Глава 9
Сообразим на троих?

– Ну, заходи, дорогой, гостем будешь…

В открытую дверь снаружи плавно проскользнул силуэт мичмана, а изнутри вылетел недавно опустевший стакан, пущенный прямо из кровати недрогнувшей рукой капитана первого ранга. К удивлению Карпышева, вошедший одним плавным и экономным движением, несмотря на темноту, поймал стакан, понюхал и, усмехнувшись, аккуратно поставил на стол со словами:

– Спасибо за приглашение. Что же не зайти-то, коль приглашают. А еще есть, или сам все выпил, вашвыскбродь?

Заготовленная нецензурная тирада, в которой причудливо сплелись термины и обороты как тусовочно-компьютерного двадцать первого века, так и военно-морского девятнадцатого, осталась висеть на языке Руднева.

После пятисекундной паузы он, наконец, выдал:

– Если и нет, то щас будет… Ты кто?

– Ну, для начала, скажем только, что я не Вадик.

– Что ты не Вадик – я и сам понял. Этот жиртрест и в теле мичмана если и поймал бы стакан, то только своим поросячьим рылом. Реакция не та, рефлексы, а это в голове… Так… Если не Вадик, то кто? И почему ты сюда, а не я туда? «Варяг» прорвался, так какого хрена вам еще надо? И кто вы вообще такие, кроме того, что суки, конечно?

– Слушай, давай сначала дернем граммов по сто, а? Голова раскалывается, будто неделю пил… И мысли тоже того, путаются, свои и чужие… Хотя уже вроде и не чужие. Полчаса на палубе стоял, пока смог сообразить, как сюда дойти и кто я такой…

– Знакомые ощущения. У меня так же было. Кстати, выпивка помогает. Щас организуем, но только если ты мне все подробно и доходчиво растолкуешь. КТО ты, что ты и какого хрена ты ТУТ делаешь, ну и я заодно, о’кей?

– Ладно, задолбал, как дятел березу. Растолкую. Но предупреждаю сразу – ты не обрадуешься. Наливай, только быстрее, а то сначала я сдохну от головной боли, а ты потом от любопытства.

Они сели за стол, и початая бутылка французского коньяка была снова извлечена из специального держателя в прикроватной тумбочке. Там же нашелся и второй стакан. После первой свежеприбывший огорошил Петровича:

– Ты представляешь, родной, ЧТО ты натворил?

– Ты что, еврей?

Карпышеву этим вопросом удалось поставить в тупик неизвестного, осваивавшегося сейчас под черепом Балка и до этого уверенно контролировавшего ситуацию.

– Почему это? И кого ты имеешь в виду, Балка или меня?

– Я тебя спросил, зачем ты и я тут, а ты мне вопросом на вопрос отвечаешь… Что натворил, что натворил… Что просили, блин! Прорваться из Чемульпо и действовать максимально непохоже на оригинального Руднева. Кстати, с вас сто штук евриков, как вернете меня взад, помнишь?

– Идиот… Именно в зад тебя сейчас и стоило бы засунуть, пацан несмышленый. Некуда тебя возвращать. И меня, кстати, тоже…

– Кто тут пацан – в зеркале хорошо видно, Руднев лет так на двадцать с хвостиком твоего Балка постарше. А что значит «некуда»?

– Ты тут поигрался вволю. Детские мечты воплотил, уважаю. «Асаму» японцам притопил. Балк мой, кстати, в поросячьем восторге… Тоже дело… Но ты хоть понимаешь, что в результате твоих игрулек нашего мира больше нет? Совсем. Ни хрена не осталось, блин! Серая муть за окном и все!!! Которая к тому же все, что в нее попадает, перемалывает почище мясорубки и прямого попадания из «Шмеля»!

– Тебе так с одного стакана захорошело? Повтори, отпустит. Какая муть? Какая мясорубка? Я домой хочу! У меня свидание завтра в пять, на Патриках, девочка – первый сорт! Как это, нет мира? А куда он деться-то мог, шмели, что ли, сожрали? Не колеби мне мозги, ты… как хоть звать-то тебя?

– Имя совпадает, что так Василий, что эдак. Хоть тут повезло. Майор запаса, спецназ ГРУ, Василий Игнатьевич Колядин. В миру и братве Кол. Лучше просто, Василий. Или Балк, все одно теперь, наверное, привыкать придется…

Ладно, заткнись, проглоти язык и слушай, не перебивай! И так нервы на пределе… Короче. Три года назад, или сто пять лет тому вперед, два клоуна пришли к моему шефу, теперь, слава богу, уже бывшему, и предложили всего за десять лямов грина соорудить установку, которая сможет закупать акции в прошлом, а продавать сейчас. Ну, ему десяток лимонов – это не деньги. Он на футболистов в год раз в десять больше чисто по приколу тратит. Но за эти три года они ему не смогли предъявить никаких конкретных результатов. Это нервирует, знаешь ли, мысли всякие возникают. Чистая наука хорошо, но когда наш А. считает, что его держат за лоха…

Неделю назад он им поставил условие – или через месяц доказательства работы установки, или… Ну, в общем, интеля, как всегда, «пересрали» и решили на тебе поэкспериментировать. Но со страху или сдуру, вместо того, чтобы отправить кого-нибудь во вчера, решили, что чем глубже, тем безопаснее. Мол, «эффект со временем должен сгладиться», ну и еще «подстраховались», кретины, выбрали «самое бесперспективное направление». Ты, засранец, по их версии, ничего тут натворить не мог, что изменило бы ход истории, понял? Хотя ты-то тут при чем?

В общем, они были не правы… За что и выпьем. Давай еще по одной… Хорош коньячок-то. У нас, пожалуй, похужее, будет. А ты молчи, господин каперанг. Молчи и слушай. Итак. Твой Вадик – сынок одного из этих гениев, профессора. Он тебя полгода не за твои красивые глаза пас. Он искал спеца по истории этой войны. И нашел… На свою, кстати, голову тоже… Ну почему они тебя выбрали?! Ведь было же три кандидата, три! Так именно тебя, дурака… Да еще и с инициативой…

Ай, ладно! Поздно, Клава, пить боржоми, почки отвалились. Я же и выбрал, чё теперь-то. Проект-то я курировал… Вадик тебя специально напоил, и еще кой-чего подмешал в стакашку, чтобы ты побыстрее отрубился. Пить-то ты поздоровее его будешь. А потом отвезли мы тебя на старую дачу к шефу, на Рублевку. Я у него последние пару лет перед, так сказать, «пенсией» начальником охраны подмосковного жилфонда был.

– А почему «так сказать»?

– Помолчи, а? Не доводи до греха. Любопытный, блин. Слушай, а что, все остальное, что я тебе тут рассказываю, тебя вообще ничуть не удивляет?

– После вчерашнего – уже ничего не удивляет. Когда осколком ногу расчекрыжило, я и сам начал догонять, что ЭТО все всерьез и по-настоящему. Да и до того… Просто боялся сам себе признаться. И эта сотка евриков еще…

– Умный ты у нас, блин. Когда не надо… «Так сказать», потому что у нашего олигарха А., по кличке Анатом, в отставку только футболисты выходят. Остальных закапывают по статье «я слишком много знал». Так что как только я постарел…

Невольная улыбка, появившаяся на лице Руднева от такого заявления со стороны двадцатитрехлетнего мичмана, вызвала весьма бурную реакцию.

– Еще раз улыбишься – шею сверну! Мне ТАМ было под пятьдесят! Я еще в Афгане в БТРе горел! И тут на старости лет пара каких-то ученых недомоченных меня в такую жопу засунула! Ладно, извини, нервы. В общем, еще года два меня шеф бы потерпел. За опыт мой жизненный, заслуги прежние и связи интересные. А потом – все. Вернемся лучше к нашим кроликам. Как тебя привезли – загрузили в саркофаг и перекинули твои мысли и содержимое мозгов сюда. Каким способом – сам спросишь у гениев, если они сюда доберутся, хотя это бабушка надвое сказала. Шансы у них пятьдесят на пятьдесят…

Короче, после перемещения твоего мы ни глазом моргнуть, ни пискнуть не успели, как начался бардак, которого они, видишь ли, не ожидали. От дачи, если тот замок так скромно можно назвать, осталось только то, что в зону их стабилизационного поля попадало. Это лаборатория, кухня, где я с Коляном сидел, присматривая за этими, и, слава яйцам, подвал под лабораторией. С генераторами, солярой и ИБП. Сам все монтировал, чтоб у шефа свет не моргал. Как знал, соломку подстелил, блин.

А вокруг… Ну, ты Цоя не помнишь, молодой ты, а ведь точнее, чем у него, не скажешь: «А вокруг красота, не видать ни черта…» Серая муть. Только и видно старую церковь, что на холме с двадцатого века стояла, да и то нечетко. Иногда и ее размывало.

Колян сунулся выйти, а я его не остановил… Ну, кому-то же надо было попробовать, что это за серость, понимаешь?! Только ноги в ботинках от него и остались, остальное в фарш. Профессор, как оклемался, вернее, отблевался, начал создавать теорию о «нестабильном времени, разрушающем чужеродные элементы». На элементах этих я ему в зубы и съездил. Объяснил гаду, что Коля – это не элемент был. Хотя, если честно, туда ему и дорога. Бычье – оно и есть бычье подмосковное…

Все бы ничего, сидим мы там и сидим в этом коконе, жратва пока есть. Но соляры-то только на две недели работы генераторов. А как кончится – поле в отключку, а мы все в фарш, по стопам Коляна… Неохота. И не весело как-то. Сутки Профессор с Ассистентом копались в своей установке, думали наладить. Потом еще два дня спорили о теориях, что-то высчитывали, кого-то искали. И вот приходят эти добрые люди ко мне и говорят: «А не желаете ли вы, Василий Игнатьевич, переместиться в 1904 год и исправить все то, что натворил гад Карпышев?» А че, говорю, его просто назад не выдернуть, авось все само и поправится? Ну, тут они мне начали лапшу на уши вешать, что, мол, если тебя просто обратно выдернуть, то, мол, «там не тот афект». И понесли пургу научную, а глазки у них как у той белочки из анекдота, кругленькие такие… Ну, не понимают они, что если в их науке я не секу, то вот в людях разбираться жизнь научила, а уж когда мне врут – вообще нутром чую. Просто то ли они вообще не могли тебя отсюда вытащить, то ли боялись чего…

Хотел я их послать с ихним великодушным предложением, уже и рот открыл, и печатку внутрь камешком повернул, а потом подумал – какого хрена? Из этого огрызка дачи другого выхода нет, мне в свои годы терять особо нечего, чего не рискнуть-то? И не прогадал… Взял два дня на подготовку, прочитал все, что в компах было по этой войне и истории России начала века, чуть с наганом и маузером потренировался, благо, у шефа в коллекции были. Тут как раз и они своей установкой смогли Балка зацепить. Я им по-быстрому хозяйство сдал, чтоб знали где что в подвале, и в «саркофаг»… Кстати, им соляры в баках хватит еще на один перенос, на два – если очень сильно повезет. Так что может быть еще пара гостей… Интересно, как будут решать, кого за кормой оставить, соломку тянуть?.. Ну, теперь понял, зачем ты и я тут и почему?

– Не совсем… Не, про себя-то я понял. А вот как именно ты должен был исправлять все, что я тут натворил?

– Пристрелить тебя, конечно, как еще?

С этими словами Василий одним быстрым и плавным движением выложил на стол наган. Откуда и когда он его вытащил, для Петровича осталось загадкой. Сглотнув ком в горле и не отрывая глаз от лежащего на столе револьвера, он задал следующий вопрос:

– Ра… гм. Радикально. Ну да, как в том анекдоте – что делать с курицей, если она перестает нести яйца? Зарезать.

– А что, правда помогает?

– Не знаю. Но профессор решил, что попробовать стоит.

– На его месте я бы тоже попробовал… Но, по-моему, уже бесполезно.

– Да не тырься ты, сам понимаю, что бесполезно. Даже если я тебя СЕЙЧАС за борт скину, «Асама» от этого не всплывет. А вот у меня в новой жизни проблемы возникнут, потому как полечу вслед за тобой. А и не полечу – ты как командир «Варяга» ближе к идеалу, чем все остальные офицеры на борту. Да и сами интеля это, в общем-то, понимают, просто за соломинку хватаются со страху. Ассистент уже новую теорию выдвинул, ею свою же старую похоронив. Теперь он поет про ветвящееся время и про то, что путешественник вообще в свой мир никогда из прошлого не вернется, потому что нет одного предопределенного варианта развития событий. Есть, мол, дерево, которое ветвится. И своим экспериментом они создали новую ветку, а кусок дачи просто завис между ветвями, так как непонятно, куда его кидать – та ветка, к которой он относился, уже отменена, а новая еще не сформировалась… Еще что-то про дрожание веток, вибрацию и упругость времени пел… Ладно, это все бред и лирика, он тебе это сам расскажет, если сможет к нам на борт попасть. Одно ясно точно – нам в этом мире надо осваиваться всерьез, теперь мы живем тут, так что с переездом!

– Нормально… А вы меня спросили, оно мне надо было? Что я буду делать в начале двадцатого века, я же авиаинженер и программист, мать вашу! А до первых компов еще срать пердячим паром лет восемьдесят!!!

– Да? А я думал, ты – командир крейсера. Причем хороший командир, получше оригинала будешь, судя по тому, где сейчас «Варяг» находится. Прорвался ты, как профи говорю, хоть и чудом, но на пять баллов. Команда за тебя глотки кому угодно перегрызет, историю войны и вообще мира мы знаем наперед лет на сто. Пусть и поверхностно… Не дрейфь. Устроиться можно.

– Тебе хорошо говорить, это ты на четверть века помолодел. А за что мне двадцать лет добавили? Ты в курсе, что Руднев через десять лет помереть должен? И каково мне будет жить в его шкуре, зная, сколько ему, то есть МНЕ, осталось?

– Ну, ты-то не Руднев, мозги у тебя чуть получше должны работать, проживешь, поди, подольше. Он от пневмонии помер? Вот и не простужайся.

– Ага. От пневмонии… А от лейкемии и проблем с сердцем – не хочешь?!

– Стало быть, затравили мужика… А ты, раз знаешь, начальство куда подальше особо-то не посылай и психуй поменьше! Да и коньячком, вижу, не брезгуешь. От стрессов самое то. Короче, придумаем что-нибудь. Может, тебя проф с ассистентом еще раз переместят, если лет за двадцать установку свою чертову опять построят. И вообще, двадцать-тридцать лет как герой, спаситель отечества – это разве не приятнее, чем сорок лет коптить небо в роли главного системного администратора второго игрового зала, что расположен на первом ярусе подвала? Блин, коньяк кончился…

– Все-то ты про меня знаешь… Есть тут еще немного, вон в том шкафчике погляди, это у меня на случай приватного общения. Да и вестового чтобы не дергать лишний раз.

– Гуманист твой Федорович, однако.

– А что смешного? На том и карьеру себе поломал в итоге.

– Да знаю я… Совестливый, понимаешь… Давай, за знакомство, что ли…

– Ладно. Но от ночи осталось часа три, не больше… По единой, и давай, мичман, бегом спать. Да, на людях выражайся поаккуратнее, через пару дней привыкнешь, а пока молчи побольше. И не забывай, командир тут я. Если хочешь что умное и нелицеприятное сказать – не при народе. А вот что ты из спецов – это хорошо, тут у нас на носу абордаж, вот там и блеснешь. Раз уж мы влипли по-серьезному, то войну надо выигрывать… Лейтенанта тебе присвоят по результатам абордажа, если отличишься, ну и прочие фантики тоже. Рост по службе обеспечим. А сейчас спать, завтра новый день, а нам еще крейсер в семь тысяч тонн надо отремонтировать на ходу. Может, ты и не рад будешь, что сюда попал.

– И-иэ-ээх, милааай, чтобы скинуть разом столько годков, я бы и не на такое согласился. Да и морда у меня последние лет двадцать с хвостиком была как печеное яблоко, про БТР я тебе уже говорил, а сейчас… Не, тебе не понять. Ладно, приказывай, господин капитан первого ранга… Раз уж сразу тебя, суку белогвардейскую, не пристрелил – буду подчиняться. А пока – спокойной ночи.

За ночь, идя ходом тринадцать-пятнадцать узлов, «Варяг» дошел почти до широты Циндао. С рассветом на горизонте стали все чаще попадаться дымы пароходов, от которых до подъема командира вахтенный штурман Бирилев предпочитал уклоняться. От греха подальше. Будить командира запретил Храбростин, пользуясь тем, что вчера Руднев не оставил точных указаний о времени своей побудки. Принявший после подъема командование крейсером Степанов, к удивлению офицеров, привыкших к мелким шпилькам в адрес командира с его стороны, не только поддержал решение врача, но и изменил график ремонтных работ, чтобы минимизировать шум поблизости от каюты «нашего командира».

Прежде всего, надо было определиться с ремонтом первой дымовой трубы. После короткого совещания ее решили укрепить шестами на растяжках и срубив рванину, обернуть дыры жестью с асбестом. Мелкие надводные пробоины в бортах еще ночью были заделаны деревянными пробками и цементом, у крупных сейчас раздавался веселый перестук плотницких топоров. Хуже было с подводными пробоинами, приведшими к затоплениям. Спор по поводу того, стоит ли останавливать машины и заводить пластырь, чтобы заделать пробоины деревом и осушить отсеки сейчас, или это подождет до завтра, был прерван приковылявшим к мостику в сопровождении мичмана Балка Рудневым, вырвавшимся наконец из рук докторов.

Послушав минут пять прения сторон, командир приказал лечь в дрейф, имея, однако, под парами половину котлов, и заняться нормальным ремонтом. Также было приказано как можно быстрее привести в порядок минный катер номер два, близнец оставшегося в Чемульпо, превращенный при прорыве осколками в большое подобие дуршлага. После направления матросов на работы и внеочередной выдачи двойной чарки офицеры по приказанию Руднева собрались в кают-компании для проведения военного совета.

– Ну-с, господа, чем порадуете соню-капитана? Для начала, в каком состоянии крейсер? Надеюсь получше, чем у вашего командира, – морщась от ноющей боли где-то в глубине свежеперевязанной раны, осведомился Петрович. – Расскажите нам коротенько, Вениамин Васильевич.

– Крейсер в состоянии между идеальным и просящимся на капремонт с докованием. Трубу укрепили, но сильного шторма она может и не выдержать. Сейчас подведем пластыри, осушим ямы, заделаем деревом пробоины. По прикидкам, через часа два-три cможем дать ход. Но опять же, попадем в шторм баллов на семь – все эти временные закупорки полетят к черту. То же и в бою, причем не надо даже, чтобы по нам попадали японцы. Хватит сотрясений от своих выстрелов. Пяток залпов всем бортом, и затопления всего, что мы сейчас откачиваем, я вам обещаю. Для нормального ремонта нужны или док, или хотя бы кессон и неделя времени. Ну и мастера получше наших не помешали бы. Хорошая новость – набор не поврежден нигде. Так что деформаций корпуса и палубы быть не должно. Резюме – ходить можем куда угодно, правда, лучше бы не полным ходом и без сильных штормов, драться категорически не рекомендуется. На этом все.

– Штурмана, вам слово. Евгений Андреевич, прикинули, где нам можно надеяться поймать «Ниссина» с «Кассугой»?

– Что мы знаем? На четырнадцатое февраля запланирован их приход в Йокосуку. А намедни противник прошел мимо Сингапура. Им еще минимум два раза надо бункероваться, дальность у «Гарибальди» не более 1600 миль. В море, если там и правда три сотни человек на два крейсера, они не смогут. Это и при полной-то команде аврал на два-три дня. Так что им предстоят минимум два захода в порт, – старший штурман «Варяга» лейтенант Беренс подошел к расстеленной на столе карте, – и наиболее вероятны, как первая точка, Лусон или Формоза.

Мимо них идти так и так, я бы на их месте бункеровался там. Мы туда должны успеть одновременно с японцами, идти нам примерно одинаково. Но мы можем караулить только у одного порта, так что даже не знаю, как и быть. Потом они могут бункероваться на островах Рюкю, угольных станций там хватает. И это если они вообще не пойдут в обход вокруг Филиппин… Задача нерешаемая, простите, Всеволод Федорович. Сплошной русский авось получается.

– Гм. Да, задачка…

– Ну, а если мы захватим пару пароходов с радио и подгоним их к выходам из Лусона и Тайваня, соответственно, и пусть при появлении рядом с ними «Гарибальди» они нам телеграфируют? А «Варяг» будет ждать в проливе Лусон, ровно посередине.

– Идея замечательная, Вениамин Васильевич, тем более что пароходы нам захватывать и так предстоит. Духом пиратства вы правильно прониклись. Но ширина пролива там миль триста, радио на купцах, даже если мы найдем пару с телеграфом (а это пассажирские, неприкосновенные для нас), дай бог, полсотни. Не услышим, один черт. Помнится, на некоем пароходе нам на первую эскадру из-под шпица обещали отправить несколько комплектов новейших приемников и передатчиков… Эх, знать бы, где он сейчас болтается. Все одно японцам достанется, а нам бы пригодился. Но, в общем, вариантов вижу два: или надо как-то выяснить, где они будут бункероваться, или набраться наглости и ловить прямо у Йокосуки.

– Ну и как выяснять будем? Попросим отца Михаила устроить молебен с просьбой ниспослать просветление?

– Да пожалуй, что никак, сам знаю. Можно было и не ерничать, пожалели бы раненого командира хоть раз в жизни по такому случаю… Как видно, придется нам, господа, все-таки прогуляться вокруг Японии к Йокосуке, как я и предполагал.

– Всеволод Федорович, это же логово! Главная база японского флота, побойтесь Бога! Их же обязательно встречать будут, уж коли «Варяг» в море. А нам в нашем состоянии боя ни с кем крупнее миноносцев не выдержать! Ведь в соответствии с информацией штаба эскадры, там по берегам залива Цуруга, на острове Осима и в районе Йокосуки под двести орудий уже напихано! И наблюление за морем должно быть соответствующее…

– Ну что же, значит, нашему «Варягу» придется утонуть. Причем срочно. Как продвигается ремонт минного катера? Когда он сможет пройти сотню миль своим ходом?

Со всех сторон на командира смотрели удивленные глаза офицеров, пауза подзатянулась. Секунд через пятнадцать старший офицер осторожно произнес:

– Всеволод Федорович, а вы себя хорошо сегодня чувствуете? А то, как утром встали, так сразу же и побежали по крейсеру… Это с вашей-то ногой. Может, вас сейчас наши эскулапы осмотрят, благо они оба тут? А собрание, оно, право дело, подождет пока…

– Да вполне изрядно я себя чувствую! Нога, она, конечно, дергает. Но это нормально при ранении с накладкой швов, и доктора меня еще утром почтили своим вниманием. А с чего это вдруг вы, голубчик, моим здоровьем озаботились?

– Ну, не знаю, собираетесь топить крейсер и НА КАТЕРЕ идти на абордаж вокруг Японии… По-моему, это уже слишком, не правда ли, господа? Зачем вообще было прорываться, топились бы прямо в Чемульпо!

Ответом ему стал гомерический хохот командира. Минуты через две, после безуспешных попыток хоть что-то сказать, вытирающий слезы Руднев наконец смог выговорить:

– А санитаров уже позвали со смирительной рубашкой? Ну, Вениамин Васильевич, спасибо, повеселили. Кто еще поверил, что я собираюсь на самом деле топить крейсер?

Неожиданно отозвался мичман Балк:

– Не знаю, как остальные господа офицеры, но я слышал, что слышал, а именно, «нашему «Варягу» придется утонуть». Что же еще это может означать?

– Да, пожалуй, я сам виноват, прошу прощения, господа. На самом деле «Варяг», конечно, никому я топить не позволю, но вот нашим злейшим друзьям из штаба Того надо бы поверить, что он затонул. Поэтому нам с вами придется гибель «Варяга» инсценировать. Заодно неплохо бы позаботиться о раненых. Господа эскулапы, к завтрашнему вечеру подготовьте к транспортировке всех тяжелораненых, которых нужно и можно свезти на берег. Вениамин Васильевич, как только закончим заделку пробоин, сейчас же начинайте латать катер. Срок у вас тот же, что и у лекарей – до завтрашнего вечера. Как начнет смеркаться, загрузим в катер всех раненых, что поместятся. Причем всем, кому можно, лучше сделать уколы морфия, чтобы не растрясти, ну и пусть они лучше спят в момент погрузки.

Господа Банщиков и Храбростин, кому-то из вас придется сопровождать раненых и заодно покомандовать катером, пока он не дойдет до Шанхая, мы как раз за двое суток миль на сто к нему подойдем. Или до первого же встречного парохода. Кому – решайте сами. Не знаю, кому будет проще – тому, кто останется на крейсере, или тому, кто на катере пойдет. Возьмите из машины пару кочегаров и меха, попросите неболтливых, курс вам штурмана нарисуют. Больше людей вам дать не могу и опять же, места на катере лишнего не будет. Главная для вас задача – не только довезти раненых до госпиталя, но и рассказать как можно большему числу корреспондентов, что «Варяг» УТОНУЛ. От полученных при прорыве повреждений. Слава японским артиллеристам и их страшным фугасным снарядам. Мы вам в подтверждение отдадим журнал, флаг и половину корабельной кассы, она вам тоже пригодится больше, чем нам, корсарам…

Так, вижу в глазах народных непонимание и негодование, давайте по старой морской традиции начнем с младших по званию. Милый граф, что вы имеете сказать против?

Мичман Алексей Нирод, весь в йодовых крапинках на местах вчерашних ссадин, вскочив с места, взволновано заговорил, причем после боя его «Р» стало походить на «Г» еще больше:

– Как можно инсцениговать гибель кгейсега? Ведь в России на него надеются в штабе, мы спутаем все карты под шпицем! А наши родные? Им, думаете, приятно будет узнать, что мы погибли? Вы о семьях команды подумали? У меня невеста в Питере осталась… Потом, никогда не слышал о том, чтобы в истории войн какой-либо корабль прикидывался мертвым. Низко это, как… Как…

– Ну, договаривайте, договаривайте, Алексей Михайлович. Как «подвод мины под киль вражеского корабля на катере под флагом переговоров»? Не стесняйтесь, господа, для того и собрались, чтобы обменяться мнениями. Кто еще из мичманов желает высказаться? Эйлер, осколком благословленный? Пожалуйста, всегда рады услышать мнение лица, столь трепетно оберегаемого Всевышним.

– Господа, не дело это – флаг наш на катер передавать. И, главное, я не вижу никакой тактической выгоды от этой затеи – от Шанхая до Йокосуки, а мы, я так понял, туда нацелились, нас не один десяток пароходов увидит. Все одно слух пойдет, что «Варяг» жив. Зачем?

– Так, кто еще из мичманов что хочет сказать, или перейдем к лейтенантам? Мичман Балк? Василий Александрович, каковы ваши соображения?

– Господа, если разрешите… У меня, помнится, дядя… Не все в семье морскими офицерами были, воевал в Чечне против Шамиля. И однажды его разведывательный отряд в горах зажали так, что всем уйти было ну никак не возможно, а донести, в каком именно ауле скрывались главные силы горцев и куда они направляются, было необходимо, причем срочно…

В голове Руднева пронесся рой мыслей, с общим лейтмотивом: «Идиот! Какая война в Чечне?! Прокололся, теперь его придется списывать на берег как психа! Ну что бы тебе не помолчать, крыса сухопутная, со своей Чечней, а? Еще сейчас старпома назови брателлой, как меня вчера и все, попалил…» Он судорожно начал оглядываться по сторонам, но, к его удивлению, офицеры внимательно слушали Балка, не проявляя никаких признаков удивления или непонимания.

«Идиот, воистину идиот! Но только не Балк, а я. Ведь Россия и в двадцатом веке воевала в Чечне! И Шамиль – не наш одноногий гроза роддомов, а настоящий, был долгоиграющей проблемой России именно в девятнадцатом веке! Все это уже было… – отлегло от карпышевской половины сердца Руднева. – Но к чему он клонит?»

– Так вот, ему тогда пришлось оставить на небольшом перевале две трети отряда вместе с хорунжим и почти всеми патронами. Из них живыми не вернулся никто. Но зато всю банду потом на выходе из ущелья ждал полк с двумя батареями, и одним залпом картечью выбили более половины, а остальных посшибало с лошадей в давке… Никто не ушел, пленных тогда уже ни мы, ни они не брали… Я к чему эту сухопутную историю вспомнил. Он мне рассказывал это всего один раз, когда я уходил в море в первый раз офицером, а не гардемарином. И повторил тогда: «Иногда мужество офицера в том, чтобы принести необходимую жертву и поступиться всем, даже приказом и даже своим добрым именем ради общей победы». Он до сих пор простить себе не может, что тогда на перевале не остался. Но хорунжий ему сказал: «Ваше благородие, мне просто не поверит никто, и ляжете вы тут зря, а разбойники эти в долину, за Терек уйдут и вырежут один бог знает сколько наших деревень. Так что давай ты лучше в штаб, а я уж тут. Каждый должен делать свое дело». И смотрели на него многие косо – как же, пятерых оставил, а сам с одним раненым ушел…

Но поступи он строго по законам чести, что бы было? Нет гарантий, что хорунжего бы ночью к генералу вообще пустили бы. Не обязательно бы ЕМУ, хорунжему, а не поручику, поверили бы настолько, чтобы среди ночи поднимать полк с артиллерией и по ущельям, ломая ноги лошадям и людям, тащиться два десятка верст. А потом еще хорунжего козлом отпущения и сделали бы, за его, дядьки, гибель зряшную и за то, что банда ушла. Если наша псевдогибель и правда поможет захватить для России два новейших броненосных крейсера, то я готов принеси в жертву слезы моей матери, невестой пока не обзавелся… Хоть и не хочется, но НАДО. А по существу возражений господ графа Нирода и Эйлера – штаб все одно нами никак руководить не cможет, пока во Владивосток не придем. А купцы по дороге… Так нас же никто не заставляет идти под русским флагом? На купцах не настолько разбираются в силуэтах, чтобы отличить «Варяг» от японца. Ну и не будем без нужды сближаться лишний раз… А узнают – придется им с нами идти, вокруг Японии.

«Не ожидал от этого Василия такой поддержки, господа офицеры-то призадумались, точка зрения уж больно неординарная, по крайней мере для этого века. Странно, вчера как послушаешь этого Балка – бандюк бандюком. А сейчас – офицер и джентльмен, у меня у самого похуже получается. Это он вчера со мной дурковал или за сутки так духом эпохи проникся? Не человек – загадка, надо бы разобраться», – успокоился Руднев.

– Ну, господа офицеры, перейдем к лейтенантам? Да, господин артиллерийских дел мастер, чем вы порадуете?

– У меня одно сомнение, Всеволод Федорович, – не обращая внимания на подколку Руднева, задумчиво произнес Зарубаев, – ну, прикинемся мы мертвыми, ну поднимем что Юнион Джек, что Веселый Роджер… Все одно, первый же пароход, который сообщит в порту, что ему попался четырехтрубный крейсер в шаровой раскраске, наше инкогнито пустит псу под хвост с вероятностью пятьдесят процентов. Ну не так много в этих водах четырехтрубников, а с нашей окраской вообще раз-два и обчелся. И все, что характерно, русские. Имеет ли такая затея смысл?

– Вот это уже то, что я называю возражением по существу дела. А, как вы думаете, друг мой, что будет, если этот капитан сообщит, что видел пятитрубный крейсер с парой орудийных башен в окраске британского флота?

– Ему никто не поверит, единственный пятитрубник в этих водах – «Аскольд», башен у него отродясь не было, да и окраска наша… И где вы возьмете этот фантом?

– Вот именно, что не поверят. А через неделю будут поступать уже сообщения о четырех– или даже трехтрубном крейсере с башнями. А откуда взяться фантому, спрашиваете? Из «Варяга» сделаем. Сначала поставим на недельку фальшивую трубу, а потом уберем ее и, наоборот, поврежденную трубу обернем парусиной заодно со второй, издалека сойдем за трехтрубник. То же с башнями – деревянный каркас и парусина. И опять перекрасимся под японца или немца. Маскировка, однако…

Следующий час прошел в отработке деталей, спорах, но вопрос об этичности фальшивого утопления крейсера никто из офицеров больше не поднимал, по крайней мере вслух.

На выходе из кают-компании Руднев подошел к Балку и вполголоса произнес:

– Спасибо за помощь, Василий. Классно про хорунжего придумал. Но ты уж предупреждай в следующий раз. Как про Чечню начал, меня чуть Кондратий не хватил!

– Насчет помощи – всегда пожалуйста, одно дело делаем. Я России присягал в свое время и буду этой присяге верен по-настоящему и здесь. Родина – она всегда одна. А то, что время и начальство другие… Это все архитектура, сути не меняет. А вот про выдумал… Не такая у меня хорошая фантазия, Всеволод Федорович. Замени хорунжего на сержанта, лошадей на БТРы, девятнадцатый век на двадцатый, и все тебе будет ясно… Да, и еще, извини за мой вчерашний тон. Сам не мог понять, что на меня нашло – как дешевый гопник выпендривался. А потом допетрил – тестостерон в голову ударил! Помолодеть на тридцать лет, это еще тот опыт…

– Да ладно, проехали, но вы что, правда в Чечне картечью духов валили?

– Картечь или АГС с пулеметами в упор, какая разница? Главное, что идею принесения необходимой жертвы для общего дела твои офицеры поняли. А то, что мне генерала пришлось час на мушке держать, чтобы этот пузан приказ полку на выдвижение дал и не отменил его раньше времени, да еще дверь в спальне забаррикадировать, чтоб его холуи не вмешивались – это твоим офицерам знать не надо. Не поймут, не то время…

– А потом что было?

– Потом, потом… Суп с котом. Ему Героя России, а меня турнули со службы за «психическую неуравновешенность»… Так мой приказ на «подпола» до Пашиной закорючки и не дошел. Ничего интересного, короче.

– Извини, Василий Александрович… Да, это по-нашему. По-бразильски!

Тем временем «Варяг», оставляя за кормой редкие дождевые облака, ползшие с юга, продолжал свой неспешный бег в сторону Шанхая. Еще через час младший из докторов был отправлен своим старшим коллегой спать, причем под угрозой жалобы командиру. Младший лекарь Банщиков по-человечески не спал уже двое суток, так, пару часов урывками. И его более мудрый коллега решил, что состояние доктора начинает представлять опасность для пациентов. Поэтому, невзирая на возражения, вроде: «А как насчет вас самого неспавши», отослал того отдохнуть, пообещав, правда, разбудить его через четыре часа и залечь самому.

Добравшемуся до своей каюты доктору уже не хватило сил на то, чтобы нормально раздеться, и уснул он в брюках и рубашке. Однако через два часа беспокойного сна почему-то проснулся и, не одевая сюртука и ботинок, кинулся на верхнюю палубу. Побегав по ней взад-вперед пару минут под изумленными взглядами палубных матросов, ремонтировавших катер, Банщиков рванул в сторону каюты командира.

Мысли Руднева, сидевшего перед пустым листком бумаги в попытках выдавить из себя хоть какие-то дополнительные воспоминания о графике перегона «Ниссина» с «Кассугой», были бесцеремонно прерваны громким и суматошным стуком в дверь.

– Кто там! Что за пожар? Японцы?

– Петрович, Петрович, милый, это я…

– Вадик?! Ну все, песец к тебе пришел, осел!!!

– …Вот так вот меня сюда отец с ассистентом и отправили… Солярки у них хватит еще на одно перемещение, на два никак. Так что на твой вопрос насчет пришельцев – еще одного можем ждать, но кого в кого и когда именно, не знаю.

Во время рассказа доктор Банщиков, aka Вадик, промакивал салфеткой рассеченный лоб. Тест со стаканом он, как и было предсказано Петровичем, бездарно провалил и теперь прижимал холодную серебряную ложку к свежему синяку под левым глазом – следу горячей встречи двух давних друзей.

Сказать, что Петрович был очень рад наконец-то увидеть хоть кого-то из тех, кто нес прямую ответственность за все случившееся с ним, значит не сказать ничего. Первые полчаса сбитый с ног точным ударом правой командирской руки Вадик выслушивал все, что о нем думает бывший софорумник. Любая попытка встать пресекалась не сильным, но болезненным ударом командирского костыля по лбу. Было очевидно, что Руднева звук удара дерева о кость забавляет. Следующие полчаса Вадик пытался убедить его и вызванного вестовым Балка, что за борт его прямо сейчас бросать не надо, и только потом ему, наконец, позволили изложить свою точку зрения на события.

– Ладно, Вадик. Как ты сюда прополз, мы с Василием поняли, теперь объясни нам, а ЗАЧЕМ ты нам тут нужен, живой и здоровый. С Василием понятно – офицер, спецназ, сплошные плюсы для нашего положения и грядущего абордажа. Я – вынужденно командир «Варяга» и лучший спец в грядущих событиях на несколько лет вперед на борту, а по путям развития техники – так на десятилетия вперед наметки помню. А ты нам на кой, лишний балласт? Ты кто, студент меда пятого курса, так? Какие у тебя полезные знания, которые можно применить в данной эпохе? Ноль ты без палочки без своей диагностической аппаратуры образца начала двадцать первого века! А если ты рассчитываешь на мои дружеские чувства, то после того, как я от Василия узнал, что это ТЫ меня подвел под монастырь, лучше и не мечтай.

– Знаешь, Петрович, на твои дружеские чувства я и не рассчитывал. Поэтому подстраховался. Во-первых, вам поддержка с самого верха не помешает, я думаю?

– Дорогой Вадик, твоего папы-профессора с его знакомствами тут нет. Тем более моего босса, который и был его главным знакомством «наверху». Так что вернись в реальность и не обещай нам того, чего у тебя нет.

– Зато тут есть император Всероссийский Николай Второй, у которого сын родится больным гемофилией. Это несвертываемость крови, а пара родственников страдают от пневмонии недолеченной. Ну и еще он легко поддается внушению, судя по истории с Распутиным.

– У тебя нет никакой аппаратуры, нет антибиотиков, ни хрена у тебя нет, чтобы Николашке предъявить. Как там в той старинной рекламе было? «Слова твои пустые обещания!» Я уже молчу, что гемофилию и у нас лечить пока не научились, это же генетическое заболевание.

– Лечить – нет, не научились. А вот облегчать состояние больного, если у него болезнь в легкой форме, а цесаревич при тяжелой до 1918-го просто не дожил бы, можно простыми переливаниями. Свертываемость временно улучшается, если по-простому. В нашей истории первые переливания были в 1914-м, так что ускоряем всего на десять лет. А группы крови, технология их распознавания и то, что переливать лучше плазму крови, отделенную на центрифуге, – это уже мое личное ноу-хау. Сутки почти за компом сидел и как попугай зазубривал, КАК это можно сделать в начале века.

– А кто ты ТУТ такой, чтобы тебя к императору вообще допустили? Младший врач с пусть героического, но рядового крейсера? Это все равно, что у нас к президенту на личный прием пробиться полковому доктору из Чечни…

– Василий, а тут ты не прав. Положим, один раз к Николаю мы нашему доктору доступ обеспечить сможем…

– Как?

– Николай зело любит всякую мистику. Так что если ему из Циндао дать телеграмму с датами гибели «Енисея» и «Боярина», то на прием можно рассчитывать. Пока Вадик доберется до Одессы, они как раз погибнут.

– Петрович, а ты помнишь, когда они должны потонуть?

– Вадик, забудь о Петровиче, на людях ляпнешь – придется списать тебя на берег как психа. Я – Руднев Всеволод Федорович. А насчет помнить, когда они затонут – обижаешь, тут уже я в теме, как ты с переливаниями, а Василий со спецоперациями.

– А они точно потопнут по графику? Наша эскапада вчерашняя на их судьбу не повлияет разве?

– Они оба завтра подорвутся на своих минных заграждениях, которые будут ставиться по довоенным планам. Что бы мы на «Варяге» здесь ни вытворяли, этого нам не изменить. А вот воспользоваться этим мы очень даже можем!

– А я хотел ему его дневники за 1904 год, за январь процитировать, то-то мужик удивился бы с его-то преклонением перед мистицизмом.

– Ну так и процитируй, раз уж выучил, «Машу каслом не испортишь», как говаривал поручик Ржевский.

– Хорошо, уговорили. Когда мы отходим на катере, Петрович?

– А кто такие «мы», прошу прощения? – С нескрываемым сарказмом спросил Балк.

– Да, Вадюш, мне вот тоже интересно, чего это ты себя на «мы» вдруг стал называть-то? Тебе царем точно стать не светит, тебе его только уговорить надо, а не подменять, – весело поддержал его Руднев, уютно (насколько это вообще было возможно с пробитой в трех местах осколками обивкой и перебитой ножкой, под которую подложили пару книг – плотники все еще были заняты латанием более важных, чем капитанское кресло, вещей) развалившийся в кресле.

– Ребята, вы чего, меня одного отправите, что ли? – Даже привстал от возбуждения Вадик, всегда бывший домашним мальчиком, которому до сих пор ничего сложнее спаивания Карпышева в жизни делать не приходилось.

– Нет, конечно, пара мехов и куча раненых, а ты на что рассчитывал?

– Мужики, но я же…

– Хватит истерик! Еще расплачься мне тут! Ты, во-первых, сам мужик, во-вторых – морской офицер, а в-третьих, ты что, правда думаешь, это ТЕБЕ будет тяжело? Тебе надо дойти до порта, дать интервью в газеты о гибели «Варяга» и отправить телеграмму царю! Расслабься, текст твое альтер эго – доктор составит. Добавь туда даты гибели «Боярина» и «Енисея», сам на пароход и в Одессу, оттуда курьерским в Питер. Там – дожать Николая на сохранение в тайне истории с «Варягом» и на отсылку команд для гарибальдийцев во Владик. А нам с Василием всего-навсего выиграть войну! Вдвоем, блин!

– Стоп. Федорыч, у тебя тут нестыковка. Если из Питера на Дальний Восток отбудут команды на два «Гарибальди», а у берегов Японии пропадут «Ниссин» с «Кассугой», то об инкогнито можешь забыть. Нас тогда будут искать и, скорее всего, перехватят.

– Тут ты, брат Василий, прав. Надо бы как-то замаскировать. О! Идея. В России всерьез думали о покупке у Аргентины двух гарибальдийцев, но не срослось – бабки да откаты не поделили. Исполняющий обязанности начальника Главного морского штаба Рожественский заявил, что они не вписываются в концепцию комплектования нашего флота, не подходят по типу. Видать, с ним не поделились. Или с кем повыше, а ему объяснения искать пришлось. А что, если официально они из Владика на пароходе отбудут принимать аргентинские крейсера, скажем, на Яву? Как, Василий, прокатит?

– Возможно, но только если никто, кроме Николая и Вадика, в Питере об истинном назначении этих экипажей знать не будет. Так с ходу лучше ничего не придумаю… И еще, ведь Япония запросит у Аргентины, правда ли та продала крейсера России?

– Угу, а потом еще Англия ноту заявит, что, мол, нельзя воюющей стране продавать оружие. Но самое смешное, что Аргентина будет искренне отрицать, что продавала их России. Пусть японская разведка и дипломаты помучаются!

– Ребята, да я не путешествия боюсь, как мне одному уломать Николая-то? Он же самодержец Всея Великая, Малая и Белая Руси! Князь Финский, государь Туркестанский и прочее, прочее, прочее. А я кто? Тут одного лечения сына и дядьев не хватит. Я же не волшебник и не гипнотизер, в конце концов! Ладно бы с тобой, Петрович, или с вами, Василий…

Резким взмахом руки Балк прервал лекаря.

– Мы ЗДЕСЬ ровесники, и вообще в одной лодке, так что давай на «ты».

– Василий, не обзывай мой крейсер лодкой! Разжалую в матросы! Вадик, пряник ты сам для Николая придумал, причем классный. Я бы такой не смог, честное слово. Так что тебе и флаг в руки. А сейчас мы тебе еще и кнутик для него подготовим, индивидуального, так сказать, действия. Персональный ад императора Всероссийского Николая Второго, прекрасного семьянина, кстати, и неплохого человека, но несчастного правителя.

Причин его катастрофы как самодержца предостаточно. Начиная с грядущей семейной драмы в виде сына-гемофилика, краха надежд на удачные замужества для дочерей и вызванной всем этим прогрессирующей неврастении у жены. Добавь сюда еще патологические упрямство и самоуверенность, проистекающие не столько от его «царскости», сколько от истовости в православии и уверенности в своем мессианстве на благо России. Так что в первое время требовать от него что-то или давать рекомендации боже тебя упаси! Для того, чтобы он просто начал относиться всерьез к тому, что ты говоришь, нужен мощнейший шок. Значит, запоминай. Тебе придется открыть карты. Никакой мистицизм не поможет заморочить ему голову настолько, насколько нам необходимо. Придется тебе рассказать, кто ты и откуда, вернее, «из когда». Процитируй его дневник, расскажи ему вкратце, чем кончилась у НАС русско-японская война, про первую мировую, про революцию. Короче, обо всем том «хорошем», к чему привела ЕГО страну дружба с франками и англосаксами… Про то, что такое гемофилия и как она у нас лечится – на десерт. Если поверит, переходи к судьбе его семьи, и потверже. Про подвал в Ипатьевском доме, про кислоту на трупы, чтобы не опознали, про то, как дочерей штыками добивали, и прочие грязные подробности в стиле «Дорожного патруля». Напугай его по-полной, тогда он твой. Как думаешь, Василий, сработает?

– Должно. Но давай внесем некоторые коррективы, поскольку до мировой войны и сопутствующих ей «прелестей» еще годы, а нам здесь и сейчас с японцами разбираться надо.

– Да, кстати, коль уж такой расклад, чем бы еще загрузить самодержца, чтоб реально помог православному воинству… Ну, из того, что они там в Питере могли сделать, но не сделали? Кто из адмиралов, генералов, командиров, корабелов нам нужен, а кого гнать немедленно? Какие из кораблей сейчас в Средиземке, на Балтике? Какие части боеготовы в западных округах? А черноморцы…

– Ладно, мужики, давайте по порядку, и лучше письменно, а то башка пухнет.

– Ну-с… Будем соображать на троих? Намекнул бы Тихону своему, чтоб глотку промочить, а, ваше превосходительство…

Долго еще в тот вечер, плавно перетекший в ночь, в командирской каюте сидели трое. Не один раз вестовой каперанга бегал сначала за чаем, а потом и кое за чем покрепче. Современники, как окрестил их группу Балк, обсуждали, спорили, ругались, мирились, снова и снова выдвигали свои и критиковали чужие варианты действий и развития событий.

Крейсер же исправно наматывал на лаг милю за милей, двигаясь на двенадцати узлах на юг. Время от времени «Варяг» вздрагивал израненным корпусом на особо крутой волне, как будто ему в полудреме экономичного хода снова и снова снились попадания вражеских снарядов, боль разрываемого шимозой металла и ужас маневров уклонения от торпед прямо по мелям…

Вернулся из отпуска. Получил новое назначение. На кораблях необычная для этого времени года суета – приём запасов и проворачивание механизмов два-три раза в сутки прерываются учебными тревогами. Очень напоминает подготовку к большим манёврам и императорскому смотру в 1901 году. Длительные отпуска отменены, отчего некоторые новые товарищи смотрят на меня с белой завистью.

Интенсивность подготовки не снижается. Судя по разговорам, в других отрядах происходит что-то подобное.

У всех офицеров сложилось мнение, что мы готовимся или к войне с Россией, или к масштабной демонстрации ей своих намерений. После анализа зарубежных газет другого повода для мобилизации мы не видим.

Команда чутко отреагировала на изменение тональности токийских газет в отношении русских – у всех на устах слово «война». У некоторых нижних чинов – с интонацией осуждения.

Офицеры получили инструкции о необходимости довести до команды, что божественный микадо не хочет войны, но надеется, что если русские не оставят ему другого выхода, то каждый японец с честью выполнит свой долг.

С нашего отряда списали пять нижних чинов как потенциально неблагонадёжных. Из них ни одного моего подчинённого.

Вышли всем отрядом в сторону Кореи.

Отряды соединились у берегов Кореи. Теперь с нами ещё и транспорты, и миноносцы. Значит, война – для простой демонстрации вряд ли стали бы гонять наполненные войсками транспорты и нежные миноносцы. Задержаны русские пароходы «Россия» и «Аргунь». «Такачихо» пролил первую кровь, умудрились протаранить кита. Доброе предзнаменование.

«Асама» с отрядом крейсеров повел транспорты с армейским десантом, назначенным для занятия Сеула, в Чемульпо.

Под вечер расстались с миноносцами. Мы все молимся за их успех.

Утром вернулись миноносцы, радостные доклады не портят даже сообщения о потерях. Как только развеялась утренняя дымка, объединённый флот пошёл добивать русских. На рейде Порт-Артура хаос, но нас уже ждут – огонь открыли как корабли, так и береговые батареи. Эти «сыны…» не смогли потопить ни одного русского корабля. Воевать же одновременно со всей артурской эскадрой и береговыми батареями адмирал не решился. Видимо, война затянется.

Вечером получили радиограмму из Чемульпо. Адмирал обеспокоен, хотя из-за качества связи всех подробностей не знает даже он сам.

Через два часа после рассвета пришли на рейд Чемульпо. Страшная картина погибших кораблей. Порт как умер – все боятся мин. Ещё печальнее, что «Варяг» ушёл. Пусть даже и избитый (малые крейсера в Чемульпо не запятнали свою честь), он всё равно опасен для войсковых перевозок. Через пять минут после получения докладов адмирал отправил полным ходом броненосные крейсера по направлениям в Артур («Ивате» и «Идзумо»), Вэй Хай («Адзума»), Циндао («Токива») и Фузан («Якумо») с приказом поймать и уничтожить русский крейсер, а если не получится, то хотя бы добиться интернирования.

Телеграммами в Фузан и Токио запретили перевозку войск до уточнения ситуации с «Варягом». После полудня корабли первого и третьего боевых отрядов широким строем фронта с миноносцами в промежутках, охватывая полосу до тридцати миль, отправились вдоль корейского побережья на юг.

Четвёртый отряд оставлен в Чемульпо. Мы отдали им все те немногие шлюпки и катера, что были при нас. Помимо охраны рейда и латания пробоин они будут заниматься разгрузкой уцелевших транспортов, поиском мин и постановкой вешек на фарватере. Чтобы быстрее провести разминирование, им приказано использовать имеющиеся под рукой миноносцы: начальник штаба, капитан первого ранга Симамура высказал мысль, что мощности машин на катерах может не хватить для надежного захвата мин.

К вечеру получили телеграммой извещение о выходе в море накануне 4-х русских крейсеров из Владивостока. Напряжение в штабе очень высоко, поскольку 2-я эскадра находится в состоянии, исключающем их перехват.

Мнения на совете разделились. Но адмирал принял решение не возвращать броненосные крейсера из поиска «Варяга». Пришлось дать приказ о временном задержании в портах севернее широты Мозампо всех коммерческих судов. Понятно, что в полном объеме его выполнить не удастся.

Поскольку график высадки сорван по нашей вине, а армия понесла потери еще до высадки, генералы неизбежно потребуют от флота решать проблему с доставкой дополнительных войск. Поскольку пароходы для этого придется собирать недели две, командующий принял решение подключить к транспортным перевозкам наши шесть вспомогательных крейсеров. Более того, отдан приказ готовиться к возможной перевозке пехоты 5-му и 6-му боевым отрядам. Флоту приходится забыть о своей гордости.

Отчёт императору о событиях в Чемульпо адмирал направил за собственной подписью – контр-адмирал Уриу погиб, не найдено даже его тело. И наш командующий решил принять этот позор на себя.

За вечер и ночь собрали вдоль корейского побережья восемь транспортов. Утром миноносцы пополнили запасы угля с кораблей первого отряда, а третий отправился конвоировать транспорты в Чемульпо. Хотя толку от них сейчас там – чуть. Ведь придётся разгружаться с помощью шлюпок, а их на «купцах» и без того впритык. Еще 4 миноносца отправили к 4-му отряду помогать в тралении.

В Фузане получили телеграммы из Вэйхая и Циндао – «Варяга» нет. Поездом из Сеула доставили издающуюся там для обитателей американской концессии газету «Korea Post». В обычные дни это листок с тиражом в пару сотен экземпляров – больше читателей у него нет. Но в этот раз, вместо обычной перепечатки телеграфных новостей, они издали специальный выпуск о событиях в Чемульпо тиражом в полторы тысячи штук – даже на крови янки готовы делать деньги! Теперь, после живописаний «подвигов» Уриу, «потопившего транспорт в нейтральном порту», любой англоязычный человек в Корее будет настороженно смотреть на японские военные корабли.

Пополняемся углём. Адмирал наутро намерен организовать эскортирование войсковых транспортов до Фузана под прикрытием броненосцев.

Миноносцы сегодня ночью пытались торпедировать «Ретвизан». Итог не утешительный: в русский броненосец ни одного попадания, а два наших миноносца серьезно повреждены.

Вскоре после полуночи, уже после снятия с якоря, получили телеграмму о прибытии в Шанхай спасшихся с утонувшего «Варяга». Надо бы проверить место гибели, но корабли второго и третьего отрядов крайне нуждаются в бункеровке. Русские объявили о спасательной экспедиции к месту гибели корабля.

Командующий приказал форсировать все операции, связанные с высадкой. Использовать крейсера в роли транспортов придется: армейцы требуют немедленной переброски для генерала Куроки дополнительных пяти тысяч солдат.

Пополнив за ночь запасы угля с разгружающихся транспортов (лучше плохой уголь, чем никакого), корабли третьего отряда отправились к Артуру для того, чтобы найти и отозвать с поиска «Ивате» и «Идзумо».

Поступило подтверждение о гибели под Артуром русских кораблей, «Енисея» и «Боярина». Первая по-настоящему хорошая новость с начала войны.

«Адзума» и «Токива» прибыли в Фузан и приступили к бункеровке. «Ивате» и «Идзумо» в сумерках появились возле Чемульпо, о чём и поспешили телеграммой известить командующего.

Фарватер в Чемульпо доступен! Наконец-то можно озаботиться масштабной переброской войск не только в бухту Асан.

Все три отряда собрались в Фузане. Припозднившиеся приступили к бункеровке и готовятся перехватить владивостокские крейсера – лёгкие силы отправлены в патруль к северу от Цусимы.

В связи с завершением прокладки временной телеграфной линии до Мозампо первый и второй отряды должны перейти на эту якорную стоянку. После Фузана – страшная глушь. Зато нет шансов ни для европейских шпионов, ни для русских миноносцев.

Телеграмма о возвращении русских крейсеров во Владивосток. Хорошо бы задержать их там подольше. Наш штаб получил указания разработать операцию против города и порта. Приказ об ограничении коммерческого судоходства отменен.