При этих словах девушка вздрогнула и встряхнула своими чудесными белокурыми волосами:

— А почему они должны были говорить обо мне?

Пару секунд Фен задумчиво ее рассматривал.

— Вопрос, конечно, деликатный, но при создавшихся обстоятельствах это рано или поздно все равно вылезло бы наружу. Я имею в виду тот факт, что Шортхаус был к вам, ну, скажем, неравнодушен.

— Я полагаю, что… — начала побледневшая Джудит и смущенно замолкла.

Мадж разрешил ситуацию с неожиданной для него мягкостью:

— Мы понимаем, что информация, полученная из вторых рук, не всегда достоверна. Так не лучше ли вам, мисс Хайнс, рассказать нам все самой.

— Дорогая, мне кажется, тебе не следует… — начал Стейплтон, но она его прервала:

— Инспектор прав. Лучше сейчас рассказать, тем более что все равно это станет известно. — Она помолчала. — Мы с Борисом любим друг друга, а мистер Шортхаус, как только я появилась в театре, начал… не знаю даже, как это назвать, ну, оказывать мне разные знаки внимания. Разумеется, я его никак не поощряла.

— И в чем это выражалось? — попросил уточнить Мадж, как будто не понимая.

Девушка вспыхнула и ответила чуть повысив голос:

— Не думайте, что он предлагал мне руку и сердце. Этого не было. Он хотел, чтобы я стала его любовницей.

Мадж сокрушенно покачал головой. Он был явно впечатлен.

— А вас, мистер Стейплтон, конечно, это возмутило?

— Вовсе нет, — ответила Джудит за Бориса. — Мы просто посмеялись над этим, и все.

Однако Стейплтон проявил твердость.

— Не совсем так, дорогая. — Он повернулся к инспектору: — Да, меня это возмутило. Но поскольку я полностью доверяю Джудит, то повода для беспокойства не было. Ведь никто не станет опасаться грабителей, находясь в доме, двери которого невозможно взломать.

Мадж посмотрел на Джудит:

— Не могли бы вы рассказать, как провели вчерашний вечер?

— Я весь вечер была одна и легла спать в половине одиннадцатого, — ответила Джудит.

— И вас, значит, поведение мистера Шортхауса не сильно возмутило?

Она пожала плечами:

— Поверьте, меня это не слишком удивило. Такое случаются сплошь и рядом.

Мадж сочувственно кивнул:

— Вы правы.

— Нам пора на ланч. — Стейплтон допил пиво и бросил окурок в камин.

Джудит встала, застегивая пальто, затем нерешительно повернулась к Адаму:

— Мистер Лангли, вам мисс Дэвис что-нибудь говорила об опере Бориса?

— Говорила, — ответил Адам. — И я согласен посмотреть партитуру.

— Боюсь, вы будете разочарованы, — грустно проговорил Стейплтон. — Но за любезность большое спасибо.

— Когда вы мне ее дадите?

— Партитура где-то в доме Шортхауса. Все зависит от инспектора. — Он посмотрел на Маджа.

— Я вам ее верну, — сказал тот, неожиданно повеселев. — Думаю, партитура к делу не относится.

— Но даже если мне ваша опера понравится, — сказал Адам, — продвинуть ее постановку будет не просто. И надеюсь, это вокальная партитура? Говорят, Лист мог сыграть всего «Тристана и Изольду» с листа по полной оркестровой партитуре, но я еще такого уровня не достиг.

Стейплтон улыбнулся:

— Я полагаю, это легенда. Вряд ли такое было под силу даже Ференцу Листу. Но у меня партитура вокальная. — Он замялся. — И я хочу вернуть ваш крем.

— Оставьте его себе, — сказал Адам.

Джудит и Стейплтон вышли.

— Это не тот крем, который я купила тебе в подарок, когда шел «Дон Паскуале»? — спросила Элизабет.

— Я дал ему баночку, которую тогда пытался стащить Эдвин, — успокоил ее Адам. — А твою недавно начал.

— Милая пара, — задумчиво проговорил Фен. — Но девушка очень взвинчена, а молодому человеку необходимо показаться доктору. Хотелось бы верить, что она не притворяется и действительно восприняла хамство Шортхауса спокойно.

— Вы хотите сказать, что у нее мог быть мотив для убийства? — спросил Мадж.

— Да, такое вполне возможно, — негромко произнес Фен, как бы обращаясь к самому себе. — Предложение такого рода для любой нормальной девушки является оскорблением. Нельзя также исключать и то, что поведение Шортхауса могло подвигнуть к убийству и Стейплтона. Все зависит от того, насколько далеко зашел Шортхаус. — Он помолчал. — Итак, у нас есть четыре мотива. Угроза увольнения и крах карьеры дирижера (Пикок), деньги (Чарльз Шортхаус), месть (Стейплтон) и оскорбленная добродетель (Джудит Хайнс). И нам предстоит ответить на три вопроса. Первый — кто подсыпал нембутал в бутылку Шортхауса? Второй — кто позвонил доктору Шанду и почему? И наконец третий — что делал Шортхаус в такое время в театре?

— Вы забыли еще один вопрос, самый существенный, — сказал Адам. — Как вообще кто-то мог убить Шортхауса?

Фен кивнул:

— Да, да, конечно. Но вначале я должен посетить Чарльза Шортхауса. Вы с ним знакомы?

— Немного.

— В таком случае после ланча мы с вами отправляемся в Амершем.