10
Наши дни
Я вошёл в лекционный зал в очень удачно названном Тайер-билдинг ; ряды первокурсников поднимаются передо мной почти к потолку. Некоторые выглядят как огурчики даже сейчас, в этот ступорный утренний час, но у большинства на лицах до сих пор следы безуспешных попыток проснуться. Тим Хортонс явно сделал сегодня утром отличный гешефт: у половины студентов на откидных столах его красные картонные стаканы с кофе.
Я засунул руки в карманы своих чёрных джинсов и прошёл к кафедре.
— Итак, дамы и господа, начнём с шутки. Остановите меня, если вы её уже слышали. — Я улыбнулся и дождался, пока всё их внимание сконцентрируется на мне — по крайней мере, внимание тех, кто обычно его проявляет. — Такой вопрос: почему дорога была перейдена утками?
Я продолжаю улыбаться, но никто не засмеялся. Через несколько секунд я заговорил снова:
— Тяжёлая публика, — эта реплика, по крайней мере, заслужила нескольких смешков. — Кто предложит концовку?
Девица европейской внешности с длинными рыжими волосами в третьем ряду начала было говорить «Чтобы попасть на…», но замолчала, по-видимому, сообразив, что этот ответ подходит к нормальной формулировке вопроса «Почему утки перешли дорогу», а в данном случае лишён смысла.
Я пробую снова:
— Кто-то ещё? Почему дорога была перейдена утками?
Азиатского вида парень в пятом ряду складывает руки на обтянутой футболкой «Виннипег Джетс» груди.
— На это невозможно дать ответ, профессор Марчук.
— Почему?
Тон его голоса указывает на то, что свой ответ он тщательно обдумал.
— Ну, у нас ведь занятие не по английской словесности, — это тоже заработало несколько смешков, — однако ваша шутка в пассивном залоге. В ней не происходит никакого намеренного действия, поэтому некому присвоить мотивацию типа «чтобы попасть на ту сторону».
— Именно! — сказал я обрадовано — я всегда радуюсь, когда занятие хорошо стартует. — И ты прав — мы тут не английским занимаемся, а психологией. Так что позвольте познакомить вас с одной из базовых психологических концепций, а именно с понятием агентивности — субъективного осознания того, что вы инициируете и выполняете собственные действия. А потом мы поговорим о том, почему, хотя мы все считаем себя обладающими агентивностью, вполне может быть, что это не так…
Я вернулся домой, принял душ, надел бордовую рубашку и чёрные слаксы и поехал на Форкс. По дороге я снова слушал «Си-би-си»; шёл выпуск новостей «Мир в шесть часов».
— … ошеломляющая новость о том, что лидер Новой Демократической партии принял решение не искать переизбрания на новый срок, — говорила Сьюзан Боннер.– Мы связались с оттавским политическим аналитиком Хэйденом Тренхольмом. — Мистер Тренхольм, что вы можете сказать по поводу данного заявления?
Мужской голос с едва заметным приморским акцентом:
— НДП была лидером выборной кампании 2015 года, однако серьёзно споткнулась под руководством своего тогдашнего лидера Тома Малкера, и тот, кто пришёл ему на смену, также не сумел ничем удивить. Но если они найдут кого-нибудь, способного повести за собой людей с разных краёв политического спектра, новые демократы смогут получить немало интересных преимуществ. Конечно, они безуспешно занимаются поисками подобной личности с тех пор, как в 2011 году скончался Джек Лейтон…
Я припарковал машину и вышел на прохладный вечерний воздух. Я заказал для нас столик в «Сиднис», престижном ресторане, разместившемся в столетнем здании бывшего паровозного депо Трансканадской железной дороги. Кайла уже была там, когда я вошёл — мне начинала нравиться её пунктуальность — и — как это мило! — уже попросила официантку принести вегетарианское меню для меня. Нам достался большой стол у полукруглого окна с видом на слияние Ред-Ривер и Ассинибойн. На Кайле был переливающийся синий топ и серые брюки.
— Итак, — сказал я, когда мы сделали заказы, — за ланчем ты рассказывала о квантовой физике сознания.
Она отпила вина.
— Точно так. Я работаю в паре с Викторией Чен. Как я уже говорила, она разработала систему, способную обнаруживать квантовую суперпозицию в нервной ткани.
— Я, конечно, не физик, но я как-то не думал, что квантовые эффекты вроде этого происходят в живых организмах.
— О, они определённо присутствуют в некоторых биологических системах. К примеру, мы с 2007 года знаем, что существует квантовая суперпозиция в хлорофилле. Энергетическая эффективность фотосинтеза — девяносто пять процентов, это лучше, чем всё, что мы способны спроектировать. Растения достигают её, используя квантовую суперпозицию, чтобы испробовать сразу все возможные пути между светочувствительными молекулами и протеинами, являющимися центрами реакции, так что энергия всегда перекачивается по наиболее энергоэффективному маршруту; это пример биологических квантовых вычислений. Викки интересовало, как растениям удаётся это делать при комнатной температуре; мы вынуждены охлаждать наши квантовые компьютеры до температуры лишь на долю градуса выше абсолютного нуля, чтобы получить суперпозицию. Ну а я, как я упоминала за ланчем, давно интересовалась моделью Пенроуза-Хамероффа, которая утверждает, что именно квантовая суперпозиция в микротрубочках нейронной ткани порождает сознание. Так что я убедила Викки позволить мне испытать её методику на людях, чтобы посмотреть, действительно ли в человеческом мозгу присутствует квантовая суперпозиция.
— И?
— И, представь себе, она там и правда есть. Не совсем то, что предлагали Хамерофф и Пенроуз, но это определённо открывает новое направление для исследований. — Она издала радостный вздох. — Подозреваю, что нам с Викки придётся поделиться нобелевкой с одним из них — одну нобелевку присуждают максимум троим, так что Стюарту и Роджеру придётся решить между собой, кто из них станет лауреатом.
— Ха.
— Видишь ли, он думали, что сознание существует в моменты коллапса из суперпозиции в состояние классической физики, что каждый момент такого коллапса — это момент сознания, сорок или около того в секунду. Это была интересная теоретическая модель, когда они её предложили в 1990-х, однако Виктория показала, что суперпозиция в микротрубочках, в отличие от любых других структур тела, поддерживается неограниченно долго — вероятно, это их постоянное свойство.
Я нахмурился.
— Но я думал, что квантовая суперпозиция — хрупкая штука. Разве она не распадается?
— Насколько мы можем утверждать, нет. Никогда — по крайней мере, пока человек жив.
— И почему?
— Викки называет это «инерцией запутанности», и, я бы сказала, это революционное открытие, достойное собственной Нобелевской премии. Видишь ли, единственный электрон декогерирует очень быстро, выпадая из суперпозиции, однако бесчисленные триллионы электронов одного и того же мозга по какой-то причине спаяны друг с другом способом, не предусмотренным квантовой теорией, и поэтому здесь действуют законы вероятности. В любой момент времени любой из них может «захотеть» декогерировать в классическое состояние, но этого не произойдёт, пока того же не «захочет» большинство из них. Компьютерное моделирование показывает, что такое пороговое состояние никогда не достигается, по крайней мере, при нормальных условиях. Внешняя сила — скажем, анестетик — способна заставить суперпозицию декогерировать, но в отсутствие чего-то подобного суперпозиция не коллапсирует никогда. Просто продолжает существовать.
Я сделал потрясённое лицо.
— Она это уже опубликовала?
Кайла покачала головой.
— Статья на стадии реферирования в «Нейроне».
— Должно быть, интересная будет статья.
— Я пришлю тебе препринт. Но это только первая из серии статей; у нас выходит ещё одна в «Physics of Life Reviews».
Я отхлебнул вина из своего бокала.
— Да? И о чём она?
— Пенроуз предположил, что каждая макромолекула тубулина имеет одну двудольную гидрофобную полость с одним-единственным свободным электроном. Однако он также мимоходом заметил, что может быть и множество гидрофобных полостей с одним электроном в каждой. И это как раз то, что мы с Викки открыли: оказалось, что на самом деле в каждой макромолекуле тубулина три таких полости.
— Ладно. И что?
— И все макромолекулы тубулина в мозгу квантово запутаны, то есть пребывают в одинаковом состоянии: комбинация суперпозиционированных и классических электронов одна и та же во всём тубулине мозга конкретного человека.
— О.
— Это значит, что каждый человек пребывает в одном из восьми возможных состояний: все три полостных электрона в классическом состоянии, все три в суперпозиции или ещё шесть комбинаций, когда один или два электрона в классическом состоянии, а остальные в суперпозиции.
— Круто.
— Спасибо. Так вот, мы считаем, что не имеет значения, какой именно электрон в суперпозиции, а какой — нет; электроны, как и все субатомные частицы, взаимозаменяемы. Так что на самом деле есть лишь четыре состояния вместо восьми: нет электронов в суперпозиции; любой из трёх в суперпозиции, любые два в суперпозиции и все три в суперпозиции. Другими словами, классическое состояние и три состояния с квантовой суперпозицией: Q1, Q2 и Q3.
— Понятно.
— И ты мне понадобился из-за состояния Q2; именно здесь моя работа пересеклась с твоей. Я прогнала через Виккин ускоритель несколько сотен добровольцев — тест занимает совсем немного времени — и обнаружила, что у каждого из них хотя бы один электрон находится в суперпозиции. Никто не показал классического состояния: у всех либо Q1, либо Q2, либо Q3. И каждая из этих трёх когорт меньше предыдущей; их численности относятся как 4:2:1, каждая следующая группа вдвое меньше предыдущей. Примерно у шестидесяти процентов наших подопытных в суперпозиции только один электрон; у тридцати процентов — два, и где-то у пятнадцати в суперпозиции все три электрона.
— Полагаю, это как с жонглированием, — сказал я. — Один шар держать в воздухе легко, два — уже тяжелее, три — не у каждого получится.
— Да, мы тоже об этом подумали. Предположим, что эта пропорция верна для всего человеческого рода. Пусть на Земле живёт семь миллиардов человек — на самом деле ближе к 7,7, но предположим, что пропаганда сексуального воздержания принесла плоды, и округлим — получается, что в первой когорте четыре миллиарда человек, во второй два миллиарда, и в третьей всего один.
— Так.
— И меня заинтересовало, — продолжила Кайла, — а нет ли каких-то физиологических различий между тремя когортами? Так что я организовала стандартное пятифакторное тестирование показателей личностных качеств для каждого испытуемого, и — бинго! — все наши Q2 дали результаты, коррелирующие с психопатией.
— А-а, — до меня, наконец-то, дошло. — Ты получила триаду маркеров возможности психопатии: низкая добросовестность, низкая общительность и высокая экстравертность.
— Именно! Получила практически тот же результат, применив HEXACO, так что мы перешли к Личностному психопатическому опроснику Лилиенфельда и опроснику Хейра, и обнаружили почти полную корреляцию между психопатией и наличием двух суперпозиционированных электронов из трёх. Неважно, каких именно — таким образом мы подтвердили постулат о взаимозаменяемости — но если у тебя два из трёх — то ты психопат. — Она подняла руку, предваряя вопрос. — Не обязательно буйный, вовсе нет. Это может быть один из тех, кого Хейр называл «змея в костюме» — безжалостный бизнесмен. Тем не менее, это явная очевидная связь — как твоя методика с микросаккадами.
— Ты сказала, что около тридцати процентов твоей тестовой группы были Q2?
— Ага, причём мужчин и женщин поровну.
— Мой микросаккадный тест давал такой же процент и такой же половой баланс. А тебя не тыкали носом, как меня, в то, что распространённость психопатии получается гораздо выше общепринятой?
Она улыбнулась.
— Как раз в этом месте нашей статьи мы процитировали тебя, но да, мы ожидаем, что референты из «Physics of Life» прицепятся к нам из-за этого.
Я кивнул. Как, я уверен, было известно Кайле, большинство старых работ оценивали распространённость психопатии от одного до четырёх процентов для мужчин и вдесятеро меньше для женщин. Однако такие результаты получались вследствие особенностей выборки. Взять Кента Киля, одного из аспирантов Хейра, который провёл первое в мире сканирование мозга психопата — отличная работа, надо сказать. Поначалу он проводил исследования в университете Британской Колумбии, где при нехарактерном содействии со стороны канадского Министерства Коррекции имел возможность переводить буйных заключённых, показавших высокий результат при тестировании по опроснику Хейра, в больницу, где им делали фМРТ; предпринимаемые при этом меры предосторожности были достойны голливудской постановки.
Однако когда Кента переманили в Йель заманчивым предложением — он запросил вдвое бо́льшую зарплату, чем у его канадских коллег, и получил ответ «О, мы можем платить и больше» — то он немедленно упёрся в стену. Он надеялся работать с психопатами всего Нью-Хейвена: людьми с криминальным прошлым, но уже отбывшими срок. Однако обнаружил — какая неожиданность! — что психопаты весьма неаккуратно выполняют договорённости об участии в научных экспериментах, а те немногие, что всё-таки приходят, часто оказываются слишком пьяными или настроенными слишком враждебно, чтобы от них была хоть какая-то польза.
Тем не менее, одна из глав книги Кента «Психопаты. Достоверный рассказ о людях без жалости, без совести, без раскаяния» открывается смелым заявлением: «Факт: В мире больше двадцати девяти миллионов психопатов». Если прочитать сноску к этому утверждению, выясняется, что это число получено исходя из предположения, что процент психопатов, сидящих в тюрьмах, в точности соответствует распространённости психопатии среди всего населения. Однако за решёткой оказываются лишь достаточно тупые, чтобы попасться; с их способностями к манипулированию и обману психопаты почти наверняка попадаются гораздо реже, чем нормальные люди — вопреки примеру моего приятеля Девина Беккера.
Опять же, Кент утверждает, что мужчин-психопатов вдесятеро больше, чем женщин. Почему? Как же, говорит он, смотрите, в тюрьмах мужчин-психопатов в десять раз больше, чем женщин — и это правда, но правда и то, что мужчин-левшей в тюрьме тоже вдесятеро больше, чем левшей-женщин, как и рыжеволосых мужчин, и мужчин, которые любят пиццу с анчоусами — просто потому, что мужчин за решёткой в десять раз больше, чем женщин.
До моей работы, и теперь вот Кайлиной, никто не знал, сколько психопатов в мире на самом деле. Двадцать девять миллионов? Нетушки, Кент! Два сраных миллиарда — тридцать процентов населения Земли, двое из каждых семи человек.
Официантка принесла наши заказы. Когда она отошла, я сказал:
— А что насчёт двух других когорт — ну, с одним электроном в суперпозиции и с тремя?
Кайла пожала плечами.
— Я не смогла найти никакой разницы между Q1 и Q3. Нет, насколько я могу судить, существует лишь два типа сознания, по крайней мере, с точки зрения квантовой механики: психопатическое Q2 и нормальное.
— Как ты думаешь, оно наследуется?
— Непохоже, что оно передаётся по наследству. Бывают люди, чьё состояние такое же, как у их родителей, братьев-сестёр или детей, но нельзя сказать, что их непропорционально много. И, насколько мы можем судить, люди не меняют своё состояние — мы провели столько повторных обследований, сколько смогли себе позволить, и не зафиксировали ни одного случая смены когорты.
— Потрясающе, — сказал я. Всё ещё изумляясь обстоятельствам, что снова свели нас вместе после стольких лет, я добавил: — Надо же как совпало, что мы оба в конце концов заинтересовались психопатией.
В голосе Кайлы блеснул лёд.
— Это не совпадение, Джим.
— Что?
Она уставилась на меня, и я посмотрел ей в глаза — но долго не выдержал.
— Я заинтересовалась психопатией из-за тебя, — сказала она. — Из-за тех ужасных вещей, что ты тогда натворил.