
– Надеюсь, тебя не пугает, что я произношу эти слова?
– Нет, – он улыбнулся. – Я очень счастлив.
– Я знаю, что девчонки не должны вот так заявлять такие вещи. Но я не могу притворяться, что раздумываю. Когда я что-то решила – на этом все.
– Да, – сказал Вуди. – Это я заметил.
V
Грег Пешков жил в постоянном отцовском номере в «Риц-Карлтоне». Лев приезжал и уезжал, останавливаясь на несколько дней по дороге из Буффало в Лос-Анджелес и обратно. В данный момент Грег жил в номере один – если не считать фигуристую дочку конгрессмена, Риту Лоренс, которая осталась на ночь и теперь ходила, очаровательно взъерошенная, в красном шелковом мужском халате.
Портье принес им завтрак, газеты и почтовый конверт.
Совместное заявление Рузвельта и Черчилля вызвало больше шума, чем Грег ожидал. Прошла уже неделя с лишним, но это по-прежнему была главная новость. Пресса назвала заявление «Атлантической хартией». Она вся состояла, по мнению Грега, из осмотрительных фраз и туманных обещаний, но мир отнесся к ней иначе. Ее встретили как звук трубы, обещающий свободу, демократию и мировую торговлю. Сообщали, что Гитлер пришел в ярость и сказал, что это все равно что объявление Соединенными Штатами войны Германии.
Хартию пожелали подписать и страны, не участвовавшие в конференции, и Бексфорт Росс предложил называть страны, которые ее подпишут, «Объединенными нациями».
Пока же немцы продолжали наступление на Советский Союз. На севере они окружили Ленинград. На юге отступающие русские взорвали плотину на Днепре, самую большую электростанцию в мире, их гордость и радость – чтобы электричество этой электростанции не досталась врагу, – тяжелейшая жертва.
– Красная Армия несколько замедлила продвижение врага, – сказал Грег Рите, читая «Вашингтон пост», – но все же немцы сейчас наступают со скоростью восемь километров в день. И заявляют, что уничтожили три с половиной миллиона советских солдат. Неужели это возможно?
– А у тебя есть родственники в России?
– На самом деле есть. Отец один раз рассказывал, когда выпил, что у него там осталась девчонка и она была беременна.
Рита осуждающе качнула головой.
– Боюсь, что это на него похоже, – сказал Грег. – Он – великий человек, а великие люди не живут по правилам.
Рита ничего не ответила, но по ее лицу он понял – она с ним не согласна, но просто не хочет из-за этого ссориться.
– Как бы там ни было, – продолжал Грег, – а в России у меня есть единокровный брат, и как и я – незаконнорожденный. Его зовут Владимир, а больше я о нем ничего не знаю. Может, его уже нет в живых. Он как раз призывного возраста. Вероятно, он как раз и вошел в те три с половиной миллиона… – Он перевернул страницу.
Закончив читать газету, он распечатал письмо, которое принес портье.
Оно было от Джеки Джейкс. Грег увидел телефонный номер и приписку: «С часу до трех не звонить!»
Внезапно Грегу захотелось немедленно избавиться от Риты.
– Тебя когда ждут дома? – спросил он без обиняков.
Она посмотрела на часы.
– О господи, я должна вернуться раньше, чем мама примется меня искать! – она сказала родителям, что останется у подруги.
Потом они вместе оделись и разъехались на двух такси.
Грег понял так, что Джеки дала ему номер телефона своей работы и с часу до трех она будет занята. Он решил позвонить ей в середине утра.
Почему он так волнуется, спросил он себя. В конце концов, ему просто любопытно. Рита Лоренс выглядела просто отлично и очень эротично, но ни с ней и ни с одной из девчонок он больше не ощущал такого радостного волнения, как во время своего первого романа, с Джеки. Несомненно, это потому, что нельзя снова стать пятнадцатилетним.
Он добрался до старого здания Исполнительного управления и занялся главным, что должен был сделать сегодня, – набросал пресс-релиз для американцев, живущих в Северной Африке, где повсюду сражались англичане, итальянцы и немцы – преимущественно на линии берега в две тысячи миль в длину и сорок миль в ширину.
В десять тридцать он позвонил по телефону, данному в записке.
Ему ответил женский голос:
– Университетский женский клуб.
Грег никогда там не был: мужчина мог войти только в качестве гостя кого-нибудь из женщин, членов клуба.
– Могу я поговорить с Джеки Джейкс? – спросил он.
– Да, она ждет звонка. Пожалуйста, не вешайте трубку. – Наверное, ей пришлось специально обращаться за разрешением, чтобы ей можно было позвонить на работу, подумал он.
Через несколько секунд он услышал:
– Джеки слушает. Кто это?
– Грег Пешков.
– Я так и думала. Как ты узнал мой адрес?
– Нанял частного детектива. Мы можем встретиться?
– Я так понимаю, что придется. Но при одном условии.
– Каком?
– Тебе придется поклясться всем, что есть для тебя святого, не говорить об этом отцу. Никогда-никогда.
– Почему?
– Позже объясню.
– Ладно, – сказал он, пожав плечами.
– Клянешься?
– Конечно.
– Скажи это! – настойчиво сказала она.
– Ну клянусь, годится?
– Да. Можешь пригласить меня на ланч.
Грег нахмурился.
– А у тебя поблизости есть место, где обслужат пришедших вместе белого мужчину и черную женщину?
– Я знаю только одно – «Электрокафе».
– Я его видел. – Он заметил название, но внутри никогда не был: это была дешевая забегаловка, где перекусывали дворники и курьеры. – Во сколько?
– В половине двенадцатого.
– Так рано?
– А когда, по-твоему, перерыв у официанток? В час дня?
Он усмехнулся.
– Ты остра на язык, как всегда.
Она повесила трубку.
Грег закончил пресс-релиз и отнес отпечатанные страницы в кабинет начальника. Кладя их в ящик для входящих бумаг, он спросил:
– Майк, если я сегодня рано уйду на перерыв, это будет удобно? Около половины двенадцатого?
Майк читал политические комментарии в «Нью-Йорк таймс».
– Да, пожалуйста, – сказал он, не подняв головы.
Грег прошел мимо залитого солнцем Белого дома и подошел к кафе в двадцать минут двенадцатого. Там было почти пусто – если не считать горстки людей, сидящих за поздним завтраком. Он сел за столик и заказал кофе.
Грег гадал, что скажет Джеки. Ему не терпелось узнать ответ на вопрос, не дававший ему покоя шесть лет.
Она пришла в одиннадцать часов тридцать пять минут. На ней было черное платье и туфли без каблуков – одежда официантки, только без передника, догадался он. Ей шел черный цвет, и Грег снова вспомнил яркое чувство радости от одного ее вида, от этих губ бантиком и больших карих глаз. Она села напротив него и заказала салат и кока-колу. Грег заказал еще кофе: он слишком нервничал, чтобы есть.
Ее лицо потеряло прежнюю детскую округлость. Когда они встретились, ей было шестнадцать, а теперь – двадцать два года. Тогда они были детьми, игравшими во взрослых, теперь – действительно были взрослыми. Шесть лет назад на ее лице не было, как сейчас, следов разочарования, страданий, лишений.
– Я работаю в дневную смену, – сказала она ему. – Прихожу к девяти, готовлю зал и столы для посетителей, подаю ланч, потом убираю и в пять ухожу.
– Большинство официанток работают вечером.
– Мне нравится, когда у меня вечера и выходные свободны.
– Ходишь по вечеринкам?
– Нет, обычно я провожу вечера дома, слушаю радио.
– Наверное, отбою нет от кавалеров?
– Все в порядке.
Он не сразу понял, что это могло означать что угодно.
Ей принесли завтрак. Она глотнула кока-колы и начала есть салат.
– Ну так почему ты сбежала тогда, в тридцать пятом? – спросил Грег.
Она вздохнула.
– Мне не хочется говорить, потому что тебе это не понравится.
– Я должен знать.
– Ко мне приходил твой отец.
Грег кивнул.
– Я так и думал, что он имеет к этому какое-то отношение.
– Он был с одним из своих головорезов, Джо – а дальше не помню.
– Джо Брехунов. Бандит тот еще… – Грег начал закипать. – Он что, что-нибудь тебе сделал?
– Грег, в этом не было нужды. Я перепугалась до смерти, лишь увидев его. Я готова была на все, что требовал твой отец.
Грег сдержал ярость.
– И чего же он требовал? – спросил он.
– Он велел мне уезжать, немедленно. Позволил написать тебе письмо, но сказал, что прочитает его. Потребовал, чтобы я вернулась сюда, в Вашингтон. Мне было так тяжело расстаться с тобой.
Грег вспомнил собственные страдания.
– Мне тоже, – сказал он. Ему захотелось протянуть руку через столик и взять ее за руку, но он не был уверен, что это ей понравится.
Она продолжала:
– Он сказал, что будет мне платить каждую неделю – чтобы я не встречалась с тобой. И до сих пор мне платит. Всего несколько долларов, но на оплату жилья хватает. Я пообещала, но мне хватило духу поставить ему одно условие.
– Какое?
– Что он сам никогда не станет пытаться со мной переспать. А если будет приставать – я все расскажу тебе.
– И он согласился?
– Да.
– Мало кому из тех, кто пытался ему угрожать, это сходило с рук.
Она отодвинула тарелку.
– А потом он сказал, если я нарушу слово, Джо изрежет мне лицо. И Джо показал мне свою бритву.
Теперь все части пазла встали на место.
– Вот поэтому ты до сих пор боишься.
В ее темном лице не было ни кровинки от страха.
– Ты себе не представляешь как!
– Джеки, прости меня, – сказал Грег почти шепотом.
Она вымученно улыбнулась.
– Думаешь, он был так уж не прав? Тебе было пятнадцать. Не лучший возраст, чтобы жениться.
– Если бы он сказал мне это, все могло быть по-другому. Но он сам решает, что будет дальше, и просто делает это, словно больше никому не позволено иметь собственное мнение.
– И все же мы хорошо провели время.
– Еще бы.
– Я была твоим подарком.
Он рассмеялся.
– Лучшего подарка я в жизни не получал!
– Ну а чем ты сейчас занимаешься?
– На лето устроился работать в пресс-службу Госдепартамента.
Она поморщилась.
– Наверное, это ужасно скучно.
– Наоборот! Это так интересно – когда на твоих глазах сильные мира сего, не вставая из-за стола, принимают решения, от которых меняется ход истории! Они правят миром!
Она посмотрела на Грега с недоверием, но лишь сказала:
– Ну, наверное, это поинтереснее, чем работа официантки.
Он начал понимать, как далеко они ушли друг от друга.
– А в сентябре я вернусь в Гарвард доучиваться. Мне остался последний год.
– Уверена, что однокурсницы тебя обожают.
– У нас много ребят, а девочек мало.
– Но у тебя-то в них нет недостатка?
– Не могу тебе врать… – Интересно, подумал он, сдержит ли Эмили Хардкасл свое обещание сходить к врачу насчет предохранения.
– На ком-нибудь из них ты женишься, у вас родятся красивые детки, и вы поселитесь в домике на берегу озера.
– Я бы хотел сделать карьеру в политике, стать, может, госсекретарем или сенатором, как отец Вуди Дьюара…
Она отвела взгляд.
Грег подумал, что, должно быть, домик у озера – ее мечта… Ему стало жаль ее.
– У тебя получится, – сказала она. – Я знаю. У тебя такой вид, что я в этом уверена. У тебя и в пятнадцать лет был такой вид. Ты такой же, как твой отец.
– Что? Да ладно!
Она пожала плечами.
– Грег, подумай сам. Ты знал, что я не хочу тебя видеть. Но натравил на меня частного сыщика. «Он сам решает, что будет дальше, и просто делает это, словно больше никому не позволено иметь собственное мнение». Ты сказал это о нем минуту назад.
Грег расстроился.
– Надеюсь все же, что я не совсем такой, как он.
Она окинула его оценивающим взглядом.
– Суд еще не вынес окончательного решения.
Официантка взяла у нее тарелку.
– Десерт? – спросила она. – Сегодня персиковый пирог очень вкусный.
Десерт ни он, ни она не захотели, и официантка подала Грегу счет.
– Надеюсь, я удовлетворила твое любопытство? – спросила Джеки.
– Спасибо, я тебе очень благодарен.
– В следующий раз, если встретишь меня, просто иди дальше.
– Ну, если ты хочешь именно этого…
Она встала.
– Давай выйдем порознь. Мне так будет спокойней.
– Как скажешь.
– Удачи, Грег.
– И тебе удачи.
– Оставь официантке чаевые, – сказала она и ушла.
