Глава 20
Маша рассматривала обычный граненый стакан, упакованный в пакет для вещдоков. Сейчас, вот в этот самый момент она вдруг почувствовала себя осликом, перед носом которого уже пять недель кто-то умелый потряхивает морковкой. Этот стакан стал очередной наживкой, на которую она снова попадется.
А как иначе? На этом стакане отпечатки пальцев того самого Агапова, который и не Агапов вовсе, а неизвестно кто. Человек, живущий по поддельному паспорту. Тот самый, на которого ее навел Антон Востриков. Наговорил здесь всякой ерунды. Она поверила и начала проверять. И нарвалась, что называется!
Самое интересное заключалось в том, что Антоновы фантазии не подтвердились. У Агапова обнаружилась девушка, которая тоже любила свежеиспеченный хлеб из той самой булочной. И тест на беременность он покупал для нее. Наружное наблюдение романтические отношения Агапова с девицей подтвердило, и Маша, разочаровавшись, решила передать объект с фальшивым паспортом сотрудникам паспортной службы. Их работа, пусть занимаются. Сегодня вот прямо и собиралась. И тут к ней является один из помощников, кладет этот самый пакет с граненым стаканом и, загадочно мерцая глазами, спрашивает:
– Знаете, что это, товарищ капитан?
– Знаю, Илюша. Стакан. – Маша оторвалась от компьютера – строчила отчет для полковника. Вечером он ждет ее с результатами.
– Это не просто стакан. Это стакан из кафешки на набережной, где наш объект пил сок. – Илья сделал странное движение рукой над пакетом, как будто собирался его погладить, но так и не решился. – И это уже не просто стакан, это, товарищ капитан, вещдок.
Маша молча ждала продолжения.
– И зачем только я его забрал, не понимаю. – Ее помощник Илья любил эти театральные представления, водился за ним такой безобидный грешок. – Просто подошел к их столу, когда они ушли, вытащил носовой платок, схватил стакан – и в карман, как воришка, честное слово. Даже боялся, что привлекут, представляете, товарищ капитан!
– Илюша, по башке хочешь? – Машино сердце замерло в предвкушении разгадки. – Чьи пальцы на стакане?
– Некто Симаков Сергей Иванович, уроженец города… – Илья назвал населенный пункт, не пункт даже – точку на Дальнем Востоке. – Сорока лет от роду. Дата рождения, к слову, совпадает.
– В розыске?
У нее сильно забилось сердце. Господи, неужели! Неужели в этом безнадежном деле наметился прорыв? Может ли быть, что лже-Агапов просто так живет по поддельному паспорту? Неужели он не банальный какой-нибудь многоженец или сбежавший от кредитных долгов мошенник. Он…
– Он не в розыске, товарищ капитан, – разочаровал ее Илюша, не дал домечтать до благополучного финала. – Но семь лет назад он проходил подозреваемым по заказному убийству в Северной нашей столице.
– Даже так. Он киллер?
– Установить не удалось. Доказать тоже. Его просто потаскали немного, потому что на месте, откуда был произведен выстрел, его видело сразу несколько человек. Да, входил в подъезд такой дядя. Да, была у него какая-то сумка.
– И что дальше? Не томи! – прикрикнула она.
– А ничего. На чердаке его следов обнаружить не удалось. Зато нашлась девушка, которая подтвердила, что, мол, приходил к ней такой человек, и они весело провели те несколько часов, когда произошло убийство. А в сумке у него были бутылка шампанского, торт, фрукты. Даже пустую бутылку продемонстрировала с его отпечатками. И простыню со следами его биоматериала. Одним словом, от него отстали, потому что доказать ничего не смогли. Но отпечатки сняли. И вот сегодня они вдруг обнаружились на стакане, из которого пил наш Агапов Вадим Андреевич. Как, товарищ капитан, я молодец?
Маша рассеянно молчала и не могла отвести взгляд от стакана.
Симаков. Сергей Иванович Симаков.
Кто ты такой, черт тебя побери? Жертва нелепых случайностей, от которых ты сбежал, поменяв паспорт на фальшивый? Или матерый убийца? Хитрый, безжалостный похититель бедной девчонки – это тоже ты? Если это подтвердится, значит, Алины точно нет в живых. Давно. С той минуты, как она исчезла из бетонного лабиринта, где проводился квест.
Как сказать об этом Антону? Как посмотреть в глаза отцу, который все еще надеется, что его дочь жива?
– Что будем делать, товарищ капитан? – Илья дотянулся до ее локтя. – Его же брать надо!
– Надо. Но за что? За то, что живет по поддельным документам?
– Хотя бы за это. Заодно и обыск в доме провести. Может, что-то там обнаружится.
– Что, труп Яковлевой? Илья, не мели ерунду. Если Агапов-Симаков профессионал, в его доме мы ничего не найдем. А если не профессионал, тем более. Одним словом, так. Наблюдение продолжать. Только очень осторожно, очень! Если вдруг наш дядя задумает смыться – сразу план-перехват. И все равно осторожно. Просто проверка документов. Просто досмотр автомобиля. Все понятно?
– Так точно, товарищ капитан. Могу идти?
Маша разрешила и снова погрузилась в размышления. Илья ушел, явно разочарованный. Понятно, ожидал похвалы, а еще если не ОМОНа, то хотя бы опергруппы на выезд. А она сидит, как замороженная, и молчит. Он дошел до двери, когда она его окликнула:
– Илюша, не надо думать, что твоя новость меня не впечатлила. Но… – Маша щелчком тронула пакет с вещдоком. – Но ему удалось выйти сухим из воды, когда он побывал буквально на месте преступления. А теперь? Что мы ему предъявим теперь, кроме поддельного паспорта? Скажет, что от преследования скрылся. Расплачется, станет жаловаться на беспредел сыщиков из Северной столицы. Не запомнил, кто вел дело о том давнем заказном убийстве?
Илья назвал фамилию.
– Что, и телефончик даже имеется?
Он вытащил из кармана блокнот, продиктовал.
– Молодец! – Маша улыбнулась и тут же погрозила ему пальцем: – У Агапова-Симакова в доме сигнализация. Так что даже не думай, Илья!
– Я вот подумал, что если минут на десять вывести сигнализацию из строя, то…
– Даже и не думай! – Маша стукнула кулаком по столу. – Хочешь за воротами оказаться с волчьим билетом? Все, ступай!
– Есть, – сердито отозвался Илья.
В дверях его едва не сбил с ног высокий, крепкий мужчина в темном костюме. Пробормотал извинения и вытеснил Илью из кабинета. Закрыл дверь. Схватил от стены стул и сел вплотную к двери. Чтобы не беспокоили их – так, наверное, это надо было понимать.
Маша не стала возмущаться. Иван Васильевич Голубев, сильно осунувшийся, постаревший. Губы скорбно поджаты, руки на коленях подрагивают.
Не выдержал молчания, первым нарушил тишину:
– Я могу знать, как ведется расследование убийства моего сына? – И отчетливо всхлипнул.
– К сожалению, не я веду это дело, Иван Васильевич. Им занимаются коллеги из соседнего отдела. Убийство произошло на их земле.
– А у нас вся земля наша! – заорал вдруг Голубев странно тонким для его сложения голосом. – Вся земля наша! Мы на ней живем! И платим налоги, чтобы такие, как вы, просиживали задами дырки в креслах! Повторяю вопрос: как идет расследование?
Вызвать дежурного? Избавиться от сердитого дядьки, пока он окончательно не испоганил ей день? Или постараться обратить его гнев в свою пользу? Может, в гневе он что-нибудь скажет. Может, дернет за веревочку, где открывается дверка, за которой истина.
Яковлев по-прежнему молчит. Дело плавно движется к логическому финалу – к передаче в суд. И не одно дело, а сразу несколько. Убийство любовницы, убийство Владимира Голубева. Похищение младенца, которого до сих пор не нашли. Во всем этом его собираются обвинить. Слава богу, хоть Зайцев отозвал заявление о нападении на водителя – не захотел быть замешанным в скандале. Но и без Зайцева достаточно. Если дело на этой неделе передадут в суд, а его передадут, Яковлеву точно свободы не видать. Век не видать причем.
– Повторяю ответ, Иван Васильевич. Я не веду дело об убийстве вашего сына.
– Но какого черта тогда вы таскаетесь без конца к этому Яковлеву в следственный изолятор, а? Он же главный подозреваемый в убийстве Володи. Зачем тогда вы к нему ездите?
– Его дочь пропала месяц назад.
– Слышал! – отмахнулся Голубев.
– Я занимаюсь только этим делом, – соврала Маша.
Полковник давно уже не попросил – обязал ее влиться в следственную группу, которая вела дело об убийстве. И она как могла помогала его развалить. Сомневалась, задавала вопросы, опрашивала свидетелей, находила в их показаниях множество нестыковок. От нее отмахивались и просили не мешать слаженной работе коллектива.
А Яковлев молчал.
– Вы верите, что Ростислав убил Володьку? – тихо, почти шепотом спросил Голубев.
Даже глянул себе за спину, как будто их могли подслушивать. Как будто кто-то мог сюда войти после того, как он поставил стул вплотную к двери.
– Честно?
Маша подняла на него глаза. Привычная жалость кольнула в сердце и тут же ушла. Нет, нельзя ей распускаться. Это непрофессионально.
– Я не верю, Иван Васильевич, – так же тихо ответила Маша. – Не дурак же он, чтобы стоять с ножом над телом. Как он вообще там оказался?
– Инку искал. – Голубев принялся водить головой вверх-вниз. – Володька ему и не нужен был, они даже не знакомы были. Инку искал, чтобы о дочке спросить. А Инка смылась куда-то после той ночи. Я в рейсе был, ни сном ни духом. Жена ничего не говорила по телефону. У нас под запретом грузить меня в рейсе. И эта малолетняя шалашовка снова где-то скиталась.
– Это нормально?
– Да нет, конечно. Какая там норма? Просто она такая, дочка моя.
– Какая?
Голубев покусал губы.
– Непутевая. Творит, что захочет. И настырная! Если что в голову вобьет – бесполезно разубеждать. Сделает вид, что послушалась, а сама все равно по-своему повернет. Так что я тоже не верю. – Голубев снова глянул за спину, зашептал: – Я ведь был у него. Навещал в СИЗО. Не спрашивайте как, у меня свои связи. Сказали, что молчит, не колется. Думал: прижму мерзавца, заставлю сказать правду.
– Сказал?
Маша заскрипела зубами. Ей, чтобы посетить Яковлева, надо подписать три бумажки, а посторонним – дверь настежь, пожалуйста. А если бы убитый горем папаша пришил Яковлева на месте, что тогда? Списали бы на состояние аффекта?
– Ты, капитан, глазами-то не ворочай. Я через решетку с ним говорил. Задушить бы захотел – не вышло.
Маша кивнула.
– Что он вам сказал?
– Что не убивал Володьку. Инку он искал. С Володькой у него, правда, ссора какая-то вышла – то ли в этот день, то ли накануне. Вроде Яковлев Инку заочно оскорбил, а Володька вступился за сестру. Поругались. А на другой день Яковлев к нам на фирму заявился. Дальше вы знаете.
Она знала о телефонной ссоре Яковлева и Голубева. Сотрудники транспортной компании поделились, свидетели разговора. Билинг мобильных телефонов Яковлева и Голубева подтвердил, что разговор такой действительно был. Это, кстати, тоже сыграло против Яковлева.
– Но я не верю, что Ростислав убил. Зачем ему? Да и нож чудной, где он такой взял бы.
Нож в самом деле был интересный. Самодельный, с длинным широким лезвием, с наборной пластиковой ручкой. Представить себе, что Яковлев мастерит такое изделие где-нибудь в гараже, было непросто.
Но мастерил не мастерил, а с ножом в руках возле жертвы был пойман, от этого никуда не денешься. Так что молчит теперь Яковлев или начнет говорить – значения практически не имело. Других подозреваемых у следствия не было, а Маше никак не удавалось их найти. Она словно по кругу бегала, как тот ослик, перед носом которого постоянно маячит морковка.
– И удовлетворения, как ваш коллега вчера заявил, никакого после суда испытать не смогу. – Голубев всхлипнул и закрыл глаза кончиками пальцев. Мощные плечи вздрогнули и опали, как если бы ему дали под дых. – Ростислава посадят, а какая-то тварь будет торжествовать. И палки мне в колеса вставлять.
– Что вы имеете в виду? – не поняла Маша.
– А то вы не знаете! – Голубев посмотрел на нее так, как будто упрекал в чем-то.
– Нет, не знаю. А что я должна знать?
– А то, что ко мне за последние три дня уже дважды заявлялись с обыском сотрудники наркоконтроля. Перевернули все вверх дном. Скоро начну подсчитывать убытки. – Голубев похлопал себя по карману пиджака, где лежал бумажник. – Все машины, весь груз – все проверили! Давно такого дурдома не видел.
– А что говорят? Причина обыска?
– Говорят, поступил сигнал, мол, в одной из наших машин перевозятся крупные партии наркоты. Это же надо! Это кому такое в голову могло прийти!
А Маша возьми и скажи тихонько:
– Вашей дочери, Иван Васильевич.
– Что? – Странно тонким, высоким голосом заверещал Голубев и вытаращился на нее, как на беспокойную пациентку известного заведения. – Не будь вы капитаном полиции, уже психушку бы вызвал. Вы в своем уме – говорить о таком?
– Говорю, что знаю.
Маша не обиделась на психушку. Пришлось рассказать ему все, что слышала от Антона Вострикова. Этими же сведениями она на днях поделилась с одним коллегой из следственной группы. Тот, видно, слил информацию в наркоконтроль, вот за Голубева и взялись.
– Но ничего же не нашли! Что за бред! – Голубев возмущенно растопырил ладони. – Инка не могла выдумать такое! Она знает прекрасно, зачем я езжу в рейсы. Новых водителей обкатываю. Кто без напарника – помогаю. Если честно, для меня это всегда повод свалить из дома. Не могу там долго находиться. Вот и весь секрет, капитан!
– Инна об этом знала?
– Догадывалась, думаю. Но есть еще одно обстоятельство, перечеркивающее этот бред.
– Какое?
– У нас нет сторожа и уборщицы, – фыркнул Голубев и презрительно вывернул полные губы. – Уборкой занимается аутсорсинговая компания. И это парни, не женщины. Здоровые, молодые ребята. И сторожа как такового у нас нет – охранники тоже сторонние. Считаю, так надежнее. Поэтому какие бы то ни было разговоры между сторожем и уборщицей – бред с самого начала. Соврал ваш парень.
«Или ваша дочь», – мелькнуло у Маши в голове. Только зачем? С какой целью она перед началом игры рассказала об этом Алине и сделала все, чтобы об этом узнал Антон? Зачем вырядилась так же, как Алина? Заплела волосы в косу и надела точно такую же бейсболку?
Странно? Да, черт побери, очень странно!
Чего она хотела добиться? Запутать кого-то? Сбить со следа? К чему тогда весь этот бред насчет наркотиков, которые перевозит их транспортная компания? А вдруг не бред? Может, сам Голубев чего-то не знает? Не в курсе того, что творил сын за его спиной. И именно за этого его и убили? Стал жертвой каких-нибудь разборок внутри синдиката, поставляющего наркотики в разные точки страны.
– А чем занимался ваш сын Владимир до того, как стал работать у вас?
– Ничем, сразу у меня и стал работать. А куда еще? Буду сторонних нанимать, деньги из своего кошелька платить, а сын будет на чужого дядю горбатиться? Неумно, согласитесь. Деньги должны оставаться в семье.
– Что, прямо со школьной скамьи – и сразу на работу?
– Нет, конечно. Университет окончил.
– Где учился? На кого?
– В Питере, на экономиста. Мать настояла. – Он скорбно поджал губы, вспомнил, как страшно жена переживает горе. Задушенным голосом закончил: – Все надеялась из него главного бухгалтера сделать.
– Получилось?
– Да какое там.
Голубев сгорбился на стуле. Сейчас он напоминал ей старого больного медведя из зоопарка ее детства. Ей всегда было жаль бедного мишку, которому по старости трудно было добраться до решетки, куда дети бросали угощение.
– Какой из него главный бухгалтер. – Он грустно помолчал. – То ли мозгов не хватило, то ли образование не то получил. Или просто не учился как следует. Оболтус, одно слово.
– А в каком университете он учился? – Маша приготовилась записывать.
– Господи, это вам зачем? – Голубев с сожалением глянул на нее.
Не доверяет ее профессионализму и жалеет, что пришел, догадалась она. Но все-таки повторила:
– Так в каком учебном заведении учился ваш сын в Петербурге?
Голубев назвал и университет, и даже улицу, на которой тот жил, когда снимал квартиру. От мысли поселить его в общежитии родители отказались: мальчик был, мягко говоря, проблемным.
– Но мы его контролировали, да. Мать в деканат постоянно звонила, узнавала, как там Володька. Мало ли, бывает, давно отчислили, а дети все с родителей деньги тянут. Нет, учился. Доучился, стал работать.
– А девушка у него была?
Маша сама не понимала, зачем ей все это знать о погибшем. Дело вела не она. С делом у того, кто его вел, была полная ясность, его вот-вот передадут в суд. Следствие твердо стояло на том, что убийца Яковлев. Надрываться и бросать новые силы, чтобы разрабатывать второстепенную версию, никто не станет.
Она бы тоже не стала, если бы не природное упрямство, заставляющее ее ворочаться какую ночь без сна. Дома на кухонном столе у нее вместо тарелок огромный лист бумаги со схемой из множества фамилий, от которых и к которым тянутся линии со стрелками и знаки вопроса. И чем больше она рисует эти линии, тем больше остается вопросов.
Почему Яковлев считает причастным к похищению дочери главу местной администрации? Что произошло между ним и его бывшей любовницей такого, что он летел с расцарапанным лицом по лестнице? Куда подевался ребенок Стеллы? Что видел Яковлев в ночь убийства Володи Голубева? Зачем вытаскивал из его груди нож? Почему его помощник тесно общается со Светланой Яковлевой с тех самых пор, как самого Яковлева закрыли в СИЗО?
И самый главный вопрос: какое отношение к этому всему имеет некто Агапов Вадим Андреевич, он же Симаков Сергей Иванович?
Какой из этих вопросов главный? Почему она не видит связи в этом мельтешении людей и событий? Может, потому, что они не связаны между собой, и она поспешила объединить все эти дела только из-за того, что везде засветился Ростислав Яковлев?
– Девушки у Володи были? – одернула себя Маша и попыталась сосредоточиться.
– Девушки были, – кивнул Голубев. – Понимаете, Володька не был однолюбом, у него всегда кто-то был. Но так, чтобы серьезно, – это нет. То с экономистом нашим закрутил, хотя я был категорически против: девчонка вредная, уволить пришлось. Ваши с ней беседовали, так она такого наплела! Месть, понятно дело. Потом с кем-то из Инкиных подруг связался, мать до обморока довел. В последнее время крутил с официанткой из клуба «Пегас». Но вы не радуйтесь особо, ее тоже допрашивали, и она ничего путного не сказала. Пустышка, одно слово. А постоянных подруг, серьезных отношений у него не было.
– С кем из ваших детей он был особенно близок? У вас ведь четверо, двое сыновей и две дочери? Сыновья дружили?
– А чего им не дружить-то? Я все поделил поровну, никого не выделил, никого не обделил. При жизни все расписал. Бизнес поделил на пятерых. Сами понимаете: часто в дороге, мало ли что. Мою долю в случае смерти наследует жена. Все по-честному.
Маша разочарованно отложила ручку. И этот путь никуда не выведет. Тупик.
– С Инкой Володька, правда, был ближе всех. Родственные души. Оба шалопаи. Он ее всегда выгораживал. Она за него тоже горой. Но и с другим моим сыном Володя не конфликтовал никогда. Не было у нас, понимаете, такого, чтобы зависть там или жадность какая-то. Никто не был обделен, ущемлен. В семье не ищите – не найдете. Это кто-то другой. Кто-то, кому помешал мой сынок.
Голубев закрыл ладонью лицо, заплакал. Маша поежилась. Никак она не научится сочувствовать в меру, огораживать себя от чужого горя, защищаться, чтобы быть сильной и беспристрастной. Она встала, налила из графина воды, подошла к Голубеву, обмякшему на стуле.
– Вот, возьмите. Выпейте.
Он опустошил стакан в два глотка. Тяжело поднялся. С грохотом вернул стул на место у стены. Схватился за дверную ручку.
– Это какая-то бытовуха, капитан, сто процентов. Орудие убийства странное. Мотив не ясен. Даже часы не сняли с руки, а они денег стоят. Но это не Ростислав. Кишками чую – не он. Найдите эту сволочь! Озолочу!..
