46 
    
    Поначалу мы с Менно хотели отправиться в Саскатун на самолёте, но для того, чтобы взять с собой Пакс — найти клетку для большой собаки и прочее — понадобилось бы не меньше времени, чем сэкономил бы нам самолёт, так что мы все втроём погрузились в мою «мазду». Примерно через два часа езды по шоссе Менно удивил меня, спросив:
    — Нереально скучный пейзаж, правда?
    В последнее время столько в моём мире оказалось перевёрнуто вверх дном, что я, наверное, не очень удивился бы, если бы он сейчас снял свои чёрные очки, и за ними оказалась бы совершенно нормальная пара здоровых голубых глаз.
    — Правда, — ответил я, — но как ты об этом узнал?
    — Дорога. Она совершенно ровная. Уже давным-давно не было ни малейшего уклона.
    Пакс сидела на заднем сиденье. Я позволил ей ехать, высунув голову в окно — привычная радость для собак, чьи хозяева часто ездят на машине, но, по-видимому, чрезвычайно редкое удовольствие для неё. Однако спустя некоторое время она улеглась головой на мою половину машины, куда падали солнечные лучи.
    Поскольку мы не собирались останавливаться, чтобы поесть, а мне не хотелось проезжать по тому участку шоссе, где на меня напали, то мы выбрали маршрут по шоссе Йеллоухед, в обход Реджайны. Когда мы подъехали к знаку, обозначающему границу провинции, я объявил:
    — Мы покидаем Манитобу.
    Менно кивнул.
    — Слышал анекдот об американской паре? Они совершенно заблудились. И поэтому остановились у заправки, и муж вошёл внутрь. «Где мы?» — спросил он человека за кассой. «Саскатун, Саскачеван», — ответил тот. Муж ушёл, и когда он сел в машину, жена у него спросила: «Ну что? Что он сказал?» «Не знаю», — ответил муж. — «Он не говорит по-английски».
    Анекдот едва заслуживал улыбки, но я решил, что будет вежливо издать различимый на слух смешок. Менно, удовлетворённый моей реакцией, повернулся на своём сиденьи, насколько позволяли его габариты, и положил голову на свёрнутый свитер, который я укрепил на боковом окне. Вскоре я услышал гортанные переливы его храпа. Давя на газ, я подумал, закрывает ли Менно глаза, когда спит, или они неподвижно таращатся в пространство.
     
    * * *
     
    Один из недостатков Йеллоухеда в том, что бытовых удобств на нём мало и расстояние между ними велико. Однако когда мой мочевой пузырь уже готов был обратиться в сверхновую, наконец, показалась заправка. Менно и я по очереди зашли в туалет, Пакс облегчилась тут же на траве. Когда мы снова выехали на шоссе, я поднял новую тему.
    — Знаешь, кто сейчас живёт в Саскатуне?
    — Кайла Гурон, — ответил Менно. — Ты рассказывал.
    — Не только Кайла, — сказал я. — Её брат тоже. Тревис.
    Едва слышно:
    — Ох.
    — Кайла, наконец, сказала ему правду: что он был Q2 и что он впал в кому из-за внешнего воздействия, и потом ей удалось его оживить как Q3.
    — О!
    — Ага. Когда Кайла сказала, что он был квантовый психопатом, Тревис ответил: «Ну да, я всегда знал, что малость не в своём уме».
    — Что? — переспросил Менно. — А-а! Смышлёный парнишка.
    — Это да — хотя он уже далеко не «парнишка». Однако она не сказала ему, что было причиной его впадения в кому. О подробностях она умолчала.
    — Хорошо. — Пауза. — Как у него дела?
    — Лучше с каждым днём. Он по-прежнему передвигается в основном на самоходном инвалидном кресле, но физиотерапия делает своё дело. Он уже ест обычную еду, челюстные мышцы восстанавливаются. На прошлой неделе впервые ел стейк. Даже мне было радостно видеть.
    — Э-э… это хорошо, я… я рад, что он поправляется.
    — Ага. — Я позволил ещё одному километру асфальта уйти под колёса, затем сказал: — Послушай, я помню, что ты говорил о дилемме заключённого, но…
    — Но у меня все шансы очень скоро встретиться с создателем, верно?
    — Ну… да. И, в общем, я подумал… может, тебе было бы интересно увидеться с Тревисом? — Едва произнеся это неуклюжее предложение, я мысленно дал себе пинка за то, что сказал «увидеться» слепому человеку.
    Однако Менно кивнул.
    — Да. Если он не против. Просить прощения — это очень по-христиански, и это мой последний шанс, правда ведь?
     
    * * *
     
    И мы поехали дальше, и я позвонил домой Ребекке. Она взяла трубку и радостно меня поприветствовала; никаких признаков того, что дочь ей рассказала о разрыве со мной. Я объяснил Ребекке, что еду в Саскатун в компании человека, который знал Тревиса в 2000 и начале 2001 и спросил, можно ли нам к ней заехать поздороваться. Она передала трубку Тревису, я объяснил ситуацию уже ему, и его ответ прозвучал так:
    — Уоркентин, без балды? Конечно. Везите его сюда.
     
    * * *
     
    Нам предстоял ещё довольно дальний путь — а, как сказал Уоркентин, пришло время поговорить о многих вещах. Он познакомил меня с деталями экспериментов проекта «Ясность», а я рассказал ему более подробно об открытиях Кайлы и Виктории в области квантовых состояний сознания. Однако в начале каждого часа я на пять минут включал «Си-би-си». Когда мы въезжали в Саскатун, ведущая выпуска новостей мрачным голосом сообщила:
    — Открытые военные действия начались между Россией и США. Российская подлодка «Петрозаводск» в канадских водах моря Бофорта к северу от Тактояктука сегодня днём предположительно торпедировала и потопила американский эсминец «Пол Гамильтон» с экипажем из двухсот восьмидесяти…
    После этого остаток пути мы с Менно провели в молчании; я привёз его прямо к Ребекке. У меня совершенно вылетело из головы, что там может оказаться Райан — но так оно и вышло; Кайла намертво застряла в пробках, вызванных новыми беспорядками. Когда мы вошли, Райан восторженно взвизгнула, увидав немецкую овчарку.
    — О-о-о! А как его зовут?
    — Её, — поправил Менно. — Пакс.
    Ребекка, всегда ревностно относившаяся к порядку в доме, поморщилась, и я осознал, что должен был предупредить её заранее о том, что Менно сопровождает собака.
    — Можно её погладить? — спросила Райан.
    — Это особенная собака, — сказал Менно. — Она будет довольна только когда доставит меня туда, куда мне нужно. Но после этого я сниму с неё поводок, она поймёт, что теперь она не на службе, и тогда её можно будет погладить.
    Райан, похоже, была заинтригована этими объяснениями, но Ребекка сказала:
    — Дело к вечеру, а Тревис всё ещё быстро устаёт.
    В доме Ребекки из прихожей вели вверх три ступени — причина, по которой Тревис до сих пор к нам не присоединился. Мы поднялись по ним вслед за скачущей Райан. Короткий коридор выводил в гостиную; в нём по левую сторону была дверь в ванную, а по правую — в графическую студию Ребекки, которую теперь переоборудовали для Тревиса.
    — Дайте мне секунду, — сказал я. Я вошёл к нему в комнату один и закрыл за собой выкрашенную белой краской дверь.
    — Тревис, — сказал я. — Приехал профессор Уоркентин. Я хотел тебя предупредить. Он слепой.
    Тревис взглянул на меня. Твёрдая пища творила чудеса: его лицо заметно округлилось с тех пор, как я последний раз его видел.
    — Вот как, — сказал он без всяких эмоций. Но потом кивнул. — О’кей, попроси его войти. Мне нужно ему кое-что сказать. — Он подъехал на своём инвалидном кресле на полметра и добавил: — Наедине.
     
    * * *
     
    Драме, на которую Тревис надеялся, не суждено было произойти. Ему хотелось сцены «Посмотри на меня!», хотелось увидеть, как у потрясённого Менно отвисает челюсть при виде того, во что превратился когда-то подающий надежды атлет. Но Менно просто стоял, словно явившаяся к Магомету гора.
    — Здравствуйте, профессор, — сказал Тревис.
    — Пожалуйста, зови меня Менно.
    У Тревиса были собственные планы, из своего пребывания в состоянии Q2 он помнил, что всегда давал оппоненту первым раскрыть свои козыри.
    — По словам Джима вы хотели что-то мне сказать.
    — Да. — Черты лица Менно изменились, словно он мучительно подбирал верные слова, но потом, слегка пожав плечами, он сказал лишь: — Прошу прощения.
    — За что?
    — Ну, видишь ли, ты впал в кому в результате эксперимента, который проводили мы с Домиником Адлером, и потом…
    — Я помню, — сказал Тревис.
    Менно наклонил голову набок.
    — Но Джим говорил, что ты не помнишь день, когда мы тебя отключили.
    — Я солгал, — ответил Тревис, и тоже едва заметно пожал плечами, а потом с помощью рычажков откатил своё кресло немного назад. — Старые привычки быстро не уходят.
    — Но…
    — Это было моё первое импульсивное решение за столько лет. Вам рассказали про всю эту чушь с Q1-Q2-Q3?
    — Да.
    — А что Джим рассказал обо мне?
    — Что ты был Q2, но пришёл в себя Q3.
    — Да, точно. А о себе?
    — Что он изначально был Q3, а затем очнулся в первый раз как Q1.
    — Ага, именно так. А он вам рассказал про воспоминания и прочее? Про способы индексирования?
    Менно кивнул.
    — Так вот, мне сестра тоже всё объяснила. Когда Джим сменил квантовое состояние, он также сменил метод индексирования: с вербального на визуальный. А вот я — нет: взрослые Q2 и Q3 индексируют воспоминания вербально, если только они не аутисты определённого типа. Так что в моём случае ничего не изменилось. Я хорошо помнил, как пришёл в вашу лабораторию и надел тот гадский шлем. Я знал, что вы в ответе за это.
    Изумление на лице Менно было невозможно не заметить.
    — Так почему же ты не сказал Джиму?
    — Я только-только пришёл в себя. Не показывать сопернику карты — раньше это всегда работало отлично; никогда не давай оппоненту — а я считал своим оппонентом всех и каждого — узнать то, что знаешь ты.
    — Ясно, — сказал Менно и развёл руками. — Так или иначе: видишь ли, я стар, слеп, у меня диабет, и в университете меня более или менее отпустили на вольные пастбища. И прежде чем уйти я просто хотел попросить прощения за то, что я с тобой сделал. Я надеюсь, что ты найдёшь в себе силы простить меня. Ты не можешь себе представить, как это грызло меня изнутри все эти годы. Ни дня, ни часа не проходило без того, чтобы я не думал об этом.
    Тревис повернул своё кресло так, чтобы оказаться лицом к окну. С момента своего пробуждения он видел немало технических чудес, но задний двор, с высоко отросшей некошеной травой, с густо-синим небом, с петуниями и портулаком, с видавшим виды столом для пикника, из этого окна мог выглядеть точно так же и в 2000-м, и в 1950-м году.
    — Я ненавижу это, — тихо сказал он.
    Менно по-прежнему стоял практически в дверном проёме.
    — Ненавидишь то, что я чувствую себя виноватым?
    — Нет, нет, — ответил Тревис. — Не вас. Я ненавижу то, что сам испытываю эти чувства. Вину. Угрызения. Сожаление. «А если бы всё было по-другому?» Когда переживаешь одно и то же снова и снова. Мучаешься из-за того, что уже не вернуть. Я это ненавижу. — Он посмотрел на Менно. — Вы хотите отпущения грехов? Ладно, без проблем — берите. В любом случае чёртов мир катится прямо в ад, так что почему нет?