Урхо прислушался. Долгий протяжный звук дудочки переливался вдалеке на разные лады, словно вел беседу с невидимой во тьме стаей.

– Манок, – тихо прошептал он.

– Манок, – подтвердил сидящий за камнем Учай.

Разрозненные голоса матерых волков и переярков отвечали ему. Звуки приближались. Учай довольно поглядел на старшака.

– Сейчас они их погонят на нас, а уж мы-то их примем!

– А ежели не погонят?

– Скажешь тоже! Драться там почитай некому, а впятером со стаей не сладить. Ну еще этот рыжий, но какой из него боец?

– А мохряки?

– Эти наверняка уже услышали вой, так что сейчас погонят мамонтов сюда. За ними и чужаки потянутся. Без мамонтов им точно не выстоять. Мохряки-то всяко в схватку не полезут. Зачем она им нужна? Так что сидим и ждем. Скоро примчатся…

Учай осторожно огляделся. За валунами в ожидании боевого клича прятались три десятка человек – почти все взрослые мужчины его рода. Обогнать беглецов напрямик по лесу для них было делом нехитрым, и потому целый день они потратили, затаскивая камни на угрюмую скалу, нависшую как раз над горловиной прохода. Им, коренным охотникам и рыболовам, не впервой было надолго затаиваться, подстерегая добычу. А уж такая-то крупная добыча, ясное дело, ускользнуть не могла.

– Тсс! Слышишь? – Учай поднес руку к уху.

Вдалеке тихо, но уже явственно слышался тяжелый мерный топот.

– Бегут!

– Как-то тихо, – с сомнением в голосе ответил Урхо. – Похоже, только один…

– Ничего! Один мамонт побежал, остальные следом пойдут. Наверняка это мальчишка со своим наставником – первые удирают, как давеча…

Урхо покачал головой и бросил на него укоризненный взгляд. Ширам никак не был похож на труса. Но обсуждать это времени не было.

– Вон, бежит! – Учай ткнул пальцем в темень.

Тропа вдоль берега белела в свете луны, поворачивая из-за выступающих скал и корявых елей. Земля чуть заметно содрогнулась – вдалеке показался огромный косматый гигант, враскачку бегущий в их сторону по узкому проходу.

– Начали! – негромко проговорил Урхо и поднял руку. – Когда махну – спускайте камни!

Сородичи налегли на подсунутые под камни наскоро срубленные молодые сосны. Мамонт был уже совсем близко. Но то ли его чуткие уши услышали кряхтение, то ли он учуял засаду, но вдруг ни с того ни с сего он резко встал на месте, а затем быстро попятился. В следующий миг на то самое место, где он только что стоял, с грохотом обрушился камнепад. Каменные глыбы сыпались ливнем, так что на месте узкого прохода в мгновение ока образовался завал высотой по грудь взрослому человеку.

Учай уже вполне мог разглядеть и молодого царевича, и его неусыпного стража, и рыжего жреца, и кого-то из охотников, и мохнача-погонщика. Все они сидели на спине мамонта, вот только избушки там не было. Весь путь они мчались, попросту вцепившись в шерсть гиганта и друг в друга.

«Сейчас начнется!» – сообразил сын вождя.

Не успела осесть поднятая камнепадом пыль, как арьяльцы поняли, что угодили в западню, и сразу же схватились за оружие. Учай видел, как приподнимается на колени лежащий на спине мамонта царевич, как выхватывает он лук из налуча; видел, как скользит на землю прямо перед завалом Ширам, как он поднимает руки, тянется к затылку и вдруг из-за спины у него появляются два блестящих даже при тусклом лунном свете клинка.

«Это не бронза, точно не бронза! Они светлы, как ключевая вода…»

– Круши! – раздался рядом рев брата.

Урхо выпрямился, бросая в противника дротик с наконечником из обточенного волчьего клыка. Накх повернулся на крик и, будто отмахиваясь, сбил дротик в полете.

– Стреляйте в него! – заорал Учай, срывая с плеча лук.

Но Урхо было не до того. Он, а за ним и прочие его соплеменники с боевым кличем ринулись по расщелинам вниз. Скалы укрывали их от стрел, а там, внизу, с оружием в руках, их ждал один-единственный, пусть даже очень хороший, воин. Но против трех десятков ингри ему не выстоять!

Однако чужак стоял как ни в чем не бывало. Он уже понял, откуда ждать неприятеля, и готов был его встретить среди камней на узкой тропе. Один из ингри вклинился перед Урхо, размахивая дубиной. Ширам смотрел на приближающегося к нему противника, прикрыв глаза и слегка покачиваясь, будто переминаясь с ноги на ногу. Взмах дубиной – светлый клинок быстрее молнии взметнулся ей навстречу, легко отвел в сторону, скользнул по рукояти… Вопль огласил тропу. Отсеченнае кисть упала наземь. Но в то же мгновение крик прекратился – острие второго клинка вошло прямо в горло противнику.

Еще один воин-ингри бросился ему на помощь, пытаясь вонзить копье в грудь чужака. Тот уклонился, пропуская наконечник мимо груди, и на развороте нанес два стремительных удара. Один его клинок подсек ногу воина под колено, другой обрушился на затылок. Никто толком и понять не успел, что произошло. А Ширам вскинул руку с клинком вверх – и третий ингри рухнул наземь, вопя и держась за распоротый живот.

– Кидайте в него дротики! – кричал Учай, благоразумно держась в отдалении. – Много дротиков! Все ему не отбить!

Но похоже, его не слышали. Жажда крови заполнила сердца лесных охотников, как бывало не раз при травле дикого зверя. Но только сейчас зверь был много опаснее всех иных, встречавшихся прежде.

– Расступись!

Урхо бросился вперед. Его соплеменники попятились, давая место для боя новому вождю. Уж если кто тут и мог сразить стремительного чужака, то лишь он.

Ширам глядел на него, как и прежде, стоя почти неподвижно. Но в тот миг, когда расстояние между ними сократилось так, что они могли бы коснуться протянутых рук друг друга, откуда-то, как будто из-за спины накха, возник рыжий жрец – пожалуй, единственный из всех чужаков, которого ингри не числили опасным врагом. Скорее от неожиданности, нападающие остановились.

– Стойте, стойте! – закричал Хаста, вздымая руки к небесам. – Вы прогневали богов! Они нашлют на вас смерть! Вы напали на гостей, пришедших в ваш дом с миром!

– Это вы виноваты! – рявкнул Урхо, едва удерживая рвущуюся наружу боевую ярость. – Вы ответили злом на добро! Арьяльцы оскорбляли нас, глумились над нами! Отец погиб на охоте из-за вашего проклятого колдовства!

Невразумительные слова лесовика удивили Хасту. Да, с тризной вышло неладно – с этим были согласны все, кроме слепого в своем упрямстве Аюра и его высокомерных телохранителей. Но обвинения ариев в колдовстве? Это-то с чего?!

Но не для того он вмешался в бой, чтобы слушать ругань дикарей. Хаста прекрасно понимал, что еще немного – и лесовики сообразят, что к чему, и тогда Ширама просто задавят кучей или закидают дротиками. Надо было срочно спасать положение… А потому он, не дослушав кряжистого бородача, резко, с выдохом, опустил руки. В темноте никто не разглядел множества крошечных темно-красных кристалликов, чуть больше пылинки, сорвавшихся с его ладоней…

Могучий Урхо почему-то уронил палицу, схватился за лицо и упал сначала на колени, а затем, воя от боли, начал кататься по земле. На щеках его, лоснящихся от пота, начали явственно проступать язвы.

Ингри замерли, онемев от животного ужаса. Смерть, поджидавшая их с двумя мечами у выхода из расщелины, была страшна, но понятна. Каждый из охотников знал, что рано или поздно может погибнуть в схватке с медведем или секачом. Но это! Гнев богов потряс их своей мгновенной неотвратимостью. Позабыв о недавнем порыве, ингри с криками бросились обратно вверх по тропе.

Ширам холодно глядел вслед убегающим противникам. Преследовать их не было ни смысла, ни возможности. Стоило им опомниться, они вернутся обратно, чтобы добить одинокого воина, – так пусть улепетывают, пожираемые страхом. Он с презрением сплюнул им вслед.

Урхо продолжал кататься по земле и вопить от боли. Ширам наклонился над ним и вонзил блестящий клинок в горло силача, прерывая его мучения. Затем он повернулся к стоящему рядом Хасте:

– Ловко ты это сделал.

– Боги явили свою волю! – с торжественным видом изрек жрец.

– Это мертвая собака поведала тебе об их воле? – насмешливо оскалился накх.

– Что ж, можно сказать и так, – сразу помрачнел Хаста.

– Эй, эй, сюда! – послышалось неподалеку, из-за переступающего с ноги на ногу мамонта. – На помощь!

Ширам похолодел.

– Аюр! – воскликнул он и опрометью бросился к огромному зверю.

Царевич лежал на земле, закрыв глаза, и, казалось, не дышал. Он был так бледен, что его кожа казалась мертвенно-белой в лунном свете. Рядом молодой охотник, присев на корточки, пытался остановить кровь, хлеставшую из его рассеченной левой руки.

– Что случилось?!

– Царевич жив, маханвир. Но крови много потерял… – начал сбивчиво объяснять охотник. – Как началось, мы принялись за дело – одна стрела на тетиве, другая в зубах. За холкой мамонта спрятались и давай лупить – мы по ингри, ингри по нам. Уж скольких мы там достали, не знаю. Крики были, – стало быть, стрелы пускали не попусту… А у нас вон, – он указал вниз, – царевича подстрелили! Он только тетиву отпустил, руку за другой стрелой отвел, тут в него срезень и ударил…

– Что ударило? – спросил подбежавший к ним Хаста.

– Срезень, – повторил охотник и поднял с земли обломок стрелы, заканчивающийся странным наконечником – широким, похожим на заточенную лопатку.

– Что это? – проверяя, правильно ли наложен жгут у плеча, спросил Хаста. – Это оружие?

Охотник рассмеялся бы, когда бы перед ним, теряя кровь, не лежал бледный как смерть юноша.

– Ежели на большого зверя охотиться, то обычной стрелой его не взять – не все же стреляют, как наш царевич. Вот таким срезнем лося или секача в бок подранишь, ну а дальше он сам кровью истечет. Знай себе иди за ним по кровавому следу… Он же как клин, если сбоку глядеть…

– Вижу, – сквозь зубы процедил Хаста, рассматривая рану. Предплечье Аюра выглядело так, будто его разрубили топором. Похоже, кость тоже была задета. Он принялся бережно омывать рану водой из тыквы-горлянки. Аюр пошевелился и застонал. Жрец приоткрыл ему веки, заглянул в зрачки.

– Держите его крепче. Ему сейчас будет очень больно…

Он промокнул омытую рану зеленым широким листом, растущим у дороги, а затем немедля начал сыпать на нее мелкие кристаллики, неотличимо похожие на те, которые совсем недавно исполняли роль «гнева богов». Аюр издал дикий крик и забился. Охотник и Ширам с силой ухватили его за руки, не давая вывернуться и помешать жрецу. Однако кровь вдруг начала униматься, и вдоль раны появился темный ожог, будто от огня.

– Как он? – хрипло спросил Ширам, когда Хаста закончил.

Тот ответил, не поворачивая головы:

– Сейчас нужно будет дать ему дурманного зелья. Пусть пока забудется.

– А рука? Что с ней?

– Рана тяжелая. Рассечены жилы, потеряно много крови. Едва ли царевич сможет владеть ею как прежде. О стрельбе, скорее всего, придется забыть. Но сделаю все, что могу. Если на то будет воля Господа Солнца, руку можно попытаться сохранить…

– Ты сказал – попытаться? – резко ответил Ширам. – Нет! Никаких «если»! Это надо сделать обязательно! Наследник престола не может быть калекой!

Аюр лежал на расстеленном плаще, не решаясь открыть глаза. Боль пламенем пульсировала в руке, заставляя скрипеть зубами, чтобы не заорать. Для воина постыдно кричать от боли. Истинный арий не может вести себя как собака, которая визжит, если ее ударить палкой.

Недавняя схватка стояла у него перед глазами, словно застывшая в янтаре, – каждый миг, каждое движение. Он стыдился признаться себе, что втайне мечтал об этом бое. Конечно, ему, рожденному стать полководцем, от чьей воли когда-то будет зависеть жизнь многих тысяч людей, было хорошо известно, что для сражения сейчас не время и не место. Полководец выбирает место для битвы сам. Навязанное сражение – проигранное сражение. А сейчас надлежало быстро отступать, по возможности сохраняя их небольшой отряд.

Но душа царевича бунтовала против такой осторожности. О чем он расскажет, вернувшись к отцу? О том, что вел себя как непослушный мальчишка, спорил со старшими и лез куда нельзя? О том, что Ширам, многократно рискуя жизнью, спасал его, вытаскивая из неприятностей, точно упавшего в воду щенка?

Нет! Перед возвращением непременно следовало что-то совершить. Что-то такое, о чем можно было бы говорить с гордостью.

После бегства из селения ингри Аюр уже утратил надежду на подвиги. Сердце его обжигало сознание того, что по возвращении в столицу придется рассказать, как ничтожная кучка дикарей гоняла наследника престола ариев по лесам. Да его засмеют! Ему в глаза будут тыкать этим походом. Кто и когда согласится встать под его знамя? Нужен был победный бой!

И Аюр был готов к нему. После нападения волков он каждый миг ждал появления ингри. Ему ли было не знать, насколько эти ночные хищники послушны воле своего пастуха. Когда камнепад преградил им дорогу, царевич тут же закричал, отдавая приказ всему своему войску – единственному уцелевшему охотнику – изготовиться к бою. И стоило ингри появиться за валунами наверху скалы, в них полетели стрелы.

Дикари не были воинами. Они не привыкли, выстрелив, сразу прятаться в укрытие. Аюр своими глазами увидел, как двое светлобородых парней рухнули без движения. Еще один упал на колено, хватаясь за торчащее в боку оперенное древко.

«Должно быть, я тогда замешкался, – подумал Аюр, вспоминая этот миг. – Хотел получше разглядеть, убит он или ранен…»

А дальше – внезапная боль, кровавая пелена, падение, удар о землю, вышибающий сознание…

Он вновь заскрежетал зубами.

– Маханвир, – услышал юноша над головой негромкий голос Хасты, – не мог бы ты разжать зубы царевичу? Мне не подобает касаться его лица.

– Да какое там «не подобает»… – хмуро бросил Ширам.

Аюр почувствовал, как твердые, будто древко копья, пальцы надавили ему под скулы. Его рот сам по себе открылся, и внутрь полилась горькая жидкость.

– Что ж это у тебя? – подозрительно спросил накх.

– Маковый отвар – он уймет боль.

– Что ж, я поверю тебе, жрец. Но если только с царевичем что-то случится…

– С ним уже случилось. И ты меня уже пугал сегодня…

– Я – пугал? – хмыкнул Ширам. – Разве шаман угрожает, когда говорит, что завтра будет дождь? Нет, он предупреждает – ради твоего же блага…

– То есть за твои угрозы я должен быть тебе благодарен?!

– Конечно.

– Господин, благодарю тебя за заботу обо мне. А теперь хорошо бы найти безопасное место, где царевич сможет хоть немного отлежаться… Великаний дом! – выпалил вдруг Хаста, радуясь собственной находчивости. – Тот, что там, наверху!

– На скалах? Не уверен, что мы сможем дотащить туда Аюра…

Аюр хотел сказать, что он пойдет сам, но не смог даже открыть глаза. Раздирающая боль сперва ослабла, а затем и утихла, и одно ее отсутствие доставляло юноше ни с чем не сравнимое блаженство. Сознание его уплывало, звуки отдалялись и затихали. Как сквозь сон, до него доносились голоса соратников.

– …ты оставайся с ним, а я пойду к мохначам. Нужно приказать им вернуться за нашим скарбом и разбирать завал на тропе, да поскорее, пока не вернулись ингри.

– Думаешь, они вернутся, маханвир?

– Не сомневаюсь. Ты их хорошо пугнул, но мы убили их вождя, и так просто от нас уже не отстанут…

– Попей воды, дружок, – чуть не плача, уговаривал Мазайка. – Вот, я принес тебе… Ну пожалуйста!

Рядом с его рукой свирепо лязгнули зубы, миска опять вылетела у него из рук, вода впиталась в хвою. Дядьки, окружив его кольцом, молча смотрели.

Учай перехитрил его – потому что умел заглядывать вперед, а Мазайка пока не научился. «Всего лишь пугнуть мамонтов»! Разве сложно было предположить, что, завидев стаю, арьяльцы начнут стрелять?! На месте их ночлега осталось лежать трое черных волков. Двоих застрелили насмерть, один был тяжело ранен ударом копья.

Раненый волк умирал. Но, не осознавая этого, все злобился и рвался в бой. Он скалился, пытаясь высмотреть врага, вздыбленная шерсть все никак не опускалась. Все его мышцы были сведены, точно каменные, под мягкой шкурой.

Мазайка пытался омыть рану, напоить его, но раненый волк не подпускал его к себе. Не воды он желал напиться, а крови врага!

– Пожалуйста, успокойся, – уговаривал его мальчик. Слезы застилали ему глаза. – Попей воды, усни…

Дядьки стояли кругом и пристально смотрели на умирающего собрата. Мазайке даже знать не хотелось, о чем они думают.

Солнце уходило за окоем, мир погружался в сумрак. Багровое небо будто кровью залито, черная кромка леса оскалилась острыми еловыми верхушками. Среди берегов, уже проглоченных темнотой, отсвечивала красным речка Вержа. Но все это лишь видения – в отличие от крови под ногами. Пусть она впиталась в траву, но Кирья знала, чувствовала – она там.

Девочка стояла на покатом холме, где прежде располагался стан арьяльцев, а теперь остались лишь пустые стены частокола и черные пятна копоти на земле. Сородичи все растащили, до последней посудины, – даже скромная утварь слуг не шла ни в какое сравнение с глиняными плошками ингри. Теперь род Хирвы несметно богат. Ни в одном из окрестных селений нет таких сокровищ…

Кирья поглядела на смутно видневшиеся в закатном сумраке деревенские крыши, и лицо ее скривилось, как от боли. Казалось бы, надо радоваться прибытку, но она чувствовала: нечему тут радоваться. Все плохо у ингри. Привычный мир как будто заболел или сломался. Так поглядеть – ничего не изменилось, все по прежнему, – а внутри тьма и пустота. Так, видать, и бывает, когда от людей отворачиваются боги.

«Когда мы забрались в святилище, батюшка нас видел – и промолчал, – раздумывала Кирья, пытаясь отыскать источник порчи. – Понятно, он не хотел смуты. Но духи-то разлетелись. А ингри и не знали. И остались без защиты…»

Даже после тризны, когда брат Учай воззвал к мести, Кирья никому не сказала, что царевич забрался в Дом Хирвы и выпустил древних духов из запретного места. А может, надо было рассказать? Толмай утаил кощунство – и погиб на охоте. В злые чары арьяльцев Кирья не верила. А вот то, что Зверь из Бездны выбрал ее отца неслучайно, было ясно как день…

Но они с Мазайкой промолчали. И теперь духи зверей, выпущенные из Дома Хирвы, вышли из леса и вселились в людей. И те изменились – стали лжецами, потом убийцами. Сперва арьяльцы без причины оскорбили ингри. Потом ингри в одночасье возненавидели лютой ненавистью арьяльцев, которых прежде всячески обхаживали. Как же так? Или, может, они их всегда не любили, просто прятали под улыбками зависть и неприязнь? Те женщины, что оплакивают теперь своих растоптанных мамонтами мужей и сыновей, утром радостно отправляли их в засаду на чужаков. Если бы им повезло больше и царевич не ускользнул – сейчас делили бы его чудесные расшитые одеяния…

Кирья зажмурилась, как будто не желая видеть пропитанный кровью закат. Ненависть представилась ей мотком пряжи – началось с малого, на малое намоталось большее, и вот растет и пухнет клубок зла. И уже не важно, с чего началось, с какой мелкой обиды. Глупая выходка царевича могла кончиться ничем, но привела к войне.

Непривычные мысли, порожденные душевной болью, мелькали в голове Кирьи. Неужели она, будь как раньше, одной из ингри, тоже провожала бы братьев в погоню за подлыми арьяльцами, колдовством убившими ее отца, и радовалась бы гибели ни в чем не повинных слуг? Но с недавних пор Кирья уже смотрела на сородичей словно с другого берега Вержи – да и они отвечали ей тем же. Когда погиб отец, она чувствовала, что не осталось больше никого – кроме Мазайки, – кому она здесь дорога. Победа ингри над арьяльцами не радовала, а пугала ее. Словно нечисть подначивает их, а они смеются!

Кирья вспомнила тот день, когда ингри захватили стоянку чужаков. Жуткое было то веселье. Целый праздник устроили – сперва разоряли острожек, потом с хохотом кидали трупы в воду, потом делили добычу. Мороз пробежал по спине девочки. Как убивали чужаков, она, хвала богам, не видела, а как делили добычу – да. Урхо позвал, желая порадовать сестру. Она не пошла бы, но он настоял. Братья сильнее всего напугали ее. Во время грабежа сородичи захватили множество сосудов со сладкой кровью, которую так любили арьяльцы, и напились допьяна. От этой сладкой крови все мужи стали как безумные. Учай глядел на нее волком и что-то бормотал о порче. Урхо, напротив, был шумный, щедрый, швырял ей подарки.

– Бери, сестрица, – кричал он, – будет тебе богатое приданое! Выдадим тебя замуж в царском платье, никто не посмеет сказать, что ты некрасива!

И совал ей дорогие одежды, залитые кровью. Кирья в ужасе шарахнулась от него, пряча руки за спину.

После неудачной утренней засады, переругавшись и подсчитав потери, братья вместе с прочими мужами ушли в погоню, причем Учай зачем-то забрал с собой растерянного Мазайку. А Кирья дождалась сумерек и отправилась на холм, в разоренный острожек. И вот теперь стояла на берегу, осматриваясь и прислушиваясь. Внутри ограды было тихо и пусто – трупы выкинули, все добро вынесли. Но Кирья не уходила. Медленно и бесшумно бродила вдоль частокола, пока не услышала шорох и хрип в той части, где жили слуги. И тут сама для себя поняла, зачем пришла, – искать выживших. Она была почти уверена, что они есть.

– Я хочу исправить зло, – сказала она негромко, обращаясь скорее к себе. Но притаившийся в тени услышал и отозвался.

– Не выдавай меня, – шептал тот, кто прятался в выгребной яме в самом углу стана. – Я дам тебе…

– Ничего у тебя нет, – сказала Кирья, подходя ближе и вглядываясь. – Да ты и сам ранен!

– Так и есть, – жалобно отозвался выживший. – Не могу ступить на ногу, а то давно бы сбежал куда угодно, хоть в лес к зверям… Дай мне воды, прошу…

Перед Кирьей из темноты появилось бледное, искаженное болью и страхом лицо переводчика Варака.

– Они ударили меня по голове, решили, что мертвый, – прошептал он, пытаясь схватить ее за руку. – Потом я увидел, что всех кидают в реку, и спрятался в яму. Они ткнули сюда жердиной, но в меня не попали…

– Этой? – Кирья подобрала лежащую на земле длинную жердину и опустила ее в смрадную тьму. Варак тут же вцепился в нее.

– Там внизу есть лодки, – тихо сказала Кирья. – Идти ты не сможешь, а грести – вполне. Вылезай и ползи туда. Тут, кроме меня, никого нет. Тебя не увидят.

– Да благословят тебя боги, девица! – лепетал Варак. – Пусть твоя доброта зачтется тебе в этом и других мирах…

Но в голосе его не было благодарности, а лишь страх за себя. И смотрел он на нее с невольной злобой, потому что видел перед собой ингри, врага.

– Подожди меня возле лодки, – сказал Кирья, поднимаясь. – Я принесу тебе еды в дорогу.

Но когда она вернулась, там уже не было ни Варака, ни лодки. «Думал, приведу мужчин, – решила Кирья. – Небось радуется, как ловко обманул меня!»

Ей было все равно. Впрочем, нет. Ей стало чуть спокойнее. Как будто она вошла в разгромленный дом и что-то там поправила – то ли подмела, то ли брошенную на пол миску поставила на место.