Глава 8
Рязанщина
В баню сходил, поужинал не спеша, даже кружку стоялого мёда выпил. Лёг в комнате на топчан, а сон не идёт. Слишком много событий за день, причём значимых, нарушающих распорядок, устои. Да что скрывать – простая человеческая обида на князя была. Саша сотню подобрал, обучил, сбил в небольшой воинский коллектив и вдруг не нужен. Может быть, князь из лучших побуждений решение принимал. Довмонт ситуацию лучше знает, а каждый смотрит с высоты своей колокольни. Как говорится – в гареме последнее слово за султаном. И никаких аргументов в свою защиту Саша привести не смог.
Утром спал до полудня. Показалось – улеглись немного обида и досада. Выгнал князь, но жизнь не кончилась. Воины в это неспокойное время нужны везде, в любом княжестве. К тому же Саша в ратном деле не новичок. Взматерел, набрался опыта в сечах с разным врагом: мамлюками, монголами, ливонцами. У каждого противника своя манера боя, своё оружие, тактика. А всё опыт бесценный в копилку.
И снова в путь. К исходу второго дня въехал в Великие Луки – город старый, богатый, по тем временам большой. Интересное дело, был Саша уже во многих городах, княжествах, а постоялые дворы как под копирку: на первом этаже – кухня, трапезная, на втором – комнаты для гостей. Во дворе – конюшня, каретный сарай, баня и амбар для припасов. Хозяин постоялого двора всегда старался марку держать – кормить вкусно, баню нагретой сохранять, что не просто, да чтобы пиво свежее всегда было, а летом с ледника. Чтобы гость доволен был и в следующий раз на этот же постоялый двор завернул. Вот и в Великих Луках похоже. Саша комнату снял, отнёс туда перемётную суму, в которой кольчуга, шлем да портки. Сам в трапезной уселся, половому заказ сделал. Хоть и устал, а по привычке к окружающим присматривался. В углу за столом двое мужей купеческого вида солидно беседуют. Поближе к двери трое офеней, мелкие бродячие торговцы, судя по их коробам с товаром у лавок. За столиком у дверей в поварню четверо селян, явно обмывают удачные продажи, судя по большому кувшину с вином и раскрасневшимся лицам. Обстановка спокойная, обыденная. А что не понравилось, даже насторожило, как оценивающе хозяин на него смотрел. Увидевши, что и Саша на него взглянул, в улыбке расплылся. Но улыбка какая-то притворная, фальшивая. Но не уходить же с постоялого двора из-за того, что хозяин не понравился? Половой пироги принёс рыбные, с пылу с жару, а ещё курицу жареную и кружку пива. Саша ел не спеша. Куда торопиться, он уже в городе, на постоялом дворе, тридцать вёрст с гаком позади, можно расслабиться.
Курица вкусна была, в русской печи томлёная, потом слегка обжаренная до румяной корочки. Каждую косточку обсосал, за пиво взялся, но вкус не совсем привычный. В принципе объяснимо. В каждом селении варят пиво по своим рецептам, а ещё сказывается местная вода, да какой хмель использовался, солод. Но это пиво с привкусом странноватым. Поостерёгся пиво Саша пить, прикладывался к кружке для вида. А как хозяин отвернулся, пиво на пол вылил. Пироги были великолепны, стряпуха знала толк в выпечке. Расплатился с хозяином у стойки, заметил, как жадно он смотрит на мошну. Чувство неприязни к хозяину возникло. Впрочем, завтра утром Саша съедет с постоялого двора, и плевать, как смотрит хозяин на чужой гашник.
Запер изнутри двери на засов, разделся, улёгся в постель. Проснулся от лёгкого шороха. Другой бы на его месте и не услышал, но у Саши уже привычка была – никогда в чужом месте не расслабляться. Сразу поднялся, медленно вытащил саблю из ножен, чтобы ни звука не издала, встал за дверью. Что за диво? Крепкая задвижка медленно в сторону поползла, потом дверь слегка приоткрылась. Слышно стало дыхание человека. Петли на двери смазаны, дверь бесшумно открылась. В коридоре свет от свечей в подсвечниках, а в комнате темно. Вошедшим, а их двое оказалось, некоторое время нужно, чтобы глаза адаптировались, потому что дверь они за собой закрыли. Шёпот едва слышный:
– Спит?
– Я ему столько в пиво зелья насыпал, что до следующего вечера не проснётся.
В ответ – тихий смешок. Выходит – не простой это постоялый двор, а хозяин – грабитель, как и прислуга. Опаивают постояльцев какой-то дрянью, затем обирают. Ну, ничего, будет им сейчас наука. Саша за их спинами стоит, сделал шаг вперёд, саблю к шее хозяина приложил, так чтобы он острое и холодное железо почувствовал. Хозяин от неожиданности вздрогнул.
– Кто здесь? – осипшим голосом спросил он.
Второй непрошеный гость резко повернулся. Саша ему:
– Замри. А то хозяин умрёт первым, а ты вторым. Но очень быстро! Зачем пришли?
– Э…
Хозяин слов подобрать не может. Видимо, проворачивал свои подлые дела не в первый раз, но осечек не было, зелье действовало.
– Выбирай – или режу головы обоим, или передам городской страже. Сейчас людей кликну, чтобы видаки были.
Наказание для таких случаев суровое – виселица. Саша почувствовал, как хозяина стала бить крупная дрожь.
– Ну, считаю до трёх!
Саша надавил клинком посильнее, чтобы хозяин почувствовал угрозу. Хозяин кивнуть боится, прошипел сдавленно:
– Всё скажу, только нож убери.
– Не нож это – сабля.
Саша саблю в сторону отвёл.
– Кто с тобой?
– Демьян, половой.
– В доле значит. Демьян, свечи зажги и стой подальше.
А Демьян от испуга застыл на месте. Хозяин сказал:
– Не слышишь? Али пенделя дать?
Демьян медленно прошёл к лампаде перед иконой в красном углу, от неё свечу зажёг. В комнате светло стало.
– Оба ремни с себя снимайте, живо!
Второй раз повторять не пришлось. Видок у Саши нелепый – в одних исподних портках, но сабля в руке наводила страх. Саша приказал:
– Оба на колени.
Связал хозяйским ремнём его владельца, потом Демьяна.
– Как тебя звать, хозяин?
– Лука.
– Давно постояльцев грабишь?
– Случайно получилось, впервые.
– Ой ли?
– Ей-богу!
Саша клинком плашмя ударил хозяина поперёк груди, сильно, не жалея. Хозяин вскрик боли не удержал.
– Будешь вопить, разбудишь соседей. Или видаков захотелось?
– Бьёшь сильно, – промычал Лука.
– За то, что врёшь. Демьян, где зелье?
– У хозяина под стойкой, там горшочек маленький.
– Откуда зелье берёте?
– У Авдотьи, что на Кривом ручье живёт.
– Где хозяин награбленное прячет?
– Не знаю.
– Лука, тогда ты ответь. Соврёшь – все зубы потеряешь.
– В подвале.
– Тогда почему мы ещё здесь?
Саша оделся, обулся, опоясался. Саблю в ножны вложил.
– Веди. Оба идите впереди меня, медленно, без резких движений. Дёрнется кто, оба сразу умрёте!
Саша захотел проучить грабителей. Хотя по Ярославовой Правде их жизни лишить следовало. Впереди шествовал Лука, за ним Демьян, замыкал шествие Александр. Вышли из избы, хозяин к амбару подвёл.
– Ключ у меня на шее, на верёвочке, висит.
Саша хозяину руки развязал.
– Открывай.
Лука дрожащими руками здоровенный амбарный замок отпер, дверь распахнул.
– Заходите оба. Демьян, в подвал первым.
Саша свечу Луке отдал. Надо, чтобы обе руки свободными были, от хозяина любого подвоха ждать можно, тот ещё прощелыга. Спустились по лестнице в подвал – сухой, обширный, под всем амбаром.
– Лука, ты не стесняйся, тут все свои. Доставай награбленное, глядишь – в живых оставлю.
– Там не только это… ещё и честным трудом заработанное.
– Ты свою жизнь дороже серебра ценишь?
Хозяин в угол подвала прошёл. Демьян глаз не сводит, любопытно ему. Повозился Лука, вышел с небольшим сундучком, две пяди на локоть размером.
– Вот, всё за жизнь заработал.
– И награбил! Открывай!
Лука крышку откинул. Сундук наполовину полон был – монеты медные и серебряные, даже одна золотая видна. А ещё кольца, крестики, браслеты, перстни. Награбленные вещи, не новые, в царапинах. Если со спящих под зельем сняли, то утром постояльцы хватиться должны – где ценности? Похоже, не только грабили, а и убивали людей, чтобы преступление скрыть.
– Лука, ты не только грабитель, ты ещё душегуб!
В глазах хозяина страх появился. Видимо, угадал Саша. Лука схватил за руку Демьяна, толкнул его на Сашу, а сам рванулся к лестнице. Если успеет выбраться, прикроет ляду, Саша и Демьян из подвала долго не выберутся, вполне – до голодной смерти. Саша от себя полового оттолкнул, выхватил саблю, а хозяин уже на лестнице. Саша саблей ему по ноге ударил, отрубив по колено. Кровь ударила фонтаном, завопил хозяин и рухнул, покатился по лестнице на земляной пол. Вторым ударом Саша прикончил его. Саша вытер клинок о рубаху хозяина, вбросил саблю в ножны.
– Побудь пока здесь, – наказал Саша.
Поднялся по лестнице, люк спустил, задвижку задвинул в пазы. Прошёл в трапезную, зашёл за стойку, наклонился. Ага, есть искомый горшочек, перевязанный тряпицей. Развязал, понюхал. Запах слабый, но непонятный. Прихватил кувшин пива и горшочек с зельем, держа в руках, прошёл в амбар. Люк открыл в подвал, крикнул:
– Демьян, не соскучился? Сколько зелья в кружку сыпать?
– Щепотку малую.
Доза для кружки, а у Саши в руках кувшин, ёмкостью кружки на три-четыре. Саша отсыпал зелья на ладонь, бросил в кувшин четыре щепотки, помедлил, добавил ещё две.
– Вылазь и пей.
– Я не хочу.
– Хочешь за хозяином последовать?
Демьян сделал несколько крупных глотков, отнял кувшин от губ.
– Не могу, – простонал он.
– Ты при мне весь кувшин опростать должен, я не отступлюсь.
Половой с отвращением, давясь и икая, допил всё пиво из кувшина.
– Теперь спускайся в подвал. Ляду я закрывать не буду, чтобы нашли тебя.
– Рядом с мертвяком? Боязно мне!
– А зелье сыпать гостям или убивать не боязно было?
Саша взял сундучок, хозяину он уже не нужен, а ему пригодится. Нехорошо, на мародёрство похоже. А по сути, по анархистскому лозунгу времён революции 1917 года – грабь награбленное. Найдут утром Луку, а рядом сундучок. Или растащат, или отдадут тысяцкому в городскую казну. Нет, дудки! Постояльцам убитым и обобранным Лукой деньги уже не нужны.
Поднялся в номер, взял перемётную суму, вышел во двор. В суму и сундучок определил. Набросил седло на коня, уздечку. Уже пропели вторые петухи, скоро стража откроет городские ворота. Можно ехать, не торопясь. Оставаться в городе не хотелось. Демьян, очухавшись от зелья, на него сразу укажет. Саша в городе чужак, никто особо следствие проводить не будет, обвинят в убийстве хозяина постоялого двора и вздёрнут на пеньковом галстуке.
Великие Луки на южной оконечности новгородских земель. Выехав из города, уже через час он был на Тверской земле. Удельным князем здесь был Михаил. В прошлом году, как Дюдень войной на Русь пошёл, он отдал свою дочь Василису замуж за Андрея Александровича, прозванного в народе Скоросым (вспыльчивым). Но князья княжеств удельных Андрея невзлюбили. Образовался союз князя Тверского Михаила, Московского – Даниила Александровича, младшего сына Александра Невского, и князя Переяславского супротив Андрея, получившего ярлык на Великое княжество Владимирское. За князем Андреем стоял Ногай, фактический правитель Орды, а за Даниилом и его союзом – хан Тохта. Ногай погиб в 1300 году, и верх взял Тохта, вошедший в силу.
Александр о хитросплетении политической возни не знал. Собственно, он не собирался в Тверь или Владимир. Но так получалось, что путь его вывел из тверских земель к московским. Сначала к Волоку Ламскому, а потом и к Можайску, что на Смоленской дороге. Можайск – это западная окраина Московского княжества.
Остановился в Можайске на пару дней. Поесть горячей пищи, в баню сходить. А кроме того, размышлял, какой дорогой дальше отправиться. Можно через Верею к Серпухову, в обход Москвы, оставляя её к востоку, а там и Коломна рядом, город уже рязанский, очень выгодно расположен, на слиянии Москвы-реки и Оки. Многие торговые пути через город пролегают. А ещё занимает Коломна стратегически важное положение – на юге, у границы московских земель.
Все походы степняков из низовьев Волги, из Сарая или Крыма, через Коломну ведут. Коломна укреплена серьёзно, крепость мощная. Потому московские князья на неё претендовали.
Поразмыслил Александр и задумал через Москву идти. Крюк в сторону небольшой, да поглядеть на будущую столицу интересно. Княжество Московское по размеру невелико и влияние малое имеет. Но это временно, до тех пор, пока на княжеском троне Иван Калита не утвердится, собиратель земель русских.
Так и сделал. Два дня скачки, и он въехал в Москву. Ожидал увидеть город, если не подобный Владимиру, то хотя бы Суздалю. Разочарование было сильным. Небольшой, большей частью деревянный город с грязными улицами на слиянии Москвы-реки и Яузы. На берегах портомойки стирают бельё, отсюда же черпают воду ведрами водовозы. На телегах установлены бочки, сверху дыра прорезана. Набрав воду, развозят по улицам, желающим купить. Пользовались такой водой люди малоимущие. Богатым возили воду из Мытищ, где источник был чистейший. Глядя на эту Москву, никто и предположить бы не мог, что через пару веков она станет столицей Московского княжества, а через семь столетий из захолустного удельного городка – мегаполисом, одним из политических центров мира. Разочарование Александра увиденным было сильно. Никакого кремля, белокаменных соборов. Погода, когда он въехал в город, была тихая, безветреная. На улицах дымно от множества топящихся дровами печей. Хоть и лето, а надо кушанья готовить, баню топить. Зимой того пуще, когда топятся печи в избах для обогрева. Вместо тротуаров сточные канавы, мухи, вонь. Впрочем, все малые города выглядели подобно. В лучшую сторону отличался Владимир, всё же столица Великого княжества. Да города богатые, вроде Великого Новгорода.
Переночевав на постоялом дворе, утром выехал. Правда, ошибся дорогой. Нигде никаких указателей в помине не было. Ориентировался по солнцу, ехал на юг, оказалось – на Серпухов, а надо было немного восточнее, и лучшим ориентиром служила бы Москва-река, тем более широкая дорога шла вдоль неё, только правее. Три дня неспешного пути – и неожиданно на дороге застава. Дружинники подступили с расспросами – кто таков, зачем во владения рязанские едешь?
Подозрения кордонных дружинников понять можно. Москва зачастую засылала под видом купцов или ремесленников своих соглядатаев и лазутчиков на сопредельную территорию. И бились в сечах москвичи с рязанцами за Коломну и дальше на рязанские земли проникали с походами, вплоть до Переяславля Рязанского, столицы Рязанской. В Переяславле в то время правил Ярослав Романович, взошедший на престол после смерти старшего брата Фёдора Романовича.
У князей рязанских положение сложное. С севера Москва угрожает, с юга степняки набегами донимают, как между молотом и наковальней. Мало того, с запада Литва жаждет под себя подмять. А у Рязанского княжества великого кроме Переяславля, только удельные княжества – Пронское и Муромское. И земли свои со всех сторон оборонять надо, поскольку враги алчные окружают. А того князья Московские в голову не возьмут, что Рязань Москву от набегов степняков прикрывает. И даже когда прорываются те же крымчаки, в определённой степени потери несут, выдыхаются.
Князья рязанские на службу ратную брали всех желающих. Потери в войске рязанском велики, пополнение очень нужно.
Саша на вопросы кордонников так и ответил:
– Князю рязанскому послужить хочу.
– Тогда давай к нам, в дружину коломенскую. А ты служил ли прежде где?
– Приходилось. В Пскове у Довмонта.
– Нам такие нужны.
Суровость дружинников исчезла, а ведь сначала смотрели подозрительно, если не враждебно.
– Если всерьёз надумал, новик Герасим тебя проводит до воеводы.
Так даже лучше, чем самому искать. Пока ехали бок о бок, Герасим сказал:
– В Коломне служить лучше, чем в Переяславле при князе.
– Почему?
– У них как ни год, один-два набега. Наскочут, похватают трофеи, людишек в полон, кто спрятаться не успел, избы пожгут и назад. Кто из дружинников на заставах с Диким полем, долго не живут, зиму, редко две. Набеги-то летом начинаются.
Воевода коломенский именем Степан Сашу не впечатлил. Небольшого роста, жилистый, средних лет, с окладистой бородой, лет сорока. Поговорил с Сашей воевода – где служил, под чьим началом. Услышав про Довмонта, кивнул и зачислил на службу. Внёс в списки и показал на воинскую избу.
– Ищи свободное место и занимай. Утром на заставу, десятником у тебя Потап будет. Броня, шлем, оружие есть?
– Есть.
– Ну и славно.
Дружина не ополчение, обычно воевода или князь проверяли, на что претендент способен. Устраивали испытание учебным боем. Поэтому Саша разочарован слегка был. Эдак любой желающий, не умеющий меч в руках держать, в дружину попадёт. Коня в денник конюшни определил, перемётную суму через плечо и в воинскую избу. Место – свободный топчан – в дальнем от входа углу нашёл. Насколько он наслышан был от воинов других княжеств, в исторических хрониках читал, воинство рязанское сильно было и славно победами своими. Не далее как четыре десятка лет тому назад храбрый боярин Евпатий Коловрат, воевода рязанский, с малой ратью напал на значительно превосходящие силы хана Батыя как раз у Коломны. Пал боярин, как и воины его, в жестокой сече, не пожалел живота своего за разорённое княжество, чем заслужил уважение со стороны монголов. Пленили монголы с десяток израненных воинов Коловрата. Сам Батый захотел на них посмотреть, чего прежде не бывало. И не приказал, по обыкновению своему, убить. А велел отдать тело Евпатия и пленных отпустить, дабы похоронили воеводу по христианскому обычаю. Случай редчайший, поскольку Батый жесток был чрезвычайно. Пленных запросто мог приказать сварить живьём в котлах, наслаждаясь зрелищем и воплями истязаемых людей.
Для начала Саша к цирюльнику сходил – волосы на голове сбрить. Воинство всегда по бритой голове узнать легко. Чтобы не потела голова в шлеме, да вши в походе не заводились, а ещё противник за волосья длинные не ухватил.
Вечером приехали дружинники с заставы, как раз те, что останавливали Сашу. Он и попал в их десяток. Перезнакомились, десятник вкратце о службе рассказал.
– Да ладно, чего зря болтать, завтра всё сам увидишь. А сейчас ужинать и спать.
От ратников крепко пахнет лошадьми, потом. Их бы в баню, да топилась она один раз в неделю, по субботам. Это Саша избаловался, ходил смыть с себя дорожную пыль почти ежедневно на постоялых дворах.
И потянулись дни службы. Что занятно, застава была только с рязанской стороны, москвичи себя караулами не утруждали. Да и не было такого раньше, чтобы рязанцы первыми напали. Напротив, оборонялись от нападок московских или серпуховских, так как Серпухов к Московскому княжеству относился.
Такого напряжения, как в Пскове, не было. Там рыцари расслабляться не давали. А здесь тишь, гладь, красота. Солнце светит, птички поют, по реке суда проплывают. Прямо санаторий, в крайнем случае дом отдыха. По понятию Александра, не заставу здесь держать надо, а пару дозорных, чтобы в случае нападения москвичей вовремя предупредить коломенского воеводу. А лазутчиков выглядывать – дело бесполезное. Не поедет лазутчик через кордон в броне и при оружии, прикинется офеней либо ремесленником. А проще с дороги сойти и обойти заставу лесом. Да и какие сведения лазутчик мог собрать? Расположение и численность дружин рязанских москвичам известны давно, как и рязанцам московская рать. Если только союзники присоединятся, как вскоре случится. Пойдёт Москва Коломну воевать и отобьёт, только исход сечи под Переяславлем Рязанским решаться будет. Коломну москвичи благоразумно обойдут. Зачем потери нести или крепость разрушать, если самим пригодится?
В Орде замятица, постепенно Тохта-хан Ногая от дел отодвинул, Москва поддержку от хана почувствовала. Сараю и хану грызня междоусобная нужна только с одной целью – чтобы сильное княжество под себя подмяло слабое. Проще иметь дело с одним князем и дань требовать, чем с десятка мелких княжеств.
Неделя прошла, вторая, как Александр службу в дозоре несёт. По его понятиям – скучно. Днём один-два ратника досматривают подозрительных путников. Да и не подозрительные они, больше от скуки. Другие дружинники или спят, или в кости играют на деньги.
А только через три недели на заставу посыльный примчался. Воевода всех ратников в Коломну призвал срочно. Собрались моментально. Да и много ли времени надо на коня сесть? Службу несли в полном боевом облачении, за порядком десятник следил.
Десять вёрст до Коломны проскакали быстро. На площадке у воинской избы, по-современному – плацу, суматоха. Ратники снуют, воевода с сотниками спешно прошёл. Дружинники, что в Коломне были, тут же пояснили – татар видели недалеко от границ княжества.
Воевода половину ратников, явно по распоряжению князя Ярослава, в Коломне оставил, а вторую половину на помощь к южным границам княжества двинул. Десятники своих людей знали, кто семейный – оставили. Как всегда, в поход отправляли новиков и жаждущих мечом помахать. Были такие в каждом воинстве, вроде берсерков у викингов, удовольствие получали от боя.
Столица княжества Рязанского тогда располагалась на правом берегу Оки, у слияния её с Проней, южнее ныне существующей Рязани.
Дорога от Коломны до Переяславля накатанная, шла вдоль Оки, не заблудишься. Три дня конная коломенская рать к столице шла. Когда прибыли, Саша удивился. Стольный град не более Коломны оказался. На высоком берегу реки стоит, вокруг бревенчатого тына ров. Выглядит крепость неприступной, а ухитрялись её татары брать и жечь. А позже Тамерлан, Железный Хромец, побывает в этих местах, прокатится жестоким катком.
В крепости, в детинце, от воинства тесно. Воеводы с князем уединились в тереме. А утром выступать после молебна. Дорога узкая, три всадника в ряд, воинство на добрую половину версты вытянулось. Ратники поговаривали, что вскоре дружинники пронские присоединиться должны, но не случилось. Слева от дороги леса идут, справа луг, ещё дальше за лугом Проня блестит, полноводна, судоходна. Потом Проня в сторону отвернула, рать вдоль Рановы пошла. К вечеру до озера добрались, где и остановились лагерем. Сотники выставили дозорных. Недалеко граница с Диким полем, осторожность проявлять надо. Лошадей на выпас в сторону отвели. Дружинники костры развели, немудрящую еду готовить начали, затем спать улеглись. Все под открытым небом. Под голову – седло, под себя – войлочный подседельник.
Рано утром дежурные развели костры, сварили кулеш, еду немудрёную, но сытную. После три десятка отправились дозорами в разные стороны вдоль кордона. Собственно, границы как таковой не было – с пограничными столбами, вспаханной полосой. Границей служила река, разделяющая земли княжества Рязанского и Дикого поля, территорию степняков. На этих землях издавна жили скифы, сарматы, половцы, а затем пришли монголы.
Несколько десятков дружинников, в том числе Саша, отправились рубить лес. Причём десятник Никанор сам указывал деревья, которые надо было валить. Саша недоумевал над выбором – рубили деревья молодые, с ровным стволом, диаметром полтора десятка сантиметров. Из таких избу не построить, как и плот. Объяснение получил быстро. Из брёвен делали щиты, размером сажень высотой на две – две с половиной шириной, ставили на тележные колёса из припасённых в обозе. Готовые щиты на колёсах катили на берег реки. Так это же защита от стрел, гуляй-город. Из щитов целая стена выстроилась. Коли надобность минует, колёса можно снять, щиты бросить. Рязанцы, чаще других подвергавшиеся набегам степняков, их манеру боя и тактику изучили, как никакие другие княжества. Больше всего проблем доставляли татарские лучники, потери от них ощутимые. А щиты гуляй-города прикрытие давали. Открытых боёв татары старались избегать. Потери большие, а трофеев нет. Для них лучше захватить село или город, взять пленных, рухлядь и быстро уйти на свои земли.
На дороге показались две подводы, идущие с полуденной стороны, как называли юг. Когда подводы подошли, их остановили. Любой мирный житель, выезжающий с Дикого поля, представляет интерес. Своего рода лазутчик – что-то видел, слышал.
Оказалось – купец тверской, выкупавший захваченную в плен семью. Часть пленных татары оставляли у себя для работ, большую часть продавали, имея большой доход. Приехавших с выкупом за пленных не трогали, иначе можно всю торговлю порушить. Купец, как ратников рязанских увидел, рухнул на колени, перекрестился:
– Слава тебе, Господи, сподобил до родных земель добраться.
– Да какие же они тебе родные?
– Так православные же, не нехристи.
На подводах сидели женщина средних лет и два паренька. Все худые, и вместо одежды настоящие лохмотья. Десятники купца расспрашивать стали. Что видел в степи, есть ли конные, да сколько? Купец отвечал обстоятельно. Пока разговор шёл, бывших пленных покормили кулешом. Напоследок один из дружинников спросил паренька:
– Это сколько же вы в полоне были?
– Год.
– О!
У парней на голове колтун из волос, чумазые, видимо, несладко пришлось на чужбине. На мочке левого уха у всех виден след от серьги, как метили татары рабов. Купцу ещё повезло, что отыскал своих, а могли бы и продать за море, тогда не найти. Купец поведал, что видел в степи две сотни конных в дневном переходе.
– Так и нас две сотни, – ухмыльнулся Никанор.
Его оборвал сотник Елисей:
– Погоди радоваться. Басурмане с силами собираются, иначе уже напали бы давно.
Стояли три дня, затем вдали показался татарский разъезд. Проехали влево, вправо, потом приблизились к реке. Не стояли, сделали круг и умчались. Десятник нахмурился:
– Место для перехода выбирают. Нас увидели, сейчас своему мурзе обскажут.
– Отступятся?
– Как бы не так. Будут брод искать в другом месте.
Там, где стояли рязанские дружинники, был Изюмский шлях, тянулся он от самого Крыма и до рязанских земель, а дальше к Коломне, Москве. С этого дня дозоры стали разъезжаться на дневной переход в стороны от лагеря. Важно было засечь приближающегося врага, успеть перебросить силы. В степи, пусть и холмистой, передвижение большой группы конных издалека засечь можно – по пыли, поднимаемой множеством копыт. У каждого степняка по две-три запасных лошади, вот и получается, что воинов сто, а коней триста. А если воинов не одна сотня? Воинов ещё не видно, а пыль столбом стоит, и видно её вёрст за десять, особенно если погода безветреная. За таким отрядом вытоптанная, чёрная полоса остаётся. А ещё всегда зверьё есть: суслики, шакалы, волки. Птицы малые разлетаются, разбегаются, большие – вроде коршунов – в небе парят. Тоже своего рода сигнал.
Только не стали татары обходов искать. Объединили сотни нескольких улусов, решили напасть, разбить рязанцев, а дальше уже спокойно сёла и города брать, грабить.
Около полудня дозорные предупредили:
– Басурмане идут!
Без команды десятников ратники забегали, к бою готовиться стали, застёгивали ремни шлемов, надевали наручи и поножи, у кого были. Лучники за щитами готовили охапки стрел. Как всегда, в последнюю минуту находились неотложные дела. У многих дружинников сулицы – короткие метательные копья. При хорошем броске сулица легко пробивала доспехи, но застревала в щите. У татар были и тяжеловооружённые воины по примеру рыцарской конницы. Но использовались они в походах больших, как Дюденем, так и Неврюем. При набегах небольших степняки использовали защиту простую – летом на халаты нашивались броневые пластинки. В них сохранялась подвижность, коню легче. Учитывая, что с запасными конями, меняя их на ходу, татары умудрялись проходить за световой день по сотне километров, обстоятельство немаловажное. Татары сильны были лучниками. Ещё мальчиков сажали на коней, учили владеть луком.
Ратники рязанские попрятались за щитами, за каждым – десяток. Через час, когда солнце жарило спины, далеко впереди показалась тёмная масса. Ещё через время начал доноситься звук, более похожий на гул камнепада. Вскоре стали различимы кони, а затем и всадники. У нескольких в руках бунчуки. К вершине копья, немного ниже рожна, прикреплялись разноцветные связки нитей. У каждой сотни своя. Так в бою командовать удобнее. И военачальнику сразу видно на поле битвы, где какая сотня. Судя по бунчукам, татар вдвое больше, чем рязанцев. Однако дружинники не тревожились. Обороняться за щитами легче, чем нападать, уже испытано. По обыкновению своему, татары остановились метрах в трёхстах. От них поочерёдно вырывался то один десяток, то другой. Скакали к реке, перед ней разворачивались, пускали стрелы. С шелестом летели стрелы, с глухим стуком били в деревянные щиты. Татары, выпустив по колчану, пускали коней к своим. При обстреле практически никто из рязанцев не пострадал, было несколько легкораненых – царапины в ноги или руки, кто неосторожно высунулся. Решив, что напугали неверных, татары всем войском двинулись к реке. И тут воевода Степан скомандовал:
– Лучники, стреляй!
В промежутки между щитами вышли лучники. У каждого стрелы бронебойные. От обычных двупёрых отличались узким, четырёхгранным наконечником. Такие пробивали даже кольчугу. Залп, второй, третий! И лучники скрылись за щитами. Ещё не дойдя до берега, татары понесли потери. Ранены или убиты воины, лошади. Но инерция разгона велика. Конница в воду вступила. И снова по команде воеводы вышли из-за щитов ратники, метнули сулицы. Вновь у татар потери, а ещё до щитов не добрались. Но уже выбираются кони басурман на пологий берег. Воевода кричит:
– Лучники!
Стрелы в татар полетели смертоносным дождём. Татары вопят боевой клич «Алла!». С левого их фланга отделяется сотня, забирает в сторону, желая обойти гуляй-город с фланга. Но и воевода сюрприз татарам приготовил. Только половина ратников за щитами укрыта, другая конно в лесу укрывается, ждёт своего часа. По знаку воеводы заревела труба, давая сигнал. Из леса вырвалась сотня рязанцев, на татар скачет. А после переправы татары боевой порядок принять не успели, самое неудобное положение. Ратники врубились, сеча пошла жестокая, страшная. Саша за щитом был, с копьём. Лучники, израсходовав стрелы из колчанов, за щиты спрятались. В промежутки ратники встали, копья выставили. У копья на противоположном от железного наконечника конце древка есть подток, заостренное железное навершие. Его в землю втыкают, само копьё под углом стоит, его ратник держит. Если конь ударит грудью, копьё с упором удар выдержит, а коню конец. Несколько татар попытались прорваться через промежутки между щитами, да только коней потеряли.
На Сашу коня направил седоусый татарин. Конь на копьё напоролся, пал. Басурманин с коня слетел, на Сашу кинулся. Однако Саше не впервой биться с пешим. Обменялись ударами, татарин саблю ещё раз занёс и упал. Рязанец за щитом его в бок мечом ударил. Саше подмигнул.
– Не робей, земляк!
Проход справа тушей коня завален, но через него татарин лезет. Прыгнул сверху, визжит злобно, саблей лупит. Саша щит подставляет, а потом нижним краем щита по правому колену татарина ударил и тут же саблей по руке татарина. Удачно получилось – отсёк вместе с саблей. Вторым ударом добил. В промежуток слева конь протискивается, узковат промежуток-то, на людей рассчитан. Дружинник коню мечом брюхо вспорол, всадник успел по рязанцу саблей ударить, по шлему попал. Саша подскочил, обрушил град сабельных ударов. Конь ржёт дико, а уже кишки на землю вывалились, оседать скотина стала, зажала всаднику ногу о щит. Тут его Саша зарубил.
– Эй, земляк, ты как? – Это он дружиннику.
– Цел, только в голове гудит, да в ушах звон.
– Пройдёт.
Отбили первый наскок татар. И верховые рязанцы, и пешие, что за щитами гуляй-города были. Отошли татары за реку, встали поодаль, чтобы стрелами их не достать. Саша из-за щита выглянул. О! Поубавилось татар в строю. А перед гуляй-городом трупов полно. Славно лучники поработали!
Долгое время татары стояли, уже солнце клониться на закатную сторону стало. Видимо, сотники татарские совещались и не могли прийти к единому решению. Но вот поднялись разом и стали уходить. Рязанцы глазам своим поверить не могли – уходят! Не любят татары таких стычек. Ратники возрадовались, но сотник Елисей радости не разделял:
– Вы – как дети малые, неразумные! Никанор, сажай свой десяток на коней, проследи за басурманами. Опасаюсь я, не обманка ли? Отъедут немного, переночуют и в другом месте ударят.
Приказ отдан, надо исполнять. Саша, как и другие ратники его десятка, за конём побежал, что в лесу укрыт был – и от жадных татарских взглядов, и от случайных стрел. Оседлали, выехали. Впереди десятник, за ним гуськом остальные. Никанор не торопится, держит татар в виду, но не приближается. Одна верста пройдена, вторая, десятая. Татары остановились у реки, явно на ночлег. Отогнали коней на луг пастись. Но десяток Никанора их явно раздражал. От полевого бивака отделились всадники, поскакали на рязанцев. Десятник рисковать не захотел, да и приказ был наблюдать, а не сечу устраивать.
– Разворачиваемся и галопом к гуляй-городу! – скомандовал он.
Дружинники коней развернули. Следовать за басурманским войском им самим не нравилось. Татары – народ хитрый и коварный. На пути встречались холмы, между ними урочища с лесом. Вполне могли десяток-другой оставить в засаде, и ратники могли оказаться в западне. Но Бог миловал. Единственное – татары скакали на запасных конях, а кони ратников притомились. Лошади татарские малорослые, но выносливые, сена и овса не видели никогда, питались летом и зимой травой. Зимой копытами нековаными выбивали из-под снега пожухлую траву и тем сыты были. Но в скорости нашим уступали. Десятник надеялся быстро уйти, а не получилось. Постепенно татарские лошадёнки сокращали расстояние. Десятник стал оглядываться каждые пять минут, далеко ли преследователи? Дружинники нахлёстывали коней, теперь всё спасение в скорости. Солнце уже садилось, день заканчивался. Ещё бы четверть часа, и темнота укроет всех. В степи ночи непроглядные, а только времечка не хватило. До реки, за которой гуляй-город, рязанцы стоят, уже версты три, за холмом и поворотом. Татары уже метрах в трёхстах. Из луков стрелять рано, дистанция не позволяет. Татарские луки бьют от силы на сто пятьдесят метров, у рязанцев на полсотни метров дальше. Да только и десятка луков нет, все при мечах, и Саша при сабле. Десятник обернулся, закричал:
– Тут урочище рядом, свернём туда, не найдут.
И влево повернул. Ох зря. Им бы до холма продержаться, оттуда гуляй-город виден. Увидели бы рязанцы, на помощь пришли. Ошибку Никанор сделал, Саша это сразу осознал. Но от десятка отделяться нельзя. Сочтут трусом, вроде своих в трудную минуту бросил. Помнил ещё слова Огюста, своего первого настоящего наставника из тамплиеров. «Честь для воина превыше самой жизни».
Видимо, Никанор бывал на сопредельной земле, с дозором или лазутчиком, потому что вёл уверенно. В самом деле: вскоре показалась ложбина, сильно поросшая густым лесом. Успели развернуть коней у самой чащи. Позиция не самая хорошая, один плюс – ни с флангов, ни с тыла противник не зайдёт. К бою изготовились, щиты из-за спин в левую руку взяли. А тут и татары. Быстрой победы хотят, саблями размахивают, кричат боевой клич «Алла!». В каждой местности, у каждого войска свой боевой клич. По нему в сумятице боя своих узнают, а ещё себя подбадривают. Римляне кричали: «Барра!» – и били мечами по щитам для устрашения. Древние греки кричали «Алале!», евреи «Ахарай!», тамплиеры «Христос и Храм!» или «Босеан!». Новгородские ратники «За Святую Софию!», псковичи – «За Святую Троицу!». А что кричат рязанцы, Александр узнать не успел, поскольку конной лавой на врага не ходил, служа Рязани.
Татары уже близко, Никанор скомандовал:
– Вперёд!
При сшибке всадников лучше набрать скорость, иначе чужие кони сомнут инерцией. Стали разгоняться. Силы примерно равные, исход боя решат умение, храбрость и выносливость. Каждый воин уже выбрал противника. Против Саши вислоусый татарин. Кожа на лице от постоянного пребывания на солнце коричневая.
Схватились биться. Татарин опытный, держится уверенно, все удары сабли Александра на щит принимает, сам не нападает, выжидает момент. Так не пойдёт! Саша приподнялся на стременах, нанёс удар сверху, поверх щита татарина, по его шлему-мисюрке. Бам! И конь Саши выше татарского, и рост самого Александра сыграли роль, потому удар получился. И тут же, почти одновременно, заскрежетала сталь татарской сабли о кольчугу на животе, подловил-таки татарин. Но после удара, довольно сильного, по шлему поплыл. Движения татарина замедленные, в седле сидит неуверенно. Добивать надо. Саша обрушил град сабельных ударов. В какой-то момент татарин не успел щит подставить, удар ему по левому плечу пришёлся, кровь обильно заструилась. Александр саблей остервенело рубит. Не удержал раненой рукой татарин щит, приопустил, Саша нанёс укол в лицо. Всё, татарин с лошади сполз. А бой рядом кипит. Лошадь татарская попыталась Сашу за колено укусить, Саша рубанул ей саблей по морде. Лошадь на дыбы встала и приземлилась передними копытами на своего хозяина, аж хрустнули косточки громко. С диким ржанием лошадь вырвалась из толчеи, унеслась. Саша через освободившееся место вперёд проехал, оказавшись в тылу татар. Одного татарина поперёк спины рубанул, другому голову снёс. Татары боем связаны, что у них за спиной – не видят. А и видели бы – обернуться и атаку отразить невозможно, спереди другой рязанец напирает. И у наших потери есть. Герасим с лошади упал, одна нога в стремени застряла. Срубивший его татарин вопит по-своему победно, только радовался недолго. Рязанский ратник достал его мечом, рассёк грудь, татарин упал. На троих наших четверо татар, и уступать никто не хочет. Десятник от противника едва отбивается, то меч, то щит под удар басурманской сабли подставляет.
Саша на ближайшего к нему противника напал, молодого парня, похоже, сверстника. Глаза у татарина ненавистью горят, что-то шипит сквозь зубы. Саша обманное движение сделал, как будто краем щита хочет татарина в голову ударить. Татарин на обманку попался. Свой щит вскинул, а Саша снизу, под щитом, саблей уколол. Куда попал, увидеть не успел, противник вскрикнул, лицо его резко побледнело, затем упал на шею коня. Добить надо, возможно, только ранен, а на Сашу слева татарин напал внезапно. Левую ногу болью обожгло. Саша щитом прикрылся. Противник здоровый, ростом Саше не уступает и силён. Удары саблей мощно наносит, аж щит у Саши содрогается.
Самый опасный противник в бою – сухой, жилистый, у таких реакция хорошая. А если здоровяк – силы у него с избытком, но скорость не та, груда мышц мешает. Татарин на силу рассчитывает, техника сабельного боя как таковая отсутствует, саблей действует как палкой.
После очередного удара врага Саша сделал резкий выпад, уколол противника в живот. Точно ранил, кровь обильно потекла. А татарин, как раненый медведь, только обозлился. Медведи и кабаны на рану крепки, иной раз хозяин тайги со смертельным ранением не одну сотню метров проходит.
Враг кричать что-то начал и снова саблей лупит. Саша удивлялся – да что он, двужильный? И всё же подловил момент, ещё раз укол нанёс в грудь. Здоровяк замер, недоумённо посмотрел на рану и грохнулся с коня. Эта схватка буквально вымотала морально и физически. Саша повёл вокруг головой. Никанор в седле сидит, держится из последних сил. Вся грудь и правая рука в крови. А больше живых дружинников не видно, только на земле тела. Сзади стук копыт. Обернулся – единственный уцелевший в сече татарин нахлёстывает коня. Убоялся, убегает. Надо Никанору помочь, перевязать и к своим, за реку, ехать. Пока темно и татар нет поблизости, успеть тела павших рязанцев забрать, оружие, коней.
И вдруг тупой сильный удар в левое плечо. Сразу слабость накатила, тошнота. Потом трава перед глазами. Ещё успел подумать: почему трава, он же на коне сидел? И отключился.
Пришёл в себя на время малое от того, что раскачивало его, как на лодке. Оказалось, несли его на рогожке лицом вниз. И голос:
– И Никанора, и новика этого к лечцам надо, в деревню какую-нибудь. Если в Переяславль везти, растрясёт на телеге, помрут.
– Зачем их в урочище понесло?
– Мыслю…
О чём мыслит ратник, Саша не узнал, снова потерял сознание. Пришёл в себя уже днём на тряской телеге, рядом Никанор при каждом толчке постанывает.
– Никанор, ты как?
И сам не узнал своего голоса хриплого.
– Болит всё, – простонал десятник.
– Крепись. Сразу не убили, теперь не умрём.
– Водицы бы испить.
Саше и самому пить хотелось нестерпимо, во рту сухо, язык шершавый. Возница услышал, повернулся, протянул баклажку – небольшую выдолбленную тыкву с водой. Саша руку протянул и вскрикнул от боли. Возница лошадь остановил, с телеги спрыгнул, дал обоим поочерёдно напиться.
Какое блаженство утолить жажду!
Вскоре телега въехала в село. Ездовой стал расспрашивать селян, где живёт знахарка Авдотья. Узнав дорогу, проследовал к избе, стоявшей на отшибе. Ездовой скрылся во дворе, вернулся вскоре с ещё не старой женщиной. Саша представлял себе знахарок древними старухами, а этой лет сорок. Она бегло осмотрела раненых прямо на телеге.
– Что же вы с них кольчуги не сняли? – посетовала она.
– Боялись раны побеспокоить, – развёл руками ездовой.
– Дурни! По-вашему, я могу разрезать кольчуги ножницами? Зови мужиков. Перенести болезных в избу надо, помочь броню снять. Да живо!
Ездовой побежал к избам, вернулся с четырьмя дюжими мужиками. Броню сняли прямо на телеге. На рогожах, на которых выносили с урочища, отнесли в избу, уложили на полати. Ездовой сбегал к телеге ещё раз, принёс кольчуги, саблю Александра в ножнах.
– Железо-то мне зачем? – возмутилась знахарка.
– Дык, кольчуга по размеру делается, другому ратнику не подойдёт. Пусть полежит броня-то, выздоровеют, заберут, ещё спасибо скажут.
– Ну, брось их в сенях. Воевода-то о плате ничего не говорил?
– О! Выскочило из головы совсем. Конечно!
Ездовой достал из-за пазухи грязную тряпицу, развернул, протянул несколько монет.
– Ты не смотри на меня так, – сказала знахарка ездовому. – Мне болящих кормить надо, а лечу я задаром. Лежать им у меня долго, денег, что воевода дал, может и не хватить. Это им сейчас ничего не надо, а как выздоравливать зачнут, так только еду подавай. Знамо дело – мужики!
– Так я поеду. Воеводе-то, что сказать?
– Как на ноги поднимутся, сами приедут.
– Дай Бог тебе и им удачи!
Ездовой ушёл. Знахарка сначала помолилась на иконы в углу, вымыла руки под рукомойником. Поймала взгляд Александра.
– Думал, ведьма? Травами людей лечу, без молитвы нельзя.
Осмотр Авдотья начала с Никанора. Разрезала ножницами рубаху, смочила лохмотья водой. От крови остатки рубахи к ране прилипли, знахарка старалась причинить меньше боли. Окровавленные куски рубахи полетели в ведро.
– О! Повозиться с тобой придётся! – воскликнула знахарка.
Омыла грудь и правую руку Никанора водой, наложила густо мазь, перевязала тряпицей белёной.
– Теперь давай тебя осмотрю, – подошла к Саше.
Сильными пальцами стала мять спину.
– Наконечник стрелы у тебя внутри. Какой-то балбес древко обломил, нет чтобы выдернуть сразу. Ты потерпи, сейчас больно будет.
Знахарка залезла в рану железным крючком, Саша от боли взвыл.
– Ты что же делаешь! – вскричал он. – Коновал!
– Ты поругайся, милок, легче будет. Смотри.
И Авдотья сунула Саше под нос, поскольку он на животе лежал, окровавленный наконечник стрелы, из которого торчал обломок древка в полпальца. Знахарка начала давить рану пальцами, Саша не сдержался, застонал.
– Кровь гнилую надо выдавить, не то антонов огонь приключится, – пояснила Авдотья.
Антоновым огнём называли гангрену, от которой спасения не было, если только сразу больную конечность отсечь – руку или ногу. Да разве плечо и часть спины отсечёшь? Приключится антонов огонь, тогда прямая дорога на тот свет, да ещё изрядно помучиться придётся.
Выдавив кровь до сукровицы, Авдотья намазала мазью и перебинтовала. Рану сначала саднило, потом боль прошла.
