Глава 8 
         
         — Ох, как приятно выпить холодного пива, — довольно протянул Джервейс Фен. — А невероятные убийства подождут своей очереди.
         Они сидели у хорошо натопленного камина в небольшом переднем зале паба «Птичка и дитя». Мадж с неохотой отправился выполнять свои нелегкие обязанности, а Элизабет с Адамом, сэр Ричард и Джервейс Фен устроились здесь, приятно проводя время в обществе друг друга.
         — Так что будет с постановкой, дорогой? — спросила Элизабет.
         — Она, конечно, состоится, — ответил Адам, глотнув пива. — Хотя и несколько позже назначенного срока. Ну, может быть, на неделю или чуть больше. Партию Сакса будет петь Джордж Грин.
         Элизабет повернулась к Фену:
         — Профессор, пожалуйста, не забывайте, что я должна взять у вас интервью.
         — Ну так прямо сразу и интервью, — шутливо ужаснулся Фен.
         — Профессор, не увиливайте. Кроме вас у меня намечены беседы с миссис Брэдли, Альбертом Кэмпионом и другими знаменитыми детективами.
         — Подумать только, такие люди. Мне, признаться, даже неловко. Кто я, а кто они. А о чем, собственно, пойдет у нас разговор?
         — Ну вы расскажете о самых интересных раскрытых вами делах.
         Тут их прервал хрипловатый твердый голос сэра Ричарда Фримена:
         — Надеюсь, что уже все согрелись. Так давайте обсудим дело Шортхауса. Лангли, расскажите, пожалуйста, что собой представлял этот человек. Я практически ничего о нем не знаю.
         Адам задумался:
         — Что касается внешности, то он был среднего роста, дородный. Небольшие глазки. Явно не красавец, но мнил о себе много. Еще бы, такой голос. Возраст примерно лет сорок пять. А характер у Эдвина был такой, что его никто не любил. В том числе и я. Скандалист, склочник, нечистоплотен в отношениях с женщинами.
         — А вот и К. С. Льюис появился, — неожиданно объявил Фен. — Значит, сегодня вторник.
         — Да, вторник, — подтвердил сэр Ричард, безуспешно пытаясь раскурить трубку. — Какая разница? — Он посмотрел на Адама: — Вы сказали, что он скандалист и склочник. Если можно, приведите примеры.
         Адам рассказал о вчерашней репетиции.
         — Мы все переживали, что будет с постановкой. Эдвин угрожал позвонить антрепренеру Леви и добиться замены Пикока.
         Сэр Ричард кивнул:
         — Отсюда следует, что у дирижера был мотив для убийства. Кстати, а Шортхаус звонил антрепренеру?
         — Не знаю, — ответил Адам. — Но если бы дело дошло до увольнения, я непременно выступил бы на стороне Пикока. И многие бы меня поддержали.
         — Вы вчера на репетиции заметили, как некий молодой стажер разговаривает с Шортхаусом. Это он поздно вечером посетил его гримерную?
         — Думаю, да, — ответил Адам.
         — Но при разговоре на сцене присутствовала также и девушка, у которой, как заметил Лангли, с этим самым Борисом была любовь. Если так, то молодой человек также мог иметь мотив для убийства — ревность.
         — Шерше ля фамм, — кивнул Фен.
         — Наверное, такое возможно, — согласился Адам, — но я ничего об этом не знаю. Лучше спросите у Джоан.
         — Итак, у нас уже обозначились двое подозреваемых, — произнес Фен, уткнувшись взглядом в стол. — Пикок и этот Борис Годунов, или как там его фамилия. — Он поднял взгляд. — И ситуация такова, что человек убит в тот момент, когда рядом с ним никто не мог находиться. Как по-вашему, можно повесить человека дистанционно?
         — А если убийца влез через слуховое окно? — предположил Адам. — Оно ведь открывается.
         — Туда даже кошка с трудом влезет, — возразила Элизабет.
         Дверь бара отворилась, и на пороге показался сначала человеческий скелет, а следом за ним инспектор Мадж. Женщина за одним из столиков негромко вскрикнула.
         — И в чьем шкафу вы его отыскали? — со смехом спросил Фен.
         — В самом деле, Мадж, — недовольно проговорил сэр Ричард, — я понимаю, вы стараетесь, но зачем тащить это в бар. Вы и по улицам Оксфорда шли со скелетом?
         — Нет, — смущенно отозвался инспектор, — я приехал на машине. И принес его сюда вам показать. Видите шею?
         Все посмотрели на шею. И сидящие за соседними столиками тоже, хотя их это не касалось.
         — Такое впечатление, — торжествующе проговорил Мадж, — что на нем… — он кивнул на скелет, — кто-то отрабатывал технику повешения.
         Затем инспектор с некоторым трудом засунул скелет под скамью.
         Когда Маджу наконец принесли пива, Фен ободряюще похлопал его по спине:
         — Видимо, кто-то, бормоча «Увы, бедный Йорик», замышлял убийство.
         Инспектор рассказал, как скелет был обнаружен в бутафорской оперного театра, где и положено ему находиться, но никто, в том числе и Фербелоу, не мог объяснить, что произошло с шеей.
         — А в протоколе вскрытия, — продолжил он, — сказано: смещение позвонков произошло под воздействием внешней силы. Как будто, когда Шортхаус повис, кто-то потянул его вниз.
         — Какой ужас, — тихо проговорила Элизабет.
         — А во многих операх в качестве реквизита присутствуют скелеты? — поинтересовался Фен.
         — Ну не во многих, — ответил Адам, — но в нескольких определенно. Например, скелет есть в опере Чарльза Шортхауса по сюжету пьесы Кайзера «С утра до полуночи». Кстати, я думаю, Чарльз единственный наследник Эдвина.
         — А как у него с деньгами?
         — Он был весьма состоятельный, но большую часть капитала потратил на постановку своих опер. В Англии вообще композитору, пишущему оперы, прожить на это очень трудно. — Адам задумался. — Эдвин, я думаю, скопил за свою жизнь приличную сумму, семьи у него не было, и теперь Чарльзу будет на что поставить «Орестею».
         — Какую «Орестею»?
         — Это такая тетралогия, которую он сейчас заканчивает. Либретто написал Кадоган. Для подобной эпопеи определенно требуется построить специальный оперный театр. Так сказать, второй Байройт.
         — Получается, что Чарльз Шортхаус тоже попадает под подозрение, — проговорил Фен. — А вот снова появился К. С. Льюис.
         — Учтите, Чарльз Шортхаус живет в Амершеме, — напомнил сэр Ричард.
         — Но ведь существует транспорт, — возразил Фён. — Надо выяснить, есть ли у него алиби.
         Пришла пора ланча, и бар начал пустеть. Дверь часто открывалась, в зал проникал холодный воздух. За окном потемнело так, что казалось, наступил вечер.
         Дверь в очередной раз отворилась, чтобы впустить пару. Молодые люди нерешительно остановились, не зная, какой выбрать столик.
         Адам махнул рукой:
         — Идите сюда, погрейтесь у камина.
         Молодой человек, красивый, высокий, крепко сложенный, с темными грустными глазами, выглядел как-то болезненно. На бледном лице было что-то вроде экземы. Его спутница, Джудит Хайнс, была ему под стать. Так же молода, очаровательна, а свитер и слаксы под теплым коричневым пальто подчеркивали стройную фигуру. Правда, Джудит казалась несколько холодноватой, что могло говорить об искушенности и некой расчетливости. В ее волосах поблескивали еще не растаявшие снежинки. То, что она влюблена, было видно невооруженным глазом.
         Они сели.
         Адам по очереди представил свою жену, сэра Ричарда, профессора Фена и инспектора Маджа.
         — Меня зовут Борис Стейплтон, — произнес в ответ молодой человек, — а мою подругу Джудит Хайнс.
         Фен жестом верховного жреца заказал всем выпивку.
         Некоторое время все молчали. Затем Адам произнес:
         — Мисс Хайнс и мистер Стейплтон участвуют в постановке «Мейстерзингеров».
         — Так вы говорите, премьеру отложат, — подал голос инспектор, видимо чтобы поддержать разговор.
         — Отложат, — отозвался Адам, — но, думаю, ненадолго. Сегодня я еще Пикока не видел, но слышал от Джоан, что он разговаривал с Леви. Тот в прединфарктном состоянии.
         — Просто не верится, — произнес Стейплтон тоном без намека на глубокое потрясение. — Ведь я только вчера поздно вечером виделся с мистером Шортхаусом. И он, кажется, был в полном порядке.
         Мадж оживился:
         — Значит, вы последний, кто видел его живым?
         Молодой человек кивнул:
         — Выходит, что так.
         — Позвольте спросить, а зачем вы к нему приходили?
         — Вообще-то я композитор, начинающий. Написал оперу, и мистер Шортхаус любезно согласился посмотреть партитуру. Его мнение было для меня важно.
         — И вы собирались обсуждать это в столь поздний час?
         — Мне тоже показалось странным такое предложение, но он сам назначил встречу. Не мог же я возражать.
         — Как по-вашему, сэр, что мог делать мистер Шортхаус в такое время в театре?
         — Понятия не имею. Когда я пришел, он усиленно накачивал себя джином.
         — А почему он решил принять вас в театре, а не дома?
         — Не знаю, наверное, у него были причины находиться там.
         Мадж кивнул:
         — Сторож Фербелоу говорит, что вы пробыли в гримерной всего несколько минут.
         — Да, — коротко ответил Стейплтон.
         — И больше никого там не было?
         — Никого. Он был краток. Что-то в моей опере туманно похвалил, сделал несколько малопонятных замечаний. Мне показалось, что он вообще не раскрывал партитуру. Кстати, в гримерной ее не было. Наверное, осталась у него дома. Надо бы партитуру как-то вернуть.
         — От него вы сразу пошли к себе?
         — Да.
         — И где вы живете?
         — Рядом с театром, на Кларендон-стрит. Джудит живет в том же доме.
         Инспектор посмотрел на девушку:
         — Мисс Хайнс, вы слышали, как возвращался мистер Стейплтон?
         Джудит покраснела, как будто ее уличили в чем-то неприличном:
         — Нет. Наверное, я уже в это время спала.
         — Стейплтон, — вдруг подал голос профессор Фен, прикуривавший очередную сигарету от конца предыдущей. — Как вы нашли мистера Шортхауса? Он не показался вам подавленным, готовым совершить самоубийство?
         Стейплтон пожал плечами:
         — Нет. Я думаю, такие, как он, жизни себя не лишают. Единственная странность, какую я заметил, — это что мистер Шортхаус клевал носом. Засыпал прямо у меня на глазах. Наверное, выпил лишнего.
         «Ну как проверить, — подумал Адам, — правду он говорит или лжет? Может быть, когда Шортхаус отвернулся, Стейплтон подсыпал ему в бутылку снотворное. Но зачем? И главное, что потом? Ведь повесить, пусть даже крепко спящего человека такой комплекции даже такому, как Стейплтон, вряд ли под силу. Причем за несколько минут».
         — Но, наверное, он все же покончил с собой, — произнесла Элизабет, как будто прочитав его мысли. — Убить Шортхауса могли, только если на время отменили закон гравитации.
         — Мистер Стейплтон, чем вы занимались вчера вечером, до того как направились к мистеру Шортхаусу? — спросил Мадж.
         Прежде чем ответить, тот допил пиво из бокала. Возможно, ему потребовалось время для размышления.
         — После обеда я был в своей квартире на Кларендон-стрит. В основном читал. А примерно в девять пошел в «Глостер» немного выпить, поболтать со знакомыми, потом прогулялся и в одиннадцать подошел к театру встретиться с Шортхаусом.
         — Вы гуляли один?
         — Да. Вечер был темный, безлунный.
         — Хорошо, сэр. — Мадж задумался. — А в вашем доме кто-нибудь видел, как вы вернулись после беседы с мистером Шортхаусом?
         — Сомневаюсь. Я предупредил хозяйку, чтобы она не беспокоилась — приду поздно и запру дверь. Но вообще-то после ухода из театра я еще немного прогулялся.
         — Вот как?
         — Да. Не очень долго. Думаю, я вернулся домой где-то без двадцати двенадцать.
         Мадж глубоко вздохнул, видимо собираясь задать еще вопрос, но его опередил Фен:
         — А во время беседы с Шортхаусом вы мисс Хайнс не упоминали?