Глава 13
Старый друг лучше новых двух!

Рукопись была без окончания, но оно и не требовалось, чтобы понять, сколько времени и сил потрачено впустую. Козломордый был у меня под носом, которым я вспахал половину Дикого Поля! Судя по дате написания трактата, подвиги удалой барон и храбрый стратиг совершали в пещерах полтора года назад.

Значит, мне срочно нужно обратно домой, в Славен. Я почти бегом бросился к Петру и в двух словах все рассказал. Воевода поразмышлял с минуту и пыл мой остудил: на пир идти все равно придется – союзники мое отсутствие заметят – могут обидеться.

Решили мой отъезд отложить до утра. И то, что я козлоголового в Славене отыщу, Петр тоже подверг сомнению: дело сыскарское, тут Вострый со своими ярыжками не в пример полезнее будет. Ему, дескать, и следует постараться.

Поход же наш главный всадник княжеского войска бесполезным не считал – союзниками обзавелись, на султанском троне мрассу – Азамат, если и не явный сторонник руссов, то человек, безусловно, обязанный Славенскому князю. Такого никогда не случалось в Диком Поле, и значение такого события трудно переоценить.

– Так что нечего горячку пороть, – подытожил Петр, – иди, наряжайся и на пиру про свой отъезд никому не говори. Если нужно что кому, сам и поясню – по обстоятельствам. Я с войском выступлю третьего дня, не раньше. А ты налегке можешь утром отправляться, если, конечно, в силах себя почувствуешь.

Как решили, так и поступили.

Только пышное празднество было мне не в радость, на здравицы я вымученно улыбался и почти не пил, настроение не то. С трудом дождался момента, когда такое, поначалу крепкое, сообщество любителей кумыса, вина и браги стало распадаться на тройки, двойки, а иногда и единицы, увлеченные измененным состоянием сознания и интересной беседой с умными собеседниками или, в последнем случае, и вовсе – гением!

Использовав это замечательное мгновение, я незаметно ускользнул. Наскоро собрал суму́. Отдал своим обозным распоряжения, задал овса Ассаму и забылся недолгим сном.

С первыми лучами солнца я уже мчался на своем вороном коне в Славен быстрее ветра. Стоило мне подумать о городе, как все вокруг смазалось и замелькало неясными картинами: вот, кажется, задумчивый пастух с изумлением смотрит вслед черному вихрю; конный разведчик неведомого роду-племени шлет нам вслед стрелу. Но где ей догнать Ассама – бессильная, утратив способность лететь, падает она в густую траву. Стая волков удивленно нюхает воздух. Несколько молодых самцов азартно бросается в погоню. Где там, даже им не под силу – уже и след простыл.

Неожиданно полет прекращается на опушке Восточного леса, Ассам удивленно зафыркал, перешел на размашистую рысь. На этот раз дорога на Славен при нашем приближении не распрямилась, не двигалась, а так и осталась утоптанной широкой извилистой тропой. Деревья будто сдвигались, сучья хватались за одежду. Через несколько минут мы снова оказались на опушке, я не сдержал радостный вопль, восхищенный перспективой увидеть родные стены… но перед нами простиралось травяное море Дикого Поля.

Я развернул коня. Проехал снова по дороге – …и тот же результат – Дикое Поле! Перед тем как сделать еще одну попытку, я вспомнил слова Эйнштейна: «бессмысленно продолжать делать то же самое и ждать других результатов». И… остановился, озаренный догадкой, сразу понял, чьи это проделки. Ведь все гениальное просто!

– Горян, выходи! – крикнул я в чащу.

– И тебе здравствовать, – раздался знакомый голос у самых копыт Ассама.

Главный леший Восточного леса поблескивал лукавыми глазенками, улыбаясь во всю ежиную пасть, поглаживал сухой маленькой ручонкой наклонившуюся к нему конскую морду.

– Ты что творишь, колючка?!! У меня в Славене дел невпроворот, причем срочных, а ты потешаешься невпопад да не ко времени!!!

– А у тебя все бегом, Велесси, все впопыхах, а иной раз остановиться надо, осмотреться… Обещания опять же выполнять – тоже обязанность. Не терпящая отлагательств!

Тут я вспомнил, что должен на обратном пути в гости к лешим пожаловать. А за всей этой кутерьмой забыл.

– Горян, ты прости меня, да только мне не до пиров, не до застолий! Найти мне нужно тварь одну, колдовскую… – попытался было я увещевать лешего.

Только он меня тут же перебил.

– Надо, так поезжай, кто тебе не дает?! – лукаво заблестел глазами-пуговицами Горян, прямо игрушка плюшевая. – Вон дорога!

Ну, что ты с ним сделаешь, с ежом упрямым. Слез я с коня, повел в поводу.

– Вот и хорошо, вот и славно! – обрадовался старшина леших и указал в сторону от дороги, мол, туда нам.

В глубь леса вела едва заметная тропка – так, только трава примята. Как только мы оказались под сенью лесных крон, деревья вокруг изменились: стали гуще, выше. Могучие стволы обступили со всех сторон. Еще секунду назад мы шли по редколесью опушки, а теперь находились в чаще лесной.

Глазам нашим предстала симпатичная полянка, освещенная редкими лучами солнца, с трудом пробивавшими себе дорогу сквозь густую зеленую листву. В середине лесного лужка возвышался огромный пень, вокруг него валялись толстые колоды, отполированные задами леших до блеска.

На импровизированном столе, в деревянных лоханках и на дощатых блюдах, нас ожидали дары леса: клюква, брусника, черника, костяника, морошка, земляника, малина и кислица, сладкие корешки саранки и зеленый дикий горошек – чего только тут не было!

Заготовили лесные жители и мясца: от традиционной тушеной зайчатины до копченой волчатины. Увидев, что я смотрю на солонину и свеженину, Горян пояснил:

– Ты не думай, мы зверушек не убиваем – без надобности. Однако иногда с помощью не поспеваем: то деревом кого придавит, кто в человеческом силке или капкане околеет. А охотник все не идет и не идет: чего добру пропадать! Да ты ешь-пей. Угощайся!

Я, рассматривая яства, почувствовал голод и стал уплетать за обе щеки с аппетитом: и орехи, и овощи, и травы, и коренья, и ягоды, и зайцев и волков, и медведей с кабанами, запивал все это великолепие квасом, морсом и медовухой под благосклонным взглядом Горяна.

Сидели мы вдвоем, только двое леших утаскивали пустеющие тарелки да пара волков шустро выхватывали кости с блюд. Иногда, грозно щерясь, серые подбирались к столу с желанием все отобрать, но, повинуясь жесту Горяна, снова отходили к невидимой черте, которую для них определил леший.

Несмотря на то что все было очень вкусно, прямо язык проглотишь, я ощущал нервозность: тело желало продолжить путь. Все мое естество рвалось как-то возместить потерю времени в поисках рогатого.

– Да ты не ерзай, Велесси, – улыбнулся Горян, – не думаешь ли ты, что я тебя останавливать стану за просто так… Кабы людишки щеки не надували, а почаще с лешими делились своими скорбями и радостями, то, глядишь, и носились бы меньше, как к казни оглашенные!

– Ты о чем? – не понял я.

– А о том, Велесси, что кабы ты не про езду через лес у меня спросил, а рассказал, что ищешь козлоголового человека с зеленым лицом и копытцами, то не пришлось бы тебе за тридевять земель мчаться, народец полевой косить, как траву, и султанов на трон усаживать.

– А ты откуда это знаешь? – недоумевал я, ведь ничего колючему хозяину леса не рассказывал.

– Слухом земля полнится, – лукаво усмехнулся леший, – с полевыми общаемся, с пещерными, с горными, с уличными и домовыми. С остро́жными даже, а как же, без этого нельзя! Ни нам, ни им. Кругом слушать должны, если жить и лес охранять хотим… А козлик-то энтот с год назад прибежал, весь в мыле, в пещерку нырнул, с месяц не показывался. Потом вышел – эльфам поклонился, фомору и нас не забывал – все честь по чести. В лесу не гадил. Да и ладно…

– Постой, – перебил я Горяна, – ты знаешь, где он?

– Ты не горячись Тримайло, экий ты нетерпеливый, до ветру в штаны не прудишь и тут подожди! Вроде знаю, а вроде и нет – больно зеленомордый сложная зверушка, на тебя в чем-то смахивает. Точно могу сказать, что в пещере живет. Недалече от озера Припольского. На болоте бывает, где старая камяница стоит, а выследить и нам не под силу, о как! Молодняк наш для интереса да об заклад за ним гонялись – ничего не вышло. Глаза отводит! Оттого, что он делает и чем питается, сказать не могу. Знаю только, что его в последнее время и не видно почти. Выйдет из ямы своей, подышит – и обратно, под землю. И, похоже, раненый он – на пузе тряпица у него.

«Все сходится! – подумал я. – Это его Никодим в ту памятную ночь в живот крестом наперстным ткнул, когда я в беспамятстве валялся, дымом травленный, возле палат княжича Романа!»

Я отодвинул тарелки, вскочил и вскричал:

– Где он, пойдем скорее!!!

И чуть не схватил ежа-лешего за ручонку, но он ловко увернулся.

– Ты вон киселю попей, Велесси, – увещевал меня Горян, – день-деньской в лесу, пещера запечатанная стоит, вечера дождемся – тогда и в путь. Так, запросто к козлоголовому своим чином не пожалуешь – и огонь, и вода, и камень – на всем чары колдовские. Вход скала запирает – нипочем не отодвинешь! Три медведя толкали – не смогли, а если косолапых больше нагнать, им ухватиться за камень места нету, лапы соскальзывают. А когда рогатик прогуляться выходит, сам все открывает. Так что почаевничаем, и спать ложись. Долгая ночка ожидает нас с тобой.

Принесли лешие отвар из иван-чая, чабреца, душицы и белоголовника, варений разных и меду: липового, елового, из донника, из рябины, из можжевельника. Попили от души: я чаш пять выдул, аж в пот бросило. От медов и трав разных стало мне спокойно, торопиться расхотелось. Потянуло в сон.

Погрыз диких яблок и, осоловелый, лешими был препровожден в специально для меня сделанный шалаш на берегу ручейка. Там, на еловых душистых лапах, я забылся крепким и приятным сном. Шалаш был сплетен из липового лыка и покрыт свежесрезанными ветками разных деревьев и кустов: боярышника, дикой малины, дуба, ракиты и березы. Аромат подсыхающей листвы и шепот близкой воды навевал прекрасные картины открытой дневной озерной глади, переливавшейся алмазными гранями и зовущими бликами. Эта слепящая красота завораживала и манила, обещая свежесть и радостные ощущения чистоты и тихого ликования жизни. Из этого великолепия вынырнул огромный зеркальный карп и голосом Горяна сказал:

– Вставай, Велесси. Пора!

В лесу уже было совсем темно, новая луна совсем тоненькой запятой светила рассеянным светом, не затмевала мерцание звезд. Млечный Путь пролег через все небо подобно реке света.

Я умылся в ручье, показалось мало. Тогда я улегся на каменистое дно ручья, позволил воде катиться через мое тело, заставляя звезды мерцать.

Лешие помогли мне надеть медвежью броню. Хозяева леса внимательно оглядели латы, смазали их дегтем, места сочленений на коленях, локтях, плечах набили беличьими шкурками, надежно закрепили меховые прокладки тонкими ремешками. На ноги надели медвежьи бахилы. Предложили мне попрыгать и пробежаться. Броня в движении все же едва слышно брякала. Но мои помощники и этот изъян очень быстро устранили. При следующем испытании броня не издала ни звука.

Десяток леших во главе с Горяном тоже снарядились. Огромные ежи, с детскими ручками и ножками, покрытые серой шерстью и иголками, со своими копьецами, луками, плетенными из ивовых прутьев щитами и стальными напузниками, похожими на печные заслонки, выглядели комично. Но я видел их в деле и знал, что в схватке колючие не подведут.

Мы шли по ночному лесу, навстречу нам попадались разные звери и птицы. Но пичуги не вспархивали при нашем приближении, а шустро и тихо убегали, молча, не чирикая. Белки рассматривали нас своими любопытными глазенками, блестевшими в свете звезд крошечными искорками, но не стрекотали, по своему обыкновению. Волки серыми тенями исчезали за деревьями. Впереди бежали толстопятые барсуки, убирая сухие ветки из-под наших ног.

Двигались мы быстро и совершенно бесшумно, вверх, против течения ручья. Где-то через полчаса лешие залегли среди камней. Найдя подходящий валун, устроился и я. Время Горян рассчитал идеально, прошло несколько минут, и возле ручья появился мой ненавистный знакомый – зеленомордый сатир собственной персоной! Мемекая какой-то нехитрый мотив себе под нос, он бодро прострекотал копытами к воде и, фыркая, начал пить воду.

Как только рогатик опустил голову к ручью, лешие пришли в движение: совершенно бесшумно они переместились козлоголовому за спину. Когда он распрямился, ковыряясь в ухе, один из колючего воинства с неожиданной силой метнул копье, метя ему в затылок. Остальные лешие натянули луки, прицеливаясь.

Но бывший правитель Карроховой пустоши не собирался так просто умирать: он резко пригнулся, уворачиваясь от копья, и сделал движение руками, как будто играл на арфе, – и тетивы луков леших порвались с печальными низкими звуками.

Завязался ближний бой. Козлоголовый ловко избегал ударов копий и топоров, точно отвечал копытами и рогами. Через пару секунд все лешие сидели на земле, почесывая ушибленные места, а сатир бежал к пещере. Лишенный возможности помочь моим лесным друзьям ранее: уж очень плотным строем они атаковали нашего полуночника, не подступиться, теперь я наконец мог быть полезным: бросился следом за беглецом. Я почти догнал поганца, уже руки протянул, чтобы его сцапать возле входа в убежище.

Но зеленомордый, не оборачиваясь, подпрыгнул и ткнул назад рогами. Спасая зрение, мне пришлось остановиться. Этой секунды копытному хватило, чтобы юркнуть в пещеру. Я устремился следом. Вбежал в полную тьму, но где-то в следующей пещере горел светильник, распространяя слабый свет. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы я, не спотыкаясь, добежал до следующего прохода. Как только я вбежал в круг, очерченный светом, все вокруг заволокло знакомым сизым дымком, который тут же полез мне в ноздри.

Но я заранее залепил их воском и, не дыша, продолжил движение. В очередной подземной полости дыма не было, козломордый стоял в середине каменного пола и явно меня поджидал. Я судорожно вдохнул ртом, набрал полную грудь воздуха и… рухнул на колени. Тело стало непослушным. Голова безвольно ткнулась в острые камни. Сатир наблюдал за мной и издевательски мемекнул:

– А дым-мок бывает и бесцветным, Василий!

Его дребезжащий голос показался мне знакомым, но через секунду я потерял сознание и не сумел его узнать.

Пробуждение после дымка, как и прошлый раз, было безболезненным для тела, но очень неприятным для достоинства: я сидел абсолютно голый, прикованный цепями к деревянному креслу, ножки которого были прикручены железными болтами к стальным пробоям, вколоченным в каменный пол. Я был все в той же пещере, освещенной масляной коптилкой. Напротив меня на стуле сидел… Косматко, положив ногу на ногу, и внимательно меня разглядывал.

– Привет, Тимофей Тихонович! Вот уж рад, так рад! Ты вовремя! Чего расселся? Давай, помогай! А где поганец-то рогатый?!!

Косматко посмотрел на меня с сочувствием, как на больного, и… проблеял:

– Ме-е-не обидно, что вот из-за такого тупня все мои замыслы пошли коту под хвост! Только родственными связями и можно все это объяснить! Жаль, что тебя грохнуть не удалось до того, как ты договор со своим папашей успел подмахнуть. Теперь это посложнее будет, многократно! Как же ты мне надоел, Тримайло, слов не хватает. Задыхаюсь! Сколько на тебя сил и энергии положил: после обучения под видом экзамена болванов на тебя напустил – не сработало, чуть сам не разделился! Огневицу подослал, так ты ее трахнул, и все! А сгореть должен был дотла! Еще и сородичи ее служить отказались, мол, за русскими сила, вон как дерутся… слуги огня называются – трусы поганые! Собак деревянных оживил и науськал, целый полк – впустую! Еще самого покусали, твари безмозглые! А какое побоище в Славене ты мне испортил?!! Когда я в башню мрассу провел и флаг поменял, ведь вы же по такому сигналу толпу городских людишек должны были в капусту посечь!!! А наутро Аман бы город спалил, к бабке не ходи! А в результате? Ты с этими мрассу чуть не лобызаешься, из одной чаши пьете… И все это делает вот этот драматический взмах ручонок в мою сторону – недоумок недалекий! Ты хоть понимаешь, как ты меня допек, до самых костей?!! Тебя только одного и боялся, думал, что вот-вот догадаешься! Да где тебе! «Давай помогай», – передразнил он меня.

А я только глазами моргал в полном ошеломлении. После рассказа Косматки все действительно встало на свои места, но что теперь с этим порядком делать?!! Я смотрел на своего наставника в боевых искусствах, проникаясь жгучей ненавистью, пытался разорвать цепи, но только скрипел зубами от бессильной злобы. Моя цель была от меня в нескольких метрах, но так же недосягаема, как и раньше.

– Ладно, ты тут посиди, а мне пора и отдохнуть, выспаться, следующей ночью к княжичу идти, поди, соскучился, давно не встречались! Какие же ты уморительные рожи строишь, Васька, по тебе балаган плачет! – сказал Косматко-сатир и вышел из пещеры.

Хороший тренер у княжеской дружины, нечего сказать!

Стало очень тихо. Слышно было, как гудит, выгорая, масло в светильнике да где-то капает вода.

Но очень скоро к этим звукам добавилось какое-то хлюпанье и ерзанье, негромкое, но очень противное. В пещеру вползло огромное нечто, размахивая целым снопом щупалец, выраставших из бесформенного тела. Спереди и посередине этого мягкого мешка распахнулась круглая пасть, набитая острыми длинными зубами, покрытыми серой слизью, стекавшей прямо на пол. Эта штука вползла в круг света от светильника и застыла, слабо шевеля многочисленными конечностями. Я пошевелил ногами, цепь звякнула, и тварь неуверенно двинулась в мою сторону. Я замер, застыл и мешок. Как видно, этот склизкий ком ориентировался на звук.

Не шевелясь и едва дыша, я лихорадочно обдумывал пути спасения, но ничего путного в голову не лезло. Я думал только о том, какие же у твари огромные пасть и клыки, а еще о том, пройду ли я туда целиком или по частям. Липкий животный страх взял меня крепко за мошонку и сердце, леденя конечности и сжимая анус.

«Дрожишь, скелет, – привычно прозвучало в голове, – ты дрожал бы еще сильнее, если бы знал, куда я сейчас тебя затащу», – пришел на помощь маршал Тюррен, спасибо тебе, отважный гасконец!

Врешь, зубастый мешок с соплями, не запугать тебе Ваську Тримайло! Тем более что где-то каплет влага жизни, справедливая и непобедимая.

Стоило мне вспомнить о своей водяной стороне личности, как капель стала сильнее, создавая «белый шум». Пучок щупальцев шевельнулся, тварь заерзала на месте. А! Не любишь! Где-то там, в темноте, уже журчал ручей веселым ободряющим голоском, абсолютно заглушая все звуки! Я побрякал ножной цепью – зубатка даже не напряглась на звук!

Но понимая, что время терять не следует, чудовище перешло к активным действиям: с размаху выбросило два щупальца в мою сторону. Слизистая плоть растянулась невероятно, и две серо-зеленые плети хлестнули правее меня и ушли куда-то за спину. Раздался громкий хлопок и шорох сыплющихся камней. Я изо всех сил навалился вправо, кресло заскрипело, но выдержало, потом я сделал такое же усилие влево, кресло заскрипело еще жалостнее, но тварь замерла, прислушиваясь! И тут вновь взлетели плети, но двигались они параллельно полу, по горизонтали, как коса. От чудовищного удара ножки кресла сломались, и я упал на бок, потрясенный, но невредимый. Меня швырнуло ближе к мешку с веником щупалец, но он этого не понял и ударил своим оружием по месту, где я только что был. Обломки ножек кресла глубоко впились в серо-зеленую плоть, хлынула черная кровь. Тварь завизжала и стала беспорядочно молотить щупальцами по этому месту, только камни и осколки дерева полетели во все стороны. Я пополз, толкаясь ногами еще ближе к твари. Она перестала бить куда попало. Я замер, изучая свои кандалы. Ноги были скованы между собой, а цепь намотана на ножки кресла так, что я могу ее просто снять и размотать, а вот с руками хуже – запястья и предплечья были надежно прикручены к дубовым подлокотникам кресла.

Уже не надеясь, видимо, меня нащупать или услышать, тварь начала беспорядочно молотить по полу пещеры, разбрасывая мелкие камешки и кое-где оставляя трещины, и злобно шипела, плюясь слизью на несколько метров. Она проползала немного вперед и дубасила по полу и отмахивалась подобно мельнице, но уже не вытягивала свои жуткие конечности так далеко, как в первый раз.

В грохоте, который производило чудовище, оно вряд ли что-то слышало. И я стал подползать к зоне ударов, внимательно следя за тварью. Подгадал момент замаха и подставил под щупальце кресло. Крепкое сиденье разлетелось, словно было сколочено из реек. Я вскочил и перебежал ближе к свету. Зубастый осьминог радостно хрюкнул, подполз ближе. Но, ощупав щепки и не обнаружив среди них меня, тварь издала горестный вопль. Я же получил не только свободу действий, но и руки мои были защищены подлокотниками кресла, надежно закрепленными остатками оков.

Чудовище, видимо, понимая, что жертва ускользает, повело себя странно: оно обняло себя щупальцами и стало выше и стройнее, стремительно превращаясь в Варвару. Теперь она меня видела и бросилась в атаку, стараясь заграбастать своими мощными ручищами. Я отбил атаку, стараясь попасть подлокотниками по кости. Баба-спрут поморщилась и снова двинулась вперед, изменив тактику: теперь она пыталась схватить мои руки и прижать их к телу. Мы поиграли в кошки-мышки, и тут уж я перешел к активным действиям: уворачиваясь от очередного выпада, я упал на бок и ударил обеими ногами гигантскую бабу под ближнюю коленку. Раздался треск – кости вышли из сустава! Варвара страшно завопила и грохнулась на каменный пол, все вокруг заливая черной кровью.

Я вскочил, отбежал в сторону и наткнулся на ворох своей одежды и доспехов – маленький памятник моего пленения. Мне удалось натянуть штаны, схватить меч и накинуть панцирь, стянуть его ремнями на боках уже не успел.

Варвара смогла превратиться в чудовище и хлестнула щупальцами меня прямо в грудь. Удар чудовищной силы вышиб весь воздух из легких, я отлетел на десяток метров, загремев, как куча консервных банок. Варвара уверенно ползла ко мне, чавкая чудовищной пастью. Наша недавняя короткая схватка все же оставила свой след не только на человеческом облике Варвары: на отвратительном боку кальмарообразной твари зияла рана, из которой толчками выливалась густая черная кровь. Продышавшись, я подбежал к светильнику и выплеснул его содержимое на Варвару. Она, шипя, стерла горящее масло со своего мешкообразного тела щупальцами, и стало темно.

Где-то далеко горел еще один светильник, но помогало это слабо – я почти ничего не видел! Теперь мы на равных. Стараясь не греметь, я стал затягивать ремешки на броне, зажав меч под мышкой, и пропустил момент, когда Варвара метнула свои щупальца.

В этот раз они пролетели слева и справа от меня, но привычного уже звука разлетающихся камней не последовало. Тварь присосалась к выступам стены с противным чмокающим звуком и подтянула себя к своду пещеры, ударила меня своим тяжким телом в бок. От столкновения с Варварой я упал, но чудовище подхватило меня щупальцами и шваркнуло о стену, тут же прижало меня чудовищным пузом и принялось грызть. Клыки пробили стальную броню и впились мне в живот. Меч порезал мне плечо, но я все-таки его удержал, вопя от боли, и перехватил за рукоять.

Тварь сдавливала меня и грызла живот, но клыки завязли в стали нагрудника, едва его пробуравив, а смять броню ей не удавалось. Я бил и резал мерзкую тварь, работая мечом, как будто шинковал капусту. Тестообразная плоть неприятно скрипела, но поддавалась. Из ран чудовища лилась кровь и слизь, загаживая все вокруг. Я чувствовал, как потяжелели мокрые штаны от нашей крови, брызги отвратительной жидкости покрыли мои руки и лицо, я утопал в этой гадости, закрыв бесполезные в этой схватке глаза. Свою почти поварскую работу я не прекращал ни на секунду, разрезав первый плотный слой отвратительного кальмара, я запустил руку с мечом все глубже и глубже; внутрь горячей и зловонной туши.

В какой-то момент тварь судорожно задергалась, хватка ее ослабла. Она пыталась превратиться в человека, но застрявшие в броне клыки и тяжелые раны не позволяли довести этот замысел до конца. Варвара «замерцала»: перед моими глазами появлялось то злобное, перекошенное человеческое лицо, то бесформенная туша со щупальцами.

Так она и замерла, безвольно свесив руку с одной стороны и пучок неопрятных макаронин с присосками – с другой, голова с косой и пасть на пузе, вцепившаяся мне в живот: наполовину монстр, наполовину человек.

Мечом я вытащил ее клыки из десен, чувствуя, как волнами накатывает тошнота от вони и вида этой кальмаромедузы. Кое-как спихнул с себя труп чудовища и как пьяный поковылял в сторону выхода, шатаясь от ран и усталости.

Кровь я остановил простым приказом «не течь», и она застыла сгустками в порезах и ссадинах. Спасибо крещению в «водяники». Только это не привело к мгновенному выздоровлению. Как видно, слишком много утекло основной жидкости моего тела. В голове звенело, мучила общая слабость и боль от многочисленных повреждений. Похоже, несколько ребер сломано, правое плечо вывихнуто, но жив, и это главное! Зубы из живота пока доставать не стал, побоялся новых потоков крови, так и пошел, нес на пузе некое подобие костяного солнца.

Скоро я услышал ритмичный скрежет. Там, откуда раздавался звук, на черной стене появлялась светлая ломаная линия и тут же исчезала.

Я понял: кто-то раскачивает камень, закрывающий вход. Горян с собратьями рвутся мне на помощь! Уперев плечо в валун, попытался помочь им изнутри, давил изо всех сил. Но где там, силы не те! Несмотря на запрет, кровь стала сочиться из ран. Перед глазами замелькали цветные круги, и я осторожно сел на каменный пол.

Через минуту все стихло, раздавалось только журчание воды. Из-под валуна натекла большая лужа. Вдруг жидкость повела себя странно, она потекла по камню вверх, охватывая валун подобно прозрачной пленке, потом вода натянулась, как пакет под тяжестью покупок, раздался громкий треск, камень распался на несколько частей и вылетел наружу. Сквозь проем во мрак пещеры ворвались лучи утреннего солнца. Послышались торжествующие крики леших. Но вопли радости тут же стихли, когда колючие увидели меня.

Окружающий мир был слишком яркий, я ничего не видел, глаза отказывались открываться, и все вокруг сквозь щелки век смутно прорисовывалось, как в театре теней.

Я почувствовал, как мохнатые ручонки осторожно подхватили меня и понесли наружу.

Огромная водяная туша закрывала обзор и смягчила освещение – рядом с пещерой ворочался Уат, огромный водяной червь. Водяники пришли на помощь! Лешие внесли меня в прохладное нутро чудовищного чистильщика земли и воды.

Кенни Прибрежный напоил меня чем-то приятным, напоминавшим по вкусу березовый сок, боль и слабость отступили, и я забылся освежающим сном. Приятные видения солнечных полян и водных гладей прерывались появлениями Кенни, он поил и кормил меня, вытаскивал зубы из живота. Смазывал чем-то мои раны, и я снова проваливался в состояние, похожее на приятное опьянение.

Через какое-то время я проснулся бодрым и здоровым, но встать не смог. Мое тело находилось внутри непрозрачного пузыря. Руки невольно ощупали живот, на коже остались только шрамы в виде эксцентрических полосок, похожих на лучи солнца.

Дышать мне не хотелось вовсе, вода, сходная по температуре с телом, приятно поддерживала меня. Но даже такое не напрягающее времяпрепровождение быстро утомляет, становилось скучновато, и я задергался, пытаясь постучать в оболочку кокона. Как только я дотянулся до внешней стороны моей водяной постели, огромная водяная капля прорвалась и постепенно смешалась с полом, предварительно бережно поставив меня на ноги.

Я находился в небольшом зале, полном небольших непрозрачных капсул.

В углу, на небольшом возвышении, лежала моя одежда. Выстиранная. Зашитая и отутюженная. Как только я оделся, импровизированный пуфик слился с полом. В стене возник проем, который вел в знакомый бар.

Возле стойки хлопотал Болтун. Когда я вошел, один из бурунов, свободно гуляющих по его прозрачному лицу, занял на время место, где у человека расположен рот, и приветливо улыбнулся: водяной круг стал овалом. Больше в зале никого не было. Болтун поставил передо мною большой бокал почти прозрачной жидкости. Я отхлебнул. С удовольствием почувствовав все тот же вкус березового сока.

От этого напитка в голове посветлело, захотелось распрямиться, я вскочил и энергично замахал руками, развел их в стороны, растягивая грудные мышцы, пробежался по упругому водяному полу, с удовольствием ощущая свое полностью исцелившееся тело. Сделал несколько упражнений на растяжку и вдруг заметил притаившегося в углу Кенни, который наблюдал за мной и улыбался.

Мы поздоровались и уселись в глубокие прозрачные кресла, которые выросли из пола, следуя жесту водяника.

– Поправился, Васси?! Вот и славно! В точности так же и я выздоровел, вылез из кокона, смотрю, нет никого и обе ноги правые. Болтун показал потом, что случилось…

Кенни примолк, видимо, переживая прошлое недоумение. Я подождал с минуту. И спросил, выводя водяника из ступора:

– Так что все-таки произошло?!

Кенни встрепенулся и ответил:

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Болтун, давай пузырь – смотреть будем.

Немой бармен вынул из стойки прозрачный шар и толкнул его в нашу сторону. Водяной телевизор остановился на уровне моих глаз и начал показывать.

На экране возник все тот же бар, в котором мы были и сейчас. Ланс, главарь водяников, стоял посредине зала с кружкой пива в руках, остальные представители водяного народа расположились перед ним полукругом и ругались с присущим этим парням темпераментом: все орали и размахивали руками, никто никого не слушал. Один Ланс мрачно смотрел на крикунов и сохранял спокойствие, гоняя по щекам волны желваков.

Но любому терпению приходит конец. И Ланс заорал так, что перекрыл нестройный хор своих обвинителей:

– Чего взъелись, олухи! Будущее мне не ведомо!!! Откуда мне было знать, что эльфы на Танцора нападут?!!!

– Это ты его к Тарнаку отправил!!! – прокричал Годи Ручейный прямо в лицо Лансу. – «Эльфы, никому зла не сделают, если ты им или лесу вредить не станешь – значит, договоритесь» – твои слова?!!!

– Отойди, Годи, не то, клянусь омутом дедушки… – сквозь зубы процедил Ланс.

– Что ты там лепечешь, не слышу! – не отступал Ручейный, приложив раскрытую ладонь к уху.

Краска бросилась Лансу в лицо, но водяник сдержался, распрямился и принял как бы скучающий вид. Он взглянул Годи прямо в глаза, Ручейный, на секунду замолк.

Глаза Ланса из голубых стали темно-серыми, и под их воздействием крикуны затихали один за другим. Дождавшись их полного внимания, в безмолвии Ланс заговорил твердым голосом. Каждое слово он произносил с нажимом, делая значительную паузу между ними. Его речь звучала, как весенняя капель, размеренно и веско:

– Я совершил ошибку и признаю это. Но Тарнак мертв, а Танцор – нет. Водяной народ не потерпел ущерба, а эльфы, в чью злую волю я не верил, ушли в небытие. Танцор искал своего друга. И обрел его, эльфы последовали за своей темной стороной и познали огонь и смерть. Нам не дано предугадать пути всемогущей судьбы, но подчас мы – лишь слепые орудия в ее руках. Я – ваш предводитель! Это право не перешло ко мне по наследству, не было куплено или даровано! Я заслужил его в весенних схватках пятьдесят лет назад и подтверждал его через каждые десять лет. С последних игр прошло только восемь. И по праву я ваш вождь еще два года. Дабы сохранить древнюю традицию, доставшуюся нам от предков, я отказываюсь от права первого и последнего слова сейчас и требую избрать нового вожака. Через испытание боем! Первыми бьемся я и Годи! Дальше решит победитель этой схватки!

Ланс сбросил с плеч зеленый кафтан, остался в белой рубашке. Последовал его примеру и Годи, но рубашка его была желтого цвета. Водяники заплясали вокруг друг друга, выбирая позиции, нанося невидимые глазу удары. Я попросил замедлить их движения и наслаждался мастерством поединщиков.

Но этот бой был не похож на бой Нора и Сомона, который я видел, когда Кенни получил вторую правую ногу. Тогда они бились по правилам бокса, а теперь водяники дрались и ногами, при случае бросали друг друга, как заправские борцы, старались душить противника или сломать ему руку или ногу. Наконец, Лансу удалось схватить Годи за шею сзади, и через несколько секунд Озерный отшвырнул Ручейного, как изломанную куклу. Победителю не удалось выйти из потасовки неповрежденным, у него явно был сломан палец на правой руке, заплыл левый глаз и на правом боку белой рубашки расплывалось красное кровавое пятно.

Но Ланс не успокаивался и позвал жестом того самого Сомона Плескуна. Сомон среди водяников был самым высоким и мощным, долго себя ждать не заставил, скинул с одной руки кафтан и неожиданно ударил Ланса другой, но Озерный увернулся и схватил висевший на другой руке кафтан и резко дернул за спину. Раздался хруст.

Предводитель водяников на этом не остановился, намотал зеленую полу Сомону на голову, обхватил руками толстую шею, начал душить. Плескун повис на руках Ланса и изо всех сил ударил его ногами по голеням. Противники упали и покатились клубком по полу, то один, то другой оказывались сверху. Но никто не оставался там надолго. Они менялись местами и лупили друг друга руками и ногами. Выкручивали с хрустом суставы, пытались зафиксировать захватом шею.

Наконец, Лансу это удалось, он закрутил ноги на плечах Сомона не хуже бразильской гароты и держал слабо шевелящееся тело, пока Плескун не затих.

Остальные поединки с Фрафом Водопадом, Нором Ивой, Джерри Омутом и Гринни Жабой прошли в такой же теплой, дружественной манере, в том же темпе и с похожим результатом.

Изломанные, задушенные или нокаутированные водяники валялись на полу и хватали Ланса за ноги, мешая ему биться. Но он оставался на ногах и после последней схватки. Правда, простоял он недолго. Победно оглядев поле боя, Ланс рухнул, будто марионетка, которую бросил кукловод. Все силы он отдал борьбе.

В бар в водяном телевизоре вполз Болтун, тряся своим огромным прозрачным пузом, полным напуганных мятущихся рыбок. Он стоял над телами, беспомощно разводя шлангами-руками в полной растерянности.

Экран померк, и Кенни сказал:

– Вот и ты видел, как все было. Потом Болтун их в коконы упаковал, хоть и не совсем правильно… А все равно ему спасибо и низкий поклон – все живы, но лежать им в воде еще долго – много внутренних повреждений, а песен правильных над ними никто не пел, и я не буду – по мне они все – просто идиоты. Калечились и улеглись сами, теперь пусть своим чином и выздоравливают… С тобой попроще было: зубы в живот вошли не ударом, а постепенно и требуху разную просто раздвинули. Так что у тебя просто отверстия были, в коже живота и в мышцах пресса, и так… по мелочи кое-что. Теперь Уат их залечил… Можешь путь свой продолжать, когда пожелаешь.

– Спасибо тебе, Кенни! – с чувством поблагодарил я водяника и потряс его крошечную руку. – Век не забуду! Не знаешь, что с моим зеленолицым «другом»?

– Убежал, сволочь, вместе с конем своим, кажется, Каурым зовут, пропал! Лешие по следу шли – в Дикое Поле подался. Чтоб ему там сгинуть… Скоро и мне с Уатом в путь-дорожку, давно жен да детишек своих не видели, все из-за ирода этого косорогого! Это из-за его черной магии поганой болото чистить пришлось так долго! По мне жена, поди, соскучилась, да и сынов хочу обнять!

Я с удивлением посмотрел на Кенни.

– А ты думал, что мы прямо из воды выходим? – улыбнулся Кенни, увидев мою растерянность, и рассмеялся. – Не комары же мы, право слово!

Мы еще поболтали с Кенни, потом пообщались с лешими, но через пару часов я засобирался. И так задержался! Два дня в коконе провалялся!

Сердечно простился с Горяном и его лесным народцем, с водяником, Болтуном и Уатом.

Затем вскочил на застоявшегося Ассама и помчался по лесной дороге. Теперь тропа стала широкой, прямой и твердой, деревья убрали с пути свои сучья, и я через несколько минут подъехал к Степным воротам.