18
Мертвый грабитель
Как только Мирон ушел исполнять поручение Скопина, в дверь постучали. Иван Федорович пошел открывать и вернулся в комнату с доктором Зиновьевым.
— А, — сказал Павел Семенович, увидев Архипова, — и вы здесь. Это хорошо. Мы тут с квартальным Михеевым проезжали мимо и решили, что вас надо позвать.
— Куда? — спросил Скопин.
— Одевайтесь, вам будет интересно, — сказал доктор, нетерпеливо постукивая каблуками. — Михеев обещает мне настоящее поле битвы, усеянное телами. Ну, если быть точным, то усеяно оно одним мертвым телом. А второе — полуживое и потому находится не в моей компетенции. Зато вас точно заинтересует. Еще одно нападение на коллекционера.
Архипов вскочил.
— На кого?
— Я вам про него говорил, помните?
— Сбежин? — воскликнул Захар Борисович.
— Он, — кивнул доктор. — Чудом остался жив, говорят. И представляете — именно в силу своего занятия. Конечно, полнейшая глупость для грабителя — нападать на дом коллекционера холодного оружия!
— Сбежин, — снова повторил Архипов и взглянул на Скопина. — Вот так так.
Иван Федорович уже снял с крючка свою судейскую шинель и всовывал руки в рукава.
— А кто убит? Кто грабитель?
Зиновьев пожал плечами:
— Сейчас увидим.
У ворот стояла полицейская карета. В открытую дверь выглядывал квартальный Михеев. Когда все расселись тесно по скамейкам, он постучал в переднюю стенку кулаком, и карета двинулась вперед. Михеев уткнулся взглядом между сидевшими напротив Скопиным и Архиповым.
— Ну, хорош дуться, — сказал ему Иван Федорович. — Скажи спасибо, что вышел сухим из воды.
Архипов тоже старался не смотреть на квартального, чтобы не сорваться.
— Давай, докладывай, как стало известно? — спросил Скопин у Михеева.
Тот сухо откашлялся, как будто черствые крошки облепили его горло, а потом сказал без всякого выражения:
— Сосед донес. Шум и крики. Постучался — стонут, не отвечают. Дверь открыта. Он зашел и увидел. Потом побежал ко мне в участок. Поскольку есть раненый, я попросил доктора.
— Понятно, — сказал Скопин. — Надеюсь, что Сбежин не умрет, пока мы едем.
— Мертвые всегда лучше! — энергично кивнул черной бородой доктор Зиновьев. — С ними мороки меньше.
Остаток пути они проделали в молчании. Карета скоро остановилась напротив подъезда того самого дома, где Архипов и Скопин были еще так недавно. Там уже собралась небольшая толпа зевак, которых дворник не пускал внутрь. Увидев выходящих из кареты полицейских, он встал во фрунт и приложил рукавицу к своей шапке.
— На второй этаж пожалте!
— Знаю, — ответил Скопин, проходя мимо дворника. За ним шли Архипов с доктором, а квартальный Михеев замыкал шествие. На лестнице Иван Федорович остановился и повернулся к своим спутникам.
— Без моего разрешения никто ничего не предпринимает.
Дверь в квартиру коллекционера была распахнута. Из гостиной слышались тихие стоны. Скопин на секунду задержался в прихожей, как будто что-то выискивая на вешалке для одежды. Потом быстро пошел в сторону гостиной. Они застали Сбежина на полу. Он сидел, привалившись спиной к ножке стола. Рядом с ним валялась кривая сабля с окровавленным клинком — тот самый шамшир, с помощью которого Сбежин показывал Скопину приемы обращения с кинжалом. Под самыми шторами у окна лицом вниз лежало в луже крови тело молодого мужчины. Сбежин посмотрел на вошедших мутными глазами.
— Врача! — простонал он.
Скопин посторонился, пропуская Зиновьева. Тот поставил саквояж на стол и опустился на корточки перед коллекционером.
— Здравствуйте, вы помните меня? Я доктор Зиновьев. Вы были у меня в Сущевской части.
Сбежин перевел взгляд на лицо Павла Семеновича. Он вспоминал долго, с трудом.
— Вы патологоанатом, — сказал он наконец.
— Точно, — энергично кивнул Зиновьев. — Но это ничего, когда-то я лечил и живых. В конце концов, разница между ними совсем небольшая. Куда вас ранили?
— Рука, — простонал Сбежин. — Болит. И плечо.
Скопин указал Михееву глазами на тело у окна.
— Переверните.
Квартальный с трудом нагнулся над убитым, одной рукой взял за рукав, а другой — за штанину.
— Помогите ему, — велел Иван Федорович Архипову.
— А сам он не сможет? — огрызнулся Захар Борисович.
— Оставьте.
Архипов подошел к трупу с другой стороны, чуть не запутался в занавесках и помог перевернуть мертвеца.
Сбежин, перестав стонать, смотрел, как доктор расстегивает его бархатный пиджак. Весь левый рукав почернел от крови. Сам коллекционер был бледен, отчего его выпуклые близко посаженные глаза стали похожи на рыбьи.
— У вас была горничная, — сказал ему Скопин. — Почему она не побежала за помощью?
Сбежин перевел взгляд на него. В этот момент доктор попросил его наклониться вперед, чтобы аккуратно снять пиджак.
— Лушка? — сказал он зло. — Это она-то и навела! Сбежала, мразь!
Он снова застонал — вероятно, доктор Зиновьев, стягивая с него пиджак, побеспокоил раненое плечо. Под бархатным пиджаком обнаружилась белая сорочка, с левой стороны вся залитая кровью. Зиновьев достал из саквояжа ножницы и стал разрезать рукав от запястья вверх.
Михеев привалился к стене и скрестил руки на груди. Так он стоял, пока Архипов производил осмотр тела грабителя, выворачивал ему карманы. Под телом оказался нож, вероятно, тот самый, с которым тот напал на хозяина дома.
— Вам повезло! — сказал доктор Зиновьев. — Раны не глубокие. Кости вроде не задеты. Но вы потеряли достаточно крови, так что опасность все же была серьезной.
— Вы в силах рассказать, что произошло? — спросил Скопин.
Сбежин посмотрел на доктора, который доставал из саквояжа хирургическую иглу и катушку шелковых ниток.
— Рассказывайте, — сказал Зиновьев. — Это вас отвлечет, пока я буду промывать и зашивать раны. Боюсь, потом вы так ослабнете, что просто заснете. А Ивану Федоровичу, как я понимаю, нужны сведения прямо сейчас, так сказать, по горячим следам.
— Правильно, — кивнул Скопин. — Вы знаете того, кто на вас напал?
— Нет.
Доктор вышел в поисках кухни, где он собирался раздобыть таз с водой и полотенца.
— Видели когда-нибудь раньше?
— Нет.
— Как все произошло?
Сбежин глубоко вздохнул и поморщился от боли.
— Я… я вернулся домой. Луши… моей горничной не было. Я очень рассердился, потому что не позволял ей отлучаться из дома днем в мое отсутствие.
Доктор, вероятно, нашел кухню, потому что откуда-то раздался звонкий стук воды, бьющей о жестяное дно таза.
— Давно она у вас, эта девушка? — спросил Скопин.
— Нанял после смерти Люды. Вести хозяйство.
— По рекомендации?
Сбежин кивнул.
— Почему же вы говорите, что именно она навела на вашу квартиру этого… — Иван Федорович кивнул в сторону окна, где Архипов закончил свой осмотр, раздвинул шторы и прислонился к подоконнику, слушая показания раненого коллекционера.
— А как иначе? — спросил Леонид Андреевич. — Ее нет, а этот…
— Продолжайте. Как было дело? — сказал Скопин, взял стул и сел напротив коллекционера. — Дверь была закрыта?
— Нет. Но я же думал, что прислуга дома…
— Вы не велите ей запирать входную дверь?
— Она забывает. Я ругаю ее… Но это не главное, — пробормотал Сбежин. — Я вошел. Слышу — кто-то ходит по гостиной. Что-то делает. А шаги не Лушины, нет. Но это я только потом понял. А тогда я рассердился на девчонку, распахнул дверь. А тут — он. Роется в ящике стола. Повернулся и сразу на меня — с ножом! С ножом! Я руку поднял, отбиваюсь. И знаете… тут везде оружие висит, а мне даже в голову не пришло сразу… Но потом я отпрыгнул к стене, схватил шамшир и заколол… его… этого человека.
Доктор принес таз и полотенце.
— Михеев, — позвал доктор квартального. — По-ди, будешь помогать.
— Иду, Павел Семенович, — отозвался Михеев и отлип от стены.
Скопин вытащил свою трубку.
— Нет-нет-нет! — запротестовал Зиновьев, ставя таз рядом со Сбежиным. — Никакого дыма! Леониду Андреевичу и без этого нехорошо! Михеев! Я тебе буду давать полотенце, а ты выжимай и снова мочи. Понял? Вот так.
Он обмакнул полотенце в воду и начал осторожно стирать кровь с руки и плеча коллекционера.
Скопин вертел в руках свою трубочку.
— Вернемся к убитому, — сказал он наконец. — Значит, вы считаете, что его навела ваша горничная?
Сбежин кивнул.
— А может, это быть тот самый грабитель, который недавно обчистил и убил старика Трегубова? — спросил Скопин. — По возрасту вроде как совпадает. По приметам — тоже. Знаете, как бывает? Грабитель сначала высматривает богатую квартиру, а потом втирается в доверие к прислуге.
— Очень может быть, — тихо сказал Леонид Андреевич.
— Господин Архипов. — Скопин повернулся к Захару Борисовичу. — Сходите с Михеевым, пусть он покажет соседа, который обнаружил место преступления. И допросите его подробно. Потом доложите.
Обмыв раны, доктор вынул из саквояжа пузырек с плотно притертой крышкой. Потом достал из кармана большой белый платок и сложил его вчетверо.
— Вот, — сказал он. — Сейчас я зашью раны. Обычно я не пользуюсь эфиром, потому как мертвые боли не чувствуют, но пузырек на всякий случай держу с собой. Вдруг встретится какая-нибудь несговорчивая прелестница!
— Это он шутит так, — пояснил Скопин коллекционеру.
Доктор смочил платок из пузырька и приложил к лицу Сбежина. Тот не отрываясь смотрел на Скопина, пока веки не дрогнули и не прикрыли его большие рыбьи глаза. Тогда Зиновьев ловко вдел нить в кривую иголку и принялся зашивать раны.
— Теперь-то можно курить? — спросил Иван Федорович.
— Не стоит.
Скопин подошел к мертвому грабителю и долго смотрел в его лицо.
— Какая-то ерунда, — пробормотал он. — Впрочем…
Вернулся Архипов и кивнул Скопину. Потом посмотрел на дремлющего коллекционера и хотел что-то сказать, но Скопин быстро приложил палец к губам.
— У меня еще одна просьба, — сказал он Захару Борисовичу. — Берите экипаж и поезжайте в часть. Пусть пришлют трех или четырех полицейских. Это тело, — он указал на убитого, — надо отвезти к нам, в морг.
Архипов молча кивнул и снова вышел. Иван Федорович снова вернулся к Сбежину.
— Ну как, Павел Семенович?
— Почти закончил, — ответил доктор, отрезая скальпелем последнюю ниточку от узелка.
Глаза Сбежина чуть приоткрылись.
— Леонид Андреевич, — позвал Скопин. — Вы слышите меня? Можете отвечать?
Губы коллекционера чуть шевельнулись.
— Я хочу вам задать еще несколько вопросов, — сказал Скопин, присаживаясь перед Сбежиным на корточки.
— Он еще не отошел от наркоза, — прошептал ему доктор.
Скопин кивнул.
— Вот именно, — ответил он тихо.
Сбежин застонал и попытался сесть удобнее. Вероятно, ножка стола, к которой он привалился, сильно врезалась ему в спину.
— Леонид Андреевич, — сказал Скопин. — Как вы узнали, что у вашей жены — любовник?
Коллекционер открыл глаза шире и молча уставился на Скопина. Иван Федорович подождал, но, не получив ответа, взял иглу, которую доктор оставил на краю стола, и вонзил ее в руку Сбежина.
— Что вы!.. — вскрикнул доктор Зиновьев.
Коллекционер со стоном закрыл глаза и повалился на бок. Павел Семенович сердито вырвал иглу из его руки и замахнулся на Скопина.
— Вы, Иван Федорович!.. Вы что творите?
Скопин невозмутимо встал.
— Небольшой эксперимент, Павел Семенович. Боюсь, ваш эфир выдохся.
— Лучше помогите мне его переложить на диван. Раны зашиты, кровь остановилась. Теперь надо перевязать и оставить человека в покое. Думаю, он будет спать до завтра.
Оставив Сбежина на диване, они спустились вниз, где доктор Зиновьев велел дворнику утром вызвать врача, имевшего практику в этих кварталах. Скопин дал распоряжения Михееву по поводу перевозки тела грабителя, а потом позвал Зиновьева и вернувшегося из части Архипова прогуляться втроем по вечерней улице.
Некоторое время шли молча, Скопин впереди, Архипов и Зиновьев держались чуть подальше.
— Туман, — сказал вдруг Иван Федорович, остановившись. — Сыро сегодня.
Он даже не взглянул на своих спутников, как будто находясь в глубокой задумчивости.
— Игла-то зачем? — снова возмутился Зиновьев, который, казалось, потерял от усталости свою привычную живость и веселость.
— А вы не понимаете, Павел Семенович?
— Хотите сказать, он все это время находился в сознании и терпел?
— Да.
— Но зачем? — вмешался Архипов. — Вы же сами говорили мне не подозревать Сбежина, пока я не посмотрю остальные дела!
Скопин поднял голову и огляделся.
— А, хорошо, — сказал он. — Пошли, погреемся!
Они находились как раз недалеко от «Лазаревского» трактира.
Коротко поздоровавшись с сидевшими тут мужиками, Скопин прошел к своему столу, скинул шинель и подозвал мальчика.
— Как дед?
— Ожил.
— Хорошо. Слышь, Володька, принеси нам три портера и баранины, если осталась. Да, и хлеба не забудь!
— Сей момент, Иван Федорович.
Пока остальные рассаживались за столом, Скопин взял солонку с отбитым краешком и повертел ее в пальцах.
— Значит, так, — сказал он, когда мальчик принес пиво и стаканы. — Убитый — это наверняка Сёмка Рубчик.
Иван Федорович посмотрел со значением на Архипова. Захар Борисович поджал губы и спросил:
— С чего это вы взяли? По описанию со слов Маши?
Скопин открыл бутылку, налил темный портер в стакан и немного отхлебнул.
— Есть такое соображение. Когда вернусь, пошлю Мирона с его подопечной в часть, пусть опознает. Уж она-то Рубчика знает хорошо.
От входной двери послышались возбужденные голоса — мужской и женский. Архипов поднял глаза и увидел парочку: купца — в длинном сюртуке, с большой вьющейся бородой и женщину — высокую, одетую ярко, но в потертые и застиранные вещи. Женщина, вероятно проститутка, стояла спиной, стягивая платок и открывая пышные светлые волосы.
— Неужели это действительно Сёмка убил и Надеждина, и Трегубова? — спросил Захар Борисович, глядя на женщину. — А как же след галош?
— Нет, — отрезал Скопин. — Сёмка никого не убивал, — он повернулся к доктору. — Вы осмотрели тело Трегубова?
— Да, — кивнул Зиновьев и полез во внутренний карман. — Вот…
Он вынул из кармана лист бумаги, сложенный вчетверо.
— И вы, Захар Борисович, давеча спрашивали про характер ранений Трегубова.
Архипов кивнул.
— Как вы тогда ушли, я снова осмотрел тело. Помните, я говорил, что похоже, будто это два человека разными ножами? Один нож с треугольным обоюдоострым лезвием.
— Тот же, что и в прошлый раз? — спросил Скопин.
— Нет, лезвие уже. Втыкалось под прямым углом. Второе лезвие имеет только одну режущую кромку. Его втыкали под углом. Я срисовал положение ран. Вот. — Доктор протянул лист Скопину. — Посмотрите.
Скопин раскрыл листок и начал разглядывать чертеж. Архипов посмотрел через его плечо на короткие карандашные линии, нарисованные доктором. Вдруг он напрягся.
— Дайте мне, — попросил он бумагу у Ивана Федоровича.
Молодой пристав внимательно изучал чертеж, на несколько минут забыв о женщине, привлекшей его внимание. А парочка тем временем заняла стол в другом углу, и купец начал заказывать у мальчика-полового сластей для дамы и водки для себя.
— В этих ранах есть что-то геометрически правильное, — сказал доктор. — Какая-то симметрия.
Архипов повернулся к Скопину.
— Это же…
— Индийский кинжал Сбежина, — кивнул Иван Федорович. — Да, похоже.
— Смотрите! — горячо произнес Архипов. — Основное лезвие входит прямо, а два боковых — под углом! Вот улика! Надо изъять кинжал и сравнить с этим чертежом! Я уверен, совпадение будет полным!
— Что за кинжал? — заинтересовался доктор.
— Увидите, Павел Семенович, — сказал Скопин. — Любопытная вещичка. И хотя господин Сбежин нас уверял, что подобных в Москве — тьма-тьмущая, что-то я не уверен, что они так свободно разгуливают по улицам и скапливаются именно в этой части Москвы!
— Погодите! Вы хотите сказать, что это Сбежин пытал Трегубова? — удивился доктор.
— Нет, Павел Семенович, — сказал Скопин. — Я хочу сказать, что Трегубова резали кинжалом из коллекции Сбежина. Это, как я понимаю, можно утверждать почти наверняка. Но я не говорил, что резал именно Сбежин.
— А! — поднял свои черные брови Зиновьев. — Это другое дело.
— Вы давно с ним знакомы? — спросил Иван Федорович.
— Я уже как-то говорил, что консультировался с ним по одному делу. А так чтобы знаком… Нет. Он приходил ко мне в покойницкую, мы провели приятных пару часов за стаканом чая и осмотром резаных ран. Но не больше.
Женщина в углу захохотала, и Скопин оглянулся. Архипов тоже посмотрел туда. В тот момент, когда женщина увидела обернувшееся к ней лицо Скопина, она вдруг резко оборвала смех и вскрикнула. Скопин тут же отвернулся и поморщился.
— Да… — сказал он. — О чем мы? Горничная!
Архипов продолжал наблюдать за женщиной. Не отрывая глаз от затылка Скопина, женщина вдруг съежилась и схватила за рукав своего спутника.
— Захар Борисович, куда вы смотрите? — крикнул Скопин.
— А? — переспросил Архипов.
— Горничная! — повторил Скопин.
— Которая сбежала? — уточнил Архипов.
— Черта с два она сбежала! — Скопин ударил по столу так, что бутылки зазвенели. Тут подскочил мальчишка и с виноватым видом сообщил, что баранины не будет.
— Ладно, ладно, — утихомирился Иван Федорович. — Мы уже уходим.
Он кинул на стол полтинник.
— Вся верхняя одежда горничной осталась на вешалке. Не могла же она в одном домашнем платье сбежать из дому, а?
За спиной Скопина высокая женщина вдруг встала, накинула на голову платок и, бросив в одиночестве своего спутника, выскочила из трактира.
— Да… — задумчиво протянул Архипов. Однако занимал его сейчас не вопрос о горничной, а странное поведение проститутки. — Хотя вы, Иван Федорович, все сопротивляетесь идее виновности Сбежина, похоже факты…
— Какие факты? — спросил Скопин. — Ни один из этих фактов не примут в суде. Адвокат разобьет их в два счета.
— А кинжал? — спросил Архипов.
— Кинжал… Его надо изъять, если Сбежин, конечно, не постарался уже избавиться от него. Кстати, помните, как мы пришли с рисунком отпечатка раны? И он вынес этот самый кинжал?
— Да, — кивнул Архипов.
— И что он сразу же сделал? Раскрыл его. И положил поверх рисунка. Конечно, в раскрытом состоянии центральное лезвие будет уже. Но он не дал нам посмотреть лезвие в закрытом положении, когда все три соединяются в одно! Возможно, если мы сравним закрытое лезвие кинжала и рисунок, то они совпадут.
— Надо брать Сбежина! — горячо воскликнул Архипов. — У нас есть кинжал, как главная улика.
— У нас ничего нет пока, — охладил его пыл Скопин. — К тому же просто потерпите. Я уже устроил так, что Сбежин, если он действительно виновен, сам придет к нам.
— Как?
— Я же сказал, потерпите. Мы подошли к финалу. Не надо торопиться. Если Сбежин — наша дичь, то он никуда не денется.
Одевшись, все трое вышли из трактира на промозглую улицу, но не успели отойти на несколько шагов, как Архипов вдруг вспомнил, что оставил свою шляпу на лавке, и сказал, что догонит Скопина чуть позже. Вернувшись в трактир, он осмотрелся, приметил пожилого разносчика, поставившего свой опустевший лоток под стол и пившего чай из большого чайника, пара которого стояла рядом, накрытая полотенцем. Присев напротив, Архипов поздоровался.
— И ты будь здоров, — ответил разносчик.
— Ты, дядя, частенько тут бываешь или как? — спросил Архипов.
— Да.
— Видел, мы тут втроем сидели?
— Видел.
— Позволь тебя угостить и задать пару вопросов.
Разносчик утер пот со лба рукавом и прищурился.
— А сам-то ты кто? Не из полиции?
— Да, из полиции.
— То-то я смотрю, ты с Иван Федоровичем!
— Знаешь его? — спросил Архипов.
— Как не знать! Он из местных! Мужик хороший, нас не трогает. Только пьет много.
— А женщину ты сейчас видел? Высокую, со светлыми волосами?
— Любку? Видел. Раньше она часто сюда своих ухажеров водила, а как Иван Федорович ее проучил, так ее и не видно до сего дня было.
— Проучил? — Архипов подозвал мальчишку и велел принести полбутылку водки.
— Так не в себе он был. Сильно накачался в тот вечер, — ответил разносчик искренне. — Сидел тут, как обычно. Ну, входит Любка — и тоже не тверезая. Обычно она с кем-то приходила, а тут, видать, не подфартило ей. Сидела, сидела, все на Ивана Федоровича поглядывала. Небось, решила, что на безрыбье и рак — рыба. Подсела она к Иван Федоровичу, стала с ним заговаривать, за руку хватать. А тот поначалу как будто спал…
Мальчик принес водку, и Архипов щедро плеснул в стакан разносчику. Тот степенно поблагодарил, махнул разом и откашлялся.
— А дальше?
— А дальше как стала она к нему лезть уж совсем по-нахальному, он вдруг как вскочил! Как дал ей прямо по зубам! Тут она со скамейки — брык на пол! А он ее сапожищами — не разбирая. Ну, мужики повскочили, оттащили его от бабы, а то бы насмерть ее забил. Я же говорю — не в себе он был!
— И что? — удивился Архипов. — Никто даже будочника не свистнул?
— Будочника? — вытаращил глаза разносчик. — А что будочник супротив Ивана Федоровича скажет? Ивана Федоровича тут всякий знает и уважает. Да хоть бы он и убил эту бабу — она же кто? Шалава! А Иван Федорович — уважаемый человек. Судейская власть.
Архипов поблагодарил собеседника, подхватил нарочно оставленную шляпу и вышел на улицу, качая головой.
Маркел Антонович при свете керосинки сидел в своей комнате при больнице, не торопясь домой, в прекрасно обставленную квартиру нового дома на углу Пречистенки. Прохор Силантьевич, вернувшись из города, сел напротив и положил локти на стол.
— Ну? — спросил Маркел. Свой белый докторский халат он уже снял и облачился в жемчужно-серый пиджак.
— Ну, совсем нехорошо, — ответил Прохор. — Паренек того, не справился. Сначала полиция приехала, а потом вынесли на носилках, простынкой прикрытого.
— Точно это молодой?
— Точно.
— Одно тело? А второй?
— Одно. А второй вроде как ранен.
Маркел Антонович задумался.
— Значит, племяш мой выкрутился, — сказал он наконец.
— Племяш? — удивился Прохор Силантьевич.
— Да… — махнул рукой Маркел. — Это давняя история. Неужели и правда решил меня обмануть, а? Только зачем? Какой в этом смысл? А? Зачем он слам забрал и со мной не поделился? Я ему честно, как попросил, дал человека. Человек дело сделал, а племянник мой его вдруг зарезал, а слам забрал! И со мной не поделился! А тут еще и второго прибил! Это что такое, я спрашиваю, — сердился Маркел Антонович. — Я на такое не соглашался! Из-за этого дурака к нам придут совсем серьезные люди, и тут уже барашком в бумажке не отделаешься!
Прохор сидел молча — он совершенно не понимал, что имеет в виду Маркел Антонович, а расспрашивать не решался. Если хозяин захочет — сам скажет. А промолчит — так даже лучше, меньше знаешь — крепче спишь. Если же некий племяш и вправду решил обмануть Маркела Антоновича, то Прохор такому родственнику не завидовал, с первого дня службы на Тимофеева он усвоил одно правило: никогда не обманывать хозяина. Никогда и ни в чем. Потому что именно в первый день он получил простое и ясное задание — пойти и зарезать оценщика, который сговорился с клиентом и попытался обмануть хозяина.
— Может, дорезать его, раз молодой не сумел? — спросил он.
Маркел тяжело вздохнул.
— Святая божья матерь, — сказал он тихо и потер подбородок. — Святая божья матерь! Знаешь, Проша, я вчера спать ложился. Лежу, глаза закрыв, а передо мной рожи дьявольские плавают. Скалятся, пугают. Страшно мне стало… У тебя, Проша, так бывает? Видятся тебе перед сном черти?
— Бывает, Маркел Антонович, — с серьезным видом кивнул Прохор. — Я молитвы читаю. Отче наш. Богородица, дево, радуйся. Читаю, пока не усну.
Маркел кивнул.
— И я читаю. Но тут подумал — это ад мне видения свои посылает. За грехи мои. Видно, ад уже близко, а грехи тяжки, — он взглянул на Прохора. — Тяжки мои грехи, отвечай?
Прохор Силантьевич аж крякнул от такого подвоха.
— Ну, — неуверенно начал он, — какие твои грехи, Маркел Антонович? Строг ты, но ведь и жизнь с нами строга. А ежели ты и согрешил, так сироты тебя отмолят. Чай, ты два приюта на свой кошт содержишь. А это — любой скажет — для спасения души первое дело. Сиротские молитвы Богу в уши первыми попадают.
— Да? — с сомнением произнес Маркел Антонович. — Думаешь, так? Не знаю. В общем, вчера я Богу и себе обет дал — все, больше ни одной человеческой души не погублю. Отмаливать буду. В Иерусалим с паломниками пойду, к святым местам.
— Когда? — вырвалось у ошарашенного Прохора. Он совершенно не ожидал такое услышать и пытался сообразить, как этот поворот отразится на его собственной судьбе. Тут же в глубине его сознания мелькнула мысль: а не время ли прибрать к рукам все хозяйское дело? Но Прохор тут же задавил это невольное ликование — вдруг старый кот его просто испытывает? Поэтому Прохор тут же одернул себя и сделал каменное лицо.
Маркел пожал плечами и откинулся на спинку стула.
— Может, завтра… А может, до весны подожду. Что, Проша? Что ты как колода сидишь?
— Значит, никого резать не надо? — осторожно спросил Прохор.
Маркел Антонович вынул из кармана халата круглую табакерку, усыпанную рубинами, с легким щелчком открыл ее и сунул в нос щепотку табака. Чихнув несколько раз, он утерся тонким батистовым платком.
— И все же нехорошо, — сказал он вдруг своим привычным голосом. — Нехорошо. Если его возьмут… тот же Скопин из него всю душу вытрясет. А потом пойдет сюда. Правда, Проша?
Тот кивнул.
— Тогда сделаем вот как: сам я на душу греха этого брать не буду. Но если вдруг найдется какой человек, который вдруг… совершенно случайно и по собственной воле пришибет этого мерзавца, то мне и дела до того не будет. Потому как это не от меня уже зависит. Если Бог захочет, значит, так тому и быть. Он управляет рукой каждого.
Прохор почтительно покосился на Маркела Антоновича. Вот ведь проныра! Сумел свои собственные грехи на Бога переложить! И чего он после этого про муки адские тревожится? Ведь попади хозяин в ад, он и самого сатану надует и на себя работать заставит!
— Понятно, Маркел Антонович, — сказал Прохор, вставая.
Человек, чью судьбу они решали, лежал в полной темноте в кровати с открытыми глазами. Дьявольское возбуждение, которое трясло его с момента, когда он обнаружил в своей гостиной нежданного гостя, прошло. И хотя Сбежин страшно устал, уснуть он не мог — и из-за перевозбуждения, и потому что раненое плечо болело. Когда он сам вонзал себе клинок в руку, боль не казалась такой мучительной, но теперь Леонид Андреевич понял, что перестарался. А еще было жаль бархатного пиджака.
Он со стоном сел на кровати и схватился здоровой рукой за стену. Что за жук этот следователь! Сбежин впервые вдруг почувствовал, что его уверенность в собственной неуязвимости поколебалась. Он нарочно спросил про жену или это была импровизация? Когда эти ищейки пришли в первый раз, Сбежин решил поиграть с ними и даже показал кинжал. Но вдруг это было ошибкой? Почему он не избавился от катара сразу, после кладбища?
— Нет-нет, — пробормотал Леонид Андреевич. — Глупости.
Он спустил ноги с кровати, зажег лампу и подошел к зеркалу. Всмотрелся в свое отражение.
— Глупости, — сказал он зеркалу. — Посмотри сам. Тебе надо думать не про следователя, а про дядю. Ох, дядя! Как это подло с твоей стороны — присылать ко мне убийцу. Мерзко. Мерзко.
Он оглядел спальню, потрогал пальцами раму зеркала, снова встал и подошел к кровати. Запустив руку под подушку, Сбежин вытащил кинжал. Щелкнул пружиной, раскрыв лезвия. Потом нажал на потайную кнопку, заставив их сложиться снова.
— Завтра, — сказал он кинжалу. — А судейские пусть роют. Ничего они не поймут, правда?
Он хотел позвать горничную, но вспомнил, что она не придет.
