Глава десятая
…Дин-дон… дин-дон… дин-дон…
Высоко над Барабанной башней, на колокольне Эразмусова шпиля, звонарь поймал первый луч восходящего солнца и ударил в тяжелый утренний колокол.
Нико аж подскочил на кровати — сон как рукой сняло.
Юный чарослов взмок от холодного пота. Его бил озноб. На измятой подушке темнело пятно. Он провел по губам и нащупал корку запекшейся крови. Наверное, прикусил язык, пока ему снился кошмар.
В тусклом свете он пошарил рукой по полу, пытаясь отыскать вещи. Жуткий сон не шел из головы; яркие образы — от кровоточащей глины до охваченного пламенем города — мелькали перед глазами.
Он снял рубаху, утер ею пот и, поеживаясь от просочившегося в комнату осеннего морозца, поспешил натянуть чистую. Снаружи захлопали голубиные крылья. Нико откинул с шеи длинные волосы и зашнуровал мантию — он то и дело тряс головой, словно надеясь прогнать неприятные видения.
— Просто нехороший сон, пустяки, — бормотал Нико, натягивая сапоги. И позже, во время умывания, продолжал твердить: — Пустяки, просто нехороший сон.
Глаза жгло, все тело сотрясала дрожь. Из-за этого странного сна Нико так толком и не выспался. Ну да ничего не поделаешь…
Последний удар колокола застал его на лестнице: юный чарослов торопился на завтрак.
В столь ранний час трапезная почти пустовала. Слава небесам, а то в переполненном зале выбор места превращался в мучение. Да и выбирать-то было особо не из чего: присоединиться к какографам и выставить напоказ свою ущербность? Или сесть за стол к обычным ученикам и слушать, как эти счастливчики обсуждают тексты, которые ему освоить не судьба?.. Впрочем, сегодня он мог позавтракать в одиночестве и в полной мере насладиться йогуртом и ржаными тостами.
Справа от него, в дальнем конце стола, стайка юных младших волшебников — судя по оранжевой оторочке капюшонов, библиотекарей — обсуждала последние слухи. Двое-трое спорили о методах борьбы с книжными червями, большинство же возбужденно перешептывались, явно мусоля свежую сплетню.
Нико чуть придвинулся и краем уха уловил кое-какие подробности: одна из старших грамматесс не пришла на собственный вечерний семинар и с тех пор ее нигде не могли найти. Некоторые считали, что ее отправили в Дорн с секретным поручением, другие — что она спрыгнула с башенного моста, а кое-кто даже предположил, что грамматесса подалась в бродячие маги.
Нико стало интересно, о ком идет речь, но тут один из сплетников заметил, что их подслушивают, и громко кашлянул. Пришлось отвернуться.
Слева от него парочка влюбленных студентов, не замечая ничего вокруг, обменивалась посланиями на общем магическом. Нико засмотрелся на строки тускло-зеленого текста, порхающие между голубками.
Нико улыбнулся: когда-то давно они с Эми Херн точно так же «завтракали» в этой самой столовой. Ее не смущали ошибки в его посланиях. Вместе они частенько хохотали над дичайшими из его какографических перлов.
Но улыбка быстро угасла. Найдет ли он когда-нибудь другую подругу, которая, подобно Эми, захочет встречаться с косноязычным возлюбленным?
В следующий миг рядом плюхнулся Джон и принялся уминать первую из трех своих порций овсянки.
— Доброе утро, Джон. Как ты?
Здоровяк изобразил, что клюет носом и чуть не падает в тарелку.
— Не выспался? — догадался Нико. Джон наградил его кривой улыбкой и положил ладонь на локоть. — Я тоже. Мне приснилось, что я превратился в монстра.
— Нет, — мягко сказал Простак Джон.
Нико кивнул.
— Надеюсь, что нет. — Он улыбнулся. — Джон, кто-нибудь еще тебя понимает так же хорошо, как я?
— Простак Джон! — протрубил Джон, распахнув лучистые карие глаза.
Нико кивнул.
— Ну да, конечно. — Он похлопал друга по плечу. — Твои три фразы порой бывают красноречивее, чем текст самого толстого словаря из главной библиотеки.
— Не-е-ет, — с хохотом ответил великан.
Нико, посмеиваясь, встал.
— Мне пора к старику. Увидимся вечером.
Вернув грязные тарелки на кухню, Нико вышел из трапезной в Главный двор — просторный, с выложенными плиткой дорожками и травяными газонами в обрамлении вязов. Повсюду, кто в одиночку, кто парами, прогуливались волшебники в черных мантиях. В западном углу собралась в полукруг возле статуи группа одетых в синее гидромантов. В северо-восточном — белели плащи друидов. Нико надеялся, что Дейдре среди них не было.
По пути через двор Нико разглядывал взметнувшийся в небо Эразмусов шпиль, наблюдая, как тот разрывает надвое невезучее облако.
Копье золотого света сорвалось с острия башни и мелькнуло, исчезая над восточными вершинами. Нико сдержал зевок: надо же, какой-то могущественный архимаг решил отправить заклинание колаборис. Вероятно, срочное сообщение для некой царственной особы, а может, даже для божества.
В детских мечтах Нико часто представлял себя архимагом — почти так же часто, как странствующим рыцарем. Разве не замечательно провести жизнь, давая советы монархам и рассылая сверкающие заклинания колаборис, способные мгновенно переносить новости на другой край земли?..
Он потер слипающиеся от недосыпа глаза и горько усмехнулся: ему бы хоть младшим волшебником стать — уже счастье…
Еще одна яркая стрела вспыхнула над горами на северо-востоке и беззвучно врезалась в Эразмусов шпиль. Входящее сообщение, подумал Нико. И только он спросил себя, откуда оно могло прибыть, как в шпиль ударило второе заклинание, и тоже с северо-востока. За ним еще одно, и еще. Золотые вспышки сменяли друг друга почти без перерыва.
Нико остановился, потрясенный зрелищем. С башни слетело очередное исходящее заклинание — на этот раз на север — и тут же последовал ответ.
— Клянусь кровью Лоса! — выдохнул юноша. По всему двору в удивлении застыли владевшие нуминусом волшебники.
Отправка даже одного сообщения колаборис требовала огромных затрат магической энергии и создания немалых объемов сложнейшего текста, а потому к подобным средствам прибегали лишь в особых случаях. Например, когда находился щедрый заказчик — монарх или божок, — готовый платить золотом; своим богатством Орден был обязан заоблачным расценкам на рассылку заклинаний колаборис от лица (и, разумеется, за счет) заказчика. По сути, и академию-то в Звездной крепости открыли лишь благодаря месту ее расположения и вздымающимся до небес башням — идеальное сочетание для трансляционной станции. И все же такое количество заклинаний колаборис за столь короткий отрезок времени Нико видел впервые. Похоже, случилось нечто важное.
Внезапно на академию обрушился целый шквал заклинаний нуминуса — сразу с нескольких сторон. Стоявшие поблизости волшебники в испуге закричали.
Магическая буря все бушевала и бушевала — Нико даже решил, что были использованы все до единого свитки и все до единого архимаги выбились из сил. А золотой шквал никак не стихал. Мгновения тянулись, словно часы. А затем, столь же резко, как начался, магический шторм прекратился. И только странная дымка заволокла небо.
Нико со всех ног помчался к Эразмусову шпилю. Он чувствовал, что-то и впрямь произошло — что-то очень, очень серьезное.
— Магистр! — позвал Нико, распахивая дверь кабинета. — Там такое творится! Сумасшедшая переписка колаборис. Наверное, штук тридцать… — Его голос стих.
В кабинете Шеннона стояли две незнакомки. Первая — высокая голубоглазая женщина со светлой кожей и темными кудрями. Ряды золотых и серебряных пуговиц вдоль рукавов черной мантии указывали на ранг архимага.
Второй была зеленоглазая смуглянка Дейдре, одетая в белые одежды друида с деревянными пуговицами на рукавах.
— Простите, магистр. Я подожду в коридоре… — Нико умолк, только сейчас заметив, что лицо Шеннона усеяно мелкими порезами.
— Все в порядке, мой мальчик, — спокойно произнес Шеннон. — Заходи. Мы тебя ждали. — В руках магистр держал свой журнал, водя пальцем по тисненой звездочке на обложке. — Не обращай внимания на эти царапины: я заработался допоздна и случайно отвлекся, колдуя над одним старинным гримуаром. Слегка поцарапало взрывом. — Он указал журналом на лицо.
— Да, магистр, — неуверенно ответил Нико. Каждый год поступало несколько сообщений о самоуничтожении древних томов, но чтобы подобное случилось с архимагом?.. Маловероятно.
Пустые глаза старика смотрели прямо на Нико.
— А как твои дела? Никаких ночных происшествий в Барабанной башне?
Нико нервно покосился на незнакомок.
— Мы устроили небольшую схватку на джежунусе. Прошу прощения, если мы кого-то побеспокоили.
Лицо Шеннона смягчилось.
— Это ерунда, не переживай. Позволь, я представлю тебе наших гостей. — Он указал на волшебницу. — Магистр Амади Океке, стражница из Астрофела.
Нико поклонился, и женщина кивнула.
— И Дейдре, член делегации Увядшего древа.
— Простите, магистр, — перебила друидка. — Но я не представляю здесь Увядшее древо. Мы с моим защитником — независимые наблюдатели.
Нико с трудом заставил себя не пялиться. Дейдре и в темноте показалась ему привлекательной. Но сейчас, когда она стояла у окна, в отблесках солнечного света, ее глаза вдруг стали зеленее, кожа — смуглее, струящиеся черные волосы заблестели ярче. Теперь она выглядела сногсшибательно — и до боли знакомо.
Слепой взгляд Шеннона бродил по потолку.
— Ну что ж, Никодимус, в таком случае поприветствуй Дейдре, независимого эмиссара из Драла.
Нико заволновался. Шеннон упомянул, что они его ждали. Неужели ночной разговор с друидкой каким-то образом всколыхнул интерес к его какографии?
Он поклонился Дейдре.
— Почеши! — крикнула Азура, взлетая с кресла Шеннона. Нико вовремя поднял руку, подставляя ее летящему в его сторону попугаю.
— Расскажите мне еще раз о вашей птице, — сказала удивленная Дейдре. — Я-то думала, ваш фамильяр не может общаться ни с кем другим.
Шеннон повернулся к друидке. Ответил он не сразу.
— Азура иногда доставляет весточки Нико, однако ее диалект нуминуса понятен лишь мне. — Золотая фраза протянулась со лба Шеннона к фамильяру. Птица закивала и перепорхнула на плечо к хозяину. — То ли в результате многолетнего контакта с магией, то ли из-за языковых травм — но некоторые волшебники с годами полностью теряют обычное зрение. — Шеннон указал на свои бельма. — Вот и меня время не пощадило. Зато такие, как я, могут быстро обмениваться информацией с животными-фамильярами.
Волшебника и попугая соединили два потока нуминуса. Теперь Шеннон смотрел прямо на Дейдре.
— Этот протокол позволяет мне смотреть на мир глазами Азуры. Что я сейчас и делаю.
Дейдре разглядывала мужчину и птицу.
— Странные у вас, волшебников, приемы.
И снова Шеннон тянул с ответом.
— Я слышал, у друидов также существует необычная связь с животным миром. Будем надеяться, этот Совет не только позволит продлить договоры, но и поможет нам лучше узнать друг друга.
Нико впервые слышал, чтобы старик так осторожничал и так тщательно подбирал слова.
Азура, видимо, решила, что Шеннон увидел достаточно, оборвала поток нуминуса и принялась теребить в клюве серебристую прядь волос хозяина.
— Полагаю, пора посвятить мальчика в курс дела, — заговорила магистр Океке.
Губы Шеннона сжались, а затем магистр жестом указал на три кресла.
— Присядем. Никодимус, мы не планировали эту встречу, все получилось само собой. Сегодня утром мы с Дейдре столкнулись в коридоре, и она завела разговор о тебе. А магистр Океке возникла на пороге моего кабинета несколько минут назад, весьма неожиданно…
— Мне бы хотелось услышать мнение мальчика о пророчестве Эразмуса, — сообщила стражница, переводя невозмутимый взгляд с Шеннона на Дейдре.
Щеки Нико залила горячая краска. Шеннон повернулся к стражнице:
— Вижу, ты время даром не теряла. Решила вплотную заняться местными сплетнями?
Друидка, которая до этого лишь молча переводила взгляд с одного волшебника на другого, решила вмешаться и добавила, улыбаясь уголками губ:
— Кстати, меня тоже интересует это пророчество.
Стражница нахмурилась, глядя на соперницу.
Три мастера колдовских дел в одной комнате, причем все трое не доверяют друг другу… Нико предпочел бы оказаться где угодно, даже среди исходящих слюной оборотней — лишь бы не в этой опасной компании.
— Собственно, тут и говорить не о чем, — заявил Шеннон. — Никодимус не Альцион.
— Откуда такая уверенность? — Зеленые глаза Дейдре сверлили старика. — Может, нам стоит начать с того, что именно предсказали первые волшебники?
Шеннон начал было отвечать, но затем умолк. Пророчество имело прямое отношение к религии и потому редко обсуждалось внутри различных магических сообществ. В лучшем случае это считали неприличным, а в худшем — объявляли богохульством.
Однако Шеннон не мог оставить без ответа прямой вопрос гостьи:
— Эразмус предрек войну Разобщения — финальную битву между демонами и человечеством, которая разразится, когда дьявольское отродье найдет способ покинуть древний континент, чтобы завоевать наш мир. Предсказано, что Лос возродится и возглавит Пандемониум, великое демоническое войско, и поведет злобные орды через океан, дабы уничтожить языки человеческие — все до единого. Чтобы дать отпор силам Пандемониума, Эразмус основал Нуминический Орден Гражданской Магии. Согласно пророчеству самого Эразмуса, у Ордена есть лишь один шанс одолеть врага: последовать за великим чарословом, который прославится как Альцион, или Зимородок.
Дейдре заерзала в кресле.
— Постойте. Разве есть в мире сила, способная уничтожить человеческую речь?
Магистр Океке раздраженно ответила:
— Демоны применят особые чары, так называемые метазаклятия, способные отделять значение языка от формы.
Друидка с недоумением посмотрела на стражницу.
— Магистр Океке имела в виду, — объяснил Шеннон, — что они разорвут связь между означающим и означаемым. Знакомые слова и фразы приобретут совсем другой, неожиданный, смысл. Цивилизация погибнет, а люди станут похожи на одичавших зверей.
— Мне непонятен ваш жаргон, — сказала Дейдре. — Но сама тема интересна. У друидов есть собственное пророчество — так называемое пророчество о Перегрине, где говорится, что демоны сожгут наши рощи и снесут стоячие камни. Ведь именно там, среди священных деревьев и монолитов, хранятся наши тексты, как обычные, так и магические.
— А я всегда думала, что друиды верят в неотвратимость войны Разобщения, — сказала магистр Океке. — И в то, что какой-то грибок уничтожит дральские деревья.
Не переставая улыбаться, Дейдре пристально, словно в первый раз, изучила лицо стражницы.
— Амади Океке, вы говорите о Тихом Увядании. Вопрос сложный. Я бы предпочла не поднимать его здесь.
Стражница скривила губы.
— Могли бы и посвятить нас в некоторые обычаи вашего Ордена… Хотя бы в качестве ответного жеста: магистр Шеннон был столь словоохотлив и откровенен, любезно поделившись с вами знаниями о пророчестве волшебников…
— Нет необходимости… — вступился было Шеннон.
— Все в порядке, мне несложно… — Дейдре подняла открытую ладонь. — Тихое Увядание… Как бы перевести с друидского?.. «Перемена», наверное, самое подходящее слово. Да, Тихим Увяданием у нас принято называть перемены в существующем мире, которые друиды заметили несколько десятилетий назад. Не совсем болезнь — скорее, губительное неестественное состояние, затрагивающее всю природу. Доказательства были получены благодаря наблюдениям за увядающими деревьями: в разных человеческих королевствах гибнут одни и те же породы. Причина их увядания обсуждается до сих пор. Некоторые полагают, что это знак и со дня на день начнется война Разобщения. По мнению других, никакой связи с пророчеством тут нет. Впрочем, в одном все друиды едины: накануне войны рощи друидов посетит иноземный чарослов, также известный как Сокол, или Перегрин, и поможет спасти наши священные места, а вместе с ними — и наш язык.
Шеннон кивнул:
— Если верить докладам некоторых наших ученых, в каждом из магических сообществ существует похожее поверье о войне Разобщения, которая уничтожит их языки, и об избранном чарослове, единственном, кто может уберечь их от подобной участи.
Не глядя на Нико, Дейдре кивнула в его сторону.
— И волшебники когда-то считали, что он может стать Альционом?
Магистр Океке подалась вперед, переводя взгляд с Шеннона на Дейдре и обратно.
И хотя лицо Шеннона оставалось бесстрастным, он наколдовал короткую фразу Азуре. Та склонила голову, предлагая хозяину погладить перышки на своей тощей шее. Нико узнал привычный ритуал, который успокаивающе действовал и на птицу, и на старого волшебника.
Наконец Шеннон заговорил:
— В нашем пророчестве Зимородок описан как сирота, чья мать неизвестна, а магическое рождение будет столь мощным, что его ощутят на многие сотни миль вокруг. Избранный должен овладеть нуминусом и магнусом прежде, чем ему исполнится двадцать. Все это совпадает с данными Нико…
Голос старика звенел от гордости, и щеки Нико снова вспыхнули.
Шеннон продолжил:
— Однако в пророчестве Эразмуса ясно сказано, что у Альциона будет врожденный келоидный шрам в форме руны «плетение». У Нико же отметина двойная. Более того, согласно пророчеству, Зимородок должен в совершенстве владеть многими стилями и колдовать умело и по справедливости. Эразмус предсказал, что Альцион искоренит жестокость в королевствах и выкует мощный посох, способный убить возрожденного Лоса.
— Вот потому-то я и не могу быть Альционом, — не выдержал Нико. — Ведь я какограф, мне с трудом даются всевозможные стили и не судьба постигнуть тонкости колдовского искусства. Сперва волшебники думали, мол, это временно и с возрастом пройдет. Но когда выяснилось, что мое прикосновение каждый раз ломает чары, стало ясно, что я не Зимородок…
— Никодимус, — сказала Дейдре, — можешь описать свое магическое рождение?
Нико расположился поудобнее.
— Это случилось во сне, когда мне было тринадцать.
Уголки рта друидки едва заметно изогнулись вверх. Стражница поджала губы.
— Ты помнишь, что тебе снилось в ту ночь? — спросила Дейдре.
— Нет, — солгал он.
Вмешалась Амади:
— Допустим, твое прикосновение губительно для текста… А как оно влияет на другие вещи и людей вокруг тебя? Не вносит ли оно хаос в окружающий мир? Может, рядом с тобой заболевают люди? Или, когда ты зажигаешь огонь, он норовит удрать из камина? Не замечал?..
Нико уже было открыл рот для ответа: мол, нет, ничего подобного он не замечал, когда вмешался Шеннон. Магистр заговорил негромким, но твердым голосом:
— Амади, ректор Монсеррат лично наблюдал за Никодимусом и пришел к выводу, что к нему это не относится.
Нико ощутил покалывание во всем теле, словно от тысяч ледяных иголок — одновременно возбуждение и страх. Ректор наблюдал за ним? Когда? И каким образом?
Магистр Океке долго и пристально смотрела на Шеннона.
— Я должна собственными глазами увидеть этот шрам. Сейчас же.
Нико поправил прядь длинных черных волос.
— Магистр, право, не стоит. Ведь мой шрам другой формы. К тому же неизвестно, врожденный он или нет…
Никакой реакции. Стражница молчала, не спуская глаз с юноши. Он обернулся к наставнику… Бесполезно: выражение лица старика было непроницаемым, как заснеженное поле. Он посмотрел на Дейдре. Но та уже вновь натянула свою неизменную хитрую улыбочку.
Чувствуя, как сердце уходит в пятки, Нико повернул кресло, сел к стражнице спиной, перекинул волосы через плечо и принялся расшнуровывать мантию.
Пока Нико развязывал воротник, его пальцы то и дело натыкались на вздутый шрам. Юноша и прежде много раз щупал этот злосчастный келоид и успел выучить наизусть каждый его дюйм. Однажды он даже воспользовался двумя зеркальцами, чтобы рассмотреть шрам поближе.
В отличие от обычных шрамов, бледных и плоских, келоид состоял из выпуклых бугорков. Нико всегда мог похвастаться здоровым золотистым оттенком кожи и только иссиня-черный рубец на шее — что набух у самой линии роста волос, словно колония моллюсков-паразитов, — все портил.
По ночам Нико ухаживал за волосами почище иной красотки, тщательно следя, чтобы они всегда прикрывали уродливый двойной шрам. Вот уже почти пять лет никто не заставлял его показывать это позорное клеймо.
С горящим лицом он отвернул воротник, обнажая шею и плечи.
— О богиня! — вырвалось у друидки. — Болит?
— Нет, магистр, — ответил Нико, стараясь не выдать смущения.
Он услышал, как подошла стражница.
— По-моему, эти рубцы напоминают плетение.
Под «плетением» она подразумевала руну общего языка — его еще называли разговорным или народным; выглядела эта руна как две вертикальные палочки, соединенные змеящейся линией, которая завивалась вокруг каждой из них. Сама по себе она означала «организовывать» или «объединять».
Нико не ощущал самого шрама, зато прекрасно чувствовал, с каким нажимом палец Амади Океке прошелся сверху вниз, вдоль отметины на шее. Стражница заговорила:
— Госпожа Дейдре, у Перегрина в вашем пророчестве имеется выпуклый шрам в форме «плетения»?
— Предсказано, что у него будет родимое пятно, — отозвалась друидка. — Находились и лжеперегрины: чтобы выдать себя за избранного, они выжигали на коже клеймо в форме руны. Кстати, если я правильно поняла, мы точно не знаем, врожденный у Никодимуса шрам или нет…
— Но, магистры, там же ошибка посередине! — воскликнул Нико. Лицо юноши по-прежнему пылало.
Амади проворчала:
— Малыш, ты даже не представляешь, насколько ты прав…
Он изо всех сил старался не вздрагивать, пока палец стражницы исследовал пятно. Вторая часть шрама по форме напоминала опрокинутую палочками вверх букву «к» — то есть руну «несоединимое».
Сама по себе руна «несоединимое» означала либо «как можно дальше друг от друга», либо «неправильнее некуда». Таким образом, в сочетании с «плетением» она могла иметь два значения: «привести в полнейший беспорядок» или «разложить на мельчайшие составляющие».
Дейдре тихонько выругалась:
— Проклятие Бриджет!
Потрясенный богохульством друидки, помянувшей всуе имя собственной богини, Нико обернулся. Улыбочка сползла с лица Дейдре: друидка хмурилась, разглядывая его шею.
— Вы чем-то расстроены, Дейдре? — спросила магистр Океке. — Неужели вы думали, что Никодимус — истинный Перегрин?
Друид вздохнула и вернулась к креслу.
— Да, Амади Океке. Ответ на оба ваши вопроса «да».
— Что ж, пожалуй, я соглашусь с вашей оценкой, — сказала стражница. — Если шрам — знак судьбы, его легко истолковать: Никодимус не Альцион. Меня волнует другое: не означает ли этот двойной шрам нечто большее…
Шеннон фыркнул.
— Ты слишком увлеклась, Амади. Не стоит перегибать палку. — Его голос смягчился. — Спасибо, Нико. Можешь прикрыть шею.
Испытав огромное облегчение (даже голова закружилась), Нико поспешил завязать шнуровку на воротнике. Дейдре села обратно в кресло.
— Агву Шеннон, Амади Океке, прошу прощения, что отняла у вас время.
Возвращаясь на свое место, Амади Океке спросила:
— А что ректор думает по поводу шрама в форме руны «несоединимое»?
— Он не верит, что это руна, — резко ответил Шеннон. — По его мнению, мы имеем дело с человеческой ошибкой.
Магистр Океке прищурилась:
— Не понимаю…
Шеннон уже открыл рот, чтобы ответить, но Нико его опередил:
— Магистр слишком добр ко мне. На самом же деле меня, вероятно, заклеймили собственные родители. Это постыдно, и многим наверняка покажется дикостью. Но по мне так лучше пережить позор, чем оказаться еще раз замешанным в историю с пророчеством.
Шеннон хмурился.
— Никодимус, кто тебе сказал про клеймо?
Нико потупился, разглядывая свою обувь.
— Никто, магистр. Просто я рассудил, что, должно быть, так говорят люди.
Дейдре повернулась к окну, потеряв всяческий интерес к разговору. А стражница тем временем оглядывала Нико с ног до головы.
— Этот шрам у тебя всю жизнь?
Нико выдержал ее взгляд.
— Мачеха даже назвала меня в его честь, еще в младенчестве.
Магистр Океке вздернула брови.
— «Марка» — синоним слова «отметина», — объяснил Нико. — Так Никодимус Меченый стал Никодимусом Марка.
Шеннон прокашлялся.
— Но у слова «марка» есть и другие значения. Например, оно связано по смыслу со словами «качество», «добро» и «польза» и противоположно словам «гадость» и «никчемность».
Нико нацепил свою самую смелую улыбку.
— Я всегда говорил, что мое имя — настоящий каламбур… — Нико умолк, поймав на себе пристальный взгляд Дейдре.
— Интересно, почему? — Ее улыбочка вернулась.
— Н-ну, — запнулся Нико, — каламбур — это словесная игра, которая основана на столкновении в тексте различных значений… В моем случае «марка» оказалась такой «гадостью», что я не прочь от нее избавиться.
И хотя Шеннон уже не в первый раз слышал эту попытку сострить, он все равно тихонько засмеялся, сделав вид, что неловкая шутка ученика его рассмешила. Нико поблагодарил наставника взглядом.
Дейдре кивнула. Кажется, она хотела что-то сказать, но тут в дверь резко постучали.
— Войдите, — окликнул Шеннон. Дверь распахнулась, и в кабинет вбежал магистр Смолвуд.
— Агву! Я насчет этой сумасшедшей переписки на колаборисе. Ужаснейшие новости из-за границы!
