Рэнсом вновь подошел к миссис Фарриндер, которая осталась на своей софе вместе с Олив Чанселлор. Когда миссис Фарриндер повернула к нему лицо, он увидел, что и она заразилась общим настроением. Ее проницательные глаза сияли, на почтенных щеках горел румянец, и она уже приняла решение, как действовать дальше. Олив Чанселлор сидела неподвижно, глядя в пол с тем застывшим настороженным выражением, которое бывало у нее в минуты особенной нервной неуверенности в себе. Она не обратила внимания на приближение своего родственника. Он сказал что-то миссис Фарриндер в том духе, что, мол, неспособен во всей полноте выразить свое восхищение Вериной, и эта леди ответила с достоинством: нет ничего удивительного в том, что девушка так хорошо говорила, ведь ее речь посвящена такой важной теме.

— Она очень изящна и прекрасно владеет языком. Ее отец утверждает, что это врожденный талант.

Рэнсом понял, что ему ни за что не разгадать, каково истинное мнение миссис Фарриндер, и ее притворство еще больше убедило его, что она очень благоразумная женщина. Его не волновало, считает она Верину в глубине души попугаем или гением, но он понял, что она решила: Верина может принести пользу делу. На мгновение он почувствовал почти ужас, представив, что она возьмет девушку в оборот и уничтожит, сделав одной из своих кликуш. Но он быстро прогнал это видение, обратившись к своей кузине с вопросом, как ей понравилась мисс Верина. Олив не ответила. Она сидела с опущенной головой и продолжала сверлить ковер невидящим взглядом. Миссис Фарриндер посмотрела на нее в ожидании ответа и затем безмятежно заметила Рэнсому:

— Вы высоко цените красоту женщин с Юга, но приехали на Север, чтобы увидеть истинное женское изящество. Мисс

Таррант одно из сокровищ Новой Англии — то, что я называю идеалом!

— Я уверен, что после бостонских дам ни один образчик женской красоты меня не удивит, — ответил Рэнсом, с улыбкой глядя на кузину.

— Она, похоже, сильно потрясена, — пояснила миссис Фар-риндер, понизив голос, хотя Олив все еще была глуха ко всему.

В этот момент к ним подошла мисс Бердсай. Она хотела узнать, не согласится ли миссис Фарриндер выразить признательность от лица всех, кого сейчас так вдохновила мисс Таррант. Миссис Фарриндер ответила: о да, она с удовольствием скажет пару слов, но сначала ей хотелось бы выпить стакан воды. Мисс Бёрдсай сказала, что сейчас это устроит: одна из дам попросила воды и мистер Пардон только что пошел вниз как раз за этим. Бэзил воспользовался этой заминкой, чтобы попросить мисс Бёрдсай оказать ему честь и представить его мисс Верине.

— Миссис Фарриндер поблагодарит ее от лица присутствующих, но не станет благодарить от моего лица, — сказал он со смехом.

Мисс Бёрдсай с величайшим расположением согласилась выполнить эту просьбу — ей очень польстил его интерес. Едва она собралась проводить его к мисс Таррант, как Олив Чансел-лор порывисто поднялась со своего стула и предупреждающе положила руку на ее плечо. Она объяснила, что ей пора уходить, ей нездоровится, и экипаж уже ждет ее. Также она надеялась, что мисс Бёрдсай согласится проводить ее до двери.

— Что ж, на вас она тоже произвела впечатление, — философски произнесла мисс Бёрдсай, — похоже, никто этого не избежал.

Рэнсом почувствовал укол разочарования: он понял, что его собираются увести отсюда, и, до того как он успел подавить это чувство, с его губ сорвалось восклицание — первое пришедшее ему в голову, которое могло бы заставить его кузину передумать:

— Как, мисс Чанселлор, вы собираетесь пропустить речь миссис Фарриндер?

В этот момент Олив посмотрела на него с таким непонятным выражением лица, что он едва узнал ее. Зловещая, как сама смерть, с распахнутыми глазами и красными пятнами, проступившими на щеках, она быстро, пронзительным голосом задала ему вопрос, который прозвучал как вызов. Он мог ответить на эту внезапную вспышку лишь недоумевающим взглядом, и в очередной раз спросил себя, что за игру затеяла с ним его родственница с Севера. Впечатлен ли он?! Надо полагать, что да! Миссис Фарриндер, которая, бесспорно, оказалась мудрейшей женщиной, пришла на помощь ему или мисс Чанселлор и заявила: она, мол, очень надеется, что Олив не будет оставаться — слишком уж та взволнована.

— Если вы останетесь, я не буду говорить, — добавила она, — не хочу еще и расстроить вас вдобавок. — И продолжила с нежностью: — Если женщины чувствуют так же, как вы, разве я могу сомневаться, что все у нас получится?

— О да, я думаю, у нас все получится, — пробормотала мисс Бердсай.

— Помните о Бикон-стрит, — добавила миссис Фарриндер. — Воспользуйтесь своим положением — вы должны разбудить Бэк-Бэй!

— Я уже по горло сыта Бэк-Бэй! — свирепо сказала Олив.

Она проследовала к двери вместе с мисс Бёрдсай, ни с кем не попрощавшись. Она была так взволнована, что не помнила себя, и Рэнсому оставалось только последовать за ней. Однако у самой двери обе леди внезапно задержались: Олив остановилась в нерешительности. Она оглядела комнату и высмотрела Верину, которая сидела с матерью в центре группы благодарных почитателей. Решительно вскинув голову, Олив направилась к ней. Рэнсом сказал себе, что это его шанс, и тут же присоединился к мисс Чанселлор. Небольшая кучка реформаторов наблюдала за их приближением. На лицах было написано подозрительное отношение к высокому социальному статусу мисс Чанселлор, смешанное с сомнением, нужно ли его демонстрировать. Верина Таррант увидела, что именно она — предмет этой манифестации, и поднялась навстречу женщине, что с таким достоинством приближалась к ней. Рэнсом, однако, заметил, или подумал, что заметил: девушка ничего не поняла, так как не испытывала предубеждения к высокому социальному статусу. Она ослепительно улыбнулась, переводя взгляд с мисс Чанселлор на него. Улыбнулась оттого, что ей нравилось улыбаться, или чтобы понравиться, или от опьянения успехом — или потому, что она была великолепной маленькой актрисой и это было частью ее выступления? Она взяла руку, которую Олив протянула ей. Остальные торжественно наблюдали за происходящим со своих мест.

— Вы не знаете меня, но я хотела бы познакомиться с вами, — сказала Олив. — Сейчас я могу только поблагодарить вас. Вы не навестите меня как-нибудь?

— О да. Где вы живете? — ответила Верина, как девушка, для которой приглашение — а их пока было немного — означало именно приглашение.

Мисс Чанселлор продиктовала свой адрес, а миссис Таррант подошла к ней с улыбкой:

— Я слышала о вас, мисс Чанселлор. Мне кажется, ваш отец знал моего отца — мистера Гринстрита. Верина с радостью зайдет к вам. И мы будем счастливы видеть вас в нашем доме.

Пока мать говорила, Бэзил Рэнсом хотел сказать что-нибудь дочери, которая стояла рядом с ним, но не мог придумать ничего подходящего. Привычные пышные фразы, которые приходили ему в голову, его выражения родом из Миссисипи, казались покровительственными и слишком громоздкими. Кроме того, ему не хотелось одобрять то, что она сказала. Он всего лишь хотел сказать, что она восхитительна, но не знал, как отделить одно от другого. Поэтому он просто улыбался ей и молчал, и она отвечала улыбкой, которая казалась ему достаточно искренней.

— А где вы живете? — спросила Олив, и миссис Таррант ответила, что они живут в Кембридже и конки ходят прямо перед их дверью. После чего Олив настойчиво спросила: — Скоро ли вы придете ко мне?

И Верина сказала, что да, очень скоро, и с детской добросовестностью повторила номер дома на Чарльз-стрит, чтобы показать, что она его запомнила. Рэнсом видел, что она навестит любого, кто попросит ее об этом подобным образом, и на мгновение пожалел, что он не бостонская дама. Олив Чанселлор задержала руку Верины, окинула ее прощальным взглядом и затем со словами «Пойдемте, мистер Рэнсом» вывела его из комнаты. В передней они встретили мистера Пардона, поднимавшегося из нижних приделов с кувшином воды и стаканом. Карета мисс Чанселлор уже подъехала, и когда Бэзил усадил ее, она сказала, что не будет утруждать его поездкой с ней, ведь его гостиница далеко от Чарльз-стрит. Он настолько не хотел ехать рядом с ней (ему хотелось курить), что осознал холодность кузины только после того, как карета уехала, и спросил себя, какого черта она утащила его. Она действительно очень странная, его бостонская кузина. Он постоял с минуту, глядя на свет в окнах мисс Бёрд-сай, настроенный на то, чтобы снова войти и наконец побеседовать с той девушкой. Но он удовольствовался воспоминанием о ее улыбке и отвернулся, с облегчением понимая, что покинул это безумное собрание, гонимый прочь в том числе таким прозаическим чувством, как жажда.