— Вы не хотите общаться со мной в моем доме — и к этому я уже почти привыкла. Но если вы собираетесь игнорировать меня на людях, я думаю, вы могли бы заранее предупредить об этом.

Она говорила с игривой насмешкой, но сейчас он знал, как себя вести. Она была одета в желтое и выглядела очень решительной и веселой. Он поражался ее безошибочному инстинкту, позволявшему находить его слабые места. Передняя была абсолютно пуста. Она вошла через заднюю дверь и обнаружила открытое поле для действий. Он предложил подыскать ей место, откуда она могла бы видеть и слышать мисс Таррант, или даже достать для нее стул, чтобы она могла, стоя на нем, смотреть через головы мужчин, собравшихся в дверях. Это предложение она встретила вопросом:

— Вы думаете, я пришла сюда ради этой балаболки? Разве я не говорила, что я о ней думаю?

— Ну, вы точно пришли сюда не ради меня, — сказал Рэнсом, предвидя подобные инсинуации, — так как вряд ли знали, что я буду здесь.

— Я догадалась, что вы будете, — у меня было предчувствие! — заявила миссис Луна и посмотрела на него ищущим и осуждающим взглядом. — Я знаю, зачем вы пришли! — вдруг вскрикнула она. — Вы никогда не говорили, что знакомы с миссис Беррейдж!

— Я не знаком с ней. Я никогда не слышал о ней до того, как она пригласила меня.

— Тогда почему, скажите на милость, она пригласила вас?

Рэнсом понял, что немного поспешил с ответом. Он быстро сообразил, что лучше бы ему не вдаваться в подробности. Но так же быстро он сумел скрыть свою ошибку:

— Я думаю, ваша сестра была так любезна, что попросила выслать мне приглашение.

— Моя сестра? Скажите еще — моя бабушка! Я знаю, как сильно Олив вас любит. Мистер Рэнсом, вы так загадочны.

Она отвела его вглубь комнаты, подальше от ушей скопившейся в дверях группы, и он подумал, что она решила устроить лично для себя небольшой аттракцион в передней гостиной, в противовес речи мисс Таррант.

— Пожалуйста, присядьте здесь на минуту. Нас тут никто не побеспокоит. Я хочу сказать вам кое-что особенное.

Она вела его к небольшой софе в углу, где он говорил с Олив несколько минут назад, и он следовал за ней с большой неохотой, заранее жалея о времени, которое предстояло уделить ей. Он уже позабыл, что когда-то задумывался о том, чтобы провести остаток жизни в ее обществе, и, глядя на часы, заметил:

— Я не собираюсь пропустить все самое интересное, сидя здесь.

В следующее мгновение он почувствовал, что ему не следовало так говорить. Но он был раздражен, смущен и не мог ничего с собой поделать. Отказывать даме в просьбе было не в характере галантного южанина, но он никогда еще не оказывался в ситуации, когда такая просьба настолько сильно противоречила его собственным желаниям, как сейчас. Он был в затруднительном положении, так как миссис Луна, по всей видимости, собиралась удерживать его здесь столько, сколько сможет. Она оглядела комнату, все больше радуясь тому, что они предоставлены сами себе, и какое-то время ничего не говорила о том, насколько странно было встретить его здесь. Напротив, она явно развеселилась и заметила, что теперь он попался и они не отпустят его просто так, они заставят его развлекать их, вынудят прочитать лекцию — например, «Блеск и нищета южанок» или «Социальные особенности Миссисипи» — перед всем их «Клубом по средам».

— Что еще за «Клуб по средам»? Кажется, те дамы говорили о нем, — сказал Рэнсом.

— Я не знаю, каких дам вы имеете в виду, но «Клуб по средам» — это здесь и сейчас. Я не хочу сказать, что мы с вами теперь в него входим, как те несчастные люди в соседней комнате. Это Нью-Йорк, пытающийся быть Бостоном. Это культура, подобающая столице. Вы можете не соглашаться, но так оно и есть. А вот и пауза: они все замолкли, будет слышно, даже если там булавка упадет. Там что, кто-то предлагает вознести молитву? Как, должно быть, радуется Олив, что ее принимают всерьез! Они создали ассоциацию и собираются друг у друга каждую неделю, смотрят чье-нибудь выступление, или читают газету, или обсуждают что-нибудь. И чем мрачнее и страшнее предмет обсуждения, тем больше они думают над тем, как его исправить. Они считают, что таким образом могут сделать нью-йоркское общество более интеллектуальным. Они приняли закон против роскоши — он касается ужина, они ограничиваются чем-то вроде спартанской похлебки. Когда ее готовят их французские повара, она не так уж плоха. Миссис Беррейдж — одна из основных их последователей и, полагаю, даже одна из основателей. Когда же пришла ее очередь принимать у себя собрание — а они собираются у каждого по одному разу за зиму, — мне сказали, что у нее обычно можно услышать прекрасную музыку. Но такое общество может испортить любую музыку. И миссис Беррейдж пришла в голову экстраординарная мысль — (надо было слышать, каким тоном миссис Луна произнесла это прилагательное) — послать в Бостон за этой девушкой. Конечно, это ее сын подал такую идею. Он прожил несколько лет в Кембридже — вы же знаете, что Верина оттуда, — и часто бывал у нее. Сейчас, когда он уже там не живет, ему представилась возможность пригласить ее сюда. Она приходит к его матери только вместе с Олив. Я просила их остановиться у меня, но Олив величественно отказала. Она сказала, что они хотели бы жить там, куда смогут свободно приглашать «сочувствующих друзей». Так что они поселились в каком-то подобии новоиерусалимского интерната на Десятой улице. Олив считает, что они должны бывать в таких местах. Я была очень удивлена, что она позволит Верине оказаться в подобном обществе. Но она сказала, что они решили не упускать ни одной возможности посеять семя истины, не важно, в салоне или в мастерской, и что если даже один человек примет их идеи, то их появление там будет оправданно. Вот что они здесь делают — сеют семя. Но вы не должны стать тем, кто примет их идеи, об этом я позабочусь. Вы уже видели мою милую сестру? Как она ведет себя, когда собирается выступать против излишеств! Она выглядит так, будто думает, что здесь бесплодная почва и она пришла оживить ее. Не думаю, что она считает, будто хороший костюм является залогом успеха. Должна признаться, со стороны миссис Беррейдж пригласить Верину Таррант — неудачный выход из положения. Лучше уж какая-нибудь пошлая музыка. Почему было не послать за балериной из Нибло — если ей так хочется, чтобы перед ними скакала молодая женщина? Им безразличны идеи Олив, .они всё еще здесь только потому, что у Верины такие странные волосы, сияющие глаза и она ведет себя как ассистентка фокусника. Я никогда не понимала, как Олив может мириться с тем, какая безвкусная у Верины одежда. Я думаю, все потому, что она так ужасно сшита. Вы как будто мне не верите — уверяю вас, крой просто революционный. И это бальзам на душу Олив.

Рэнсом с удивлением услышал, что ей кажется, будто он ей не верит, так как после первоначального чувства протеста вдруг оказалось, что он с большим интересом слушает ее рассказ об обстоятельствах визита мисс Таррант в Нью-Йорк. Немного погодя, как следует обдумав услышанное, он спросил:

— Сын хозяйки этого дома, случайно, не тот симпатичный молодой человек, очень вежливый, в белом жилете?

— Я не знаю, какого цвета его жилет, но он обычно ведет себя довольно подобострастно. Верина из-за этого решила, что он влюблен в нее.

— Вероятно, так оно и есть, — сказал Рэнсом. — Вы же сказали, что это была его идея — пригласить ее сюда.

— О, скорее он любит пофлиртовать.

— Возможно, она заставила его измениться.

— Не в ту сторону, в которую ей хотелось бы, как мне кажется. У его семьи огромное состояние, и однажды он станет его полноправным владельцем.

— Вы хотите сказать, что она собирается связать его брачными узами? — спросил Рэнсом с присущей южанам апатичностью.

— Я думаю, она считает брак изжившим себя предрассудком. Но бывают случаи, когда нет ничего лучше брака. Например, когда молодого джентльмена зовут Беррейдж, а молодую леди — Таррант. Я вовсе не в восторге от Беррейджа. Но я думаю, она давно бы захватила в плен этого благородного отпрыска, если бы не Олив. Олив стоит между ними — она хочет сохранить их сестринство и сохранить ее, прежде всего, для себя самой. Конечно, она и слышать не желает о ее замужестве и уже ставит палки в колеса. Она привезла ее в Нью-Йорк, и это может показаться опровержением моих слов. Но девушка очень старается, она вынуждена потакать ей, иногда вразумлять, короче говоря, выбрасывать что-то за борт, чтобы спасти оставшееся. Глядя на мистера Беррейджа, вы можете сказать, что у этого джентльмена довольно плохой вкус. Но здесь не о чем спорить, поскольку леди тоже достаточно безвкусна. А ведь она леди, бедняжка Олив. Вы в этом можете убедиться сегодня. Она одета как торговка книгами, но здесь она самая утонченная. Верина на ее фоне выглядит как ходячая реклама.

Когда миссис Луна замолчала, Бэзил Рэнсом стал опасаться, что в соседней комнате Верина уже начала свою речь. Звук ее чистого, светлого, звонкого голоса, идеального голоса для обращения к публике, донесся до них издалека. Его желание встать так, чтобы можно было как следует слышать и в придачу видеть ее, заставило его дернуться на месте, и это движение вызвало у его собеседницы издевательский смешок. Но она не сказала: «Идите, идите, наивный вы человек, мне жаль вас!» Она лишь несколько дерзко заметила, что ему, конечно же, достанет галантности не оставлять леди абсолютно одну в публичном месте — так миссис Луна изволила окрестить гостиную миссис Беррейдж, — особенно после того, как она попросила его остаться с ней. Благодаря предрассудкам Миссисипи она получила от бедного Рэнсома желаемое. В его личном кодексе чести было непростительной грубостью прекратить беседу с леди во время вечеринки до того, как на его место придет другой джентльмен. Это было все равно что оскорбить даму. Все джентльмены, присутствовавшие у миссис Беррейдж, в эту минуту были слишком заняты. Не было ни малейшей надежды, что кто-то из них придет ему на помощь. Он не мог оставить миссис Луну и не мог остаться с ней и пропустить то, ради чего пришел сюда.

— Позвольте мне хотя бы найти вам место там, в проходе. Вы можете встать на стул и опереться на меня.

— Большое спасибо. Но я лучше продолжу опираться на эту софу. И я слишком устала, чтобы стоять на стульях. Кроме того, я бы очень не хотела, чтобы Верина или Олив видели меня выглядывающей поверх голов — как будто мне есть дело до их умозаключений!

— Еще не время делать какие-то умозаключения, — очень сухо сказал Рэнсом. И сел перед ней, уперев локти в колени, глядя в пол и пылая румянцем на желтоватых щеках.

— Всегда не время для того, чтобы говорить такие вещи, — заметила миссис Луна, поправляя кружева на платье.

— Откуда вы знаете, что она говорит?

— Я могу сказать это по тому, как она повышает и понижает голос. Это так глупо звучит.

Рэнсом просидел там еще пять минут, которые, как он чувствовал, ангел-хранитель должен бы записать на его счет, и спросил себя, как миссис Луна может быть настолько самодовольной, чтобы не видеть, что сейчас заставляет его ее ненавидеть. Но она была достаточно самодовольной для чего угодно. Он старался казаться безразличным и уже начинал сомневаться в правильности ценностей Миссисипи. Подобную ситуацию он предвидеть не мог.

— Ясно как день, что мистер Беррейдж женился бы на ней, если бы смог, — сказал он еще через минуту.

Он тщательно продумал это замечание, чтобы скрыть свои истинные переживания. Однако ответа от его собеседницы не последовало, и через некоторое время он повернул голову и взглянул на нее. То, что промелькнуло между ними в этот момент, заставило ее резко сказать:

— Мистер Рэнсом, моя сестра не посылала вам приглашение сюда. Оно ведь пришло от Верины Тарраит?

— Не имею ни малейшего представления.

— Но ведь вы не были знакомы с миссис Беррейдж. Кто же еще мог послать его вам?

— Если его отправила мисс Таррант, я должен хотя бы поблагодарить ее за это и послушать речь.

— Если вы подниметесь с этой софы, я расскажу Олив о своих подозрениях. И тогда она точно увезет Верину в Китай — или еще куда-нибудь подальше от вас.

— Помилуйте, что же вы такое подозреваете?

— Что вы с ней переписываетесь.

— Говорите ей, что захотите, миссис Луна, — сказал молодой человек с мрачной покорностью.

— Я вижу, вы не отрицаете этого.

— Я никогда не опровергаю сказанное дамой.

— Посмотрим, смогу ли я заставить вас солгать. Вы не встречались с мисс Таррант?

— Где я мог бы встретить ее? Я не могу видеть отсюда Бостон, как вы сказали на днях.

— А не было ли у вас тайных встреч?

Рэнсом чуть заметно вздрогнул, но, чтобы скрыть это, в следующее мгновение поднялся.

— Они перестанут быть тайными, если я расскажу о них вам.

Глядя на нее сверху вниз, он понял, что она сказала это наугад, а вовсе не потому, что знала наверняка. И она сейчас показалась ему пустой, эгоистичной, жадной и гнусной.

— Что ж, я должна поднять тревогу, — продолжила она. — Я имею в виду, если вы меня покидаете. Разве так джентльмен с Юга должен обращаться с леди? Сделайте, как я хочу, и я отпущу вас!

— Вы не сможете отпустить меня, я останусь с вами.

— Это такая тяжкая повинность? Никогда не слышала подобной грубости! — воскликнула миссис Луна. — Впрочем, все равно я собиралась задержать вас настолько, насколько смогу!

Рэнсом чувствовал, что она должна быть не права, но в то же время ему показалось, что правда на ее стороне, и это было невыносимо. Все это время он испытывал танталовы муки, слыша золотой голосок Верины, будучи не в силах разобрать, что она говорит. Это все, видимо, надоело миссис Луне. Она достигла той степени женской склочности, когда женщина капризничает ради самого процесса, даже если предвидит плохие последствия.

— Вы потеряли голову, — сказал он с облегчением, глядя на нее сверху.

— Не будете ли вы так любезны принести мне чаю?

— Вы сказали это, только чтобы обременить меня. — Он с трудом мог говорить: громкие аплодисменты, хлопки множества рук и крики множества ртов «brava, brava!» донеслись до них и стихли. Все в Рэнсоме содрогнулось, он отбросил всякие сомнения и, церемонно заметив миссис Луне, что боится, что вынужден покинуть ее и тем самым навлечь на себя ее неудовольствие, повернулся к ней спиной и зашагал прочь, к открытой двери музыкального зала.

— Меня еще никогда так не оскорбляли! — услышал он ее резкий возглас.

Взглянув на нее со своего места, он увидел, что она все так же сидит на софе — одна в этой освещенной лампой пустыне — и мстительно сверлит глазами пространство. Что ж, если он ей так нужен, она может подойти к нему сама. Он поможет ей стоять на пуфике, так чтобы ей было хорошо видно. Но миссис Луна была непреклонна, и уже через минуту он увидел, как она величественно покидает свое место. Больше в тот вечер он ее не видел.