Разоренный острожек и селение предателей-ингри остались далеко позади. У длинной каменистой отмели, напоминавшей язык, погруженный в холодную воду, мамонты замедлили свой бег, а там и вовсе остановились.

– Что такое? – Ширам недовольно пихнул в спину сидящего на холке зверя Умги.

Тот что-то пробурчал себе под нос.

– Он говорит – братья устали и хотят пить, – перевел Хаста, сидевший на другом мамонте.

Жрец был бледен – в ушах у него все еще стояли звуки ударов и крики жертв. Остальные уцелевшие арии выглядели не лучше. Аюр в ужасе глядел то на Ширама, то озирался назад. В руках у него был лук и стрела, но от неожиданности он даже не успел воспользоваться ими. Двое уцелевших молодых охотников, которые ухитрились на бегу взобраться на вьючного мамонта, сидели на тюках, вцепившись в шерсть, и ошеломленно молчали.

– Скажи ему, что сейчас не время отдыхать, – велел Ширам, который единственный, кроме мохначей, сохранил самообладание. – За нами может быть погоня!

– Братья хотят пить, – повторил Умги, к большому удивлению накха, на искаженном, но вполне понятном языке Аратты. – Спускаться надо.

Он будто стек по спине огромного зверя на землю и, нимало не заботясь о том, что Ширам и молодой царевич еще наверху, стал развязывать узлы длинных кожаных ремней, удерживавших на спине мамонта легкую резную башенку.

– Ты что делаешь? – возмутился Ширам, в мгновение оказываясь рядом с дикарем.

– Это ваше, – не глядя на него, ответил Умги. – Нам не надо. Мамонт – мой. Он мой брат. Воду пить и обратно идти.

– Стой! – Накх ухватил мохнача за длинные космы. – Ты что это задумал?

Над его головой тут же мелькнул свернутый в кольцо хобот. Еще миг – и он выпрямится, сбивая с ног обидчика. А затем… Ширам знал, что может статься, если этакая шерстяная гора наступит на человека.

– Что ты задумал? – повторил он куда мягче, отпуская нечесаные патлы вожака погонщиков и еле сдерживаясь, чтобы не всадить ему в брюхо кинжал.

Подлый мохнач! Ширам изо всех сил пытался подавить в себе ярость. Так, значит, все это время он прикидывался, что не знает языка ариев, а сам следил за ним и слушал их разговоры? Может, мохначи все тайно владеют человеческим языком? Чего он еще о них не знает?!

– Мы не воевать с лосиным народом. Мы не любить их, – холодно глядя на него, сообщил мохнач. – Только медвежьи люди – враги.

Он махнул рукой на полночь.

– Постой! – У Ширама перехватило дыхание. – Вы что же, знали о медвежьих людях?

– Мой дед туда ходить – много наших полегло, – безразлично ответил Умги. – Теперь и ваших много. Медвежьи люди убивать всех.

– Что же ты не рассказал об этой земле?!

– Мы не хотеть идти, – напомнил мохнач, продолжая развязывать узлы. – Ты сказал – надо. А сейчас мы все идти назад – к лосиным людям.

– Повтори, что ты сказал!

Ширам было подступил вплотную к мохначу, но хобот вновь взвился над его головой.

– Мы убили ингри. Братья потоптали их. Они не хотеть. Теперь им плохо. – Умги похлопал косматый бок своего побратима. – Он весь болит. Мы идем к ингри говорить, что не хотеть убивать их.

– Но ты подрядился доставить нас в обе стороны!

Дикарь кивнул.

– Вас тут оставлять, мы идти к ингри. Когда снова пойдем, вы тут стоять, мы забирать.

– И когда же ты пойдешь обратно?

Умги поглядел на него задумчиво, пытаясь подобрать слова, описывающие неопределенно долгий срок – значительно более длительный, чем подвластные ему три дня.

– Снег придет, земля станет.

– Но до снега еще долго!

– Братьям плохо. Им много ходить и кушать.

Легкая башенка качнулась и съехала набок. Аюр, который сверху с недоумением наблюдал за беседой, едва не выпал из нее, но все же успел схватиться рукой за золоченый столбик и неловко спрыгнуть на землю. Его подхватил Хаста, который спустился вниз сразу, как только понял, к чему клонится дело.

– Вы свое забирать, мы уходить, – сказал Умги, исподлобья глядя на накха.

– Э нет! – сквозь зубы процедил саарсан. – Вы поите своих зверей, и мы все быстро идем дальше!

– Воду пить, уходить. – Мохнач указал на остальных погонщиков, сгружающих на землю тюки с имуществом большой охоты. Даже Айха, бросая печальные взгляды на Хасту, вместе с остальными освобождала братьев от поклажи. Намерения перепуганных и обозленных южан не шли ни в какое сравнение с душевной болью, от которой страдали ее родные звери…

– Вы никуда не пойдете!

Ширам отпрыгнул в сторону, и в руках его словно выросли метательные ножи.

– Грузите все на место!

Умги злобно насупился. Другие мохначи развернулись в его сторону, перекидываясь короткими хриплыми возгласами, – и, словно эхом отвечая на их недовольство, мамонты начали неторопливо выстраиваться полукольцом вокруг крошечного отряда.

– Мы уходить.

Звонкий лай прервал их ссору. Священная гадательная собака подскочила к мохначу и начала прыгать вокруг него, заливисто гавкая.

– Погляди-ка сюда, Умги. – Хаста подошел к старшему погонщику, доставая из своей сумки какой-то свиток.

– Мы уходить, шаман, – подозрительно глядя на рыжего жреца, предупредил мохнач.

– Нет. – Хранитель тайного знания отрицательно мотнул головой, будто взмахнул факелом. – Смотри сюда. Ты знаешь, кто это?

Ширам бросил на жреца недоумевающий взгляд. А тот спокойно развернул свиток, и Умги увидел там…

Да, да, конечно! Он не мог обознаться! Это же Айхо! Такого изгиба бивней, такой высокой холки не было ни у одного другого мамонта. Он на всякий случай кинул взгляд на своего побратима и молча кивнул.

– А теперь гляди…

Жрец ухватил развернутый свиток второй рукой и чуть надорвал его – медленно, напоказ.

– Ты давал слово довезти нас до Аратты. Помнишь? – Светлые глаза жреца смотрели прямо в лицо главе погонщиков. – Твое слово запечатано здесь. Если ты разрываешь слово – я разрываю свиток! И его душу тоже разрываю!

Великан Айхо задумчиво поглядел на тщедушного рыжеволосого человека, не понимая грозящей ему смертельной опасности. Но Умги все прекрасно понял. Глаза его округлились так, что чуть не вылезли из орбит. Зубы заскрежетали, лицо ужасно исказилось от ярости и душевной боли. Никогда он не ждал добра от южан. Никогда не доверял их пронырливому шаману. Но чтоб вот так!

Да этот рыжий заморыш оказался поопаснее, чем злобный Ширам! Тот хоть всякий день был похож на готовую ужалить гадюку – а этот все ходил, вынюхивал, улыбался, что-то зарисовывал… И вот на́ тебе.

– Мы пойти, – прохрипел мохнач, делая знак соплеменникам остановиться и прекратить разгрузку. – Поить братьев, идти в Аратту.

– Так-то лучше, – кивнул жрец. И тут же почувствовал на себе такие недобрые взгляды, что ему понадобилось немедленно погладить священную собаку, чтобы снять с себя порчу. – Вот так-то лучше.

Тем вечером остановились рано, едва начало смеркаться. Дальше путь лежал по узкому проходу между высоким берегом реки и нагромождением скал – таким неприятным на вид, что Ширам, не раздумывая, велел устраивать стоянку прямо у входа в теснину. Мохначи были полностью согласны с ним и как ни в чем не бывало принялись таскать своим побратимам кипы зеленой травы, совершенно не заботясь о дровах для костров.

Хасте пришлось взять эту обязанность на себя. Деревья в этой каменной теснине почти не росли – за высохшими кустами пришлось взбираться на скалы. С одной из них Хаста заметил вдали необычное строение, нечто вроде домика из окатанных водой камешков, какие складывают дети на морском берегу. Только эти камешки были огромны, – пожалуй, чтобы сдвинуть один такой с места, понадобилось бы не меньше полудюжины взрослых мужчин.

– Что за дитя игралось в этих скалах? – глядя на маячившее вдалеке строение, пробормотал он.

Однако времени разбираться не было. Уже смеркалось, и до темноты следовало вернуться.

Спускаясь с горы с охапкой хвороста, жрец увидел картину, поразившую его так, что он на время даже забыл о великаньем доме. Оба спасшихся охотника, сняв рубахи и обливаясь потом, таскали к тропе увесистые камни. Ширам делал все то же самое, но полностью одетый – должно быть, не желая показывать непосвященным, сколько и какого оружия на нем спрятано.

Хаста приблизился к Шираму и, пожелав ему скорейшего и успешного завершения трудов, осторожно поинтересовался, чем это доблестный маханвир, собственно, занят.

– Проваливай! – рявкнул накх, едва удостоив жреца взглядом. – Займись костром!

Он бросил валун с голову медведя величиной поперек тропы, развернулся и пошел за следующим камнем. Выбившиеся из сил охотники, силясь отдышаться, тупо разглядывали неказистую, едва до колена, насыпь поперек тропы.

– Что расселись? – прикрикнул на них Ширам. – Идите за кольями!

– Ты что же, намерен поставить здесь изгородь? – спросил Хаста, глядя вслед едва плетущимся охотникам.

– Ты на редкость догадлив, – усмехнулся накх. – А что, это похоже на что-нибудь еще?

– Прямо сказать, изгородь эта кучка тоже мало напоминает.

Ширам едва сдержался, чтобы не схватить жреца за горло.

– Это все твои приятели-мохначи, – процедил он. – Если бы вон тот лохматый не сбросил бревна для рогаток, когда мы улепетывали из деревни ингри, походную ограду можно было бы собрать и поставить без всякого труда. Но эта тварь решила, что его мамонту тяжело бежать. И теперь – вот. – Ширам ткнул ногой лежавшие на земле валуны. – Сейчас колья между камнями натыкаем…

– Ты думаешь, это нас от чего-нибудь защитит?

– Хаста, я сказал тебе заниматься костром!

– Айха уже развела его, и хвороста хватит до утра. Ответь мне, Ширам, – в этой кучке камней есть какой-то смысл?

– Если ингри сунутся ночью, может, хоть ноги переломают, – мрачно ответил накх. – Повыдергать эти колья несложно, но пока они стоят, врагу будет сложнее в нас целиться. А значит, у нас будет несколько лишних мгновений, чтобы сбежать.

– Ты говоришь это так спокойно, – с невольным удивлением отметил Хаста. – Ни один арий не произнес бы вслух этого слова. Даже «отступить» они выхаркивают из себя, как застрявшую в горле рыбью кость.

– Поэтому они мертвы, а я тут болтаю с тобой.

Ширам развернулся и зашагал к каменной осыпи за следующим булыжником.

После захода солнца, за скудным ужином у костра, Хаста вспомнил про великаний дом и решил поделиться своими наблюдениями с Ширамом. Но тот лишь хмуро спросил:

– Там были люди?

– Нет, – чуть подумав, сказал жрец. – Людей я там не видел…

– Тогда и беспокоиться не о чем. Напиши об этом доме в своих заметках.

– Но кто-то же построил его, – не унимался рыжеволосый.

– Может быть, медвежьи люди, кто знает? Главное, что сейчас там пусто.

– А если нет? Если те, кто живет в этом доме, сейчас, ну скажем, охотятся, а ночью вернутся? Если это и впрямь медвежьи люди – что тогда?

– Послушай, – вздохнул Ширам, – у нас сейчас нет возможности направиться к той скале и выяснить, что за дом ты увидел. Может, это и вовсе не дом – просто камни так свалились один на другой…

– Дом, дом. А вокруг него – частокол!

– Все равно у меня нет ни людей, ни сил. Так что моли богов, чтобы там никого не было. – Ширам устало опустил голову на руки. – Что б тебе было не заметить эти камни по пути в земли ингри?.. Тогда бы излазил их в свое удовольствие… А сейчас не до них.

Хаста поглядел на маханвира с беспокойством. Он еще не видал его таким измученным.

– Ну и попали мы в передрягу, – проговорил он, пересаживаясь поближе к накху. – Бывало у меня в жизни всякое, но пока еще никто не гнал, словно оленя на облавной охоте!

– Да, – проговорил Ширам, поднимая голову. – Когда мы ехали сюда охотиться, могли ли мы подумать, что охота будет на нас?

– Ты полагаешь, она начнется?

– Она уже началась…

Хаста бросил тревожный взгляд в ту сторону, откуда они пришли. Но берег реки, скалы и далекий лес уже скрыла ночная темнота.

– Ширам, – помолчав, сказал он. – Я все думаю насчет людей, которые остались в острожке… Там ведь было почти четыре десятка. По большей части просто слуги… Уверен, они даже не сопротивлялись. Думаешь, ингри всех убили?

Ширам молча кивнул.

– А может, они их где-то держат взаперти, в какой-нибудь яме…

– Ингри ничего нам не предлагали и не пытались с нами договариваться. Напали сразу. Что это означает?

– Они хотят убить нас всех, – сдавленным голосом сказал Хаста. – Чтобы никто не вернулся и не рассказал, что случилось. Но почему? За что?

– Причин достаточно.

Жрец тяжело вздохнул, подумав об Аюре, который давно уже спал в своем шатре, и спросил:

– Как думаешь, удастся ли нам выбраться?

– Бывало и хуже, – пожал плечами накх. – У нас есть мамонты, оружие и запасы еды, которых хватит на весь путь до дома. Если не будем нигде мешкать и опередим ингри, то, по воле богов, дойдем до Аратты…

– Но нас осталось всего пятеро!

– Зато у нас теперь нет раненых.

– Это уж точно, – мрачно подтвердил Хаста. – Они все остались там…

Ему вспомнился повар, с которым он болтал у водопада, привычно перемешивая выдумки с воспоминаниями, – его лицо и его крик, когда тот упал с мамонта и ингри тут же растерзали его, словно дикие звери… В памяти Хасты промелькнули многочисленные безвременные смерти знакомых и близких ему людей – порой ему казалось, что вся жизнь только из них и состояла. То, что хоть кто-то в этом мире умудряется жить долго и счастливо, – не есть ли это верное свидетельство существования богов?

Как жрец, Хаста, конечно, возносил моления – как же не вознести? – но, к своему ужасу, он уже давно заметил, что до людских причитаний Исвархе нет никакого дела. Даже когда он принимает жертву, он вовсе не намерен поступить так, как угодно человеку. У Господа Солнца на все своя воля, и только если моления совпадут с ней, тогда они и сбудутся.

– Сколько людей погибло сегодня, – задумчиво проговорил огнехранитель. – И сколько погибнет еще… Это только начало – не так ли, маханвир?

– Именно так, – зевая, сказал Ширам. – Мы сюда еще вернемся. Предстоит восстановить справедливость.

«Да, вы, накхи, в этом большие мастера», – подумал Хаста, но вслух этого, разумеется, говорить не стал.

Ширам встал, заворачиваясь в плащ.

– Ты сторожишь первым. Я сменю тебя на заре. А пока помолись своему богу, чтобы он сохранил нас этой ночью…

Каким жалким был этот ночлег! Подобных лишений царевичу переживать еще не доводилось. Аюр сам с трудом поставил последний уцелевший шатер, пока Хаста собирал хворост для костра, а охотники таскали бесполезные камни. Сам застилал свое ложе. Хорошо хоть раздеваться самому не понадобилось – Ширам велел ему спать одетым и держать оружие под рукой. Аюр скинул сапоги и заснул мгновенно, едва его голова коснулась подушки.

Ночью его разбудило ощущение, что рядом кто-то есть. Царевич приподнялся на локте и при свете крошечной походной светильни увидел, как Ширам расстилает перед входом в шатер свой походный плащ из медвежьей шкуры. Перед тем как устроиться на ночлег, накх долгим и внимательным, будто прощупывающим, взглядом обвел шатер. Но по царевичу его глаза скользнули, словно едва заметив.

Закончив осмотр, маханвир улегся, не снимая вооружения. Казалось, он не замечал неудобств, и даже клинки за спиной ничуть не мешали его отдыху. Такое чувство, будто и спал накх больше по традиции, чем из необходимости.

– Скажи, Ширам, – тихо поинтересовался царевич, – ты совсем не хочешь больше говорить со мной?

– Кто посмеет отказать наследнику престола Аратты? – холодно ответил тот, не открывая глаз.

– Я не о том. Последние дни ты ведешь себя так, будто я не живой человек, а храмовая бронзовая статуя, которую надо с почетом перевезти с места на место…

– Если вдруг я решу говорить с бронзовой статуей, то буду чувствовать себя глупцом. Мне не нравится такое чувство.

Аюр нахмурился:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, достославный Аюр, что мои слова для тебя столь же интересны и важны, сколь для бронзовой статуи.

Неприкрытая дерзость накха почему-то не задела царевича.

– Это не так! – пылко заявил он и умолк, подыскивая слова. – Сегодня ты опять спас меня, Ширам. Я благодарен тебе!

Аюр вздохнул и содрогнулся, с невольным ужасом вспоминая яростные лица ингри. А ведь совсем недавно они казались такими славными, безобидными…

– Я и подумать не мог, что дикари могут быть настолько коварными и неблагодарными! – с горечью воскликнул он. – Разве я не был с ними безмерно щедр? Разве не оказывал им всяческие милости? Почему они взбунтовались, Ширам?

Накх открыл глаза и тоже приподнялся на локте, повернувшись к наследнику престола:

– Быть может, потому, что ты запомнил, что они твои подданные, и забыл, что они люди?

Аюр взглянул на него с недоумением:

– О чем ты?

– Ты оскорбил их, войдя в лесное святилище. Прогневил их богов, выпустил злобных духов…

– Гм. Их в самом деле это оскорбило? Но они ни слова мне об этом не сказали!

Аюру на миг показалось, что зеленые глаза накха полыхнули в темноте.

– Ты не пожелал снизойти до тризны по тому, кого сам назначил своей правой рукой в этой земле! Не пожелал – хотя Толмай скрыл твое святотатство от сородичей. И погиб, защищая тебя. Возможно, он погиб потому, что принял на себя твое преступление…

Аюр глядел на накха, ошеломленный услышанным. Щеки его медленно начинали багроветь от стыда – хорошо, что в шатре, освещенном лишь слабым огоньком догорающей светильни, было почти темно.

– Но разве я не делал им подарки? – попытался оправдаться он.

– Дары приятно принимать от друзей. От врагов же это не дары, а подачки или тайное коварство. Ингри не такие уж дикари, они это понимают…

– Получается, они правы? И во всем виноват я? Но это же не так!

Ширам натянул плащ до подбородка.

– Доброй ночи, светозарный.

– Нет, я не желаю спать! – подскочил на ложе Аюр. – Отвечай мне! Ингри правы, а я один во всем виноват? Но почему они тогда убили всех, кто оставался в острожке? Чем их оскорбили бедные слуги? А охотники – разве они кого-то обидели?

– Твои люди были твоей тенью. А как учат колдуны – тот, кто ранит тень, ранит и ее хозяина. Они мстили не им, а тебе.

Аюр злобно засопел.

– Впрочем, я никому не судья, – добавил Ширам. – Для себя дикари несомненно правы. Но мне до их правоты дела нет. Моя задача – доставить тебя живым и невредимым ко двору твоего отца. Какая разница, о чем думают ингри? Куда важнее, что они замышляют.

– А ты, скажи, ты тоже затаил на меня обиду?

Накх вновь опустил веки.

– Я служу повелителю Аратты и выполняю свой долг перед ним и тобой. Что еще ты желаешь узнать?

– Значит, затаил, – заключил Аюр. – Ширам, я не хотел тебя обижать. Поверь мне! Я лишь желал показать, что я уже не ребенок, которому ежечасно нужна ворчливая нянька…

Не дождавшись отклика, он произнес с глубоким вздохом:

– Должно быть, я поторопился.

– Спи, светозарный. – Ширам протянул руку и загасил огонек светильни. – Сегодняшний день был тяжелым, и завтрашний вряд ли будет легче…

Хаста сидел у костра и, сонно глядя в пляшущее на сухих ветвях пламя, пытался высмотреть в языках огня крошечных ящерок, любимиц богини огня. Если удастся их словить, они могут открыть новому хозяину все тайны на земле и под землею. Лежащая рядом гадательная собака устало положила ему на колено голову и тихо сопела, потягивая черным носом сырой ночной воздух. Время от времени Хаста подбрасывал очередной пучок хвороста. Пламя вновь вспыхивало над стоянкой, затем спадало, освещая лишь узкий круг перед дозорным. Хаста не был ни воином, ни охотником, ни погонщиком мамонтов, так что сторожить ночью ему приходилось чаще всех.

«Господь Исварха, признаю, я плохо служу тебе, – мысленно обращался он к божеству. – Вот уже несколько дней я не кормил священное пламя и не возносил молитв. Если ты разгневался на меня, то не карай всех прочих вместе со мной. Но я надеюсь, что ты меня простишь. Не будешь же ты отнимать наши жизни из-за такой мелочи? В конце концов, мы все терпим лишения. Мы тоже почти ничего не ели и никого еще не убили – по крайней мере, из-за этого…»

Жрец бросил в костер длинную корявую ветку, похожую на застывшую в броске змею, и его мысли снова обратились к накху. Похоже, прошедшие дни измотали даже его. Хаста вспоминал его осунувшееся лицо, потухший равнодушный взгляд, когда он рассказывал ему о великаньем доме… «Ширам, ты должен быть крепок, ты – наша единственная надежда выбраться отсюда. Ибо если с тобой что-то случится, то последней надеждой стану я. А мне этого так не хочется…»

Из темноты беззвучно выступила мохнатая фигура. Хаста резко развернулся, готовый поднять тревогу, но узнал ее и расслабился.

– Что тебе, Айха? – приветливо спросил он. – Не спится?

Мохначиха робко присела рядом с ним на сухое бревно.

– Наши говорят про тебя очень плохие вещи. Но ты бы не стал разрывать на части его душу, правда? – умоляюще спросила она. – Ты просто хотел напомнить о слове?

– Ты о чем? – не сразу понял Хаста. – А, рисунок. Ну конечно не стал бы. Разве я могу причинить вред славному красавчику Айхо!

Айха шумно выдохнула.

– Я так и думала, – широко улыбаясь, сказала она. – Но нашим говорить не стала. Они повезут вас домой, как обещали. Но они очень на тебя злы. Мне тяжело с ними.

– Они и тебе всякого наговорили? – догадался Хаста. – Из-за меня, да?

Айха снова вздохнула и понурилась, опустив широкие плечи. «Бедолага, – подумал Хаста. – Их ведь тоже занесло далеко от дома… Они могли бы уже быть свободны и пасти своих зверей в речных лугах, если бы не я со своим рисунком…»

Он рассеяно погладил девушку по плечу, как гладил свою собаку. Айха замерла, словно пойманный в силок заяц. Это вдалеке от него она была отважной и вела дерзкие споры с дядей, а поблизости еле могла дышать – особенно когда он касался ее так ласково…

– У тебя есть семья? – собравшись с силами, спросила она.

– У меня?! – Хаста даже рассмеялся от такого предположения. – Нет, конечно. У меня нет ничего своего, даже эту одежду дал мне храм. Я слуга Исвархи. Иду туда, куда меня посылают, делаю, что велят старшие жрецы…

– А прежде была?

– Когда-то, очень давно… – Хаста посмотрел в костер, сквозь пламя. – Кажется, была. В далеком детстве. Были мать и дед. Братья и маленькие сестры. Должно быть, был и отец, но я его совсем не помню. Помню только, как однажды пришло море… И забрало всех – вместе с домом…

– Море? Это зверь или враг?

– Да пожалуй что, и зверь… Ты разве не знаешь, что такое море, Айха?

Та помотала головой.

– В самом деле, откуда тебе знать? Море – это вода от края до края земли. Она все время шевелится, как живая. Она красива, как глаза любимой женщины, но под ее прекрасной поверхностью всегда таятся смерть и ужас.

– Воды Гибели, – сказала Айха.

– Что?

– Когда умирает шаман, его душа отправляется на Мировое Древо и сражается там с другими душами шаманов, а также с богами и духами – аарами. Если шаман проиграет битву – упадет с Древа вниз, в Воды Гибели.

Она указала пальцем вниз, под землю:

– Они там. Мы все видим о них страшные сны.

Спящая собака вдруг дернула ухом, потянула носом воздух и вскочила разом на все четыре лапы. Шерсть у нее на загривке встала дыбом. Она испуганно тявкнула и вдруг завыла – тоскливо и обреченно. Хаста прислушался и застыл. Где-то в темноте раздавалась переливчатая, заунывная трель дудочки. Едва трель затихла, как сразу ее подхватил многоголосый вой.

Мохначи, спавшие, как обычно, уткнувшись в шерстистые бока мамонтов, вдруг разом проснулись и, сразу все поняв, оказались на спинах своих побратимов. Повинуясь их приказам, те мгновенно поднялись и начали строиться в круг. Молодые охотники, спавшие на земле неподалеку от костра, вскочили на ноги. В походом шатре, где отдыхали Аюр и Ширам, было все тихо.

– Волки! – заорал Хаста. – Волчья стая!

Он бросился к костру и выхватил из него ветку – пылающую змею. Вой быстро приближался. Вокруг уже вспыхивали в темноте волчьи глаза. Собака жалась к хозяину, тот размахивал горящей веткой. Волки оставались в темноте, за кругом света. Они не лезли на рожон, однако и не шарахались. Хаста не мог поверить своим глазам. Эти огромные черные волки поистине были необычными зверями! Они совсем не боялись людей, их не страшило пламя. И они явно пришли сюда не просто так, а с каким-то умыслом – либо повинуясь приказу. Обогнув костер и жреца, звери устремились к шатру. Собака взвизгнула от ужаса, тявкнула на ближайшего переярка. Тот уже пробежал было мимо, но услышал лай, развернулся на месте, – короткий бросок – и челюсти его сомкнулись на шее священного пса.

– Что ты делаешь, тварь!

Хаста взвыл, будто от боли, бросился вперед и ткнул горящей веткой в морду хищника. Тот отпрянул и оскалился. Позади раздался звон оружия и щелканье тетивы – Аюр и Ширам тоже вступили в бой. Рядом охотники отчаянно тыкали копьями в разные стороны, отбиваясь от наседающей стаи. Но волки с невиданной сноровкой уклонялись от ударов. Вот один из охотников бросился вперед, пытаясь ударить волка копьем в бок, но тот мигом извернулся, лязгнул зубами – и парень упал, обливаясь кровью.

Хаста ничем не мог ему помочь – он продолжал отмахиваться от наступающего волка, который только что загрыз священную собаку. Тот не торопился, отпрыгивал от горящей ветки, затем вновь бросался, стараясь зайти сбоку. Слезы лились рекой из глаз жреца. Он видел, как дергается в предсмертных конвульсиях его собака, чувствовал, что слабеет…

Вдруг хриплый рев мамонта ворвался в звуки схватки. Белый Айхо, не разбирая дороги, спешил на помощь Хасте. Со спины его послышался пронзительный женский крик.