Глава 5
Новгород
Ехали не спеша. Рука у Саши не зажила, и лучше было бы любых столкновений избежать. Правой рукой Саша владел, но левая в лубке и на перевязи, и щит он ею не держит. Случись сабельная рубка, и без щита придётся очень туго. Как говорят китайские философы, лучший способ победить в драке – это избежать драки. Местность Афанасий знал, в бытность свою подростком ходил с отцом по зиме на отхожие промыслы, плотничать. Но предупредил Александра.
– Я дальше Яхромы не был, так что не взыщи.
Саша, качаясь в седле, сожалел, что не удалось проводить Фотия с иконой обратно во Владимир. Да и стоило ли сейчас? Монастырь если не разрушен, что затруднительно, то монахи и послушники погибли при обороне. Припасы монастырские, как и ценности, наверняка разграблены. Жители сами в бедственном положении и монастырю не помогут. Тогда пусть Фотий отсидится в местах дальних.
Города объезжали стороной – разрушены, частично сожжены, гарью до сих пор тянет. Кое-какие продукты в деревнях покупали, ночевали на сеновалах, а когда случалось, то и в лесу. Хотя уже прохладно было, особенно под утро. А хуже всего, когда моросил дождь. Если была возможность, в такие дни отсиживались в деревнях, в амбарах, на сеновалах. Попадались деревни и сёла вовсе безлюдные, по которым бродили редкие куры или свиньи. И вот это безлюдье, сожжённые поселения, поля крестьянские, на которых никто не работал, навевали уныние. Обезлюдела, обессилела Русь, и сколько времени нужно для восстановления? И на реках, вдоль которых приходилось идти по берегу или переправляться, уже не видно торговых судов. С задержками, но прибыли в Новгород через десять дней. Афанасий головой по сторонам вертел. В таком большом городе он был впервые. Расположились на постоялом дворе. Комнату на двоих сняли и первым делом в баню. Лесная неустроенная жизнь свой отпечаток наложила, при помывке вода грязная текла с тел.
– Хорошо-то как! – довольно улыбался Афанасий. – Ещё немного – и обовшивели бы.
А потом в трапезную. Горячие щи, гречневая каша с мясом, жареные пескари в сметане да под пиво. Давно так сытно не ели, всё больше всухомятку. И народа много, что в трапезной, что на улице, непривычно. Разморило сразу, спать захотелось, противиться не стали и проспали до утра. После завтрака на торг. В лесу пообносились, да и грязна одежонка. Огромное торжище повергло Афанасия сначала в шок, а потом в дикий восторг.
– Это же надо! Каких товаров здесь только нет!
Купили чистое исподнее, а ещё по рубахе и портам. С торжища по мосту перешли на другой берег Волхова, к Софийскому собору. Как православным, свечи перед образами поставить надо за то, что уберёг Господь от гибели или тяжёлых ран. Афанасий росписи на стенах и потолке разглядывал, рот открыв.
– Лепота!
А вышли на площадь перед собором, а там толпа вокруг мужика.
– Пойдём, послушаем, что глашатай бает, – попросил Афанасий.
А не глашатай это был, вербовщик, если современным языком говорить. Охочих людей – добровольцев набирал на войну со Швецией. Военные конфликты между Новгородской республикой и Швецией шли за владение северным побережьем Финского залива и ижорскими землями. В 1136 году Новгород отломился от Киевской Руси, образовалась республика. Конфликты между Новгородом и могучим северным соседом вспыхивали регулярно. Ещё в 1142 году шведы на Балтике остановили новгородский купеческий караван из трёх лодей, убили полторы сотни новгородцев, сами потеряв при этом три шнеки и 150 человек. В 1164 году шведы напали на Ладогу, но флот их был разбит, шведы потеряли 43 судна. В отместку новгородцы и их союзники карелы стали организовывать пиратские набеги на шведские земли. В 1184 году новгородцы напали на шведский город Сигтуна и вывезли в Новгород Сигтунские ворота, установив их в Софийском соборе как ценный трофей.
В 1293 году, пользуясь тем, что Русь ослаблена нашествием Дюденевой рати, Швеция захватила западную Карелию и построила на захваченной территории Выборгский замок, а также крепость Кексгольм.
Но, рассчитывая на слабость Руси и Новгорода, шведы просчитались. Новгород и Псков откупились от Дюденя и сохранили людей и города. Правящий в Пскове Довмонт, сын Миндовга, отделился от Новгорода. И теперь Новгород собирал силы для борьбы с захватчиками. Для Новгорода свободный выход через Неву в Балтику был очень важен для торговли. А шведы, построив укрепления, могли проход судов контролировать.
Александр не торопился, хотел послушать, о чём будет говорить глашатай, на какое дело охочих людей собирает. Афанасий погорячился, сразу спросил.
– Как платить будут?
– Новгородская денга в день, харчи за счёт города, оружие своё.
– Я при коне.
– Овёс за счёт города, – сразу отреагировал глашатай.
– Старшой, давай запишемся. Денга в день. Да я на избу себе заработаю!
– А голову не боишься потерять? – попробовал остудить его Саша.
Желающие вступить в ополчение нашлись, стали записываться, толпа начала редеть. Саша размышлял. С руки лубок сняли уже вчера, но полностью он ею не владел, слабость ещё была. Щит рука держать могла, но наносить им удары не в силах. Осень уже, хоть в Новгороде тепло, впереди зима, деньги на житьё нужны. В общем, согласился Саша. У Руси врагов много, на всех границах, всех бить надо, иначе земли оттяпают. Афанасий обрадовался.
– Пока до шведов доберёмся, с рукой и вовсе хорошо будет.
Оказалось, ополчение набирали уже две седмицы, и выход был назначен на послезавтра. В этот день и на следующий отъедались горяченькой похлёбкой – с грибами, убоиной. В походе еда известно какая – кулеш, а то и сухомятка.
В день сбора воинства собрались быстро. На лошадях подъехали. Большая часть ополчения пешая. Их на пристань отправили, на суда, всё быстрее будет. А конные своим ходом. Два дня на рысях, и впереди очертания недостроенной крепости. Предводитель ополчения, тысяцкий, показал рукой.
– Кексгольм впереди! Подождём судовую рать да ворота бить будем.
Суда с пешцами прибыли на следующий день, провизию привезли. Сотники и тысяцкий отправились к крепости, сейчас бы это назвали рекогносцировкой. Подходы разведать, укрепления осмотреть, план штурма разработать. Воины в лагере костры развели, кулеш варили, точили мечи, сабли, копья. Настрой у ополченцев боевой.
– Возьмём крепость, трофеи будут.
А откуда трофеям взяться, когда крепость только построили, гражданских нет, а у воинства брать нечего, кроме оружия. Саша к ополчению приглядывался – народ самый разный. Молодые и старые, со шрамами на лице, опытные. И оружие самое разное, от рогатины охотничьей до мечей самого разного вида. А сабель мало, их монголы на Русь принесли, как и арабы в Палестину. В кольчугах немногие, и щиты не у всех, как и шлемы. Ночь провели у костров, всё же теплее. Сентябрь за Невой уже прохладный, от Финского залива и болот сыростью тянет, одежда волглая. Тысяцкий утром объявил.
– С Богом, выступаем!
Ополченцы дружно закричали.
– Постоим за Святую Софию!
Известный новгородский клич, с ним ещё тевтонских рыцарей били на льду Чудского озера при Александре Ярославиче. Саша окинул взглядом построившиеся ряды. Хоть и тысяцкий командовал, но это наименование должности, которую занимал обычно боярин, а не по численности воинства, как у татар или в русской дружине, в которой тысяцкий командовал тысячей воинов, по иному – полком. Сотнями командовали кончанские старосты. Каждый район Новгорода именовался концом, возглавлял который староста. Александр насчитал пять сотен, из них только сотня конные, новгородцы всадников называли «вятшие» в отличие от «пешцев», которые по вооружению и выучке стояли ниже.
Сам тысяцкий, Андреян Олферьевич, поехал на коне впереди войска, за ним пешцы, по русскому обыкновению в центре. По обоим крыльям пешцев по полусотне всадников. Такое построение было неизменным довольно долго, до появления по примеру монгольскому преобладающего числа конницы.
Король Швеции Биргер был малолетним, фактически правил конунг Торгильс Кнутссон. Он и привёл шведское войско на земли карел. Для военных походов шведы предпочитали наёмников, рыцарей немецких и датских. Сам Торгильс с немецкими рыцарями выбрал место удобное – остров у северного берега Финского залива, у впадения Ворсклы – реки, прямого водного пути из Ладожского озера в Балтику. Здесь начали строить каменную крепость по немецкому образцу. Ещё часть войска под командованием Сигурда Торгильс направил на Корелу, небольшое поселение аборигенов – ижорцев и карелов (ныне город Приозёрск). Слабо укреплённое поселение охотников и рыбаков шведы взяли быстро, жителей пленили и отправили к Торгильсу на строительные работы, таскать камни. Небольшое, в триста воинов, воинство Сигурда принялось спешно возводить стены из брёвен, вырубив лес вокруг поселения. Боялись шведы, что прознают новгородцы и нагрянут, торопились. А спешка всегда приводит к ошибкам и упущениям. Вовремя не привезли продовольствие. Воинство шведское, ландскнехты, сплошь профессионалы, на жалованье шведском. Вооружены, при хорошей броневой защите – латы или кольчуги, шлемы, наручи и поножи, мечи да сталь шведская, качества высокого. А против них ополчение, хоть и превосходящее числом, но слабо обученное, разномастно вооружённое, шлемы не у всех, а уж кольчуги едва у трети.
Не воспринял их всерьёз Сигурд, а зря. Шведы за деньги воевали, а новгородцы за обиду – захваченные земли, за справедливость, горя желанием изгнать, уничтожить супостата.
Добежали, а кто и доскакал до Кексгольма, как шведы переименовали Корелу. И сразу на отпор наткнулись. Арбалетчики, укрытые за стенами, болты пускать зачали, поранив и убив несколько пешцев. Взъярились новгородцы, но Андреян Олферьевич рисковать попусту людьми не стал, Новгород далеко, пополнения ждать не приходится. Дал приказ отойти на дальность полёта арбалетного болта да встать крепко, караулы выставить, чтобы и мышь в крепость не проскочила. Уж как брать крепости, новгородцы знали. Тысяцкий, посовещавшись с кончанскими старостами, решил взять Кексгольм измором.
У шведов только вода в достатке, а триста человек накормить – прорва харчей нужна. На третьи сутки ночью попытался из Кексгольма вырваться человек, явно за подмогой. Караул заметил, набросились разом, а швед сдаваться не захотел. Был убит. Обыскав со всем тщанием, никакой бумаги не обнаружили.
С каждым днём ситуация у шведов ухудшалась. А новгородцы костры жгут, кулеш варят. Запахи стен Кексгольма достигают, вызывая у шведов приступы голодных спазмов в желудках. А ещё свободные от караулов людишки новгородские в лес повадились на охоту. То птицу силками поймают, дело привычное, то зайчишку подстрелят. А как зачнут варить мясное, тут и у новгородцев слюни текут от аппетитных запахов. Силы терять от голода шведы начали, а подмоги нет и не будет, как и подвоза провизии.
Сигурд принял решение вывести всех воинов из острога и дать бой. Полагался на хорошую броню, опыт и выучку ландскнехтов. Утром новгородцы только завтракать уселись у костров, как за бревенчатым забором труба завыла, потом ворота распахнулись, и стали выходить шведы. Да не для почётной сдачи, о том уговора не было, для боя. В случае сдачи, а такие случаи бывали, с пленных снимали оружие и броню, а потом за выкуп возвращали ярлу или посредникам. А эти в броне, рядом с Сигурдом знаменосец. Новгородцы, оставив котлы с недоеденным варевом, за оружие схватились, начали строиться в боевой порядок. Слишком неожиданно получилось, у «вятших» кони на лугу пасутся, поодаль. Сбегать за лошадью да оседлать, время потребно. Пришлось конникам пешцами сражаться. Хоть и суматоха поднялась, в спешке некоторые котлы с кулешом опрокинули, а боевой порядок принять успели. Шведы нападать не торопились, экономили силы. Всегда проще отразить атаку, а потом, если повезёт одолеть первый натиск противника, самим ломить. Тысяцкий окинул довольным взглядом свою рать. Надо же, успели построиться, команду отдал зычным голосом.
– Вперёд на ворога, не посрамим Господина Великого Новгорода!
– За Святую Софию! – завопили ополченцы.
И двинулись вперёд. В первой жиденькой шеренге копейщики. Копьё – оружие первого удара, уж потом рубка пойдёт, где с копьём не развернёшься. Александр с Афанасием на левом фланге оказались, во второй шеренге, где и другие «вятшие». Рать мерно шагала, когда осталось полсотни метров, не выдержали, перешли на бег. Инерцией людской массы напереть, сбить с ног и рубить-колоть! Копейщик перед Сашей ударил ландскнехта в щит с разбегу, пробил деревянный щит. Ландскнехт опрокинулся, а копейщик копьё бросил, застряло оно в щите, боевой нож выхватил и ландскнехту в шею клинок вонзил. Шея у одетого в броню врага в положении лёжа – самое незащищённое место. Убил врага новгородец, но и сам пал под ударом меча шведа из второй шеренги. С этим ландскнехтом Саша в бой вступил. Швед удар мечом наносит, Александр щит успевает подставить. Слабы удары, не в полную силу, голодовка хоть и непродолжительной была, а сказывалась. Саша выждал, когда швед удар нанесёт, упал на правое колено и саблю колющим ударом снизу, под латную юбку, вогнал до половины клинка. Закричал швед, меч выронил, зашатался. Саша в живот щитом врага ударил, швед назад опрокинулся и упал. За ним ещё один виден, закован в железо, только глаза видны в узкой прорези закрытого шлема. Этот осторожничать стал, меч вперёд выставил, да не атакует. И все попытки саблей атаковать отбивает. Щит у ландскнехта удлинённый, тяжёлый, таким ворочать не просто, особенно если не ел несколько дней. А ещё броня движения сковывает, отяжеляет. Саша напор усилил, слева удар, справа, несколько раз сабля по нагруднику ударила. Понятно, не прорубила, но вмятины сделала, поддоспешник удары смягчил, да всё равно чувствительно. Швед шажок-другой назад сделал, Саша ногой ударил по нижнему краю щита противника, подпрыгнул, ударил саблей по левой половине шлема. Бам! В закрытом шлеме такой удар оглушал, в ушах звенело. Это рыцари ещё в Акре рассказывали. Саша врагу очухаться не дал, слева удар, справа, потом ногой по коленному суставу правой ноги пнул. Защита шведа спасла, но назад отшвырнула, запнулся швед за неровность на земле и грохнулся на спину. Грохот, как от железной бочки с болтами внутри. А Саша уже рядом и саблей в шею, сразу в сторону отскочил, дабы чужой кровью не обрызгаться. А дальше-то нет шеренги, кончилась. Бой ещё шёл, разбившись на отдельные очаги. У закрытых шлемов шведского войска недостаток – обзорность ограничена, только вперёд градусов на семьдесят. Саша подбежал к шведу, бившемуся с незнакомым ополченцем, ударил саблей по шее врага. Неудачно, только железо о железо звякнуло. Ещё раз, только слегка наискосок. Швед закачался, как пьяный, а ополченец его боевым топором хрясь по голове. Упал ландскнехт, а ополченец в раж вошёл, бьёт и бьёт.
– Остановись! Мёртвый он уже, – крикнул Саша.
Посмотрел вокруг, а только единичные шведы ещё сражаются, но участь их предрешена. Как на медвежьей охоте с собаками, когда вокруг хозяина тайги псов полно, а он только лапами отбивается. Двое оставшихся в живых оружие бросили, руки подняли.
– Сдаёмся!
К ним сразу Андреян Олферьевич подбежал.
– Где главный ваш?
– В начале боя был.
– Я видел, что был. За этими свеями приглядеть. Искать прапор и Сигурда окаянного.
Новгородцы называли шведов свеями, а знамя на Руси завсегда прапором звали, а знаменосца – прапорщиком.
Предводителя войска Сигурда также нашли убитым, как и знаменосца. Знамя взяли, как трофей зримый, чтобы новгородцам по возвращении показать. Часть ополченцев по приказу тысяцкого через распахнутые ворота в Кексгольм вошли, осмотреть. А большая часть на поле боя осталась. Своих раненых перевязывали, раненых шведов добивали. Жестоко, но лазаретов в ополчении не было, как и лечцов, а раны были серьёзные, без шансов выжить. Затем уже трофеи стали собирать – оружие, шлемы, латы, наручи и поножи. А самое ценное – кольчуги. К сожалению ополченцев, их мало было. На себя сразу примеряли, кому подходили железные рубахи, оставляли с радостью. Кольчуга дорого стоит, если заказывать кузнецу по мерке, делается долго, не один месяц. Кольчуга защиту даёт, шанс выжить. Некоторые примеряли и забирали наручи, у кого не было хорошего меча, присваивали. Шлемы не брал никто, считали неудобными, как и щиты. Александр считал – дело привычки, каким щитом пользоваться. Большой – он тяжёл, сковывает, но прочнее и защита лучше.
Трофеи нагрузили на телеги, найденные в Кексгольме. Из-за отсутствия тягловых лошадей ополченцы сами взялись за оглобли, дотянули до берега, где ушкуи стояли, перегрузили железо боевое. За хлопотами вечер настал. Костры развели, сварили кулеш, поели с ржаными сухарями. Все веселы были, радость-то какая – победу одержали, Корелу вернули малой кровью, зато шведов побили изрядно.
А утром печальная работа – братскую могилу рыть, хоронить павших. Ни одна битва не обходилась без раненых и погибших, увы. Тысяцкий, как самый главный, поминальную молитву счёл, потом, по традиции, тризна тем же кулешом да ещё ухой, что наловить рыбаки успели. Тысяцкий с кончанскими старостами на совет уселись. Возвращаться в Новгород или на Выборг идти? Верх взяло решение штурмовать Выборг. Самоуверенность подвела. Раз Корелу взяли – и Выборг возьмем. Да в Выборге войско большое, и не только шведы, а ещё немецкие рыцари, а кроме того, успели стены каменные возвести на острове и крепкие ворота. Собственно, первоначальное место сооружения крепости островом не было, имелся острый мыс в месте впадения Ворсклы в Финский залив. Шведы с помощью пленных прорыли глубокий широкий ров, заполнили водой, образовался остров. Тысяцкий дал людям пару дней отдохнуть перед походом. Охотники сразу в лес за добычей, свежего мяса хотелось, рыбаки найденную в Кореле старую сеть починили, в реку забросили. К вечеру и уха в котлах кипела, и дичь на вертелах над кострами жарилась. Мужику, тем более воину, мясо нужно для поддержания сил. Наелись все от пуза, спать улеглись, но караулы выставили. Андреян Олферьевич – человек опытный, боярин, не в одной сече участвовал, вольностей службы в походах не допускал. Тем более все знали, что шведское войско недалеко. Не все ополченцы такие строгости одобряли, роптали. Как же, новгородская вольница, и вдруг жёсткая дисциплина. Александр же поддерживал. Без жёстких правил любая армия – сброд вооружённых людей, анархисты. Даже у степняков, вроде бы людей вольных, в походах дисциплина железная и подчинение начальству полное, оттого и победы.
После завтрака короткие сборы и выступление. В ополчении нашлись проводники, да, собственно, и заблудиться было трудно, шли по берегу прихотливо изгибавшейся реки Вуоксы. А она петляла среди валунов, причудливых каменных холмов. Труден путь оказался. То озеро, то ручей, а уж болот или топких мест не счесть. Вязли люди, вязли кони, приходилось удлинять путь, двигаться обходами. Между Корелой, или по-шведски Кексгольмом, по прямой шестьдесят вёрст, а на деле преодолели их с трудом за неделю и подошли к Выборгу вымотанные переходом. Остановились в лесу, чтобы врага не насторожить. Тысяцкий вместе с несколькими лазутчиками к новоявленной крепости отправился для осмотра. Вернулся удручённым. У крепости уже стены каменные, в три-четыре сажени высотой, войско сильное, а хуже всего – со всех сторон крепость водой окружена. И со стороны Финского залива к острову шнека пришвартована. Раз судно стоит, стало быть, съестные припасы есть, и в случае нападения шнека в Швецию уйдёт за помощью. Мало того, холодать стало ощутимо. Карельский перешеек никогда не славился тёплой погодой, даже летом вода в реках и ручьях студёная, вздумаешь купаться – ноги сводит. По ночам на траве изморозь, днём исчезавшая под лучами солнца. Единственный способ к крепости подобраться – по деревянному мосту через ров. Однако мост охраняется днём и ночью ландскнехтами, на стене караулы прохаживаются из рыцарей, потому как на щитах у них геральдические знаки. В общем, сложно. Тысяцкий с кончанскими старостами долго судили-рядили, что бы такое предпринять для штурма. Стенобитных машин нет, и преодолеть стены можно только с помощью лестниц, если до стен ещё добраться удастся. Всё же надумали. Охрану у моста охотникам из луков снять, тут же штурмовой команде через мост к крепости добежать, да лестницы прихватив. А дальше – как повезёт. За дело принялись, три десятка ополченцев подальше в лес ушли, чтобы стука топоров слышно не было. Рубили молодые стройные сосны, очищали от веток, делали лестницы, как умели их деды, без единого гвоздя. Немного коряво получалось, да прочно. Тысяцкий сам опробовал. Одну лестницу к дубу прислонил, сам на верх взобрался, попрыгал на перекладине – выдержит ли? А весу он был изрядного – высок и тучен, но не толст. Штурм назначили на завтра. Старосты расписали своим сотням задачи. Команда охотников с луками первой скрытно к мосту выдвинуться должна.
Так и свершили. Утром прохладно, аж пальцы мёрзнут, изо рта лёгкий парок идёт. Одежонка-то у ополченцев летняя, не зимняя. Опять же сырость для луков плохо, тетивы отсыревают, прежней силы не имеют. Залегли на опушке. Команда охотников скрытно поближе к мосту подобралась. Потом вскочили разом и зачали стрелы пускать. Каждый за минуту пять-шесть стрел выпустил, и все в цель угодили. Только подвели тетивы, не пробили бронебойные стрелы кольчуг ландскнехтов. Кому стрелы в лицо или шею угодили, те замертво пали. Уцелевшие тревогу подняли воплями, к воротам побежали. К мосту кинулись ополченцы. Заманчивая цель впереди, за мостом в двадцати шагах ворота распахнуты. Но как только последний из уцелевших ландскнехтов ворота пробежал, створки закрылись. В крепости труба завыла, тревогу объявляя. Ополченцы тем временем лестницы на стены ставили, лезли. А уже рыцари да ландскнехты на стенах объявились. Саша по опыту Акры знал, что такой штурм только к потерям приведёт. И способ знал, каким мамлюки в Акру ворвались. Но где в Карелии земляное масло взять? В этих местах глухих и конопляного не сыскать. Так и получилось. Рыцари мечами ополченцев рубили, ландскнехты копьями лестницы от стен отталкивали, опрокидывали. Александру на стену взобраться не удалось. Только на первую перекладину лестницы ступил, сверху на него тело убитого ополченца рухнуло, с ног сбило. Понеся потери, отступили. Довольные шведы вопили радостно, жесты неприличные показывали, грозили кулаками. Первый штурм неудачным получился. Раскрыли своё присутствие и три десятка убитыми потеряли. Чувствительно, ведь подмога не придёт.
Прятаться в лесу теперь смысла не было. Развели костры прямо на опушке, принялись еду в котлах готовить. От крепости до лагеря новгородцев двести метров, чтобы из арбалета болтом не дострелили. Тысяцкий снова на совет. У кого-то из старост мысль мелькнула – сделать плот, спустить по реке, в нужный момент поджечь. От горящего плота мост загорится, а повезёт – так и шнека у причала. Течение из реки как раз туда поворачивает. Сказано – сделано. Следующим днём деревья валили, от веток освобождали, на берег Вуоксы лошадьми хлысты стаскивали. Самое трудное оказалось – плот вязать на плаву, в реке. Течение не сильное, но вода уже холодная, ледяная. Ополченцы по пояс в воде, меняются часто, сушатся у костра. Когда небольшой плот готов был, сверху веток накидали, мелкой щепы и вечером сразу подожгли и оттолкнули от берега. Плотогоны, когда плот по реке сплавляют, направляют его рулевыми вёслами на носу и хвосте, тогда плот в поворот реки впишется. А горящим плотом не управлял никто. От огня жар сильный, доброволец бы ожоги получил. Плот течением сносило, уже с вершины стены шведы увидели грозящую опасность, загалдели. А плот развернулся, на повороте реки уткнулся в берег, не добравшись до моста два десятка метров, застрял и догорел. Шведы потешались, кричали обидные слова со стены.
– Неладно получилось! – крякнул досадливо Андреян Олферьевич.
Выставив караул, улеглись спать. А к утру приморозило, снег пошёл. Ополченцы воевать в такую непогоду не способны, одежда неподходящая. Сейчас зипуны да тулупы в самый раз, да где их взять? Тысяцкий объявил:
– Возвращаемся в Господин Великий Новгород. Одну победу одержали, да, видимо, отвернулась от нас удача, пусть другие попробуют.
Забегая вперёд – Выборг несколько веков никто взять не мог. Быстро собрались ополченцы и в поход выступили. На юго-восток путь пролегал, почти параллельно берегу Финского залива. Местность получше, чем у Корелы. Всё равно пять дней до Невы добирались. Замёрзли все, простыли, у костров на привалах грелись. И лошадям досталось, копытами много травы из-под снега не добудешь, и попон нет, от холода прикрыть. Через Неву на двух лодьях переправлялись весь день, сначала пешцы, потом вятшие с лошадьми. Пешцев двадцать человек с вооружением входит, а конных с лошадьми – пять. Пешие конных ждать не стали, по дороге на Новгород направились, всё равно вятшие догонят. Чем ближе к столице республики, тем чаще деревни и сёла встречаться стали, в них и ночевали. В избы набивались так, что и пола не видно. Кому охота на природе спать? За десять дней трудного пути до города добрались. Ополченцы предвкушали встречи с семьями, сытную домашнюю еду. Саша с Афанасием на постоялый двор подались. Коней в конюшни поставив и корма задав, сразу в баню – грязь смыть, а главное – согреться, пропариться. Часа два с лишним в бане сидели. Из моечной в парную, когда уж невтерпёж, снова в моечную. Показалось – согрелись до самых костей, всю простуду-лихоманку выгнали. И только потом в трапезную, за стол. По примеру немцев в местных трактирах и трапезных постоялых дворов подавали глинтвейн, подогретое красное вино с пряностями. Начали с него. Глинтвейн горячий, отхлёбывали из кружки по маленькому глотку. Кровь по жилам быстрее побежала, даже пот выступил. Какое блаженство в холодное время года находиться в тёплой избе! Только тот поймёт, кто многие дни и ночи на природе находился, без укрытия от ветра и дождя, от холода.
Первый голод утолили расстегаями с рыбой и наваристой похлёбкой мясной. Сначала жадно ели, Афанасий первым управился, крошки со стола смахнул в ладонь и в рот отправил. К хлебу на Руси относились уважительно, по поговорке – хлеб всему голова. Афанасий цену хлеба знал, сам помогал отцу хлебопашествовать. Немного передохнули, тут уж куры жареные подоспели. Уже не спешили, каждую косточку обгладывали. А напоследок сладкое сыто. Пока Александр рассчитывался, Афанасий носом клевать начал.
– Э, друг, идём-ка в комнату, выспаться надо.
– Надо. Завтра вставать рано.
– Это зачем? – удивился Саша.
– Как же, староста сказал всем ополченцам на площади собраться, у Софийского собора. Деньги давать за поход будут.
– Ну, насмешил! Ты бы ещё с первыми петухами встал!
Едва раздевшись, рухнули в постели, уснули мгновенно. Саша проснулся первым. Через скоблёный бычий пузырь в окне солнце светило ярко.
– Афоня, вставай, лежебока. А то все деньги раздадут, нам не достанется.
– А? Сейчас, я мигом.
Всё же позавтракали, на площадь отправились. Там уже ополченцев полно. Одеты тепло, а у Саши с Афанасием одежонка лёгкая. Местным хорошо. Смена одежды в избах. После некоторого ожидания вышел тысяцкий, с ним казначей и кончанские старосты. За стол уселись с важным видом. К каждому старосте очередь выстроилась из своей сотни. Деньги отсчитывали медленно, после того, как в списках находили. Многие вместо подписи крест ставили, Афанасий тоже. Саша удивился.
– Ты грамотен ли?
– Не получается пока.
Деньги выдали медяками, получилось много, по весу полкило будет, а то и больше. Вятшим платили больше, чем пешцам, у них лошади собственные, как сёдла и сбруя. Первым делом Саша Афанасия на торжище повёл. Зима на носу, снежок уже землю тонким слоем укрыл, без тёплой одежды невозможно. Выбрали незатейливо – тулупы, шапки, сапоги на толстой свиной подошве, носки вязаные шерстяные да рукавицы. Перчаток ещё не знали, только латные, стальные, да и то у рыцарей иноземных да у бояр, кому достаток позволял.
Вернулись на постоялый двор, в комнату. Саша спросил.
– Что с деньгами делать будешь?
– О! Избу куплю! Человек без своего угла, как перекати-поле. Хозяйством обзаведусь.
– Так все деньги потратишь, а жить на что?
– Разве у меня руки отсохли? Плотничать буду. Меня отец научил, сам избу сложить могу.
– Хм, да ты парень хозяйственный.
– А то! Я каждой денге счёт знаю. Вот ты городской, подскажи, как избу купить?
А как её в Новгороде купить? Саша и сам не знал, но вида не подал.
– Ты в каком конце купить хочешь?
– В конце не надо, мне бы в слободке какой.
– В Новгороде все районы концами называют, отсюда и старосты кончанские. В городе пять концов, в каждом слободки – кожевенная, гончарная, кузнечная. Думаю, и плотницкая есть.
– Мудрено. Поможешь?
– Куда я денусь?
Следующим утром на торжище пошли. Были там места, где предлагали рабочую силу – грузчики, ездовые с подводами, печники, плотники. Рядом толкались желавшие продать избу. Одни хотели сменить конец и слободку, другие – продать маленькую и купить побольше, потому как семья разрослась. Семьи-то большие были, три-пять детей – норма и восемь не удивление.
Поговорили, нашли подходящего продавца, смотреть пошли. Продавец избу нахваливал, и цена устраивала, а пришли – буквально избушка на курьих ножках. Кривая и в землю вросла. Афанасий взъярился:
– Разве это изба? Курятник!
И продавца за грудки. Тот оправдывается.
– Я разве брать заставляю. У тебя глаза есть, за смотрины денег не берут.
Ещё немного, и Афанасий побил бы хозяина, да Саша не дал. За побои без повода можно и в поруб угодить.
– Оставь его, вернёмся на торжище.
Ошибку учли. У хозяев расспрашивали, каково жильё да в какой слободке. Вроде нашли подходящую избу, но по словам. Пошли с хозяином смотреть. Изба не велика, но добротная. Афанасий не поленился, на чердак слазил, стропила осмотрел – не гнилые ли, не поточил ли жук-древоточец. Вернулся довольный.
– А затопи-ка хозяин, печь.
Хозяин затопил. Печь русская, для обогрева и приготовления пищи годится. Тяга хорошая, не дымит.
– Сколько просишь?
Начали торговаться. У Афанасия денег не хватает, Саша на ухо шепнул.
– Сбивай, недостающие я дам.
Сбили на двадцать две денги после долгой торговли, ударили по рукам. Все направились к кончанскому старосте. Купчую составили, продавец и покупатель крестики поставили, а Саша, как видак, подпись. Видаком назывался свидетель. Староста купчую в листы себе вписал. При нём Афанасий расплатился, часть денег у Саши занял. Зато вернулся Афанасий хозяином. Походил по избе да по двору, закручинился.
– Ты чего опечалился, Афоня?
– Так ни замка нет, ни перины и подушки, да кружки и ложки. А ещё в конюшне шаром покати – ни овса, ни сена.
– А ты как думал? На всё готовое придёшь? Теперь ты хозяин, покупай, что хочешь.
Деньги на обзаведение Саша дал, на торг вместе ходили. Для начала два матраца купили, две подушки перовые. Второй ходкой кухонную утварь – кружки, ложки, миски, два котла невеликих. Следующим днём пять мешков овса и воз лугового сена. Всё в амбар сложили и на сеновал. Кинулись, а дров нет, пришлось и их покупать. Расходы большие, зато изба к заселению готова. Афанасий торжественно замок на дверь повесил, большой, шведской работы.
– Афанасий, денег у нас осталось только на еду, да и то на три седмицы.
– Долг возверну, как работать стану, а сегодня съедем с постоялого двора, деньги экономить надо, а лошадей в конюшню определим.
– Ты что же, предлагаешь пока вместе жить?
– Я разве не сказал? Ты же мне как учитель и старший брат, денег своих не пожалел. Да и дешевле выйдет.
Так-то оно так, только в избе припасов никаких, даже соли нет. Вернулись на постоялый двор, поужинали, расплатились с хозяином. Забрали немудрёные пожитки, оседлали лошадей и на новое место жительства. Утром снова на торг. Полмешка пшена купили, столько же гречки, ещё полпуда соли. Отнесли в избу. В общем – три раза ходили.
– Всё? – спросил Афанасий.
– Нет. Ещё жбан пива надо, рыбы вяленой да расстегаев купить, пряженцев.
– Новоселье отметить? – догадался Афанасий.
– Соседей пригласить. Для знакомства и добрососедских отношений. Слышал пословицу? Не купи избу, купи соседей. Приглядят за твоей избой, если отлучишься, в другом помогут.
– Верно. В деревне все нашу семью знали и мы всех, завсегда друг другу помогали.
И жбан пива ведёрный принесли, и большую связку копчёного сига, а ещё горшок льняного масла. Про масло-то забыли впопыхах, а как без него готовить? Печь протопили, в избе тепло сделалось.
– Ты, как хозяин, соседей пригласи – слева, справа, напротив. А я пока стол накрою.
Приглашённые собрались быстро. Чисто мужская компания. Пива попили, рыбой заедая, пряженцам с ливером должное отдали, поговорили степенно. Афанасию сразу работа нашлась. Соседу слева амбар ставить надо, собирался днями на торг идти, плотников искать. Урядились – завтрашним днём Афанасий и начнёт, а о цене сговорятся, когда объём работы понятен будет. В общем, славно посиделки прошли. Когда соседи разошлись, Афанасий Сашу поблагодарил.
– Посиделки-то удались. Мало того, что познакомился, уже первую работу нашёл. Благодарствую за подсказку.
– Век живи – век учись, – пожал плечами Саша.
Денег оставалось – кот наплакал. Надо и самому думать, как копейку заработать. Обозы сопровождать охранником ещё рано, лёд на реках тонкий, непрочный, выжидают купцы. А ещё травмированная рука не позволит, не мог он пока владеть ей в полную силу. А что он за охранник, если рука болит? Ещё переждать надо. Александр профессии не знает, ни печником, ни кузнецом не может. Долго раздумывал, что предпринять. Потом на торг отправился. Надо посмотреть, что люди делают, как на пропитание зарабатывают. Если смотреть внимательно, торг – великий учитель. Раньше только за покупками ходил на правый берег Волхова. А сегодня – другой интерес. Сначала в углу постоял, где новгородцы услуги предлагали, но всё профессии рабочие – печь переложить, сани отремонтировать, наличники на окна узорчатые сладить. Потом бесцельно по торгу прошёлся. Купцы да приказчики товар потребой предлагают.
– Заходи, примерь! – кричали зазывалы. – Рубахи шёлковые, из лучшего шёлка из Синда! Любой цвет!
– А вот шапки меховые! Налетай, разбирай, чтобы голова не мёрзла. Заяц, ондатра, лиса, бобёр!
В дальнем от ворот углу картина занятная. За раскладным столом на табуретке мужик сидит, к нему небольшая очередь людей деревенского вида. Ба! Да это же писарь! Челобитные пишет, прошения, а то и письма родне. Занятно. Тут и с одной рукой управиться можно. Одно плохо – холодно. Писарь то и дело чернильницу за пазуху суёт, чтобы не замёрзли чернила. На пальцы дышит, дабы отогреть. Саша подошёл, заглянул через плечо писарю. Буквы выписаны чётко, как по линейке, почерк каллиграфический. Но уж больно медленно получается. Бумагу да тушь купить можно. Но на улице писать некомфортно, а настоящая зима и морозы ещё впереди. Небольшое помещение снять надо, только как это сделать? Обратился к одному из торговцев.
– А велика ли лавка нужна?
– Буквально сажень на сажень.
– Да чем же ты там торговать будешь? Как товар размещать?
Но совет дал, где найти. Договорился Саша с владельцем – медяха в день. По рукам ударили, Саша задаток дал – три монеты. На последние деньги купил несколько листов бумаги и тушь. А перья у соседа взял, у него целое стадо гусей. В избе перья очинил, испортив несколько с непривычки, тут навык нужен, иначе перо то жирно пишет и с кляксами, то ломается. Грамотные среди новгородцев были, но не так много. А еще знать надо, как прошение писать. Первый день впустую прошёл. На второй молодица заглянула.
– А где товар-то? Чем торгуешь?
– Писарь я. Челобитные, прошения, письма пишу.
– Да ну!
Молодица вышла, но вскоре вернулась. Зардевшись, спросила:
– Почём за лист берёшь?
– Медная денга.
Люди низкого звания или достоинства царапали послание писалом на бересте. У кого денга водилась – на бумаге, а уж бояре или князья на пергаменте, но больно дорог он. Зато хранится долго, как и береста.
Молодица уточнила.
– Любовное письмо можешь?
– Запросто. Садись. Кому писать-то?
– Васисуалию.
Саша подивился именем, но перо в руку взял. Молодица диктовать стала.
– Милый друг Васисуалий! К тебе с приветом Агриппина. Желаю сообщить, что жива и здорова, чего и тебе желаю.
Молодица замолкла.
– А что дальше-то?
– Не знаю, – растерялась молодица. – Ты что-нибудь придумай.
– Ты с ним целовалась ли?
– Было! – зарделась молодица.
– Ну, тогда так. Каждый день вспоминаю твои уста сахарные да руки сильные. По нраву?
– Я бы лучше не придумала.
Саша припомнил многое из восточных сказок, переложил попонятнее и применительно ко времени. Зачитал послание. Молодица восхитилась.
– Красиво придумал, ажно слеза прошибает.
И денгу отдала. Когда она вышла, Саша монету подбросил, поймал ловко. С почином! Несколько дней заходили по одному-два человека. А потом девицы стали захаживать разного возраста. Саша подумал – с подачи Агриппины. Небось похвасталась письмом, а девкам тоже захотелось, чтобы красиво и заковыристо было. Через две седмицы уже каждый день по пять монет имел. Аренда лавки, тушь и бумага окупаться стали. А ещё через две седмицы в первый раз десять медях заработал. Удача привалила. Никакого риска, сиди да пиши. А ополченец в походе головой рисковал за одну денгу в день. Несправедлива жизнь. На радостях от выручки купил пять фунтов копчёной белорыбицы, как осетра называли, да пирог капустный, с угощением в избу к Афанасию пришёл. Парень каждый день до сумерек работал, постройка амбара уже к концу шла, осталось крышу накрыть деревянными плашками. Афанасий усталый пришёл, весь день на морозе, да брёвна ворочал и топором махал. А в избе уже тепло, печь гудит, на столе пирог и рыба, в печи котёл паром исходит и булькает – то греча варится.
Славный ужин получился, оба наелись от пуза. Потом Афанасий спросил:
– По какому поводу праздник?
– Нет праздника. Просто сегодня десять монет заработал, решил отметить.
– Изрядно! Тебе хорошо, ты грамотный.
– Давай тебя научу.
– Как закончу амбар, обязательно. Сейчас спать хочу, сил нет.
– Давай спать. Лошадей я накормил, напоил.
Задули лучину, спать легли. На душе покойно, всё же нашёл Саша дело, которое прокормит. Да рано успокоился. Днём отработал, выручка меньше была, чем вчера, но четыре денги на дороге не валяются. А когда с торга вышел, встретили его трое писарей. Что писари, сразу узнал, пальцы в чернилах и туши, а у одного на поясе в суконном чехле чернильница болтается.
– Не отбивал бы ты, паря, у нас людей, – с угрозой подступил один.
– Я сам по себе, никого не отбиваю, – попытался уладить миром надвигающуюся ссору Саша.
– Как же! Лавку снял, девок переманил! – пробубнил другой. – Смотри, побьём!
– Это вы-то? – изумился Саша. Ну, давайте, кто первый?
С больной рукой драться плохо, но уступать он не привык, руководствовался девизом – «Кто не сдаётся, тот побеждает». Самый рослый и смелый вперёд вышел, рукой сильно Сашу в грудь толкнул. Ещё не удар, толчок. Саша ответил тем же, толкнул и ногу подставил. Писарь на спину упал. Э, не боец он, в сече не бывал, а похоже – и не в кулачном бою, что на Масленице широкой бывают, стенка на стенку. Писари жёсткого ответа не ожидали, думали – испугается Саша. Кинулись все трое разом. А только опыта нет, кулаками размахивают, друг другу мешают. Александр одного хуком справа в нокдаун отправил, другому в солнечное сплетение врезал. Армяк удар смягчил, но писарь согнулся от боли, зашипел. Третий сразу отскочил, заблажил.
– Приведу сродственников завтра, юшкой кровавой умоешься!
– Веди! Насмерть всех положу!
Писари, поддерживая друг друга и злобно поглядывая на Сашу, удалились. Хм, надо же, за место под солнцем ещё бороться надо. Но утром следующего дня, памятуя об угрозах, взял с собой боевой нож. Правда, подвесил его под тулуп, чтобы в глаза не бросался. Как часто бывает, угрозы оказались пустыми. Никто его не встретил на обратном пути и впредь нападений не было. Видимо, урок пошёл впрок. Саша тоже выводы сделал, без ножа не ходил.
Через неделю после стычки с писарями Афанасий удивил. Вечером пришёл с девкой, в плохонькой одежонке, худющей.
– С нами жить будет, односельчанка моя. На паперти стояла, нищенствовала, чтобы с голоду не помереть.
А полатей две, как матрацев и подушек. Афанасий не говорил ничего, но Саша сам всё понял – лишний он тут. Молча собрал вещи, коня оседлал. Афанасий не удерживал, смотрел молча. Саша не в обиде был, изба Афанасия, он хозяин, волен поступать, как хочет. Попрощались сухо, не как прежде приходилось. Саша снова на постоялый двор, не привыкать. Тем более деньги позволяли уже. Да и Афанасий как плотничать стал и сам деньги зарабатывать, отдалился. Но долг за избу и покупки домашней утвари не отдал.
Лошадь в конюшню, сам в трапезную, поужинал мясным холодцом, да с ядрёной горчицей, да под пиво. В одиночестве тоже есть своя прелесть, не надо согласовывать желания. Выспался и на торг. А по торгу мужики ходят, у скопления народа останавливаются, говорят что-то. Саше интересно стало, лавчонку свою запер, всё равно клиентов с утра нет, подошёл послушать. О, как занятно! Вербовщики снова охочих людей склоняют в ополчение, на Выборг идти. Вещают – войско подойдёт из Смоленска, крепость шведскую, незаконно построенную, возьмут. Дескать, зима, реки и залив замёрзли, к шведам продовольствие не подвезут и помощь не подойдёт, корабли-то не плавают. Некоторые соглашались, другие уходили сразу. Дело добровольное, никого не принуждают. Саша в лавку вернулся. Две денги в день он по-всякому пером заработает, без риска, не голодая и не замерзая. Недавний неудачный поход ещё из памяти не выветрился. Ну, Афанасий избу купил, подфартило. А Саша что поимел? Ни славы, ни почёта, ни денег. Подумал даже – Афоня деловитее его оказался. Худо-бедно, а своя изба есть. А дом – это якорь, место, куда возвращаются из ближних и дальних походов для отдохновения и зализывания ран. А Саша до сих пор бездомный, как нищий, как пёс шелудивый. А ведь есть денежки, причём золотом, да зарыты вместе с мечом и колье в коробочке недалеко от Владимира. Только не след туда соваться. Во-первых, земля мёрзлая, чем её долбить? Во-вторых, враги его во Владимире обретаются, да не один. Главный – Егор! Ранен Александром был и теперь наверняка спит и видит, как бы отомстить. А другой – десятник Пафнутий. У того ничего личного, но наверняка боярин Щепкин науськивает. И доведись до княжьего суда, кончится плохо. Князь злопамятен, мстителен. А уж боярин и Егор наверняка в уши Городецкому надудели, что есть-де такая вражина, по которой палач соскучился. Впрочем, на Руси палача катом называли. И попасть в руки этих молодчиков очень нежелательно.
Новгород от Владимира далеко, и самостоятелен город, поэтому можно жить, не опасаясь. Ближе к полудню клиенты потянулись. Сперва мужик, челобитную написать на соседа, дескать, кур потравил.
– А ты чем докажешь? – спросил Саша. – Без доказательств скажут: лжа облыжная, сам же виноватым будешь.
– Докажу, у меня видак есть, сосед отравленное зерно сыпал!
– Да мне всё равно, судить-то кончанский староста будет.
Потом девица пришла. Саша думал – письмо любовное писать придётся, ан нет. Любимому тятеньке, что в Рязань по делам уехал, и уже полгода ни слуху ни духу.
Затем тётка пришла, попросила молитву переписать с листочка. Саша листок развернул, прочитал, в сторону отодвинул.
– Не гневайся, не буду. Не молитва там, а заклинание на порчу.
– Да тебе какое дело, за что деньги брать? – обозлилась тётка.
– Я человек православный, а ты к потусторонним силам взываешь. Колдунья!
Тётка листок схватила и исчезла сразу. Инквизиции в том понимании, как на Западе, не было. Это в Испании или Франции за обвинение в колдовстве, связях с нечистой силой на костре прилюдно после суда сжечь могли. А у нас отлучить от церкви, наложить епитимью, изгнать из города. Позже пожёстче будет, за раскольничество и веру старообрядную на самом деле сжигать будут.
Вскоре наступило Рождество. Колокола на церквях звонили, народ на службы шёл в храмы. А Саша затосковал. Дом вспомнился родной, родители, ёлка. Здесь, в Новгороде, как и на всей Руси, Новый год отмечают первого марта. Позже летоисчисление, смену нового года будут отмечать первого сентября, лишь Пётр Великий своим указом повелеть изволит отмечать первого января, со всем веселием и шутихами, фейерверками. В трапезной посидел, пару кружек вина выпил. Хозяин заметил.
– Чего кручинишься?
– Дом вспомнил, родителей.
– О, это святое!
Плохо без близких друзей, без родителей. Вот было бы здорово позвонить им по телефону, услышать такие родные голоса. Желание несбыточное!
С каждых заработанных денег Саша откладывал на чёрный день, как чувствовал, что он настанет. А скорее всего, предусмотрительность сказывалась. Ещё бы немного собрать и избу купить можно. Но и были бы деньги – не стал. Сейчас он в тепле живёт, в сытости, лошадь в конюшне. А обзаведись хозяйством, избой, сразу мобильности лишится, жалко бросить будет в случае необходимости. Дом как якорь.
День шёл за днём, клиентов прибавлялось. С клиентами и выручка росла. А только радости не было. Каждый день одно и то же. Работа писарем хороша для увечного или пожилого. Во сне иной раз видел, как на коне летит, саблей размахивает, ветер волосы развевает. Просыпался с бьющимся сердцем. Оглянется вокруг, стены постоялого двора, полати с матрацем. Всё чужое. Как-то решил – совсем одомашнился, каждый день, как заведённый: торг – лавка – писанина – постоялый двор. А не устраивать хоть пару раз в месяц выходные? Конь уже застоялся в конюшне, его прогнать маршем, самому кровь по жилам разогнать. А кто мешает? Начальства над ним нет. На торг, в лавку, не пошёл. После завтрака оделся потеплее, боевой нож на пояс подвесил, коня оседлал, степенно за ворота города выехал. А конь уже сам ход набрал, летит, как птица, снег из-под копыт взметается, ветер в лицо, слёзы выжимает. Ездовые с саней кричат возмущённо:
– Оглашенный! Куда летишь, людей пугаешь?
Через пару часов конь ход сбавлять понемногу стал, из ноздрей пар валит. Остановился, чтобы конь отдышался. За уздцы поводил его по льду Волхова. Как сам слегка замёрз, снова в седло и назад, к Новгороду. Уже половину пути одолел, как с саней ездовой руками машет, просит остановиться.
– Не подскажешь, мил-человек, как на Псков дорога?
– Я не из Пскова еду.
– Вроде с той стороны. Прости за задержку.
Надо же, вёрст на двадцать пять от города отмахал, а не знал, что в сторону Пскова. Да ему всё равно было куда, лишь бы развеяться. По улицам новгородским медленно ехал, как бы не сбить пешего. Коня в конюшню определил, в трапезную вошёл, а хозяин сразу:
– Искал тебя приятель.
– Какой?
– Да жили вы вместе, Афанасий.
Надо же, месяц, как не более, носа не показывал, а стоило отлучиться, объявился.
– Не говорил ничего? Или оставил чего?
– Нет, сожалел, что не встретились.
Саша подумал – не долг ли заходил вернуть? По срокам он не уговаривался, но пора бы. Долг платежом красен. Поужинал, решил к Афанасию завтра после работы зайти. Даже посмотреть интересно, как он с девицей обустроился. Попытался вспомнить, как звать её, и не смог. Вот за Афанасия немного обидно. Как расстались, не был ни разу. Или обиделся? Вроде не на что, не ругались. И долг Саша не требовал.
