* * *
Они больше не говорили об этом. Джеральдин относилась к нему точно так же, как и до его рассказа, как будто просто выбросила эту историю из головы. Она приходила и уходила в той же ad hoc манере. Иногда они занимались любовью. Иногда они были счастливы — или почти счастливы.
Лето пришло и ушло, не особенно сильно накалив термометры. На щеках Джеральдин не успели веснушки выскочить, как уже наступил сентябрь.
5
Англии к лицу осень; а эта осень, предвещающая самую суровую зиму с конца сороковых, явилась во всей красе. Ветры несли с собой теплые дожди, сменявшиеся ярким солнцем. Город обрел утерянное великолепие. Сине-серые тучи громоздились над залитыми солнцем домами. Вместе с ветром прилетали запахи моря и чайки, парившие над крышами.
И Кэл воспрянул духом при виде того, как сияет Королевство чокнутых, а в небесах над головой появляются тайные знаки. Ему мерещились лица в облаках, он слышал тайные коды в стуке дождя по карнизу. Что-то назревало.
И еще он вспомнил Глюка. Антонин Вергилий Глюк, коллекционер аномальных явлений. Кэл даже подумывал, не связаться ли с ним, и нашел визитную карточку Глюка в кармане старых брюк. Но так и не позвонил, потому что понимал: он готов поверить в любое красочное суеверие, если оно обещает чудеса, а это неразумно.
Вместо этого Кэл продолжал смотреть на небо. Днем и ночью. Он даже купил себе небольшой телескоп, чтобы изучать созвездия. Оказалось, это весьма вдохновляющее занятие. Было приятно глядеть в дневное небо и сознавать, что звезды по-прежнему светят у нас над головой, даже если мы их не видим. Без сомнения, то же самое можно сказать и о других бесчисленных загадках. Они сияют, однако окружающий мир сверкает ярче и мешает их заметить.
* * *
А затем, в середине октября (восемнадцатого числа, а если совсем точно, то рано утром девятнадцатого), Кэлу приснился первый кошмар.
Глава 2
Статуэтки
1
Прошло восемь дней после гибели Фуги и всего, что в ней заключалось, когда остатки четырех семейств — числом не больше сотни — собрались, чтобы обсудить свое будущее. Они выжили, но праздновать было нечего. Вместе с Сотканным миром они лишились своих домов, своего имущества и, во многих случаях, своих близких. На память о прежнем счастье им остались лишь заклинания, как правило, утратившие силу после распада Фуги. Утешения в них было мало. Заклятиями не оживить мертвеца, не отгородиться от порочности Королевства.
Итак, что же им теперь делать? Горластая толпа, возглавляемая Бальзамом де Боно, настаивала на том, чтобы сделать их историю достоянием общественности. То есть создать прецедент из самих себя. Эта мысль была не лишена смысла. Возможно, самое безопасное для них — просто явиться в мир людей. Однако у этой идеи нашлись серьезные противники. Их подогревало единственное достояние, которое у них не отнимут ни при каких обстоятельствах, — гордость. Они упрямо повторяли, что лучше умрут, чем станут просить милости у чокнутых.
Сюзанна предвидела и иные трудности, сопряженные с этой идеей. Ее соплеменников можно было бы убедить, заставить поверить в рассказ ясновидцев и вызвать их сочувствие, однако надолго ли хватит этого сочувствия? На месяц? Самое большее, на год. А потом общее внимание переключится на какую-нибудь новую трагедию. Ясновидцы превратятся во вчерашних жертв, овеянных славой, которая едва ли их спасет.
Ее доводов и всеобщего ужаса от перспективы унижаться перед чокнутыми оказалось довольно, чтобы подавить оппозицию. Де Боно согласился, вынужденный цивилизованно принять свое поражение.
В этом вопросе этикет спора был соблюден, а дальше страсти накалились. Все началось с выкрика суетливого человека с серым лицом: он призывал прекратить делать вид, будто они могут смягчить свой жребий, и сосредоточиться на поисках Шедуэлла, чтобы отомстить ему.
— Мы потеряли все, — заявил он. — Осталась последняя радость — увидеть, как этот негодяй умрет.
Раздались протесты против такой пораженческой позиции, но серолицый настоял на своем праве высказаться до конца.
— В этом мире нас ждет неминуемая гибель, — сказал он, сморщившись. — У нас осталось мало времени, чтобы уничтожить тех, кто сделал с нами такое.
— Мне кажется, сейчас нам не до вендетты, — возразил Нимрод. — Необходимо мыслить конструктивно. Думать о будущем.
Кое-кто из собравшихся разразился ироническим смехом, на фоне которого прозвучал голос серолицего мстителя.
— О каком еще будущем? — спросил он почти торжествующе. — Посмотри на нас! — При этих словах многие потупились, поскольку слишком хорошо сознавали, какое жалкое зрелище они являют. — Мы последние из выживших. После нас не будет никого, и все мы это знаем. — Он развернулся к Нимроду. — Не желаю говорить о будущем. Такие разговоры приведут к новым несчастьям.
— Но это не так… — вмешалась Сюзанна.
— Тебе легко говорить! — возмутился он.
— Заткни пасть, Хэмел! — закричал Нимрод.
— И не подумаю!
— Она здесь, чтобы помочь нам.
— Она уже помогла убить нас! — заорал в ответ Хэмел.
У этого пессимиста нашлось много сторонников.
— Она же из чокнутых! — надрывался один из них. — Пусть возвращается туда, где ей самое место!
Сюзанна была почти готова сделать это, не имея ни малейшего желания служить мишенью для насмешек и обвинений. Их слова ранили. Хуже того, их слова порождали новые страхи: вдруг она сделала не все, что могла, вдруг она действовала неправильно? Но ей пришлось остаться ради де Боно, ради Нимрода и ради всех тех, кто ожидал, что она защитит их от Королевства. Беда была в том, что Сюзанна разделяла многие доводы Хэмела. Она понимала, как легко черпать силу из ненависти к Шедуэллу, отвлекаясь от понесенных потерь. Потери ясновидцев, конечно, были куда больше, чем ее личные утраты, она постоянно напоминала себе об этом. Сюзанна лишилась мечты, куда успела погрузиться на недолгие мгновения. А они потеряли мир.
Теперь в общем шуме зазвучал новый голос. Она не ожидала его услышать — это был голос Апполин. Сюзанна даже не подозревала о ее присутствии, пока Апполин не выступила вперед из облака табачного дыма и не обратилась к собранию.
— Я не собираюсь просто так ложиться и умирать ради кого бы то ни было, — сказала она. — Особенно ради тебя, Хэмел.
Ее выступление эхом вторило речам Иоланды Дор тогда, в Доме Капры. Женщины всегда яростно ратовали за жизнь.
— А как же Шедуэлл? — произнес кто-то.
— А что Шедуэлл? — спросила Апполин. — Хочешь прикончить его, Хэмел? Я куплю тебе лук и стрелы!
Это замечание вызвало громогласный хохот, однако противники Апполин еще сильнее распалились.
— Мы практически истреблены, сестра, — сказал Хэмел, расплываясь в ухмылке. — И ты тоже не слишком плодовита.
Апполин ответила на насмешку, не моргнув глазом.
— Не хочешь ли проверить? — спросила она.
Хэмел от такого предложения поджал губы.
— У меня есть жена… — сказал он.
Апполин, всегда готовая сбить кого-нибудь с пути истинного, повела бедром, а Хэмел сплюнул в ее сторону. Ему следовало бы хорошенько подумать. Она плюнула в ответ, но куда более метко. Хотя подобный выпад был безвредным, Хэмел отреагировал так, словно его пырнули ножом. Он бросился на Апполин, завывая от ярости. Кто-то встал у него на пути, прежде чем он успел нанести удар, и вместо Апполин он ударил миротворца. Его поступок положил конец цивилизованным дебатам: все разразились криками возмущения, а Хэмел с миротворцем покатились между перевернутыми стульями. В конце концов их разнял сутенер Апполин. Драка длилась не больше минуты, но обе стороны успели пострадать, кровь текла из разбитых носов и ртов.
Сюзанна с тоской наблюдала, как Нимрод пытается успокоить собравшихся. Она о многом хотела поговорить с ясновидцами: о трудностях, требовавших их совета, о тайнах, хрупких и сложных. Но в такой буре страстей она опасалась заговорить, чтобы не распалить их еще сильнее.
Хэмел покинул собрание, проклиная Сюзанну, Апполин и всех, как он сам их назвал, «кто марается в дерьме». Он ушел не один. К нему присоединились две дюжины ясновидцев.
После их отбытия никто и не пытался вернуться к обсуждению, собрание закрылось само собой. Принять взвешенное решение в данный момент было нельзя, требовалось время, чтобы успокоиться. В итоге решили, что выжившие должны рассредоточиться и затаиться в безопасном месте, которое каждый сам отыщет для себя. Их осталось так мало, что раствориться среди людей будет несложно. Они перезимуют и дождутся, пока страсти улягутся.
2
После собрания Сюзанна рассталась с Нимродом, оставив ему свой лондонский адрес и указания, как ее отыскать. Она была измотана до предела, ее голове требовался отдых.
Однако после двух недель сидения дома она поняла, что восстанавливать силы путем полного безделья — прямой путь к помешательству, и в итоге вернулась к работе в студии. Это решение оказалось мудрым. Трудности возвращения к прежнему ритму жизни отвлекали от лишних мыслей о потерях и поражениях последнего времени; а сам процесс созидания — хотя бы обычных ваз и тарелок — как нельзя лучше соответствовал ее потребностям. Сюзанна раньше не сознавала, какой это мистический материал — глина. Ведь именно из глины, по преданию, были созданы народы, населяющие мир. Ее умения хватало лишь на горшки, а не на людей, но должен же мир с чего-то начинаться. Она посвящала работе долгие часы в компании радио и запаха глины; меланхолия не прошла до конца, но Сюзанне стало легче, чем она смела надеяться.
Ее навестил Финнеган. Он услышал, что она вернулась в город, и однажды днем появился у нее на пороге. Как всегда элегантный, он пригласил Сюзанну на обед. То, что он дожидался ее все прошедшее время, показалось ей странным и трогательным. Она приняла приглашение, и его общество показалось ей куда более приятным, чем раньше. Финнеган со своей обычной прямолинейностью сказал, что они созданы друг для друга и должны немедленно пожениться. Сюзанна ответила, что взяла за правило никогда не выходить замуж за банкиров. На следующий день он прислал цветы и записку, где говорилось, что он подумывает бросить работу. С тех пор они стали видеться регулярно. Его душевная теплота и легкость в общении прекрасно отвлекали от мрачных мыслей, которые все еще угрожали затопить ее, если она погружалась в размышления.
На протяжении всего лета и ранней осени Сюзанна иногда встречалась с кем-то из ясновидцев. Встречи были очень редкими и краткими из соображений безопасности. Новости вроде бы были хорошие. Многие из выживших вернулись в дома своих предков и нашли для себя занятия.
Но самой хорошей новостью было полное отсутствие следов Шедуэлла и Хобарта. Ходили слухи, будто Хэмел пытался разыскать Коммивояжера, но вскоре оставил затею: он не нашел ни одной зацепки, ведущей к нынешнему месту обитания врага. А остатки его армии — те ясновидцы, что поддерживали пророка, — наказали себя сами, когда очнулись от кошмарного наваждения и обнаружили, что способствовали гибели всего, чем дорожили.
Одни получили прощение соотечественников, явившись на общее собрание пристыженными и отчаявшимися. Другие, по подтвердившимся сведениям, были настолько охвачены раскаянием, что бежали куда глаза глядят. Кто-то даже лишил себя жизни. Однако, как слышала Сюзанна, среди них оказались и прирожденные убийцы. Они покинули поле боя, не жалея ни о чем, и отправились в Королевство искать новых диких забав. Долго искать им не придется.
Но если оставить в стороне слухи и домыслы, особых новостей не было. Сюзанна пыталась отыскать смысл в прежней жизни, а народ погибшей Фуги пытался начать новую. Что касается Кэла, то она знала о его выздоровлении от ясновидцев, поселившихся в Ливерпуле, но не искала личной встречи. Отчасти из практических соображений: разумнее держаться подальше друг от друга, пока они не уверятся, что враг исчез. Эмоции тоже играли не последнюю роль в этом решении. Они слишком много пережили вместе, и в Фуге, и за ее пределами. Слишком много, чтобы становиться любовниками. Сотканный мир лег между ними, и так было с самого начала. Этот факт делал нелепой всякую мысль о совместном хозяйстве или романтической связи. Они вместе видели ад и рай, а после такого все остальное будет шагом назад.
Наверное, Кэл испытывал схожие чувства, потому что не делал попыток связаться с ней. Да в этом и не было необходимости. Они не разговаривали и не видели друг друга, но Сюзанна постоянно ощущала его присутствие. Она сама убила в зародыше всякую возможность физической близости между ними и порой жалела об этом. Однако то, что объединяло их, было выше любви: между ними лежал целый мир.
3
В середине октября работа Сюзанны обрела новое и совершенно неожиданное направление. По неведомой причине она забросила горшки и тарелки, чтобы заняться скульптурой. Ее творения нашли себе почитателей, но главное другое: они стали ответом на некое веление, идущее из глубины души, противиться которому было невозможно.
Финнеган между тем продолжал засыпать ее приглашениями и букетами, удваивая усилия, если она вежливо отказывалась. Сюзанна уже начала думать, что по натуре он настоящий мазохист. Он возвращался каждый раз, когда она гнала его прочь.
Из всех невероятных приключений, пережитых после приобщения к истории Фуги, самым невероятным было то, что происходило теперь: воспоминания о Сотканном мире и ее нынешняя жизнь сражались внутри нее за право называться реальностью. Она понимала, что так мыслят чокнутые; что реально и то и другое. Но ее разум отказывался повенчать два мира и отказывался отыскать в них место для себя. Какое отношение вот эта женщина, которой Финнеган объяснялся в любви, вот эта улыбающаяся Сюзанна с запачканными глиной пальцами, имеет к той, которая стояла перед драконом? Она поняла, что не может отказаться от мифических воспоминаний, потому что не вынесет собственной тривиальности.
По той же самой причине она продолжала управлять менструумом, что теперь было несложно. Некогда непредсказуемый, он стал совсем ручным; Сюзанна решила, что это следствие гибели Фуги. Менструум уже не мог заполнить ее целиком. Иногда он поднимался и проявлял себя, обычно (она не сразу поняла это) в ответ на призыв какого-то места. В Королевстве существовали места, вызывавшие его к жизни, и там Сюзанна ощущала заключенную под землей силу, болезненно желавшую освобождения. Менструум чувствовал такие места. Порой их чувствовали даже чокнутые и, насколько им позволяла врожденная близорукость, отмечали часовнями или монументами. Но в большинстве случаев эти территории оставались незамеченными, и Сюзанна, ощутив внезапный спазм в животе на ничем не примечательной улице, понимала, что здесь погребена сила.
Большую часть своей жизни она связывала силу с политикой или деньгами, однако ее тайное «я» разбиралось в этом лучше. Воображение — вот настоящая сила; благодаря ему возникает то, чего не может породить ни богатство, ни власть. Она видела, что воображение влияет даже на Финнегана. Время от времени Сюзанна заводила с ним разговоры о прошлом, особенно о детстве, и наблюдала, как краски вокруг его головы сгущаются и расцветают, словно через воображение он воссоединяется с самим собой и становится цельным. Тогда она вспоминала строки из книги Мими: «То, что можно представить, никогда не умрет».
В такие дни она была почти счастлива.
4
Затем, в третью неделю декабря, хрупкая надежда на мирную жизнь внезапно разбилась.
В ту неделю сильно похолодало. Стоял не просто холод, а арктический мороз. Однако снега не было, только холод — столь пронзительный, что нервные окончания не отличали его от кипятка. Сюзанна по-прежнему работала в студии, не желая бросать свои статуэтки. Парафиновый обогреватель едва поддерживал в помещении нулевую температуру, и ей приходилось надевать два свитера и три пары носков. Но Сюзанна не обращала на это внимания. Она никогда еще не была так поглощена работой, как теперь, когда воплощала в глине образы, стоявшие у нее перед глазами.
* * *
И вот семнадцатого числа к ней без предупреждения пришла Апполин. Вечная вдова, с головы до ног облаченная в черное.
— Нам надо поговорить, — сказала она, как только Сюзанна закрыла за ней дверь.
Сюзанна провела ее через студию, расчистила место, чтобы усадить гостью. Однако та не пожелала садиться. Апполин прошлась по комнате, потом остановилась перед окном, затянутым морозными узорами, и принялась вглядываться в стекло, пока Сюзанна смывала с рук: глину.
— За тобой кто-то гонится? — поинтересовалась Сюзанна.
— Не знаю, — услышала она в ответ. — Может быть.
— Кофе будешь?
— Мне бы чего покрепче. Что у тебя есть?
— Только бренди.
— Только бренди сойдет.
Она села Сюзанна отыскала бутылку, которую держала для случающихся время от времени «девичников», и плеснула в стакан щедрую порцию. Апполин осушила все залпом, снова налила, затем спросила:
— Тебе снятся сны?
— Какие еще сны?
— Нам всем снятся сны, — сказала Апполин.
Вид у нее был такой — лицо бледное, несмотря на мороз, под глазами черные круги, — что Сюзанна подумала: а спит ли она вообще в последнее время?
— Кошмарные сны, — продолжала вдова, — похожие на конец света.
— Кому еще они снятся?
— Да кому они только не снятся! — воскликнула Апполин. — Всем, всем снится одно и то же. Один и тот же кошмар.
Она во второй раз осушила стакан и взяла со скамьи бутылку, чтобы налить еще.
— Вот-вот произойдет что-то ужасное. Мы все это чувствуем. Поэтому я и пришла.
Сюзанна смотрела, как Апполин наливает бренди, и ее мозг одновременно терзали два вопроса. Первый: являются ли эти кошмары закономерным следствием ужаса, пережитого ясновидцами, или же чем-то иным? И второй, хотя и не последний: почему она сама их не видит?
Апполин перебила ее мысли. Она заговорила, и ее язык слегка заплетался от выпитого алкоголя.
— Народ поговаривает, что это Бич. Что он снова явился за нами, хотя прошло столько времени. Именно так он заявил о своем приближении в прошлый раз. В снах.
— И ты думаешь, это правда?
Апполин поморщилась, глотая новую порцию бренди.
— Чем бы там ни было, мы должны защищаться.
— Так ты полагаешь, это… опасно?
Апполин пожала плечами.
— Не знаю, — сказала она. — Может быть. Все они такие вялые. Меня мутит от того, как они валятся на спину, готовые принять все, что за этим последует. Хуже шлюх!
Она помолчала и тяжело вздохнула. Затем продолжила:
— Кое-кто из молодежи вбил себе в голову, будто можно возродить древнюю науку.
— Ради чего?
— Чтобы уничтожить Бича, естественно! — отрезала она. — Пока он не уничтожил нас.
— И каковы шансы?
— Чуть выше нуля, — буркнула Апполин. — Господи, да не знаю я! На этот раз мы хотя бы умнее. Это уже кое-что. Некоторые отправляются туда, где еще сохранилась сила, чтобы попробовать извлечь из нее пользу.
— Через столько лет?
— Да кто их считает! — возмутилась она. — У магии нет срока давности.
— Так что же мы ищем?
— Знаки. Пророчества. Бог знает что.
Она поставила стакан и вернулась к окну, пальцем в перчатке стала оттаивать глазок среди морозных узоров. Посмотрела в него на улицу и тяжело вздохнула, прежде чем снова глянуть прищуренными глазами на Сюзанну.
— Знаешь, что я думаю? — спросила она.
— Что?
— Что ты от нас что-то скрываешь.
Сюзанна ничего не ответила, и Апполин снова тяжело вздохнула.
— Вот что я думаю, — сказала она. — Ты считаешь, мы сами себе злейшие враги. Нам нельзя доверять тайны. — Взгляд ее помрачнел и засверкал. — Может быть, ты права. Мы ведь купились на представление Шедуэлла. Во всяком случае, некоторые из нас.
— А ты нет?
— У меня были другие дела, — ответила Апполин. — Дела в Королевстве. Если на то пошло, они есть до сих пор… — Она помолчала. — Мне казалось, я могу повернуться спиной ко всем остальным. Не замечать их и жить счастливо. Но я не смогла. И в конце… мне кажется, я должна быть с ними, Господи, помоги нам!
— Мы едва не потеряли все, — сказала Сюзанна.
— Мы потеряли все, — поправила Апполин.
— Не совсем.
Ее буравящий взгляд сделался еще острее, и Сюзанне очень хотелось рассказать, что случилось с ней и Кэлом в Вихре. Но Апполин была совершенно права: она не доверяла ясновидцам со всеми их чудесами. Интуиция подсказывала, что пока лучше оставить историю о Станке при себе. И вместо того чтобы выложить все, Сюзанна произнесла:
— Мы, по крайней мере, остались живы.
Ее собеседница, конечно же, почувствовала, что Сюзанна чуть не пустилась в откровения, но затормозила в последний момент. Апполин раздраженно плюнула на пол.
— Небольшое утешение, — бросила она. — Мы докатились до того, что бродим по Королевству, вынюхивая магию. Мы стали жалкими.
— Так чем же я могу помочь?
Апполин смотрела на нее почти обвиняюще. Ничто не доставит ей большей радости, догадалась Сюзанна, чем уличить в обмане эту чокнутую.
— Мы не враги, — сказала Сюзанна.
— Неужели?
— Ты же знаешь, что не враги. Я хочу помочь вам всем, что в моих силах.
— Это пустые слова, — отозвалась Апполин, но без особой уверенности. Она снова отвернулась к окну, задумчиво подпирая языком щеку и подыскивая вежливые слова. — Ты ведь хорошо знаешь этот чертов город? — спросила она.
— Лучше некуда.
— Значит, ты могла бы отправиться на поиски, верно? Прогуляться кое-где.
— Могу. И отправлюсь.
Апполин выудила из кармана листок бумаги, вырванный из блокнота.
— Вот кое-какие адреса, — сказала она.
— А ты куда?
— В Солсбери. Незадолго до появления Сотканного мира там была настоящая бойня. Одна из самых жестоких, погибли сотни детей. Может быть, удастся что-нибудь выведать.
Внезапно Апполин обратила внимание на полки, куда Сюзанна помещала свои последние работы. Подошла поближе, поднимая юбками керамическую пыль.
— Кажется, ты сказала, будто не видишь снов? — уточнила она.
Сюзанна посмотрела на ряд статуэток. Она была так поглощена их созданием, что не сознавала, какое впечатление они производят, какая одержимость за ними стоит. Теперь она увидела собственные работы новыми глазами. Это были человеческие фигурки, однако неестественно вывернутые, как будто (от этой мысли засвербило в мозгу) охваченные неким всепожирающим пламенем; пойманные за мгновение до того, как огонь должен был коснуться их лиц. Как и все ее последние работы, они не были покрыты глазурью и выполнены в грубоватой манере. Может быть, потому что их трагедия еще не дописана до конца: они лишь идея, возникшая в сознании будущего?
Апполин взяла одну статуэтку и провела пальцем по ее искаженным чертам.
— Да ты просто спишь с открытыми глазами, — заметила она.
Сюзанна тотчас поняла, что так оно и есть.
— До чего похожи, — сказала вдова.
— На кого?
Апполин поставила трагическую фигуру обратно на полку.
— На всех нас.
Глава 3
Никаких колыбельных
1
В ту ночь, когда Кэл увидел первый кошмар, он спал один.
Все началось с Венериных холмов; он бродил по ним, готовый упасть от усталости. Однако его мучило предчувствие ужасного несчастья, которое обещал сон, и он понимал, что закрывать глаза и засыпать сейчас неразумно. Поэтому он просто стоял на теплой земле, а вокруг двигались фигуры, освещенные уже опустившимся за горы солнцем. Какой-то человек танцевал рядом с ним, его одежда походила на живую ткань; пролетела девушка, оставив по себе запах соблазна; пара занималась любовью в высокой траве. Кто-то из них вскрикнул, Кэл не понял, от счастья или от испуга, и в следующий миг он уже бежал по склону холма, а за ним гналось что-то огромное и безжалостное.
Он кричал на бегу, чтобы предупредить любовников, девушку-птицу и танцора о надвигавшемся ужасе. Но голос его сделался жалостно тонким — мышиный писк, а не голос, — и в следующий миг трава вокруг задымилась. У него на глазах парочка любовников вспыхнула огнем; через мгновение девушка-птица упала с неба, и ее тело пожрал тот же чудовищный огонь. Кэл снова закричал, на сей раз от ужаса, попытался перепрыгнуть через огонь, который полз по земле в его сторону. Но оказался недостаточно проворен. Подошвы его загорелись, он ощутил, как жар поднимается по ногам, и побежал.
Почти завывая, он прибавил скорость, и внезапно Венерины холмы исчезли. Он бежал босиком по знакомым с детства улицам. Стояла ночь, но уличные фонари были разбиты, а камни мостовой горбились под ногами и мешали двигаться.
Преследователь не отставал, он шел на запах обугленных пяток Кэла.
Понимая, что в любое мгновение его могут настигнуть, Кэл выискивал на бегу какое-нибудь укрытие. Но двери всех домов, даже домов его закадычных друзей, были наглухо заколочены, окна забиты досками.
Помощи ждать было неоткуда. Ему оставалось одно: бежать дальше в тщетной надежде, что чудовище по пути отвлечется на более соблазнительную жертву.
Один переулок привлек внимание Кэла, и он свернул туда. Повернул, потом еще раз. Впереди была кирпичная стена, в стене — калитка. Он прыгнул в нее и только тогда осознал, куда привел его этот неизбежный маршрут.
Он узнал двор с первого взгляда, хотя стена выросла вдвое с тех пор, как он видел ее в последний раз. Ворота, через которые он только что вошел, захлопнулись у него за спиной. Это был двор за домом Мими Лащенски. Когда-то, в другой жизни, он стоял на этой стене, оступился и упал в рай.
Но сейчас во дворе не было ковра. Там не было вообще ничего и никого, ни птицы, ни человека, способных хоть как-то его утешить. Только сам Кэл и четыре темных угла, а еще топот преследователя, приближающегося к его укрытию.
Кэл метнулся в один из темных углов и затаился, присев на корточки. Ноги у него были истерзаны до предела, но сил для паники еще хватало: его едва не тошнило от страха.
Чудовище надвигалось. Кэл ощущал его жар из своего укрытия. Это было не тепло жизни, не пот, не кровь, а сухой мертвящий огонь — древний, не ведающий жалости; печь, в которой можно сжечь все добро, какое есть в мире. И монстр был уже близко. Прямо за стеной.
Кэл задержал дыхание. Мочевой пузырь пронзила судорога. Он сунул руку между ног, сжал мошонку и член, трясясь от ужаса.
«Пусть он уйдет, — беззвучно молил он темноту, — пусть оставит меня в покое, и отныне и на веки веков я буду хорошим, клянусь, буду».
Хотя он с трудом верил в такую удачу, его мольба была услышана, потому что существо с той стороны стены прекратило преследование и ушло. Кэл немного приободрился, но все-таки сидел в углу, пока интуиция не подсказала ему, что враг далеко. Только тогда он осмелился подняться на ноги, хрустя суставами.
Давление в мочевом пузыре сделалось невыносимым. Повернувшись к стене, он расстегнул «молнию» на штанах. Кирпичи раскалились от недавнего присутствия монстра, и его моча зашипела, коснувшись стены.
Посреди процесса внезапно взошло солнце, заливая светом двор. Нет, это вовсе не солнце. Это его преследователь поднялся над стеной: голова горячее сотни лун, пышущая жаром пасть широко разинута.
Кэл не удержался и взглянул ему в лицо, хотя запросто мог ослепнуть. Он увидел столько глаз, что их хватило бы на целый народ. Они были прижаты друг к другу и насажены на огромные колеса, нервы тянулись от них яркими нитями и завязывались в узлы в утробе чудовища. Там было еще очень много разного, но Кэл успел бросить лишь короткий взгляд, прежде чем жар затопил его с головы до ног.
Он закричал.
От этого крика двор исчез, а Кэл снова пошел по Венериным холмам, только на этот раз у него под ногами были не земля и камень, а плоть и кости. Он пролетел над собственным телом, его сущность сделалась целым миром, который пылал, горел неугасимым огнем. Его крик был криком самой земли, он поднимался и поднимался, пока звук и сам Кэл не слились в единое целое.
Невыносимо!
Кэл проснулся, как от толчка. Оказалось, что он сжался в комок в центре кровати, тугой узел ночной агонии. С него ручьями лился пот, запросто способный погасить любой огонь.
Но нет. Огонь горел перед его мысленным взором, по-прежнему яркий.
2
Кэл знал: это не просто страшный сон, это видение что-то предвещает. После первого кошмара была ночь без сновидений, затем кошмар пришел снова, потом еще. Декорации немного менялись (другие улицы, другие слова мольбы), но в снах содержалось то же самое предостережение, пророчество.
Потом настала передышка в несколько ночей, и когда кошмар пришел в четвертый раз, рядом с Кэлом была Джеральдин. Она изо всех сил старалась разбудить его — он завывал, как она сказала потом, — но Кэл не смог проснуться, пока сон не кончился. Только тогда он открыл глаза и увидел ее, рыдающую от страха.
— Мне показалось, ты сейчас умрешь, — сказала Джеральдин, и он был готов поверить, что она права, что сердце не сможет долго выносить подобные ужасы и просто разорвется.
Причем видения предвещали не только смерть Кэла, но и смерть людей на Венериных холмах, обитателей его истинной сущности. Надвигается катастрофа, и она прикончит последних выживших ясновидцев, тех, кто был ему ближе, чем собственная плоть. Вот что предвещал сон.
* * *
Он пережил ноябрь в страхе перед сном и тем, что он может принести. Ночи делались все длиннее, светлые часы — все короче. Казалось, сам год засыпает и в мозгу надвигавшейся ночи его грезы обретают форму. В одну из недель декабря кошмар наваливался на него каждый раз, стоило лишь закрыть глаза, и тогда Кэл понял, что ему необходимо поговорить с Сюзанной. Разыскать ее, рассказать обо всем, что он видит.
Но как? Ее письмо было совершенно недвусмысленным: она сама разыщет его, как только пройдут опасные времена. У него не было ни ее адреса, ни телефонного номера.
В отчаянии Кэл обратился к единственному источнику, из которого мог почерпнуть сведения о чудесах. Он разыскал визитную карточку Вергилия Глюка и набрал его номер.
Трубку никто не взял.
Глава 4
Усыпальница
1
На следующий день после визита Апполин — вся страна была объята полярным холодом, температура падала с каждым часом, — Сюзанна отправилась по адресам из списка. В первом же месте ее ожидало разочарование: тот дом, который она хотела осмотреть, как и примыкающее к нему здание, как раз сносили. Она достала карту, чтобы проверить адрес, и тут один из строителей отошел от костра, где пылали стропила, и приблизился к ней.
— Нечего тут смотреть, — сказал он.
Сюзанна не могла понять, почему на его лице застыло отвращение.
— Здесь стоял дом номер семьдесят два? — спросила она.
— Хотя по виду вы не похожи, — отозвался рабочий.
— Простите, я не…
— Не похожи на тех, кто ходит поглазеть.
Она покачала головой. Он, кажется, понял, что допустил какую-то ошибку, и выражение его лица смягчилось.
— Вы пришли не для того, чтобы посмотреть на дом, где произошло убийство? — спросил он.
— Убийство?
— Один негодяй убил здесь троих детей. Всю неделю ходят какие-то люди, берут на память кирпичи…
— Я не знала.
Она смутно помнила мрачные заголовки в газетах: предположительно сумасшедший — при этом любящий отец — убил всех своих детей, пока они спали, потом убил себя.
— Простите, ошибся, — признал рабочий. — Просто не могу поверить, что люди гоняются за такими сувенирами. Они ненормальные.
Он хмуро поглядел на нее, развернулся и пошел обратно к костру.
Ненормальные. Именно таким словом охарактеризовала Виолетта Памфри дом Мими на Рю-стрит. Сюзанна не забыла это выражение. «Некоторые дома, — сказала Виолетта, — они как бы не совсем нормальные». Она была права. Наверное, здешние дети стали жертвами того же самого беспричинного страха, а убийца хотел раз и навсегда оградить их от тех сил, которые, как он чувствовал, живут рядом с ними, либо утопить в их крови собственные страхи. В любом случае, раз она не умеет читать знамения по дыму пожарища или кучам мусора, нет смысла тут задерживаться.
2
Второй адрес в центре города оказался не домом и не кучей развалин, а церковью во имя святой Филомены и святого Калликста. Сюзанне никогда прежде не встречались эти святые. Наверное, какие-то малоизвестные мученики. Церковь представляла собой простую постройку из красного кирпича, облицованную камнем и со всех сторон осажденную новыми офисными кварталами. Небольшое кладбище при ней было заросшим и заброшенным. В некотором смысле церковь выглядела такой же безнадежной, как развалины дома убийцы.
Но не успела Сюзанна перешагнуть порог, как менструум подсказал ей, что это как раз нужное место. Внутри все подтвердилось: она зашла с холодной улицы в настоящий рай для тайн. Не нужно было веровать, чтобы счесть свет свечей и запах ладана вдохновляющими, а вид Мадонны с Младенцем — умиротворяющим. Реальность они или миф, пусть разбираются ученые мужи; этому научила Сюзанну Фуга. Значение имели только говорящие образы, и сегодня Сюзанна нашла в них надежду на возрождение и перевоплощение, которой так не хватало ее душе.
На скамьях сидело с полдюжины прихожан, они молились или просто отдыхали. Сюзанна с уважением отнеслась к их медитациям и как можно тише прошла по гулкому каменному полу к алтарю. Когда она приближалась к алтарному ограждению, ощущение здешней силы стало настойчивее. У Сюзанны появилось такое чувство, будто на нее кто-то смотрит. Она огляделась. Никто из прихожан не глядел в ее сторону. Но когда она снова повернулась к алтарю, пол под ногами вдруг истончился, затем исчез совсем, и она повисла в воздухе, глядя на лабиринт в недрах Святой Филомены. Там, внизу, были катакомбы; источник силы тоже помещался там.
Видение длилось две-три секунды. Потом оно пропало, и Сюзанна схватилась за ограждение, дожидаясь, пока пройдет головокружение. Затем она огляделась в поисках двери, ведущей в крипту.
Единственная дверь, которую она сочла подходящей, располагалась слева от алтаря. Сюзанна поднялась по ступенькам и направилась туда, когда дверь открылась и навстречу ей вышел священник.
— Могу ли я чем-то помочь вам? — спросил он, выдавив из себя тонкую, как облатка, улыбку.
— Мне хотелось бы осмотреть крипту, — сказала она.
Улыбка исчезла.
— В храме нет крипты, — ответил он.
— Но я ее видела, — возразила Сюзанна несколько грубо; менструум, поднявшийся внутри, пока она стояла под взглядом Христа, пугал ее своей живостью.
— Что ж, вниз все равно нельзя. Крипта закрыта.
— Но мне необходимо, — настаивала она.
Священник как будто понял ее горячечное упрямство. Когда он снова заговорил, голос его упал до взволнованного шепота.
— У меня нет никаких прав, — произнес он.
— У меня есть, — сказала она, и этот ответ пришел не из головы, а из живота.
— А подождать никак нельзя? — пробормотал священник.
Это была последняя попытка возразить. Когда Сюзанна не ответила, он отступил в сторону и пропустил ее в комнату за дверью.
— Хотите, чтобы я вас проводил? — предложил он, и голос его звучал еле слышно.
— Да.
Священник отодвинул в сторону занавеску. В замочной скважине торчал ключ. Он повернул его и открыл дверь. Воздух, поднимавшийся из крипты, был сухим и затхлым, лестница крутая, но Сюзанна не испугалась. Снизу доносился призыв, он манил ее, чей-то голос шептал ободряющие слова. Это место не было могилой. А если и было, значит, смерть это не только гниение плоти.
3
Короткое видение лабиринта под полом церкви не подготовило Сюзанну к тому, насколько глубоко располагалась крипта. Свет из баптистерия быстро померк, а лестница все уходила вниз. Через две дюжины ступеней Сюзанна совершенно перестала видеть своего проводника.
— Далеко еще? — спросила она.
В этот момент он чиркнул спичкой и зажег свечу. Пламя неохотно разгорелось в спертом воздухе, но в этом неверном свете Сюзанна увидела, как священник повернул к ней сморщенное лицо. У него за спиной начинались коридоры, которые она видела сверху, прорезанные рядами ниш.
— Здесь ничего нет, — произнес он с тоской. — Больше нет.
— Все равно покажите мне.
Священник слабо кивнул, как будто совершенно утратил волю и не мог противиться ей. Он повел Сюзанну по одному из коридоров, подняв перед собой свечу. Теперь она видела, что все ниши были заняты, в них от пола до потолка громоздились гробы. Весьма приятный способ разложения, решила Сюзанна; головой к голове товарища. Это усилило впечатление от зрелища, представшего перед ней, когда в конце коридора священник открыл дверь и произнес, пропуская ее вперед:
— Вы ведь хотели увидеть это?
Сюзанна вошла внутрь, он следом. Комната, где они оказались, была так велика, что осветить ее жалким пламенем единственной свечи не представлялось возможным. Однако гробов здесь точно не было. Здесь были только кости. Тысячи костей, забившие каждую нишу до самого потолка.
Священник перекрестил комнату и поднес свою свечу к дюжине других, вставленных в канделябр из берцовой кости и черепа. Когда свечи разгорелись, костяное убранство помещения предстало во всей красе. Останки сотен человеческих существ пошли на создание огромных симметричных орнаментов: барочные узоры из голеней и ребер с горками черепов в центре; поразительные мозаики из ступней и костяшек пальцев с вкраплениями зубов и ногтей. Все это казалось особенно жутким из-за методичности, с какой были выложены узоры: труд некоего зловещего гения.
— Что это за место? — спросила Сюзанна.
Священник нахмурился, сбитый с толку.
— Вы знаете, что это. Усыпальница.
— Усыпальница?..
Он придвинулся к ней:
— Так вы ничего не знаете?
— Нет.
Гнев и страх внезапно исказили его лицо.
— Вы мне солгали! — воскликнул он, и от его голоса пламя свечей покачнулось. — Вы сказали, что знаете… — Он схватил Сюзанну за руку. — Убирайтесь отсюда, — потребовал он и потащил ее обратно к двери. — Вы не имеете права находиться здесь!
Его пальцы больно впивались в руку. Сюзанна пыталась не позволить менструуму напасть на обидчика, однако сдерживать его не требовалось, потому что священник внезапно отвернулся от нее и уставился на свечи. Пламя разгорелось ярче, затрепетало. Рука священника отпустила руку Сюзанны, он поспешил к двери усыпальницы, пока свечи трепетали все сильнее. Его коротко остриженные волосы буквально встали дыбом; язык дрожал в разинутом рту, не в силах вымолвить ни звука.
Сюзанна не разделяла его страхов. Что бы ни происходило в комнате, ей это шло на пользу: она купалась в энергии, высвободившейся из воздуха у нее над головой. Священник добрался до двери и кинулся бежать по коридору к лестнице. Когда он побежал, гробы загромыхали в кирпичных нишах, словно их обитатели желали выбраться навстречу новому дню, разгоравшемуся в усыпальнице. Под эту дробь происходящее в крипте стало еще более волнующим. В центре комнаты начала вырисовываться фигура, ее контуры рождались из висящей в воздухе пыли, из осколков костей, валявшихся на полу. Сюзанне казалось, что с ее лица и рук слетели веснушки, чтобы присоединиться к прочим частицам, которые наполнили воздух. Теперь она видела, что формируется не один силуэт, а три. Центральная фигура возвышалась прямо над ней. Здравый смысл советовал уносить ноги, но, несмотря на окружавшую ее со всех сторон смерть, Сюзанна чувствовала себя в абсолютной безопасности.
И ощущение легкости ее не подвело. Прах кружил перед ней в медленном танце, он не пугал, а успокаивал. Две боковые тени отказались от воплощения раньше, чем успели до конца проявиться: они шагнули в центральную фигуру, добавляя ей прочности. Однако и теперь это был лишь призрак из праха, едва ли способный долго сохранять форму. Черты лица, проступавшие под взглядом Сюзанны, явно принадлежали Иммаколате.
Инкантатрикс не могла бы найти для себя место лучше собственной усыпальницы. Она всегда испытывала страсть к смерти.
Священник горячо молился в коридоре за дверью, однако серая взвесь, поблескивающая в воздухе перед Сюзанной, не двигалась. В лице привидения были видны черты не одной, а всех трех сестер. Зрелость Старой Карги, чувственность Магдалены, поразительная чистота Иммаколаты. Невероятно, но синтез осуществился. Слияние противоположностей было одновременно естественным и хрупким из-за непрочности всей конструкции. Сюзанне казалось, что стоит ей дохнуть посильнее, и силуэт распадется.
А затем зазвучал голос. Он, без сомнений, принадлежал Иммаколате, однако теперь в нем угадывалась не свойственная ей прежде мягкость. Или даже мягкий юмор?
— Мы рады, что ты пришла, — сказала инкантатрикс. — Ты не попросишь этого сына Адама уйти? У нас к тебе дело.
— Какое дело?
— Оно не для его ушей, — ответил костяной призрак. — Пожалуйста. Помоги ему подняться на ноги, ладно? И скажи, что ничего страшного не произошло. Они такие суеверные, эти люди…
Сюзанна выполнила просьбу Иммаколаты: прошла между грохочущими гробами туда, где прятался священник, и помогла ему подняться.
— Мне кажется, вам лучше уйти, — сказала она. — Так хочет Госпожа.
Священник поднял на нее больные глаза.
— До сих пор, — пробормотал он, — я не верил по-настоящему…
— Все в порядке, — заверила Сюзанна. — Ничего страшного.
— А вы тоже идете?
— Нет.
— Я не смогу вернуться за вами, — признался он; слезы катились по его щекам.
— Я понимаю, — кивнула она. — Идите. Я в полной безопасности.
Его не надо было упрашивать, он пулей взлетел по ступенькам. Сюзанна прошла по коридору обратно — гробы по-прежнему громыхали, — чтобы поговорить с Иммаколатой.
— Я думала, ты погибла, — сказала она.
— Но что есть смерть? — отозвалась Иммаколата. — Слово, которым пользуются чокнутые, когда гибнет плоть. Смерть — ничто, Сюзанна, ты это знаешь.
— Тогда почему ты здесь?
— Я вернулась, чтобы отдать тебе долг. Тогда в храме ты поддержала меня, не дала упасть. Неужели ты забыла?
— Нет.
— Я тоже не забыла. Подобные услуги нельзя оставлять без награды. Теперь я это понимаю. Я теперь многое понимаю. Ты видишь, что мы с сестрами объединились? Вместе навсегда, никогда не расстанемся. Один разум, три в одном. Я есть мы, и мы сознаем сотворенное нами зло и сожалеем о нем.
Сюзанна могла бы усомниться в столь неуместном признании, однако менструум, пульсировавший у нее в глазах и в горле, подтверждал: это правда. Призрак перед ней — и стоящая за ним сила — не испытывал ненависти. Зачем же он явился? Вот вопрос. Но задавать его не пришлось, призрак ответил сам.
— Я здесь, чтобы предостеречь, — сказало привидение.
— О чем? О Шедуэлле?
— Он лишь часть того, с чем вы теперь столкнулись, сестра.
— Так это Бич?
Фантом вздрогнул при этом имени, хотя в своем нынешнем состоянии Иммаколата явно была защищена от опасностей. Сюзанна не стала ждать подтверждения. Сейчас не было причин не верить в худшее.
— Шедуэлл имеет отношение к Бичу? — спросила она.
— Он разбудил его.
— Зачем?
— Он считает, что магия замарала его, — ответил прах. — Опорочила невинную душу торгаша. И теперь ему не будет покоя, пока все до единого творцы чар не погибнут.
— И Бич является его оружием?
— Так он думает. Однако истина может оказаться более… замысловатой.
Сюзанна провела рукой по лицу, подыскивая слова. И один простой вопрос возник сам собой:
— Что за существо этот Бич?
— Он думает, что его зовут Уриэль, — ответили сестры.
— Уриэль?
— Ангел.
Сюзанна чуть не засмеялась от абсурдности подобного утверждения.
— Он верит в это с тех пор, как прочитал Библию.
— Ничего не понимаю.
— Большая часть этой истории лежит за пределами нашего понимания, но мы расскажем все, что знаем. Он дух. И некогда он стоял на страже места, где жила магия. На страже сада, как утверждают некоторые, хотя это тоже может оказаться выдумкой.
— Но почему он хочет истребить ясновидцев?
— Они были созданы в том саду, вдали от людских глаз, потому что им была дана магия. Однако они сбежали оттуда.
— А Уриэль…
— Остался один охранять пустое место. На долгие века.
Сюзанна сама не знала, верит ли она, но хотела выслушать историю до конца.
— Что же случилось?
— Он сошел с ума, как и полагается заложнику долга, не получившему нового приказа. Он забыл самого себя, забыл свои цели. Все, что он помнил, — песок, звезды и пустота.
— Пойми меня… — сказала Сюзанна. — Мне трудно поверить во все это, я ведь не христианка.
— Как и нам, — ответили три в одном.
— Но вы все-таки считаете эту историю правдивой?
— Мы считаем, что в ее основе лежит правда.
Их ответ снова заставил Сюзанну вспомнить о книге Мими. Пока она сама не попала на ее страницы, царство сказок казалось ей ребячьей игрой. Однако после встречи с Хобартом в лесу их общих мечтаний она стала думать иначе. Если та история оказалась возможной, почему бы и этой не быть таковой? Разница только в одном: Бич находится в том же физическом мире, что и она. Это не метафора, не греза. Это реальность.
— Итак, он забыл себя, — обратилась Сюзанна к фантому. — Но как же тогда он вспомнил?
— Может, он бы и не вспомнил, — ответила Иммаколата. — Но его обиталище разыскали сотню лет назад те люди, которые пытались найти Эдем. У них в головах он прочел историю о райском саде и, не задумываясь, счел ее своей собственной. Имя для себя он тоже нашел: Уриэль, Огонь Господа. Дух, что стоял у ворот потерянного рая…
— Так это был рай? То место, которое он охранял?
— Ты веришь в это не больше, чем я. Но Уриэль верит. Каким бы ни было — если вообще было — его настоящее имя, оно позабылось. Он верит, что он ангел. Плохо это или хорошо, но так и есть.
Сюзанна улавливала во всем этом смысл. Если в мире книги она верила, что является драконом, почему бы затерявшемуся в безумии существу не счесть себя ангелом?
— Он, разумеется, убил тех, кто его нашел, — продолжала Иммаколата. — А потом отправился на поиски беглецов.
— Семейств.
— Или их потомков. И он почти истребил их. Однако они были умны. Они не понимали природы силы, преследовавшей их, но умели прятаться. Остальное ты знаешь сама.
— А Уриэль? Что он сделал, когда ясновидцы исчезли?
— Вернулся к своей ограде.
— Пока Шедуэлл…
— Пока Шедуэлл…
Сюзанна подумала и задала еще один вопрос, возникавший сам собой:
— А как же Бог?
Три в одном засмеялись. Пылинки, составлявшие их тело, закружились.
— Нам не нужен Бог, чтобы отыскать во всем этом смысл, — сказала Иммаколата.
Сюзанна не поняла, говорит она за троих сестер или и за нее тоже.
— Если и есть некая Первопричина, сила, частицей которой является Уриэль, то она забыла о своем стражнике.
— Так что же нам делать? — спросила Сюзанна. — Ходят слухи о возрождении древней науки.
— Да, я тоже слышала…
— Поможет ли это одолеть его?
— Не знаю. Разумеется, я в свое время умела творить кое-какие чары, способные ранить его.
— Тогда помоги нам.
— Это за пределами моих возможностей, Сюзанна. Ты сама видишь, в каком мы состоянии. Все, что осталось, — прах и сила воли. Мы бродим по усыпальнице, где нам некогда поклонялись, пока не явится Бич, чтобы нас уничтожить.
— Ты уверена, что он придет сюда?
— Эта усыпальница — святыня магии. Шедуэлл приведет сюда его и уничтожит это место при первой же возможности. Мы здесь бессильны. Мы можем лишь предостеречь тебя.
— Спасибо тебе.
Призрак закачался, словно удерживавшая его сила истощилась.
— Знаешь, были времена, — произнесла Иммаколата, — когда у нас имелись заклятия.
Пылинки по контуру разлетелись, осколки костей упали на пол.
— Когда каждый вздох был магическим и мы не боялись ничего.
— Эти времена могут вернуться.
За считанные секунды все три стали такими прозрачными, что почти пропали из виду. Однако голос задержался, чтобы сказать:
— Все в твоих руках, сестра…
И они исчезли.
Глава 5
Обнаженное пламя
Дом, в котором Мими Лащенски прожила более полувека, был продан через два месяца после ее смерти. Новые владельцы купили его за бесценок, поскольку постройка находилась в плачевном состоянии, но им потребовалось несколько недель напряженного труда, чтобы привести дом в порядок. Однако они не стали жить в нем, несмотря на потраченные деньги и время, и в спешке съехали через неделю. Они уверяли, что в доме водятся привидения. Эти излишне чувствительные люди рассказывали о каком-то вое в пустых комнатах, об огромных невидимых существах, задевавших их в темных коридорах, и, что самое неприятное, о резком запахе кошачьей мочи, который расползался по всему зданию, как бы усердно они ни скребли полы.
Опустевший дом номер восемнадцать так и остался без хозяев. Недвижимость в этом конце города продавалась плохо, и дурные слухи отпугнули последних покупателей. В итоге дом захватили сквоттеры, самовольные поселенцы, которые за шесть дней разорили все, что отремонтировали предыдущие владельцы. Однако устроенная ими оргия — как подозревали соседи — внезапно оборвалась посреди шестой ночи, и сквоттеры разбежались к утру. Они покидали дом в такой спешке, что бросили свои пожитки на лестнице.
После них в доме номер восемнадцать уже никто не жил, на законных основаниях или нет, а вскоре и сплетни о нем затихли, вытесненные новыми скандалами и происшествиями. Дом превратился в непригодную для продажи развалину: окна заколочены, краска облезла.
Так было до одной декабрьской ночи. События той ночи навсегда изменили облик Рю-стрит и гарантировали, что дом, в котором Мими Лащенски провела одинокую старость, никогда никто не захватит вновь.
2
Если бы Кэл увидел пять человек, входящих в дом номер восемнадцать той ночью, он с трудом узнал бы в их вожаке Бальзама де Боно. Волосы канатоходца были так коротко острижены, что голова казалась лысой; лицо вытянулось и осунулось. Еще сильнее изменился Толлер, которого Кэл в последний раз видел на канате над полем Старбрука. Мечты Толлера о карьере канатоходца оборвались вскоре после их встречи, когда на него напали люди пророка. Ему переломали ноги, разбили голову и бросили умирать. Но он все-таки выжил. Гэлин, третий ученик Старбрука, тогда же погиб, тщетно стараясь уберечь поле учителя от осквернения.
Де Боно убедил их отправиться в дом Мими Лащенски, где так долго хранилась Фуга. Они искали эхо древней науки, которая помогла бы им спастись от надвигавшейся катастрофы. Кроме Толлера, у де Боно было еще трое последователей: Баптиста Долфин, потерявшая отца в Доме Капры, ее любовник Отис Бо и девушка, впервые представшая перед Кэлом в Идеале, когда она сидела на подоконнике с бумажными крыльями за спиной. Потом он встретил ее на Венериных холмах среди прочих грез, навеянных хозяевами той местности: она показала ему мир из бумаги и света. Позже воспоминания о нем удерживали Кэла от впадения в черную меланхолию. Девушку звали Лея.
Из всей пятерки она была самой способной к магии и самой чувствительной к ее присутствию. Именно Лея вела их через дом Лащенски в поисках комнаты, где лежал Сотканный мир. Они поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в спальню.
— В доме полно отголосков, — сказала Лея. — Одни остались от хранительницы, другие оставлены животными. Необходимо время, чтобы разобраться… — Она опустилась на колени посреди комнаты и дотронулась ладонями до пола. — Но Сотканный мир лежал здесь, в этом я уверена.
Отис подошел к ней. Он тоже присел и дотронулся руками до пола.
— Я ничего не чувствую, — заявил он.
— Поверь мне, — сказала Лея. — Он лежал именно здесь.
— Может быть, убрать все с пола? — предложил Толлер. — Тогда это будет слышнее.
Пол в комнате был застелен плюшевым пушистым ковром, который основательно затоптали и испачкали сквоттеры. Молодые люди отодвинули сохранившуюся мебель, скатали ковер. От этих занятий они устали: де Боно тренировал их по системе Старбрука, требовавшей свести к минимуму сон и пищу в последние дни курса. Но они были вознаграждены, когда положили ладони на голые доски. Их обостренные чувства мгновенно уловили все, и даже Отис почувствовал эхо.
— Я почти вижу Сотканный мир, — сказала Баптиста.
И это видение разделяли с ней все.
— И что нам делать теперь? — спросил Отис у Леи, но она была слишком занята отголосками, чтобы услышать его вопрос. Он повернулся к де Боно. — Ну, что?
Де Боно ничего не ответил. Он был готов бесконечно убеждать тех, кто сомневался в успехе его затеи, но факт оставался фактом: они брели на ощупь в темноте. Не было верного способа заполучить чары, память о которых они разбудили. Де Боно втайне надеялся, что призраки здешних сил просто войдут в них, ощутив важность миссии. Если же трепещущая под пальцами сила не осознает серьезность положения, убедить ее они не смогут. Придется встретить кошмар без защиты, а значит — де Боно нисколько в этом не сомневался — подписать себе смертный приговор.
3
Без десяти три ночи Кэл очнулся от сна. Сегодняшний кошмар походил на все предыдущие, но имел несколько важных отличий. Во-первых, в этом сне Кэл был на Венериных холмах не один, он пришел туда в компании де Боно. Они вместе бежали от твари, преследовавшей их по лабиринту переулков. Если бы сон развивался как обычно, дорога привела бы их во двор за домом Лащенски. Но сегодня сон изменился. Посреди переулка они с де Боно потеряли друг друга, и Кэл, совершенно сбитый с толку, свернул на другую улицу.
Здесь ощущение погони исчезло, его сменили новые тревоги. Кэл больше не был преследуемым, это точно знало его спящее «я». Тварь переключилась на де Боно, а Кэлу досталась роль беспомощного наблюдателя. На улице впереди он видел много укромных уголков, дверных проемов и садовых стен, где можно затаиться, укрывшись от огня. Но он в очередной раз просчитался, и прятаться не было нужды. Погоня была уже здесь, у перекрестка на углу улицы. Причем на этот раз преследователей оказалось двое. Один — человек, сгорбленный туманный силуэт. А второй — гигант высотой с дом, туча с ревущим огнем внутри. Кэл стал пятиться к переулку, откуда выскочил. Он двигался медленно, чтобы не привлекать внимания чудовища и его спутника. Нелепая надежда. Место, где он хотел укрыться, оказалось запертым, и, когда его пальцы заскребли по кирпичам, тварь посмотрела в его сторону.
Чудовище уже сожрало де Боно. Кэл видел его пепел в туче, надвигавшейся на него огнем.
— Я не хочу сгореть! — закричал он, но пламя уже катилось в его сторону…
«Прошу тебя, Господи!»
Прежде чем огонь охватил его, Кэл заставил себя очнуться.
В ту ночь Джеральдин рядом с ним не было. Кэл лежал на кровати, содрогаясь с головы до ног. Когда он уверился, что его не вывернет наизнанку от малейшего движения, он поднялся, подошел к окну и отдернул занавеску.
На Чериот-стрит было тихо. Царило то же ледяное спокойствие, что и во всем городе в этот час. Начался снегопад, медленное падение снежинок завораживало. Однако ни снег, ни улица, ни свет фонарей не успокоили Кэла. Нынешний кошмар изменился не без причины; а причина состояла в том, что это не просто сон. Кэл признал это без малейшего колебания. Где-то рядом, на точно такой же улице, мирной и залитой светом фонарей, его кошмары воплощались.
4
В комнате на верхнем этаже дома Мими Лащенски царило сдержанное, но явственное волнение: на их призыв отвечали. Все происходило медленно, огоньки двигались взад-вперед сквозь отголоски Сотканного мира, а древняя наука поднималась из укромных мест в ковре и двигалась навстречу тем, кто жаждал ее. Долгий процесс требовал предельного внимания, нельзя было отвлекаться, чтобы не разрушить связи. Но молодые люди были готовы преодолевать трудности, и по мере того, как сила под их ладонями разрасталась, они выражали свой восторг негромкими радостными восклицаниями. Прошлое возвращалось к ним.
Внимание де Боно привлек шум этажом ниже. Чтобы не отрывать остальных от работы, он на цыпочках прошел к двери и выбрался на лестничную площадку.
Там он не обнаружил источника встревожившего его звука. Де Боно приблизился к лестнице и вгляделся в темноту внизу. Никакого движения не было. Он уже решил, что ему почудилось, что мозг выкидывает шутки от недостатка белковой пищи. Но он все-таки решил удостовериться, зашел в одну из спален второго этажа и посмотрел во двор. Падал снег, пушистые хлопья легко опускались на стекло. Больше ничего.
Де Боно снял очки и помассировал пальцами глаза. Прилив энергии, пришедший вместе с первым успехом, иссяк. Теперь ему хотелось только спать. Но им предстоит многое сделать. Вызвать древнюю науку — это только начало, ее еще надо приручить.
Де Боно отвернулся от окна и собирался пойти обратно к товарищам. В этот миг заметил два силуэта: они направлялись в комнату, где хранился Сотканный мир. Может быть, кто-то вышел за ним? Де Боно снова нацепил очки, чтобы лучше рассмотреть силуэты.
От этого зрелища крик вырвался у него из груди, но было уже поздно, его заглушили крики остальных. Все произошло слишком быстро. Только что он пытался понять, что именно видит, а в следующий миг все уже кончилось.
Прежде чем он успел добежать до площадки, убийцы вошли в комнату, где когда-то находился ковер, и дверь сорвало с петель от разорвавшейся внутри силы. Чье-то тело вынесло в потоке текучего огня, и оно зависло в центре площадки, пожираемое языками пламени. Де Боно ясно видел жертву. Это был Толлер, бедняга Толлер, он завязывался в кровавый узел, пока огонь терзал его.
Тот де Боно, который был с Кэлом в саду Лемюэля Ло, бросился бы сейчас в драку, не задумываясь о последствиях. Однако тяжелые времена научили его осторожности. Самоубийство не принесет никакой пользы. Если он бросит вызов силе, разгромившей сейчас комнату Сотканного мира, он погибнет точно так же, как гибнут остальные, и никто не сможет рассказать об этом кошмаре. Де Боно знал, что это за сила. Сбывались худшие предсказания его соплеменников. Явился Бич.
В комнате, где когда-то лежал ковер, раздался новый взрыв, и новый сгусток пламени вылетел на площадку. Потолок и пол уже занялись, горели перила и ступеньки. Очень скоро все пути к отступлению будут отрезаны и де Боно погибнет в ловушке. Придется рискнуть и пересечь лестничную площадку, рассчитывая на то, что дым скроет его от убийственного взгляда. Времени на обдумывание маршрута бегства через пламя не было. Де Боно закрыл руками лицо и кинулся напрямик к лестнице.
Он почти успел, но в каком-то шаге от верхней ступеньки споткнулся. Выставил перед собой руку, чтобы смягчить падение, и ладони попали на горящие перила. Де Боно закричал, когда его руки охватил огонь, но в следующий миг поднялся и заковылял вниз по лестнице к выходу.
Бич последовал за ним. От его первого удара расплавились кирпичи в двух шагах от того места, где только что стоял его противник. Не сводя глаз с двери, де Боно бежал по лестнице и в пяти шагах от прихожей услышал у себя за спиной звук, похожий на титанический вдох. Ну зачем он обернулся? Глупец! Но он хотел посмотреть на Бича, прежде чем тот испепелит его.
Однако на верхней площадке лестницы стоял не носитель пламени, а его прислужник. Де Боно никогда не встречал Коммивояжера в его истинном обличье, поэтому не знал его имени. Он увидел измученное вспотевшее лицо, глядевшее на него скорее с отчаянием, чем со злобой. Де Боно замешкался, и в эту секунду чокнутый отступил в сторону, а из-за его спины вышел Бич.
Он состоял из бесчисленных глаз, костей, на которых никогда не было плоти, и пустоты. Де Боно, конечно же, увидел его огонь: испепеляющее пламя из недр солнца. Еще он увидел боль.
Все это обрушилось бы на него — и огонь, и боль, — если бы потолок над лестницей не рухнул внезапно, образовав стену огня между ним и его мучителями. Де Боно не избежал прикосновения пламени, горящие обломки задели его, он почувствовал запах собственной паленой кожи. Но пока огонь прикрывал его отступление, юноша преодолел последние ступеньки и в три стремительных прыжка выскочил на уличный морозный воздух.
В дренажной канаве догорало чье-то тело, выпавшее из окна верхнего этажа, съежившееся в пламени до размеров ребенка. Опознать его было совершенно невозможно.
В приступе бешенства де Боно повернулся к дому и крикнул тварям, оставшимся внутри:
— Сволочи! Проклятая нечисть!
Затем побежал оттуда, пока огонь не последовал за ним. На улице загорались окна и открывались двери, чокнутые выходили посмотреть на то, что потревожило их сон. Вечные зеваки с разинутыми ртами и недоверчивым взглядом. Неужели они не понимают, что в центре их города свободно гуляет сила, способная покончить с ними в мгновение ока? Но чокнутые все равно глазели, готовые приветствовать пустоту, если она развлечет их. В ярости и отчаянии де Боно невольно подумал: пусть, пусть приходит Бич. Тогда не останется мест, где можно спрятаться, не останется сил, чтобы защитить слабых.
Если худшее неизбежно, пусть оно случится. Пусть придет пустота и покончит с тиранией надежды.
Глава 6
Смерть приходит на дом
В мертвые часы между полуночью и рассветом снегопад все усиливался. Кэл сидел в отцовском кресле у дальнего окна и смотрел, как кружатся снежные хлопья. Он знал по опыту, что не сможет заснуть. Он посидит здесь, глядя в ночь, пока не загромыхает первый утренний поезд. Рассвет начнется через час или около того, хотя при таких снеговых тучах заря будет тусклее обычного. Кэл подождет до половины восьмого, а потом поднимет трубку и наберет номер Глюка. В последние дни он проделывал это регулярно, звонил из дома и из пекарни с одним и тем же результатом: Глюк не отвечал, Глюка не было дома. Кэл даже просил, чтобы проверили исправность телефонной линии. Но никаких технических проблем не было: просто на другом конце никто не поднимал трубку. Возможно, пришельцы, за которыми Глюк так долго охотился, наконец-то раскрыли ему свои объятия.
Стук в дверь заставил его подняться на ноги. Он взглянул на часы: чуть больше половины четвертого. Кого принесло в такую рань?
Кэл вышел в прихожую. С той стороны двери раздался такой звук, будто там что-то сползло. Кто-то хочет вломиться в дом?
— Кто там? — спросил он.
Не услышав ответа, Кэл подошел к двери поближе. За ней больше ничего не скользило, однако стук — уже совсем слабый — повторился. Он отодвинул засов и снял цепочку. Шум затих. Поддавшись любопытству, Кэл отбросил предосторожности и открыл дверь. Она широко распахнулась от веса привалившегося к ней тела. Снег и Бальзам де Боно упали на коврик с надписью «Добро пожаловать!».
Только когда Кэл опустился на корточки, чтобы помочь упавшему человеку, он узнал это искаженное болью лицо. Один раз де Боно перехитрил огонь, но на этот раз огонь добрался до него и отомстил за прошлое поражение.
Кэл дотронулся до щеки канатоходца. От его прикосновения веки де Боно затрепетали и глаза открылись.
— Кэл…
— Я вызову «скорую».
— Нет, — возразил де Боно. — Здесь опасно оставаться.
У него было такое выражение лица, что Кэл сразу оставил эту мысль.
— Схожу за ключами от машины, — сказал он.
Когда Кэл возвращался к входной двери с ключами в руках, по его телу прошла судорога и внутренности завязались в узел. Он знал это ощущение по своим снам. Оно означало, что монстр где-то рядом.
Кэл выглянул на заснеженную улицу. На улице, насколько он мог заметить, никого не было. Стояла такая тишина, что было слышно, как гудят на морозе засыпанные снегом фонари. Однако сердцу передались судороги внутренностей и оно бешено билось.
Когда он снова опустился на колени рядом с де Боно, тот вроде бы на время справился с болью. Лицо его было отрешенным, голос тоже, что придавало его словам особенный вес.
— Он приближается… — произнес де Боно. — Он преследует меня…
Собака залаяла в конце улицы. Лай звучал не жалобно, как у забытого на морозе пса, а тревожно.
— Кто преследует? — спросил Кэл, снова оглядывая улицу.
— Бич.
— О боже…
Лай подхватили дворовые собаки по всему ряду домов. Наяву, как и во сне, чудовище было близко.
— Надо бежать, — решил Кэл.
— Вряд ли у меня получится.
Кэл подсунул руку под спину де Боно и осторожно усадил его. Раны были глубокими, но не кровоточили, поскольку кровь запеклась от огня. Кожа на руках, на плече, на боку почернела. Лицо де Боно стало белее снега, жар выходил из него волнами, через пот и дыхание.
— Я попробую довести тебя до машины, — сказал Кэл, поднимая де Боно на ноги.
У раненого еще остались силы, чтобы помочь ему. Однако он уронил голову Кэлу на плечо, пока они преодолевали дорожку.
— Меня коснулся огонь… — прошептал де Боно.
— Ты выживешь.
— Он пожирает меня…
— Кончай болтать и иди.
Автомобиль стоял в нескольких метрах от дома. Кэл привалил де Боно к машине с пассажирской стороны, чтобы отпереть дверцу, и продолжал оглядываться, пока неловкие пальцы возились с ключами. Снег валил все гуще, и концы улицы плохо просматривались.
Дверца открылась. Кэл обошел машину, чтобы помочь де Боно сесть, затем вернулся к водительской двери.
Когда он уже собирался сесть, собачий лай вдруг смолк. Де Боно охнул. Собаки выполнили свой сторожевой долг и умолкли, озаботившись собственным спасением. Кэл сел в машину и захлопнул дверцу. На лобовом стекле лежал снег, но не было времени счищать его; об этом позаботятся «дворники». Кэл включил зажигание. Мотор зашумел, но почему-то не завелся.
Де Боно рядом с ним произнес:
— Он уже близко…
Кэла не нужно было подгонять. Он снова повернул ключ, но мотор отказывался заводиться.
— Ну, давай, — уговаривал он, — прошу тебя.
Его мольбы были услышаны, с третьей попытки мотор заработал.
Интуиция подсказывала ему, что надо нажать на газ и убраться с Чериот-стрит как можно скорее, однако снег, густо падающий на многодневную ледяную корку, затруднил бегство. Колеса то и дело прокручивались, машину бросало из стороны в сторону. Ярд за ярдом они ползли по белой дороге, а снег шел такой сильный, что видимость снизилась почти до нуля. И только когда они добрались до конца Чериот-стрит, открылась печальная правда. Им мешала не только снежная пелена — в воздухе сгущался туман. Он уже был таким плотным, что огни фар не могли прорезать его.
Чериот-стрит вдруг перестала быть частью Королевства. Кэл знал это место с детства, но теперь оно превратилось в неизведанную землю: все детали ландшафта исчезли, город стал пустыней. Пустыня была владениями Бича, и они потерялись в ней. Не видя дороги, Кэл доверился интуиции и свернул направо. Но де Боно вдруг подскочил на сиденье.
— Назад! — завопил он.
— Что?
— Назад! Господи! Давай назад!
Он вцепился обожженными руками в приборную панель, вглядываясь в туман.
— Он там! Там!
Кэл поднял голову, когда что-то огромное двинулось в тумане впереди, загораживая им дорогу. Оно проявилось и исчезло слишком быстро, чтобы разглядеть его целиком, но и того, что заметил Кэл, было достаточно. В своих снах он недооценил его. Монстр был еще огромнее и темнее, он был бездонно пуст.
Кэл пытался дать задний ход, но паника обратила его попытки в фарс. Справа туман закручивался воронкой. С какой стороны эта тварь появится в следующий раз? Или же она каким-то образом все время остается вокруг них, расстилаясь туманом?
— Кэлхоун.
Кэл покосился на своего пассажира, потом сквозь лобовое стекло посмотрел на то, что заставило де Боно замереть на сиденье. Туман перед ними разошелся в стороны. Из его глубины выступил Бич.
Это зрелище смутило Кэла: из мрака вышла не одна фигура, а две, нелепым образом соединенные воедино.
Одним из двоих был Хобарт, однако сильно измененный тем кошмаром, который завладел им. Кожа его побелела, кровь стекала струйками из множества ран, через которые в его тело входили и вырывались наружу линии силы, соединенные колесами и арками огня. Эти колеса вращались внутри Хобарта и протягивались ко второму телу: чудовищному монстру, возвышавшемуся над ним.
Этот второй, на взгляд Кэла, был сплошным парадоксом. Белесый, но черный; пустой, но сияющий; совершенный в своей красоте, однако прогнивший гораздо сильнее, чем способна сгнить плоть. Живая цитадель из глаз и света, испорченная сверх всякой меры и поднимающая смрад до самых небес.
Де Боно рванулся к дверце и принялся дергать ручку. Дверца открылась, но Кэл вцепился в де Боно и нажал ногой на педаль газа. В этот миг пелена белого огня расползлась перед машиной, закрывая собой Бича.
Передышка оказалась короткой. Машина отъехала всего на пять футов, и Бич снова оказался перед ней.
Пока он приближался, Хобарт невероятно широко открыл рот, и из его горла вырвался чужой голос.
— Я вас вижу, — сообщил он.
В следующее мгновение земля под машиной как будто взорвалась, и автомобиль завалился набок, на сторону водителя.
Внутри все смешалось, лавина мелких вещиц обрушилась из «бардачка» и с приборной панели. А потом де Боно снова подергал дверцу и открыл ее. Несмотря на его раны, сказывались подготовка и проворство канатоходца, позволившие ему запросто выбраться из опрокинутой машины.
— Убегай! — крикнул он Кэлу.
Тот все еще раздумывал, что ему делать. Когда же Кэл выбрался из машины, первое, что он увидел, это то, как де Боно исчезал в тумане, наступавшем со всех сторон со своей империей глаз. Второе, что он увидел: кто-то смотрел на него из этого тумана. Похоже, сегодня ночь встреч со старыми знакомыми, изменившимися под давлением обстоятельств. Сначала де Боно, затем Хобарт, и вот теперь — Кэл не сразу в это поверил — Шедуэлл.
Он видел множество ролей, которые играл Коммивояжер. Благодушный торговец, даривший улыбки и обещания; мучитель и искуситель; пророк освобождения. Теперь Шедуэлл сорвал все маски, и живущий в нем актер остался без ангажемента. Безжизненные черты его лица прилипли к костям черепа, как грязное белье. Лишь глаза — они всегда были маленькими, но теперь казались всепоглощающими — все еще хранили отсвет былого огня.
Шедуэлл смотрел, как Кэл выбирается из опрокинутой машины на обледенелую улицу.
— Бежать больше некуда, — произнес Коммивояжер. Голос его звучал заторможенно, словно он давно не спал. — Он отыщет тебя, где бы ты ни прятался. Он ведь ангел, Муни. У него глаза бога.
— Ангел? Этот?
Туман слева и справа дрожал как живой. В любой миг монстр мог вернуться. Однако вид Шедуэлла и его загадки удерживали Кэла на месте. Еще одна странность: что-то во внешности Коммивояжера изменилось, но он никак не мог уяснить, что именно.
— Его зовут Уриэль, — сказал Шедуэлл. — Огонь Небесный. И он пришел, чтобы покончить с магией. Это его единственная цель. Покончить с волшебством. Раз и навсегда.
Туман снова задрожал, но Кэл не отрываясь смотрел на Шедуэлла, слишком заинтригованный, чтобы уйти. Неразумно стоять и выслушивать банальности, если могущественный ангел находится на расстоянии плевка отсюда. Но Муни никогда не отличались практичностью.
— Это мой подарок миру, — возвестил Шедуэлл. — Я уничтожу магов. Всех до единого. Как видишь, я больше ничем не торгую. Я делаю это из любви.
При упоминании о торговле Кэл понял, какое изменение произошло в этом человеке. Пиджак Шедуэлла — волшебный пиджак, полный иллюзий, разбивший сердце Брендана и, без сомнения, многих, — исчез. Его заменило пальто, безукоризненно скроенное, но не содержавшее в себе никаких чар.
— Мы покончим с наваждениями и обманами. Покончим со всем этим…
Пока он говорил, туман задрожал и из него донесся крик, затем резко оборвавшийся. Де Боно. Умирающий, но пока живой.
— Ты скотина, — произнес Кэл.
— Меня обманули, — ответил Шедуэлл, нисколько не задетый тоном Кэла. — Ужасным образом обманули. Соблазнили волшебством, заставили проливать кровь, чтобы я смог получить то, чем меня соблазняли…
— А что ты делаешь сейчас? — выплюнул Кэл. — Опять проливаешь кровь.
Шедуэлл развел руками:
— Смотри, у меня ничего нет, Кэлхоун. Вот он, мой дар. Пустота.
— Мне не нужны твои проклятые подарки.
— Нет, нужны. В глубине души ты хочешь этого. Они ведь и тебя одурачили своим цирком. Но теперь их выходкам придет конец.
В его голосе звучала искренность политикана, убеждающего соратников в разумности бомбового удара. Эта бездушная искренность ужасала сильнее, чем истерика или прямое зло.
Кэл осознал, что его первое впечатление было ошибочным. Шедуэлл-актер никуда не исчез. Он лишь отказался от привычной манеры игры, от гипербол, и теперь обходился минимальными средствами, так что его игра почти не воспринималась как представление. Но это все-таки был спектакль. Это был его триумф: Шедуэлл как он есть.
Туман начал клубиться с прежней энергией. Уриэль возвращался.
Кэл еще раз взглянул на Шедуэлла, чтобы раз и навсегда запомнить эту маску, развернулся и побежал.
Он не видел, как Бич вышел из тумана, зато услышал, как взорвалась у него за спиной машина, почувствовал, как полыхнуло жаром и падающий снег превратился в теплую жижу. Он услышал голос Шедуэлла — трескучий на трескучем морозе:
— Я тебя вижу. Так он сказал.
Шедуэлл лгал. Он не видел, не мог увидеть. На сей раз туман стал союзником Кэла. Он мчался сквозь него, не выбирая направления, лишь бы обогнать компаньона этого любителя делать подарки.
Из тумана проступил какой-то дом. Кэл не узнал его, но все равно бежал по мостовой, пока не достиг первого перекрестка. Перекресток он узнал и вернулся на Чериот-стрит сложным маршрутом, который должен был сбить со следа его врагов.
Он не сомневался, что Шедуэлл догадается, куда он стремится, а живой туман, прикрывающий Бича, прошел уже почти половину Чериот-стрит. Эта мысль придала Кэлу сил. Он должен добраться до дома раньше пламени. Ведь там осталась книга Сюзанны, сохранить которую она доверила ему.
Дважды он поскальзывался на предательском льду, дважды поднимался — ноги, руки и легкие болели — и снова бежал. На железнодорожном мосту он перелез через заграждение и вскарабкался по насыпи. Туман здесь редел, и обычный снег падал на безмолвные рельсы. Кэл уже явственно видел задние дворы домов. Он мчался, пока не достиг забора на задворках отцовского дома. Перелез через забор и, пробегая мимо голубятни, понял, что у него есть еще одна обязанность и он должен выполнить ее перед побегом. Но сначала книга.
Через сугробы в саду он добрался до черного хода и ввалился в дом. Сердце бешено колотилось о ребра. В любой миг Бич мог появиться здесь, и тогда это место, его родной дом, постигнет участь Фуги. Нет времени собирать сентиментальные безделушки. Осталось несколько секунд, чтобы взять с собой самое необходимое, и это в лучшем случае. Кэл схватил книгу, свое пальто и кинулся на поиски бумажника. Взглянул в окно и увидел, что улица за стеклом исчезла, туман прижался холодным лицом к стеклу. Кэл сунул в карман бумажник, снова промчался через дом и вышел тем же прем, каким пришел: через заднюю дверь и заросли кустов, которые его мать посадила много весен назад.
У голубятни он остановился. Он не мог забрать с собой Тридцать третьего и его подругу, но он мог дать им свободу, если они захотят. Птицы хотели. Они метались по промерзшей клетке, которую Кэл сам построил для них, и прекрасно чувствовали висевшую в воздухе опасность. Как только он открыл дверцу, они выпорхнули и взметнулись в небо, полетели сквозь снег вверх, к спасительным облакам.
Когда Кэл бежал вдоль насыпи — не обратно к мосту, а в противоположном направлении, — он осознал, что может никогда больше не увидеть свой дом, оставшийся за спиной. От этой мысли его пронзила боль, заставившая забыть о морозе. Он остановился и попытался запечатлеть в памяти все, что видит: крышу, окна родительской спальни, сад, пустую голубятню. В этом доме он родился и вырос, стал таким, какой есть, плохо это или хорошо; здесь жили его воспоминания об Эйлин и Брендане. Но все-таки это просто кирпич и цемент; что ж, пускай зло поглотит его, как поглотило Фугу.
Удостоверившись, что хорошо запомнил эту картину, Кэл побежал дальше в снежную пелену. Не успел он преодолеть и двадцати ярдов, как грохот взрыва возвестил о том, что он стал бездомным.
Часть XII
ОСАЖДЁННЫЙ РАЙ
Ветер западный, приди к нам,
Напои поля дождем.
Светлый Боже, помоги мне
Отыскать родимый дом!
Аноним, XVI век
Глава 1
