27

После того, как Джим вернулся в Виннипег, Кайла решила раскрыть свою тайну персоналу учреждения долгосрочного ухода имени Томми Дугласа.

— Таким образом, если у вас есть другие пациенты, полностью лишившиеся сознания, я могла бы им помочь.

Натану Амстердаму, директору по медперсоналу, было за пятьдесят; у него были светлые волосы, зачёсанные назад, впалые щёки и длинное худое лицо.

— Это невероятно, — сказал он. — Но, вы знаете, вам всё-таки следовало предупредить нас заранее о том, что вы планируете сделать. Если бы что-то пошло не так…

— Он мой брат; суд дал мне права опеки над ним много лет назад. Я одобрила это — и это сработало.

— И всё же если бы был какой-нибудь вредоносный эффект…

— Его не было. Я вылечила его.

Он некоторое время молчал.

— Ладно, что сделано, то сделано.

— Пока что, — сказала Кайла. — Но я хочу сделать это снова. У вас есть кто-нибудь, чьё состояние сходно с состоянием моего брата? Третьего уровня по шкале Глазго? Я хочу помочь, если это возможно.

— Я должен поговорить с юрисконсультом…

— Ради Бога, доктор Амстердам, вы ведь не собираетесь похоронить чудо в ворохе бумаг?

Вдоль стен кабинета Амстердама стояли книжные шкафы вишнёвого дерева; стол, за которым он сидел, был из того же материала.

— Не для протокола — у нас есть четыре… нет, пять пациентов с синдромом псевдокомы и где-то двенадцать в состоянии минимального сознания. Но чтобы без всяких признаков сознания и реакции на окружение? — Он нахмурился, от чего его впалые щёки впали ещё больше. — Есть одна. Впала в кому после автомобильной аварии, пять или шесть лет назад. Её муж почти такой же обязательный, как вы — приходит каждую вторую среду вечером и сидит с ней.

— Вы можете свести меня с ним?

Голова Амстердама качнулась влево-вправо.

— Нет. Но я могу спросить его, не хочет ли он с вами связаться.

Я стоял перед пятью десятками студентов. Звонок на моём телефоне был отключён; я известен своей нетерпимостью к телефонным звонкам в то время, когда я пытаюсь учить студентов. Однако телефон я положил на кафедру экраном вверх, чтобы иметь возможность следить за временем менее очевидным способом, чем поглядывание на наручные часы. На дальнем краю аудитории не было часов, хотя они висели на стене за моей спиной: студенты могут видеть, как уходит время, а вот профессор — нет.

Смартфон завибрировал, и его экран ненадолго осветился, показывая время, 11:14, и автоматическое уведомление, которое я установил вначале процесса: «Оповещения Google — вердикт по делу Девина Беккера». Я нарушил собственное правило, взял телефон и заглянул во входящую почту. Заголовок статьи гласил: «Лидер садистов из Саваннской тюрьмы приговорён к смерти». Источником новости был обозначен MSNBC.com, хотя если поискать, то, несомненно, уже можно будет найти десятки других статей, а к вечеру — и сотни.

И я так и стоял, раскрыв рот, а глаза всех студентов были обращены на меня. Я услышал, как кто-то кашлянул, кто-то печатал на телефоне, ещё кто-то уронил ручку на пол. Но я продолжал стоять, уставившись на сообщение. Я хотел кликнуть на нём и посмотреть видео, прямо здесь и сейчас, но…

— Профессор? — сказала студентка из первых рядов. Я моргнул, поднял взгляд, но ничего не сказал.

— Сэр? — снова сказала она. — С вами всё хорошо?

У меня не было ответа на этот вопрос, так что я собрался с силами и продолжил лекцию.

— Ватсон, видите ли, типичнейший бихейвиорист. Он считал, что люди — просто реагирующие на стимулы машины и могут быть обучены чему угодно посредством вознаграждения и наказания. Он однажды сказал: «Дайте мне ребёнка, и я вылеплю из него кого угодно…»

Кайле позвонил муж лежащей в коме женщины, и она немедленно выехала на встречу с ним; путь от города до его фермы занял час. Дейл Хокинс оказался мужчиной где-то шестидесяти лет, с густыми седеющими волосами и такой же бородой. Хотя на нём была шотландская рабочая рубашка, из-под неё выглядывала замысловатая татуировка сплетающихся лоз и листьев, оканчивающаяся на тыльной стороне левой руки; Кайле показалось, что она тянется через всю руку до плеча. На одной из стен его гостиной висели три фотографии его жены в рамках. У неё было широкое лицо и каштановые волосы.

— Мне так её не хватает, — сказал Дейл. — Я вспоминаю её каждый день.

— Я знаю, — ответила Кайла. Между ними был грубый деревянный столик, но она потянулась к нему и взяла его за руку. — Я прекрасно знаю, через что вам довелось пройти. Мой брат тоже был в коме, и этот метод ему помог. — Она взяла планшет и запустила видео пробуждения Тревиса, снятое Джимом. Дейл смотрел на него, не отрываясь.

— И ваш брат, у него всё в порядке с головой? — спросил Дейл, когда видео закончилось. — Он такой же, как был раньше?

И это был вопрос, над ответом на который она немало думала.

— Нет, — ответила она. — Честно? Он изменился. Он стал лучше, но изменился. И ваша жена тоже может проснуться изменившейся, и, должна вам сказать, необязательно в лучшую сторону.

Они проговорили ещё немного, пока Дейл перебирал фотографии жены, и Кайла тоже разглядывала их. На каждой у неё было своё выражение лица: улыбка, глубокая задумчивость, решительность. «Весь мир — театр. В нём женщины, мужчины — все актёры» — всплыли слова, которые Кайла выучила наизусть ещё в школе. «У них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль».

— Ладно, — сказал, наконец, Дейл. — Давайте попробуем.

Я вошёл в свою гостиную — чтобы в неё попасть, нужно спуститься по нескольким ступенькам, как в «Шоу Мэри Тайлер» — и сел на диван перед телевизором. Я пошарил вокруг в поисках нужной из четырёх дистанционок, включил телевизор, выбрал веб-браузер, зашёл на CBC.ca — и вот она, второй сюжет в рубрике «Международные новости».

— После шестидневных раздумий, — говорила высокая журналистка, которой я раньше никогда не видел, — жюри присяжных по делу Девина Беккера вынесло смертный приговор. Согласно законам Джорджии, когда жюри единогласно рекомендует смертную казнь, как произошло в данном случае, судья не имеет иной возможности, кроме как утвердить решение. Беккер не проявил никаких эмоций в то время, как старшина присяжных зачитывала вердикт…

Вскоре они показывали выходящих из здания суда присяжных. Я узнал их, но до сих пор не слышал, как они что-либо говорят. В кадре оказалась полная чернокожая женщина с букетом микрофонов с логотипами различных телеканалов перед ней. Она говорила:

— Защита пыталась доказать, что у него не было выбора, кроме как сделать то, что он сделал. Чушь! Этот тип знал, что он делает, и сделал это. Мы все ответственны перед Господом за свои действия.

Всё было в заявлении этой женщины — женщины, которую я знал лишь как Присяжный № 8, но теперь узнал из подписи внизу, что её зовут Хелен Брайн. Девин Беккер, вполне возможно, умрёт от смертельной инъекции лишь потому, что я не оправдал надежд. Репортёр продолжал:

— Согласно законам Джорджии, вердикт об убийстве первой степени может быть вынесен, если убийство сопровождалось пытками. Изначальное обвинение против Беккера базировалось на утверждении штата о том, что дурное обращение с заключённым до его утопления равносильно пытке; присяжные, очевидно, согласились с этим аргументом.

Выпуск новостей автоматически перешёл к следующему сюжету — его представлял ведущий, которого я не узнал, Иэн Ханомансинг.

— В продолжение новостей из-за южной границы: новые смерти в Техасе…

Я схватил дистанционку, выключил телевизор, улёгся на диван и стал смотреть в потолок; крошечные выступы нанесённой на его поверхность фактуры свисали вниз, как десять тысяч дамокловых мечей.