Череда несчастий
1
Если в событиях следующего дня и была какая-то последовательность, то она заключалась в невозможности ожидаемых встреч и неизбежности неожиданных.
Сюзанна накануне вечером решила, что съездит в Ливерпуль и разыщет Кэла. Теперь не было смысла осторожничать. События явно приближались к развязке. Необходимо предупредить его и разработать план (такие планы составляют только при личном участии), как наилучшим образом защитить книгу Мими и их собственные жизни от надвигавшейся бури. Сюзанна пыталась дозвониться Кэлу около полуночи, но никто не ответил.
Утром она позвонила Апполин, только что приехавшей из Солсбери, чтобы рассказать о том, что видела и слышала в усыпальнице. Она была готова к тому, что Апполин откажется верить в искренность духа Иммаколаты, однако с этим не возникло никаких проблем.
— А почему бы нам не поверить ей? — отозвалась Апполин. — Если мертвые не говорят правды, кто вообще ее говорит? Кроме того, она лишь подтвердила то, что мы уже знаем.
Сюзанна сообщила, что собирается ехать в Ливерпуль и поговорить с Кэлом.
— Что ж, ты будешь там не одна, — ответила Апполин. — Кое-кто отправился на поиски магии в дом твоей бабушки. Выясни, получилось ли у них что-нибудь.
— Я разыщу их. И позвоню, когда встречусь с ними.
— Только не надейся застать меня трезвой.
Прежде чем отправиться в путь, Сюзанна снова попыталась дозвониться до Кэла. На этот раз она услышала в трубке короткие гудки, и оператор не сумел объяснить ей, в чем причина. Если бы Сюзанна включила радио, она узнала бы ответ из выпуска утренних новостей, а по телевизору даже увидела бы кадры с пятном выгоревшей земли на том месте, где стоял дом Муни. Но она включила новости слишком поздно, застав только прогноз погоды, обещавший снег, снег и еще раз снег.
Поездка на машине, поняла Сюзанна, обернется катастрофой. Поэтому она доехала на такси до Юстона и села на утренний поезд, идущий на север. Когда она отправлялась в четырехчасовую поездку до Ливерпуля, Лайм-стрит (на деле это заняло шесть часов), Кэл уже был на полпути в Бирмингем. Он сел на поезд, отходящий в 8.20, через Ранкорн и Уолвергемптон.
2
Кэл позвонил Глюку из телефонной будки на Пир-Хэд, где он прятался от тумана. Никакого плана у него не было, он просто почувствовал необходимость перебраться на другой берег реки и оказался там, успев на последний ночной автобус. Он ускользнул от Бича, по крайней мере на время; он даже тешил себя мыслью, что чудовище успокоится после учиненного разгрома. Однако в глубине души понимал, что все совсем не так. Этот Огонь Небесный обладал неуемной тягой к истреблению. Он не успокоится, пока не испепелит их всех. В том числе и Шедуэлла, как надеялся Кэл. Единственным его утешением после ужасов прошедшей ночи было чувство, что он видел прощальное представление Коммивояжера.
С реки дул пронизывающий ветер со снегом, коловшим кожу острыми иголками. Но Кэл все стоял, облокотившись на перила, и смотрел на воду, пока у него не заледенели руки и лицо. Потом, когда часы в городе пробили шесть, отправился искать заведение, где можно было чем-нибудь подкрепиться. Ему повезло. Одно маленькое кафе было открыто, там подавали еду для водителей автобусов. Кэл заказал себе плотный завтрак, отогрелся и, пока ел яичницу с тостами, пытался понять, как же ему лучше поступить. Затем, около половины седьмого, снова попробовал дозвониться до Глюка. Он не рассчитывал на успех, но в этот раз удача была на его стороне: когда он уже хотел повесить трубку, на другом конце провода ответили.
— Алло! — произнес заспанный голос.
Кэл едва знал Глюка, но обрадовался ему как родному.
— Мистер Глюк? Это Кэл Муни. Наверное, вы меня не помните, но…
— Ну конечно же я помню! Как там дела на берегах Мерси?
— Я должен переговорить с вами. Это срочно.
— Я весь внимание.
— Только не по телефону.
— Что ж, тогда приезжайте ко мне. У вас есть мой адрес?
— Да. У меня сохранилась ваша визитка.
— Так приезжайте! Я буду рад видеть вас.
После всех ночных кошмаров эти приветливые слова произвели на Кэла слишком сильное впечатление: он почувствовал, как защипало глаза.
— Я выезжаю первым же поездом, — сказал он.
— Жду.
Кэл вышел из телефонной будки под порывы колючего ветра. Дневной свет не спешил разгораться, и занесенные снегом улицы, по которым он добирался до станции, были почти пусты. Из сумрака вынырнул грузовик, разбрасывавший песок по обледенелой дороге; продавец газет раскладывал свежие утренние газеты под сомнительной защитой дверного проема; и больше никого. Сложно было представить, что в этот город призраков когда-нибудь снова придет весна.
3
Сюзанна стояла в конце Чериот-стрит и смотрела на открывавшееся перед ней зрелище. Вокруг толкалось слишком много народу, и она не стала пробираться ближе, поскольку по-прежнему опасалась скопления полицейских и чокнутых; но и отсюда было прекрасно видно, что дома Муни больше не существует. Его буквально стерли с лица земли. Огонь, пожравший его, затем распространился по всей улице. Прошлой ночью Бич заходил сюда в гости.
Сюзанну пробрала дрожь. Она ушла от дома и направилась на Рю-стрит, опасаясь самого худшего. Именно это ее и ожидало: дом Мими сгорел.
Что же ей теперь делать? Вернуться в Лондон и бросить на произвол судьбы Кэла? Если ему вообще удалось выжить. Она не знала, где его искать; могла лишь надеяться, что он сам как-нибудь сумеет разыскать ее. Все чертовски сложно. Ясновидцы разъехались по стране, Кэл пропал. А книга? Она не осмеливалась думать об этом. Сюзанна просто повернулась спиной к развалинам дома Мими и пошла по Рю-стрит, ощущая, что от всего увиденного испарилась последняя капля ее оптимизма.
Когда она завернула за угол, какой-то хлыщ — круглолицый, в солнечных очках — подкатил к тротуару и высунулся из окна машины.
— Вы замерзнете насмерть, — сказал он.
— Отвали, — огрызнулась Сюзанна и ускорила шаг.
Он поехал за ней вдоль тротуара.
— Я же сказала тебе, отвали! — гневно бросила она, оборачиваясь к нему.
Он опустил очки на кончик носа и уставился на Сюзанну. Глаза под очками были яркого золотистого цвета.
— Нимрод?
— Кто же еще?
Если бы не эти глаза, она ни за что не узнала бы его. Он располнел, и от прежней красоты не осталось почти ничего.
— Я бы не отказался подкрепиться, — сказал он. — А ты?
4
Аппетит Нимрода возрастал прямо пропорционально их несчастьям. Сюзанна сидела напротив него за столиком китайского ресторана, который он выбрал, и наблюдала, как он поглощает еду — не только свой заказ, но и большую часть ее порции.
Им не потребовалось много времени, чтобы рассказать друг другу о своих последних открытиях. Во многом новости устарели: Бич уже бродил среди них. Однако у Нимрода имелись и свежие сведения, выуженные из подслушанных разговоров и расспросов. Он узнал, что на Чериот-стрит не обнаружили мертвых тел, поэтому логично было предположить, что Кэлу удалось уцелеть. Однако на Рю-стрит останки были найдены.
— Я никого из них не знал лично, — сказал Нимрод. — А вот ты, боюсь, знала.
— Кого?
— Бальзама де Боно.
— Де Боно?..
— Он был на Рю-стрит прошлой ночью.
Сюзанна молчала, вспоминая короткий отрезок времени, проведенный в обществе де Боно, разговоры с ним. И вот его больше нет. Скоро ли за ним последуют остальные?
— Что нам делать, Нимрод? — едва слышно произнесла она. — Может, снова спрятаться? В новый Сотканный мир?
— Нас слишком мало, чтобы заполнить пространство, — траурным голосом ответил Нимрод. — К тому же у нас не осталось магии. У нас почти нет силы.
— Так что же, сидеть и ждать, пока Бич прикончит нас? Ты это предлагаешь?
Нимрод провел рукой по лицу.
— Я сражался, пока были силы… — сказал он. — Полагаю, мы все сражались.
Он вынул из кармана табакерку и принялся скатывать самокрутку.
— Я совершил столько ошибок, — продолжал он. — Поддался на обман Шедуэлла… Я даже влюбиться успел.
— Правда?
Он чуть заметно улыбнулся, и эта улыбка напомнила о его прежней неугомонной личности.
— О да… — произнес он. — У меня в Королевстве были приключения. Но длились они недолго. Какая-то часть меня никогда не покидала Фугу. И не покинула до сих пор. — Он закурил тонкую папироску, которую только что скрутил. — Наверное, это просто смешно, — сказал он, — если учесть, что такого места больше не существует.
Он снял темные очки, как только официант отошел от их столика. Теперь его глаза чистого золотого цвета были устремлены на Сюзанну, выискивая в ее взгляде хотя бы тень надежды.
— Но ты ведь помнишь ее? — спросила она.
— Фугу? Разумеется.
— И я помню. Во всяком случае, мне кажется, что помню. Может быть, еще не все потеряно.
Нимрод покачал головой.
— К чему эти сантименты, — усмехнулся он. — Одних воспоминаний недостаточно.
Было бы глупо оспаривать это утверждение. Нимрод ясно дал понять, что ему больно, и не хотел никаких метафизических утешений.
Сюзанна задумалась, стоит ли рассказывать ему о том, что у нее появилась надежда на возрождение Фуги. Она понимала, что эта надежда призрачная, но Нимроду необходимо было за что-то держаться, какой бы эфемерной ни была ниточка.
— Это еще не конец, — сказала она.
— Не обманывай себя, — отозвался он. — Все кончено.
— Говорю тебе, Фуга не умерла.
Он оторвал взгляд от своей сигареты.
— Что ты имеешь в виду?
— В Вихре… я использовала Станок.
— Использовала Станок? Да что ты такое говоришь?
— Ну, или он использовал меня. Может быть, то и другое.
— Но как? Для чего?
— Чтобы спасти все от исчезновения.
Нимрод перегнулся к ней через стол.
— Ничего не понимаю, — сказал он.
— Я и сама не понимаю всего до конца, — призналась Сюзанна. — Но что-то произошло. Какая-то сила…
Она вздохнула, не находя слов, чтобы описать те мгновения. Какая-то часть Сюзанны вообще сомневалась, что все происходило на самом деле. Но в одном она была уверена твердо:
— Я знаю, что не все потеряно, Нимрод. И мне плевать, кто такой этот чертов Бич. Я не собираюсь покорно опустить руки и умереть из-за него.
— Тебе и не нужно, — ответил он. — Ты же из чокнутых. Ты можешь пойти другим путем.
— Ты прекрасно понимаешь, что это не так, — резко возразила она. — Фуга принадлежит всем, кто готов умереть за нее. Мне… Кэлу…
Нимрод выглядел пристыженным.
— Я понимаю, — кивнул он. — Прости.
— Фуга нужна не только тебе одному, Нимрод. Она нужна всем нам.
Сюзанна посмотрела в окно. Сквозь бамбуковые жалюзи было видно, что снег на улице повалил с удвоенной силой.
— Я никогда не верила в рай, — произнесла она негромко. — Такой, как описано в Библии. С первородным грехом и прочим. Но может быть, в нашей истории есть некий отголосок.
— Отголосок чего?
— Того, как все случилось на самом деле. Было некое чудесное место, где зародилась магия. И Бич поверил в историю об Эдеме, потому что там содержится одна из версий правды.
— Какое это имеет значение? — Нимрод вздохнул. — Ангел Бич или кто-то еще, из Эдема он пришел или нет, как это меняет ситуацию? Главное, что он считает себя Уриэлем. А это значит, что он истребит нас.
Спорить с этим было сложно. Когда вот-вот настанет конец света, имеют ли значение имена?
— Мне кажется, нам надо держаться вместе, — сказал Нимрод после паузы, — а не метаться по стране. Может быть, нам удастся что-то предпринять, когда мы соберемся в одном месте.
— Да, кажется, это разумно.
— Не стоит дожидаться, пока Бич переловит нас поодиночке!
— Но где?
— Было одно место, — ответил он, — куда он так и не добрался. Я смутно его помню. Апполин должна знать.
— А что это за место?
— Кажется, какой-то холм… — Нимрод уставился немигающим взглядом в скатерть между ними. — Что-то вроде холма.
— Значит, пойдем туда?
— Это место не хуже любого другого, чтобы умереть там.
Глава 2
Прах и пепел
Лица святых на фасаде церкви Святой Филомены давно стерлись от дождей. У них не было глаз, чтобы увидеть гостей, явившихся к дверям храма вечером двадцать первого декабря; не было ушей, чтобы услышать их спор на ступенях. Но даже если бы святые услышали и увидели, даже если бы сошли с пьедесталов и поспешили предупредить Англию о том, что в страну явился ангел, на их тревожные крики никто бы не ответил. Этой ночью, как и во все прочие ночи, Англия не нуждалась в святых, с нее хватало и мучеников.
Хобарт стоял на пороге. Огонь Бича пробивался сквозь кожу на его шее, просачивался в уголках рта. Он держал Шедуэлла за руку, не давая тому пройти внутрь и укрыться от снегопада.
— Это же церковь… — говорил он не голосом Уриэля, а своим собственным.
Иногда ангел на время возвращал ему свободу, чтобы потом сильнее пришпорить, если вмещающее его тело проявляло строптивость.
— Да, это церковь, — согласился Шедуэлл. — И мы пришли разрушить ее.
Хобарт покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Я не стану этого делать.
Шедуэлл ужасно устал от споров. Они ходили с места на место уже не первый день. После Чериот-стрит ангел провел их по всей стране, по тем местам, где, как он помнил, ясновидцы скрывались в прошлый раз. Но это оказалось напрасной тратой времени: там не было ни магии, ни ее творцов. Погода ухудшалась с каждым часом. Снег укрывал землю толстым одеялом, и Шедуэлл устал от дороги и от холода. И еще его терзало беспокойство, потому что поиски ни к чему не приводили. Он боялся, что Уриэль потеряет терпение и тогда его власть над этим существом ослабеет. Вот почему Коммивояжер привел ангела сюда: он знал, что здесь наверняка есть магия или хотя бы ее отголоски. Именно здесь, в этой наполовину гробнице, наполовину утробе, Иммаколата создала Доходягу. Здесь жажда разрушения Уриэля будет удовлетворена. По крайней мере, на эту ночь.
— У нас дело в этой церкви, — обратился он к вместилищу Уриэля. — У Бича там дело.
Но Хобарт все равно отказывался переступать порог.
— Мы не можем уничтожить церковь, — настаивал он, — Божий дом.
Какая убийственная ирония: он, католик Шедуэлл, и Небесный Огонь Уриэль готовы сровнять с землей этот жалкий храм, а вот Хобарт, чьей единственной религией был закон, отказывается. И это человек, хранивший у сердца не Библию, а книгу со сказками. Почему он вдруг засомневался? Или он чувствует, что смерть приближается и пора замаливать грехи? Даже если так, Шедуэлл был непоколебим.
— Ты же дракон, Хобарт, — сказал он. — Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится.
Полицейский опять покачал головой, и от этого отказа свет у него в горле разгорелся ярче.
— Ты же хотел огонь, и ты его получил, — продолжал Шедуэлл.
— Я не хочу его, — произнес Хобарт придушенным голосом. — Забери… его… назад…
Последнее слово он выдавил сквозь сжатые зубы. Потом прямо у него из живота повалил дым. А после этого раздался голос Уриэля.
— Хватит спорить, — приказал ангел.
Он снова взялся за поводья Хобартова тела, хотя тот все еще боролся, пытаясь сохранить власть над собой. В результате противостояния тело инспектора сотрясла дикая дрожь, и это представление могло привлечь к ним ненужное внимание, если они как можно скорее не уйдут с крыльца храма.
— Там внутри ясновидцы, — сказал он. — Твои враги.
Его увещеваний не услышали ни Хобарт, ни Уриэль. Ангел ли постепенно терял власть над своим вместилищем, или Хобарт отыскал в себе новые силы для сопротивления, но Уриэлю пришлось по-настоящему сражаться, чтобы восстановить порядок. Кто-то из них принялся молотить кулаками по стене, возможно, чтобы отвлечь внимание противника. Плоть, которую делили человек и ангел, получала синяки и кровоточила.
Шедуэлл старался вывернуться, чтобы его не забрызгало кровью, однако хватка инспектора становилась сильнее. Истерзанное лицо обратилось к Шедуэллу. Из дымящейся каверны горла раздался едва слышный голос Хобарта.
— Забери… его… от меня, — умолял он.
— Я ничего не могу сделать, — сказал Шедуэлл, стирая свободной рукой кровь над верхней губой. — Слишком поздно.
— Он знает, — последовал ответ. На этот раз звучал голос Уриэля, а не Хобарта. — Он останется драконом навсегда.
Хобарт зарыдал, но его слезы испарялись, достигая пышущего жаром, как топка, рта.
— Не бойся, — произнес Уриэль, пародируя манеру Шедуэлла. — Ты меня слышишь, Хобарт?
Голова бессильно повисла, как будто подрезали жилы на шее.
— Так что, зайдем внутрь? — предложил Шедуэлл.
И снова безвольный кивок. Тело больше не дергалось, лицо ничего не выражало. Доказывая окончательное торжество ангела над Хобартом, инспектор выпустил руку Шедуэлла, затем развернулся и вошел в церковь перед Коммивояжером.
В церкви было пусто, свечи не горели, в воздухе веял запах ладана.
— Здесь есть магия, — произнес Уриэль.
— Конечно есть, — подтвердил Шедуэлл, шагая вслед за чудовищем по проходу.
Он ожидал, что распятие над алтарем вызовет у Уриэля какую-то реакцию, но ангел прошел мимо, не взглянув на алтарь, и сразу двинулся к двери баптистерия. Коснулся сломанной Хобартовой рукой двери. Доски задымились, дверь распахнулась. То же самое произошло со второй дверью. Они спустились в крипту. Впереди шагал Уриэль-в-Хобарте.
Они были здесь не одни. В дальнем конце того коридора, из которого выходила навстречу Шедуэллу Иммаколата, горел свет: должно быть, из усыпальницы. Не тратя лишних слов, Уриэль пошел по коридору. Лучи его спрятанной сущности вырывались из груди Хобарта и гладили гробы, сложенные вдоль стен, наслаждаясь их неподвижностью, их молчанием. Они прошли уже половину при до усыпальницы, когда навстречу им из смежного коридора вышел священник и преградил дорогу. Лицо его было бледным, словно покрытое слоем пудры, а в центре лба красовался мазок синей глины — какой-то ритуальный знак.
— Кто вы такие? — спросил он.
— Отойди, — велел Шедуэлл.
— Вы вторглись сюда незаконно, — возмутился священник, — убирайтесь!
Уриэль стоял в паре ярдов от святого отца. Он вдруг протянул руку, вырвал доску из одного гроба, а второй рукой взял себя за волосы и притянул лицо к стене, словно собирался разбить об нее голову инспектора. Однако это сделал не ангел, догадался Шедуэлл, а сам Хобарт. Воспользовавшись тем, что появившийся священник отвлек на себя внимание, он снова попытался вернуть власть над собственной плотью. Тело, бывшее предметом раздоров, тут же забилось в эпилептическом припадке, из горла вырвался сиплый крик — должно быть, предостережение священнику. Но священник его не понял. Он оставался на прежнем месте, пока Уриэль снова разворачивал к нему голову Хобарта — хрящи и кости громко скрежетали в процессе. Момент был упущен, ангел и священник уже смотрели друг другу в лицо. А потом пламя Уриэля вырвалось изо рта Хобарта.
Эффект, учитывая ограниченное пространство коридора, был куда более ошеломляющий, чем на Рю-стрит. От ударной волны Шедуэлл отлетел назад. Но он слишком сильно хотел увидеть все своими глазами, поэтому быстро поднялся, чтобы посмотреть, как Уриэль доказывает жертве свою способность нести смерть. Тело священника взлетело под потолок и зависло там, пока пламя не пожрало его.
Все это заняло несколько секунд. Шедуэлл вгляделся сквозь дым и увидел, что Уриэль идет к усыпальнице, а Хобарт рыдает и подвывает от ужаса, только что сотворенного им. Шедуэлл побежал следом, отмахиваясь от оседавших хлопьев пепла. Огонь уничтожил не только священника: он оплавил кирпичи в коридоре, заполз в ниши и в гробы. Расплавленный свинец внутренних гробов каплями сочился сквозь доски, выставляя напоказ тела и окутывая выбеленные кости пылающими саванами.
Шедуэлл замедлил шаг, приближаясь к усыпальнице. Начинались владения Иммаколаты. Здесь она была полновластной хозяйкой, здесь ей поклонялись лишившие себя признаков пола мужчины, чье служение Христу и его Матери было издевкой — они сделали своей богиней Иммаколату. Сам Коммивояжер никогда не верил в ее божественность. Но отчего же его вдруг пробрал страх? Это ужас осквернителя святыни?
Шедуэлл вступил в усыпальницу и там получил ответ на свой вопрос. Пока он шел вдоль убранных костями стен, он почувствовал — как чувствует любовник — присутствие существа, которого он вожделел и в итоге предал. Смерть не имела над ней власти. Иммаколата жила в этих стенах или в этом воздухе, где-то рядом.
— Богиня… — услышал он собственный голос.
Он не успел предупредить Уриэля. Второй священник, моложе своего погибшего собрата, выдвинулся из тени и кинулся на ангела с ножом в руке. Рыдания Хобарта оборвались. Он попытался предотвратить второе убийство, поднеся искалеченные руки к лицу, чтобы сдержать рвущийся наружу огонь. У нападавшего появилось время нанести удар, и нож вошел в бок Хобарта. Но когда священник выдернул его, собираясь ударить второй раз, благословение Уриэля потекло между пальцами Хобарта и слетело с них, прихватив с собой кожу и кости. Пламя охватило голову священника и швырнуло его через всю усыпальницу. Он метался между костей, пытаясь сбить огонь, пока не сгорел дотла, как и первый.
Он успел нанести Хобарту серьезную рану, но Уриэль остановил кровь одним взглядом, на что ушло меньше времени, чем на удар ножом. Покончив с этим, он посмотрел на Шедуэлла. На какой-то жуткий миг Коммивояжеру показалось, что ангел сейчас спалит и его. Но нет.
— Не бойся, — сказал Уриэль.
Точно так же несколько минут назад он успокаивал Хобарта. Тогда его утешение казалось лживым, а теперь тем более, учитывая то, как он изуродовал вместилище своего духа. Руки Хобарта, и без того опаленные праведным огнем, превратились в обгорелые обрубки, едва он попытался помешать пламени сделать свое дело. Хобарт — или же это сделал ангел? — вытянул перед собой культи, чтобы рассмотреть раны, и снова разразился рыданиями. Неужели Уриэль не защищает его от боли? Или он рыдает оттого, что его тело обратилось в столь чудовищный инструмент?
Руки полицейского опустились, и Уриэль сосредоточился на стенах.
— Мне нравятся эти кости, — сказал он и подошел к самому изысканному узору.
Тонкие, как мулине, горящие ярким светом отростки вырвались из присвоенного торса и лица и проползли по черепам и ребрам.
Это был момент передышки. Огонь ревел в нишах за стенами усыпальницы, пепел второго сгоревшего священника по-прежнему летал в воздухе. И в этот миг Шедуэлл услышал голос Иммаколаты. Это был задушевный шепот — шепот любовницы.
— Что же ты натворил? — спросила она.
Коммивояжер кинул быстрый взгляд на Уриэля, все еще завороженного симметричным орнаментом смерти. Он не подал виду, что услышал инкантатрикс. И она повторила:
— Что же ты наделал? Он не знает жалости.
Шедуэллу не было нужды озвучивать свой ответ, она ловила мысли.
— А ты знала? — ответил он вопросом на вопрос.
— Я не знала себя, — сказала ему Иммаколата. — Думаю, Бич тоже не знает.
— Его зовут Уриэль, — напомнил ей Шедуэлл. — И он ангел.
— Кем бы он ни был, у тебя нет власти над ним.
— Я его освободил, — возразил Шедуэлл. — Он повинуется мне.
— К чему лгать? — спросила Иммаколата. — Я же вижу, когда ты боишься.
Грохот разрушения прервал их диалог. Шедуэлл отвлекся от своих мыслей и посмотрел на Уриэля: огненные отростки, исследовавшие стену, смели со своих мест все кости, словно посуду с захламленного стола. Они упали, как пыльный мусор, — останки полусотни людей.
Уриэль засмеялся; еще один прием, которому он научился от Шедуэлла. Звук получался особенно жуткий от своей неестественности. Кажется, он нашел игру себе по нраву. Он двинулся к следующей стене и так же варварски разрушил ее, а затем и третью.
— Останови его… — прошептал призрак Иммаколаты, когда большие и мелкие кости свалились в одну общую кучу. — Если ты не боишься его, прикажи ему прекратить.
Но Шедуэлл только смотрел, как ангел одним ударом очищает четвертую стену, а затем переходит к потолку.
— Ты будешь следующим, — пообещала Иммаколата.
Шедуэлл привалился к стене, оголившейся после того, как останки упали на пол.
— Нет, — пробормотал он.
Все кости осыпались со стен и потолка. Прах стал медленно оседать. Уриэль повернулся к Шедуэллу.
— Что ты шепчешь за моей спиной? — спросил он беззаботно.
Шедуэлл покосился на дверь. Далеко ли он уйдет, если сейчас сбежит? На ярд-другой, не дальше. Бежать невозможно. Он знает, он слышал.
— Где она? — спросил Уриэль. Разгромленная комната притихла от стены до стены. — Пусть покажется.
— Она использовала меня, — начал Шедуэлл. — Она будет лгать тебе. Скажет, что мне нравилось волшебство. Но мне не нравилось. Ты должен верить мне. Мне не нравилось!
Бесчисленные глаза ангела впились в него, и от этого взгляда он умолк.
— Ты ничего не скроешь от меня, — произнес Уриэль. — Я знаю все твои желания, всю их банальность. Тебе нечего меня бояться.
— Правда?
— Правда. Меня забавляет твоя тленность, Шедуэлл. Забавляет твое тщеславие, твои презренные желания. Но эту женщину, чью магию я чую здесь, — ее я хочу убить. Вели ей показаться, и покончим с этим делом.
— Она уже мертва.
— Тогда почему она прячется?
— Я не прячусь, — прозвучал голос Иммаколаты.
Кости с пола поднялись приливной волной, когда над ними восстал призрак. И не просто над ними, но и из них. Посрамляя Уриэля, она своей волей создала себе новое обличье из обломков. Появились не только ее очертания: она была, как видел Шедуэлл, не одна, здесь присутствовали все три сестры, точнее, проекция их общего духа.
— С чего бы мне прятаться от тебя? — спросило изваяние. Костяные крошки пребывали в постоянном вращении, пока Иммаколата говорила. — Ну что, теперь ты доволен?
— Что значит «доволен»? — хотел знать Уриэль.
— Не трудись избавляться от собственного невежества, — сказал фантом. — Ты сам знаешь, что ты чужой в этом мире.
— Я уже приходил сюда раньше.
— И ушел. Уйди еще раз.
— Когда покончу с делом, — ответил Уриэль. — Когда все творцы чар будут истреблены. Это мой долг.
— Долг? — повторила Иммаколата, и все ее кости засмеялись.
— Чем это я тебя развеселил? — спросил Уриэль.
— Ты сам себя обманываешь. Думаешь, будто ты сам по себе…
— Я и есть сам по себе.
— Нет. Ты просто забыл себя и то, что о тебе забыли.
— Я Уриэль. Я страж ворот.
— Ты не один такой. Никто и ничто не может быть само по себе. Ты часть чего-то большего.
— Я Уриэль. Я страж ворот.
— Там уже нечего сторожить, — сказала Иммаколата. — Кроме твоего долга.
— Я Уриэль. Я…
— Посмотри на себя. Если посмеешь. Выброси шкуру этого человечка, которую ты на себя напялил, и посмотри на себя.
Уриэль не сказал, а выкрикнул свой ответ:
— НИ ЗА ЧТО!
И с этими словами он выплеснул всю свою ярость на костяное тело. Статуя распалась, когда пламя коснулось ее, горящие осколки разлетелись в стороны. Шедуэлл закрыл лицо, а пламя Уриэля металось по всей комнате, уничтожая последние следы пребывания инкантатрикс. Он долго еще не мог успокоиться, проверяя каждый угол усыпальницы, пока последний оскорбивший его обломок не был испепелен.
И только тогда пришло внезапное умиротворение, о котором так мечтал Шедуэлл. Ангел усадил искореженное тело Хобарта на кучу костей и его почерневшими руками поднял череп.
— А разве мир не станет лучше, — произнес ангел, взвешивая каждое слово, — если очистить его от всех живых существ?
Предложение было высказано так осторожно, а тон настолько хорошо копировал интонации Шедуэлла, когда тот изображал рассудительного человека, что до Коммивояжера не сразу дошел смысл слов Уриэля.
— А? — спросил ангел. — Разве я не прав?
И посмотрел на Шедуэлла. Хотя черты его лица по-прежнему принадлежали Хобарту, в них не осталось ничего человеческого. Сияние Уриэля вырывалось из каждой поры.
— Я задал вопрос, — настаивал он. — Разве это не будет прекрасно?
Шедуэлл пробормотал, что будет.
— Значит, нам надо разжечь огонь, — продолжал ангел, поднимаясь с костяной кучи.
Он подошел к двери и выглянул в коридор, где все еще горели гробы.
— О, — произнес он с восторгом, — какой огонь!
И, не желая откладывать осуществление мечты ни на минуту, пошел по коридору обратно в спящее Королевство.
Глава 3
Остров тайн
1
Поезд пришел в Бирмингем с опозданием на час. Когда он наконец прибыл, по-прежнему валил снег и поймать такси не было ни малейшей возможности. Кэл спросил, как добраться до Харборна, а затем полчаса мерз в очереди, чтобы сесть в автобус, который еле-еле тащился от остановки до остановки, подбирая озябших пассажиров, пока не был забит битком. Ехали медленно. Центр города был запружен машинами, двигавшимися с черепашьей скоростью. По выезде из центра прибавлять скорость было опасно — мгла и снег сводили видимость почти к нулю, — и водитель так и не отважился ехать быстрее десяти миль в час. Все сидели, внешне бодрые, избегая смотреть соседям в глаза из страха, что кто-нибудь заведет разговор. У женщины рядом с Кэлом был на руках маленький терьер в попонке из шотландской ткани, выглядевший как воплощенное страдание. Кэл несколько раз ловил на себе его тоскливый взгляд и каждый раз отвечал утешительной улыбкой.
Он поел в поезде, но головокружение не проходило, а только усиливалось из-за мрачных видов, мелькавших за окном. Однако ветер привел его в чувство, когда он выгрузился из автобуса на Харборн-хилл. Женщина с терьером в шотландке рассказала ему, как добраться до Ватерлоо-роуд, и заверила, что это в трех минутах ходьбы. На самом деле Кэл искал нужное место почти полчаса, и за это время холод успел заползти под одежду и пробрать до костей.
У Глюка оказался большой дом с двойным фронтоном, перед которым росла большая араукария, поднимавшаяся до самой крыши. Приплясывая от холода, Кэл позвонил в дверь. Из дома не доносилось ни звука, поэтому он громко постучал, потом еще громче. В прихожей загорелся свет, и спустя целую вечность дверь открылась. За ней стоял Глюк с остатками изжеванной сигары в руке. Он улыбался и приглашал гостя скорее заходить в дом, пока он не отморозил себе все на свете. Того не нужно было упрашивать. Глюк закрыл за ним дверь, набросил на нее снизу кусок ковра, чтобы защититься от сквозняка, и повел Кэла через прихожую. Там было тесно: проход загораживали картонные коробки, громоздившиеся башнями в человеческий рост.
— Вы переезжаете? — спросил Кэл, когда Глюк пригласил его в благословенно теплую кухню, тоже заставленную коробками, сумками и кипами бумаг.
— Да упаси господь! — ответил Глюк. — Снимайте все мокрое. Я принесу вам полотенце.
Кэл сбросил насквозь промокшую куртку и мокрую рубаху и как раз стягивал влажные, как губка, ботинки, когда Глюк вернулся не только с полотенцем, но и со свитером и парой вытертых вельветовых штанов.
— Примерьте, — велел он, отдавая Кэлу одежду. — Я заварю чай. Вы любите чай? — Он не стал дожидаться ответа. — Я прямо-таки живу на чае. На сладком чае и сигарах.
Он наполнил водой чайник и поставил на древнюю газовую плиту. Потом снял с батареи пару спортивных носков и отдал их Кэлу.
— Ну как, стало теплее? — спросил он.
— Значительно.
— Я бы предложил вам что-нибудь покрепче, — сказал Глюк, доставая из буфета заварочный чайник, сахарницу и щербатую кружку. — Но сам я не прикасаюсь к алкоголю. Мой отец умер от пьянства. — Он положил в чайник несколько полновесных ложек заварки. — Должен признаться, — произнес он из клубов пара, — я и не надеялся снова увидеть вас. Сахар?
— Да, спасибо.
— Захватите молоко, ладно? Мы пойдем в кабинет.
Взяв с собой заварочный чайник, сахар и кружку, он повел Кэла из кухни вверх по лестнице на второй этаж. Там все было точно так же, как и на первом: обои ободраны, лампочки без абажуров, и те же чудовищные кипы бумаг, словно какой-то обезумевший бюрократ завещал Глюку труды всей своей жизни.
Он широко распахнул одну из дверей, и Кэл вошел вслед за ним в большую неприбранную комнату — снова коробки и кипы макулатуры, — где все пропахло сигарным дымом и было так жарко, что можно выращивать орхидеи. Глюк поставил чай на один из полудюжины столиков, нашел свою кружку, стоявшую рядом с кипой бумаг, затем подвинул два кресла к электрическому камину.
— Садитесь. Садитесь, — позвал он Кэла, чье внимание привлекло содержимое двух коробок: они были до краев заполнены сушеными лягушками.
— А, — протянул Глюк. — Очевидно, вам интересно…
— Да, — признался Кэл. — Мне интересно. Зачем лягушки?
— Действительно, зачем? — воскликнул Глюк. — Это один из бесчисленных вопросов, на которые мы пытаемся найти ответ. Но конечно, не только лягушки. У нас есть и кошки, и собаки, много рыбы. У нас есть черепахи. Эсхил был убит черепахой. Это одно из первых падений, зафиксированных в летописях.
— Падений?
— С неба, — пояснил Глюк. — Сколько сахара?
— Лягушки? С неба?
— Самое обычное дело. Сахару?
— Два кусочка.
Кэл снова заглянул в коробку и вынул оттуда лягушачье трио. На каждой лягушке висела бирка с указанием места и даты падения. Одна лягушка была из Юты, вторая — из Дрездена, третья — из графства Корк.
— Они погибают при падении? — спросил Кэл.
— Не всегда, — ответил Глюк, передавая ему чай. — Иногда приземляются вполне благополучно. Иногда оказываются разорванными на куски. Здесь нет никакой закономерности. Точнее, она есть, но мы пока не можем ее понять. — Он шумно отхлебнул из кружки. — Но вы ведь, — сказал он, — приехали не для того, чтобы говорить о лягушках.
— Нет, не о них.
— Тогда о чем же вы хотите говорить?
— Я не знаю, с чего начать.
— Так начинаются самые стоящие истории, — заявил Глюк с довольным лицом. — Начните с наиболее неправдоподобного.
Кэл улыбнулся: перед ним сидел человек, готовый слушать.
— Что ж… — Он глубоко вздохнул.
И заговорил.
Он собирался вкратце изложить события, но уже минут через десять Глюк начал перебивать его взволнованными вопросами. В итоге на пересказ ушло несколько часов, и Глюк все время дымил чудовищно огромной сигарой. Наконец повествование добралось до порога его дома и превратилось в общие воспоминания. Минуты две-три Глюк молчал. Он даже не глядел на собеседника, а изучал окурки и обгорелые спички в пепельнице. Первым нарушил молчание Кэл.
— Вы верите мне? — спросил он.
Глюк заморгал, нахмурился, как будто его отвлекли от размышлений о чем-то очень сложном.
— Может быть, нам заварить еще чаю? — предложил он и попытался встать, но Кэл крепко схватил его за руку.
— Вы верите мне? — настойчиво повторил он.
— Конечно, — сказал Глюк с грустью в голосе, — думаю, у меня нет иного выбора. Вы в своем уме. Вы в состоянии изложить все словами. Вы чертовски внимательны к подробностям. Да, я вам верю. Но вы должны сознавать, Кэл, что это наносит смертельный удар по нескольким моим глубочайшим убеждениям. Вы видите перед собой человека, оплакивающего собственные теории. — Глюк поднялся. — Что ж… — Он взял со стола чайник, потом поставил его обратно. — Пойдемте в соседнюю комнату.
На окне соседней комнаты не было занавесок. Кэл увидел, что за время их разговора снегопад за окном превратился в настоящий буран. Сад за домом и здания на другой стороне улицы канули в белую пустоту.
Но Глюк привел его сюда не для того, чтобы рассматривать виды. Он указал Кэлу на стены, сплошь завешанные картами. Большинство карт выглядели так, будто они висят здесь с начала времен. Их покрывали закопченные пятна сигарного дыма и бесчисленные цветные булавки, каждая из которых обозначала место, где произошло аномальное явление. А по краям карт были приколоты фотографии с мест — огромное количество: крошечные картинки с ноготок, увеличенные крупные планы, целые серии кадров из домашнего видео. Во множестве из них Кэл не мог уловить никакого смысла, а другие казались откровенной подделкой. Но на каждую смазанную или поддельную карточку приходилось по паре по-настоящему поразительных изображений. Вот возмущенная женщина стоит посреди своего садика по щиколотку в глубоководной морской рыбе; вот полицейский охраняет место падения трехэтажного дома, завалившегося на собственный фасад, хотя все до единого кирпичи остались на местах; вот капот автомобиля с проступившими на нем отпечатками двух человеческих лиц. Некоторые изображения своей нелепостью вызывали смех, от других же веяло таким мрачным правдоподобием — запечатленные на них люди либо казались совершенно растерянными, либо закрывали лица руками, — что любое веселье исчезало. Но все они, и забавные и тревожные, служили подтверждением одного-единственного тезиса: мир более странное место, чем считает большинство людей.
— Это лишь вершина айсберга, — сказал Глюк. — У меня тысячи таких фотографий. Десятки тысяч свидетельств.
Некоторые фотографии, заметил Кэл, были привязаны нитями разных цветов к булавкам на карте.
— Вам кажется, здесь есть какая-то закономерность? — просил Кэл.
— Я в этом уверен. Но теперь, после вашей истории, я начинаю думать, что смотрел не в ту сторону. Дело в том, что многие из моих свидетельств пересекаются с тем, о чем вы рассказали. Последние три недели, когда вы пытались до меня дозвониться, мы с Максом были в Шотландии. Ездили посмотреть на одно место, только что обнаруженное в Хайлэнде. И нашли там очень странные предметы. Я предположил, что это посадочная площадка пришельцев. Теперь я понимаю, что ошибся. Должно быть, это та самая долина, где распускался ваш ковер.
— И что же вы нашли?
— Обычный мусор. Монеты, одежду, какие-то странные мелочи. Мы собрали все в коробки и привезли в город, чтобы изучить в спокойной обстановке. Можно было бы запросто привязать это к нашей излюбленной теории, как вы понимаете… но теперь, я полагаю, она полностью опровергнута.
— Мне бы хотелось взглянуть на ваши находки, — сказал Кэл.
— Я распакую коробки специально для вас, — ответил Глюк.
С тех пор как Кэл поведал ему свою историю, у него на лице застыло выражение глубочайшего недоумения. Вот и теперь он смотрел на карты с каким-то отчаянием. В последние часы его представления о мире рушились, обращаясь в прах.
— Простите меня, — произнес Кэл.
— За что? — воскликнул Глюк. — За рассказ о чудесах? Прошу вас, не говорите так. Я буду счастлив верить в вашу загадку, как верил в свою. Мне просто необходимо время, чтобы привыкнуть. Я хочу одного: чтобы тайны были рядом с нами.
— Так и есть, — заверил Кэл. — Поверьте мне, они рядом. Только я не знаю где.
Он перевел взгляд с лица Глюка на окно и белую стену за ним. Он все больше и больше беспокоился о своих любимых изгнанниках. Ночная тьма, Бич и снег как будто сговорились стереть их с лица земли.
Кэл прошел через комнату к окну и еще больше помрачнел, приблизившись к морозному стеклу.
— Я должен разыскать их, — сказал он. — Я должен быть с ними.
До сего момента ему успешно удавалось сдерживать чувства, но тут к его глазам вдруг подступили слезы. Он слышал, как к нему подходит Глюк, но все-таки не сумел совладать с собой и сдержать слезы. Глюк успокаивающе сжал его плечо.
— Приятно видеть человека, так жаждущего чуда, — проговорил он. — Мы отыщем ваших ясновидцев, Муни. Поверьте мне. Если есть хоть какая-то зацепка, мы найдем, где они скрываются.
— Нам надо торопиться, — тихо произнес Кэл.
— Знаю. Но мы непременно найдем их. Не только ради вас, но и ради меня. Я хочу взглянуть на ваш потерянный народ.
— Он не мой.
— В какой-то степени он ваш. А вы — их. Я вижу это по вашему лицу. Поэтому и поверил вам.
2
— С чего же начать? — первым делом спросил Кэл.
Дом был набит информацией от подвала до чердака.
Может быть, среди этих бумаг, как сказал Глюк, найдется какая-нибудь зацепка — строчка в отчете, фотография, — указывающая на место, где скрылись ясновидцы. Но как ее найти? Сколько бумажных кип придется перерыть, прежде чем они отыщут указание? Само собой подразумевалось, что в эти опасные времена народ Фуги держится вместе. А если нет, если ясновидцы рассеялись по всему острову, то дело можно считать заранее проигранным.
Кэл выругал себя за подобную мысль. Нельзя предаваться отчаянию. Он должен верить, что шанс на успех еще есть, должен убедить себя, что они работают, а не отгораживаются деятельностью от грядущей катастрофы. Он должен брать пример с Глюка. Глюк всю жизнь преследовал то, чего никогда не видел, и ни на миг не усомнился в осмысленности преследования. Он даже теперь заваривал чай и копался в папках с таким видом, будто твердо верил, что решение проблемы лежит на поверхности.
Они обосновались в кабинете. Глюк расчистил самый большой стол и разложил на нем карту Британии, такую огромную, что она свисала по краям, словно скатерть.
— Вот вам Зачарованный остров, — сказал он Кэлу. — Смотрите пока. Если увидите что-нибудь в тех местах, что мы столько лет изучали, звоните в колокольчик.
— Ладно.
— Я пойду просмотрю отчеты и открою коробки, которые мы привезли из Шотландии.
Он ушел, а Кэл принялся изучать карту, испещренную заметками еще гуще, чем карты в соседней комнате. Многие значки, крестики и многочисленные точки сопровождались загадочными аббревиатурами. Что такое НЛО, объяснять не требовалось, но что значит «подозревается ТМД»? Или «облако ВС»? Кэл решил не обращать на это внимания, чтобы не отвлекаться, и систематически, дюйм за дюймом, рассмотреть всю карту от Лэндс-Энда и через всю страну. Слава богу, что его интересовала только суша, поскольку в морях вокруг Британии (названия этих мест всегда зачаровывали его в прогнозах погоды: Фастнет, Вайкинг, Тайри, Сороковые) тоже происходили разные чудеса Оно и понятно. Если на жителей городов вываливалось содержимое морской утробы, то в Северном море, возможно, шли дожди из покрышек и печных труб. Он успел с полдюжины раз проехаться вправо-влево по карте, когда снова появился Глюк.
— Есть успехи? — спросил он.
— Пока нет, — ответил Кэл.
Глюк положил на стул стопку отчетов высотой в фут.
— Может быть, удастся что-нибудь отыскать здесь, — сказал он. — Я начал с событий в окрестностях города призраков. Оттуда двинемся в стороны.
— Звучит логично.
— Вы смотрите. Все, что покажется хотя бы отдаленно знакомым, откладывайте в сторону. Пока вы читаете, я поищу что-нибудь еще.
Глюк приколол карту к стене над столом и оставил своего гостя в одиночестве просматривать первую подборку отчетов.
Эта работа требовала внимания, а Кэлу было сложно сосредоточиться. Было уже пол-одиннадцатого, его клонило в сон. Но едва он начал листать этот каталог незамеченных чудес, как позабыл о слипающихся глазах и усталом мозге, вдохновленный лежащим перед ним списком поразительных событий.
Многие описания были вариациями на уже знакомые темы: события, нарушающие законы географии, хронологии и метрологии. Перемещение предметов; делегации с далеких звезд; дома, чьи внутренние размеры оказываются гораздо больше, чем выглядят снаружи; приемники, улавливающие голоса мертвецов; изморось на деревьях в разгар лета; ульи, жужжащие молитвы к Господу. И все это происходило не где-нибудь, а в Престоне или Хили-Бридже, Сканторпе или Уиндермире — в приличных местах, населенных практическими людьми, не склонными к истерии. Эта страна, которую Глюк назвал Зачарованным островом, была от края и до края пронизана жизнью, полна чарующими видениями. Она тоже оказалась Страной чудес.
Глюк приходил и уходил, приносил новые стопки бумаг и свежий чай, но в остальном старался как можно меньше отвлекать Кэла. Сложно было не отвлекаться на бесчисленные занятные отчеты, однако Кэл держал себя в ежовых рукавицах и тщательно выбирал один из доброй сотни листков, где содержались какие-либо подробности, предположительно связанные с событиями в Фуге и судьбой ее обитателей. Кое-что он знал и сам о разрушении дома Шермана, например. Другие явления — слова, написанные в воздухе, или человек с ручной обезьянкой, читавшей псалмы, — происходили в совершенно неизвестных ему местах. Может быть, ясновидцы сейчас там.
Только когда Кэл решил сделать небольшой перерыв и передохнуть от трудов, Глюк сообщил, что распаковал коробки из Шотландии. Он спросил, не хочет ли Кэл взглянуть на их содержимое. Тот снова пошел за хозяином в комнату с картами и увидел то, что осталось в долине после гибели Фуги. Каждая вещь была методично описана и промаркирована. Их было немного: то ли выжившие заметали следы, то ли все погибло. Однако жалкие свидетели катастрофы сохранились — личные вещи, не представлявшие особого интереса, и кое-какое оружие. И вот среди этих личных вещей и оружия обнаружилось то, при виде чего по коже Кэла побежали мурашки. Поверх коробки лежал пиджак Шедуэлла. Кэл со страхом поглядел на него.
— Вы что-то узнали? — спросил Глюк.
Кэл объяснил ему, что это и откуда.
— Господи! — воскликнул Глюк. — Тот самый пиджак?
Его недоверие было понятно: в этой одежде, освещенной голой лампочкой, не было ничего примечательного. Тем не менее Кэлу потребовалась целая минута, чтобы набраться храбрости и поднять пиджак. Подкладка, соблазнившая за свою жизнь сотни людей, казалась самой обыкновенной. Ткань еще сохраняла еле заметный блеск, не исчезнувший до конца, но больше не было ни малейших признаков былой силы. Возможно, сила ушла из пиджака, когда владелец отказался от него, но Кэл не хотел испытывать судьбу. Он положил пиджак обратно, свернув подкладкой внутрь.
— Надо будет взять его с собой, — заметил Глюк. — Когда поедем.
— Куда поедем?
— На встречу с ясновидцами.
— Нет. Пожалуй, не стоит.
— Но это же их вещь, — сказал Глюк.
— Ну ладно, — ответил Кэл без всякой убежденности. — Только для начала надо их разыскать.
— Тогда вернемся к работе.
И Кэл снова засел за отчеты. Устроенная передышка не пошла на пользу — теперь было сложнее вернуться к рабочему ритму. Но он погонял себя, как хлыстом, мыслями о печальных останках Фуги, лежавших в соседней комнате. Он говорил себе, что в скором времени они могут оказаться последними напоминаниями о ясновидцах.
Без четверти четыре утра Кэл закончил с отчетами. Глюк уже спал, устроившись в одном из кресел. Кэл растолкал его и выложил перед ним девять документов, отобранных в качестве зацепок.
— Это все? — уточнил Глюк.
— Есть и еще, но в тех я не настолько уверен. Боюсь, они могут направить нас по ложному следу.
— Тоже верно, — сказал Глюк.
Он подошел к карте и воткнул булавки в девять точек. Затем отступил назад и посмотрел, что получилось. Никакого осмысленного узора точки не образовывали, они были разбросаны по стране без всякой системы. Друг от друга их отделяло расстояние не меньшее, чем пятьдесят миль.
— Ничего, — произнес Кэл.
— Не делайте поспешных выводов, — подбодрил его Глюк. — Иногда требуется время, чтобы уловить связь.
— Но именно времени у нас нет, — устало напомнил Кэл.
Долгие часы без сна уже сказывались на нем. Плечо, куда Шедуэлл всадил пулю, разболелось, да и все тело тоже.
— Все бессмысленно, — заключил он.
— Дайте-ка я подумаю, — предложил Глюк. — Может быть, мне удастся проследить закономерность.
Кэл в отчаянии развел руками.
— Но здесь нет никакой системы, — сказал он. — Остается только объехать все эти места одно за другим…
(«В такую погоду? — услышал он свой внутренний голос. — Тебе повезет, если завтра утром ты найдешь силы открыть дверь дома».)
— Почему бы вам не поспать несколько часов? Я постелил вам в свободной комнате. Наверху, вторая дверь слева.
— Я чувствую себя таким бесполезным!
— Вы станете еще более бесполезны, если не отдохнете немного. Идите.
— Да, кажется, мне надо поспать. Это сейчас главное…
Кэл поднялся по лестнице. На площадке было холодно, вился пар от дыхания. Он не стал раздеваться, а просто лег и накрылся одеялом с головой.
На покрытом морозными узорами окне не было занавесок, и падающий снаружи снег заливал комнату голубоватым сиянием — таким ярким, что при нем можно было читать. Но даже такой свет не мог помешать, и через полминуты Кэл уже спал.
Глава 4
Последняя надежда
1
Они явились на зов, все до единого; они приходили по одному и по двое, иногда семьями или компаниями друзей; они не взяли почти никаких пожитков (разве нажитое в Королевстве стоит того, чтобы обременять им себя?), кроме спасенных из Фуги вещей, которые можно унести на себе. Сувениры на память о потерянном мире: камешки, семена, ключи от домов.
И конечно же, они взяли с собой чары. То, что от них осталось. Несли их в то место, о котором рассказывал Сюзанне Нимрод. Он забыл название того места, зато его вспомнила Апполин. Там они скрывались перед созданием Сотканного мира, и Бич не сумел отыскать их.
Место называлось Лучезарный холм.
* * *
Сюзанна боялась, что чокнутые сделали с ним что-то необратимое: распахали или сровняли с землей. Но нет. Холм стоял нетронутый, а рощица под ним, где семейства провели то далекое лето, разрослась и превратилась в настоящий лес.
Еще ее тревожило, разумно ли покидать дома в такую кошмарную погоду — ученые объявили эту зиму самой холодной за всю историю наблюдений, — но ее заверили, что и в нынешнем плачевном состоянии ясновидцы в силах справиться со столь незначительной проблемой.
Когда-то они укрылись на Лучезарном холме от опасности. Может быть, им удастся спастись и на этот раз.
Общая радость от воссоединения была почти осязаемой. Большинство уцелевших неплохо устроились в Королевстве, но им приходилось скрывать свою скорбь. Теперь, снова очутившись среди своих, они могли предаваться воспоминаниям о прежнем мире, что само по себе было утешительно. К тому же они были здесь не совсем беззащитны. Хотя их силы заметно уменьшились теперь, когда их больше не питала Фуга, они все-таки могли наложить парочку сбивающих с толку заклятий. Едва ли они смогут долго удерживать ту силу, что уничтожила Чериот-стрит, однако нищим выбирать не приходится.
И когда они наконец-то собрались в лесу между деревьями — от их присутствия кусты и деревья чуть-чуть изменились, — Сюзанна поняла, что это единственно верное решение. Если Бичу суждено их отыскать, они, по крайней мере, встретят смерть вместе.
Заметных «прогульщиков» было лишь двое. Первый, разумеется, Кэл. А второй — том сказок, который она оставила ему на хранение, книга с живыми страницами, где прятались отголоски этого зимнего леса. Сюзанна молилась, чтобы оба они были сейчас в безопасности, и книга, и ее хранитель. Чтобы они спали сейчас в безопасности.
2
Должно быть, Кэл обдумывал эту мысль (о том, что при ярком отсвете снега можно читать), когда его сморил сон, и именно поэтому ему приснилось то, что приснилось.
Ему приснилось, что он проснулся, протянул руку к карману куртки, оказавшемуся невероятно глубоким, и достал книгу, спасенную от гибели на Чериот-стрит. Он попытался раскрыть ее, но пальцы онемели и он никак не мог подцепить обложку. Когда наконец он справился с задачей, его ждало потрясение: страницы оказались пусты, все до единой. Белые, как мир за окном. Все сказки и иллюстрации исчезли.
А снег продолжал падать на море Викингов, и на Доггер-Бэнк, и на землю. Он падал на Хили-Бридж и на Блэкпул, на Бат и Девизес, засыпал дома и улицы, заводы и соборы, заметал долины, уравнивая их с холмами, укрывал реки, облеплял деревья, пока наконец весь Зачарованный остров не сделался белым, как страницы в книге Сюзанны.
И все это показалось очень осмысленным его спящему «я»: разве они не части одной и той же истории, книга и мир за окном? Основа и уток. Один неделимый мир.
Зрелище напугало его. Пустота была и внутри, и снаружи, и он не знал средства избавиться от нее.
— Сюзанна… — пробормотал он во сне, сгорая от желания обнять ее, крепко прижать к груди.
Но ее не было. Даже во сне он не мог притвориться, будто она рядом, не мог заставить ее оказаться здесь. Он мог лишь надеяться, что она сейчас в безопасности и знает лучше его, как спастись от надвигающейся пустоты.
— Не помню, чтобы я чувствовала себя счастливой, — прошептал ему на ухо голос из прошлого.
Он не мог назвать имени говорившей, но знал, что ее давно нет среди живых. Он перемотал сон назад, чтобы узнать, кому принадлежит голос. Слова прозвучали снова, уже громче:
— Не помню, чтобы я чувствовала себя счастливой.
На этот раз память назвала ему имя и показала лицо.
Это Лилия Пеллиция стояла в ногах его кровати, только это была уже не та кровать, в которую он ложился, и комната другая.
Кэл огляделся. Он увидел и других людей, пришедших из прошлого. Фредди Каммелл рассматривал свое отражение в зеркале, Апполин восседала верхом на стуле, поднося ко рту бутылку. Рядом с ней остановился Джерико с золотоглазым младенцем на руках. Теперь Кэл понял, где он и когда. Это его комната на Чериот-стрит в ночь, когда обрывок ковра распустился.
Лилия заговорила снова, никем не понуждаемая. Она повторила ту фразу, которая привела сюда Кэла:
— Не помню, чтобы я чувствовала себя счастливой.
Почему же из всех невероятных зрелищ, какие он наблюдал, из всех необычных разговоров, какие слышал с той ночи, память решила показать ему именно этот отрывок?
Лилия посмотрела на него. Она была заметно опечалена, как будто мысленным взором уже видела ту снежную ночь, когда Кэлу снился этот сон; знала уже тогда, что все погибнет. Он захотел утешить ее, захотел сказать, что счастье еще возможно, но ему не хватило ни убежденности, ни силы воли, чтобы отрицать очевидное.
Теперь заговорила Апполин.
— А как же тот холм? — спросила она.
«Какой тот холм?» — подумал он. Если Кэл и знал когда-то, о чем она говорит, то успел позабыть.
— Как он назывался? — спросила она. — Холм, где мы провели…
Ее слова начали затихать.
«Продолжай!» — понукал ее Кэл Но тепло комнаты, которое он тоже вспомнил, угасало. Холод настоящего охватывал его, прогоняя августовскую ночь обратно в небытие. Он прислушивался, сердце колотилось все быстрее. Его разум припомнил именно этот разговор не случайно, он преследовал какую-то цель. Он узнает из этого разговора какую-то тайну, только если сумеет дослушать до конца.
— Как он назывался? — повторил хриплый голос Апполин. — Холм, где мы провели последнее лето? Я помню, словно это было вчера…
Она посмотрела на Лилию, ожидая ответа. Кэл тоже смотрел на нее.
«Ответь же», — мысленно просил он.
Но холод все усиливался, пытаясь вернуть его из прошлого в мрачное настоящее. Он отчаянно пытался захватить с собой ответ, который должны были произнести губы Лилии.
— Я помню его, — снова сказала Апполин, чей хриплый голос ослабевал с каждым последующим слогом, — как будто это было вчера.
Кэл внимательно смотрел на Лилию в ожидании ответа. Она уже сделалась прозрачной, словно сигаретный дым.
«Умоляю, ради бога, ответь!» — просил он.
И когда ее образ уже растворялся, она открыла рот, чтобы заговорить. На мгновение Кэлу показалось, что все потеряно, но ее ответ прозвучал так тихо, что пришлось до боли напрячь слух.
— Лучезарный холм… — сказала она.
А потом исчезла.
— Лучезарный холм!
Он проснулся, повторяя эти слова. Одеяло сползло с него во сне, и он так замерз, что едва шевелил пальцами. Но он побывал в прошлом. Именно в этом он и нуждался.
Кэл сел. В окно лился дневной свет. Снегопад продолжался.
— Глюк! — позвал он. — Где вы?
В спешке спихнув с лестницы коробку с бумагами, он помчался на поиски хозяина и обнаружил его дремлющим в том самом кресле, где накануне он выслушивал рассказ гостя.
Кэл потряс Глюка за руку, но тот ушел куда-то далеко в мир грез и выбрался обратно, только когда он произнес:
— Вергилий!
Тут глаза Глюка раскрылись, словно от пощечины.
— Что? — спросил он и посмотрел на Кэла. — О, так это вы. А мне показалось, я слышу… голос отца… — Глюк потер руками заспанное лицо. — Который теперь час?
— Не знаю. Вроде бы утро.
— Хотите чаю?
— Глюк, кажется, я знаю, где они.
От этих слов хозяин пробудился окончательно. Он поднялся с кресла:
— Муни! Неужели? Где же?
— Что вам известно о месте под названием Лучезарный холм?
— Никогда о таком не слышал.
— Все равно они находятся именно там!
Часть XIV
ВОЛШЕБНАЯ НОЧЬ
Лес чуден, темен и глубок.
Но должен я вернуться в срок.
И до ночлега путь далек.
Роберт Фрост. Остановившись на опушке в снежных сумерках
Глава 1
Снежный буран
1
Мороз сковал стрелки часов Англии.
Хотя метеорологи больше чем за неделю предсказали наступление сибирской зимы, к внезапному похолоданию страна, как всегда, оказалась не готова. Поезда остановились; самолеты не могли взлететь. Были повреждены телефонные кабели и линии электропередач в Йоркшире и Линкольншире; снежные заносы отрезали от остального мира деревни и даже небольшие города южных графств. Средства массовой информации умоляли граждан сидеть дома, и этому совету следовали повсеместно; производство и торговля снизили обороты, а в некоторых районах совсем замерли. Никто никуда не двигался, и не без причины.
Большие отрезки автомагистралей были заблокированы либо снегом, либо застрявшими там машинами; главные магистрали страны превратились в сущий кошмар, дороги поменьше просто замело. Жизнь на Зачарованном острове замерла.
2
Кэл не сразу разыскал Лучезарный холм на карте из замечательной коллекции Глюка, но в итоге все-таки нашел: холм располагался в Сомерсете, к югу от Гластонбери. В обычных условиях туда можно было бы доехать по шоссе М5, наверное, за час. Однако в такой день, как сегодня, одному богу известно, сколько времени займет дорога.
Глюк, конечно, тоже хотел ехать, но Кэл рассудил, что если ясновидцы действительно скрываются на холме, они едва ли обрадуются чужаку в своем тайном убежище. Он как можно деликатнее изложил Глюку эти соображения. Глюк не мог скрыть разочарование, но ответил, что прекрасно понимает, какой это деликатный момент; что он всю жизнь готовился к подобной встрече; что он не будет настаивать. Разумеется, Кэл может взять любую из его машин, хотя ни на одну из них нельзя положиться.
Когда Кэл уже собирался отъезжать, собрав всю теплую одежду, какую они сумели найти, Глюк протянул ему сверток, наспех перетянутый бечевкой.
— Что это? — спросил он.
— Пиджак, — ответил Глюк. — И некоторые другие вещи, которые я подобрал.
— Я не хочу везти их с собой. Особенно пиджак.
— Но ведь это их магия, — возразил Глюк. — Берите же, черт возьми! Не делайте из меня вора.
— Подчиняюсь насилию.
— Я положил туда немного сигар. Небольшое подношение от друга. — Он улыбнулся. — Как я завидую вам, Кэл. Завидую каждой ледяной миле вашего пути.
* * *
По дороге Кэл успел засомневаться в своих действиях; успел назвать себя дураком за то, что снова надеялся и даже осмелился поверить, будто вынутое из глубин памяти воспоминание приведет его к изгнанникам. Однако его сон — или хотя бы часть сна — оказался совершенно в руку. Англия действительно превратилась в чистый лист, снег замел все. Где-то под снежным саваном жили люди, но признаков этой жизни было немного. Двери были заперты, занавески опущены, поскольку день превратился в ночь около полудня. Немногие храбрецы, отважившиеся выйти в буран, передвигались по улицам бегом, насколько позволял лед под ногами, и мечтали поскорее вернуться обратно к своим каминам и телевизорам, обещавшим сентиментальное Рождество с искусственным снегом.
Машин на шоссе почти не было, поэтому Кэл позволял себе нарушать правила: проезжал перекрестки на красный свет и плевал на одностороннее движение при выезде из города. Глюк помог ему спланировать маршрут, а в новостях по радио заблаговременно объявляли о заблокированных дорогах, так что сначала он ехал вперед довольно быстро по трассе М5 на юг от Бирмингема, выжимая стабильные сорок миль в час. Потом, севернее Уорчестерской развязки, радио сообщило, что из-за серьезной аварии участок между восьмой и девятой развязками закрыт. Ругаясь, он свернул на шоссе А38, идущее через Грейт-Малверн, Тьюксбери и Глочестер. Теперь пришлось сильно снизить скорость. Эту дорогу даже не пытались расчистить, и некоторые водители просто-напросто бросили здесь свои автомобили, рассудив, что пробиваться дальше — настоящее самоубийство.
На подъезде к Бристолю погода ухудшилась, и Кэл перешел на совсем черепашью скорость. Ослепленный снегопадом, он пропустил поворот на шоссе А37, и ему пришлось возвращаться обратно. Небо почернело, хотя по часам был самый разгар дня. За милю до Шэптон-Маллет он остановился заправиться и купить шоколадок, и хозяин заправки сказал ему, что большинство дорог к югу от города непроходимы. Кэл снова начал думать, что весь мир ополчился против него. Казалось, эта погода специально подстроена Бичом, который знает о приближении противника и ставит препоны на его пути, желая посмотреть, насколько упорно тот стремится к месту последнего противостояния.
Но если все действительно так, значит, он на верном пути; где-то там, в буране, его ждут те, кого он любит.
3
Слова хозяина заправки подтвердились со всей очевидностью, когда Кэл повернул на шоссе Лидфорд-Фосс, а затем выехал на следующую дорогу, которая теоретически должна была привести его куда-то западнее Лучезарного холма. Он заранее знал, что здесь будет самая сложная часть пути, однако иного выбора не было. Ни одна главная магистраль не вела в нужном направлении, оставались только узкие проселочные колеи, погребенные под слоем снега.
Кэл проехал около двух миль по белой дороге, пока колеса не начали прокручиваться на льду, потеряв сцепление с асфальтом. Автомобиль остановился, колеса вращались вхолостую, выплевывая из-под колес комья снега. Кэл нажал на газ, попытался свернуть в сторону, однако машина не могла двигаться дальше без посторонней помощи. С большой неохотой он вышел и тут же по щиколотку утонул в сугробе. Глюк дал ему пару спортивных ботинок и толстые носки, но стужа мгновенно заползла под одежду. Кэл натянул капюшон анорака — тоже подарок Глюка — и обошел машину сзади. Поскольку лопаты не было, пришлось отгребать снег руками, но все старания не помогли. После двадцати минут трудов машина так и не сдвинулась ни назад ни вперед.
Он бросил копать, пока не отморозил пальцы, и забрался обратно в машину. Мотор работал вхолостую, чтобы не выключать обогреватель, а Кэл сидел и размышлял о доступных ему возможностях. Последние признаки человеческого жилья он видел в двух милях позади, у поворота на это шоссе. Значит, придется две мили брести туда под снегопадом в сумраке, который скоро сгустится до полной тьмы. Предположим, после этой прогулки он сумеет найти кого-то достаточно глупого или мягкосердечного, кто согласится ему помочь, но будут потеряны часы.
Было еще два варианта. Первый: остаться в машине и переждать ночь. Этот вариант он отверг не задумываясь. Второй: добраться до Лучезарного холма пешком. Судя по не слишком подробной карте, дорога впереди раздваивалась. Если повернуть налево, то она, в принципе, приведет его в окрестности холма. Однако придется идти, полагаясь исключительно на инстинкт, потому что абсолютно все отличительные признаки ландшафта: рвы, живые изгороди, сама дорога — исчезли под снегом. Но что еще остается? Лучше путешествовать вслепую, чем вообще никак.
Когда Кэл принял решение, настроение его улучшилось и он сосредоточился на проблеме защиты от непогоды. Сзади, между сиденьями, он обнаружил коробку с драгоценными документами Глюка. Понадеявшись, что ему простят подобное святотатство, он перелез назад и принялся подкладывать бумаги и фотографии под одежду, на голое тело, облепляя себя байками о падающих с неба лягушках и говорящих пчелах. Когда содержимое коробки иссякло, он разодрал саму коробку и проложил двумя слоями картона штаны, на которые придется основной удар стужи. Под конец он взял два куска замши, обнаруженные над задним сиденьем, обмотал ими голову и сверху надел капюшон, который постарался затянуть как можно плотнее. Еще одним слоем бумаги он утеплил перчатки и ощутил, что готов к испытаниям, как никогда прежде. Подхватив сверток, который дал ему Глюк, Кэл заглушил мотор и вышел навстречу урагану.
Это безумный поступок, подумал он, захлопнул дверцу и зашагал прочь от машины.
«Я, Безумный Муни, идущий навстречу смерти».
Снаружи оказалось не так темно, как он опасался. Пока он готовился к походу, буран немного утих. Кругом расстилалась яркая молочная белизна: снежное покрывало давало больше света, чем свинцовое небо над головой. В разрывах туч поблескивали звезды. Кэл начал склоняться к мысли, что у него все-таки есть шанс.
Первая четверть мили не уменьшила его оптимизм, однако в следующую четверть самодельные утеплители стали сдавать. Сырость постепенно пропитывала картон, засунутый под штаны, и от этого коченели ноги. Она пробиралась через бумажную подкладку в перчатки, замораживала до боли пальцы. Но хуже всего было то, что Кэл не видел никаких признаков развилки, указанной на дорожной карте, и с каждым новым шагом все более убеждался, что пропустил ее и теперь удаляется от холма, вместо того чтобы идти к нему.
Он решил рискнуть и срезать путь напрямик через поле. Слева наметился небольшой подъем. Может быть, сверху он лучше сумеет понять местность? Кэл обернулся назад на машину, но уже не увидел ее. Какая разница, он все равно уже вышел. Кэл двинулся к белому склону и начал карабкаться вверх.
Разрыв в тучах сделался шире, над ним протянулась полоса сверкающего неба, усеянного звездами. Кэл выучил названия самых крупных созвездий, когда купил телескоп, и легко узнавал их теперь, — он же обладал феноменальной памятью. Конечно, они ничего не значили, эти названия; просто ярлыки, придуманные каким-нибудь звездочетом, разглядевшим некий порядок в скоплениях огоньков над головой: лук и стрела, медведь, плуг. С точки зрения космоса они не имели смысла. Но в этом было утешение: видеть созвездия и называть их по именам, словно друзей. Если бы не эта милость, их вид мог бы разбить человеческое сердце.
Боль, начавшаяся в руках и ногах, оказалась заразительной. Вскоре она распространилась на плечи и торс, потом опустилась до живота и поднялась до ушей. Кажется, не осталось ни единого дюйма тела, не испытывавшего боль. Но пути назад не было. Еще тридцать ярдов, прикинул Кэл, и он окажется на вершине; он принялся отсчитывать ярды. На восемнадцатом пришлось остановиться, чтобы передохнуть перед оставшимися двенадцатью. Борьба с холодом и подъем отнимали все его силы. Пока он стоял, хватая ртом воздух, словно астматик, он посмотрел на свои следы в снегу. Он считал, что идет прямо, но на самом деле он петлял туда и сюда.
Не желая задумываться о том, что это может значить, Кэл снова двинулся по склону. Каждый шаг теперь был настоящим подвигом. Ему приходилось высоко поднимать колени, чтобы переступать через сугробы, а не пробиваться сквозь них. Его замерзшие мышцы сопротивлялись, но в конце концов он все-таки добрался до вершины и был вознагражден расстилавшейся во все стороны чистой белоснежной панорамой. Словно жильцы покинули дом под названием «Англия», закрыв простынями всю мебель до возвращения хозяев. Если хозяева вообще вернутся. Стоя на вершине и глядя вниз на белое пространство в давящей на уши тишине, легко было поверить, что никто и никогда не вернется в это забытое богом место.
Но холм он нашел, и это мог быть только тот самый холм, потому что другого не было. Однако между холмом и тем местом, где остановился Кэл, простирались покрытые снегом поля. Когда он прикинул расстояние, которое предстояло преодолеть, его сердце дрогнуло. Но он понимал, что задерживаться здесь нельзя, иначе мышцы окончательно окоченеют, поэтому начал потихоньку спускаться по склону, с трудом контролируя собственное тело.
Ближе к подножию снег делался все глубже, пока не дошел Кэлу до пояса. Он уже не столько шел, сколько плыл в нем. Зато когда он двинулся через поле к холму, ноющая боль от мороза начала утихать, ее сменило благословенное онемение. Где-то на середине пути из пальцев выскользнул врученный Глюком пакет, и этот факт был едва отмечен его сузившимся сознанием. Мысли блуждали и сводились к одной: как уютен этот снег, через который он продирается. Может быть, стоит на время остановиться и прилечь на эту девственно чистую перину. Голова тяжелела с каждым мигом, а снег манил, он был такой уютный… Ну что тут плохого, если он ляжет и немного отдохнет, наберется сил? Но какими бы ленивыми ни сделались мысли, Кэл не настолько потерялся, чтобы не понимать: сон на снегу убьет его. Если он остановится сейчас, он остановится навсегда.
Он добрался до подножия Лучезарного холма, валясь с ног, но собрался и заставил себя подняться по склону, шаг за шагом. Склон был длиннее, чем у предыдущего холма, зато не такой крутой. Кэл уже не мог думать о том, что ждет его на другой стороне холма; все усилия уходили на то, чтобы заставлять себя двигаться. В нескольких ярдах от вершины он поднял голову в смутной надежде увидеть звезды. Но их закрыли тучи, и небеса снова готовились разразиться снегом.
Еще два шага, и Кэл достиг вершины, оглядел местность вокруг холма. И ничего не увидел. В поле зрения не было ни единого признака, напоминающего какое-то укрытие, пусть самое примитивное. Только заметенные снегом поля и снова поля до самого горизонта, пустые и молчаливые. Он был совершенно один.
Если бы у Кэла оставались силы, он бы заплакал. Но вместо этого он позволил усталости взять над собой верх и упал на снег. Он все равно не сумел бы проделать обратный путь до машины, даже если бы знал, куда идти. Тот самый убийственный сон, который он гнал от себя, навалился на него.
Но когда его веки уже слипались, он заметил движение у основания холма — там что-то пронеслось по снегу. Кэл попытался сосредоточиться, не смог, потер руками лицо и посмотрел еще раз. Глаза не подвели его. На белом поле действительно что-то двигалось, какое-то животное.
Неужели это… обезьяна?
Он встал на четвереньки, потом поднялся на ноги, но тут же потерял равновесие и покатился вниз. Земля и небо замелькали перед глазами, сливаясь в одно, пока он катился с холма. Когда он остановился, с головы до ног облепленный снегом, он не сразу понял, где верх, а где низ.
Но когда понял, то увидел, что животное — да-да, это была обезьяна! — удирает от него.
Больше похожий на снеговика, чем на человека, Кэл распрямился и заковылял следом за ней. Куда, ради всего святого, она бежит? Ведь впереди голое поле.
Внезапно обезьяна исчезла. Только что она была перед ним и он преследовал ее, а в следующий миг животное растаяло среди поля, словно забежало в открытую дверь и захлопнуло ее за собой. Кэл остановился, не веря своим несчастным глазам Может быть, обезьяна была каким-то миражом? Или же он просто тронулся умом от холода.
Кэл взглянул на снег. Там остались четкие отпечатки — следы лап на том месте, где резвилась обезьянка. Кэл пошел по следу, и то, о чем говорили его глаза, подтвердилось. Следы резко обрывались в нескольких футах от того места, где он стоял. Дальше лежал чистый нетронутый снег, целые акры снега.
— Ну хорошо, — обратился он к голому полю. — И где же вы?
Он шагнул к той точке, где обезьяна устроила фокус с исчезновением, и снова задал вопрос.
— Пожалуйста, — произнес он, и голос его сорвался, — скажите, где вы?
Конечно, ответа не последовало. Миражи не умеют говорить.
Он уставился на следы и ощутил, что надежда покидает его.
А затем чей-то голос сказал:
— Не стой на морозе.
Он поднял голову. Ни справа, ни слева от него никого не было. Но он услышал дальнейшие указания:
— Два шага вперед. И давай быстрее!
Поддавшись искушению, он сделал, один шаг вперед. А когда собирался сделать второй, из воздуха высунулась рука, крепко схватила его за анорак и втащила его внутрь.
Глава 2
Укрытие от непогоды
1
По другую сторону занавеса, за который втащили Кэла, оказался лес. Деревья росли так густо, что на земле не было ни снежинки, под ногами лежали мох и лиственная подстилка. Здесь было темно, но неподалеку горел костер, приветливым светом обещая тепло и даже больше. Человек, затянувший его сюда, исчез бесследно. Во всяком случае, Кэл никого не замечал, пока чей-то голос не произнес:
— Ну и кошмарная погода.
Тогда Кэл обернулся и увидел обезьянку Новелло, а также ее спутника, неподвижно стоявшего в паре ярдов от него.
— Это все Смит сделал, — сообщила обезьянка, прислоняясь к Кэлу. — Он протащил тебя сюда. И не позволил им меня ругать.
Человек искоса глянул на обезьяну.
— Он со мной не разговаривает, — сказал Новелло, — потому что я гулял снаружи. Ну, что сделано, то сделано, верно? Может, подойдешь к огню? Тебе бы прилечь, пока совсем не свалился.
— Да, — согласился Кэл, — пожалуй.
Смит пошел вперед, Кэл за ним. Его отупевший мозг до сих пор не мог понять, что с ним сейчас случилось. Хотя семейства загнаны в угол, у них в запасе все-таки остается пара трюков, и благодаря иллюзии этот лес остается невидимым даже с близкого расстояния. Кэла поджидал еще один сюрприз: время года. Ветви деревьев над головой были голыми, под ногами лежал осенний мох, но в воздухе стоял запах весны. Пусть лед сковывает Зачарованный остров от края до края, здесь у него нет власти. Соки растений бурлили, почки набухали, каждая живая клетка готовилась к сладостным трудам. Нежданное тепло вызвало легкую эйфорию, но озябшие конечности не улавливали сигналов мозга. В нескольких шагах от костра его тело потеряло способность поддерживать себя в вертикальном положении. Кэл протянул руки к ближайшему дереву, но дерево отшатнулось от него — или так ему показалось — и он упал вперед.
Но о землю он не ударился. Его подхватили чьи-то руки, и он сдался на их милость. Руки донесли его до благодатного огня и осторожно опустили. Кто-то коснулся его щеки, он отвернулся от костра и увидел, что рядом с ним стоит на коленях Сюзанна, а свет падает на ее лицо.
Он произнес ее имя — во всяком случае, подумал, что произнес. А потом потерял сознание.
2
Однажды он так же закрыл глаза, глядя на нее, а когда пришел в себя, она исчезла. На этот раз ничего подобного не произошло. На этот раз она дожидалась, пока он вынырнет из сна. И не просто дожидалась, а обнимала его, укачивала. Всю одежду, все бумажные поддевки и фотографии с него сняли, а обнаженное тело укрыли одеялом.
— Я нашел дорогу домой, — сказал он Сюзанне, едва язык начал снова ему повиноваться.
— Я заезжала за тобой на Чериот-стрит, — ответила она, — но дома уже не было.
— Я знаю…
— И на Рю-стрит тоже.
Он кивнул.
— Де Боно пришел тогда ко мне…
Кэл замолчал, охваченный воспоминаниями. Даже тепло от костра и объятия Сюзанны не могли унять дрожь: он снова стоял среди тумана и смотрел на то, что мелькает в нем.
— За нами гнался Бич, — произнес он.
— И Шедуэлл, — добавила она.
— Да. Откуда ты знаешь?
Она рассказала ему об усыпальнице.
— И что же происходит теперь? — спросил он.
— Мы ждем. Поддерживаем чары и ждем. Теперь собрались все. Не хватало только тебя.
— Вот я и нашелся, — сказал он негромко.
Сюзанна крепче обняла его.
— И больше мы не расстанемся, — пообещала она. — Будем молиться, чтобы все это миновало нас.
— Пожалуйста, никаких молитв, — раздался рядом с Сюзанной чей-то голос. — Мы не хотим, чтобы нас услышали ангелы.
Кэл вытянул шею, чтобы рассмотреть нового собеседника. Морщины на его лице стали глубже, чем раньше, борода еще сильнее поседела, но все равно это было лицо Лемюэля, улыбка Лемюэля.
— Поэт… — проговорил Ло и наклонился, чтобы провести рукой по волосам Кэла. — Мы едва не потеряли тебя.
— Вот еще, — отозвался Кэл, слабо улыбаясь. — А ты сохранил фрукты?
Ло похлопал себя по нагрудному карману пальто современного покроя, которое очень ему шло.
— Они здесь. Кстати о фруктах, уж не голоден ли ты?
— Я всегда готов перекусить, — сказал Кэл.
— Так ведь еда только и ждет, когда ты ее захочешь.
— Спасибо.
Лем уже собирался уходить, но вдруг обернулся и очень серьезно спросил:
— А ты поможешь мне посадить их, Кэлхоун? Когда придет время?
— Конечно! Ты же знаешь, что помогу!
Лем кивнул.
— Увидимся позже. — И он вышел из круга света.
— А моя одежда высохла? — спросил Кэл. — Не могу же я ходить в таком виде.
— Пойду попробую найти для тебя что-нибудь, — сказала Сюзанна.
Он приподнялся и сел, позволяя ей встать, и она поцеловала его в губы. Это был не просто дежурный поцелуй, его тепло согрело Кэла сильнее дюжины костров. Когда Сюзанна отошла, Кэл завернулся в одеяло, чтобы скрыть тот факт, что в эту ночь бурлила кровь не только у растений.
Теперь он мог подумать в одиночестве. Только что он был на волосок от смерти, но теперь недавняя боль почти забылась; ему уже казалось, что за пределами зачарованного леса нет ничего, можно остаться здесь навсегда и творить магию. Однако, несмотря на все очарование этой мысли, поверить в нее даже на миг было опасно. Если ясновидцам суждена жизнь после этой ночи — если Уриэль и его компаньон каким-то чудом пройдут мимо них, — то им нужно стать частью той Страны чудес, какую он обнаружил в бюро чудес Глюка. Два мира должны соединиться.
Кэла уже клонило в сон, когда Сюзанна принесла ему ворох одежды.
— Сейчас мне пора на дежурство, — сказала она. — Увидимся позже.
Он поблагодарил ее и принялся одеваться. Второй раз за сутки он облачался в чужую одежду, и эта была куда более странной, чем куртки и штаны Глюка. Неудивительно, если учесть, откуда она взялась. Кэлу понравилось смешение стилей: жилет от делового костюма и потертая кожаная куртка, странного вида носки и ботинки из свиной кожи.
— Вот так и должен одеваться поэт, — объявил Лемюэль, подходя к Кэлу. — Как слепой вор.
— Меня обзывали и похуже, — ответил Кэл. — Кажется, кое-кто говорил о еде?
— Точно, — сказал Лем и повел его от костра.
Когда после света костра глаза привыкли к темноте, Кэл увидел, что представители семейств были здесь повсюду. Они сидели на ветках деревьев или прямо на земле, обложившись со всех сторон пожитками. Несмотря на то что они умели творить чудеса, сегодня ночью ясновидцы походили на обычную толпу беженцев: угрюмые, настороженные взгляды, крепко сжатые рты. Правда, некоторые из них решили в эту последнюю ночь на земле взять от жизни все, что только возможно. Влюбленные лежали в объятиях друг друга, целуясь и перешептываясь; одинокий певец что-то напевал, и три женщины танцевали под его музыку, надолго замирая в промежутках между движениями, так что сливались с деревьями. Однако большинство ясновидцев оставались неподвижны, сдерживая свой страх перед будущим смертельным представлением.
Запах кофе встретил Кэла на поляне, куда привел его Лем. Там тоже горел костер, хотя и не такой большой. У огня сидело полдюжины ясновидцев, и никого из них Кэл не знал.
— Это Кэлхоун Муни, — представил Лем. — Поэт. Один из присутствующих — он сидел на стуле, пока какая-то женщина осторожно брила его, — сказал Кэлу:
— Я помню тебя по саду. Ты же из чокнутых.
— Верно.
— Так ты пришел умереть вместе с нами? — спросила девушка, присевшая на корточки возле костра, чтобы налить себе кофе.
Это замечание, которое должно было бы показаться бестактным, вызвало у компании смех.
— Если потребуется, — ответил Кэл.
— Что ж, не стоит умирать на пустой желудок, — отозвался тот, которого брили.
Когда женщина вытерла полотенцем остатки мыльной пены с его головы, Кэл понял: этот человек отрастил шевелюру, чтобы скрыть от жителей Королевства замысловатый цветной узор на черепе. Теперь же он снова мог с гордостью демонстрировать его.
— У нас только хлеб и кофе, — сказал Лем.
— Годится, — заверил его Кэл.
— Ты видел Бича, — произнес кто-то из компании.
— Да, — подтвердил Кэл.
— Нам обязательно об этом говорить, Хэмел? — спросила девушка у костра.
Тот не обратил на нее внимания.
— И на что же он похож? — продолжал он.
Кэл пожал плечами:
— Он огромный.
Он надеялся, что на этом сможет закрыть тему. Но не только Хэмел интересовался Бичом. Все ясновидцы, даже та девушка, что возражала, ждали дальнейших подробностей.
— У него сотни глаз… — продолжал Кэл. — Вообще-то больше я ничего не разглядел.
— Может быть, нам удастся его ослепить, — предположил Хэмел, вытаскивая сигарету.
— Как? — спросил Лем.
— Древней наукой.
— Нам едва хватает энергии, чтобы поддерживать защитный экран, — заметила женщина с бритвой. — Откуда же мы возьмем силы для противостояния Бичу?
— Я не понимаю этих разговоров о древней науке, — сказал Кэл, глотая кофе, поданный Лемом.
— Она уже в прошлом, — сказал бритый.
— Ею владели наши враги, — напомнил Хэмел. — Эта дрянь Иммаколата и ее дружок.
— И те, кто создал Станок, — вставила девушка.
— Они давно умерли, — сказал Лем.
— Все равно, — проговорил Кэл. — Вам не удастся ослепить Бича.
— Почему же? — спросил Хэмел.
— У него слишком много глаз.
Хэмел подошел к огню и кинул в середину костра окурок своей сигареты.
— Это для того, чтобы лучше нас видеть, — сказал он.
Окурок в костре загорелся синим пламенем, и Кэл заинтересовался, что же такое курил этот человек. Хэмел отвернулся от костра и ушел, исчез между деревьями. После его рода повисла тишина.
— Прошу прощения, мой поэт, — произнес Лем. — Мне надо отыскать дочерей.
— Ну конечно.
Кэл доедал свой хлеб, привалившись спиной к дереву, и наблюдал, как люди приходят и уходят. Он проспал не так долго, чтобы окончательно избавиться от усталости, и из-за еды его снова клонило в дрему. Он запросто уснул бы тут же под деревом, но выпитый кофе вызвал непреодолимое желание опорожнить мочевой пузырь. Он отправился на поиски подходящего куста и быстро заблудился среди деревьев.
В одном месте он увидел пару, танцевавшую в ночи под музыку из маленького транзистора — так влюбленные танцуют после закрытия дискотеки, слишком поглощенные друг другом, чтобы расстаться. Потом ему попался мальчик, которого учили считать, а счетами служила линия живых огоньков, созданных чарами матери. Наконец он отыскал укромное местечко и как раз застегивал пуговицы на одолженных штанах, когда кто-то схватил его за руку. Он повернулся и увидел Апполин Дюбуа. Она была, как обычно, в черном, но с накрашенными губами и подведенными глазами, что вовсе ее не украшало. Если бы он не заметил в руке Апполин пустую водочную бутылку, то понял бы и по запаху, что она порядком набралась.
— Я бы и тебе предложила, — сказала она, — да у меня ничего не осталось.
— Не беспокойся, — ответил Кэл.
— Чтобы я беспокоилась? — удивилась Апполин. — Я никогда не беспокоюсь. Все кончится плохо, буду я беспокоиться или нет.
Придвинувшись ближе, она уставилась на него.
— Ты плохо выглядишь, — сообщила она. — Когда в последний раз брился?
Едва Кэл раскрыл рот, чтобы ответить, как в воздухе что-то пронеслось, какая-то дрожь вместе с темнотой. Апполин тут же отпустила Кэла, выронив бутылку. Бутылка ударила его по ноге, но он сумел удержаться от проклятия и был этому рад. Все звуки под деревьями, будь то музыка или уроки арифметики, затихли. Точно так же и между деревьями, и на ветвях. Лес внезапно погрузился в мертвящую тишину, тени сгустились. Кэл вытянул перед собой руку и коснулся ствола дерева, опасаясь потеряться в темноте. Апполин попятилась, ее напудренное лицо белело в сумраке. Потом она отвернулась и исчезла.
Справа от Кэла кто-то поспешно засыпал землей маленький костерок, возле которого мать учила ребенка считать. Они так и сидели там: мать зажимала рукой рот сыну, а мальчик смотрел на нее круглыми от страха глазами. В последних отблесках костра Кэл рассмотрел, что ее губы движутся — она о чем-то спрашивала мужчину, гасившего огонь. Тот в ответ указал большим пальцем себе за плечо. После чего настала кромешная тьма.
Некоторое время Кэл стоял неподвижно, смутно сознавая, что мимо него проходят люди. Они двигались целенаправленно, словно шли к заранее условленному месту. Кэл решил, что бессмысленно цепляться за дерево, как влекомая потоком жертва наводнения, а лучше пойти туда, куда указывал загасивший костер человек. Надо разузнать, что же происходит. Он вытянул перед собой руки, чтобы отыскивать путь в темноте. Каждое его движение производило ненужный шум: ботинки из свиной кожи скрипели, руки натыкались на стволы и отрывали от них куски коры. Но теперь он понял, куда идти: деревья впереди поредели, и между ними показался ярко сияющий снег. Его отблески осветили путь, и Кэл остановился в десяти ярдах от края леса. Теперь он понял, где находится. Впереди раскинулось то самое поле, где он увидел резвящегося Новелло, последовал за ним и скатился по белому склону Лучезарного холма.
Когда он захотел подойти ближе, чья-то рука уперлась ему в грудь, останавливая. Кивком головы ему указали в ту сторону, откуда он пришел. Но другой человек, притаившийся в кустах у самого выхода из леса, увидел Кэла и подал знак, чтобы его пропустили. Только подойдя вплотную к тем кустам, он понял, что это Сюзанна. Сияние снега в двух шагах отсюда почти ослепляло, но рассмотреть ее оказалось непросто: она, как шалью, была окутана заклятием, действие которого усиливалось с каждым выдохом и слабело на вдохе. Сюзанна внимательно следила за полем и холмом. Снегопад не прекращался, он замел все следы Кэла — возможно, не без посторонней помощи.
— Он здесь, — прошептала Сюзанна, не глядя на Кэла.
Тот оглядел раскинувшееся перед ними поле. Там не было ничего, кроме холма и снега.
— Я не вижу… — начал он.
Она жестом велела ему молчать и кивнула на молодой подлесок, растущий у самой кромки леса.
— Зато она видит, — шепотом сказала Сюзанна.
Кэл всмотрелся в молодую поросль и понял, что одно деревце было из плоти и крови. На самом краю леса стояла молодая девушка. Раскинув руки, она держалась за прутики деревьев слева и справа от себя.
Кто-то выдвинулся из сумрака и остановился рядом с Сюзанной.
— Уже близко? — спросил он.
Кэл узнал голос, хотя его обладатель сильно изменился.
— Нимрод?
Золотистые глаза скользнули по нему, не выразив никаких чувств. Нимрод уже отводил взгляд, когда в этих глазах наконец мелькнуло узнавание. Апполин права, подумал Кэл, я выгляжу неважно. Нимрод крепко пожал ему руку, и тут девушка у кромки леса тоненько ахнула. Это стало ответом на вопрос, близко ли враги.
Шедуэлл и Хобарт появились на вершине Лучезарного холма. Хотя небо у них за спиной было темным, а их контуры еще темнее, эти растерзанные силуэты узнавались безошибочно.
— Они нашли нас, — выдохнул Нимрод.
— Пока нет, — возразила Сюзанна.
Она очень медленно поднялась, и от ее движения новый сигнал тревоги — подобный тому, который чуть раньше заставил замолчать весь лес, — пронесся между деревьями. Темнота сгущалась.
— Они усиливают защиту, — шепотом произнес Нимрод.
Кэл мечтал хоть чем-то помочь ясновидцам, но мог лишь смотреть на холм в ожидании того, что враг развернется и отправится искать их в какое-то другое место. Однако он слишком хорошо изучил Шедуэлла, чтобы надеяться на это, и не удивился, когда Коммивояжер пошел вниз по склону в поле. Враг был настойчив. Он принес дары Смерти, так он говорил на Чериот-стрит, и не успокоится, пока не вручит свой подарок.
Хобарт — точнее, заключенная в нем сила — медлил на вершине холма, откуда открывался хороший обзор. Даже с такого расстояния было видно, что его лицо темнеет и вспыхивает, как раздуваемые ветром угли.
Кэл обернулся. Ясновидцы стояли между деревьями через равные промежутки, сосредоточившись на заклятиях, что отделяли их от гибели. От их удвоенных усилий эффект получился настолько мощный, что обманул даже его, хотя он находился внутри защитного экрана. На мгновение тьма в лесу истончилась, и Кэлу показалось, что он видит сквозь нее снег на другой стороне.
Он снова оглянулся на Шедуэлла, который уже спустился со склона и вглядывался в расстилавшееся перед ним поле. И только теперь, при виде Коммивояжера, он вдруг вспомнил о пиджаке. Шедуэлл либо потерял его, либо выкинул, а сам Кэл тоже потерял его во время пути сюда. Это случилось в поле с той стороны Лучезарного холма, когда застывшие пальцы выронили свою ношу. И как только Шедуэлл двинулся в сторону леса, Кэл выпрямился и прошептал:
— Пиджак…
Сюзанна стояла рядом с ним, ее голос звучал едва слышно.
— А что с ним?
Шедуэлл снова замер и вгляделся в снег под ногами. Неужели там сохранились следы Новелло и Кэла?
— Ты знаешь, где пиджак? — спросила Сюзанна.
— Да, — ответил Кэл. — Где-то с той стороны холма.
Коммивояжер снова поднял голову и уставился перед собой. Даже с такого расстояния было заметно, что на его лице отразилось недоумение, даже подозрение. Иллюзия явно действовала, но долго ли она протянет? Уриэль на холме заговорил, его слова разнесла метель.
— Я чую их, — сообщил он.
Шедуэлл кивнул и вынул из кармана пачку сигарет, раскурил одну, прикрываясь полой пальто. Затем вернулся к созерцанию снежного пейзажа. Отчего он щурится, из-за ветра? Или же он видит что-то в сияющем снегу?
— Мы скоро ослабеем, — сказала Сюзанна, — если не получим помощь.
— От пиджака? — удивился Кэл.
— Если в нем есть сила, — ответила она. — Может быть, еще осталась. Ты сумеешь его найти?
— Не знаю.
— Это не тот ответ, который сейчас нужен.
— Да, я найду его.
Она посмотрела на холм. Шедуэлл решил присоединиться к Уриэлю и теперь карабкался вверх по склону. Ангел усадил тело Хобарта на снег и вглядывался в тучи.
— Я пойду с тобой, — сказал Нимрод.
— Они увидят нас.
— А мы пойдем в обход. Обойдем холм сбоку. — Нимрод посмотрел на Сюзанну. — Да?
— Да, — согласилась она. — Идите, пока есть возможность.
Нимрод ринулся вперед, Кэл за ним, лавируя между деревьями и притаившимися ясновидцами. Чтобы скрыться от взгляда человека и ангела, требовалось напряжение, и оно уже сказывалось на них: несколько заклинателей лишились чувств, другие держались из последних сил.
У Нимрода было безошибочное чувство направления. Они с Кэлом вышли с другой стороны леса и мгновенно упали лицом в снег. Высокие сугробы оказались им на руку: под их прикрытием можно было отойти от леса незамеченными. Однако предстояло преодолеть и участки голой земли, если они не собирались ходить кругами до рассвета. Ветер вздымал поземку, заслоняя Лучезарный холм, но между вихрями Кэл и Нимрод ясно видели и сам холм, и тех, кто стоит на нем. Если бы стоящие на холме взглянули вниз, они запросто разглядели бы их. Но Кэл с Нимродом приноровились к порывам ветра. Они замирали, когда замирал он, и перебегали с места на место, когда снова поднималась поземка. Так они прошли ярдов тридцать, огибая холм, и уже казалось, что самая опасная часть пути позади, как вдруг ветер внезапно стих, и в тишине Кэл услышал торжествующий голос Шедуэлла.
— Ты! — провозгласил он, глядя вниз с холма. — Я тебя вижу!
Он спустился на несколько ярдов, потом вернулся наверх поторопить Уриэля, все еще созерцавшего небеса.
— Беги! — крикнул Кэл Нимроду, и они оба открыто рванули вперед по сугробам.
Кэл теперь бежал впереди. Один взгляд наверх дал знать, что Шедуэлл привлек внимание Уриэля и тот уже встал. Ангел был совершенно голый, он не чувствовал холода; тело его почернело от огня и дыма. В любую секунду, чувствовал Кэл, этот огонь может настигнуть их с Нимродом.
Он снова побежал, почти готовый к этому огню. Три неуклюжих прыжка, а пламени все не было. Четвертый, потом пятый, шестой, седьмой. И опять никакого чудовищного огня.
В недоумении Кэл поднял глаза на вершину холма. Шедуэлл по-прежнему стоял там, уговаривая ангела обрушиться на проклятых. Но в паузах между порывами ветра Кэл рассмотрел, что Уриэль был поглощен другим делом, отвлекшим его от роли палача.
Кэл снова бросился бежать. Он понимал, что им с Нимродом дарован драгоценный шанс на спасение, но не мог сдержать стон при виде Сюзанны, поднимавшейся на холм, чтобы встретиться лицом к лицу с ангелом.
Глава 3
На холме
