Три недели спустя он стоял перед домом Олив Чанселлор, в нерешительности оглядываясь по сторонам. Он сказал миссис Луне, что для него будет большой радостью вновь посетить Бостон. Я бы сказал, что счастливый случай благоволил к нему, но мне кажется, не стоит называть случай счастливым, если его пришлось ждать так долго. Так или иначе, за ночью всегда приходит день, и всего через несколько дней после того грустного вечера, который, как я описывал, Рэнсом провел в своем немецком пивном погребке перед единственной, быстро опустевшей кружкой, думая о своем ничтожном будущем, он обнаружил, что мир по-прежнему нуждается в нем. Компания, как он называл это (хотя, по-моему, громко сказано), которой он помог заключить сделку в Бостоне много месяцев назад и которая тогда оценила, хотя и довольно скупо, его услуги — между ним и клиентом были некоторые трения, — увидев, очевидно, что может получить больше прибыли, чем он ожидал, вновь открыла дело и теперь просила Рэнсома опять приехать в город его кузины. Это дело потребовало больше времени, чем раньше, и в течение трех дней он уделял ему все свое внимание. На четвертый день он обнаружил, что вынужден еще задержаться, так как не готовы некоторые важные документы. Он решил отнестись к этой задержке как к празднику и задумался, чем можно заняться в Бостоне, чтобы придать утру праздничное настроение. Утро было идеальным для того, чтобы предаваться любым мечтам, чем он и занимался, слоняясь по улицам. Он остановился перед Мюзик-холлом и перед Тре-монт-Темплом, глядя на афиши в дверях: может быть, маленькая подруга мисс Чанселлор как раз сейчас будет выступать с обращением к согражданам? Но ее имя отсутствовало. В городе он не знал никого, кроме Олив Чанселлор, так что вопросов, кому нанести визит, не было. Он твердо решил, что никогда и близко к ней не подойдет. Она, без сомнения, выдающийся человек, но обошлась с ним слишком грубо, чтобы сохранять с ней отношения. Вежливость и даже более широкое понятие «рыцарство» не могли потребовать сверх того, что он уже сделал. Он уехал тогда, так и не сказав ей, что она мегера, и это было достаточно рыцарским поступком. Конечно, была еще Верина Таррант. Бэзил не видел причин лукавить, когда говорил о ней сам с собой, и потому позволил себе думать, что ему бы очень хотелось увидеть ее еще раз. Вполне возможно, она покажется ему на этот раз совсем другой. Впечатление, которое она произвела на него, было следствием обстоятельств и его тогдашнего настроения. В любом случае то очарование, которым она обладала тогда, могло быть уже вытравлено ее возросшей популярностью и активным влиянием его родственницы. Привлекательность, может быть, и исчезла, говорил он себе, но воспоминание о ней все еще живо. Тем печальнее, что он не мог повстречаться с Вериной (про себя он всегда звал ее по имени) и при этом не встретить Олив, а встреча с Олив была так нежелательна, что он едва ли смог бы пересилить себя. У Рэнсома было еще одно соображение, которое могло прийти в голову только мужчине: он верил, что мисс Чанселлор за те несколько часов поняла, насколько эта попытка познакомиться с ним была не в ее характере, и это вылилось в такое абсурдное отторжение, что ей было бы крайне неприятно вновь увидеть его на пороге своего дома. Он и сам должен был чувствовать, насколько неделикатно было принимать ее приглашение, хотя они не были знакомы лично, и нанести ей визит, который вряд ли даже по прошествии времени можно счесть менее оскорбительным. Она не подала ни малейшего знака сожаления или раскаяния, которые обычно характерны для женщин, — например, послав ему через сестру записку или даже книгу, фотографию, рождественскую открытку или газету по почте. Он чувствовал, что не может просто взять и позвонить ей в дверь. Он не знал, насколько уместной сочтет она его долговязую персону из Миссисипи, и это желание пощадить нежные чувства молодой леди, которую он вовсе не считал нежной, как нельзя лучше характеризовало его. Будучи всегда готовым легко прощать женщин, он был уверен, что вопрос взаимоотношений полов в данном конкретном случае требует пересмотра.

Тем не менее он стоял на одном месте на Чарльз-стрит уже полчаса. Он подумал, что, если он не может обратиться к Верине и при этом избежать общения с Олив, ему следует обойти это условие, обратившись к миссис Таррант. Правда, это не ее мать пригласила его, а сама девушка. И он был уверен, как любой настоящий американец, что мать всегда менее сговорчива и сильнее зависит от социальных предрассудков, чем дочь. Но он был на стадии, когда позволительно немного пересмотреть свои взгляды, и пустился в путь в направлении, где, как он знал, находится Кембридж, помня, что именно этот район фигурировал в приглашении мисс Таррант и что миссис Луна полностью подтвердила это. Разве она не сказала, что Верина часто наведывается туда на несколько дней, когда ее мать бывает больна и ей требуется забота? Неудивительно, если она в это время — было около часа пополудни — как раз предпримет одну из таких экспедиций. И вполне возможно, что он встретит ее в Кембридже. Попытаться, во всяком случае, стоило. Более того, Кембридж был вполне достоин посещения; не самый плохой способ провести этот праздничный день. Рэнсому пришло в голову, что Кембридж, должно быть, очень велик, а у него нет конкретного адреса. Эта мысль застала его в момент, когда он миновал дом Олив, который находился как раз по дороге к этому загадочному району. Отчасти по этой причине он и остановился там. На секунду он задался вопросом, почему бы ему не позвонить в дверь и не получить нужную информацию у прислуги, которая вполне способна ему ее дать. И едва он отверг этот метод за сомнительностью, как услышал, что внутренняя дверь открылась. Звук донесся через небольшое окошко, какими были оснащены все парадные подъезды домов на Чарльз-стрит: небольшой лестничный пролет скрывался за внешней дверью, верхняя половина которой, как правило, была стеклянной. Пройдет минута, прежде чем он увидит, кто выйдет из дома, и в эту минуту у него было время на то, чтобы развернуться и затем оглянуться снова, чтобы посмотреть, которая из двух обитательниц явится перед ним, хотя он мог ожидать, что они выйдут вдвоем или это будут вовсе не они.

Человек, совершавший исход из дома, направлял свои стопы крайне медленно, как будто давая ему время на побег. И затем стеклянные двери разверзлись и открыли его взору маленькую старушку. Рэнсом был разочарован: такое явление совершенно не отвечало его целям. Но в следующую минуту он воспрянул духом, так как понял, что уже видел эту леди ранее. Она остановилась на тротуаре и бездумно огляделась вокруг, как человек, который ждет омнибуса или трамвая. У нее был мрачноватый и слегка потерянный вид, как будто она носила свою одежду многие годы, но так и не смогла как следует изучить ее повадки. Большое великодушное лицо в клетке стекол огромных очков, которые, казалось, закрывали его полностью, и толстый потрепанный ранец, висящий сбоку так низко, будто она уже изрядно устала его нести. Рэнсом успел узнать ее — он был уверен, что в Бостоне нет второй такой женщины, как мисс Бёрдсай. Ее вечеринка, ее персона, восторженные отзывы мисс Чанселлор о ней очень прочно засели в его голове. И пока он стоял там, в глубокой настороженности, она подошла к нему, как будто они только вчера познакомились. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы сообразить, что она может сказать ему, где сейчас находится Верина Таррант и где живут ее родители, если в том возникнет нужда. Ее глаза остановились на нем, и когда она увидела, что он смотрит на нее, то не стала следовать обычному церемониалу (она давно уже порвала с подобными условностями) и отводить взгляд. По ее мнению, он в данный момент представлял собой наделенного разумом молодого горожанина, который наслаждался реализацией своих прав, одним из которых было право поглазеть. Скромность мисс Бёрдсай никогда не подвергалась сомнению, но мир был полон множества новых и свежих идей, мотивов и истин, которые могли придать смысл даже разглядыванию ее персоны. Рэнсом подошел к ней и, подняв шляпу, с улыбкой проговорил:

— Позвольте мне остановить для вас этот трамвай, мисс Бёрдсай?

Она лишь неопределенно посмотрела на него, не позволяя себе думать, что дело в ее славе. Она ковыляла по улицам Бостона пятьдесят лет, но никогда еще не получала столько знаков внимания от темноглазых молодых людей. Она бесстрастно взглянула на большой, ярко раскрашенный трамвай, звенящий по дороге к ним с Кембридж-роуд.

— Ну, я не против сесть в него, если он довезет меня домой, — ответила она. — Он едет в Саут-Энд?

Увидев мисс Бердсай, кондуктор остановил трамвай. Он мгновенно узнал в ней своего частого пассажира и довольно безапелляционно заявил:

— Хотите сесть — давайте быстрее, — но при этом продолжал стоять, угрожающе подняв руку, сжимающую шнур сигнального колокольчика.

— Вы должны оказать мне честь доставить вас домой, мадам. Я расскажу вам, кто я, — сказал Бэзил Рэнсом, повинуясь мгновенному порыву.

Он помог ей забраться в вагон, кондуктор братски поддержал ее спину, и в следующий момент молодой человек уже сидел напротив нее, а звон колокольчика возобновился. В это время дня вагон был практически пуст, так что он был в их полном распоряжении.

— Что ж, я знаю, что вы кем-то являетесь. Не думаю, что вы из здешних мест, — заявила мисс Бердсай, когда они отъехали.

— Я был однажды в вашем доме — по очень интересному случаю. Помните вечер, который вы организовали в октябре прошлого года, куда пришла мисс Чанселлор и другая молодая леди, которая произнесла чудесную речь?

— О да! Верина Таррант тогда здорово всех нас расшевелила! Там было очень много народу, я всех и не вспомню.

— Я был среди них, — сказал Бэзил Рэнсом. — Я пришел с мисс Чанселлор, с которой мы в дальнем родстве, и вы были очень, очень добры ко мне.

— Что же я сделала? — искренне заинтересовалась мисс Бёрдсай. Но еще до того, как он ответил, она узнала его. — Теперь я вспомнила вас и то, как вас привела Олив! Вы джентльмен с Юга — она после рассказала мне о вас. Вы не одобряете нашу великую борьбу — вы хотите, чтобы мы продолжили прозябать. — Старая леди говорила очень мягко, как будто уже очень давно делала это со страстью и обидой. Затем она добавила: — Что ж, я думаю, нам не могут симпатизировать все.

— Разве я не выразил свою симпатию, когда сел в этот вагон, чтобы проводить вас — одного из главных агитаторов? — со смехом спросил Рэнсом.

— То есть вы кое-что извлекли из собрания?

— Да, и очень многое. Я не настолько плох, как думает обо мне мисс Чанселлор.

— О, я предполагаю, у вас свои идеи, — сказала мисс Бёрдсай. — Конечно, у южан довольно специфические взгляды. Я думаю, они сохранили больше, чем кажется на первый взгляд. Надеюсь, вы не поедете слишком далеко, — я знаю, как доехать до дома через Бостон.

— Даже не возражайте — считайте, что я слишком вежлив, — ответил Рэнсом. — Я хочу спросить у вас кое о чем.

Мисс Бердсай вновь взглянула на него:

— О да, теперь я понимаю. Вы о чем-то говорили с доктором Пренс.

— Это было очень поучительно! — воскликнул Рэнсом. — Я надеюсь, доктор Пренс в добром здравии?

— Она следит за здоровьем всех, кроме себя, — ответила мисс Бердсай с улыбкой. — Когда я говорю ей об этом, она отвечает, что там не за чем следить. Говорит, она единственная женщина в Бостоне, у которой нет своего врача. Она решила, что никогда не будет пациентом, и, видимо, единственный способ это выполнить заключался в том, чтобы самой стать врачом. Она пытается заставить меня спать. Это ее основное занятие сейчас.

— Разве вы совсем не спите? — спросил Рэнсом почти нежно.

— Ну, совсем немного. Но к тому моменту, когда я ложусь спать, мне уже пора вставать. Я не могу спать, когда мне хочется жить.

— Вам нужно съездить на Юг, — сказал молодой человек. — Его вялая атмосфера мгновенно усыпит вас!

— Я не хочу быть вялой, — сказала мисс Бёрдсай. — Кроме того, я уже бывала на Юге, и не могу сказать, что мне довелось там много спать. Они всегда были вокруг меня!

— Вы имеете в виду негров?

— Да. В те времена я не могла думать ни о чем другом. Я несла им Библию.

Рэнсом помолчал. Затем сказал, тщательно подбирая слова:

— Я хотел бы послушать об этом!

— К счастью, мы там больше не требуемся. Мы нужнее в других местах. — И мисс Бёрдсай взглянула на него с легкой озорной улыбкой, как будто он знал, что она имеет в виду.

— Вы имеете в виду других рабов! — воскликнул он со смехом. — Им вы можете нести все Библии, которые захотите.

— Я хочу нести им свод законов. Вот Библия нашего времени.

Рэнсом обнаружил, что ему очень нравится мисс Бёрдсай, и поэтому абсолютно искренне и без тени лицемерия сказал:

— Куда бы вы ни пошли, мадам, не важно, что вы будете нести людям. Вы в любом случае несете им вашу доброту.

Она помолчала с минуту и затем пробормотала:

— Олив так мне о вас и говорила.

— Боюсь, она сказала обо мне мало хорошего.

— Что ж, я уверена, она полагает, что права.

— Полагает? — сказал Рэнсом. — Нет, она абсолютно в этом не сомневается! Кстати, надеюсь, она тоже в порядке.

Мисс Бёрдсай снова внимательно посмотрела на него:

— Разве вы ее не видели? Вы не собираетесь зайти к ней?

— О нет, я не думал к ней заходить! Я случайно проходил мимо ее дома, когда встретил вас.

— Возможно, вы теперь живете здесь, — сказала мисс Бёрдсай. А когда он опроверг это предположение, добавила тоном, выдававшим, что ее расположила к нему такая откровенность: — Может, все же следовало зайти к ней?

— Это не доставило бы мисс Чанселлор удовольствия, — возразил Бэзил Рэнсом. — Она сочла бы меня врагом в ее стане.

— Что ж, она очень смелая.

— Точно. А я очень робкий.

— Вам ведь уже раз доводилось сражаться?

— Да. Но для этого была веская причина!

Рэнсом сказал это с намеком на великую Сецессию, думая, что такое сравнение будет довольно забавным. Но мисс Бёрдсай восприняла это слишком серьезно и надолго замолчала, как будто демонстрируя, что далека от того, чтобы обсуждать события прошлого. Молодой человек понимал, что является причиной этого молчания, и ему было очень жаль. Ведь при всем безразличии южанина к угнетению женщин, он сел в этот фургон, чтобы заставить ее разговориться. В общем и целом он хотел узнать новости о Верине Таррант. Он собирался вывести мисс Бёрдсай на эту тему. Ему не хотелось заводить разговор об этом самостоятельно, и он немного подождал, в надежде, что она заговорит снова. В конце концов, когда он почти решился задать вопрос прямо, она предупредила его, сказав тоном, подтверждающим, что они оба мыслили в одном направлении:

— Неужели мисс Таррант совсем не впечатлила вас тем вечером?!

— Конечно впечатлила! — с готовностью сказал Рэнсом. — Я счел ее просто очаровательной!

— И очень рассудительной, не так ли?

— Боже правый, мадам! Я считаю, что у женщин нет причин быть рассудительными!

Его собеседница медленно и мягко повернулась к нему, и в стеклах ее очков блестели огромные слезинки.

— Значит, вы считаете нас просто красивыми пустышками?

Этот вопрос из уст почтенной мисс Бёрдсай едва не заставил

Рэнсома рассмеяться. Но он быстро справился с собой и с большим чувством ответил:

— Я считаю вас самым ценным, что есть в жизни, единственным, ради чего стоит жить!

— Ради чего стоит жить вам! А как быть нам? — спросила мисс Бёрдсай.

— Если бы всеми женщинами восхищались так, как я восхищаюсь вами! Мисс Таррант, о которой мы только что говорили, повлияла на меня, как вы это назвали, именно так — я теперь куда более высокого мнения о представительницах пола, которые произвели на свет такую замечательную молодую леди.

— Что бы о ней ни думали, похоже, у нее настоящий дар, — сказала мисс Бёрдсай.

— Она часто выступает? Есть ли у меня надежда услышать ее сегодня?

— Она выступает довольно часто и по всей округе — от Фармингэма до Биллерики. Такое впечатление, что она собирается с силами, чтобы прорваться в Бостон, подобно волне. Фактически она уже это сделала прошлым летом. Она очень продвинулась после ее огромного успеха на Конвенции.

— А! Так она имела там большой успех? — осторожно спросил Рэнсом.

Мисс Бёрдсай заколебалась, стараясь удержать свой ответ в границах справедливой оценки.

— Что ж, — сказала она с нежностью и сделала долгую паузу. — Я не видела ничего подобного с тех пор, как побывала на выступлении Элизы П. Мозли.

— Как жаль, что она нигде не выступает сегодня! — воскликнул Рэнсом.

— О, сегодня она в Кембридже. Олив Чанселлор упомянула об этом.

— Она там будет выступать?

— Нет. Она поехала к себе домой.

— Я думал, она теперь живет на Чарльз-стрит...

— Не совсем. Там ее резиденция — основная, с тех пор как она объединилась с вашей кузиной. Мисс Чанселлор ведь ваша кузина?

— Мы не придаем значения нашему родству, — сказал Рэнсом с улыбкой. — Они очень близки, эти две молодые леди?

— Вы бы не задали такого вопроса, если бы видели мисс Чанселлор, когда Верина произносит речь. Как будто каждое слово нанизывается на струны ее сердца. Она отзывается эхом на каждое ее слово. Это очень тесный и очень красивый союз, и мы думаем, что именно в этом все дело. Они работают вместе для всеобщего блага!

— Я надеюсь, — заметил Рэнсом. — Но, несмотря на это, мисс Таррант проводит часть времени с отцом и матерью.

— Да, ее хватает на всех. Если бы вы побывали у нее дома, вы бы увидели, что она настоящая дочь. Ее жизнь прекрасна! — сказала мисс Бёрдсай.

— Побывать у нее дома? Это именно то, чего я хотел! — сказал Рэнсом, чувствуя, что может получить желаемое без угрызений совести, которые мучили его поначалу. — Я не забыл, что она приглашала меня, когда мы виделись в последний раз.

— О, конечно, она принимает много посетителей, — сказала мисс Бёрдсай без особого одобрения.

— Да, она, должно быть, привыкла к поклонникам. А где именно в Кембридже живет ее семья?

— О, на одной из таких маленьких улочек, у которых как будто не бывает названий. Но они их как-то называют, как-то называют, — размышляла она вслух.

Этот процесс был прерван резким замечанием кондуктора:

— Похоже, здесь вам нужно пересесть. Выходите и садитесь на синий трамвай.

Славная леди вернулась к реальности, и Рэнсом помог ей выйти из вагона, как и прежде, при поддержке кондуктора. Им предстояло ждать трамвай на углу улицы. Угол был тихий, а день располагал к ожиданию. Рэнсом, разумеется, ждал вместе со своей человеколюбивой попутчицей, хотя сейчас она более решительно противилась тому, чтобы джентльмен с Юга пытался открыть старой аболиционистке тайны Бостона. Он обещал уйти, когда будет уверен, что она села в свой трамвай, и некоторое время они стояли на солнце, спиной к аптеке, и она, как он предполагал, снова попыталась припомнить пазвание улицы, где жил доктор Таррант.

— Я думаю, если вы спросите доктора Тарранта, вам любой подскажет, — сказала она. И тут же неожиданно вспомнила адрес резиденции гипнолога: — Монаднок-Плейс. Но вам все равно придется спрашивать, где это, так что разницы нет, — продолжила она. И после добавила дружелюбно: — Вы ведь собираетесь навестить и свою кузину, верно?

— Нет, по возможности.

Мисс Бердсай едва заметно вздохнула:

— Что ж, я надеюсь, каждый должен стремиться к своему идеалу. Олив Чанселлор так и делает. Она очень благородный человек.

— О да, удивительная натура.

— Вы ведь знаете, что их мнения совпадают — ее и Верины, — спокойно продолжила мисс Бердсай. — Разве для вас они не одинаковы?

— Моя дорогая мадам, — сказал Рэнсом, — разве женщина состоит из одних только мнений? Начнем с того, что милое лицо мисс Таррант мне нравится гораздо больше.

— Да, она действительно хорошенькая.

И мисс Бёрдсай вновь вздохнула, как будто ей представили некую теорию — а именно насчет женских мнений, — в которой она не могла в силу возраста почти ничего понять. Это был, наверное, первый раз, когда она ощутила свой возраст.

— Вот и синий трамвай, — сказала она с кротким облегчением.

— У нас еще есть время, пока он подъезжает. Более того, я не верю, что на самом деле мисс Таррант разделяет эти взгляды, — добавил Рэнсом.

— Вы не должны думать, что она недостаточно крепка в своих убеждениях! — оживленно воскликнула его собеседница. — Если вы не считаете ее искренней, вы сильно ошибаетесь. Эти взгляды — ее жизнь.

— Что ж, я могу перенять их от нее, — сказал с улыбкой Рэнсом.

Мисс Бёрдсай тем временем высматривала свой синий трамвай, который замешкался на полпути. Но в этот момент она перевела взгляд на Рэнсома и торжественно рассмотрела его сквозь окна своих огромных очков.

— Я не удивлюсь, если она это сделает! Да, это было бы неплохо. Сомневаюсь, что вы сможете устоять перед ней. Она уже многих изменила.

— Понимаю... Без сомнения, она изменит и меня, — сказал Рэнсом и внезапно решил добавить: — Кстати, мисс Бёрдсай, возможно, вы будете так любезны не говорить моей кузине о нашей с вами встрече, когда увидите ее снова. Я очень рад, что мне не пришлось обращаться к ней, но мне бы не хотелось, чтобы она думала, будто я растрезвонил всему городу о своем пренебрежительном намерении обойтись без нее. Я не хотел бы оскорбить ее, и ей лучше не знать, что я был в Бостоне. Если вы ей не скажете, никто другой не скажет.

— Вы хотите, чтобы я скрывала? — пробормотала, слегка задыхаясь, мисс Бёрдсай.

— Нет, я не хочу, чтобы вы скрывали что-либо. Я просто хочу, чтобы вы отпустили ситуацию и ничего не говорили.

— Ну, я никогда не делала ничего подобного.

— Подобного чему? — Рэнсом был отчасти раздосадован, отчасти тронут ее неспособностью понять его, и ее сопротивление заставило его объясниться несколько прямее: — То, о чем я вас прошу, очень просто. Или вы обязаны докладывать мисс Чанселлор обо всем, что с вами происходит?

Его вопрос слегка шокировал бедную добросердечную старую леди.

— Но я вижу ее очень часто, и мы о многом говорим. И потом — разве Верина не расскажет ей?

— Я думал об этом, и надеюсь, что нет.

— Она говорит ей практически все. Они очень близки.

— Она не захочет ранить ее чувства, — резонно заметил Рэнсом.

— Что ж, вы внимательны... — Мисс Бёрдсай продолжала смотреть прямо на него. — Жаль, что вам чуждо сочувствие.

— Как я уже сказал, мисс Таррант заставит меня измениться. И возможно, сейчас перед вами будущий новообращенный, — продолжил Рэнсом, боюсь, даже не вознеся небесам короткой молитвы о прощении этой лжи.

— Я была бы счастлива знать, что так оно и есть, — после того, как я сказала вам ее адрес во время нашей тайной встречи. — Лицо мисс Бёрдсай озарила бесконечно мягкая улыбка, и она добавила: — Я думаю, такова ваша судьба. Она уже изменила многих. Да, она заставит вас измениться.

— Я дам вам знать, как только это случится, — сказал Бэзил Рэнсом. — А вот, наконец, и ваш трамвай.

— Что ж, я верю в победу истины. И я не скажу ничего. — И она позволила молодому человеку проводить ее к трамваю, который остановился на углу.

— Очень надеюсь встретить вас снова, — сказал он.

— Что ж, я всегда где-то на улицах Бостона.

И пока, приподнимая и подталкивая ее, он помогал ей протиснуться в переполненный тамбур, она слегка повернулась к нему и повторила:

— Она поразит вас! Если это должно остаться в тайне, я сохраню ее.

Рэнсом понял, что она готова быть его сообщницей. Он приподнял шляпу и помахал ей на прощание, но она его не видела. Она протискивалась дальше в вагон и обнаружила, что в это время он полон и ей негде сесть. Однако он не сомневался, что любой мужчина уступит свое место такой чистой и достойной пожилой даме.