Не успела доктор уйти, как к Бэзилу подошла мисс Чансел-лор. Ее глаза как бы говорили: «Мне все равно, здесь вы или нет, — я чувствую себя прекрасно!» Однако вслух она произнесла нечто более любезное. Она спросила, не откажет ли он ей в удовольствии представить его миссис Фарриндер. Рэнсом с присущей ему южной галантностью согласился, и его собеседница тут же встала, чтобы ввести его в кружок, образовавшийся вокруг миссис Фарриндер. Ей это предоставляло возможность оправдать свою репутацию обладательницы изящных манер, а также поразить Рэнсома достоинством при разговоре и благородством стиля, недостижимыми даже для самых лучших и многообещающих дочерей его южной родины. Будто она знала, что он не готов к тем переменам, за которые она ратует, и желала показать ему, что даже к отсталому южанину представительницы ее пола могут быть великодушны. Это знание о его тайном недоверии виделось ему в лицах окружающих дам, чьи внимательные взгляды, впрочем (его же никому не представили), выражали жалость, а не презрение. Он чувствовал на себе взгляды зрелых женщин, видел непослушные пряди, выбивающиеся из-под темных шляпок, склонившиеся вперед головы, как будто они выжидают, прислушиваются. И не было среди них ни одного светлого или радостного лица, за исключением той девушки с красивыми волосами, которую он заметил ранее и которая теперь тихо сидела в стороне от основного собрания. Он вновь встретился с ней глазами — она тоже наблюдала за ним. Видимо, потому, решил он, что миссис Фарриндер, которой его кузина, должно быть, уже выдала нелестную рекомендацию о нем, захочет с ним поспорить, и девушке любопытно, сумеет ли он собраться и с честью выйти из этого положения. Если она поднимет тему сухого закона, он будет вынужден принять вызов, так как идея о вмешательстве властей в этот вопрос наполняла его яростью. Ему нравилось иногда выпить, и, по его глубокому убеждению, цивилизация окажется в опасности, если поддастся толпе голосящих женщин, — я всего лишь передаю его формулировку, — пожелавших запретить джентльмену пропустить стаканчик. Миссис Фарриндер доказала ему, что он не вызывает у нее опасений. Она спросила, не даст ли он собравшимся краткую характеристику социальной и политической обстановки на Юге. Он попросил извинить его, одновременно выражая глубокую благодарность за оказанное доверие и посмеиваясь в душе над идеей сымпровизировать подобную лекцию. Он посмеивался и когда поймал на себе взгляд мисс Чанселлор, говоривший: «Что ж, я и так была о вас невысокого мнения!» Говорить с этими людьми о Юге — если бы они только знали, насколько глупой казалась ему эта мысль! Он нежно любил свою родину, и чувство глубокой привязанности к ней делало подобное выступление перед сборищем фанатиков с Севера настолько же невозможным, как если бы он прочел вслух письма матери или любовницы. Молчать о Юге, не трогать его грязными руками, оставить его наедине с его ранами и воспоминаниями, не выставлять на всеобщее обозрение ни его невзгоды, ни его надежды, но ждать, как подобает ждать мужчине, медленного разумного излечения временем — вот чего в душе хотел Рэнсом, и, по его мнению, меньше всего он мог помочь этому, развлекая гостей мисс Бёрдсай.

— Мы очень мало знаем о женщинах Юга. У них совсем нет права голоса, — заметила миссис Фарриндер. — Насколько мы можем на них рассчитывать? В каком количестве вольются они в наши ряды? Мне советовали не выступать с лекциями на Юге.

— Ах, мадам, это было очень жестоко по отношению к нам! — галантно воскликнул Бэзил Рэнсом.

— А мне оказали великолепный прием прошлой весной в Сент-Луисе, — раздался над головами собравшихся прекрасный молодой голос, который, как выяснил Бэзил, когда вслед за всеми обернулся на его звук, принадлежал хорошенькой рыжеволосой девушке. Она слегка покраснела, увидев, какой эффект произвело ее высказывание, и стояла, улыбаясь собравшимся.

Миссис Фарриндер благосклонно обратила к ней чело, хотя даже существование девушки было для нее неожиданностью.

— В самом деле... И какова же была тема выступления?

— История, современное положение и перспективы нашего пола.

— Что ж, Сент-Луис едва ли можно отнести к Югу, — заметила одна из женщин.

— Уверен, юная леди имела бы не меньший успех в Чарльстоне или Новом Орлеане, — возразил Бэзил Рэнсом.

— О, я хотела бы поехать дальше на Юг, — продолжила девушка, — но там у меня нет друзей. У меня друзья в Сент-Луисе.

— Вам не следует рассчитывать на друзей где бы то ни было, — сказала миссис Фарриндер тоном, который вполне объяснял ее репутацию. — Мне хорошо известно о лояльности Сент-Луиса.

— Что ж, теперь вы должны позволить мне представить вам мисс Таррант. Она просто умирает от желания познакомиться с вами, миссис Фарриндер, — произнес один из джентльменов, тот самый молодой человек с седыми волосами, которого доктор Пренс упомянула Рэнсому как известного журналиста. До этого момента он тоже слонялся где-то на задворках собрания, но сейчас осторожно пробирался к ним, ведя за собой дочь гипнотизера.

Девушка рассмеялась и зарделась еще сильнее, отчего ее лицо приобрело нежнейший розоватый оттенок. Она выглядела очень молодой, худенькой и открытой, и миссис Фарриндер провела ее к софе, которую только что покинула Олив Чанселлор.

— Я очень хотела познакомиться с вами. Я безмерно вами восхищаюсь. Я надеялась, что вы расскажете что-нибудь сегодня. Такое счастье — видеть вас, миссис Фарриндер, — так она говорила, пока собравшиеся смотрели на них с большим интересом. — Вы не знаете, кто я. Я просто девушка, которая хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сделали для нас. За то, что вы говорили для нас, молодых девушек, столько же, сколько и... сколько и... — Она замешкалась, огляделась вокруг с горящими глазами и снова встретилась взглядом с Бэзилом Рэнсомом.

— Столько же, сколько и для пожилых дам, — добродушно закончила миссис Фарриндер. — Похоже, вы довольно красноречивы.

— Она так красиво говорит — если бы ей только дали слово, — заметил молодой человек, представивший ее, — у нее новый стиль, довольно оригинальный.

Он стоял скрестив руки и с улыбкой наблюдал результат своих стараний — встречу двух женщин. И Бэзил Рэнсом, вспомнив слова мисс Пренс и то, что он сам слышал о нью-йоркских газетах и о том, откуда они черпают сведения, сразу понял, что журналист видит здесь достойную тему для статьи.

— Мое дорогое дитя, если вы хотите выступить, я призову всех к порядку, и вас выслушают, — сказала миссис Фарриндер.

Девушка посмотрела на нее с безграничным доверием:

— Если бы я могла сначала услышать вас — просто для создания подходящей атмосферы...

— Нет у меня никакой атмосферы! Я имею дело только с фактами, суровыми фактами, — ответила миссис Фарриндер. — Вы когда-нибудь слышали меня? Если да, то вы знаете, насколько я резкая.

— Слышала ли я вас? Да я жила вами! Ваши выступления для меня так много значат. Спросите мою мать, если не верите!

Она говорила искренне от первого слова до последнего, и так открыто и уверенно, что создавалось впечатление заранее подготовленного текста. И в то же время в ее манере речи была странная спонтанность, непритворный энтузиазм и невинность. Если здесь и было актерство, то прирожденное. Она смотрела на миссис Фарриндер, и все ее чувства отражались в ее улыбающихся глазах. Эта дама давно стала объектом поклонения и привыкла, что коллективное сердце представительниц ее пола принадлежит ей. Но сейчас она явно была озадачена такой неожиданной формулировкой благодарности; и ее глаза изучали девушку несколько настороженно, пока она в глубине своей выдающейся личности спрашивала себя, кто она, эта мисс Таррант, — многообещающая молодая женщина или просто юная выскочка. Вывод, к которому она пришла, однако, не отвечал на этот вопрос. Она сказала:

— Нам нужна молодежь — конечно же, нам нужна молодежь!

— Кто это очаровательное создание? — услышал Бэзил Рэнсом низкий приглушенный голос своей кузины.

Она задала этот вопрос Маттиасу Пардону, молодому человеку, который привел мисс Таррант. Рэнсом не знал, знакома ли мисс Чанселлор с этим человеком, или это любопытство толкнуло ее на вопрос. Он был рядом с ними и услышал ответ мистера Пардона:

— Дочь доктора Тарранта, врача-гипнотизера, мисс Верина. Она великолепный оратор.

— Что вы имеете в виду? — спросила Олив. — Она выступает на публике?

— О да, и она имела большой успех на Западе. Я слышал ее прошлой весной в Топике. Говорят, она великолепна. Не знаю, в чем секрет, но это очень впечатляюще, так свежо и поэтично. Должно быть, это в ней от отца. — И мистер Пардон жестом подчеркнул последнее свое высказывание.

Олив Чанселлор ничего не ответила и лишь издала тихий нетерпеливый вздох. Ее внимание полностью переключилось на девушку которая обеими руками держала руку миссис Фар-риндер и умоляла ту сказать вступительное слово.

— Мне нужна отправная точка, — говорила она. — Всего две-три из ваших великих мудрых мыслей.

Бэзил встал рядом с кузиной. Он заметил вслух, что Верина очень красива. Олив мгновенно повернулась, взглянула на него и затем сказала:

— Вы так думаете? — и немного погодя добавила: — Вы, должно быть, ненавидите это место!

— О, не сейчас, когда нас ожидает такая потеха, — ответил Рэнсом добродушно, хотя и немного грубовато.

Едва он так сказал, как вновь возникла мисс Бердсай в сопровождении гипнолога и его жены.

— Я смотрю, вам удалось ее разговорить, — сказала мисс Бердсай миссис Фарриндер.

Мысль о том, что Верину требовалось «разговорить», вызвала у Бэзила Рэнсома приглушенный смешок — явный признак того, что для него потеха уже началась, и это добавило на его счет еще один убийственный взгляд Олив.

— Вот ее отец, доктор Таррант, он обладает удивительным даром, и ее мать — дочь Абрахама Гринстрита, — представила своих спутников мисс Бёрдсай.

Она была уверена, что миссис Фарриндер заинтересуется, а ей искренне хотелось развлечь ораторшу. Затем мисс Бёрдсай обратилась к присутствующим, стараясь привлечь внимание даже самых далеко сидящих гостей и, видимо, чувствуя облегчение оттого, что такая необычайно одаренная девушка оказалась здесь в тот момент, когда знаменитость большего масштаба показала всю прихотливость гениальной натуры. Прихотливость отчасти выразилась в том, что миссис Фарриндер — читателю, верно, нелегко уследить за ее переменчивым настроением, — похоже, решила высказать кое-какие мысли. Так что хозяйке дома осталось только выразить общее мнение, что всем доставит огромное удовольствие послушать представителей старой и новой школы.

— Что ж, возможно, вы разочаруетесь в Верине, — сказала миссис Таррант с налетом печального неодобрения и, подобрав манто, села на краешек стула как бы в ожидании, что кто-то продолжит говорить.

— Это не я, мама, — веско заметила Верина, отвернувшись от миссис Фарриндер и потупившись.

При всем уважении к миссис Таррант, нужны были дополнительные пояснения, поскольку молодая леди еще не до конца высказала свою точку зрения. Мисс Бёрдсай чувствовала это, но ничем не могла помочь и поэтому принялась, со свойственной ей всеобъемлющей открытостью в отношении всех и каждого, за любезное повествование, в котором вновь фигурировал Абрахам Гринстрит, а поразительные методы лечения доктора Тарранта расписывались во всех подробностях. Без преувеличений, в которых мисс Бёрдсай никогда не была замечена, она назвала успех Верины на Западе признанным чудом в век новых откровений. Обо всем этом она слышала в подробностях всего десять минут назад от родителей девушки, но ее гостеприимная душа уже впитала и приняла эти свидетельства как свои собственные. И если сей отчет был не очень ясным, то в ее оправдание следует добавить, что пока никто не мог ничего сказать о Верине Таррант, так как еще никто ее не слышал. Миссис Фарриндер была заметно раздражена. По-видимому, она сочла семейство Таррант излишне экстравагантным и не заслуживающим доверия. Она холодно смотрела на Селу и его жену как на парочку шарлатанов.

— Встаньте и скажите нам все, что считаете нужным, — с некоторой суровостью приказала она девушке, которая молча подняла на нее по-прежнему нежные глаза и затем посмотрела на отца. Тот, казалось, услышал призыв, которому невозможно противиться. Он озарил собравшихся блеском всех своих зубов и сказал, что эти лестные намеки его нимало не смущают, поскольку успех, который он и его дочь имели, был абсолютно объективным, — он с нажимом произнес последнее слово. Все только что слышали, как она сказала: «Это не я, мама». И он, и миссис Тар-рант, и его дочь одинаково уверены, что это была не она. Это некая сила извне говорила, используя ее тело. Он не может сказать, почему его дочь избранная, но похоже, что это действительно так. Он ощутил это однажды, положив свою ладонь на ее руку, чтобы успокоить. Так получилось, что на Западе этот дар обрел форму выдающегося красноречия. Она легко говорила с высокообразованной, культурной аудиторией. Она давно поддерживала движение за освобождение женщин от всех видов угнетения, это интересовало ее еще в детстве. Он мог бы упомянуть, что в возрасте девяти лет она назвала свою любимую куклу Элизой П. Мозли — в честь великой и почитаемой всеми предшественницы женского движения. И сейчас Верина была проводником некой сущности, каковым проводником, возможно, и была Элиза П. Мозли. Начав говорить, Верина уже не могла себя контролировать. Окружающие могут сами судить, насколько это уникальное явление. Вот почему он хотел немного поведать о собственном чаде до того, как дамы и господа услышат ее. Если Верина этим вечером настроится на нужный лад, всем будет интересно. Он лишь просил несколько минут тишины, пока его дочь прислушивается к внутреннему голосу.

Несколько дам заявили, что это доставит им удовольствие, и выразили надежду, что мисс Таррант сегодня в полной готовности. Их тут же поспешили поправить другие, напомнившие, что это не она говорит — и поэтому ее готовность не играет никакой роли. А джентльмен добавил, что среди присутствующих наверняка есть и те, кто беседовал с самой Элизой П. Мозли.

Между тем Верина, полностью погрузившаяся в себя и никак не реагировавшая на публичное обсуждение ее мистических способностей, вновь обернулась к миссис Фарриндер и с очаровательной кротостью спросила, не скажет ли та что-нибудь, просто чтобы придать ей смелости. К этому времени миссис Фарриндер уже была мрачнее тучи. Она встретила свою очаровательную просительницу с суровостью Юноны. Она не одобряла речь доктора Тарранта, и ей все меньше и меньше хотелось связываться с этим торговцем чудесами. Абрахама Гринстрита было бы достаточно, но Абрахам Гринстрит уже в могиле. А Элиза П. Мозли не лезла ни в какие ворота. Бэзилу Рэнсому было интересно, наглость или невинность мисс Таррант вызвали отчужденность и самодовольство старшей леди. В этот момент он услышал, как Олив Чанселлор у него под боком дрожащим от возбуждения голосом внезапно воскликнула:

— Пожалуйста, начинайте! Голос, человеческий голос — вот чего мы хотим!

— Я буду говорить после вас, и если вы шарлатанка, я вас разоблачу, — сказала миссис Фарриндер, скорее величественно, чем шутливо.

— Я думаю, мы все готовы и будем соблюдать тишину, — заметила мисс Бёрдсай.