Хэниш использовал транспортные суда своего личного флота и корабли мейнской знати, стремящейся внести посильный вклад в освобождение Тунишневр хотя бы на этом последнем этапе на пути к Акации. Переезд с материка на остров прошел без малейших затруднений. На острове корабли встали в доки. Хэниш разогнал рыбаков и купцов, приказав акацийцам не высовывать носа из нижнего города. В конце концов мейнцы расчистили себе место — несложная задача хотя бы потому, что порт был загружен гораздо меньше, чем обычно. В частности, там не оказалось ни одного корабля Лиги. Хэниш заметил это и потребовал объяснений, прежде чем двигаться дальше. Впрочем, опасности вроде бы не наблюдалось, а бесчисленные, вооруженные до зубов пунисари были готовы отразить любое нападение. Так что Хэниш приказал капитанам начинать разгрузку.

Спустя несколько часов первые саркофаги покинули доки и по наклонным пандусам начали подниматься к дворцу. Прежде чем покинуть порт, Хэниш немного понаблюдал, как саркофаги один за другим вплывают в ворота. Какое облегчение! Предки, наконец, в безопасности и направляются в специальные залы, построенные для них. Долгое путешествие заканчивалось; новое должно было начаться вскорости — может быть, даже завтра.

Едва Хэниш в сопровождении Халивена вступил на территорию дворца, секретари и помощники кинулись ему навстречу. Они обрушили на него множество новостей, тонны депеш и докладов; сотни разных дел ожидали внимания вождя. В числе прочего Хэниш получил наконец разъяснение относительно порта. Он был сравнительно пуст, потому что стоявшие там корабли Лиги ушли, а те, которые ожидались, не прибыли. Сэр Дагон внезапно уехал, не объясняя причин, и забрал с собой всех представителей Лиги, находившихся на Акации. Что-то произошло, но подробностей никто не знал. Не было даже полной уверенности, что Лига по-прежнему оказывает Маэндеру поддержку на море.

Последнее заявление обратило мысли Хэниша к последним событиям, и он спросил, как дела у Маэндера в Талае. Тут же в его руки легло последнее письмо от брата. Оно пришло сегодня утром. Начав читать, Хэниш вспомнил, что давно уже не может связаться с братом через мир снов. Он подозревал, что Маэндер сознательно блокирует его, не желая давать доступ к своим мыслям, что было возможно во время такого общения. Хэниш снова уткнулся в письмо, читая на ходу. Из него вождь узнал о гибели антоков. Послание принесла почтовая птица, а значит, это случилось по меньшей мере сутки назад.

Антоки нанесли акацийцам большой цщерб, писал Маэндер, однако не решили дело. Эти твари не так уж непобедимы, как они надеялись. А вдобавок Аливеру, похоже, помогает какое-то колдовство. Впрочем, Маэндер полагал, что это не так уж страшно, поскольку у него есть еще один план. Брат не уточнил деталей, и Хэнишу оставалось только гадать, что он придумал и чем это обернется. Он узнает не раньше, чем из-за моря прилетит следующая птица.

— Что-то Маэндер темнит, — сказал Хэниш, предъявляя письмо дяде.

Халивен молча прочитал его, потом кивнул в сторону дворца, словно говоря племяннику, что их сейчас ожидают более важные дела.

С той минуты, как Хэниш ступил на землю Акации, его не покидали мысли о Коринн. Он решил, что встретится с ней только вечером. Хэниш не сказал ей об этом: Коринн понимала все сама. Всякий раз, когда вождь возвращался после сколько-нибудь длительного отсутствия, накапливался миллион дел, которые требовали его внимания. На сей раз их было даже больше, чем обычно. Хэниш провел остаток утра и первую половину дня в своем кабинете, разгребая бумаги. Военные советники представили ему детальный отчет о войне в Талае и мятежах по всей империи. Хэниш отдал Маэндеру слишком много солдат, и потому провинции контролировались весьма посредственно. Оставшиеся там гарнизоны в основном состояли из местных жителей, а их верность под большим вопросом. Если Маэндер потерпит серьезное поражение, предупреждали советники, в Ошении, Кендовии и Сенивале вспыхнут бунты. А нюмреки не присоединились к Маэндеру; их не было на поле боя, и они не реагировали на приказы. Это не понравилось Хэнишу; он представить не мог, что стряслось с нюмреками, и надеялся, что они, может быть, еще появятся — хотя бы и с большим опозданием.

Впрочем, гораздо больше, чем нюмреки, Хэниша беспокоила растущая популярность Аливера Акарана. Принц был отличным лидером, умел увлечь за собой массы, а теперь он стал почти легендарной фигурой. Имя Аливера связывали с магией, с пророчествами, а после того как он первым убил антока, показав остальным пример, все это разрастется до невиданных размеров. Менестрели и сказители сочинят истории, которые мгновенно разойдутся по свету. Маэндеру будет трудновато с ним тягаться, что бы он там ни придумал. Лучше всего, подумал Хэниш, было бы захватить всех Акаранов живыми. Провести их, закованных в цепи, по улицам каждого города в империи, чтобы люди увидели пленников собственными глазами. Это убьет легенду. Так всегда бывает, если легенда встречается с правдой в честном бою…

Одна приятная мысль во всем этом бардаке — Хэниш полагал, что его империя в безопасности. Пусть акацийцы думают, что они возобладали на поле боя. Их жалкие победы ничто. Никто не устоит перед мощью Мейна после церемонии. Если у Аливера и есть какая-то магия, вряд ли она способна сравниться с бурлящей яростью и мощью Тунишневр. Не исключено, что именно поэтому Лига столь поспешно убралась восвояси. У них был резон бояться той силы, которая вскоре вырвется на свободу. Прекрасно, подумал Хэниш, пусть боятся. Возможно, предки возьмут бразды правления миром в свои руки. Ему хотелось, чтобы так и произошло. Пусть они яростным вихрем пронесутся по провинциям, погасив в зародыше все мятежи. Пусть сэр Дагон со своей Лигой попытается встать у них на пути — если осмелится. А Хэниш с радостью отдохнет от забот и попытается забыть те вещи, которые ему нужно забыть.

По мере того как день клонился к вечеру, мысли Хэниша все чаще возвращались к Коринн. Наконец он резко поднялся и отослал помощников, сказав, что продолжит завтра утром, лишь попросил Халивена сопровождать его при осмотре церемониальной залы. После этого, решил Хэниш, он наконец-то пойдет к Коринн и проведет с ней последнюю ночь.

Зала строилась с первого года их пребывания на Акации. Монументальный проект, который разрабатывался втайне. Подземелья копали, все глубже вгрызаясь в камень под поверхностью восточного побережья острова — как раз под дворцом. Хэниш как мог старался соблюдать секретность, а потому привлек к делу необходимый минимум рабочих. Весь камень, выломанный внутри, они вытаскивали через вход и использовали его, чтобы расширить пристань и создать в море искусственный остров, куда было бы удобно причаливать кораблям Лиги. Камень пошел и на другие нужды, но никто официально не сообщал, откуда он взялся и что мейнцы копают там, под островом.

Нижний город полнился слухами о том, что строят глубоко в недрах земли. Укрепленное убежище. Пыточные камеры. Клетки, в которых будут выращивать чудовищ. Залы наподобие Калатрока для военных игр и тренировок. Не важно, что думали люди; они так и не узнали истины.

В пещере Хэниш понаблюдал, как рабочие устанавливают последние саркофаги. Жрецы со строгими лицами надзирали за ними, а белый свет чисто вычищенных масляных ламп только подчеркивал суровость их черт. Залы воистину грандиозны; они были устроены в соответствии со своим предназначением и напоминали усыпальницу залы в Тахалиане. Там саркофаги стояли в нишах, поднимаясь ярус за ярусом; нечто подобное требовалось создать и на Акации. Именно здесь Тинадин произнес свое проклятие, и только здесь оно могло быть снято. Ниши, вырезанные в граните, отшлифованные и отполированные, казались огромными каменными сотами. Когда предки снова начнут дышать и шевелиться — впервые после многих лет, десятилетий или веков, — они смогут прикоснуться к древнему камню, на котором воздвигли свой дворец древние Акараны.

В центре зала стоял скейтвитский камень — огромный базальтовый блок, сгусток такой непроницаемой черноты, что, казалось, он засасывает свет в свои темные глубины. Это был камень, вырезанный из тела Черных Гор высоко на плато Мейн. Предков Хэниша заставили принести его в дар Акаранам, чтобы помочь тем выстроить великую стену, защищающую Алесию. После победы Хэниш вынул блок из стены и перевез сюда. Теперь он станет алтарем, на который прольется кровь Акаранов. Все идет как надо…

Хэниш напомнил себе об этом, проговорил как молитву очищения, но не мог ничего с собою поделать: перед мысленным взором стояла Коринн — такая, какой она будет завтра. Церемония уже пройдет до половины, и Хэниш произнесет древние слова, подсказанные предками, когда к нему приблизится Коринн. Изящная, гибкая, прелестная — она подойдет, веря, что должна отдать лишь несколько капель крови и тем самым принести предкам вечный покой. Хэниш посмотрит ей в лицо и ободряюще улыбнется, оттягивая момент, когда Коринн все поймет. Однако он неизбежно наступит. Хэниш возведет Коринн на алтарь, поставит ее над чашей, куда польется жертвенная кровь. Он сделает вид, что намерен сделать небольшой разрез, но… Момент настанет. Принцесса догадается, что нужна не только ее кровь, но и жизнь. Она увидит это в его глазах или жестах, услышит в дрожащем голосе. Хэниш был уверен: Коринн не пойдет на смерть покорно, без сопротивления. Хэниш представлял, как она борется с ним, пытается оттолкнуть его, не позволит прижать себя к камню. Как проклинает его, раздирает ногтями лицо, старается вцепиться в глаза. Что она скажет ему? Хэниш мог придумать тысячу оскорблений, и все они были заслуженны.

Стоявший рядом Халивен отвлек его от тяжелых мыслей.

— Хотел бы я, чтобы можно было отыскать другой путь, — проговорил он, — но его нет. Есть вещи, которые невозможно изменить. Я по крайней мере знаю, как ты старался найти остальных и как много ты отдал Тунишневр. Именно ты избран для великой миссии, потому что у тебя хватит сил ее завершить.

Хэниш почувствовал, как к горлу подступает ком, мешая дышать. Он знал, что дядя пытается помочь, но сейчас эти разговоры были совсем не ко времени.

— Оставь меня, — бросил он.

Потом возвысил голос, крикнув рабочим, чтобы вышли из зала. Сел, ожидая, пока все выйдут вон, не обращая внимания на недовольные мины жрецов. Когда в зале повисла гулкая тишина, донесся тихий звук, похожий на стук сердца, — биение жизни Тунишневр. Глаза Хэниша затуманились, кровь прилила к щекам. Он быстро заморгал, сконфуженный потоком льющихся слез. Хэниш стер их тыльной стороной ладони, боясь, что кто-нибудь заглянет в залу и увидит его, но слезы набежали вновь. Все началось с размышлений о Коринн, хотя дело было не только в ней. Боль при мысли о смерти Коринн переплеталась со страхом перед той силой, которую придется выпустить на свободу. Тунишневр. Сонм злобных духов, пылающих яростью и жаждой мести. Как же Хэниш боялся их! Как они были ему омерзительны! Он прожил всю жизнь, кланяясь им и выполняя их замыслы, и вскоре встретится с ними лицом к лицу. Они придут на землю во плоти, оживленные с помощью слов искаженного языка Дающего.

В те времена, когда Хэниш был мальчишкой, отец часто водил его в подземную усыпальницу Тахалиана. Хеберен прижимал сына лбом к холодному полу и заставлял лежать там распростертым на ледяных плитах по нескольку часов кряду. А потом уходил, оставляя мальчика одного. Говорил, что он должен научиться слышать голоса предков. Только если Хэниш сумеет услышать их, он сможет служить Тунишневр. А в служении им состоит смысл жизни… Как же ему было страшно! Мальчишка, оставленный один в темноте; злые крики духов в тишине подземной гробницы; сотни трупов, окружающих его, — существ живых и мертвых одновременно. Хэниш едва дышал, зная, что с каждым вдохом он принимает в себя частицу Тунишневр. Что ж, он слышал их, слышал великолепно. Тем или иным образом Хэниш слышал предков каждый день своей жизни.

Еще ребенком он задавался вопросом: почему предки так хотят вернуться на землю? Если жизнь только прелюдия к смерти и если живущие — лишь слуги ушедших, почему тогда эти старые люди так отчаянно жаждут возродиться во плоти? Этот вопрос четко сформировался у него в голове не то на восьмом, не то на девятом году жизни. Впрочем, Хэниш так никогда и не произнес его вслух. Он боялся, что если задаст его, то на свет вылезет большая ложь, которая не понравится предкам и в некий день сильно помешает ему жить. Теперь, через три десятка лет, был ли у него иной выбор, кроме как потворствовать лжи? Хэниш делал это всегда. Всю свою жизнь. Если не освободить Тунишневр, если не выполнить свою миссию — окажется, что он жил зря. Осознав это, Хэниш понял: он выполнит миссию. Доведет дело до конца. Халивен был прав: избрав его, Тунишневр не ошиблись.

К тому времени как Хэниш покинул залу, лицо его было каменно-спокойно, а глаза сухи. Он еще не знал, что в скором времени слезы прольются снова…

Секретарь столкнулся с Хэнишем на лестнице, на полпути к поверхности. Молодой мейнец вытащил из кармана свернутый листок бумаги. Письмо только что прилетело с почтовой птицей, сказал он. Прямо из Бокума.

— От моего брата? — спросил Хэниш.

— Нет, — отозвался секретарь. Его голубые глаза были круглыми и перепуганными. — Не от него, но о нем. Тут говорится о двух смертях. — Он протянул дрожащую руку с запиской. — Пожалуйста, господин… лучше прочтите сами…

Некоторое время спустя Хэниш вошел в свои покои и увидел Коринн. Услышав его шаги, принцесса подняла взгляд, встала и пошла ему навстречу — прекрасная, как и всегда. Платье облегало тело, длинный шлейф волочился по полу, крохотные бубенцы позвякивали в такт шагам. Хэниш знал, что ему не стоило приходить к ней сегодня. Он законченный негодяй, трус и лжец. Коринн назвала бы его так, если бы знала правду, если бы знала его таким, каков он на самом деле. Хэниш знал — но сжал ее в объятиях. Услышал собственный голос, рассказывающий последние новости. Хэниш говорил, как скучал по ней, как долго ждал этого момента и как он рад, что миг наконец-то настал. Им будет хорошо вдвоем. Они разделят горе и радость… В сердце принцессы еще нет ненависти к нему, потому что сейчас только они двое в целом мире могут понять всю меру скорби, которую испытывает каждый из них.

Так думал Хэниш — и старался забыть, что завтра он убьет Коринн.