25
Когда ему было пятнадцать — семь субъективных и двадцать семь объективных лет назад — Тревис как-то распорол ладонь. Он вошёл в стеклянную дверь магазина, которая, как он думал, была открыта. Такие двери должны делаться из безопасного стекла, но эта была из обычного, и поэтому раскололась на гигантские куски. Когда он поднял руку, чтобы защитить лицо, один из громадных осколков упал с верхней части рамы и воткнулся в тыльную сторону ладони, распоров её до кости. Были разорваны сухожилия, рана открылась, и его увезли на «скорой».
Все операционные были заняты, так что его посадили в что-то вроде зубоврачебного кресла, руку положили на небольшую кювету, и пластический хирург, выдернутый с какого-то концерта, сел рядом на табурет и аккуратно сшил сухожилия, похожие на серую ленточную лапшу. Они воспользовались местным наркозом, и Тревис заворожено изучал на внутреннее устройство собственной руки.
Шрам, к удовольствию Тревиса, сильно поблек за прошедшие два десятка лет; несомненно, единственная его часть, которая улучшилась за эти годы. И всё же это было немного похоже: он осознал, что впервые в жизни задумывается о внутреннем устройстве своего разума. И так же, как и тогда, когда он видел сухожилия, кость, всю механическую инфраструктуру своего запястья — какое-то время это было интересно, и он был рад, что пережил это, но ему вовсе не хотелось повторять этот опыт, и уж совершенно точно он не хотел заниматься этим всё время.
Кайла просидела с ним пару часов, излагая сжатую версию истории двадцать первого столетия до сего момента: атака террористов на Всемирный Торговый Центр и Пентагон, вторая катастрофа «шаттла», войны в Афганистане и Ираке, выборы первого чёрнокожего президента в Америке, сползание Канады вправо и затем новый отскок влево плюс — неслыханно! — недавние выборы премьера-мусульманина, легализация однополых браков по всей Канаде и через десять лет в США, уменьшение полярных шапок и многое другое. Он был переполнен.
Однако примерно в шесть вечера появился друг Кайлы, Джим, и увёл её в коридор. Они отсутствовали пару минут, пока Тревис смотрел в окно. Деревья качались — день выдался ветреным. Орёл пролетел прямо над флагштоком с потрепанным и поблекшим канадским флагом.
Джим снова вошёл в палату и уселся на стул, на котором раньше сидела Кайла. Тревис уставился на него. Выглядел он довольно представительно, но его сестра, даже постаревшая, была красивее.
— Сколько вам лет? — спросил Тревис.
— Тридцать девять, — ответил Джим.
Тревис покачал головой.
— В последний день рождения, что я помню, мне исполнилось двадцать два. Теперь мне сорок один.
— Tempus fugit, — сказал Джим, и Тревис немедленно почувствовал, что ему нравится этот человек. Он не стал при этом высокомерно вскидывать брови, словно говоря «это по-латыни» или «вы, конечно, не поняли, что я сказал». Он просто молчаливо предположил, что собеседник так же умён, как и он сам.
— Ага, — ответил Тревис.
— Послушайте, — сказал Джим, — я спрашивал Кайлу, и она разрешила поговорить с вами об этом. Я учился в Университете Манитобы одновременно с вами, однако ничего не помню о тех временах, и, в общем, я подумал, что, может быть, вы могли бы мне помочь заполнить кое-какие лакуны в моём прошлом.
Тревис подумал об этом. Раньше такие слова прозвучали бы как музыка: Ты знаешь что-то, чего не знаю я; ты можешь это использовать против меня. Но он не чувствовал тяги к… к тому, чтобы использовать этого бедолагу. Он…
Он хотел помочь ему.
Господи, подумал Тревис, да что же со мной такое?
* * *
Я смотрел на Тревиса Гурона, а он смотрел на меня. Тревис был братом Кайлы, но ощущение было такое, что он немножко и мой брат тоже. В конце концов, он был единственным человеком моих лет, который также утратил воспоминания о первой половине 2001 года. Да, он потерял гораздо больше, чем те полгода, но я мог, пусть качественно, если не количественно, понять, через что ему довелось пройти. И даже если я как-то сумею восстановить воспоминания о моём тёмном периоде, это, вероятно, будут старые воспоминания, поблекшие, ненадёжные, как любые воспоминания о делах таких далёких дней. Однако Тревис помнил те события так, будто они произошли лишь вчера.
За исключением…
Чёрт, что-то вертелось у меня в сознании. И да, дело было именно в сознании. Менно Уоркентин сказал, что я потерял сознание после того, как на мне испытали шлем «Ясности». Если эта штука не только вызвала у меня обморок, если на самом деле она на шесть месяцев остановила моё самоосознание, то я, в принципе, мог понять, почему я не помню ничего о времени, которое последовало за обмороком и до тех пор, пока, по неизвестной пока причине, я не перестал быть эф-зэ.
Но почему я не помню, как надевал шлем? Почему не помню, как пришёл в лабораторию Менно накануне Нового года? Почему, чёрт возьми, не помню, как раньше в тот же день ходил в «Макнелли Робинсон» и покупал там книгу? Наверняка я должен хотя бы смутно помнить обо всём этом, однако не мог откопать ничего, что относилось бы ко дню, когда я стал эф-зэ.
Но Тревис не подвергался воздействию лазеров Менно. Предположительно, у него не было паралимбических повреждений, порождающих конфабуляцию; его воспоминания должны быть точными. И поэтому, когда он спросил, сколько мне лет и пожаловался на то, как он в одночасье постарел, я просто спросил его:
— Вы участвовали в университете в экспериментах, которые проводили профессор Уоркентин и профессор Адлер?
Тревис невесело улыбнулся.
— Да. Для меня это будто было только вчера. И что, они всё ещё там работают?
— Уоркентин да; он профессор эмеритус. Адлер сейчас в Вашингтоне. Так значит вы помните шлем «Ясности»?
— Не думаю, что слышал о нём под этим названием, но вы говорите про футбольный шлем с прицепленными к нему всякими штуками? Да, конечно. Я пришёл пятнадцатого декабря, они нацепили его на меня, я выполнил несколько тестов — думал слова, не произнося их.
— Именно. Точно. А потом они попросили вас прийти ещё раз, верно?
На лице Тревиса возникло странное выражение, словно его удивило, насколько это важно для меня.
— Нет.
— Не просили?
— Нет. Я пришёл один раз, получил свои двадцать баксов, и всё.
— А в день, когда вы потеряли сознание? Я полагал, что вы снова приехали к ним для тестов. Вас нашли в кампусе, а занятия начались только восьмого числа.
— Ничего такого не помню.
Чёрт. Я был так уверен, что Уоркентин несёт ответственность за случившееся с Тревисом.
— Вы не помните день, когда впали в кому?
— Совершенно не помню. Помню, как расстилал постель накануне вечером — это было первое января. На Рождество мне подарили новый триллер, «Ангелы и демоны», и я начал его читать. Фактически, это последнее, что я помню.
О романе Дэна Брауна напрашивалась очевидная шутка, но я сдержался.
— То есть вы не помните ничего о следующем дне? Ни о чём после того, как вы проснулись?
Он покачал головой.
— Насколько я помню, в следующий раз я проснулся здесь, и надо мной стояли вы с моей сестрой.
— Хмм, — озадаченно сказал я. Если Тревис впал в кому благодаря тому же механизму, что и я, почему не помнит, как надевал шлем? Я мог бы понять утрату памяти в результате халтурной стимуляции транскраниальным ультразвуком, но с чего бы терять воспоминания о том, что было раньше?
— Вы мозгоправ, верно? — спросил Тревис, странно глядя на меня.
— У меня PhD в области психологии, — ответил я, — но я не веду клинической практики.
Он проигнорировал последнее замечание.
— Но вы разбираетесь во всей этой фигне, а мне… забавно, не думал, что когда-либо такое скажу, но мне нужно с кем-то поговорить.
Я наклонился к нему.
— Я весь внимание.
— Я сейчас чувствую себя по-другому, — сказал Тревис. — Не так, как раньше. Я сопротивляюсь, но…
— Что именно стало другим?
— Это трудно описать. Но я всё время думаю о… ну, в общем, о том, о чём я думаю. У меня всегда была ясная голова. Никогда не оглядывался назад, никогда никаких задних мыслей. Понимаете? Просто делал, что надо.
— Как «Найк», — сказал я.
— Ага, точно. Что, они до сих пор пользуются этим слоганом?
— Да.
— Так вот, раньше я был таким. Но сейчас я снова и снова перебираю в мозгу вещи, которые делал.
Я нахмурился.
— А раньше вы никогда так не делали?
— Никогда.
— А как насчёт планирования будущего? Мыслей о поступках, которые вы ещё не совершили?
— О, да, конечно. Это всегда было: оценка альтернатив, взгляд под разными углами. Но это другое; в этом есть смысл. Ведь вы можете изменить будущее, верно? Прошлое же не изменить — так зачем же…
— Зацикливаться на нём?
— Ага, именно. Да, думаю это верное слово.
— И вы это делаете лишь с тех пор…
— С тех пор, как Кайла меня разбудила.
— Вы уверены? Вы когда-нибудь вели дневник?
— Нет.
— Журнал? Блог?
— Что?
— Блог в сети; публичный журнал.
— Господи, нет. Зачем бы кому-то это делать?
— Эти размышления вам неприятны?
— Да. Это… У меня появились эти… Не знаю, как их назвать, но…
— Сожаления? — предложил я.
Тревис повторил слово, словно пробуя его на вкус, проверяя, подходит ли оно.
— Сожаления… — И потом, наконец, кивнул. — Вещи, которые я мог бы сделать по-другому — может быть, должен был сделать по-другому, а…
— А вы не привыкли мыслить в терминах «должен был».
Он обдумал и это.
— Да. — Качнул головой. — Это просто… странно.
Это не было странно, по крайней мере, не для Q3, но…
Но это очень странно для психопата. Они не раздумывают и не впадают в депрессию; практически неслыханно, чтобы у психопата обнаружили суицидальные наклонности.
— А что вы можете сказать о своих чувствах, скажем, к Кайле?
— Это тоже странно! Ну, то есть, она же моя сестра. Всегда ею была, и всегда будет. А я всегда был ей хорошим старшим братом. Не дал бы её в обиду и всё такое. Но, в общем, теперь, когда я…
— Думаете об этом?
Он кивнул.
— Ага. Теперь, когда я об этом думаю, получается, что это всегда было обо мне, понимаете? О том, чтобы люди меня уважали. Я не… реально стыдно такое говорить, но на самом деле мне на неё было плевать. Я не понимал этого — тогда не понимал — но сейчас мне реально интересно, как у неё дела. И мне хочется, чтобы она была счастлива.
У меня участился пульс. Я не мог объяснить это Тревису прямо сейчас, слишком много физики и физиологии было задействовано, но мозгом костей я чувствовал, что прав. Да, квантовый камертон — прибор почти такой же крутой, как звуковая отвёртка Доктора Кто — восстановил суперпозицию в мозгу Тревиса Гурона, но он сделал это даже лучше, чем мы надеялись. До того, как впасть в кому, у него, должно быть, было по два электрона в суперпозиции в каждой тубулиновой как-её-там, что делало его квантовым психопатом. Но если предположить, что он, как я, всё-таки вернулся в лабораторию Менно, транскраниальная ультразвуковая стимуляция шлема Марк II, должно быть, привела к декогерированию этих электронов, к их массовому выпадению в классическое состояние, что привело к утрате им сознания.
Но когда Кайла подтолкнула его мозг, то не два, а все три электрона в каждой полости перешли в суперпозицию. До 2001 года он был патентованным психопатом, а сейчас, по-видимому, впервые в жизни, Тревис Гурон стал таким, каким я был почти всю мою жизнь: полностью сознательным существом с совестью, CWC, «быстрым разумом».
— Это угнетает, — сказал Тревис через какое-то время, — все эти сожаления… они постоянно роятся у меня в голове.
Я медленно кивнул.
— Добро пожаловать в клуб.