— Как ты мог умереть? — спрашивала Мэна в сотый раз. Поздним вечером, в день поединка Аливера и Маэндера, она сидела на своем одеяле в походном шатре. Вечер был тих — ни дуновения в теплом воздухе. Ни ветерка, чтобы освежить лицо. Мэна стиснула медальон в виде угря, не зная, вцепиться в него покрепче или сорвать и отшвырнуть прочь. Рядом беспокойно дремал Мелио. Он лежал лицом вниз, одной рукой стиснув лодыжку Мэны. Хватка была твердой, пальцы не разжимались, словно они бодрствовали, даже если сам Мелио спал.

— Как ты мог умереть?

Мэна говорила тихо, не желая тревожить Мелио. Они вдвоем оставались в шатре уже довольно давно. Мэна задавала один и тот же вопрос, а Мелио шептал ей на ухо все новые и новые слова утешения, раз за разом вытаскивая Мэну из колодца горя, куда она так упорно пыталась провалиться. В последние два дня между ними происходило что-то вроде странного, сумбурного романа. Они не говорили о письме, которое Мэна написала Мелио. Обоим было просто не до того. Однако слова, написанные в нем, никуда не исчезли — как и тот факт, что Мелио переплыл море с отрядом, который ухитрился сколотить буквально из ничего. Переплыл море, следуя за ней. Если когда-нибудь для них настанут мирные времена, Мэне не придется далеко ходить, чтобы отыскать свою любовь. Сейчас, однако, эта любовь находилась по ту сторону зловещего, непредсказуемого «если».

Часы, минувшие с момента смерти Аливера от руки Маэндера, были самыми тяжелыми в ее жизни. А этот день — самым страшным испытанием. У Мэны не было ни малейшей возможности отомстить за убийство брата. Время не медлило, чтобы подстроиться под нее; все случилось слишком быстро, и Мэна не успела сориентироваться. Едва Дариэл отдал приказ, на Маэндера и его товарищей набросились все. Мэна же оставалась с Аливером, баюкая его, стараясь думать только о нем, хотя и слышала, что происходит вокруг. Мейнцы сражались отважно. Они встали в круг, спинами друг к другу, а вокруг кипело человеческое море. Бесчисленные талайцы, акацийцы, ошенийцы и прочие воины из разных уголков Изученного Мира — все обратились против них. Маэндер шутил и смеялся им в лицо, обзывал их бесчестными ублюдками, шлюхами, сукиными детьми. Его слова были так же остры, как меч, они кололи и резали не хуже стали. Мейнцы убили очень многих, но в конце концов их задавили массой. Мертвые тела, уже истерзанные и изуродованные до крайности, рубили, кололи и кромсали снова и снова. Казалось, каждый хотел омыть свой клинок в крови Маэндера, наказать его за то, что он сделал, и позабыть слова, которые он сказал. Мэна не хотела всего этого слышать, не хотела думать, что Дариэл был там, среди них, наказывая мертвое тело за свои страдания и растерянность.

Впрочем, воевать с мертвецами акацийцам пришлось недолго. Едва страсти утихли, как раздались крики тревоги. Воспользовавшись замешательством и суматохой, мейнская армия прошла по равнине, никем не замеченная. Смерть предводителя привела мейнцев в ярость. Они кинулись вперед, крича о мести. Мейнцы уже знали о гибели Маэндера и о вероломстве акацийцев. Как новости могли донестись до них так быстро? Ведь все произошло лишь минуты назад! Должно быть, Маэндер предупредил своих генералов заранее, когда ушел из лагеря нынче утром. Он предвидел все, что должно было произойти. Мейнцев вели в бой ярость и негодование, они сражались с неистовством, какого еще не видели акацийцы за все дни их боев. Маэндер мгновенно превратился в героя. В мученика. И все произошло в полном соответствии с его словами: мучеников ценят дороже, чем живых…

Отдав приказ защищать тело Аливера, Мэна схватила оружие и кинулась навстречу врагу. Она, Дариэл, Лика Алайн и другие генералы старались привести свою армию в порядок и достойно встретить противника — тщетно. Солдаты утратили уверенность в себе. Они пытались выполнить приказания, но боевой дух армии был не на высоте. Люди испугались и растерялись, поняв, что Аливер не поведет их к победе. Король Снегов мертв. Он не выполнит своих обещаний, не даст им свободы и мира, не вычистит империю праведным мечом. И если он не способен этого сделать — как сумеют они?..

Битва кипела прямо среди шатров, над лагерными кострами, вокруг отхожих ям и складов продовольствия. В какой-то момент Мэна бросила попытки объединить солдат и ни о чем не думая кинулась в бой. Она ворвалась в ряды мейнцев, пылая жаждой убийства. Ярость полыхала в ней, кипела и бурлила — ослепляющая, всепоглощающая. Мэне казалось, что если она остановится хоть на секунду, ее разорвет изнутри. Она сражалась старым мечом, который вернул ей Мелио. Клинок вращался вокруг девушки, будто живя собственной жизни и следуя собственным смертоносным целям. Мэна лишь следовала за ним, все глубже врубаясь в ряды врага. Она знала, что сейчас ей лучше держаться подальше от своих: Мэна убивала слишком быстро, не успевая разобрать, друг перед ней или враг.

И хотя ярость гнала ее вперед, она не чувствовала радости от убийства. Наоборот. Это была кошмарная битва. Везде и во всем вокруг Мэна видела Аливера. Она рубила и резала, отсекала конечности, вспарывала животы, выпуская кишки — и в каждом убитом была частичка брата. Мэна знала, что убивает врагов — его врагов! — и все же он был здесь, во всех этих людях. В отрубленных руках, в озлобленных лицах, в остекленевших глазах и криках боли. Это сводило Мэну с ума. Она налетала как буря, безжалостно убивая и думая, думая, думая о брате. Мертвые тела, оставленные за спиной, исчислялись многими дюжинами. Если бы клинок Мэны не был откован из лучшей стали, он бы затупился или сломался еще до исхода дня. Но и к закату меч был по-прежнему остр; он без труда раскраивал черепа и проходил сквозь мышцы и кости, как через мягкое масло.

Наконец мейнцы отошли. Они не были побеждены, их даже не потеснили. Напротив. Глядя на акацийский лагерь и груды убитых солдат, мейнцы не сомневались, что завтрашний бой решит дело в их пользу. Халали приняли на себя удар мейнцев первыми. Воины Обадала полегли все до последнего. Тяжелая потеря. Даже те племена, которые враждовали с халали, боялись или ненавидели их, за время войны научились уважать этих отважных, гордых бойцов. Теперь все они были мертвы.

Келис, друг Аливера, получил удар копьем в живот и сейчас лежал в шатре, страдая от невыносимой боли. Никто не знал, дотянет ли он до утра. И сколько еще умрет за ночь? А сколько дезертируют, разбегутся по домам, жалея, что вообще ввязались в это смертоубийство?..

Когда Мэна возвращалась, руки ее дрожали. Подгибались колени. Она вся с ног до головы была покрыта засохшей кровью. Шагая по полю, Мэна ощущала на себе взгляды солдат. Даже Дариэл, который отдал приказ совершить бесчестное убийство, смотрел на нее в испуге. Может быть, они наконец-то увидели истинный облик Мэны? Ей хотелось заорать на них: ну что вы пялитесь?! да, я убийца! я Майбен! ярость — мое истинное лицо!.. Мэна шла среди трупов, зная, что каждый мертвец в поле зрения — дело ее рук.

Вечером пришел Мелио — обнял Мэну, укачивая как ребенка, шепча слова утешения. Мало-помалу она успокоилась, поверила, что там, на поле, не убивала снова и снова. Мэна помнила, как обвивала руками окровавленное тело брата. Оно было таким горячим; жар струился из него как из печи. Мэне казалось, что она чувствует в воздухе запах гари. Ей вспоминался жуткий момент, когда она прикоснулась к ране на шее, пытаясь понять, насколько та глубока — и почудилось, будто она в самом деле сунула пальцы в открытый огонь. Странное воспоминание; каждый раз, когда Мэна возвращалась к нему, она заново ощущала невероятную мягкость обнаженных тканей. Никогда прежде она не прикасалась ни к чему столь же мягкому, такому же нежному… и вместе с тем Мэна испытывала жуткое отвращение. Отчего-то казалось, что это ее пальцы нанесли страшную рану, что они могут резать так же легко, как клинок.

Все это было прежде. Теперь Мелио дремал в шатре, держа Мэну одной рукой, защищая ее даже во сне… Что за странная мысль? Неужели ей может понадобиться защита?.. Тело отчаянно хотело спать, но она не могла себе этого позволить, боялась, что ее бессознательный разум выкинет что-нибудь ужасное. Непоправимое…

— Как ты мог умереть? — снова спросила она.

В наступившей тишине пришло еще одно воспоминание. Разговор, который состоялся у них с Аливером перед поединком. Брат отвел ее в сторону, когда они вышли из шатра после совета, дождался, когда все остальные отойдут на приличное расстояние, а потом посмотрел Мэне в глаза.

— Если я умру, — сказал он, — сохрани Королевский Долг. Отдай его Дариэлу, когда решишь, что пришла пора. Я хочу, чтобы он забрал его. Тебе ведь он не нужен, верно, Мэна? Ты создала собственный легендарный меч. — Аливер улыбнулся. — И еще одно… это очень важно. Возможно, тебе придется вызвать сантот…

Мэна запротестовала было, но Аливер не дал ей договорить. Она должна быть готова, сказал Аливер. Если он умрет, все ляжет на ее плечи — ее и Дариэла. Дариэл обладает огромной внутренней силой, но он слишком эмоционален. Дариэл еще мальчишка, он не умеет контролировать свои чувства и быстро выпускает их наружу. Лишь Мэна может сосредоточиться и заглянуть за бурю, чтобы послать зов сантот.

— Но я не знаю, как это делается! — возразила Мэна.

Аливер улыбнулся.

— Научишься, когда придет время. — Он помолчал. — Я не собираюсь покидать вас сегодня, Мэна, но если так получится… и если наше дело окажется на грани провала — позови сантот. Поговори с Нуало. Он один из них. Очень хороший человек.

— А как же «Песнь Эленета»? — спросила она.

Аливер печально посмотрел на сестру.

— Не знаю. Думаешь, я разбираюсь в том, как все это делается? Вовсе нет. Хотелось бы мне, чтобы у нас была эта книга, но я позову сантот даже без нее. А потом… видно будет.

А после Аливер ушел на поединок и уже не вернулся…

Как он сказал? «Видно будет»? Разве можно обращаться с подобными силами мира столь легкомысленно и беспечно? Аливер говорил, что общается с сантот, но никогда не рассказывал об этом достаточно подробно, чтобы Мэна могла попробовать сама. Нужно открыть разум. Сперва требуется достичь спокойного медитативного состояния, освободив сознание от всех мыслей и думая только о тех, с кем хочешь связаться. Зов отделяется от тела, говорил Аливер, и ищет путь по собственному разумению. Это может занять много времени, но в конце концов в голове слышатся голоса, отвечающие на призыв. Сантот разговаривают словно бы изнутри, объяснял Аливер. Они даже могут читать мысли, хотя, как правило, сперва нужно сформулировать фразу, сосредоточиться и передать ее. Для такого общения нужно терпение, вера…

Да, Аливер так сказал. Нужна вера. То самое слово, которое Мэна прошептала на ухо Дариэлу. Но смерть Аливера доказала несостоятельность веры, ее бессилие. Может, так и есть, а может, это работает только во времена бедствий — великих несчастий, когда все иные средства бесполезны. Что ж, если так — случай как раз подходящий. Утром мейнцы их всех перережут. Они уже победили; завтра будет просто зачистка захваченной территории. А раз так, нужно опробовать веру еще раз. В конце концов, Мэна пообещала Аливеру, что постарается…

Принцесса огляделась по сторонам, будто ища какие-нибудь предметы, которые могли помочь ей. В конце концов она просто села поудобнее, прижала большие пальцы к медальону-угрю и закрыла глаза.

Мэна попыталась успокоить разум и отринуть ненужные мысли. Не так-то просто избавиться от нагромождения кровавых картин дневного сражения, забыть о мертвом Аливере и поединке, когда все еще было возможно исправить… Да, Мэна отвлеклась. Задумалась о ненужном. Подобные вещи, казалось, только и ждали, чтобы напасть на нее из засады. «Оставь эти вещи позади, — сказала она себе. — Очисти разум. Думай только о сантот». Мэна не могла представить себе чародеев, поскольку никогда не видела их. Она попыталась определить местонахождение их энергии. Мэна вообразила ее в виде точки света в пустом небе, потом как намек на тепло в окружающем холоде, потом — как жизнь, пульсирующую в тихой вечности. Все это Мэна искала внутри своего разума, но ей казалось, что подобные вещи — не более чем ментальное упражнение. Они оставались в ней, не выходя наружу, в мир. Тем не менее Мэна держалась за них, как могла.

В какой-то миг она поняла, что нашла точку тепла, бьющейся жизни. Нет, не нашла… она создала ее. Мэна сосредоточилась на ней и подносила все ближе, и ближе, и ближе, пока тепло не оказалось внутри нее, в самом центре. Мэна попыталась сформулировать мысль и вытолкнуть ее наружу, но в голове было слишком много разных вещей, которые следовало сказать. Мэна не могла сжать их до одной фразы. Тогда она взяла их все вместе — все свои страхи, надежды, желания, стремления и мечты; все ужасы недавних дней, сцены кровавой бойни, антоков, поединок, смерть и страдания, ожидающие их утром. Она крутила их перед собою, как мяч, и толкала к свету. Если сантот способны понять все, что угодно, они поймут и это.

Решив, что она сделала все возможное для передачи послания, Мэна принялась слушать. Ждать. Искать ответ в тишине. Казалось, этому не будет конца, но она ждала — не зная, что еще можно предпринять. Просто ждала ответа.

Ответа не было.

Мэна открыла глаза, когда рассветный свет наполнил шатер. Она удивилась, поняв, что уснула, и села на одеяле. Мелио зашевелился возле нее. Снаружи слышались звуки просыпающегося лагеря. Кто-то прошел мимо — зашуршал песок под ногами. Мэна поняла, что Мелио больше не держит ее за лодыжку, и ей стало грустно.

Миг спустя вчерашний день хлынул в нее — воспоминания обо всем, включая и попытку вызвать сантот. Мэна старалась, потому что Аливер просил ее, но не получила ответа. Она слушала так напряженно и долго, что, в конце концов, провалилась в сон. Вот и все. Мэна даже не знала, сумела ли она на самом деле отправить послание. Возможно, она просто вообразила себе этот свет, нафантазировала что-то, сидя в шатре рядом с Мелио накануне последней битвы. Похоже, подумала Мэна, у нее ничего не вышло. Она старалась, но этого оказалось мало. Кажется, согласившись на поединок с Маэндером, Аливер совершил не одну ошибку, а целых две.

Реальность обрушилась на нее. Сегодняшний день уже настал, и вскорости все решится. Что ж, может быть, это не так и плохо? По крайней мере Мэна понимает, как она умрет. Маэндер точно знал, что произойдет с ним, и потому был так спокоен и уверен в себе. Он кивнул ей незадолго до поединка, но Мэна лишь теперь поняла, что хотел сказать мейнец. Он предрекал свое будущее. Нужно было снести ему голову с плеч в ту же секунду. А вместо этого Мэна позволила Маэндеру контролировать их мир, так что всем пришлось играть по его правилам… Вот когда она совершила первую ошибку.

Или дело вовсе не в этом? Мэна совершала ошибки и раньше, но не только они одни имели значение. Много что следовало бы изменить годы тому назад. Нет, не годы… десятилетия и века. Еще в те времена, когда Дающий ходил по первозданной земле. Кому-нибудь следовало пристукнуть Эленета, прежде чем тот совершил свою кражу. И если так, то не Дающий ли — главный виновник? Ведь это было его творение. Именно на него Мэне хотелось обрушиться с гневными обвинениями. Почему он допустил такое? Еще не успела высохнуть роса творения, как он позволил собственным детям предать себя! И почему ему наплевать на тех, кто теперь стремится сделать мир правильным и изничтожить все мерзости и грязь на земле? Мэна боялась этого вопроса. Он мог перевернуть все с ног на голову. Возможно, окажется, что она сама дерется вовсе не за праведное дело. Убийца, так легко впадающая в ярость, такая искушенная в кровавой резне. Может, Хэниш Мейн не более ужасный злодей, чем она сама? Может, и нет разницы между добром и злом?..

Чья-то рука откинула полог шатра, и поток света на миг ослепил Мэну. А потом она услышала голос Лики Алайна — странно испуганный, что никак не вязалось со старым генералом:

— Принцесса, идите сюда! Вы должны это увидеть. Что-то происходит.