Глава 8
Уход не по-кошачьи

Как известно, кошки уходят по-английски – они не прощаются, они просто исчезают. Тихо и незаметно. Уход «Варяга» из Чемульпо был полной противоположностью старым добрым кошачьим традициям. Основательно попрощавшись со всеми, до кого смог дотянуться, он уходил один, без верного своего товарища «Корейца», хотя потопленная русская канлодка и так уже обошлась японцам втридорога.

Сильнейший в отряде Уриу броненосный крейсер «Асама» лежал на дне, а сам адмирал погиб. «Чиода» был в середине процесса спуска шлюпок для подбирания уцелевших с «Асамы», но Мураками уже начинал подумывать о том, что его покалеченному кораблю надо бы пройти затопленный на фарватере «Сунгари» засветло. С помощью оставшимся морякам «Асамы» шлюпки справятся и сами. «Акаси» только что закончил циркуляцию вправо, уводившую его от торпеды «Варяга» и сразу же стал поворачивать влево, чтобы начинать погоню за этим чертовым русским крейсером.

На его мостике добравшийся наконец до рубки старший офицер отчитывал минера, по приказу которого крейсер отвернул от противника. Минер вполне резонно отвечал, что хоть он и остался за старшего, единственное, что он знал об управлении кораблем в бою наверняка: самый безопасный курс при минной атаке – от мины. «Нанива» уныло тащился в хвосте японской колонны, медленно отставая от своих неповрежденных коллег. Кочегары только сейчас смогли спуститься в котельное отделение номер один и начали, наконец, поднимать пары в неповрежденных котлах. «Такачихо» и «Нийтака» шли встречным с русским крейсером курсом, и их командиры прекрасно понимали, что остановить его теперь могут только они. Правда, оставалась еще надежда на миноносцы, но уж больно призрачная…

«Варяг» продолжал упорно рваться к выходу. Избитый, с кое-как потушенными пожарами, с выбитой на четверть артиллерией и сотней убитых и раненых на борту, русский крейсер, казалось, превратился в берсерка. Его, как и легендарного скандинавского предшественника, сейчас не могло остановить ничто, кроме удара в сердце. Но в отличие от полоумного викинга, не очень уважавшего кольчуги и использовавшего щиты как закуску, сердце «Варяга» было надежно прикрыто броней.

«Так, похоже от кровопотери и морфия (настоял-таки гад-доктор) у нас немного поехала крыша. Какой еще берсерк? Кто тут неуязвимый? Если бы. Еще продираться мимо трех крейсеров, еще переть в темноте мимо миноносцев, и в любой момент может или снаряд к рулям залететь, или мина в борт. А результат один – большая кормежка мелкой рыбы. Не отрубиться бы, а то обидно будет…» – затянувшийся на десяток секунд мысленный монолог Руднева был прерван парой одновременно попавших в «Варяг» снарядов.

Один разорвался с эффектом скорее комическим, чем опасным. Снаряд угораздило влететь в подвешенный на цепи колосник, оставшийся от сорванного ранее экрана. В результате колосник силой взрыва впечатало в борт, а оторванная цепь хлестнула по палубе «Варяга», прорубив палубный настил. Дождь осколков пролетел по палубе, но все, что могло быть повреждено в этом секторе правого борта, давно уже было искорежено, разбито, прошито навылет, лежало в лазарете или в корабельной бане, куда по штатному расписанию складывали покойников во время боя. Не окажись на пути снаряда чугуняки, пришлось бы заделывать еще одну пробоину у ватерлинии, коих у «Варяга» и так имелось уже с пяток.

Второй снаряд оказался более удачливым. Он взорвался на баке «Варяга», сдетонировав о раструб вентилятора. Конус осколков и взрывная волна пришлись на правое баковое шестидюймовое орудие и прикрывающий его до уровня ствола бруствер из мешков с песком. «Шимозный самум!» – пронеслось в оглушенном морфием и болью мозгу Руднева. Действительно, на несколько секунд бак «Варяга» скрылся в облаке песка, смешанного с дымом от сгоревшей шимозы. Когда все осело, стало видно, что из расчета шестидюймовки в строю осталось трое подносчиков. Остальные лежали на палубе, припорошенные песком, который быстро пропитывался кровью. Один из уцелевших членов расчета метнулся к орудию и стал его быстро осматривать. Через несколько секунд до мостика донесся его крик:

– Стрелять-то можно, но циферблаты центральной наводки поразбивало. И прицел снесло на хрен!

«Так это же Авраменко! Ну, точно, в начале боя их же послали подменить пару раненых именно у этой пушки!» Он и пара его товарищей по расчету оказались прикрыты от осколков и разлетающихся мешков ее стальным телом. Звереву повезло меньше. Было видно, как он отполз к шпилю, и, привалившись к нему спиной, левой рукой протирал засыпанные песком глаза. Правой комендор зажимал рану в боку. С мостика трудно было разобрать, насколько серьезное ранение он получил, но если передвигаться был в силах, то, скорее всего, выживет.

– Авраменко! Михаил! Становись за наводчика, сможешь?

– Да что тут хитрого-то, ваше высокоблагородие? Коль могу с моей хлопушкой, то и с этой сподоблюсь. Но целиться-то как? И кто подавать будет?

Словно в ответ на второй вопрос, на бак, как черти из коробочки, вылетели десяток матросов из резерва подносчиков. Расставленные по местам мичманом Эйлером, они организовали довольно-таки сносную для новичков цепь подачи, оттащив раненых к люку, где ими занялись санитары. Через пару минут после взрыва орудие опять упрямо открыло огонь. Правда, чисто демонстрационный, куда-то в сторону неприятеля. Эффективно стрелять без прицела, наводя пушку через ствол, на дистанции более километра было нельзя.

Вскоре, с помощью корабельного батюшки приковылял обратно и наскоро перевязанный прямо на палубе Зверев. Он опустился на настил у левого бакового орудия и стал считывать данные с его циферблатов. Но громкости его голоса после ранения не хватало на то, чтобы перекричать грохот разрывов и выстрелов. Тогда, к удивлению Руднева и всех находящихся на баке и мостике, над сражением разнесся хорошо поставленный, окающий, протоиерейский бас корабельного священника «Варяга». Но вместо молитв и славиц Господу отец Михаил стал, надежно перекрывая грохот боя, выдавать данные для стрельбы на поврежденное орудие:

– Во́звышение десять, право́е отклонение семь, аминь, тьфу, огонь!!

После этого стрельба из орудия перестала носить показной характер и снова стала относительно опасной для японцев.

Рудневу вспомнилась вечерняя проповедь его однофамильца, прочитанная команде накануне сражения: «Не впадая в фальшь, достаточно считать мерзостью войну наступательную, ничем не вызванную, кроме тщеславия и корысти. Но война оборонительная, как право необходимой обороны, не противна была нравственному сознанию ни таких мудрецов, как Сократ, ни таких святых, как преподобный Сергий. И закон, и Церковь признают это право бескорыстным… И потому эта война может считаться святой и благословенной. Итак, православные, черная туча, давно облегавшая горизонт, разразилась грозой. Японцы, в надежде на своих европейских друзей, первые подняли на Россию вооруженную руку. Мы не хотим войны, наш царь миролюбивый. И употребил все усилия для ее отвращения. Язычники захотели воевать – да будет на то воля Божия».

«А ведь придется поменять свое мнение, если не о Русской Православной Церкви в целом, то хотя бы об ее отдельных представителях», – мелькнуло в голове Петровича.

Вот, наконец, ушли в сторону «Такачихо» и «Нийтаки» две торпеды из аппаратов правого борта, значит, дистанция сократилась уже до дюжины кабельтовых. Японцы любезно ответили тем же. Минеры на «Такачихо» подозревали, что с такой дистанции добиться попаданий практически невозможно. Но что делать, если командир приказал отстреляться немедленно, потому что крейсер должен начать маневр уклонения от вражеских мин, а это неизбежно приведет к увеличению и так предельной для минного выстрела дистанции? Не слишком опытные минеры «Нийтаки» в точности повторили действия своих коллег. Теперь в сторону «Варяга» эффектно чертили свой путь четыре мины, впрочем, не слишком на самом деле опасные. Но береженого Бог бережет.

– Принять влево, насколько можно!

– Всеволод Федорович, и так идем на пределе опасных глубин. Не стоит.

«Штурмана, штурмана, эх, какая ж вы шпана… Черт, ну какая же сволочь этот доктор со своим морфием! Как теперь на прорыве сосредоточиться, когда все вокруг мерцает, и из реальности выпадают то секунды, то минуты?»

– Ну, хоть на полкабельтова левее, мины – они все же поопаснее, чем мель, будут. И не забывайте, у вас в лоции глубины промерены в полный отлив, а сейчас у нас в запасе еще полметра.

– Знаю, учел. Все равно опасно. Хотя, что так опасно, что так, будь по-вашему. Может, дать ненадолго полный назад, тогда мины точно мимо пройдут?

– Скорость сейчас важна! Скорость! Идея хорошая, но несвоевременная. Нам надо от них оторваться. Кстати, Василий, помнишь, что я тебе про шарики говорил? Давай, тащи свое хозяйство на корму. Пока доберешься, будет пора скидывать. И прихвати с собой кого-нибудь, а то один не успеешь.

– Всеволод Федорович. Да присядьте же наконец! На вас лица нет!

– Да уж… Сейчас. В кресло… Благодарю. Крикните в машину, пусть еще добавят…

Еще пара минут, и за кормой остались и «Такачихо» с «Нийтакой». «Нийтака» сначала дисциплинированно повторил за «Такачихо» маневр уклонения, потом его командир, увидев, что мина все равно идет прямо в борт, положил руль еще круче влево, и теперь от стройного японского кильватера остались одни воспоминания. Каждый крейсер разворачивался и ложился на курс преследования самостоятельно. Но главное, все они, кроме отставшего от своих «Нанивы», были теперь, черт побери, за кормой!

На мостике «Нанивы» каперанг Вада, убедившись в том, что его худшие опасения – остаться на поврежденном крейсере один на один с «Варягом» – становятся реальностью, предпочел отвернуть к правой кромке фарватера заранее. В этот момент у русских на правый борт могли стрелять четыре шестидюймовки из шести, причем прицельно – только две. На остальных были сбиты прицелы, и их огонь был скорее демонстративным.

На уже оставшемся за кормой «Варяга» единственном японском трехтрубнике – «Нийтаке» – во время разворота на курс преследования разорвало баковую шестидюймовку. Из расчета, на своей шкуре испытавшего эффективность родного шимозного боеприпаса вкупе с зарядом кордита, уцелели двое. Это приписали удачному попаданию русского снаряда, ударившего якобы прямо в ствол, но истинной причиной произошедшего была длительная стрельба с максимальной скорострельностью без чистки орудия. Медь от сорванных поясков снарядов медленно, но верно накапливалась в нарезах орудийного ствола. Он постепенно перегревался, что вело к его расширению и деформации. И, наконец, настал момент, когда очередной снаряд просто заклинило в канале в момент выстрела. Добавьте к этому сверхчувствительность и скверный характер шимозы – в результате от пушки и прислуги практически ничего не осталось.

Та же судьба после часа беспрерывной стрельбы ожидала бы и половину орудий «Варяга». Но приказ Руднева о прочистке стволов проволочными банниками и салом, столь негативно оцененный старшим артиллеристом, избавил пушки и их расчеты от незавидной судьбы погибнуть от собственных снарядов. В отличие от моряков начала века, Карпышев не раз читал о данной проблеме, которая впервые проявилась именно во время этой войны из-за возросшей скорострельности новых артсистем.

На самом деле единственный шестидюймовый снаряд, попавший в «Нийтаку» при сближении крейсеров, не нанес ей никаких значимых повреждений. Два аккуратных отверстия на входе и выходе в кладовую сухой провизии и полсотни килограммов риса, превращенного в рисовую пудру, между ними.

«Варяг» уходил. Носовые орудия уже не могли вести огонь по «Наниве». «Нийтака» только ложился на курс преследования, а «Акаси» предстояло обходить раскорячившегося в развороте поперек фарватера «Такачихо». Строй японцев сейчас лучше всего описывался словом «куча», причем, с эпитетом «беспорядочная». Централизованное руководство отрядом, и так не слишком удачное, было утрачено окончательно.

На русском крейсере наконец-то раскочегарили машину до уровня, отдаленно напоминающего продемонстрированный в Филадельфии на сдаточных испытаниях. Несмотря на пессимизм механика, сутки подготовки, душ ледяного масла на подшипники, полуторная смена кочегаров и, главное, осознание всеми того факта, что на кону стоят их жизни, разогнали «Варяг» до вчера еще немыслимых двадцати двух узлов.

Кормовые орудия продолжали всаживать снаряды куда-то в сторону постепенно отстающих японцев, а расчетам уцелевших носовых и бортовых теперь предстояла совсем другая работа – отражение минной атаки. Корабельная русская рулетка начала XX века. Не успеешь всадить пару-тройку мелких или один крупный снаряд в низкую, летящую по волнам тень миноносца до того, как он подойдет на расстояние менее полукилометра, – получи в борт подарок с сотней кило взрывчатки.

А где-то там впереди, на крейсере 3-го класса «Чихайя», лихорадочно поднимали пары в двух, пока еще холодных котлах, в отчаянной попытке предупредить транспортные пароходы с войсками о немыслимой еще утром угрозе – «Варяг» вырвался из Чемульпо! Никто на японских кораблях накануне не принимал такую возможность всерьез. «Чихайю» отправили к выходу из бухты для проформы, и, зная об этом, на корабле даже не поддерживали пары в половине котлов, так как и двух оставшихся вполне хватало для поддержания экономичного хода. Теоретически японский «крейсерок» почти не уступал «Варягу» в скорости, двадцать один узел против двадцати трех, но «Варяг»-то уже шел на двадцати двух, а вот «Чихайе» еще предстояло разгоняться с восьми.

Так или иначе, но как сам его командир, капитан 2-го ранга Фукуи Масоеми, так и все подчиненные ему офицеры, четко понимали свой долг – они были обязаны предотвратить или хотя бы отсрочить атаку «Варяга» на беззащитные трампы, пусть даже ценой своих жизней и потери корабля. Поэтому, выжимая все возможное из машин, их кораблик устремился в сторону транспортов, ожидавших исхода гремевшего у Чемульпо боя. Сигнальщики непрерывно отстукивали семафором в их сторону один и тот же сигнал: «Немедленно сняться с якоря. Рассеяться и уходить в море».

А если «Варяг» погонится за купцами, «Чихайе» придется встать между ним и транспортами. Вряд ли они смогут продержаться против русского большого крейсера более получаса, но что еще остается делать?

На «Варяге» тем временем сигнальщики дотащили-таки на ют ходовые шары, о которых говорил Руднев, и с дружным гиканьем «раз, два, взяли» сбросили их по одному в брызги и пену кильватерного следа. Туда же отправился и глобус из кают-компании, все одно закопченный пожаром до состояния полной черной однотонности и к дальнейшему использованию непригодный. В другое время японцы скорее всего проигнорировали бы эту суматоху на варяжском кормовом балконе. Но сейчас у Фортуны были другие планы.

Со стороны рейда Чемульпо один за другим донеслись два приглушенных расстоянием громовых раската. Оглянувшиеся на звук первого матросы на японских кораблях успели во всей красе рассмотреть султан второго подводного взрыва, вставший у борта «Чиоды». Это случилось, когда, управляясь машинами, поврежденный крейсер медленно обходил торчавшие из воды поломанные мачты и часть надстроек покойного «Сунгари». Усмотрели драму «Чиоды» и глазастые сигнальщики с варяжского грота-марса. По палубам и плутонгам русского крейсера вновь прокатилась волна ликования, гремело раскатистое «ура!!!» подхваченное моряками даже в низах корабля.

На мостике «Варяга» слегка оглушенный морфием Руднев флегматично произнес, откинувшись на спинку кресла:

– Две из девяти. Семь пока в игре. Поздравляю, господа, потопление КВЖДшного парохода и минная банка на фарватере себя оправдали. Теперь пользоваться им практически невозможно. А уж тралить мины рядом с двумя затонувшими посудинами я бы точно не захотел. «Чиода» однозначно не жилец. За «Корейца» нашего супостат свое получил. Можете делать ставки, сколько продержится…

После двух минных подрывов «Чиода» затонул в течение трех минут. Старому крейсеру фатально не повезло – энергией взрыва первой пары мин его, кривобоко ковылявшего в гавань, отбросило прямо на вторую. В отличие от нашей истории, в этот раз отбуксировать «Чиоду» в док не успели.

На «Нийтаке», сопоставив подрыв «Чиоды» и нечто шарообразное, сбрасывавшееся с кормы «Варяга», предпочли дать полный назад и принять к левой дальней кромке фарватера. При этом семафором на остальные японские крейсера было отправлено сообщение: «Осторожно, вижу плавающие мины». Время, потерянное на обход района нахождения «плавающих мин», на осторожное следование по кромке фарватера, на разглядывание волн по курсу кораблей впередсмотрящими в сгущающихся сумерках, на снижение и набор хода, позволило «Варягу» оторваться от крейсеров противника, не получив дополнительных повреждений.

Атака миноносцев была начата безукоризненно по инструкции, но в итоге с нулевой практической эффективностью. Под огнем мало пострадавшей артиллерии левого борта русского крейсера из шести миноносцев на дистанцию действенного пуска торпед рискнули выйти только два. Из выпущенных ими четырех мин «Варягу» пришлось уворачиваться только от одной. Ответным огнем на самом наглом миноносце «Чидори» шестидюймовым снарядом был сбит мостик вместе с командиром, рулевым управлением и всем остальным, что на нем находилось. На долю второго, «Касасаги», пришлось три попадания трехдюймовых снарядов, охладивших его пыл.

Однако этот наскок миноносцев позволил японцам выиграть драгоценное время и начать выводить из-под удара транспорты. Но груженные под завязку купцы никак не могли соревноваться в скорости с погнавшимся за ними крейсером. Для начала не повезло «Сикако-Мару». При исполнении команды «рассыпаться» ее капитан по чистой случайности выбрал курс, пересекающийся с курсом «Варяга».

Когда на «Чихайе» заметили, куда именно несет транспорт, кавторанг Фукуи понял, что до завтрашнего восхода ему дожить, скорее всего, не удастся. Ну что же, как говорит «Хаге Куре»: «Смерть – легче пуха. Долг – тяжелее горы». Придется вспомнить, что по британской классификации «Чихайю» причисляли к «торпедно-артиллерийским канлодкам». Приказав на транспорт отворачивать влево и прижиматься к восточному берегу, он повернул свой кораблик на пересечение курса «Варяга»…

И ведь ему почти удалось то, что с успехом провалили миноносцы четырнадцатого отряда – мина прошла в нескольких метрах от кормы «Варяга»! Если бы не круто положенный вправо руль и мощный бурун за кормой, то попадания было бы не избежать.

Прояви командиры миноносцев чуть меньше готовности умереть и чуть больше терпения – и «Варяг» вполне мог бы от Чемульпо и не уйти. Им нужно было отойти к «Чихайе» и атаковать совместно правый борт крейсера, где его артиллерия больше пострадала от огня японских крейсеров. Тогда шансы на торпедирование «Варяга» становились близкими к ста процентам. Сейчас же, после безрезультатной торпедной атаки и расхождения с «Варягом» на контркурсах всего на шести кабельтовых, расстреляв мины изо всех аппаратов и в ответ получив пять шестидюймовых снарядов только в корпус, крейсер 3-го класса «Чихайя» превратился в дымящуюся, окутанную паром развалину.

Когда-то красивый и стремительный, он из последних сил отползал на десяти узлах с заметным креном на левый борт. Комендоры продолжали лихорадочно обстреливать врага из уцелевшего кормового 120-миллиметрового орудия и пары бортовых трехдюймовок, но всем и на «Чихайе», и на «Варяге» было ясно, что это агония. У изувеченного кораблика не было ни скорости, чтобы уйти, ни артиллерии, чтобы отбиться, ни сколько-нибудь значимой брони, чтобы терпеть обстрел – словом, не было никаких шансов. И тем неожиданнее оказался приказ Руднева, в очередной раз вызвавший на мостике жаркие споры, более подобающие Одесскому привозу, а не кораблю в бою.

– На руле, держи правее – курс на транспорты! Ход до самого полного. Сигнальные, отсемафорьте на «Чихайю» на английском, авось поймут: «Восхищен вашим мужеством, вы до конца исполнили свой долг, идите чинитесь, добивать не буду». Как у нас с перезарядкой минных аппаратов дела обстоят, кстати?

– Но почему?! Поворот вправо, снизить скорость на двадцать минут, и япошки на дне! Что за толстовство такое, Всеволод Федорович?

Зарубаев даже не кричал, звук, вырвавшийся из его горла, был чем-то средним между ревом и воем. И, черт побери, его можно было понять! За последние пару часов ему не давали добить уже третий корабль противника. Сначала «Чиода», потом «Нанива», а теперь, вот, еще и «Чихайя»! Ну, сколько же можно издеваться? Его молчаливо поддерживали, буравя командира хмурыми взглядами, оба штурмана, Беренс и Бирилев, лекарь Храбростин и даже рулевые, что уж ни в какие ворота не лезло, поминутно отрывали глаза от штурвала и зыркали на командира. Офицеры и матросы «Варяга», поверив в свои силы, жаждали победы! Не по очкам, как прорыв мимо четырех крейсеров противника, а полной. Заканчивающейся пузырями, поднимающимися из глубины над могилой вражеского корабля.

– Во-первых, не поворот, а разворот. Правым бортом – не добить, там у нас почти все зубы повыбиты, а торпеды на эту мелочь тратить слишком расточительно сейчас, когда есть более важные цели. Во-вторых, не двадцать минут, а полчаса минимум. Это же не миноносец, в ее корпусе для утопления надо будет наделать много шестидюймовых дырок ниже ватерлинии. За это время нас догонят «Нийтака» и «Акаси». Драться с ними, рискуя потерять ход и дождаться остальных? Хорошо быть добрым, господин лейтенант, когда это тебе ничего не стоит. А уж когда у тебя вообще нет другого выхода, то и подавно.

– Есть, господин капитан первого ранга. По кому тогда стрелять прикажете? – процедил сквозь зубы Зарубаев. Да, наверное, командир опять прав, но как же обидно!

– Если «Чихайя» не прекратит огонь, а скорее всего не прекратит, не тот народ японцы, то продолжайте по ним из всего, что достает. Утопить вряд ли успеете, но чем дольше этот металлолом будут ремонтировать, тем лучше. А потом по транспортам, они где-то там, в темной части горизонта. Разбегаются, как тараканы. Вот с ними и насладитесь утоплением больших кораблей. Что там у нас с перезарядкой минных аппаратов, скажет мне кто-нибудь или нет? Минами транспортники все же сподручнее топить, чем нашими сверхбронебойными снарядами.

Через несколько минут на мостике появился запыхавшийся и закопченный старший офицер.

– Докладываю, Всеволод Федорович! С левого борта оба аппарата готовы к стрельбе. С правого… Там аппаратов больше нет. Вернее, тот, что в кают-компании, еще можно починить, ему только осколками досталось. Были бы запчасти и время. А тот, что в церкви стоял, разнесло прямым попаданием вместе с расчетом. Влепили в момент расхождения с «Такачихо», на минуту бы раньше, пока мина была в аппарате, и правого борта у нас бы не было. Счастье, что успели выпустить. Носовой должны перезарядить через полчаса, а кормовой… Это просто балласт получается.

– Спасибо, Вениамин Васильевич, рад, что вы живы и вроде даже здоровы. В отличие от меня, болезного. Можете кратенько рассказать, что у нас вообще с повреждениями, пока есть свободная минутка?

– За минутку, боюсь, не уложиться. Итак, потери в людях. Мичман Шиллинг, убит наш Александр. Прямо у орудия. Младший механик Сергей Зорин убит. Не повезло, находился у двери той самой угольной ямы, где снаряд взорвался. Даже непонятно, чем его – то ли железом, то ли куском угля… Лейтенант Климов с «Севастополя» во время тушения пожара на юте изранен осколками в спину и голову, у меня на глазах. И пяти минут не прожил после… Лекарь Меркушев с «Корейца» убит. Бедняга буквально на секунду из лазарета высунулся, санитарам помочь – тут его и достало. Нижних чинов погибло не менее сорока человек.

Ранены вы, мичман Лобода основательно, мичман Эйлер легко, слава богу, в сорочке родился – осколок отрикошетил от нательного креста! Кому расскажи – не поверят, вот уж божий любимчик… Трюмный механик Солдатов что-то на ходу пытался чинить, его немного приложило о раскаленный котел, когда от взрыва на корме крейсер рыскнул, но с поста он уходить отказался, значит, легко. Еще один артиллерист, они-то все это время на верхней палубе, граф Нирод – тоже несильно, в руку навылет. Осколок мелкий, слава богу, и кость не задета. Ему, правда, еще лицо песком из мешков, что вокруг дальномера лежали, отполировало, но все одно – счастливчик. От тех мешков одни лохмотья остались, не будь их и прочей вашей блиндировочной импровизации, от него и расчетов орудий никто бы в строю не остался. Из нижних чинов в лазарете раненых под полтинник, в строю как бы не в полтора раза больше. Кто из них из нашей команды, кто с «Корейца», «Севастополя» или «Сунгари» – разберемся завтра.

Артиллерия: не подлежат ремонту три шестидюймовки, пять трехдюймовок, 47-миллиметровка на грот-марсе и одна из пушек Барановского. Есть шанс отремонтировать две шестидюймовки и одну трехдюймовку, но это не сегодня и даже не завтра, надо пару дней. Расход снарядов: больше половины шестидюймовых и с треть трехдюймовых. Минные аппараты по правому борту – один вдребезги, второй можно попытаться восстановить, но тут так на так. Носовой вроде должен сработать, хотя и задело его осколками. Выстрелим – узнаем. Мин выпустили пять штук.

– А если он все же неисправен, то выстрелим и потонем. Вы оптимист, батенька, как я погляжу! Что еще нам супостат угробил?

– Кто-нибудь, дайте воды для начала, в горле пересохло… Спасибо.

Носовая труба – вообще не понимаю, почему еще держится. По всем законам физики должна быть за бортом и еще полмостика снести попутно. Но стоит, зараза такая упорная. Завтра ее или чинить, или валить надо – малейшей качки ей не вынести. Да, соответственно, тяга в носовой кочегарке практически нулевая. Остальные трубы в осколочных дырках, но это поутру быстренько жестью залатаем. То же с вентиляторами – решето…

Ход пока держим двадцать один узел, еще пару часов Лейков обещал продержаться. Потом придется снизить до семнадцати-восемнадцати, а то, не дай бог, начнет трубки рвать – три котла уже «слезят» по чуть-чуть. Затоплены две угольные ямы. Пожары потушили все, но кают-компании и вашего салона больше нет. Одни головешки. То же самое можно сказать про провизионку. Прямое попадание с последующим пожаром. Потушили быстро, но не знаю, что баталеры нам на завтрак наскребут, и, если после еды на зубах будет скрипеть сажа, а то и осколки, не удивляйтесь. В общем, до Артура дотянем, а там на ремонт минимум на месяц. Причем желательно дней десять в доке. Все же в корпусе дырок нам понаделали…

– А теперь плохие новости, господа, в Артур…

– Есть!

Донесшийся с левого крыла мостика азартный возглас Зарубаева перебил ответ Руднева.

– Что «есть», Сергей Валерианович?

– Простите великодушно, что перебил. Но так как япошки огня не прекратили, я, как вы и приказали, «Чихайе» под хвост еще пару снарядиков вкатил.

– Все бы вам, Сергей Валерианович, маленьких обижать. Ну, не смотрите на меня так. Шучу, шучу. И вообще, лежачих и сидячих раненых не бьют.

Итак, господа, в Артур мы не идем. Между нами и крепостью весь японский флот. Во Владивосток пройти можно, но он сейчас еще замерз. Будем там болтаться, ожидаючи, пока «Надежный» канал пробьет, могут и подловить. Можно, конечно, забежать в Шанхай или к немцам в Циндао, подлататься слегка, отбункероваться, снестись через них с командованием и дальше, что прикажут, но… Теперь самое интересное.

Сейчас в Японию из Италии перегоняют два новейших броненосных крейсера типа «Гарибальди». Ну, я думаю, вы в курсе. Причем экипажей на них сотни три на двоих, и японцы только в машинной команде. Остальное – итальянцы с английскими офицерами. Не надо у меня спрашивать, откуда я это знаю, Вениамин Васильевич, не надо. Как говаривал мой батюшка: «Не задавай мне, сынку, неудобных вопросов, не получишь уклончивых ответов».

– Ну не надо, так не надо. После ультиматума японского и затеи с койками поверю на слово. Может, вы и график их движения знаете, Всеволод Федорович? После истории с японскими взрывателями не удивлюсь.

– Нет, я не всесведущ, к сожалению. Но вот то, что прибытие в Йокосуку запланировано на четырнадцатое февраля, а намедни они прошли Малаккским проливом, мне птичка донесла. А сейчас задача-минимум – утопить того неудачника, что от нас пытается оторваться чуть мористее. Обойдите его справа в паре кабельтовых и всадите обе торпеды, а то одной может не хватить. Он, зараза, здоровый, похоже, тонн этак тысяч на пять потянет. А потом в открытое море. Там идем в обход Японии и ждем гарибальдийцев.

– Мимо Сасебо? А уголь? А ремонт? А как топить два броненосных крейсера по восемь тысяч тонн? А есть что будем целый месяц? А раненых куда девать?

Град вопросов посыпался со всех сторон, штурмана, старший офицер, старарт и даже лекарь хором пытались перекричать друг друга. Но, в отличие от предыдущего совещания в кают-компании, теперь вопросы задавались не с интонацией «простите, но это невозможно», а скорее «и каким же образом мы это сделаем?». Теперь за Рудневым команда и, главное, офицеры готовы были идти хоть в преддверие ада.

– Господа, вы знаете, как можно съесть слона?

– Простите, но при чем здесь это, Всеволод Федорович?

– Да так, африканская поговорка. Слона можно съесть только кусочек за кусочком. И неприятности мы тоже будем переживать по мере их возникновения. Вот, к примеру, уголь. Пока у нас своего достаточно, ямы были на три четверти забиты. А как начнет кончаться – да мало ли в море угольщиков? Вот тот, что будет побыстроходнее, и конфискуем, а если он еще и в Японию будет идти, то казне и платить не придется. Контрабанда-с, господа, причем военная! То же с едой. Забираем по законам военного времени. Ремонт – тут простите, придется мудрить в море. Максимум безлюдная бухта, но никакой порт нам в ближайший месяц не светит. Раненые… Придется где-то разжиться катером или наш залатать, и на нем их отправить в Шанхай, или какой там нейтральный порт под боком окажется. По дороге, кстати, будем досматривать транспорты на предмет военной контрабанды. Теперь про «топить крейсера»…

Сергей Валерианович, во-первых, потрудитесь отдать приказ опять пробанить орудия, во-вторых, объясните-ка собравшимся, почему вы планируете нанести российской казне ущерб в несколько десятков миллионов рублей золотом?

– Кто, я?! Никогда! И в мыслях не было… С чего вы…

– А зачем тогда топить то, что можно захватить? Подумайте над этим вопросом, господа. И еще, если после пожара в кают-компании уцелели книги о каперах и пиратстве, настоятельно рекомендую почитать. Как художественные, так и документальные. Для придания мыслям нужного направления, так сказать. Ну, сколько там еще до этого транспортника осталось? Интересно, что же он везет? А то ведь утопим и не узнаем…

Транспорт «Сикоку-Мару» перевозил грузы второй очереди. Никто из экипажа «Варяга» никогда не узнал, что именно пустили на дно торпеды, выпущенные в упор из аппаратов левого борта. Если верить российским источникам, то ко дну пошли артиллерийские парки первой японской армии. Если верить японским, то генеральным грузом было продовольствие и обувь.

На самом же деле, после двух взрывов и получасовой агонии с безуспешной попыткой дотянуть до берега, утонуло все инженерно-саперное обеспечение первой волны высадки. С одной стороны, жить без палаток и котелков в Корее зимой хоть сложно, но можно, с другой – копать траншеи, строить и ремонтировать дороги, позиции для орудий, землянки и прочую инфраструктуру войны без лопат и заступов… Тоже можно. Но не так быстро, как хотелось бы.

Насколько задержали развертывание войск и начало наступления минный залп «Варяга», три корабельных трупа и десяток мин поперек фарватера – сказать невозможно. Окажись на месте японцев хуже организованный и менее целеустремленный противник, темп высадки и продвижения на север 1-й армии был бы решительно сорван. И отставание от первоначальных планов могло бы составить недели три, а возможно, и больше.

Но японцы себе такой «роскоши» не позволили. Энергия и находчивость, с которыми они преодолевали неожиданно возникавшие трудности, могли бы сразу заставить русское высшее военное руководство задуматься о характере и особенностях противника в этой войне. Увы, осознание серьезности угрозы сменило привычные шапкозакидательские настроения петербургских стратегов несколько позже.

«Сухопутным» итогом сотворенной Петровичем неудачи японцев в первом морском бою у Чемульпо стало то, что начать попытки перейти реку Ялу генерал Куроки смог на десять дней позже, чем в оставленной Карпышевым реальности, зато общая численность его армии возросла на пять тысяч солдат и пять тысяч носильщиков.

Впрочем, таких подробностей по армейским боевым действиям в его голове не сохранилось. Товарищ был мореманом. Война на суше всегда была для него лишь неприятным грязным фоном в красивом военно-морском противостоянии. Но всего через несколько минут и Петровичу, и всем, стоявшим на мостике «Варяга» пришлось глубоко прочувствовать, что и морская война несет в себе достаточно ужаса и страданий.

Еще одним неудачником, оказавшимся на пути «Варяга», оказался «Миоко-Мару». Транспорт был большим, однотрубным и редкостно неуклюжим. Получив торпеду из носового аппарата почти по миделю, он поначалу даже не накренился, продолжая неторопливо ползти в сторону берега. После попадания прошло уже секунд пять, и Руднев открыл было рот, чтобы приказать добить доходягу снарядами. Но в тот же миг над подранком вспучилась растущая во все стороны шапка черного дыма, сопровождаемая тугим, протяжным гулом, похожим на выдох исполинского живого существа. Что это было? Взрыв угольной пыли в бункерах, котла или взрывчатки в трюме?.. Можно только гадать. Но вот то, что произошло после, очевидцы катастрофы запомнили надолго.

Трамп, выползая из дымной тучи, оказался совсем близко от крейсера. Смертельно раненный, он быстро, на глазах, садился на корму, заваливаясь на пробитый торпедой борт. А на палубе… На палубе метались люди. Много людей, сотни… Судно валилось. Спуск шлюпок в таких обстоятельствах был просто невозможен. Страшная картина человеческого муравейника, ищущего спасения от неумолимо надвигающейся смерти… Крики, давка, вопли… Головы людей, как черные точки в январской воде… Надвигающаяся ночь… Петровича передернуло от мысли, что если бы Джеймс Кэмерон, режиссер «Титаника», хоть один только раз в жизни, хоть на одно-единственное крохотное мгновение увидел и услышал ЭТО, ему и в голову бы не пришло снимать свой фильм-«оскароносец». Но шевелящий волосы под фуражкой ужас пришел потом. Когда над морем раздался крик… Не человеческий крик… Лошади… Сотни коней и кобыл не ржали. Нет, они кричали… В закрытых наглухо, опрокидывавшихся и заливаемых водой трюмах. Транспорт перевозил кавалерию…

Лейтенант Зарубаев, закрыв уши руками, плакал. Нет, он рыдал навзрыд! Руднев вдруг вспомнил, что увлечение бегами и лошадьми было потомственной страстью мужской половины его семейства… Наконец стихло… Море сомкнулось над своей добычей. Оглушенные, опустошенные и молчаливые стояли русские офицеры на мостике уходящего в ночь крейсера. Такая вот она, морская война…

Гоняться за оставшимися транспортами при наличии на хвосте нескольких японских крейсеров, хоть и отставших пока на шесть миль, но все еще способных догнать «Варяг», Руднев не рискнул. Так, выпустили для проформы и создания паники по их угадывающимся в сгустившихся сумерках теням по пятку снарядов, но топить пароходы бронебойными снарядами – это долгое и неблагодарное занятие.

Опять же, Петрович совершенно искренне считал, что свою задачу он выполнил – «Варяг» прорвался, эмоций уже и так хоть отбавляй, сейчас его должны выдернуть обратно в его время, и фан кончится. На всякий случай он рассказал в общих чертах офицерам, что дальше нужно делать. Ну и боль в ноге вместе с морфием тоже способствовали желанию убраться подальше от поля боя…

«Варяг» восемнадцатиузловым ходом уходил в открытое море. Через час полностью стемнело, ночь на широте Сиракуз и Барселоны наступает быстро. За кормой перестали различаться силуэты японских транспортов и крейсеров. То ли последние отстали, то ли решили не рисковать встретить в темноте этот неожиданно кусачий русский крейсер. Если уж днем всем скопом не смогли его остановить, то сейчас, в ночи… Миноносцы, конечно, тоже искали своего врага, но море большое, радаров еще не изобрели, так что «Варяг» был в относительной безопасности.

Распорядившись сбавить ход до пятнадцати узлов, Руднев после перевязки с помощью вестового и двух матросов-санитаров, бережно поддерживавших командира под руки, доковылял до командирского салона. «Н-да. И где вчерашнее великолепие? Что не разнесено в щепки взрывом, то сгорело или провоняло дымом. Слава богу, хоть кровать в каюте одним куском стоит… Вот сейчас на нее как спикирую и проснусь, надеюсь, уже в Москве, суну в морду Вадику и бегом квартирку покупать. Монолит-кирпич… – мысли Карпышева причудливо смешивались с мыслями Руднева. – Команде надо выдать тройную винную порцию и написать донесение о бое… А это верно, обещал ведь. Где тут у нас вестовой?»

– Тихон, голубчик, передай старшему офицеру, что я приказал команде выдать тройную винную порцию, и плесни мне тоже чего покрепче.

«А теперь спать. Странно, почему я еще тут? «Варяг» прорвался, что еще этим козлам из НИИ надо…» – Сон подкрался настолько незаметно и быстро, что полупустой стакан выпал из руки командира на постель…

На корабле утомленный боем экипаж, за исключением вахты, аварийных партий, врачей и санитаров, укладывался спать. Кому-то это удавалось сразу, кто-то долго не мог совладать с нервами после первого в жизни боя. Старший офицер – вот же собачья должность – третью ночь почти без сна, продолжал носиться по кораблю, определяя первоочередные работы, которые надо было провести сразу после рассвета.

Из офицеров первыми отключились полуоглохшие артиллеристы. Но, как ни странно, через час беспокойного сна, сопровождавшегося вскриками и стонами, мичман Василий Александрович Балк проснулся. Он поднялся с койки и минут тридцать сидел, глядя в пространство. Потом встал, оделся, зачем-то засунул за пояс револьвер и вышел на верхнюю палубу. Постоял у борта, минут десять посмотрев на проносящуюся со скоростью полутора десятков узлов темную воду, а потом медленно, мягким прогулочным шагом пошел в сторону юта…

Карпышев проснулся от осторожного, но довольно громкого стука в дверь каюты. Судя по боли в ноге, каше в голове и всепроникающему запаху гари, он все еще был на «Варяге». Паршиво.

– Кто там? Кого еще принесло в три часа ночи? На японцев напоролись? Кто? Миноносцы, транспорт или что серьезнее?

– Мичман Балк. Вадик просил передать привет Петровичу.