Сэр Артур Водрей, в летнем светло-сером костюме, с живописной белой шляпой на седой голове, быстро шел по дороге вдоль реки, направляясь от своего поместья к небольшой деревушке из нескольких домиков, каждый из которых по своим размерам вряд ли превышал одну из надворных построек в имении Водрея. Потом он вошел в эту деревушку для того, чтобы бесследно исчезнуть — исчезнуть как по мановению волшебной палочки: никто его больше не видел...

Обстоятельства этого загадочного исчезновения и его место были совершенно простыми.

Скопление небольших домиков, пожалуй, трудно даже назвать деревней; скорее, эго была одна-единственная улица, тянувшаяся среди широких открытых равнин. В нескольких домах размещались торговые лавчонки; одна из них была мясной, и возле нее сэра Артура видели в последний раз. Последними, кто его видел, были два молодых человека, жившие в то время в доме сэра Артура: его секретарь Ивэн Смит и Джон Дэлмон, один из друзей Водрея, который, но слухам, был помолвлен с подопечной владельца имения, мисс Сибиллой Рэй.

Рядом с мясной находилась еще одна лавчонка; маленькая старушка, ее хозяйка, продавала там всякую всячину — сласти, трости, мячи для гольфа, жевательную резинку и весьма поблекшие канцелярские принадлежности. За ней была лавка табачных изделий. Туда-то и направлялись оба молодых человека в гот момент, когда в последний раз заметили Водрея в дверях мясной, — он выходил из лавки. Кивнув сэру Артуру, молодые люди ушли в лавку к старушке, а потом уже в табачную... Еще в деревушке была закоптелая мастерская дамского платья, которую содержали две старые девы. А завершался весь этот ряд домов грязноватой лавкой, где желающим предлагали большие тусклые бокалы зеленоватого лимонада.

Единственный в округе постоялый двор был расположен немного поодаль. Между ним и деревушкой, на дороге, находились в гот день полицейский и служащий автоклуба в форме. Потом оба единодушно утверждали, что сэр Артур не выходил на дорогу, да и незачем было ему появляться в этом конце деревни, ибо привычки его отличались завидным постоянством.

Сэр Артур Бодрей был настоящий денди, очень энергичный и бодрый для своего возраста. Каждый бы заметил, что этот человек наделен недюжинной физической силой и очень подвижен. Вьющиеся седые волосы сэра Артура были желтовато-серебристые, гладко выбритое лицо с орлиным носом, как у герцога Веллингтона, отличалось правильными, красивыми чертами. Но больше всего привлекали к себе внимание его глаза — крупные и навыкате, что представляло собой, пожалуй, единственное нарушение пропорциональности этого лица. Бодрей был сквайром этой округи и фактическим владельцем всей деревушки. В таких захолустных местах каждому известно все о любом человеке, вплоть до того, где он находится в данный момент. И все знали, что если путь сэра Артура лежит в деревню, то он делает заказы мяснику или кому-нибудь другому из торговцев, а затем отправляется обратно в свое поместье, и все это за каких-нибудь полчаса, то есть ровно за столько времени, сколько затратили оба молодых человека, ходившие из поместья в деревню за табаком. На обратном пути они уже больше не видели Водрея, да и вообще нигде никого не было поблизости, если не считать еще одного обитателя поместья, некоего доктора Эббота, который сидел на берегу реки и, повернувшись к ним широкой спиной, терпеливо ловил рыбу.

Когда все трое сошлись к полудню за завтраком, они, казалось, очень мало беспокоились но поводу длительного отсутствия сквайра. Но шли часы, и сквайр не появился даже к обеду. Все начали тревожиться, а Сибилла Рэй, молодая хозяйка дома, была охвачена сильным волнением. Несколько человек были отправлены на розыски сквайра, но вернулись ни с чем, и когда наконец стемнело, уже весь дом был подавлен страхом. Сибилла послала в деревню за своим другом, отцом Брауном, который когда-то выручил ее из серьезного затруднения. Под влиянием всеобщего волнения священник согласился переночевать в доме и принять меры к выяснению этого дела.

Утро не принесло никаких новостей, и отец Браун, вставший очень рано, принялся за поиски. Можно было видеть, как он, маленького роста, одетый во все черное, бродит но садовым дорожкам и тропинкам, особенно в тех местах, где сад подходил к реке, как беспокойно осматривает окрестности близорукими слезящимися глазами.

Вскоре он заметил другого человека, еще более беспокойно двигавшегося вдоль реки. Это был Ивэн Смит, секретарь, которого он и окликнул.

Смит, высокий блондин, был явно встревожен— э го было, пожалуй, неудивительно в эти часы всеобщего волнения, — но легкие признаки тревоги замечались в нем всегда. Быть может, это резче бросалось в глаза из-за его атлетического сложения и светлой, льняной шевелюры. В данном случае к указанным чертам добавлялись запавшие, немного загадочные глаза и измученный вид, представлявший резкий контраст с атлетической фигурой Смита. Все это придавало ему несколько зловещий облик. Но отец Браун с дружелюбной улыбкой обратился к нему.

— Тяжелый случай, — сказал он серьезным тоном.

— Да, это тяжелый случай, и особенно для мисс Рэй, — ответил мрачно молодой человек и, немного помедлив, выпалил загадочную, не очень связную фразу: — Собственно говоря, к чему мне скрывать то, что лежит у меня на душе, зачем умалчивать, хотя она и помолвлена с Дэлмоном?.. Вы удивляетесь моим словам?

Отец Браун, казалось, не был очень удивлен, хотя его лицо подчас не отличалось выразительностью. Он только сказал кротко:

— Конечно, мы все сочувствуем мисс Рэй. Нет ли у вас каких-нибудь новостей или предложений по этому делу?

— Новостей у меня нет никаких, — ответил Смит. — Что касается предположений... — Смит погрузился в угрюмое молчание.

— Мне очень хотелось бы услышать их, — сказал любезно маленький священник. — А ведь у вас есть что-то на уме.

Молодой человек вздрогнул или, может быть, только шевельнулся и пристально взглянул на священника. Смит нахмурился, и его глубоко запавшие глаза стали еще более темными.

— Конечно! — произнес он наконец. — Все равно придется рассказать об этом кому-нибудь, а вы мне кажетесь самым надежным человеком.

— Вы знаете, что случилось с сэром Артуром? — спросил отец Браун так спокойно, как будто это был самый простой вопрос в мире.

— Да! — ответил резко секретарь. — Кажется, я знаю, что с ним случилось...

— Какое чудесное утро! - произнес мягкий голос. — Чудесное даже при таких грустных обстоятельствах.

Секретарь подскочил как ужаленный. Широкая тень доктора Эббота легла на тропинку, освещенную яркими лучами солнца. Доктор был еще в халате, роскошном восточном халате, покрытом яркими цветами и драконами, что делало его самого похожим на одну из великолепных клумб, цветущих под раскаленным солнцем. На нем были большие мягкие туфли; это и позволило ему так неслышно подойти к собеседникам. Доктор Эббот был очень крупный и грузный мужчина. Его загорелое широкое и добродушное лицо, обрамленное седыми старомодными бакенбардами и пышной бородой, а также длинные седые локоны придавали ему весьма почтенный вид. Впрочем, это был очень крепкий и закаленный человек, походивший на старого фермера или видавшего виды капитана. Старый друг Водрея был единственным сверстником сквайра.

— Поистине удивительно, — сказал он, покачивая головой, — до чего эти маленькие домики похожи на игрушечные. Они все на виду, и в них при всем желании ничего не спрячешь. А я уверен, ни у кого и нет такого желания. Дэлмон и я подвергли их обитателей перекрестному допросу. Это в основном старушки, неспособные обидеть и мухи. Мужчины все на полевых работах, кроме, конечно, мясника.

Но ведь люди видели, что Артур вышел из мясной. И если бы ему пришло в голову прогуляться по берегу реки, я бы его заметил, ведь я целый день ловил там рыбу.

Он посмотрел на Смита, и взгляд его продолговатых глаз блеснул немного лукаво.

— Я думаю, вы с Дэлмоном сможете засвидетельствовать, — сказал он, — что я действительно все время сидел там, пока вы ходили туда и обратно?

— Да, — отрывисто ответил Ивэн Смит. Он был явно раздражен перерывом в беседе с отцом Брауном.

— Единственное, что я могу предположить... — продолжал Эббот медленно...

И тут прервали его самого. Легкая и в то же время крепкая фигура быстро приближалась между яркими клумбами цветов. Через мгновение к ним подбежал Джон Дэлмон с бумагой в руке. Это был очень хорошо одетый смуглый человек, с тонкими и правильными чертами лица, напоминающими Наполеона, и очень грустными глазами, настолько грустными, что они казались почти безжизненными. Он еще не был стар, но черные волосы на висках преждевременно поседели.

— Я только что получил телеграмму из полицейского управления, — сказал он. — Я телеграфировал им вчера вечером, и они сообщают о посылке к нам человека. Как вы думаете, доктор Эббот, кого еще следует вызвать? Я имею в виду родственников.

— У него есть племянник, Вернон Бодрей, — сказал Эббот. — Если вы пойдете со мной, я думаю, что смогу дать вам его адрес, и к тому же сообщу о нем кое-что интересное.

Доктор Эббот с Дэлмоном направились к дому. Когда они отошли на некоторое расстояние, отец Браун невозмутимо, как будто их беседа и не прерывалась, обратился к Смиту:

— Так вы говорили...

— Ну и хладнокровный же вы человек! — сказал секретарь. — Я думаю, это следствие того, что вам приходится выслушивать много исповедей. Мне сейчас кажется, будто я сам собираюсь исповедоваться перед вами. Не многие остались бы так спокойны, как вы, при виде этого слона, подползшего к нам как змея. Впрочем, я не буду отвлекаться от основного. Это исповедь, хотя она касается другого человека, а не меня. — Он сделал паузу и нахмурился, теребя усы, затем отрывисто сказал: — Я думаю, сэр Артур исчез навсегда, и мне кажется, я знаю почему.

Наступило молчание. Затем Смит разразился потоком слов:

— Я в ужасном положении. Многие сказали бы, что сейчас я совершаю бесчестный поступок и предстану перед вами в образе подлеца и негодяя. А я верю, что только выполняю свой долг.

— Вам лучше судить, — сказал отец Браун серьезным тоном. — О каком долге вы говорите?

— Повторяю: я нахожусь в чрезвычайно затруднительном положении, гак как буду выступать против своего соперника, и к тому же счастливого соперника, — сказал молодой человек, — но я ума не приложу, что мне делать. Вы спрашиваете меня о причине исчезновения Водрея. Я абсолютно уверен, что объяснение этому — Дэлмон.

— Вы хотите сказать, — перебил священник хладнокровно, — что Дэлмон убил сэра Артура?

— Нет! — резко выкрикнул Смит. — Нет, тысячу раз нет! В чем его нельзя обвинить, так именно в этом. Кем бы ни был Дэлмон, но он не убийца. К тому же у него превосходное алиби: свидетельство человека, который его ненавидит. Ведь непохоже, чтобы я дал ложное показание из любви к Дэлмону? А я могу присягнуть, что он вчера не причинил никакого вреда старику. Мы вчера были вместе с Дэлмоном целый день или, вернее, ту часть дня, когда исчез сэр Артур. Дэлмон в деревне только купил табаку, а здесь, в поместье, он курил, ну и еще читал в библиотеке. Нет! Я убежден, что он преступник, но он не убивал Водрея. Больше того, именно потому, что он преступник, он не убивал Водрея.

— Так, — терпеливо сказал отец Браун. — И что же все это означает?

— Тут все дело в Сибилле Рэй, — ответил секретарь, глядя в сторону. — Я очень хорошо знаю Сибиллу Рэй. Она и является невольной причиной основной части этой истории. У нее очень возвышенный характер. Это следует понимать двояко: во-первых, она очень благородна и, во-вторых, она сделана из слишком хрупкого материала. Она из той породы людей, что обладают чрезвычайно совестливой и чувствительной натурой и в то же время лишены защитной брони, которую носят очень многие честные люди, — брони, скованной из здравого смысла и привычек. Она болезненно чувствительна и одновременно совершенно бескорыстна. История ее жизни очень курьезна: она подкидыш, не имеющий ни гроша, и сэр Артур взял ее под свою опеку, обращаясь с ней очень предупредительно и с полным уважением. Это ставило в тупик очень многих, так как совершенно не было похоже на него. Но когда ей исполнилось семнадцать лет, все стало ясным, потому что опекун просил ее руки. Теперь я подхожу к самой любопытной части всей этой истории. Тем или иным путем Сибилла узнала от кого-то (как я подозреваю — от старого Эббота), что сэр Артур Бодрей совершил в юные бурные годы какое-то преступление или, по крайней мере, допустил какой-то серьезный проступок, причинивший другому лицу крупные неприятности. Я не знаю, что это было. Но для мисс Рэй, сентиментальной и не имевшей жизненно го опыта, это показалось каким-то кошмаром, и сэр Артур превратился в ее глазах в ужасное чудовище, брак с которым невозможен ни при каких обстоятельствах. То, что она сделала потом, было очень характерно для нее: с ужасом беззащитного существа и с героической смелостью убежденного человека она сообщила ему свое решение. Дрожащими губами она говорила, что допускает ненормальность, болезненность, даже скрытое безумие в своем отвращении к нему, но иначе поступить не может. К великому ее удивлению и облегчению, он выслушал ее спокойно и вежливо и, по-видимому, больше никогда не говорил с ней об этом. И конечно, Бодрей очень вырос в ее глазах, особенно после следующего обстоятельства: в ее одинокую жизнь вошел другой такой же одинокий мужчина. Он жил анахоретом в палатке на одном из островов реки. Загадочность его появления сделала его в глазах Сибиллы еще более привлекательным, хотя я допускаю, что он и так был достаточно красив. Это был джентльмен, остроумный и в то же время грустный, что, как я думаю, только усиливало романтизм этого эпизода. Разумеется, он был не кто иной, как Дэлмон. Не знаю, как далеко зашло дело у них к этому времени, но факт тот, что она разрешила ему поговорить с опекуном. Могу себе представить, с каким трепетом ждала она результата этой встречи, задавая себе вопрос, как воспримет появление соперника ее старый поклонник. И тут она почувствовала, что снова оказалась несправедливой в отношении сэра Артура. Последний принял Дэлмона с сердечным радушием и, казалось, полностью поддерживал планы молодой четы. Они с Дэлмоном вместе охотились, ловили рыбу — словом, стали лучшими друзьями. Но однажды Сибиллу постигло тяжелое разочарование: Дэлмон как-то в разговоре сказал, что старик мало изменился за тридцать лет. Перед глазами Сибиллы разверзлась бездна: эти люди, очевидно, отлично знали друг друга прежде; все знакомство и радушие было только маской. Вот почему Дэлмон так загадочно появился в этой местности, и вот почему старик так легко согласился содействовать браку. А теперь позвольте вас спросить: что вы об этом думаете? — обратился Ивэн Смит к своему собеседнику.

— Я знаю, что думаете об этом вы, — сказал, улыбаясь, отец Браун. — Что ж, ваши мысли совершенно логичны. Перед нами Бодрей с какой-то некрасивой историей в прошлом, таинственный незнакомец, преследующий его и вымогающий все, что только пожелает. Попросту говоря, вы думаете, что Дэлмон шантажист.

— Да, — сказал Смит, — это так, хотя я и не имею права так думать.

— Ну, мне нужно будет пойти побеседовать с доктором Эбботом, — сказал отец Браун после непродолжительного размышления.

Неизвестно, состоялась ли беседа между доктором Эбботом и отцом Брауном, но когда последний вышел из дома часа через два, с ним была Сибилла Рэй, бледная девушка с рыжеватыми волосами и тонким нежным профилем. Все сказанное Смитом о ее трепетной прямоте становилось понятным с одного взгляда на Сибиллу. Только ее робость могла стать такой смелой во имя совести.

Смит подошел к ним. Некоторое время все трое разговаривали на лужайке. День, прелесть которого можно было угадать с самого восхода солнца, теперь ослепительно сиял и сверкал. Но отец Браун с черным зонтиком и в черной широкополой шляпе был, казалось, застегнут на все пуговицы как бы в ожидании бури. Но быть может, это была лишь привычка, а может быть, речь шла о какой-нибудь другой буре?

— Больше всего мне отвратительны сплетни, — тихо сказала Сибилла, — а они уже начинаются. Все друг друга подозревают. Джон и Иван, я думаю, смогут поручиться друг за друга, но у доктора Эббота уже была ужасная сцена с мясником. Тот подумал, что его обвиняют, и сам обрушился с обвинениями на доктора.

Ивэн Смит, казалось, чувствовал себя очень неловко. Наконец он выпалил:

— Я не имею права много говорить, но думаю, что все это ни к чему. Это все отвратительно, но мы уверены, что убийства здесь не было.

— У вас уже создалось свое мнение об этом? — спросила девушка, пристально глядя на священника.

— Я слышал одно мнение, которое кажется мне очень убедительным, — ответил он.

Отец Браун стоял, мечтательно глядя на реку. Смит и Сибилла оживленно заговорили друг с другом вполголоса. Погруженный в размышления священник направился вдоль реки. Скоро он оказался среди молодых деревьев, нависающих над водой. Жаркое солнце ярко освещало тонкую завесу колеблющихся листьев, и то тут, то там появлялись блики, подобно маленьким зеленым огонькам; птицы пели на сотни голосов. Через две-три минуты Иван услышал свое имя, произнесенное вполголоса, но четко в зеленых зарослях, и вскоре увидел возвращающегося отца Брауна.

— Нс позволяйте мисс Рэй идти сюда, — сказал тихо священник. — Постарайтесь как-нибудь отправить ее домой.

Ивэн Смит подошел к девушке с довольно неумело наигранной беспечностью.

Через несколько минут мисс Рэй скрылась в доме, и Смит вернулся к тому месту, где только что был отец Браун, но того уже не было, он скрылся в чаще. Сразу за небольшой группой деревьев была расщелина, подмытая водой. Здесь торф осел до уровня прибрежного песка. Отец Браун стоял на краю расщелины и смотрел вниз. Случайно или по какой-либо причине он держал шляпу в руках, хотя яркое солнце заливало его голову.

— Взгляните сами, — сказал он серьезным тоном. — Но предупреждаю вас — подготовьтесь.

К чему? - спросил Смит.

— К самому ужасному зрелищу, которое я когда-либо видел в жизни, — сказал отец Браун.

Ивэн Смит подошел к краю торфяного берега и с трудом сдержал вопль ужаса.

Сэр Артур Бодрей, скаля зубы, пристально глядел на него снизу. Лицо было совсем близко: Смит мог бы наступить на него. Голова была откинута назад, желтовато-серебристые волосы разметались и находились у ног Смита, а лицо перевернуто. Все это казалось каким-то кошмаром, как если бы сэр Артур вздумал разгуливать с перевернутой головой. Что он там делал? Возможно ли, что Бодрей действительно прятался здесь, заполз в расщелины берега и выглядывает в такой странной, неестественной позе? Все тело Водрея было согнуто, скрючено, как бы изуродовано. Чем дольше Смит глядел на сэра Артура, тем более странной и скованной казалась ему поза сквайра.

— Вам оттуда не видно как следует, — сказал отец Браун, — но у него перерезано горло.

Смит содрогнулся.

— Да, я охотно верю, что это самое страшное зрелище, которое вы когда-либо видели, — сказал он. — И я думаю, это потому, что его лицо перевернуто. Я много раз видел это самое лицо за завтраком, обедом, каждый день в течение десяти лет, и оно было очень приятным, любезным. А когда оно перевернуто, оно кажется лидом дьявола.

— Он улыбается, — сдержанно сказал отец Браун. — И это одна из существенных частей загадки. Ведь немногие улыбаются, когда им перерезают горло, даже если они сами это делают. Эта улыбка в сочетании с вылезающими из орбит глазами, которые всегда были у него навыкате, — этого достаточно, чтобы объяснить причину выразительности такого зрелища. Но ведь действительно предмет в перевернутом виде выглядит совсем иначе, и художники часто поворачивают свои картины вверх ногами, чтобы проверить их правильность. Иногда, когда объект трудно перевернуть, они сами становятся на голову или, по крайней мере, смотрят картину, просовывая голову между ногами. — Священник, говоривший все это для того, чтобы дать возможность своему собеседнику прийти в себя, напоследок сказал: — Я прекрасно понимаю, как это вывело вас из равновесия. К несчастью, это вывело из равновесия и кое-что другое.

— Что вы хотите этим сказать?.. — растерянно спросил секретарь.

— Это опрокинуло всю вашу так тщательно разработанную теорию, — ответил священник и стал спускаться вниз к узкой полоске песка на берегу реки.

— Но может быть, он сделал это сам? — сказал Смит отрывисто. — В конце концов, ведь это самый лучший вид бегства, а если так, то это вполне подтверждает нашу теорию. Он искал спокойствия, пришел сюда и перерезал себе глотку.

— Он вовсе не приходил сюда, — сказал отец Браун. — Во всяком случае, не при жизни и не по суше. Его убили не здесь: для этого слишком мало крови. Солнце неплохо подсушило его волосы и одежду, но здесь на песке есть следы двух тонких струек воды. Как раз до этих пор доходит с моря прилив и образует водоворот. Прилив и занес из моря в устье реки тело, которое осталось, когда прилив ушел. Но тело должно было сначала попасть в воду, где-нибудь выше, — предположим, в деревне, ведь река протекает как раз позади ряда домиков и лавок. Бедный Бодрей, очевидно, погиб в деревушке, и я не думаю, что это было самоубийство. Весь вопрос в том, кто захотел или кто смог убить его в этом маленьком захудалом местечке?

Отец Браун стал чертить зонтиком на песке.

— Посмотрим, как расположены лавки. Во-первых, мясная. Ну, конечно, мясник мог бы считаться идеальным убийцей: ведь у него большой нож для резания мяса. Но вы видели, что Бодрей вышел из мясной. И вряд ли он стоял на пороге и слушал, как мясник говорит ему: «Доброе утро, сэр. Разрешите мне перерезать вашу глотку. Благодарю вас. А что еще прикажете?» Я думаю, сэр Артур не относится к такому типу людей, которые приятно улыбаются во время всей этой процедуры. Он сильный, энергичный и довольно вспыльчивый человек. Но кто еще, кроме мясника, мог бы одолеть его? Следующую лавку содержит одна старушка; затем торговец табачными изделиями, мужчина, но, как говорят, небольшого роста и очень робкий. Затем идет мастерская дамского платья, хозяйки которой — две старые девы; затем буфет, который содержит мужчина, но сейчас он лежит в больнице, его заменяет жена. В буфете есть два-три парня — продавцы, но в тот день их не было, они работали в другом месте. Буфетом улица заканчивается, дальше нет ничего, кроме постоялого двора, а на дороге стоит полицейский.

Отец Браун сделал углубление наконечником зонтика, чтобы отметить, где стоит полицейский, и угрюмо уставился на реку. Потом вдруг сделал легкое движение рукой, быстро подошел и склонился над трупом.

— А, — сказал он, выпрямляясь и вздыхая с облегчением, — торговля табачными изделиями! Как это мне сразу не пришло в голову?

— Что с вами? — спросил Смит с некоторым раздражением.

Отец Браун вращал глазами и что-то бормотал. Слова «торговля

табачными изделиями» он произнес как какое-то заклинание.

— Не заметили ли вы чего-нибудь особенного в лице сэра Артура? — сказал священник, помолчав.

— Особенного! Боже мой! — сказал Ивэн, вздрогнув при одном воспоминании. — Да ведь у него перерезана глотка.

— Я говорил о лице, — сказал спокойно священник. — Кроме того, не обратили ли вы внимания на то, что у него была порезана и забинтована рука?

— О, это не относится к делу, — поспешил сказать Ивэн. — Он еще раньше, когда мы работали вместе, порезал себе руку разбитой чернильницей.

— И все-таки некоторое отношение к делу это имеет, — сказал отец Браун.

Наступило продолжительное молчание, и священник стал угрюмо бродить по песку волоча за собою зонтик и иногда бормоча слова «торговля табачными изделиями», пока одни эти слова не стали приводить в дрожь его собеседника. Затем он вдруг поднял зонтик и указал на навес для лодок в камышах.

— Там есть лодка? — спросил он. — Мне хотелось бы, чтобы вы прокатили меня вверх по реке. Нужно поглядеть на эти домики сзади. Дорога каждая минута. Тело могут обнаружить, и нам надо рискнуть.

Когда отец Браун заговорил снова, Смит уже греб, направляя лодку против течения в сторону деревушки.

— Я, между прочим, узнал у старого Эббота, — сказал отец Браун, — подробности проступка бедного Водрея. Это было в Египте, довольно курьезная история, связанная с одним египетским чиновником, который оскорбил Водрея, сказав, что правоверный мусульманин избегает и свиней, и англичан, но что он лично все же предпочитает первых. Независимо от того, что произошло между ними в те времена, ссора, по-видимому, возобновилась несколько лет спустя, когда чиновник приехал в Англию и они снова встретились. Бодрей в припадке дикого гнева втащил египтянина в свинарник около поместья, где они находились, и запер его там до утра, к тому же сломав ему руку и ногу. Вокруг этого дела поднялся шум, но многие посчитали, что Бодрей действовал из совершенно простительных патриотических побуждений. Вот в чем заключалось преступление Водрея. Ясно, что он не стал бы бояться шантажа из-за такого дела.

— Значит, вы думаете, что это не имеет никакого отношения к убийству? — задумчиво спросил секретарь.

— Я думаю, что это имеет самое непосредственное отношение ко всей этой истории, — сказал отец Браун.

Они плыли вдоль низеньких стен домов, мимо садов, круто спускавшихся к реке. Отец Браун аккуратно считал домики, тыча в них зонтиком. Когда они подплывали к третьему дому, он сказал:

— Торговец табачными изделиями! Безусловно, это он... А хотите, я вам скажу, — обратился он к Смиту, — что мне показалось особенно странным в лице сэра Артура?

— Что именно? — спросил Смит, переставая грести.

— Он считался большим щеголем, — сказал отец Браун, — и, несмотря на это, его лицо было выбрито только наполовину... Остановитесь-ка здесь на минутку. Лодку можно привязать к этому столбу.

Спустя мгновение они перелезли через небольшую стенку и двинулись по крутой тропинке маленького сада мимо прямоугольных гряд овощей и цветов.

— Как видите, табачник растит картофель, — сказал отец Браун. — Много картофеля, — значит, много мешков. Жители таких маленьких селений еще сохраняют все навыки крестьян: они занимаются одновременно несколькими ремеслами, а торговцы табачными изделиями очень часто имеют еще одну профессию, о которой и я не вспомнил бы, если бы не увидел подбородок Водрея. В девяти случаях из десяти вы называете такое помещение лавкой табачных изделий, но в то же время это и цирюльня. Сэр Артур порезал руку и не мог бриться сам. Поэтому-то он и пришел сюда. Не говорит ли это вам чего-нибудь?

— Да, очень многое, но, очевидно, еще в большей степени это говорит вам, — ответил секретарь.

— Не говорит ли это, например, — заметил отец Браун, — о том единственном положении, при котором можно перерезать глотку улыбающемуся человеку, хотя он силен и энергичен?

Они быстро миновали темный коридор и вошли в заднюю комнату лавки, тускло освещенную светом, проникающим сверху и отражающимся в закоптелом потрескавшемся зеркале. Все же света было достаточно, чтобы разглядеть немудреные принадлежности цирюльни и бледное, испуганное лицо хозяина.

Отец Браун обвел глазами комнату, которая, по-видимому, только недавно была прибрана и вымыта. Взгляд его обнаружил нечто висящее в пыльном углу за дверью. Это была белая шляпа, известная всей деревне.

И хотя она на улице бросалась в глаза, здесь ее, казалось, просто не заметили, забыли о ней во время тщательного мытья пола и уничтожения пятен крови.

— Сэр Бодрей брился здесь вчера утром, не правда ли? — сказал отец Браун спокойным голосом.

Цирюльник, по имени Викс, маленький лысый человечек в очках, с ужасом глядел на своих двух посетителей, неожиданно появившихся во внутренних помещениях его дома. Они казались ему двумя призраками, вставшими из могилы. Но было видно, что не только внезапность их появления испугала его. Он весь съежился, даже как-то уменьшился в объеме, забившись в темный угол комнаты. Все вокруг него было таким маленьким и ничтожным, за исключением разве только сверкающих стекол его больших очков.

— Скажите мне одно, — продолжал священник спокойным голосом, — у вас были причины ненавидеть сквайра?

Человечек в углу пролепетал что-то, чего не расслышал Смит, но священник кивнул.

— Да, я знаю, — сказал он. — Вы его ненавидели. Хотите ли вы рассказать обо всем, или это сделаю я?

Наступило безмолвие, нарушаемое только слабым тиканьем часов на кухне. Затем отец Браун продолжал:

— Вот что произошло. Когда мистер Дэлмон появился в передней части вашей лавки, он попросил дать сигареты, находившиеся на окне витрины. Вы вышли на минуту на улицу, как это часто делают продавцы, чтобы посмотреть, какой именно сорт сигар нужен покупателю, оставив Дэлмона одного. В этот момент он заметил во внутренней комнате бритву, которую вы только что положили, и желтовато-серебристые волосы сэра Артура, сидевшего в кресле с откинутой назад головой. Сэр Артур успел пройти из мясной в лавку к табачнику, пока оба молодых человека были в лавке старушки, как раз между мясной и табачной. Быть может, и бритва, и волосы блестели при свете этого маленького окошечка наверху. Дэлмону потребовалось только одно мгновенье, чтобы схватить бритву, полоснуть ею по горлу сэра Артура и вернуться к прилавку. Жертва даже не была встревожена появлением руки, держащей бритву. Сэр Артур умер, улыбаясь собственным мыслям. И каким мыслям! Дэлмон, я думаю, тоже был совершенно спокоен. Все было проделано им так ловко и быстро, что мистер Смит со спокойной совестью присягнул бы в суде, что они были все время вместе. Но кое-кто очень взволновался, конечно по вполне понятной причине, и это были вы. Ведь между вами и сквайром уже давно произошла ссора но поводу ли задолженности арендной платы или чего-нибудь другого в этом роде. Вернувшись во внутреннее помещение лавки, вы обнаружили, что ваш враг убит убит в вашем собственном кресле, вашей собственной бритвой. Понятно, вы не рассчитывали оправдаться и решили замести следы. Вы тотчас закрыли лавку, вымыли пол и ночью выбросили тело в реку, положив его в мешок из-под картофеля, который, кстати говоря, завязали довольно небрежно. Вы не забыли ничего, кроме шляпы... Ну не пугайтесь, я забуду все, включая шляпу.

И он безмятежно вышел на улицу в сопровождении изумленного Смита, оставив в лавке ошеломленного табачника, застывшего с широко раскрытыми глазами.

— Видите ли, — сказал отец Браун своему спутнику, — это такой случай, когда мотивов преступления недостаточно, чтобы осудить человека, и в то же время эти мотивы достаточно убедительны, чтобы оправдать его. Такой трусливый маленький человечек, как этот Викс, ни в коем случае не мог убить крупного, сильного мужчину, к тому же из-за денежных недоразумений. Но он, конечно, панически боялся, что его обвинят в этом... А мотивы человека, совершившего преступление, были совершенно иные. — И он погрузился в размышления, рассеянно глядя по сторонам.

— Нет, это просто ужасно, — простонал Ивэн Смит. — Час или два тому назад я называл Дэлмона шантажистом и негодяем, и все-таки у меня переворачивается сердце, когда я сознаю, что это преступление совершил именно он.

Священник все еще был погружен в какое-то оцепенение, как человек, заглянувший в бездну. Наконец его губы дрогнули, и он прошептал как молитву:

— Господи! Какая ужасная месть!

Его спутник вопросительно взглянул на него, но он продолжал, как бы говоря с самим собою:

— Какая ужасная повесть о ненависти, какая злоба одного смертного к другому! Доберемся ли мы когда-нибудь до дна бездонной человеческой души, в которой могут зародиться такие отвратительные замыслы! Я не могу даже представить себе такую ужасную ненависть и мстительность.

— Да, — сказал Смит. — А я не могу себе представить, почему он вообще убил Водрея. Ведь если Дэлмон был шантажистом, гораздо естественнее было бы, чтобы Бодрей убил его. Конечно, перерезать глотку — кошмарная штука, но...

Отец Браун вздрогнул и зажмурил глаза, точно его разбудили.

— Ах, вы об этом, — сказал он. — А я думал совсем о другом. Говоря об ужасе мести, я не имел в виду убийство в лавке. Мои размышления относились к чему-то гораздо более страшному, хотя и это убийство было в своем роде достаточно страшным. Но оно было понятнее: почти всякий смог бы это сделать. Ведь это было очень близко к самообороне.

— Что? — воскликнул недоверчиво секретарь. — Один человек подкрадывается к другому и перерезает ему глотку, в то время как гот безмятежно улыбается, сидя в кресле парикмахера и глядя в потолок. И вы называете это самообороной!

— Я не говорю, что такую самооборону можно оправдать, — ответил священник. — Я говорю только, что многие могли быть доведены до такого состояния, защищая себя от потрясающей подлости, которая тоже явилась бы преступлением. Вот об этом втором преступлении я сейчас и думал. Начнем с вопроса, который вы только что задали: почему шантажист стал убийцей? В этом пункте существует много неясностей и путаницы. — Отец Браун остановился, как бы собираясь с мыслями после пережитого потрясения, и потом продолжал обычным тоном: — Вы видите, что двое мужчин, один постарше, другой помоложе, разгуливают вместе, договариваются о брачных планах. Но источник их дружбы скрыт и загадочен. Один из этих мужчин богат, другой беден. Тут вы начинаете говорить о шантаже.

Вы совершенно правы — по крайней мере, до этого пункта. Но вы глубоко заблуждаетесь, пытаясь определить, кто кого шантажирует. Вы полагаете, что бедный шантажирует богатого. На самом деле богатый шантажирует бедного.

— Но ведь это бессмыслица! — воскликнул секретарь.

— Это гораздо хуже чем бессмыслица, но вовсе не так уж невероятно, — ответил священник. — Половина современных политических деятелей состоит из богатых людей, шантажирующих народ. Ваше утверждение, что это бессмыслица, основано на двух иллюзиях, которые сами представляют собою бессмыслицу: одна из них заключается в предположении, что богатые люди не хотят сделаться еще богаче; вторая — что человека можно шантажировать только ради денег. Но в данном случае деньги стоят на последнем месте. Сэр Артур Бодрей действовал не из корыстных побуждений, а ради мести. И он задумал самую ужасную месть, о которой я когда-либо слышал.

— Но за что ему было мстить Джону Дэлмону? — спросил Смит.

— Не Джону Дэлмону собирался мстить сэр Артур, — возразил серьезным тоном священник.

Наступила пауза, и затем священник продолжал, как будто меняя тему разговора:

— Вы припоминаете, что, когда мы обнаружили труп, мы увидели перевернутое лицо и вы сказали, что оно похоже на лицо дьявола. Не приходит ли вам мысль, что убийца также видел это перевернутое лицо, когда подошел сзади к креслу цирюльника?

— Но ведь это плод больного воображения, — возразил его собеседник. — Я привык видеть это лицо в нормальном положении.

— А может быть, вы никогда и не видели его в нормальном положении? — сказал отец Браун. — Ведь я говорил вам, что художник иногда переворачивает свою картину, ставит ее в ненормальное положение, когда хочет видеть ее в нормальном состоянии. Может быть, во время всех этих обедов и завтраков вы привыкли видеть лицо дьявола?

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Смит с нетерпением.

— Я говорю иносказательно, — ответил мрачно священник. — Разумеется, на самом деле сэр Артур не был дьяволом. Это был человек с сильным характером: его воля могла бы быть направлена к добру. Эти выпученные подозрительные глаза, эти сжатые, иногда вздрагивающие губы могли бы вам подсказать кое-что, если бы они не были так привычны для вас. Вы знаете, есть люди, у которых нанесенная им рана никогда не заживает. Душа сэра Артура как раз такого типа, у нее как бы нет оболочки. Сэр Артур чрезвычайно тщеславен и самолюбив. Чувствительность не обязательно связана с эгоизмом. Сибилла Рэй имеет такую же нежную оболочку, но она почти святая. Бодрей же обратил все силы души в сторону отвратительной гордости, которая не давала ему ни покоя, ни удовлетворения. Любая царапинка на поверхности его души никогда не заживала. И в этом состоит значение старой истории о человеке, которого он швырнул в свинарник. Если бы он сделал это тотчас же после нанесенного ему оскорбления, это была бы простительная вспышка гнева. Но в те дни поблизости не было свинарника, и Бодрей запомнил глупую обиду на долгие годы, пока не встретился с этим человеком вблизи хлева для свиней. И тогда он совершил то, что считал единственно подходящей артистической местью... Боже мой! Сэру Артуру нравились артистические формы мести!

Смит пытливо взглянул на священника:

— По-моему, вы имеете в виду не историю со свинарником.

— Нет, — сказал отец Браун, — совершенно другую историю. — Он подавил дрожь в голосе и продолжал: — Вспомнив эту давнишнюю повесть об изобретательной и при этом терпеливой мести, взгляните на другой случай. Нанес ли кто-нибудь на вашей памяти оскорбление Водрею или совершил ли кто-нибудь поступок, который мог показаться ему смертельным оскорблением? Да. Его оскорбила женщина.

Ужас мелькнул в глазах Ивэна. Он продолжал внимательно слушать.

— Девушка, почти дитя, отказалась выйти за него замуж на том основании, что он в прошлом совершил нечто вроде преступления; ведь он действительно пробыл короткое время в тюрьме за оскорбление египтянина. И этот безумец в ярости сказал себе: «Она выйдет замуж за убийцу!»

Собеседники направились к дому и некоторое время молча шли по берегу реки. Затем отец Браун продолжал:

— Бодрей шантажировал Дэлмона, который много лет тому назад совершил убийство; може т быть, он знал о нескольких убийствах, совершенных приятелями его бурной молодости. А может быть, это было случайное убийство при каких-нибудь оправдывающих обстоятельствах. Дэлмон кажется мне человеком, способным раскаяться в убийстве, даже в убийстве Водрея. Но он был во власти сэра Артура. Они очень ловко завлекли девушку в свои брачные планы. Один из них ухаживал, другой великодушно поощрял. Но даже Дэлмон не знал, что было на самом деле у старика на уме. Только дьяволу было это известно. Затем несколько дней тому назад Дэлмон сделал ужасное открытие. Дело в том, что он ухаживал за мисс Рэй не совсем против своей воли. Но он был только орудием в руках Водрея. И вдруг он узнал, что это орудие, эту марионетку собираются сломать и выкинуть. Он наткнулся в библиотеке на какие-то заметки Водрея. Эти заметки, хотя они и были очень тщательно зашифрованы, открыли ему, что старик собирается сделать донос в полицию. Он понял замысел Водрея и, очевидно, остолбенел, как и я, когда впервые узнал об этом плане из тех лее заметок, так и оставшихся в библиотеке. В момент свадьбы жениха должны были арестовать, с тем чтобы отправить потом на виселицу. Разборчивая невеста, отвергшая жениха за то, что гот побывал в тюрьме, достанется в жены висельнику. Вот что считал сэр Артур Бодрей артистическим завершением дела.

Смертельно бледный Ивэн Смит молчал. Далеко на дороге они увидели мощную фигуру и широкополую шляпу доктора Эббота, направлявшегося к ним навстречу. Даже во внешнем облике его чувствовалось сильное волнение. Но они сами были гораздо более потрясены всем случившимся.

— Как вы сказали, ненависть — ужасная штука, — сказал наконец Ивэн, -- и только одна мысль даст мне сейчас некоторое облегчение: вся моя ненависть к бедному Дэлмону исчезла — теперь я понял, при каких обстоятельствах он снова стал убийцей.

Молча они прошли оставшуюся часть пути и встретились с толстым доктором, спешившим к ним. Его большие руки, затянутые в перчатки, были раскинуты в жесте отчаяния, седая борода развевалась по ветру.

— Ужасная новость! — воскликнул он. — Найдено тело Артура. По-видимому, он погиб у себя в саду.

— Боже мой! — сказал отец безжизненным тоном. — Какой ужас!

— И больше того, — продолжал, задыхаясь, доктор, — Джон Дэлмон поехал за Верноном Водреем, племянником покойного, но Вернон утверждает, что даже не слыхал о нем. Кажется, Дэлмон бесследно исчез.

— Боже мой! — сказал отец Браун. — Как странно!