50

Лгать теперь было так легко — и это очень пригодилось. Когда команда сапёров, наконец, начала обыскивать здание синхротрона, они нашли меня, Викки и Пакс и тело Менно, которое мы сняли с каталки и положили на цементный пол. Мы сказали копам — которые наверняка и сами были выбиты из колеи сменой квантового состояния — что у Менно случилась остановка сердца, когда по системе оповещения прозвучал приказ на эвакуацию, и, разумеется, мы отважно остались с ним, пытаясь его реанимировать. Мы достали один из автоматизированных внешних дефибрилляторов из аварийного медкомплекта и положили его рядом с телом.

Викки осталась на синхротроне, но я был вымотан после нескольких дней недосыпания, так что она дала мне свои ключи и велела отправляться к ней в квартиру и подремать. Приехав туда, я пошёл на кухню что-нибудь выпить — и увидел их на том же месте в коридорчике, где мы их вчера оставили: две зелёные шайбы транскраниальной ультразвуковой стимуляции, лежащие столбиком друг на друге, а рядом с ними — поцарапанный алюминиевый футляр, под приоткрытой крышкой которого в гнезде из чёрного поролона виднелся квантовый камертон.

Я смотрел на эти шайбы так же, как Нео — на красную таблетку. Я мог снова начать беспокоиться за всё человечество, есть только растительную пищу, быть утилитаристом и отдавать двадцать штук баксов ежегодно голодающим детям.

Но к чёрту этот шум. Сегодня вечером я собираюсь повести Викки куда-нибудь и угостить филе-миньоном, а потом, когда мы вернёмся, я покажу ей, на что способен настоящий мужчина, а не какой-то там хлюпик эф-зэ. Я улыбнулся, повернулся и направился в смежную со спальней ванную, где включил душ, шум которого повис в воздухе, и…

Что за…?

Меня словно ударили по ушам. Я попытался обернуться, попытался увидеть, кто это был, попытался…

Чёрт, чёрт, чёрт!

Я был на полу в Виккиной ванной, лежал на спине, уставившись на потолочный светильник. По всей видимости, на мне не было ни синяков, ни ушибов; тот, кто приложил меня шайбами ТУС, по-видимому, после этого подхватил меня и аккуратно уложил на розовую плитку пола, а также перекрыл воду.

Предположительно, я пришёл в себя сам; иначе надо мной стоял бы кто-нибудь с квантовым камертоном в руках. Сколько я пробыл в отключке? Взглянув на часы и предположив, что сейчас тот же день — не более трёх часов.

Чтоб тебе провалиться. Будучи психопатом, я чувствовал себя таким свободным. Но вот снова запузырилась она, определяющий атрибут «быстрого» — совесть. Чёртова штука снова утверждалась, набирала силу, становилась громче и громче. Боже, о Боже, что делать с оставшимися секундами свободы?

Наслаждаться ими — в то время, как ты яришься и бесишься, видя разгорающийся свет.

Я поднялся, вышел из ванной в спальню Виктории, и там, на кровати, полностью одетая и с ридером электронных книг в руке, лежала…

Нет, не Викки.

Кайла. Она подняла глаза, когда я вошёл.

— Что за хрень? — сказал я.

Она улыбнулась.

— Привет, Джим.

— Ты меня отключила?

— Ага. Викки сказала, что ты здесь. Я решила дать тебе шанс очнуться самостоятельно; если бы ты не пришёл в себя сейчас, я бы применила камертон. — Она закрыла обложку ридера и поднялась.

— А ты… ты ведь сейчас Q2, да? — спросил я.

— Да. — Она пожала плечами. — Знакомые ощущения.

— Но тогда зачем ты меня вырубила? Какая в этом для тебя выгода — перезапустить меня как Q3?

— Я знала тебя в 2001-м, не забывай. Я знала тебя, когда ты был паралимбическим психопатом, и я знаю, что ты сделал с Менно, когда ненадолго стал квантовым. Так что для моей собственной безопасности мне лучше, чтобы ты был Q3. Но следи, куда ступаешь, дружище: я буду в ещё большей безопасности, если отключу тебя ещё раз, чтобы ты снова стал эф-зэ.

— Я буду осторожен. — Я смотрел на неё, пытаясь разглядеть, отразились ли как-то её внутренние изменения на её лице. Возможно, да: голубые глаза утратили блеск; даже когда она не пялилась в одну точку, в её взгляде было что-то змеиное. — Ты знаешь, что сделала Викки — я имею в виду, после всего?

— Что? — спросила Кайла.

— Ну, тебе это наверняка не понравится, но…

— Что? — повторила она.

— Она стёрла программу — ту, с помощью которой изменила состояние у всех людей. Она сказала, что оставить её — это искушать судьбу; она не хотела, чтобы кто-то другой сделал с ней то, что она сделала со всеми. Она также стёрла все результаты исследований по квантовым состояниям сознания, до которых смогла дотянуться, в том числе твои бэкапы в облаке.

— Вот дерьмо, — сказала Кайла. Но потом улыбнулась холодной гримасой психопата. — Как хорошо: никаких причин для сожалений. Что сделано, то сделано.

— А как с тобой? — спросил я. — Твой брат хотел вернуться в состояние Q2 и, я полагаю, вернулся. Он говорил, что так ему больше нравится. А тебе? Ты хочешь остаться психопатом? — Я махнул рукой в сторону двери и гостиной за ней. — Потому что я ведь могу сделать для тебя то же, что ты сделала для меня: выбить в классическое состояние, а потом оживить как Q3. Конечно, есть риск, что ты так и не очнёшься, но…

— Что бы ты сделал на моём месте? — спросила Кайла.

Я сам поразился тому, сколько горечи было в моём ответе.

— Ты лишила меня права сделать этот выбор самому.

— Котелок, — сказала Кайла. — Семь миллиардов чайников. Чёрные.

Я отвёл взгляд.

— Но вообще, — сказала Кайла, — поживём и посмотрим. Это ведь никогда не поздно сделать, верно? Но пока нет уверенности, что на политическом фронте всё хорошо, я думаю, что предпочту остаться такой. Ну, ты понимаешь: готовой к действию.

Я посмотрел на неё и подумал о нас: два корабля, что блуждали в квантовой ночи.

— Райан теперь Q3, — сказал я.

— Нет, она проделала такой же сдвиг, что и я и…

Я покачал головой.

— Викки тебе солгала; Райан была Q1, когда она тестировала её на пучке.

— Ох, — сказала Кайла. И потом, через секунду: — То есть что, за ней теперь нужен будет глаз да глаз? Господи.

— Ну, — ответил я, — если ты считаешь, что не сможешь за ней присматривать…

— Что? Хочешь её забрать?

— Да, — твёрдо ответил я. — Хочу.

Кайла некоторое время качала головой, потом пожала плечами.

— Да запросто, почему нет? Мне будет легче жить.

Моё сердце забилось быстрее.

— О’кей, хорошо. Можно, я возьму её с собой, когда поеду обратно в Виннипег? Я хочу повидать Верджила.

— Кого? — спросила Кайла.

Ну да. Я ведь не говорил ей, как его зовут.

— Верджила, — повторил я. — Моего сына.

Тревис уже хорошо управлялся с ходунками, и поэтому однажды поздно вечером я вывез его далеко за город в прерии; он совершенно не разбирался в астрономии, и я предложил его обучить. Луна, с её инь и ян Океана Бурь и Моря Спокойствия, опустилась за бритвенно-ровную линию горизонта, и звёздный бульвар Млечного Пути пересёк небеса.

Я научил Тревиса с помощью Большого Ковша находить Полярную звезду, Арктур и Спику; указал на летний треугольник Альтаира, Денеба и Веги (упомянув, что именно с Веги явились веганы вроде меня) и показал пятнышко галактики Андромеды, самого далёкого объекта, видимого невооружённым глазом с расстояния 2,5 миллиона световых лет. Это означает, пояснил я, что мы смотрим в прошлое на 2,5 миллиона лет: фотоны, поглощаемые нашей сетчаткой, покинули Андромеду во времена, когда на Земле появились первые представители нашего рода Homo.

— Ха, — отозвался он. — Как ты думаешь, там кто-нибудь есть? — Он опирался на боковую панель моей машины — ту, которую недавно заменили.

Я снова подумал о молчании звёзд, о том, суждено ли всем разумным расам загнать себя в гроб.

— Может быть у нас сейчас появился шанс на победу в борьбе — вернее, на победу в отсутствие борьбы.

Я не видел его лица, но услышал его фырканье.

— Думаешь, настала какая-то утилитарианская утопия? Люди есть люди, и квантовая физика с этим ничего не поделает.

— Нужно время, — ответил я, глядя на похожее на воздушный змей созвездие Дельфина. — Новый урожай «быстрых» должен осознать окружающий их мир. Но ни один из обладающих совестью не сможет смотреть на страдания, нищету, несправедливость, не испытывая непреодолимого желания что-нибудь с этим сделать. У тебя совесть была, хоть и недолго; ты помнишь, каково это.

Вероятно, Тревис пожал плечами.

— Типа того. Я не могу испытать это чувство снова, но да, это было очень своеобразно.

— Было лучше, — твёрдо сказал я.

— Даже с сожалениями? С раскаянием?

— Даже с ними.

Пауза. Боковым зрением я заметил белый росчерк метеора — гибель частицы космической пыли.

— Знаешь, ты необычный человек, — сказал Тревис. — Даже среди Q3 ты отклонение от нормы. Не надейся, что на Земле внезапно появилось четыре миллиарда Джимов Марчуков.

Мой взгляд опустился к горизонту; земля передо мной раскинулась, как пустая страница.

— Беспорядки прекратились, — сказал я. — Американские войска ушли из Канады, Закон Макчарльза отменён. Будут и другие позитивные изменения. Дай лишь время.

— Я уже дал время. Я перескочил через два десятилетия, помнишь? Всё стало хуже, а не лучше.

— В этот раз будет иначе. — Наверху сияли летние созвездия, но мне вспомнилось выдуманное мной зимнее небо новогодней ночи двадцатилетней давности с разъярённым охотником Орионом. — Знаешь, когда я впервые впал в кому? 31 декабря 2000. Пропустил всё веселье. — Я тихо пропел: — «Забыть ли старую любовь, и не грустить о ней? Забыть ли старую любовь и дружбу прежних дней?»…

— Но ты хотя бы застал настоящее веселье годом раньше, — сказал Тревис.

Я уже хотел было удариться в своё обычное «нулевого года не было», когда мне в голову пришла эта мысль. Что система исчисления и правда была придумана римлянами, у которых вообще не было нуля, но в нашей системе он есть, и сейчас — вот прямо сейчас — идёт настоящий нулевой год. Все эти разговоры о том, в 2000 или 2001 году на самом деле начинается новый век, теперь потеряли всякий смысл: сейчас вставала заря нового тысячелетия, новой эры, когда четыре миллиарда человек — большинство человеческой расы, впервые за 2,5 миллиона лет — отказались вознесены из пустоты на уровень осознающего существа с совестью; подлинно наибольшее благо для наибольшего числа.

И да, их ожидали бесчисленные трудности, и они, без сомнения, не знали ещё, как жить дальше.

Но они обязательно что-нибудь придумают.