26

Кайла вернулась около семи вечера, и я снова вышел в коридор, чтобы поговорить с ней.

— Как он? — спросила она.

Я не знал, что ей сказать — и не лучше ли отложить рассказ об изменениях в ментальном состоянии Тревиса до момента, когда у нас будет больше времени.

— В порядке, — ответил я.

Кайла оглядела коридор с его обшарпанным полом, с дверьми по обеим сторонам, ведущим в палаты на несколько пациентов каждая.

— Я хочу помочь другим людям здесь, — сказала она, — если кто-то из них находится в глубокой, полной коме. Посмотреть, кого я смогу разбудить. Но…

— Да? — Для меня это звучало как отличная идея.

— Но мы не можем заявить, что они все просто проснулись, — объяснила она. — Многие из них находятся здесь годами, десятилетиями. У некоторых нет родственников, а у кого есть, они должны присутствовать при пробуждении. Плюс, честно говоря, я хочу быть уверена, что суперпозиция Тревиса устойчива, прежде чем давать кому-нибудь надежду.

— Разумно.

— И всё же — это может изменить мир.

Я тоже взглянул вдоль коридора; в окно на другом его конце светило заходящее солнце.

— Да, — сказал я. — Думаю, вполне может.

Я оставил Кайлу с братом; когда они разговаривали о своём детстве и родителях, я чувствовал себя пятым колесом. К тому же я проголодался, а в Саскатуне я знал лишь ещё двоих взрослых людей: окулиста Дэвид Суинсон, который, если я правильно помню, собирался помочиться на мою могилу, и партнёршу Кайлы по исследованиям, Викторию Чун. Я уже решил было не звонить Виктории, посчитав, что сейчас она, должно быть, со своим бойфрендом, но потом подумал, что терять мне особо нечего. К моему удивлению, она оказалась свободна и с радостью согласилась встретиться и пойти куда-нибудь поесть. Она предложила кафе «Конга», которое оказалось карибским заведением в небольшом стрип-молле здесь, в Риверсайде. Я добрался до него первым и встал, когда она появилась. Она поприветствовала меня поцелуем в щёку.

Мы уселись друг напротив друга, и она сказала:

— Ну что, как там у вас?

— Честно? — я склонил голову набок. — Неоднозначно.

— Да?

— Ага. Я сегодня провёл некоторое время с братом Кайлы. И, в общем, выяснилось, что до того, как впасть в кому, он, похоже, был квантовым психопатом. Я не говорил Кайле — честно говоря, не знаю, как ей такое сказать.

— Вы уверены в своём диагнозе?

Я пожал плечами, признавая, что имеется пространство для сомнений.

— Полагаю, что вы делали ему тест на квантовую суперпозицию только когда он находился в коме, так что не существует свидетельств его прежнего квантового состояния. И, насколько я знаю, никто не тестировал его по опроснику Хейра, и я также сомневаюсь, что с прошлого века сохранились его видеозаписи достаточно высокого разрешения, чтобы можно было определить, наблюдались ли у него тогда микросаккады. Но всё это лишь корреляты психопатии. На самом деле психопатия — это ментальное состояние: полное игнорирование других людей, отсутствие рефлексии и самокопания — и Тревис именно это мне и описал.

— Вау, — сказала Викки. — Он не опасен для Кайлы и Райан?

— Нет, не сейчас.

— Хорошо.

— Я сказал Кайле, что уезжаю завтра, но… — Я шумно выдохнул. — Уверен, что у Кайлы было бы более счастливое детство, будь он Q1, а не Q2.

Лицо Виктории вдруг стало печальным, и она медленно произнесла:

— Кстати, об этом…

— Да?

— Мой бойфренд Росс. Вернее сказать, мой бывший бойфренд. Он… он Q1. Я проверила его сегодня на пучке.

— Ох. Мне так жаль.

— Да уж. — Она качнула головой. — Это… непросто, вы знаете? Найти приличного парня, который готов не иметь детей — это тяжело.

— Вы не хотите детей?

— Хочу ли? — ответила она. — Разумеется. Но не могу. Мне бы очень хотелось, но… — Она слегка пожала плечами. — Рак шейки матки, гистерэктомия.

— Сочувствую.

— Спасибо. В плане детей у меня только Райан — никого ближе не будет.

— Она такая куколка.

— Да, — с печальным видом согласилась Викки. — Да, так и есть.

— В общем, мне очень жаль, что у вас с Россом так получилось.

Она вскинула свои тёмные брови.

— Похоже, они и правда везде. Начинаешь удивляться, как может функционировать такое общество.

— Росс преподаёт в старших классах, верно?

— Да. Английский.

— Ну, — сказал я, разводя руками, — есть программа, утверждённая министерством образования, правильно? Он должен рассмотреть на уроках такие-то книги в таком-то порядке за такое-то время, и подготовить учеников к сдаче таких-то утверждённых на уровне провинции экзаменов. Это может делать масса народу — собственно, масса народу это делает: в Саскачеване, должны быть, тысячи учителей английского.

— Хороший учитель делает это лучше.

— Безусловно. Но в системе также много плохих или безразличных учителей. Я не говорю, что быть университетским профессором лучше — хотя за это больше платят — однако требование выполнить оригинальное исследование для получения PhD может означать, что на этом уровне меньше эф-зэ, хотя я в своей жизни видел массу банальных, трафаретных диссертаций. Вы знаете, как про них говорят: «диссертация-канализация».

— Согласна. Просто… просто он мне на самом деле нравился. И я думала, что я ему нравлюсь. Но он… он робот.

Подошёл официант. Я заказал «Ред Страйп», импортное ямайское пиво; Викки попросила принести «пепси-некст».

— И всё равно я не понимаю, как может функционировать общество, члены которого не являются подлинно мыслящими существами.

— Ну-у-у, — сказал я, — большинство учеников Росса наверняка тоже эф-зэ. А любая работа по большей части состоит из повторяющейся рутины. Меняется лишь продолжительность цикла: несколько секунд, если ты работаешь на конвейере, несколько часов, если водишь автобус, день, если управляешь рестораном, год, если преподаёшь. Каждый сентябрь я читаю те же самые вводные лекции, которые читал год назад.

— Да уж. — Она вздохнула. — Просто не могу поверить, что он смог меня обмануть.

Я покачал головой.

— Это психопаты обманывают людей. Они делают это намеренно; они этим живут. Но эф-зэ? Они просто пребывают. Росс не пытался обидеть вас; он вообще ничего не пытался делать.

— Да, полагаю, вы правы, — сказала она. Официант принёс наши напитки — мне в бутылке, Викки в банке — и кукурузную лепёшку в качестве закуски. — Просто это очень тяжело, — продолжила она, — не знать, кто… кто настоящий.

— Это да.

Какое-то время мы сидели в молчании, потом я сказал:

— Кстати, Виктория, я хотел с вами кое о чём поговорить.

— Давайте.

— Я сказал, что Тревис был психопатом — но сейчас он не психопат. До комы он почти наверняка был Q2, но кома выбила его из суперпозиции — или, вернее, он оказался выбит из суперпозиции в классическое состояние, и поэтому утратил сознание и впал в кому, верно?

— Да, таков процесс, — подтвердила Викки.

— Но когда он вышел из комы, то оказался Q3 — насчёт этого я готов биться об заклад. В нём впервые проснулась совесть, и он был этим буквально ошарашен.

— Интересно.

— Да, но вот чего я не могу понять. Признаю, что я не разбираюсь во всех этих квантовых штуках, так что вы, возможно, сможете мне растолковать. Тревис начал как Q2, выпал в классическое состояние, и вернулся как Q3 — уровнем выше, чем изначально был.

— Так.

— Но я начал как Q3 — с полным сознанием и совестью — выпал в классическое состояние, и вернулся на нижний уровень, очнувшись от своего обморока как Q1 — эф-зэ. Почему?

Уголки тонких губ Виктории опустились.

— Это очень хороший вопрос.

— Он помнит о том, что с ним случилось, не больше меня, однако нас обоих наверняка отключил один и тот же прибор, хотя мы, предположительно, вернулись к жизни разными способами. И всё же он поднялся, а я опустился.

— Ну, если я правильно понимаю, что сказала мне Кайла, вы вернулись — в той мере, в какой вы вернулись в первый раз — почти сразу же; Тревис же провёл в коме девятнадцать лет.

— Верно. И, полагаю, это может быть совершено случайный процесс.

Виктория кивнула.

— Если так, то, исходя из отношения численности когорт 4:2:1, возможно, у вас было четыре шанса из семи вернуться как эф-зэ, что вы и сделали, и один шанс из семи, чтобы вернуться «быстрым разумом», как Тревис. Но мне всегда подозрительна кажущаяся случайность.

Я отхлебнул пива.

— Мне тоже.

Когда я вернулся в больницу, чтобы забрать Кайлу, её мать, Ребекка, как раз уходила — и я тактично отвёл её в сторонку, к паре стоящих в вестибюле кресел.

— Вам понравилось в Саскатуне? — спросила она.

— Очень. Здесь красиво. Такие солнечные дни. И комаров нет. Мне даже не хочется возвращаться в Виннипег.

Ребекка была красивой женщиной с живыми глазами.

— И не говорите. Я пережила сорок одно тамошнее лето.

Это было как раз такое начало разговора, на какое я рассчитывал.

— Кстати, о Пеге.

— Да?

— Ваши дети выросли там, верно?

— Да.

— А Тревис увлекался спортом, когда был маленьким?

— О, ещё как. Чем труднее, тем лучше. В отличие от Кайлы: она больше любила учиться. — Наши обтянутые оранжевой тканью кресла стояли лицом друг к другу, и она заговорщически наклонилась ко мне. — Детям я никогда не говорила, но мой отец — их дедушка — за глаза называл их «качок» и «ботанка». — Она улыбнулась. — Он делал это любя, но в целом был прав — они были разные, как день и ночь.

— Гмм, — сказал я. — В общем, понимаете, меня интересуют проблемы «наследственность против воспитания» и всё такое. Иногда спорт — это замещённая агрессия. Тревис был, скажем так, драчливым ребёнком?

— Ну, соображения у него тогда было мало, — сказала Ребекка, — но да, если честно, то он был задирой. Мы с мужем этого тогда не сознавали в полной мере, но для других детей он, вероятно, был не самой приятной компанией. Но все родители просто души в нём не чаяли. Язык у него был подвешен что надо; не знаю в кого он в этом пошёл.

Я кивнул. Гладкоречивость и внешний шарм — классические психопатические черты, так же, как задиристость и бессмысленная жестокость. Но мне хотелось чего-то определённого. В конце концов, идея о том, что люди меняют квантовое состояние, приходя в себя после полной потери сознания, была слишком велика, и я не мог полагаться лишь на субъективные ощущения Тревиса, пересказанные им самим.

— На вашей улице многие держали домашних животных? Собак? Кошек?

— О, да. Очень многие.

Я часто представлял студентам гипотетические ситуации, и они всегда догадывались, что это именно она. Мне не хотелось делать такое с Ребеккой, но я сказал, хотя в моём в квартале ничего подобного никогда не было:

— На улице, где вырос я, кошки с собаками тоже были в каждом доме. — Я состроил озадаченное лицо. — Но многие из них пропадали. Мы не знали, что и думать. Потом оказалось, что пацан, который жил через несколько домов от нашего, ловил их и убивал.

— Боже, — сказала Ребекка. — У нас тоже такое было. Какой-то урод развешивал мёртвых кошек на деревьях — включая двух наших котят. А одну кошку нашли разрезанной на части. Это было ужасно… — Она покачала головой. — И я вам говорю, Джим, мне не нравилось, что мой Тревис бьёт других детей, но я бы не возражала, если бы он поколотил того, кто творит такое.

С Кайлой дела обстояли совсем по-другому; крепких отношений не построишь, если будешь что-то скрывать.

— Я сегодня днём долго разговаривал с твоим братом, — сказал я ей, когда мы лежали рядом в постели вечером того же дня.

— Он мне сказал. Ты ему нравишься. — Она улыбнулась. — Печать одобрения от старшего брата.

— Он хороший парень, — сказал я. — Сейчас.

— Что ты имеешь в виду — «сейчас»?

— Какой он был ребёнком? Подростком?

— Ты к чему-то клонишь, — сказала Кайла. — К чему?

Я сделал глубокий вдох, потом выдохнул.

— Он изменился, — сказал я. — До комы он был психопатом.

— Ты же сказал, что не помнишь Тревиса по студенческим временам.

— Не помню. Но он описал мне свой тогдашний внутренний мир: сознание, но не совесть. Он был Q2, но по какой-то причине очнулся как Q3.

Она была потрясена.

— Нет. Правда? Господи, ты… ты уверен?

— Практически на сто процентов.

— Господи. А я тогда кто? Дебра «бля» Морган? Слишком любящая сестра, чтобы видеть, кто её брат на самом деле?

— Я не… никто его не судит. Я просто подумал, что ты должна знать. — Она промолчала, и я продолжил. — По крайней мере, сейчас он не психопат. Он искренне тебя любит.

— Сейчас, — с горечью в голосе произнесла Кайла.

— И будем надеяться, что таким он и останется. Но послушай, ты ведь знаешь опросник Хейра не хуже меня. К примеру, у него было много женщин?

— Ты его увидел впервые, после того, как пролежал трупом двадцать лет, — сказала она, кивая. — Я его сестра, но даже я видела, насколько он сексуален.

— Промискуитет, — тихо подтвердил я. — Цепь бессмысленных связей. И ты говорила, что он занимался экстремальным спортом: это требуется для стимуляции. Ты также говорила, что он был как камень, когда ваш отец умирал от рака; готов спорить, что он оставался таким даже на похоронах.

— Хочешь сказать, это признак неспособности к глубоким эмоциям?

Лёжа я не мог пожать плечами, но я приподнял брови.

— Классическая черта.

— Я… — Но она не стала говорить, что собиралась.

— Мне очень жаль, дорогая. Но помни — сейчас он в порядке.

Она перевернулась на бок, лицом ко мне; я испугался было, что она разозлилась, но она лишь сказала:

— Обними меня.

Я так и сделал, нежно поглаживая изгиб её спины. Я не знал, что сказать, и поэтому просто прижимал её к себе, и так мы лежали, ожидая, когда нас поглотит сон.