Отец Браун прогуливался по картинной галерее, но выражение его лица свидетельствовало о том, что он пришел сюда не ради картин. Сейчас он действительно не хотел рассматривать картины, хотя и любил живопись. Не то чтобы в этих модернистских композициях было что-то аморальное или предосудительное. Тот, кто дал волю языческим страстям, изображая разорванные спирали, перевернутые конусы и разбитые цилиндры, с помощью которых искусство будущего вдохновляло или пугало людей, поистине должен был обладать буйным темпераментом. Но отец Браун ожидал молодую знакомую, выбравшую для встречи это не слишком подходящее место в силу определенной склонности к футуризму. Молодая подруга также была его родственницей, одной из немногих, которых он имел. Ее звали Элизабет Фэйн, или просто Бетти, и она была дочерью его сестры, которая вышла замуж за одного из благовоспитанных, но обедневших сквайров. Поскольку теперь сквайр был так же мертв, как и беден, отец Браун играл роль опекуна, священника и в некотором смысле защитника, а не только дядюшки. Сейчас он, помаргивая, смотрел на посетителей галереи, не замечая знакомых каштановых волос и оживленного лица. Тем не менее он увидел нескольких знакомых и множество незнакомых людей, в том числе таких, с которыми он не хотел бы познакомиться по соображениям вкуса.

Среди незнакомых людей, привлекших его интерес, находился гибкий и подвижный молодой человек, очень красиво одетый и похожий на иностранца, поскольку его борода имела форму лопаты, как у пожилого испанца, а темные волосы были подстрижены так коротко, что напоминали черную облегающую шапочку. Среди людей, с которыми священник не особенно хотел познакомиться, находилась дама властного вида в поразительном алом платье и с гривой желтых волос, слишком длинных для фигурной стрижки и свободно распущенных для обычной прически. У нее было сильное, довольно тяжелое лицо с бледной кожей нездорового оттенка, и когда она смотрела на кого-то, то как будто наводила на него чары василиска. За ней, словно на буксире, следовал невысокий мужчина с большой бородой, очень широким лицом и длинными, сонными щелками глаз. Выражение его лица было сияющим и благодушным, как если бы он лишь частично проснулся, но его бычья шея сзади имела брутальный вид.

Отец Браун наблюдал за дамой, думая о том, что появление его племянницы будет приятным контрастом. Но он по какой-то причине продолжал смотреть, пока не пришел к выводу, что облик любого человека будет приятным контрастом по сравнению с ней. Поэтому он испытал некоторое облегчение, хотя и слегка вздрогнул от неожиданности, когда повернулся при звуке своего имени и увидел другое, знакомое лицо.

Это было острое, но дружелюбное лицо адвоката по фамилии Грэнби, чьи седеющие волосы напоминали напудренный парик и совершенно не вязались с юношеской энергией его движений. Он был одним из тех служащих Сити, которые, как школьники, прибегают в свои конторы, а потом убегают обратно. Он не мог обежать картинную галерею таким же манером, но выглядел так, как будто ему хотелось этого, и проворно оглядывался по сторонам в поисках знакомых.

— Я не знал, что вы стали покровителем нового искусства, — с улыбкой сказал отец Браун.

— А я не знал, что вы здесь, — парировал Грэнби. — Мне нужно поймать одного человека.

— Удачной охоты, — ответил священник. — Я делаю примерно то же самое.

— Он сказал, что будет здесь проездом на континент, — фыркнул адвокат, — и попросил меня встретиться с ним в этом эксцентричном месте. — Он немного подумал и отрывисто добавил: — Послушайте, я знаю, что вы умеете хранить тайны. Вы знаете сэра Джона Масгрейва?

— Нет, — ответил священник. — Но я не стал бы делать из него тайну, хотя говорят, что он прячется в замке. Разве эт о не тот старик, о котором ходят всевозможные истории — о том, будто он живет в башне с настоящей опускной решеткой и подвесным мостом и отказывается покидать эпоху Средневековья? Он один из ваших клиентов?

— Нет, — сказал Грэнби. — К нам пришел его сын, капитан Масгрейв. Но старик играет важную роль в происходящем, а я его не знаю, в том-то и дело. Послушайте, это конфиденциальный вопрос, но я могу вам доверять. — Он понизил голос и увлек своего друга в боковую галерею, сравнительно пустую, где находились изображения разных реальных предметов. Молодой Масгрейв хочет получить от нас крупную сумму под залог post obit своего престарелого отца в Нортумберленде. Старику далеко за семьдесят, и он рано или поздно уйдет в мир иной, но как насчет завещания? Что произойдет с его деньгами, замками, опускными решетками и всем остальным? Это превосходное старинное поместье, которое до сих пор стоит дорого, но оно странным образом не значится в праве наследования. Так что вы понимаете наше положение. Вопрос в том, дружелюбно ли настроен наш старик, как сказал один из героев Диккенса.

— Если он дружелюбно настроен по отношению к сыну, то ситуация благоприятна для вас, — заметил отец Браун. — Нет, боюсь, я не смогу вам помочь. Я никогда не встречался с сэром Джоном Масгрейвом, но, насколько я понимаю, лишь очень немногие встречаются с ним в наши дни. Но для меня очевидно, что вы имеете право на ответ, прежде чем ссудите молодого джентльмена деньгами вашей фирмы. Он не из тех людей, которых лишают наследства?

— Сомневаюсь, — ответил его собеседник. — Он очень популярен, блистает в обществе и часто бывает за границей. Кроме того, он был журналистом.

— Ну, это не преступление, — сказал отец Браун. — По крайней мере, не всегда.

— Чепуха! — отрывисто произнес Грэнби. — Вы понимаете, что я имею в виду. Он похож на перекати-поле — журналист, лектор, актер и бог знает что еще. Мне нужно знать, в каком положении я нахожусь... А вот и он.

Адвокат, нетерпеливо расхаживавший по полупустой галерее, внезапно повернулся и почти бегом кинулся в более людную комнату. Он подбежал к высокому, хорошо одетому молодому человеку, с короткой стрижкой и бородой иностранного фасона.

Дальше они пошли вместе, оживленно беседуя, пока отец Браун смотрел им вслед прищуренными близорукими глазами. Впрочем, наблюдения были прерваны появлением его запыхавшейся и шумной племянницы Бетти. К удивлению ее дяди, она отвела его в полупустую комнату и усадила на стул, похожий на остров посреди моря начищенного пола.

— Я должна рассказать вам кое о чем, — сказала она. — Это так глупо, что никто другой не поймет.

— Ты берешь с места в карьер, — заметил отец Браун. — Это как-то связано с делом, о котором упомянула твоя мать? Помолвка и все такое... в общем, не то, что военные историки называют генеральным сражением.

— Знаете, она хочет, чтобы я обручилась с капитаном Масгрейвом, — выпалила Бетти.

— Я не знал об этом, — смиренно признался отец Браун. — Но похоже, капитан Масгрейв весьма популярен.

— Разумеется, мы очень бедны, — продолжала она. — Можно сколько угодно говорить, что это не имеет значения, но от этого не легче.

— Ты хочешь выйти за него? — спросил отец Браун, глядя на нее из-под полуопущенных век.

Девушка хмуро уставилась в пол и ответила вполголоса:

— Думала, что хочу. По крайней мере, мне так казалось. Но я только что испытала потрясение.

— Тогда расскажи об этом.

— Я слышала, как он смеется, — заявила она.

— Ну, это немалое достижение для общительного человека, — отозвался священник.

— Вы не понимаете, — сказала девушка. — Общение тут ни при чем. В том-то и дело, что это не было связано с общением. — Она немного помедлила и твердо продолжала: — Я пришла довольно рано и увидела его сидящим в полном одиночестве среди этих новых картин. Тогда в галерее было почти пусто. Он не имел представления, что я или кто-то еще находится поблизости; он просто сидел один и смеялся.

— Что ж, неудивительно, — сказал отец Браун. — Я не художественный критик, но общее мнение обо всех этих картинах сводится...

— Ах, вы не понимаете, — почти серди то перебила она. — Не в том дело! Он даже не смотрел на картины. Отт глядел в потолок, но его взгляд был как будто обращен вовнутрь, и он смеялся так, что у меня кровь стыла в жилах.

Священник встал и принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину.

— В таких делах не нужно проявлять поспешность, — начал он. — Есть два вида мужчин... Но обсуждение придется отложить, потому что вот и он собственной персоной.

Капитан Масгрейв быстро вошел в комнату и лучезарно улыбнулся. Адвокат Грэнби держался за ним, и на его юридическом лице застыло новое выражение удовлетворенности и облегчения.

— Должен извиниться за все, что я сказал о капитане, — обратился он к священнику, когда они вместе направились к двери. — Он чрезвычайно разумный человек и хорошо понимает мою позицию. Он предложил мне отправиться на север и встретиться с его престарелым отцом; тогда я смогу услышать от самого старика, как обстоят дела с наследством. Трудно выразиться более ясно, не так ли? Но он так стремится уладить дело, что предложил доставить меня в Масгрейв-Мосс на собственном автомобиле. Это название поместья. Что же, если он так любезен, то завтра утром мы отправимся туда вместе.

Пока они разговаривали, Бетти и капитан вместе прошли через дверь, образовав в ее раме достаточно сентиментальную картину, чтобы можно было предпочесть ее конусам и цилиндрам. Независимо от других общих симпатий оба выглядели очень привлекательно, и адвокат как раз собирался отметить это обстоятельство, когда картина внезапно изменилась.

Капитан Джеймс Масгрейв выглянул в главную галерею, и его смеющийся, торжествующий взгляд остановился на чем-то, что как будто изменило его с головы до ног. Отец Браун тоже заглянул туда со смутным предчувствием чего-то недоброго и увидел мрачное, почти разъяренное лицо женщины в алом с львиной гривой желтых волос. Она немного сутулилась, словно бык, выставивший рога, и выражение ее мертвенно-бледного лица было таким угнетающим и гипнотическим, что они почти не обратили внимания на невысокого мужчину с большой бородой, стоявшего рядом с ней.

Масгрейв направился к ней, похожий на красиво одетую восковую фигуру с механическим заводом, и произнес несколько слов, неслышных для окружающих. Женщина не ответила, но они вместе повернулись и пошли по длинной галерее, словно беседуя друг с другом, а бородатый коротышка с бычьей шеей двинулся в кильватере, словно гротескный домовой в роли пажа.

— Господи спаси! — пробормотал отец Браун, глядя им вслед. — Кто эта женщина?

— К счастью, не моя подруга, — с мрачной легкомысленностью ответил Грэнби. — Судя но ее виду, даже легкий флирт с ней может оказаться фатальным, не так ли?

— Не думаю, что он флиртует с нею, — сказал отец Браун.

Между тем беседующие достигли дальнего конца галереи и расстались друг с другом, а капитан Масгрейв поспешно вернулся к ним.

— Послушайте, — довольно естественным тоном начал он, хотя им показалось, что его голос изменился, — мне очень жаль, мистер Грэнби, но, как выяснилось, я не смогу завтра уехать с вами на север. Тем не менее вы можете взять мой автомобиль. Пожалуйста, сделайте это; он мне не понадобится. Я... мне придется на несколько дней задержаться в Лондоне. Если хотите, возьмите с собой друга.

— Мой друг отец Браун... — начал адвокат.

— Если капитан Масгрейв действительно так любезен, могу добавить, что я некоторым образом причастен к просьбе мистера Грэнби и мне будет очень приятно, если я смогу поехать, — серьезно сказал отец Браун.

Вот так вышло, что на следующий день чрезвычайно элегантный автомобиль с не менее элегантным шофером выехал на север через болота Йоркшира с такими разными пассажирами, как священник, похожий на черный сверток, и адвокат, больше привыкший бегать пешком, чем разъезжать на колесах.

Они по взаимному согласию прервали свою поездку в одной из просторных долин Вест-Райдинга, пообедав и устроившись на ночлег в уютной гостинице. На следующее утро они выехали пораньше и двинулись вдоль побережья Нортумбрии, пока не достигли лабиринта песчаных дюн и тучных приморских лугов, где-то в центре которой находился старинный замок, остававшийся уникальным и таинственным монументом давно прошедших войн в Приграничье. В конце концов они нашли его, следуя по дороге вдоль длинного залива, а потом свернув к грубому каналу, заканчивавшемуся у крепостного рва. Это действительно был замок квадратной формы, с угловыми башнями такого типа, какие норманны строили повсюду — от Галилеи до Грампианских гор в Юго-Восточной Шотландии. Там на самом деле имелась опускная решетка и подъемный мост, о чем красноречиво напомнил небольшой инцидент, затруднивший их попадание внутрь.

Они пробрались через заросли высокой травы и камыша на берег рва, похожего на черную ленту с опавшими листьями и грязной пеной, словно черное дерево с золотой инкрустацией. На расстоянии одного-двух ярдов за черной лентой находился другой зеленый берег и большие каменные столбы у ворот. Но, судя по всему, эта одинокая крепость видела так мало посетителей, что, когда нетерпеливый Грэнби окликнул смутные фигуры стражей за опускной решеткой, им с большим трудом удалось справиться с механизмом громадного проржавевшего моста. Он вздрогнул и начал опускаться, словно падающая башня, но потом застрял посередине под угрожающим углом.

Грэнби, пританцовывавший от нетерпения на берегу, крикнул своему спутнику:

— Я не хочу торчать тут в грязи! Проще будет перепрыгнуть ров!

С характерной для него порывистостью, он действительно прыгнул и лишь немного зашатался, когда приземлился на другом берегу. Короткие ноги отца Брауна не были приспособлены для прыжков, но он по своему темпераменту был лучше других людей приспособлен с плеском падать в грязную воду. Благодаря проворству своего спутника он увяз не слишком глубоко. Но когда его втаскивали на зеленый илистый берег, он остановился с опущенной головой, вглядываясь в какую-то точку на травянистом склоне.

— Вы решили заняться ботаникой? — раздраженно спросил Грэнби. — У нас нет времени собирать редкие растения после вашей попытки встретиться с чудесами подводного мира. Грязные мы или нет, нам нужно представиться баронету.

Когда они проникли в замок, то были вежливо приняты пожилым слугой — единственным, оказавшимся поблизости, — и, после того как они сообщили о своем деле, их проводили в длинный зал, обшитый дубовыми панелями и с зарешеченными окнами старинного вида. Оружие разных эпох в строгом порядке было вывешено на темных стенах, и полный набор доспехов XIV века стоял на страже рядом с большим камином. В следующем длинном зале за полуоткрытой дверью можно было видеть стройный ряд фамильных портретов.

— Такое чувство, словно попал в исторический роман, а не в жилой дом, — признался адвокат. — Не думал, что кто-то может сохранять у себя дух «Удольфских тайн».

— Да, старый джентльмен, безусловно, последователен в своем историческом увлечении, — ответил священник. — И эти вещи не фальшивые. Они не изготовлены человеком, который считает, что все средневековые люди жили в одно и то же время. Иногда доспехи составляют из отдельных частей, но этот доспех принадлежал одному человеку и полностью защищал его. Видите ли, это поздняя разновидность турнирных доспехов.

— Раз уж вы об этом, то наш хозяин тоже поздняя пташка, — проворчал Грэнби. — Он уже долго заставляет нас ждать.

— В таком месте следует ожидать, что все будет происходить медленно, — сказал отец Браун. — Думаю, с его стороны очень порядочно, что он вообще желает видеть нас — двух совершенных незнакомцев, приехавших с глубоко личными вопросами.

И действительно, при появлении хозяина дома у них не было причин жаловаться на холодный прием. Скорее, они ощутили нечто подлинное в традициях воспитания и поведения, сохранивших прирожденное достоинство в этом варварском уединении после долгих лет сельской жизни и хандры. Баронет не казался удивленным или смущенным редким визитом, и, хотя они подозревали, что он не принимал незнакомцев последнюю четверть века, он держался так, словно только что раскланялся с герцогинями. Он не выказал застенчивости или раздражительности, когда они коснулись очень личных вопросов, которые привели их сюда; после некоторого размышления он признал их любопытство оправданным в данных обстоятельствах. Он был худощавым, довольно энергичным на вид джентльменом, с черными бровями и длинным подбородком, и хотя его тщательно завитые волосы, несомненно, были париком, он благоразумно носил седой парик пожилого человека.

— Что касается вопроса, представляющего непосредственный интерес для вас, то ответ очень прост, — произнес он. — Я, безусловно, собираюсь передать всю свою собственность моему сыну, как мой отец передал ее мне, и ничто — подчеркну, ничто — не заставит меня поступить иначе.

— Чрезвычайно благодарен вам за такие сведения, — ответил адвокат. — Но ваша любезность побуждает меня добавить, что вы очень энергично сформулировали свое мнение. Я ни в малейшей мере не предполагаю, что поведение вашего сына каким-то образом заставило вас усомниться в его достоинствах. Тем не менее он может...

— Вот именно, — сухо сказал сэр Джон Масгрейв. — Он может, и это еще слишком мягко сказано. Не соблаговолите ли пройти со мной в соседнюю комнату?

Он провел их в следующий длинный зал, который они уже мельком видели, и остановился перед рядом потемневших, мрачных портретов.

— Это сэр Роджер Масгрейв, — сказал он, указав на длиннолицего мужчину в черном завитом парике. — Он был одним из самых отъявленных лжецов и мошенников в нечестивые времена Вильгельма Оранского, предателем двух королей и, возможно, убийцей двух своих жен. Это его отец, сэр Роберт, безупречно честный старый кавалер. А это его сын, сэр Джон, один из благороднейших якобитских мучеников и один из первых, кто попытался возместить ущерб, нанесенный Церкви и беднякам. Не примечательно ли, что в роду Масгрейвов власть, честь и доброе имя передавались от одного хорошего человека к другому через поколение? Эдуард Первый хорошо правил Англией. Эдуард Третий покрыл Англию славой. Однако между первым и вторым славным правлением находилось бесчестье и слабоумие Эдуарда Второго, который заискивал перед Гавестоном и позорно бежал от Брюса. Поверьте, мистер Грэнби, славная история великого рода — это нечто большее, чем случайные люди, которые продолжают, хотя и не всегда красят ее. Наше наследие переходило от отца к сыну, и так будет продолжаться. Вы можете быть уверены, джентльмены, и можете заверить моего сына, что я не пожертвую свои деньги на приют для бездомных кошек. Масгрейвы будут наследовать друг другу до скончания времен.

— Да, — задумчиво сказал отец Браун. — Понимаю, что вы имеете в виду.

— И мы будем только рады передать такое радостное заверение вашему сыну, — подхватил адвокат.

— Вы можете передать заверение, — серьезно ответил хозяин дома. — Он в любом случае получит замок, титул, землю и деньги. Есть лишь небольшое дополнение чисто личного характера: я ни при каких обстоятельствах не буду говорить с ним, пока живу.

Адвокат оставался в такой же почтительной позе, но теперь он недоуменно смотрел на хозяина.

— Боже, что же он...

— Я частное лицо, а также хранитель великого наследия, — сказал Масгрейв. — А мой сын совершил нечто столь ужасное, что перестал быть нет, не скажу, что джентльменом, - но даже человеческим существом. Это худшее преступление в мире. Вы помните, что ответил Дуглас, когда лорд Мармион предложил обменяться с ним рукопожатием?

— Да, — ответил отец Браун.

процитировал Масгрейв.

Он повернулся и проводил немного ошеломленных гостей в предыдущую комнату.

— Надеюсь, вы согласитесь немного подкрепиться, — продолжал он в той же ровной манере. — Если у вас есть сомнения по поводу обратного пути, я с радостью предложу вам переночевать под крышей моего замка.

— Спасибо, сэр Джон, — уныло произнес священник. — Но думаю, нам лучше идти.

— Я немедленно распоряжусь опустить мост, — сказал хозяин дома, и несколько минут спустя скрип огромного, неправдоподобно старинного механизма наполнил замок, словно скрежет мельничных жерновов. Несмотря на ржавчину, на этот раз он сработал успешно, и они снова оказались на травянистом берегу за крепостным рвом.

Грэнби внезапно передернул плечами, как от холода.

— Что же натворил его сын? — воскликнул он.

Отец Браун не ответил. Они вернулись к автомобилю и продолжили поездку до соседней деревни под названием Грэйстонс, где устроились в гостинице под названием «Семь звезд». Здесь адвокат с легким изумлением обнаружил, что священник не собирается ехать дальше; иными словами, он намеревался остаться в окрестностях замка.

— Я не могу заставить себя уехать вот так, — серьезно сказал он. — Разумеется, я отошлю автомобиль, и вы, если хотите, можете отправиться вместе с ним. Вы получили ответ на вопрос о том, может ли ваша фирма ссудить деньги на предприятия молодого Масгрейва. Но мой вопрос о том, является ли он достойным мужем для Бетти, остался без ответа. Я попробую выяснить, действительно ли он совершил нечто ужасное, или это лишь фантазии престарелого лунатика.

— Но если вы хотите что-то узнать о нем, почему не отправиться к нему? — возразил адвокат. — Зачем оставаться в этой беспросветной дыре, куда он вряд ли заглядывает?

— Какой толк отправляться к нему? — спросил его собеседник. — Нет смысла подходить к модному молодому человеку на Бонд-стрит и говорить: «Прошу прощения, это вы совершили столь ужасное преступление, что больше не имеете права называться человеком?» Если он и впрямь такой злодей, то определенно будет все отрицать. Кроме того, мы даже не знаем, что это за преступление. Нет, о нем знает лишь один человек, который может сказать правду, хотя бы из-за горделивого чудачества. Пока что я постараюсь держаться рядом с ним.

Отец Браун действительно оставался поблизости от эксцентричного баронета, и тот в самом деле не один раз встретился с ним, при соблюдении чрезвычайной вежливости с обеих сторон. Несмотря на преклонный возраст, баронет оставался весьма бодрым, много гулял, и его часто можно было видеть проходящим по деревне или сельским тропам. Лишь через день после прибытия отец Браун, вышедший из гостиницы на замощенную рыночную площадь, увидел темную величавую фигуру, идущую по направлению к почте. Баронет был скромно одет в черное, но его властное лицо казалось еще более выразительным в ярком солнечном свете; со своими серебристыми волосами, темными бровями и длинным подбородком он чем-то напоминал Генри Ирвинга или другого знаменитого актера. Несмотря на седину, его фигура, как и лицо, излучала силу, и он держал свою трость скорее как дубинку, а не костыль. Он поздоровался со священником и заговорил с такой же непринужденностью, которая отличала его вчерашние откровения.

— Если вы еще интересуетесь моим сыном, — он с ледяным равнодушием подчеркнул последнее слово, — то вряд ли сможете увидеть его. Он только что покинул страну. Между нами, можно сказать, что он бежал из страны.

— В самом деле? — произнес священник, спокойно глядя на него.

— Какие-то люди, по фамилии Груновы, о которых я никогда не слышал, досаждали мне расспросами о его местонахождении, — сказал сэр Джон. — Я как раз собираюсь послать телеграмму и сообщить им, что, насколько мне известно, ему нужно писать в Ригу до востребования. Даже это доставило мне неудобства. Вчера вечером я пришел сделать это и на пять минут опоздал на почту. Вы здесь надолго? Надеюсь, вы нанесете мне еще один визит.

Когда священник пересказал адвокату свою короткую беседу со старым Масгрейвом, Грэнби выглядел озадаченным и заинтересованным.

— Почему капитан бежал из страны? — спросил он. — И что за люди хотят найти его? Кто такие эти Груновы?

— Я не знаю ответа на первый вопрос, — сказал священник. — Возможно, его таинственный грех оказался раскрытым. Полагаю, те, другие люди шантажируют его. Что касается третьего вопроса, то, думаю, я знаю ответ. Жуткая женщина с желтыми волосами — это мадам Грунова, а коротышка числится ее мужем.

На следующий день отец Браун выглядел довольно усталым и бросил свой черный зонтик с видом паломника, положившего свой посох. Казалось, он чем-то угнетен, как это часто бывало в его криминальных расследованиях. Но причиной его гнетущего состояния был успех, а не поражение.

— Это и в самом деле потрясение, — хмуро произнес он. — Но я должен был догадаться. Мне следовало догадаться, как только я вошел туда и увидел эту штуку.

— Что вы увидели? — нетерпеливо спросил Грэнби.

— Когда я увидел, что там есть только один полный доспех, — ответил отец Браун. Наступила тишина, когда адвокат только глядел на своего друга, пока тот не продолжил: — Позавчера я как раз собирался сказать моей племяннице, что есть два вида мужчин, которые могут смеяться, когда находятся в одиночестве. Можно даже сказать, что это делает либо очень хороший, либо очень дурной человек. Видите ли, он делится своей шуткой с Богом либо с дьяволом. Так или иначе, у него есть внутренняя жизнь. Что ж, здесь мы имеем дело с человеком, который делится шуткой с дьяволом. Ему все равно, что никто его не видит, поскольку он никому не может доверить свои мысли. Его шутка самодостаточна, если она достаточно пагубная и злонамеренная.

— Что вы такое говорите? — требовательно спросил Грэнби. — О ком вы говорите... то есть о ком из них? Кто человек, который делится зловещей шуткой с его сатанинским величеством?

Отец Браун с бледной улыбкой посмотрел на него.

— Ах, — сказал он, — в том-то и шутка.

Снова наступила тишина, но на этот раз она была насыщенной и гнетущей, а не просто пустой; казалось, она опустилась на них как сумерки, которые постепенно переходили от заката к темноте. Отец Браун продолжал говорить ровным голосом, прочно опираясь локтями на стол:

— Я навел справки о семье Масгрейвов. Они энергичные люди и долгожители, так что даже в обычном случае я бы пришел к выводу, что вам придется долго ждать своих денег.

— Мы вполне готовы к этому, — сказал адвокат. — Но в любом случае это не может продолжаться до бесконечности. Старику уже почти восемьдесят лет, хотя он до сих пор выходит погулять, а люди в гостинице смеются и уверяют, что он никогда не умрет.

Отец Браун вскочил одним из своих редких, но стремительных движений, но продолжал упираться руками в стол, наклонившись вперед и глядя своему другу в лицо.

— Вот оно! — тихо, но взволнованно воскликнул он. — Как он умрет? Как он может умереть?

— Ради всего святого, что вы имеете в виду? — спросил Грэнби.

— Я имею в виду, что знаю, какое преступление совершил Джеймс Масгрейв, — прозвучал голос священника в потемневшей комнате.

В его словах слышался такой холод, что Грэнби с трудом удержался от дрожи и пробормотал следующий вопрос.

— Это действительно худшее преступление в мире, — сказал отец Браун. — По крайней мере, во многих обществах и цивилизациях его сочли бы таковым. Оно с древнейших времен требовало самого сурового наказания. Так или иначе, я знаю, что на самом деле совершил молодой Масгрейв и почему он это сделал.

— Что же он сделал? — спросил адвокат.

— Убил своего отца, — ответил священник.

В свою очередь, адвокат поднялся с места, нахмурился и посмотрел на своего друга.

— Но его отец в замке! — резко произнес он.

— Его отец лежит во рву, — ответил священник. — А я был глупцом, когда с самого начала не понял, что беспокоило меня насчет этих доспехов. Вы помните, как выглядела та комната? Как аккуратно она была обставлена и украшена? Две скрещенные секиры висели с одной стороны камина, и две скрещенные секиры — с другой стороны. Круглый шотландский щит имелся на одной и на другой стене. А набор доспехов охранял одну сторону камина, в то время как другая сторона оставалась пустой. Ничто не заставит меня поверить, что человек, стремившийся к абсолютной симметрии, намеренно упустил одну деталь. Там почти наверняка стоял другой человек в доспехах. Что же с ним стало? — Он немного помедлил и продолжал более деловитым тоном: — Если подумать, это очень хороший план для убийства, позволявший справиться с вечной проблемой избавления от тела. Тело часами или даже днями могло стоять в полных турнирных доспехах, пока слуги приходили и уходили и пока убийце не представилась возможность просто вытащить труп глухой ночью и опустить его в ров, даже не проходя по мосту. Как удобно! А когда тело совершенно разложилось в стоячей воде, остался лишь скелет в доспехах четырнадцатого века, который с большой вероятностью можно обнаружить в крепостном рву старинного пограничного замка. Маловероятно, что кто-либо стал искать там, но если и так, то это все, что они бы обнаружили. И у меня есть подтверждение. Когда вы сказали, что я ищу редкое растение, это действительно было уликой в любом смысле слова, прошу прощения за невольную остроту. Я увидел вмятины от двух ступней, так глубоко погруженные в почву, что оставивший их человек либо был очень тяжелым, либо носил что-то очень тяжелое. И кстати, можно извлечь еще одну мораль из того незначительного инцидента, когда я совершил свой изящный прыжок. 

— У меня голова идет кругом, — признался Грэнби. — Но я начинаю получать хоть какое-то представление об этом кошмаре. Что там насчет изящного прыжка?

— Сегодня на почте я невзначай подтвердил вчерашнее заявление баронета о том, что он немного опоздал послать телеграмму днем раньше — то есть не только в день нашего приезда, но и в точное время нашего приезда. Разве вы не понимаете, что это значит? Это значит, что, когда мы приехали, его не было дома и он вернулся, пока мы ждали. Именно поэтому нам пришлось ждать так долго. А когда я понял это, то внезапно увидел общую картину.

— Ну же, — нетерпеливо сказал адвокат. — Что вы поняли?

— Восьмидесятилетний старик может ходить, — ответил отец Браун. — Он даже может долго гулять по сельским тронам. Но старик не может прыгать. Из него вышел бы еще менее изящный попрыгунчик, чем из меня. Однако баронет вернулся, пока мы ждали его; он должен был вернуться, уже когда мы пришли, перепрыгнув ров, так как мост опустили позднее. Я склонен полагать, что он сам заклинил механизм, чтобы отложить появление незваных гостей, судя но скорости ремонта. Но это не имеет значения. Когда я представил седовласого старика, одетого в черное и прыгающего через ров, то сразу же понял, что это молодой человек, переодетый стариком. Теперь вы видите общую картину?

— Вы хотите сказать, что этот приятный юноша убил своего отца, спрятал труп в доспехах, утопил во рву, потом замаскировался иод него и так далее? — медленно произнес Грэнби.

— Они почти точь-в-точь похожи друг на друга, — сказал священник. — Судя по фамильным портретам, вы можете судить о степени сходства. Потом вы упомянули о маскировке, но в определенном смысле каждый человек маскирует одеждой свою внешность. Старик маскировался париком, а молодой человек — бородой иностранного фасона. Когда он побрился и надел парик на коротко стриженную голову, то превратился в точное подобие отца с помощью небольшой гримировки. Разумеется, теперь вы понимаете, почему он был так любезен и предложил нам поехать к отцу на автомобиле следующим утром. Сам он приехал вечерним поездом. Он опередил нас, совершил преступление, изменил свою внешность и подготовился к переговорам.

— Ах да, переговоры! — задумчиво сказал Грэнби. — Разумеется, вы хотите сказать, что настоящий баронет вел бы себя по-другому?

— Его отец бы прямо заявил вам, что капитан не получит ни пенса, — ответил отец Браун. — Каким бы причудливым ни выглядел его замысел, на самом деле оставался единственный способ помешать этому. Но я хочу, чтобы вы в полной мере оценили его хитроумие. Его план одновременно решал несколько проблем. Русские шантажировали его за какое-то злодеяние — подозреваю, за предательство во время войны. Он одним махом отделался от них и, возможно, отправил их в Ригу по ложному следу. Но венцом совершенства был его план признать собственного сына как наследника, но не как человека. Вы понимаете, что это не только гарантировало ему получение наследства, но и разрешало самое главное затруднение, которое вскоре могло возникнуть?

— Я вижу несколько затруднений, — сказал Грэнби. — Какое из них вы имеете в виду?

— Если сын даже не был лишен наследства, то выглядело бы очень странно, что сын и отец никогда не встречались. Личное отречение от сына решало этот вопрос. Как я и сказал, оставалось лишь одно затруднение, и оно, вероятно, беспокоит его прямо сейчас. Как старик должен умереть?

— Я знаю, как он мог бы умереть, — сказал Грэнби.

Отец Браун показался немного озадаченным и продолжал в более отвлеченной манере.

— Однако в этом есть нечто большее, — сказал он. — В его замысле есть нечто более абстрактное, необыкновенно привлекавшее его. Ему доставляло безумное интеллектуальное удовольствие объяснять вам в одном лице, что он сам совершил преступление в другом лице. Это именно то, что я называю инфернальной иронией, шуткой, которой делятся с дьяволом. Стоит ли сказать вам то, что многие назвали бы парадоксом? Иногда само сердце преисподней находит радость в том, чтобы говорить правду. Но главное — говорить правду так, чтобы все неправильно понимали ее. Именно поэтому ему так нравилось выдавать себя за другого человека, а потом чернить того, кем он и был на самом деле. Именно поэтому моя племянница слышала, как он смеялся совершенно один в картинной галерее.

Грэнби вздрогнул как человек, рывком возвращенный к реальности.

— Ваша племянница! — воскликнул он. — Разве ее мать не хотела, чтобы она вышла замуж за Масгрейва? Кажется, речь шла о богатстве и положении в обществе.

— Да, — сухо ответил отец Браун, — ее мать предпочитала брак по расчету.