Гибкое тело угря прорезало толщу прозрачно-синей воды. Девушка наблюдала за ним, лежа на животе. Она была обнажена — за исключением куска ткани на бедрах. Шершавые доски пирса слегка царапали ее живот, ноги и грудь. Солнце било в спину с такой силой, что покалывало кожу. От постоянного пребывания на свежем воздухе тело приобрело коричневатый оттенок, а тонкие волосы выгорели до белизны. Девушка уже давно вошла в детородный возраст и потому носила ткань вокруг талии, однако до сих пор — в двадцать один год — в ее фигуре было еще много детской угловатости. Груди выросли достаточно, чтобы жрецы опускали глаза при взгляде на нее, но, вообще говоря, они были довольно маленькие, и девушку это вполне устраивало. Она отнюдь не походила на земное воплощение богини… Девушка была жрицей Майбен — главного женского божества народа вуму, жившего на островах, которые носили название Архипелаг Вуму.

Угорь не останавливался ни на миг, он извивался в воде, отплывал на некоторое расстояние, потом возвращался обратно. Глубина здесь превосходила человеческий рост, но вода была прозрачна до самого дна. Ясно виднелся мелкий беловатый песок, все его линии, складки и текстура узоров. Угорь же плавал почти у самой поверхности, и ни одно его движение на фоне бледного дна не оставалось незамеченным. Молодая жрица могла наблюдать за ним бесконечно. Зрелище умиротворяло ее. Словно она задавала вопрос, а ответом служил путь угря, который, если бы его можно было обратить в звук, оказался бы мелодичным напевом без слов. Он бы ей понравился. Впрочем, девушка уже знала, что жизнь гораздо чаще задает вопросы, нежели отвечает на них.

Жрица поднялась на ноги и пошла по лабиринту пирсов — геометрическому хаосу, прорезавшему плавную арку залива. Судя по положению солнца, пришла пора готовиться к вечерней церемонии. Если она вскорости не вернется в храм, жрецы пойдут ее разыскивать. На миг девушка подумала: а может, пусть ищут? Жрецы нервничали, если она исчезала надолго, и когда-то это забавляло ее. Девушке нравилось их дразнить. Впрочем, так было прежде. Мало-помалу молодая жрица все более привыкала к подобной жизни, и ей уже трудно было представить себя в отрыве от Майбен.

Девушка оставила море за спиной. Ей предстояло пройти через центр городка, который носил название Руинат. Маленькое поселение — немногим больше рыбацкой деревушки, какие в великом множестве были разбросаны по Вумейру, главному острову архипелага. Однако именно в Руинате находился главный храм Майбен, а потому это место почиталось и процветало. Галат, на восточном побережье, служил основным центром торговли и товарообмена. Руинат же был скромным поселением, очень тихим сейчас, в раскаленные полуденные часы. По большей части жители прятались в своих жилищах и дремали, пережидая жару.

Девушка спускалась по главной улице, где земля была утрамбована до твердости камня. Он шла с обнаженной грудью, не утруждаясь прикрывать ее. Земная оболочка богини не тайна, ее нет нужды прятать от людей. Каждый в поселении знал жрицу. Они наблюдали, как она росла — с тех пор, как девочка появилась на острове. Она вышла из моря, держа в руках меч; она говорила на странном языке и не знала своего настоящего имени. Бывало, что люди смеялись над ней, гоняли по улицам и даже отпускали в ее адрес непристойные шутки. Но они же научили девочку языку вуму. И уж конечно, когда жрица появлялась перед ними в убранстве Майбен, никому не хватало духу подтрунивать над ней. Всему отведено должное время и должное место.

На пути к храму жрице предстояло пройти через аллею богов. Гигантские идолы были сделаны из самых высоких деревьев, какие только нашлись на острове богини. Человек едва ли мог рассмотреть их лица; впрочем, они и не предназначались для обзора с земли. То были подношения Майбен — дары для услады очей богини, парящей в поднебесье.

Назвать богиню морским орлом было бы грубой ошибкой, почти богохульством. Она и впрямь могла принимать эту форму и имела сородичей-птиц. Однако сама Майбен превосходила их всех. Острым, ясным взором она обозревала землю и небеса и умела заглянуть человеку в душу — в самую суть его естества. Ничто не могло укрыться от всевидящих глаз богини. Она заслуживала — и требовала — почитания. И Майбен имела силу, чтобы напомнить об этом людям — в любой момент, когда ей того хотелось.

За годы, проведенные на острове, молодая жрица усвоила, что в пантеоне вуму много божеств. Бог Кресс повелевал приливами и отливами. Улува плыла перед тунцами, указывая им дорогу к месту ежегодного нереста. Баниша царила над морскими черепахами; только с благословения богини ее дочери каждое лето выбирались на южные берега и закапывали яйца в теплый песок. Бог-крокодил Бессис съедал луну — кусок за куском, каждую ночь, пока она не исчезала совсем. Насытившись, он спал, а тем временем лунный фрукт вырастал заново. Тогда Бессис восставал от дремоты, и опять начинался пир. Жрица успела понять, что в мире вуму природные циклы зависели от здоровья и воли бесчисленного множества богов. Она даже не помнила их всех по именам, но это не имело значения. Лишь два божества стояли на вершине пантеона вуму, и только одно из них влияло на ее жизнь.

Майбен не управляла природным миром. Она была богиней ярости, вспыльчивой сестрой неба, которая повсюду видела недостаток уважения к себе — среди богов, людей, тварей земных и даже стихий. Майбен Яростная часто впадала в гнев и была скора на расправу. Она посылала на землю шторма, дожди и бури; она щелкала клювом, выбивая искры-молнии. Майбен недолюбливала людей, считая их чересчур гордыми. Вдобавок она полагала, что другие боги слишком щедро оделяют их своими милостями. Лишь однажды богиня обратила на человека благосклонный взор, и даже это обернулось трагедией.

Вахаринда происходил от смертных родителей, но по какой-то причине боги благословили его — еще до того, как мальчик появился на свет. Не мать напевала колыбельные, чтобы утешить малыша; он сам пел их ей. Другие женщины поглаживают живот, чтобы ребенку в утробе было спокойнее; Вахаринда сам гладил мать изнутри. О, он умел обращаться с женщинами! Мать поняла это еще до того, как ее сын родился. Появившись на свет, Вахаринда изумил всех. Он был невероятно хорош собой и рос не по дням, а по часам. С каждым годом мальчик становился все прекраснее лицом и телом. Когда Вахаринде было шесть или семь лет, девушки теряли голову при одном лишь взгляде на него. К одиннадцати годам он познал сотни женщин. В пятнадцать — тысячи женщин называли Вахаринду мужем и утверждали, будто понесли от него. А еще он был смелым, искусным охотником и великим воином. Оружие, которым сражался Вахаринда, другие мужчины не могли даже приподнять.

Однажды Майбен увидела Вахаринду, когда тот ублажал женщин одну за другой. Она наблюдала, как женщины извиваются и стонут под ним, как они кричат от удовольствия, как выкликают имена богов, призывая их в свидетели чуда. Майбен стало любопытно. Сперва она не собиралась ложиться с Вахариндой, но когда заглянула ему в глаза, уже ничего не могла с собою поделать. Какой самец! А уж как хорош инструмент наслаждения у него промеж ног! Почему бы не влезть на него и самой не изведать радостей плоти, которые человек раздаривает так щедро?

Так Майбен и сделала. Ей было хорошо. Очень хорошо. После она лежала на песке, тяжело дыша, и не сразу заметила, что мужчина уже не ласкает ее. Он отвернулся и любезничает с другой женщиной. Возмущенная, Майбен окликнула Вахаринду и потребовала, чтобы он взял ее снова. Он отказался: сказал, что она довольно хороша, но все же не настолько, чтобы покинуть других женщин. Глаза Майбен бледно-голубые, как небо, а ему больше нравятся карие. Ее волосы тонки и легки, словно высокие облака, обозначающие смену погоды, а он предпочитает черные и густые пряди, которые можно пропускать между пальцами. Ее кожа цвета белого песка; да, это необычно, но ему куда милее загорелые коричневые тела.

Услышав все это, Майбен впала в ярость, отринула человеческую форму и превратилась в огромного морского орла. Ее крылья закрывали полнеба; ее когтистые лапы могли схватить человека поперек талии, а каждый коготь напоминал изогнутый меч. Майбен спросила: может, в таком виде она ему больше понравится? Видевшие это люди бежали в ужасе, и лишь Вахаринда остался. Никогда прежде он не испытывал страха и теперь не испугался. Юноша схватил копье и кинулся в битву. Вахаринда и Майбен метались по острову и по горам, сражались в ветвях деревьев, и прыгали в небо, и бегали по поверхности моря. В воинских искусствах Вахаринда превосходил всех людей, и все же он не сумел побороть Майбен. В конце концов, он был всего лишь смертным, а она — богиней. Майбен схватила его когтистыми лапами, села на ветку — там, где люди могли их видеть, и пожрала плоть, отрывая кусок за куском, пока ничего не осталось. Потом Майбен улетела. История Вахаринды, впрочем, на том не заканчивается…

Жрица оставила аллею богов за спиной и побежала по тропе, ведущей к зданию храма. Она задержалась на миг, чтобы взглянуть на гавань. Теперь там кипела жизнь. Несколько лодок плыли к докам, неся на борту пилигримов, которые желали взглянуть на богиню в человеческом обличье. Она примет их через несколько часов, как делала каждый день.

Приблизившись к зданию, девушка снова помедлила. Она любила смотреть на статую Вахаринды, который сидел на пьедестале перед входом — одновременно памятник ему и напоминание о могуществе Майбен. Народ вуму решил прославить героя — самого сильного, самого красивого, самого отважного и лучше всех умеющего ублажать женщин. Образец мужского совершенства. Вуманцы послали богатые дары жителям Тея, что на побережье Талая, и получили взамен огромную каменную глыбу. Второго такого камня не было на островах; из него сделали статую Вахаринды. Герой сидел в расслабленной позе, вольготно раскинувшись, словно отдыхая от трудов. Ваятели потрудились на славу: каменный Вахаринда в точности походил на живого. Он был обнажен и — как часто случалось при жизни — его возбужденный член стоял, точно сжатый кулак, грозящий небесам. Великолепная статуя; ничего столь же прекрасного не было в мире до тех пор и не создано поныне.

Глядя на эту красоту, народ вуму вскорости стал почитать Вахаринду как бога. Они возносили ему молитвы, просили милостей, приносили дары: цветы, драгоценные камни или иные жертвы. Многие женщины, видя в облике статуи мужчину, которого они когда-то любили, садились на каменный член и так ублажали себя. Они шли к нему, пренебрегая даже собственными мужьями. Некоторые уверяли, что каменный бог одарил их своим семенем, и они понесли ребенка. Женщины приходили так часто, что контуры члена сгладились, и его длина заметно уменьшилась. Однако он по-прежнему дарил наслаждение и наслаждался сам. Майбен же пришла в ярость. Все это разозлило ее даже больше, чем пренебрежение Вахаринды. Она решила наказать людей — таким способом, который причинил бы им самую сильную боль. Сперва она кинулась на статую, схватила когтями член и оторвала его. Обломок камня Майбен отнесла к морю и бросила в воду. Ее заметила акула. Думая, что богиня кинула кусок еды, акула поднялась из глубин и вмиг проглотила пенис. Майбен возликовала: Вахаринда больше не будет ублажать женщин! Но она еще не отомстила людям сполна. Майбен забирала дары, которые Вахаринда подносил женщинам, любившим его. Она уносила их детей. Орлица вихрем спускалась с небес, хватала малышей когтями и взмывала вверх, а беспомощный ребенок кричал и извивался в ее лапах.

Проходя мимо статуи, молодая жрица невольно покосилась на поврежденную часть каменного тела. Она понимала, что испытывает недостойные чувства, и все же… все же ей хотелось бы увидеть настоящего Вахаринду. Иногда девушке даже снилось, что она садится на него, как, говорят, делали другие женщины. Однако Вахаринда оказывался отнюдь не камнем. Он был живым, из плоти и крови, и в этих снах она испытывала такое чувственное наслаждение, что просыпалась изумленная — недоумевая, как такие вещи вообще могли прийти ей в голову. В конце концов, она была девственницей и обязалась хранить невинность.

Жрецы давно нашли способ умиротворить Майбен: создать ее живой символ, который постоянно будет находиться на глазах у людей, дабы те никогда не забывали о богине. Жрецы говорили, что люди должны быть скромны, не беря от жизни слишком много удовольствий. Следует понимать, что все они живы только по воле Майбен. Глядя на родных и любимых, нужно помнить, что они не вечны. Не стоит радоваться крепкому здоровью, забывая, что болезнь всегда бродит поблизости. Наслаждаясь хорошей погодой, должно подумать о штормах, которые налетят поздним летом и принесут много бед. Надлежит ежедневно помнить о страданиях, говорили жрецы. Только так можно ублажить яростную богиню с ревнивыми глазами, которая видит все происходящее на земле, над ней и под ней. Помимо всего прочего, жрецы не должны потакать желаниям плоти, как однажды сделала Майбен, отдавшись Вахаринде, — ибо в тот раз она совершила ошибку.

Люди честно исполняли заповеди богини. Возможно, именно поэтому они жили в достатке, и острова Вуму процветали. Здесь разводили устриц в специальной закрытой гавани. Сомы размером с крупного мужчину в великом изобилии населяли мутные реки, текущие с холмов. Их спины вспарывали водную гладь, так что рыбаки просто стояли в каноэ и кидали копья, не боясь промахнуться. Весной из моря шел тунец, до отказа наполняя сети. Поздним летом деревья в долинах стонали под тяжестью фруктов. И даже мальчики восьми-девяти лет считались достаточно взрослыми, чтобы отправиться на охоту в холмы. Они всегда приходили назад, нагруженные мясом обезьян, древесными белками и нелетающими птицами — столь жирными, что трудно было унести такую под мышкой. По правде сказать, Майбен многому могла позавидовать. А люди вуму благодарили своих богов за милости…

— Жрица! — раздался голос с вершины храмовой лестницы. — Иди же, иди. Ты сильно задержалась.

У входа стоял Ванди — жрец, отвечавший за подготовку церемонии. Он часто напускал на себя свирепый вид, но на самом деле всегда был добр с ней. Словно дядюшка, который обожает свою племянницу и знает, что на самом деле едва ли в состоянии на нее повлиять. В руках Ванди держал нижнюю сорочку жрицы, будто она была уже рядом и вот-вот собиралась надеть ее.

Девушка побежала по лестнице, перескакивая через две-три ступеньки разом. Ступени были низкими, дабы человек поднимался к храму медленным, спокойным и размеренным шагом. Но это касалось почитателей — а не той, кому им надлежало поклоняться.

— Успокойся, Ванди, — сказала жрица. — Не забывай, кто здесь кому служит.

Подобно большинству вуманцев, Ванди был невысоким человеком с иссиня-черными волосами, зеленоватыми глазами и жесткой линией рта. Жизнь жреца по большей части проходила в храме, а не на открытом воздухе, и потому он был заметно бледнее своих меднокожих соплеменников, но все же неизменно притягивал к себе взгляд.

— Мы все служим богине, — усмехнулся Ванди.

Девушка накинула сорочку и вслед за жрецом направилась во внутренние помещения храма. Здесь, в пахнущей благовониями комнате, уже ждали помощницы жреца, готовые облачить ее в наряд Майбен. Они обернули ее во множество слоев обшитой перьями ткани, раскрасили лицо и надели на жрицу маску в виде птичьего клюва — убедившись, что девушка сможет нормально дышать. Потом в дело вступили парфюмеры. Они делали глотки из драгоценных сосудов со специальной жидкостью и выдыхали ароматные брызги — сложное искусство, которому эти люди обучались многие годы. К пальцам жрицы приложили когти, закрепили их и привязали кожаными шнурами. На каждой руке было по три когтя: два соединяли попарно указательный палец со средним и безымянный с мизинцем, а третий крепился к большому пальцу. Это были настоящие когти морского орла. Судя по их размером, птица была огромная и, должно быть, ненамного уступала самой богине.

Во время всей процедуры жрица стояла неподвижно, разведя руки в стороны, чтобы помощницам было удобнее. Она помнила, что давным-давно отец стоял в похожей позе, пока портные одевали его для приема. Может быть, подумала девушка, она не так уж далеко ушла от своей предыдущей роли? Прежде чем стать жрицей, она отзывалась на имя Мэна. Теперь ее называли Майбен. Есть что-то общее. Временами она вспоминала свою семью с ошеломляющей ясностью, хотя чаще видела просто неподвижные картинки, словно портреты, развешанные на стенах сознания. Порой она видела даже себя. Принцесса Мэна, одетая в слишком пышное платье; драгоценная брошь на шее, изящные шпильки в волосах. Она хорошо помнила братьев, хотя память сохранила их неподвижными, замершими в статичных позах. Серьезный Аливер, так озабоченный своим местом в мире, и добрый маленький Дариэл — веселый и беззаботный. Лицо Коринн ускользало от нее, и это беспокоило Мэну. Она знала сестру лучше всех, однако не могла вычленить ее индивидуальность и уникальный характер. Впрочем, хотела она того или нет, теперь Мэна жила другой жизнью, не имеющей ничего общего с прежней.

Однажды утром, много лет назад, она очнулась от сна, зная, что плывет в крохотном рыбачьем баркасе. Мэна посмотрела вверх, в бесконечное бело-голубое небо. Если б она подняла голову, то увидела бы все те же белые пенные шапки, которые окружали ее уже много дней. С недавних пор, глядя на них, она ощущала лишь усталость, а не страх, как прежде. Мэна села. Ее спутник-талаец был молчаливым человеком. По большей части он избегал смотреть на принцессу, обратив взгляд черных глаз к далекому горизонту, или рассматривая бьющийся на ветру парус, или уставившись на темные волны.

Мэна же, со своей стороны, не чувствовала никакого смущения, глядя на солдата. Она рассматривала худое лицо и наблюдала, как ловко марах управляется с баркасом, хотя на левой руке у него не хватало двух пальцев. Солдат пользовался ею свободно, но скрюченная кисть неизменно притягивала взгляд Мэны. На Акации она редко видела телесные увечья. Слуги никогда не попадались ей на глаза, а знатные люди постарались бы скрыть такой недостаток. Теперь Мэна видела, что ее охранник не такой уж огромный, каким показался в первый момент. Возможно, тут всему виной искаженная перспектива: он был единственной фигурой в поле зрения — в маленькой лодке на фоне бескрайнего океанского простора. На поясе марах носил короткий меч. Второй — длинный — лежал в багажном отсеке палубы, наружу торчала только рукоять.

Уже не в первый раз Мэне хотелось встряхнуть головой и очнуться от этого абсурдного сна. Она поверила солдату, когда тот сказал, что исполняет волю ее отца, но теперь все более сомневалась. Открыв дверь своей комнаты на Киднабане и увидев талайца, Мэна решила довериться ему. Они сели на двух пони и поехали по дороге, ведущей вдоль берега, а затем свернули в лес. Здесь солдат обрезал ей волосы ножницами для стрижки овец, напялил на Мэну грубую одежду простолюдина и рассказал их легенду. Если кто-то спросит, она должна назваться мальчиком-слугой, отданным солдату в оплату за долги. Впрочем, никто ни о чем их не спросил.

Они плыли от порта к порту, садясь на любые корабли, которые соглашались взять пассажиров. В Бокуме талаец купил маленький баркас. Он торговался добрый час, а Мэна завороженно наблюдала. Несколько раз она спрашивала своего охранника, почему они путешествуют столь странным образом, но солдат предлагал ей еще раз перечитать письмо, которое он предъявил в самом начале. Увы, письмо, написанное рукой Таддеуса, было слишком кратким и ничего толком не объясняло. Мэна должна спрятаться. Нужно перемещаться без фанфар, не привлекая к себе внимания излишней роскошью. Никому и в голову не придет, что принцесса Акаран путешествует с одним-единственным охранником. Так они могут укрыться у всех на виду и переезжать в сравнительной безопасности. Канцлер предупреждал, чтобы они не оставляли знаков, которые потом кто-нибудь сумеет правильно истолковать и пуститься в погоню. Видимо, именно поэтому, рассудила Мэна, не стоит показывать, что у них есть деньги. Однако эта маскировка начала ее утомлять.

— Куда ты меня везешь? — спросила она.

Солдат повернул голову и посмотрел на море за кормой баркаса. Мэна обратила внимание, что он делал так очень часто — почти каждую минуту. Похоже, это превратилось у него в привычку, от которой талаец уже не мог избавиться.

— Я выполняю приказ.

— Знаю. Но куда ты должен меня доставить?

— На архипелаг Вуму. Я же говорил вам вчера и позавчера, принцесса.

— Но зачем?

— Я просто выполняю приказ.

— А не мог бы ты отвезти меня домой?

Охранник коротко взглянул на принцессу, затем вновь уставился на море.

— Нет. Даже если б хотел… не могу. Я понимаю, что вы напуганы, но я делаю все, чтобы помочь вам. Все, что в моих силах.

— Долго нам еще плыть?

— Несколько дней. Зависит от ветра, от течений… — Он неопределенно помахал рукой, словно сам не очень-то хорошо разбирался в подобных вещах.

Ответ охранника совершенно не удовлетворил Мэну.

— Между прочим, я вовсе не напугана. Это ты боишься. Зачем ты все время смотришь по сторонам? В чем дело?

Талаец чуть нахмурился и отвел взгляд, словно не собираясь отвечать вовсе. Однако почтение к принцессе и ее семье, очевидно, возобладало, и марах смягчился.

— Там лодка, — проговорил он. — За нами. И она приближается.

Солдат не ошибся. Кораблик был еще крохотным. До сих пор Мэна не замечала его, принимая за одну из бесчисленных пенных шапок. Лодка исчезала из поля зрения и появлялась вновь — по мере того, как вздымались и опадали волны. Сперва Мэна не верила, что их преследуют. Как можно сказать с уверенностью при таком расстоянии? Однако часом позже она решила, что, может быть, талаец и прав. Суденышко приближалось. Каждый раз, когда оно взлетало на гребне очередной волны, казалось, что дистанция сокращается. Мэна спросила солдата, не подождать ли немного: вдруг лодка послана с Акации, чтобы разыскать их и вернуть домой? Солдат не ответил, не изменил курс и не опустил парус. Впрочем, это не имело значения: чужой корабль явно превосходил их в скорости. Он был длиннее и уже баркаса и имел более широкий парус. Корабль летел по волнам; его подгонял собирающийся шторм. Или, возможно, он тянул шторм за собой. Трудно было сказать, кто кого направлял.

От ветра вода покрылась зыбью, и волны подкидывали баркас, словно детскую игрушку. Мало-помалу они становились все выше. Ближе к вечеру неизвестное суденышко почти поравнялось; расстояние между ними все сокращалось. Лодкой управлял всего один человек. Мэна пыталась рассмотреть его как следует, все еще надеясь, что это посланник из Акации.

Мужчина поднялся на ноги и замер на миг, держа в руке нечто наподобие шеста. Талаец тоже увидел его; он прошептал проклятие и жестом велел Мэне придвинуться поближе, сказав что-то еще, что девочка не смогла понять. Она подумала: может, талаец велит ей взяться за румпель или перехватить веревку? Не важно. Тревога в его голосе и отчаянные жесты привели к тому, что Мэна застыла и вообще ничего не сделала. Баркас взобрался на гребень волны и полетел вниз, громко скрипя на яростном ветру, и Мэна боялась, что они могут просто-напросто взмыть над водой, как отвязавшийся воздушный змей.

Несколько секунд они были одни среди морского простора, но второе судно уже мчалось к баркасу; его нос с шипением резал тела волн. Преследователь кинул шест — теперь стало понятно, что это копье — с такой силой, что едва не вылетел из лодки. Копье вонзилось в грудь талайцу. Тот выпустил румпель, обеими руками схватившись за древко. Кровь хлынула у него изо рта; марах перевалился через планшир, рухнул в воду и исчез.

Лодка закрутилась, потеряв управление и болтаясь из стороны в сторону. Мэна плашмя упала на палубу, чтобы ее не ударило нок-реей. Парусина билась над ней, словно обезумевший зверь, но не могла поймать ветер. Девочка понятия не имела, что делать. Она лежала, словно парализованная, и смотрела вверх — на оживший парус. Потом ощутила, как баркас ударился обо что-то твердое, и поспешно вскочила на ноги.

Вторая лодка была рядом. Борта колотились друг о друга, будто два суденышка собирались кинуться в битву. Незнакомый моряк перегнулся через борт и прыгнул на палубу баркаса. Он связал лодки веревкой, оставив достаточно слабины, чтобы они могли плыть сами по себе, но не слишком отдаляясь. Затем убийца стал копаться в походном мешке солдата. Кто он? Что ему нужно от нее? Что он с ней сделает? Мэна не знала наверняка; впрочем, подробности не имели значения. Так или иначе, ничего хорошего ее не ждет.

Толком не понимая, что она делает, Мэна протянула руку и схватила длинный меч талайца, потянула за рукоять и ухитрилась вынуть клинок из багажного отсека — но и только. Меч был слишком тяжел: его даже поднять не получилось. Кончик ножен прочертил извилистую линию на досках палубы, но извлечь оружие Мэне оказалось не под силу. Никогда прежде девочка не чувствовала себя такой беспомощной.

Она изумилась, увидев, что незнакомец повернулся к ней спиной. Он ухватился за веревку и подтащил свою лодку к борту баркаса. Затем перепрыгнул через борт и развязал узел, не обращая на Мэну ни малейшего внимания.

— Что ты делаешь?! — крикнула она.

Мужчина помедлил, все еще держа веревку, обмотанную вокруг крепительной планки на палубе, и не позволяя лодкам разойтись.

— Я не хочу вам зла, принцесса, — прокричал он, чтобы Мэна услышала его за шумом воды и ветра. — Все, что тут случилось, касалось только меня и того человека. Против вас я ничего не имею.

— Ты знаешь, кто я?

Незнакомец кивнул.

— Почему ты убил его? Что ты собираешься делать со мной?

— У нас с ним были… разногласия. С вами я ничего делать не собираюсь.

Лодки взлетели на очередной волне, и на миг окружающий мир погрузился в хаос. Когда же лицо человека снова вплыло в поле ее зрения, Мэна крикнула:

— Ты оставишь меня тут погибать?

Мужчина покачал головой.

— Вы не погибнете. Течение тянет ваш баркас на восток. Оно проходит сквозь острова Вуму, будто сквозь решето. Даже если вы не поднимете парус, а просто будете дрейфовать, то через несколько дней увидите берег. Там есть люди. Как вы с ними договоритесь — уже ваше дело.

— Я не понимаю, — сказала Мэна, готовая расплакаться. Человек посмотрел на нее, и в его глазах скользнула насмешка.

— Не вы одна живете насыщенной жизнью. За мной был старый должок. — Он кивнул на море за бортом. — Теперь я его выплатил.

— Ты враг моего отца?

— Нет.

— Тогда ты его подданный! Не смей оставлять меня здесь!

— Ваш отец мертв, и я больше не повинуюсь приказам. — Незнакомец кинул свободный конец веревки в баркас. — Принцесса, я не знаю, зачем король отправил вас сюда и каковы были его намерения, но мир уже не тот, что прежде. Идите своим путем. А я пойду своим.

Он повернулся к Мэне спиной и распустил парус. Тот мгновенно набрал ветер, и лодка отвалила от баркаса, взрезав набежавшую волну. Мэна провожала суденышко взглядом, наблюдая, как оно мелькает среди темных валов. Слова человека были словно пощечина. До сих пор Мэна наивно верила, что мир вращается вокруг нее и ее семьи. Она никогда не задумывалась, что чья-то другая жизнь может изменить ее собственную. Глупо… Ведь именно так и случилось. Все, что с ней произошло, стало результатом деяний Хэниша Мейна, верно? А охранник-талаец? А его убийца? У каждого своя история, жизнь, предназначение. Мэна вдруг поняла, что в этом мире кружатся в танце тысячи судеб, и она — лишь одна из многих… По крайней мере так ей запомнилось это событие — и мысли, которые оно вызвало к жизни.

Мэна смотрела вслед убийце, пока его лодка не пропала из виду. Она осталась одна, и не было ничего вокруг, кроме бесцветного неба и движущихся водяных гор. Только через пять дней Мэна заметила землю — остров, которому предстояло стать ее домом…

— Ну вот! — сказал Ванди отступая на шаг и оглядывая принцессу с головы до ног. — Ты вновь стала богиней. Давайте же восславим Майбен и поклонимся ей.

Помощницы жреца, одевавшие Мэну, что-то неразборчиво забормотали и отступили назад в благоговейном страхе. Это всегда изумляло Мэну. Девушки только что ее переодели, наблюдая каждый этап преображения. И все же, едва помощницы заканчивали свою работу, они едва не падали в обморок от ужаса… Мэна прошла мимо них следом за Ванди, слыша в отдалении звук цимбал и колокольчиков, которые провозглашали начало церемонии. Странные эти вуманцы… но они ей нравились. Принцессе было хорошо и уютно среди них — с первого дня своего пребывания на острове.

Меж тем ее прибытие на архипелаг Вуму было далеко не таким приятным, как последующая жизнь. Мэна легко могла погибнуть. Однако именно ее появление из вод морских во многом определило дальнейшую судьбу девочки.

Одна в лодке, с небольшим количеством оставленной ей еды, Мэна два дня наблюдала, как растет перед глазами остров. Шторм давно закончился, и море было спокойным, но остров окружал барьер рифов. Вода вокруг них шипела и пенилась, яростные волны бились о камни. Они были такими высокими, что Мэна подумала: нельзя ли на гребне этакой волны перескочить через опасные камни?.. Баркас зацепился дном за риф; Мэна выпустила румпель, ее швырнуло на палубу. Плечо взорвалось дикой болью — такой, что остальные чувства померкли. Мэна перекатилась на спину и молча смотрела, как волны перехлестывают через лодку. Корпус, зажатый в рифах, стонал и потрескивал, потом море подхватило баркас, накренило, кинуло в сторону. В лодку хлынула вода, и Мэна вскочила, кашляя и задыхаясь. Сломалась мачта. Баркас снова закрутило — с такой неимоверной скоростью, что мир превратился в расплывчатое пятно.

Волна вырвала Мэну из лодки. Девочка забилась в воде, пытаясь вынырнуть на поверхность, или найти точку опоры, или… хоть что-нибудь. Рука схватила какой-то предмет. Он оказался тяжел и больно выворачивал кисть, но Мэна решила, что это обломок лодки, и не собиралась его выпускать.

Должно быть, она потеряла сознание. В какой-то момент Мэна очнулась и поняла, что может дышать. Некоторое время она просто судорожно втягивала воздух, не обращая внимания на окружающее. Потом осознала, что под ногами песок. Вода была теплой и спокойной. В отдалении волны по-прежнему яростно набегали на рифы, но Мэна находилась в безопасности. Она разглядела деревья на берегу. Затем увидела дымок костра, и крытые тростником крыши домиков, и лодку, плывущую вдоль берега. Хотя плечо по-прежнему ныло, рука действовала исправно, а боль мало-помалу утихла.

Мэна побрела к берегу и только тут заметила, что тянет за собой тяжелый предмет. Кожаный шнур, привязанный к нему, крепко обмотался вокруг запястья и так глубоко впился в кожу, что кисть посинела. Подняв руку, Мэна вытащила из воды длинный меч покойного талайца. Шнур был приделан к ножнам и обычно использовался для того, чтобы носить клинок за спиной. Так вот что она ухватила! Меч, а вовсе не обломок лодки.

Так Мэна попала на остров — двенадцатилетняя, вооруженная солдатским мечом, недавно осиротевшая и отрезанная от всех мало-мальски знакомых людей. Одежда превратилась в лохмотья, волосы были спутаны и растрепаны.

Жители поселения собрались на берегу и смотрели, как девочка выходит из моря. Казалось, она пересекла океан без помощи лодки — непохожая на местных жителей и говорившая на чужом языке, который никто не мог понять. Так родился миф.

К тому времени как Мэна оказалась в Руинате, сказка ее обогнала. Ее неожиданное появление в определенное время и в определенном месте могло объясняться только при помощи странного смешения логики и верований. Жители поселения начали перешептываться. Разве не говорил Вахаринда, что в человеческом обличье у Майбен светло-голубые глаза? В точности как у этой девочки. Ее волосы легкие и тонкие, а кожа — цвета белого песка. Да, она немного темнее, однако в целом… Вуманцам как раз требовалась новая Майбен, а жрецы довольно давно не могли отыскать подходящую девочку — как правило, такие время от времени рождались на острове. Сейчас богиня явилась другим способом — кстати, гораздо более убедительным.

В конце концов Мэна решила, что легенда устраивает ее больше, чем правдивая история. Мэне нравилась власть, которой она обладала. Образ вечно недовольной богини не позволял наслаждаться радостями жизни, которые другие люди получали по праву рождения. Однако он был необходим для поддержания ее статуса. Совершенно особого статуса.

Теперь, девять лет спустя, Мэна в очередной раз вышла на подиум в храмовой зале и встала над толпой молящихся. Как всегда, где-то в глубине душе таился червячок сомнения. Люди смотрели на нее, озаренную огнями факелов. Мэна стояла в своем наряде-оперении, раскрашенная в пятьдесят разных цветов. Массивные изогнутые когти стали продолжением пальцев. Глаза над изогнутым клювом-маской полыхали огнем. Из спутанной массы волос угрожающе торчали шипы. Она была олицетворением красоты и злобы, ожившим кошмаром, получеловеком-полухищником, воплощением богини. Мэна знала, что в любой миг может кинуться вниз — в толпу — и обрушить на людей злобную месть. Все было в ее власти.

Верховный жрец объявил о появлении богини и обратился к верующим, укоряя их за беспечность. В нужный момент Мэна вскинула руки над головой, так что обшитые перьями полы ее одеяния разлетелись в стороны. Люди склонили головы. Некоторые упали на колени. Иные и вовсе лежали ниц, распростершись на полу. Все молили богиню о милости. Песнопения сплетались со звоном колокольчиков. Люди любили ее. Люди боялись ее. А жрец бранил их, напоминал о пороках человечества, спрашивал, понимают ли они, какое мщение приходит с небес быстрее крика орла… Нестройная музыка мешалась с вопросами и ответами, со стонами и мольбами.

Мэна смотрела поверх голов жрецов — на благородных вуманцев, на простолюдинов за их спинами, на женщин и детей, скромно стоявших по краям. Все спины согнуты в низких поклонах. Каждый из людей всеми силами старается выразить уважение. Так будет до тех пор, пока богиня их не успокоит. В такие моменты Мэне казалось, что она действительно Майбен — и была ею всегда. Просто понадобилось некоторое время, чтобы найти себя. Сомнения исчезали. Она — Майбен. Майбен, крадущая детей. Месть, слетающая с небес.

Мэна велела встать и позволила еще раз взглянуть на себя. Голос девушки был чистым и ясным — как всегда, когда ее устами говорила Майбен. Он разом перекрыл все прочие звуки в зале. В такие моменты Мэна становилась истинной богиней. Она расправила крылья и с яростным воплем кинулась вниз, не сомневаясь, что все руки поднимутся, дабы подхватить ее. Если кто-то способен прыгнуть с высоты, не боясь упасть, — разве не может он сказать, что владеет тайной полета? Будто птица. Будто божество.