Глава 5
Улики и следы
— Вы приехали вовремя, — заметил директор, и Фен, сидевший в одном из мягких кресел, мрачно кивнул. — Не сомневаюсь, что Стэгг будет рад вашей помощи. Нам всем придется несладко. Разумеется, мы сделаем все, что в наших силах, однако я не могу не сожалеть о том, что эти события произошли накануне актового дня. Вероятно, вы сочтете меня бессердечным, но…
— Нет, нет, — перебил Фен. — Ваш главный долг — заботиться о школе. Полагаю, уже поздно что-либо отменять?
— Да. Вся программа должна быть выполнена. Я надеюсь, нам удастся замять эту историю хотя бы до завтрашнего вечера. Но последствия будут серьезными. Подобная огласка…
За лучом яркого света, который падал из школьного кабинета на улицу, царила такая плотная тьма, что ее почти можно было потрогать руками. Но садовые цветы — розы и вербена — казалось, только радовались наступлению вечера и пахли еще резче и сильнее, чем днем. Вокруг настольной лампы порхал ночной мотылек, его крылья трепетали и шуршали по оранжевой ткани абажура. В углах комнаты лежала густая тень, но свет уютно поблескивал на медной подставке в очаге камина, словно заменяя отсутствовавшие в нем дрова, и играл радужными искрами в граненом бокале, который Фен задумчиво крутил в своей узкой аристократической руке.
— Вы отправили секретаря домой? — спросил он.
— Да. Сразу после звонка в полицию. Нет смысла держать его здесь.
— Прекрасно. Тогда поговорим о деле. Скажите, если оставить в стороне проблемы, которые могут возникнуть у школы, лично вас расстроила смерть этих людей?
Директор резко встал и начал расхаживать по комнате. Его волосы были взлохмачены, глаза запали. Одну руку он сунул в карман, а в другой держал забытую сигарету, и она тлела, роняя на ковер пепел.
— Честно говоря, нет, — ответил он после долгой паузы. — Оба мне не нравились. Но, полагаю, сейчас это не имеет никакого значения.
Директор остановился перед старым зеркалом в золоченой раме и поправил волосы. Фен продолжал изучать яркие огоньки в своем бокале.
— Расскажите мне о них, — попросил он. — Биографию, характеры, личные симпатии — все, что знаете.
— Попытаюсь. — Директор снова начал ходить по кабинету. — Из этих двоих Лав, пожалуй, более интересная личность. Он преподает, вернее, преподавал историю и классические языки. Человек знающий, серьезный — вполне приличный учитель.
— Мальчики его любили?
— Скорее уважали: он не из тех, кто вызывает к себе симпатию. По взглядам — убежденный пуританин, но не без практической сметки. Превыше всего для него был долг. Он не то чтобы отрицал земные радости, но считал их необходимым злом, чем-то вроде лекарств, которые следует принимать в нужных дозах и в нужное время. Кстати, при всей его компетентности, — добавил директор, не уточнив, что подразумевает под этим словом, — заведующий пансионом из него был неважный.
— А я и не знал, — заметил Фен, — что он являлся заведующим.
— Не здесь, а в Мерфилде. Оставив Кембридж, приехал сюда в качестве помощника директора. Потом перебрался в Мерфилд и получил пансион. А когда достиг предела возраста, допустимого Для заведующих, снова вернулся к нам помощником директора. Это было еще во время войны, когда мы нуждались в кадрах.
— Сколько ему тогда было лет?
— Кажется, шестьдесят два.
— Обычно заведующие уходят на пенсию в шестьдесят.
— Да. Но Лав был из тех, кто держится за работу до последнего, пока есть возможности и силы. Такие, как он, не уходят на пенсию, а умирают на своем посту. — Директор снял с каминной полки серебряные часы, достал из вазы ключ и начал заводить пружину. — Честно говоря, — продолжил он, — Лав представлял для меня определенную проблему. После войны попечители стали требовать, чтобы все учителя старше шестидесяти отправлялись на покой, поэтому у меня имелись основания избавиться от него. Но я убедил совет сделать для него исключение.
— Почему?
— Я питал к нему некий пиетет, — объяснил директор, убрав часы и ключ на место. — Лав был для меня чем-то вроде памятника принцу Альберту — неумолимый и бескомпромиссный, но при этом вызывающий уважение. Я уже не говорю о его кристальной честности, проявлявшейся в самых ничтожных мелочах. Лав был одним из тех людей, которые готовы вернуть на почту простую марку, если она осталась непогашенной. Но как раз это делало его плохим заведующим. Пытаться управлять пансионом, проявляя слишком большую строгость и щепетильность, — серьезная ошибка.
— «Его узнать никто не мог и мало кто любил, — с грустью процитировал Фен, перефразируя Вордсворта. — Но он теперь в могилу слег, и стало все другим»… Как насчет личной жизни? Лав был женат?
— Да. Его жена — тихая измученная женщина, полностью растворившаяся в муже. Как говорят, живые мощи.
— Что-нибудь еще?
— Пожалуй, нет. С кем вам надо поговорить, так это с Этериджем. Он знает все и обо всех.
Фен одним глотком опустошил бокал и поставил его на пол. Голубые шторы шевельнулись от легкого дуновения, но не развеяли духоты. Мотылек перестал бить крыльями и перебрался на внутреннюю сторону абажура, став неестественно крупным и расплывчатым за прозрачной тканью. Где-то вдалеке глухо и настойчиво лаяла собака — похоже, у Винни-Пуха было плохое настроение. Больше с улицы не слышалось ни звука. Казалось, здание окутала мягкая и плотная пелена.
Что ж, пелена сейчас пришлась бы кстати, подумал Фен. Он нащупал в кармане завалявшуюся сигарету и, убедившись, что это не одна из тех дешевых марок, какие ему порой приходилось употреблять за неимением лучшего, сунул ее в рот и закурил.
— Хорошо, — отозвался он, — я последую вашему совету и поговорю с Этериджем, кто бы он ни был. А как насчет Сомерса?
Директор медленно и осторожно, словно заторможенный разлитой в воздухе жарой, опустился в кожаное кресло, вытер рукавом лоб и широко зевнул.
— Боже мой, — пробормотал он, — как же я устал. Сомерс… Молодой парень. Учился в Мерфилде, где был старостой в пансионе Лава. Тот высоко ценил его. Вообще он всегда имел любимчиков — один из его немногих недостатков. В Мерфилде он так благоволил к Сомерсу, что многих это возмущало. — Директор снова зевнул и извинился. — Сомерс преподавал английский, — добавил он. — Умный, однако дьявольски тщеславный. Пришел к нам из армии.
— Женат?
— Нет. Снимает… то есть снимал квартирку в Кэстривенфорде, в симпатичном домике в палладианском стиле. Кажется, его построил Николас Реветт. То, что он предпочитал жить за пределами школы, меня не удивляет. Я бы и сам, если бы у меня была возможность… Впрочем, это неважно.
— У Сомерса есть родственники? Друзья?
— Никого. Родители умерли, а сестер и братьев нет. Что касается друзей — сомневаюсь, что он здесь с кем-нибудь сошелся. Опять же, об этом лучше спросить у Этериджа. Что-нибудь еще?
— Нет, спасибо. — Фен выпустил струйку дыма и проследил, как она растаяла в свете лампы. — В любом случае сначала надо осмотреть трупы. Надеюсь, суперинтендант не станет возражать против моего участия в этом деле?
— Вряд ли. — Директор взглянул на часы: они показывали двадцать пять минут двенадцатого. — Скоро мы это выясним.
Суперинтендант прибыл через пять минут. Он был в форме, а обычное выражение тревоги на его лице превратилось в гримасу человека, ожидающего неминуемой катастрофы. Фену показалось, будто Стэгг, как Буриданов осел, не знает, с чего начать. Вместе с ним приехали врач — коротышка с красными воспаленными глазами, аккуратной бородкой и неожиданно злым лицом, — сержант, сжимавший в руках потертый черный саквояж, и констебль. У подъезда остановилась «Скорая», и санитары в белых халатах начали расхаживать в призрачном свете фар, ожидая, когда понадобится их помощь.
После того как с формальностями было покончено, Стэгг обратился к Фену.
— Убийства — не совсем мой профиль, — признался он. — Разумеется, если в данном случае речь идет об убийстве. Короче говоря, сэр, если желаете помочь мне, я с удовольствием воспользуюсь вашим ценным опытом.
Стэгг криво улыбнулся, и этот намек на веселость придал его мрачной физиономии еще более зловещий вид.
Фен пробормотал что-то в знак благодарности.
— Превосходно, — произнес директор, героически подавив зевок. — Надеюсь, вы понимаете, Стэгг, до какой степени я расстроен. Не говоря уже о моих личных чувствах, вся эта трагедия случилась в неудачное для школы время. Понятно, что совсем замолчать убийства не удастся, но тем не менее…
— Вы хотите, чтобы я действовал как можно незаметнее? — Стэгг поднял указательный палец, как бы приглашая оценить его догадливость и деликатность. — Я прекрасно понимаю ваше положение, доктор Стэнфорд, и постараюсь сделать все, что в моих силах. Если нам повезет, то газеты узнают обо всем только после актового дня. Впрочем, неизбежные слухи…
— Слухи непременно возникнут, — согласился директор. — И нам придется с этим смириться. К счастью, заявок о приеме в нашу школу гораздо больше, чем имеется свободных мест. Когда появятся новости, произойдет небольшой отток, и кое-кто из родителей заберет детей, но я не сомневаюсь, что мы полностью укомплектуем учебные места.
Директор замолчал, очевидно, вспомнив, что сейчас не самый подходящий момент обсуждать школьные проблемы.
— По-моему, пора заняться трупами, — кровожадно заметил врач, — а то мы так до утра провозимся.
Стэгг кивнул, встал и неуверенно взглянул на Фена.
— Я думаю, сначала мы отправимся к Сомерсу, а потом заглянем в дом мистера Лава.
— Прекрасный план, — одобрил Фен. — Идемте.
После короткой заминки вся компания, теснясь в дверях, вышла в темноту.
Директор включил взятый с собой фонарик и в полном молчании повел гостей к Дому Хаббарда. В лицо им дул легкий ветерок, маня призрачной возможностью прохлады. Над головой в просветах облаков мерцали редкие звезды. Перейдя с лужайки на дорогу, они гулко застучали башмаками по асфальту, тяжело и медленно переводя дыхание, словно в теплом парном воздухе не хватало кислорода. Вскоре перед ними появилась увитая плющом стена, и они вошли в учебный блок.
В приемной горел тусклый свет. Они пересекли просторный двор, вымощенный каменной брусчаткой, и стали подниматься по широкой деревянной лестнице, отполированной за последние столетия тысячами ног. Высокие проемы окон, непроницаемо-зеркальные из-за внутреннего света и наружной темноты, угрюмо отражали их безмолвную процессию, разносившую по школе громкие шаги. В здании царила мертвая тишина, точно кто-то наложил на него волшебное заклятие. Они прошли в длинный и темный коридор с голыми стенами. На тянувшихся с двух сторон дверях чернели грубые отметины от колотивших по ним ботинок, а на полу валялся выдранный из тетради белый листок, густо испещренный красными чернилами и с отпечатком чьей-то подошвы в уголке. В конце коридора имелась еще одна дверь, более массивная и внушительная, чем остальные. Снизу сквозь щель струился желтый свет. Директор толкнул створку, и они шагнули в учительскую комнату.
Это был светлый и высокий зал почти квадратной формы. На стене возле двери висела обтянутая зеленым сукном доска для объявлений, почти целиком заполненная пришпиленными к ней листочками. В дальнем углу комнаты стояли многоярусные шкафчики с медными дощечками, на них значились фамилии их владельцев. Из другой обстановки здесь имелись тяжелые полки из красного дерева, старый грязно-коричневый ковер со следами пепла и длинный ряд металлических крючков, на которых болтались две-три старые порыжевшие мантии. Всю середину комнаты занимал просторный стол, загроможденный множеством разных мелких предметов — пепельниц, чернильниц, перьевых ручек и бумажных конвертов. К главному столу примыкали несколько столов поменьше. Вокруг них стояло три удобных стула и еще около дюжины других, менее удобных. Плотные шторы были отдернуты, окно открыто. На полу, устремив неподвижный взгляд к потолку, где вяло ползали черные мухи, лежал Майкл Сомерс.
Но вошедших больше всего поразило не это, а стоявшая в комнате духота. Прямо в центре зала работала электрическая печь, от нее расходились волны горячего воздуха. Уэллс при их появлении поспешно вскочил, вытирая мокрый от пота лоб. Он что-то сказал, но его никто не услышал. После первого шока, вызванного чудовищной жарой, все уставились на тело.
Оно было распростерто на полу возле перевернутого стула. Очевидно, Сомерс сначала опрокинулся назад на стол, а потом соскользнул с него на пол, поскольку его голова лежала у ножки стола, а руки были раскинуты так, словно он пытался опереться на них. Кровь струилась на ковер по левой стороне его лица, и левый глаз превратился в черную запекшуюся дыру, в которой копошились мухи.
Присутствующие молча смотрели на эту картину, пока тошнота не заставила их отвести глаза. Директор пробормотал дрожащим голосом:
— Ради всего святого, Уэллс, зачем вы включили печь?
— Сэр, когда я нашел его, тут все так и было, — промямлил Уэллс. — Вы же сами сказали — ничего не трогать.
Он опять вытер мокрое лицо платком. Даже лысина у него на голове лоснилась от неестественного жара, а тощее и сутулое тело, казалось, едва держалось на ногах. Шаря пятерней по полированному дереву, Уэллс нащупал спинку стула и в изнеможении сел.
Фен ослабил галстук и расстегнул воротничок. Он стоял возле окна и следил, как один из полицейских, по указанию Стэгга, фотографирует труп и комнату. Потом за дело принялся врач. Стэгг приблизился к печке и с сомнением уставился на аппарат. Поразмыслив минуту, он подошел к розетке, от которой тот работал, и вытащил вилку с помощью карандаша. Раскаленная решетка поменяла цвет с алого до оранжевого, потом до охряного и погасла. Стэгг повернулся к Фену.
— Очень необычно, сэр, когда в такой жаркий вечер включают электронагреватель, — заметил он. Помолчав, он добавил: — Я слышал, что таким способом преступники иногда согревают тело, чтобы нельзя было установить точное время смерти.
Фен обмахивался своим блокнотом, пока не сообразил, что от этих усилий ему становится только жарче.
— Верно, — кивнул он. — Но сейчас печка стоит в нескольких футах от тела. И поскольку это переносное устройство, не думаю, что кто-то использовал его для такой цели.
Он шагнул к маленькому столу, перед которым лежал Сомерс.
— Судя по всему, — робко предположил Стэгг, хотя сказанное им было очевидно, — он за ним работал.
Все молча уставились на стол. Посередине лежал большой блокнот с промокательной бумагой, где зеркально отпечатались несколько чернильных надписей. Можно было разобрать слова «удовлетворительно», «весьма недурно», «большой прогресс с начала семестра» и бесконечные вариации инициалов «М» и «С». На классном журнале громоздилась пачка отчетных бланков, а рядом валялась горстка конвертов, похожих на те, что скопились на большом столе. Снаружи на каждом имелась надпись с названием класса и фамилией классного руководителя, а внутри лежали новые пачки с бланками. Кроме того, на столе можно было заметить пепельницу с парой погашенных окурков, большую круглую лунку с черно-синими чернилами, открытую склянку из-под чернил, длинную и широкую полосу черной ткани с узелками на концах и перьевую ручку.
Стэгг повернулся к директору:
— Это отчеты для промежуточного экзамена?
— Да, суперинтендант. — Он последовал примеру Фена и ослабил галстук. Директор слишком устал, чтобы думать об условностях. — Все классные руководители и приходящие учителя должны были заполнить их сегодня до пяти вечера. После этого документы полагалось сдать заведующим пансионов, а потом — мне.
— Значит, Сомерс опоздал?
— Да. Я об этом знал. — Он кивнул на полосу черной ткани. — Это, конечно, его повязка. Несколько дней назад Сомерс вывихнул запястье и не мог писать, пока руке не стало лучше. Вчера предупредил, что закончит отчеты к утру актового дня, что меня вполне устраивало. — Директор слабо улыбнулся. — Обычно я стараюсь не затягивать сроки до последнего, потому что даже учителя порой ошибаются.
— Может, кто-нибудь из коллег писал под его диктовку? — спросил Фен.
— Не исключено. Хотя вряд ли он бы стал взваливать свою работу на чужие плечи. Это трудоемкий процесс: вы не представляете, сколько времени уходит на то, чтобы написать слово «удовлетворительно» двести раз подряд. К тому же Сомерс являлся классным руководителем, и ему приходилось заполнять множество разных граф.
— Понятно. — Фен помолчал. — Заведующие пансионами сами собирают заполненные отчеты?
— Нет. Это работа Уэллса. Он разносит их по пансионам и передает тем, кому нужно.
Фен посмотрел на Уэллса.
— Похоже, часть бланков вы уже унесли, — заметил он. — Здесь их не так много.
— Вы правы, сэр, — подтвердил тот. — Все, что мистер Сомерс заполнил, я забрал в свой кабинет. Здесь остались только те, которые он заполнял сегодня вечером.
Возникла пауза, и сержант, которому не терпелось приступить к делу, спросил:
— Как насчет отпечатков пальцев, суперинтендант?
Стэгг только махнул рукой:
— Позднее. Я уверен, тут все ими заляпано. — Он постучал по столу: — Очевидно, мистер Сомерс за ним работал, когда кто-то его прервал. Он встал, резко развернулся к двери, споткнулся о стул — и тут прозвучал выстрел… — Суперинтендант замолчал, хмуро обдумывая эту сомнительную версию, пока врач не закончил свой осмотр.
— Ну, что? — спросил Стэгг.
Врач отряхнул пыль с коленей и протер глаза.
— Все, как я и ожидал, — ответил он. — Выстрел был с расстояния примерно в шесть футов, а калибр скорее всего тридцать восьмой.
— Шесть футов…
Стэгг перешел на то место, где должен был стоять предполагаемый преступник, и огляделся по сторонам, словно надеясь, что его осенит какая-нибудь идея. Но, судя по всему, этого не случилось.
— Похоже, череп у него был крепкий, — добавил врач, указав на тело, — раз пуля застряла в мозге… Смерть, разумеется, была мгновенной.
— Время смерти? — спросил Стэгг.
— От получаса до полутора часов назад.
Суперинтендант взглянул на часы.
— Сейчас без двадцати двенадцать. Значит, между десятью и одиннадцатью. Что-нибудь еще?
— Больше ничего. Его можно перенести в машину?
Стэгг покачал головой:
— Пока нет. Я обыщу его карманы, а сержант снимет отпечатки пальцев. Потом можете забирать.
Он нагнулся и стал проверять содержимое карманов Сомерса, выкладывая все найденное стол. На первый взгляд в вещах покойного не было ничего неожиданного: ключи, мелочь, бумажник с несколькими банкнотами, удостоверением личности и водительскими правами, карандаш, носовой платок, черепаховый портсигар, потертая зажигалка.
— Господи, а это зачем? — удивился Фен.
В нагрудном кармане Сомерса лежал плотно сложенный листок девственно-белой промокательной бумаги. Стэгг осторожно взял его в руки и произнес:
— В принципе, я не вижу ничего странного в том, что люди носят с собой промокательную бумагу. Мне кажется…
Но Фен выхватил у него листок и сравнил с чистой бумагой, лежавшей в блокноте на столе.
— Тот же сорт, — заметил он, — цвет и размер. — Профессор оглядел комнату. — Здесь еще несколько таких же блокнотов, и все с чистыми листами. — Обернувшись к Уэллсу, он спросил: — Ведь это вы отвечаете за обновление бумаги в блокнотах?
— Да, сэр. Я меняю их регулярно первого числа каждого месяца.
— Уэллс очень пунктуален в подобных вопросах, — вставил директор.
— А сегодня как раз первое июня…
Уэллс подтвердил его слова кивком: после того как в комнате выключили печь, он заметно оживился.
— Да. Я сменил бумагу после обеда, сэр.
— Возможно, Сомерсу просто понадобилось немного бумаги, — предложил свою версию директор, — и он вырвал ее из блокнота. Люди иногда делают так.
Но Фена это не удовлетворило. Он снова обратился к Уэллсу:
— Где вы держите новую бумагу?
— В шкафчике, в своем кабинете.
— А откуда она к вам поступает?
— Из школьной канцелярской лавки.
— Ученикам и учителям продают одну и ту же бумагу?
— Да, сэр.
— А когда вы ее меняете, то кладете в каждый блокнот определенное количество листов?
— Да, сэр. По три больших листа, сложенных вдвое.
— Хорошо, — кивнул Фен. — Проверьте все блокноты в этой комнате, включая тот, которым пользовался Сомерс, и посмотрите, не пропала ли в каком-нибудь из них бумага.
Уэллс, довольный тем, что для него нашлось занятие, немедленно принялся за дело. Стэгг пробормотал:
— Не совсем понимаю, к чему вы клоните, профессор Фен.
— Was ist, ist vernunftig, — весело ответил тот. — Нам важна каждая деталь, суперинтендант.
Этот уклончивый ответ окончательно сбил Стэгга с толку, и он угрюмо замолчал, глядя, как сержант занимается своей работой. Прочистив пальцы жертвы бензол ином, полицейский прижал их к покрытой чернилами металлической пластине. Затем перенес отпечатки пальцев на листок белой бумаги. Вскоре сержант выпрямился с красным лицом.
— Как насчет наручных часов? — спросил он. — Вам они нужны?
Стэгг усмехнулся:
— Спасибо, что напомнили. — И он наклонился, чтобы расстегнуть ремешок.
Директор, следивший за его действиями, заметил:
— Они надеты не той стороной.
Фен повернул к нему голову:
— Какой?
— Да, он всегда носил часы циферблатом внутрь, на американский манер. А теперь наоборот.
Стэгг поднес часы к уху, осторожно держа их за ремешок.
— В любом случае они не ходят, — сообщил он и взглянул на циферблат. — Стрелки показывают без пяти девять.
— Сломаны? — спросил Фен.
— Понятия не имею.
— Можно отвинтить заднюю крышку?
Суперинтендант подошел к саквояжу сержанта
Гладстона, достал баночку с серой пудрой и с помощью кисточки из верблюжьего волоса распылил ее по внешней и внутренней поверхности часов. Подождав немного, сдул порошок и взял бумажку с отпечатками пальцев Сомерса. Некоторое время он внимательно изучал узор через карманную лупу.
— Здесь везде отпечатки пальцев Сомерса, — наконец произнес он. — Других нет, что и следовало ожидать.
Суперинтендант открутил заднюю крышку часов и осмотрел их механизм.
— Сломаны, — прокомментировал он. — Причем сломаны намеренно.
— Чтобы сбить нас с толку насчет времени смерти? — предположил директор.
— На часах без пяти девять. — Стэгг кивнул на циферблат. — Не самый лучший выбор. Кстати, и стекло нетронуто.
Уэллс закончил инспектировать блокноты с промокашкой и присоединился к остальным.
— Я видел мистера Сомерса сегодня в десять вечера, сэр, — сообщил привратник. — Он был жив и здоров.
— Вот как? — отозвался Стэгг. — Хорошо, мы это обсудим.
Врач, нетерпеливо нюхавший табак в углу, поинтересовался:
— Теперь можно унести тело?
— Да, — сказал Стэгг. — Но вы никуда не уходите, Стэнфорд, — торопливо обратился он к директору. — Надо осмотреть еще один труп.
— Я подожду на улице, — буркнул доктор.
Он со скучающим видом вышел из комнаты, и сразу появились санитары, чтобы вынести тело на носилках. Когда это было сделано, все облегченно перевели дух, и Фен не без удовольствия раздавил несколько мух, которые, лишившись своего гнусного пиршества, вяло ползали по полу.
— Как насчет блокнотов? — спросил он у Уэллса.
— Не пропало ни листочка, сэр. — Фен кивнул и хотел уточнить что-то еще, но Уэллс добавил: — А по поводу часов могу сказать вам вот что, сэр. Когда я в последний раз виделся с мистером Сомерсом, тот упомянул о том, что они не ходят.
Эта новость доставила Фену еще больше удовольствия.
— Любопытная проблемка, — промурлыкал он.
— Проблемка, сэр? — повторил Стэгг.
— Посудите сами, суперинтендант. Вы говорите, что кто-то намеренно сломал часы. Допустим, этот кто-то был сам Сомерс, но… он не стал бы надевать часы обратной стороной!
— Однако мы предполагаем, сэр, — возразил Стэгг, — что часы сломал преступник.
— Неужели? Тогда почему Сомерс сказал Уэллсу, что его часы не ходят, задолго до убийства? Кроме того, преступнику не было никакого смысла ломать часы. Он мог перевести стрелки. Но для этого ему не пришлось бы снимать их с руки. Это противоречивые сведения, и объяснить их можно только… — Фен замолчал, и в его глазах что-то блеснуло; но когда он заговорил снова, голос звучал как обычно: — Я думаю, наш главный свидетель — Уэллс. Мы должны выслушать все, что ему известно об этом деле.
— Тогда нам, может, лучше присесть? — предложил директор. — Эта жара…
Все охотно последовали его предложению. Стэгг жестом пригласил присоединиться к ним сержанта и констебля.
— Мы слушаем вас, Уэллс, — кивнул он.
Уэллс, немного смущенный общим вниманием, откашлялся и с шумом прочистил нос.
— Я не совсем понимаю, сэр, что именно вы хотите от меня услышать?
— Все, — заявил Стэгг.
Уэллс робко улыбнулся, теребя свой носовой платок.
— Короче, дело было так, — начал он. — Каждый вечер я прихожу сюда и работаю в своей комнате с десяти до одиннадцати.
— Где находится ваша комната?
— Сразу за восточной дверью, сэр.
— Эта дверь, в которую мы вошли, — объяснил директор. — Кстати, когда Уэллс говорит «каждый вечер», он действительно имеет в виду каждый вечер. В школе многие посмеиваются над его педантизмом.
— Это единственный способ держать все под контролем, сэр, — заявил Уэллс с самодовольством, которое заставило профессора поморщиться. — Так вот, в одиннадцать я обычно закрываю окна, запираю дверь и иду домой. В этот вечер я пришел без четверти десять, чтобы почистить пепельницы и заменить бумагу в блокнотах. Мистер Этеридж находился еще здесь и заканчивал писать отчеты. Мы с ним немного поговорили, и примерно без пяти десять появился мистер Сомерс.
— Он выглядел как обычно?
— Я не заметил ничего особенного.
— Сомерс пришел один?
— Да, сэр. Мистер Этеридж принялся подшучивать над ним, мол, он слишком затянул свою работу над отчетами, а потом они подсчитали, сколько ему еще надо сделать, и мистер Сомерс сказал, что он успеет все закончить до одиннадцати часов.
— Один вопрос, — вмешался Фен. — Почему он просто не отнес бланки к себе и не заполнил их дома?
— Выносить их из этой комнаты строго запрещено, — объяснил директор. — Тридцать пять учителей должны менее чем за неделю заполнить множество отчетов, и если каждый начнет уносить их к себе домой, воцарится хаос.
— Ясно. Продолжайте, Уэллс.
— Тут мне мистер Сомерс и сказал: «У меня сломались часы, Уэллс, так что сообщите, когда будет одиннадцать, но раньше этого не беспокойте». А потом он сел за работу, прямо за этим вот столом.
— Стол стоял так же, как сейчас? — спросил Стэгг.
— Да, сэр, разве что немного сдвинулся. Короче, мы с мистером Этериджем ушли, а мистер Сомерс остался один. Мистер Этеридж спустился со мной вниз. Я занялся своей работой. А около одиннадцати, — Уэллс облизнул пересохшие губы, — я поднялся сюда и увидел то, что видите вы.
Стэгг нахмурил брови:
— Но разве вы не должны были услышать выстрел?
— Нет, сэр. Я ничего не слышал.
— Ближайшее отсюда здание, — Стэгг повернулся к директору, — кажется, Давенант?
— Вы правы. Но я бы не сказал, что оно расположено совсем уж близко: даже не знаю, можно ли услышать оттуда выстрел. По крайней мере, я весь вечер провел у себя в кабинете, окна были открыты, но я ничего не слышал.
Фен внимательно оглядел окна в учительской комнате. Их было четыре, симметрично расположенные друг против друга, по два на каждой стороне.
— Западные окна выходят на реку, — заметил он. — Там есть пешеходная дорожка?
— С этой стороны реки — нет, сэр, — ответил Стэгг. — На противоположном берегу есть, но там почти никто не ходит.
— А противоположные окна…
— Они выходят во внутренний дворик.
— Понятно. — В голосе Фена звучала легкая скука, словно он задавал все эти вопросы лишь по необходимости, не ожидая от них никакой пользы. — Наверное, нам следует провести эксперимент и выяснить, можно ли услышать револьверный выстрел из комнаты Уэллса. В старых зданиях порой возникают разные акустические причуды. Хотя преступник мог использовать глушитель.
— Вероятно, — вставил директор. Все дружно повернулись в его сторону. — В оружейной комнате есть — или, по крайней мере, был — один глушитель.
— Необычная вещь для школы, — усмехнулся Фен.
— Он принадлежал Сомерсу, — объяснил директор. — Он привез глушитель с войны — кажется, из Германии или Франции — и отдал сержанту Шелли в качестве сувенира. Я слышал об этой штуковине, но сам ее никогда не видел.
Стэгг взял блокнот и быстро написал что-то на чистой странице.
— Хорошо, я сделаю запрос. Кроме того, следует выяснить, не пропало ли еще что-нибудь из оружейной комнаты. — Он захлопнул блокнот. — Теперь насчет учительской…
— Есть только одна наружная дверь, через которую можно попасть в это помещение, — сообщил директор. — Понятно, что это та же самая дверь, какой воспользовались и мы. Дом Хаббарда не очень удобно поделен на три изолированных отсека, каждый со своим входом.
Стэгг вновь повернулся к Уэллсу:
— Кажется, вы сказали, что ваша комната находится у входной двери?
— Да, сэр.
— Кто-нибудь проходил мимо вас между десятью и одиннадцатью вечера, когда вы находились у себя?
— Нет, сэр. Я приоткрыл свою дверь из-за жары, поэтому мог не только слышать, но и видеть…
— Ясно. Значит, преступник попал сюда как-нибудь иначе. Нет никаких сомнений, — наставительно добавил суперинтендант, — что он был в этой комнате. Начать с того, что Сомерса просто не могли застрелить через окно…
— Убийца мог спрятаться в здании еще до прихода Уэллса, — предположил директор, — и выйти в тот момент, когда тот поднялся в комнату.
— Да, но это было бы слишком рискованно, при условии, что есть какой-то другой способ незаметно проникнуть в дом. Окна на первом этаже были открыты?
Уэллс утвердительно кивнул.
— Ну, вот вам и одно из объяснений. Я должен тщательно осмотреть эти окна, — продолжил Стэгг, — хотя будет лучше сделать это днем. Ладно, теперь у нас складывается следующая картина: Сомерса застрелили из револьвера тридцать восьмого калибра между десятью и одиннадцатью вечера, причем убийца заранее спрятался в здании или проник в него через одно из нижних окон. — Суперинтендант с сомнением почесал нос кончиком карандаша. — Жаль, что мы не можем точнее определить время.
— Почему? — возразил Фен. — Это довольно просто.
— Каким образом, сэр?
— Сомерс писал отчеты, — ответил тот, подавив зевок. — По словам Уэллса, Этеридж точно знал, сколько бланков ему оставалось заполнить до того, как он приступил к работе. Мы можем собрать заполненные бланки и попросить какого-нибудь человека с похожим почерком проделать ту же самую работу, что и Сомерс. Так мы примерно установим, сколько времени понадобилось ему на то, чтобы написать законченные им отчеты. По крайней мере, это поможет нам определить минимальный срок.
Стэгг щелкнул пальцами:
— Отличная идея, сэр! Я об этом позабочусь.
— Более того, — продолжил Фен, — я могу заранее предсказать результат: на работу у него ушло чуть менее часа.
Стэгг уставился на профессора:
— Вы хотите сказать, что его убили перед самым приходом Уэллса?
— Позвольте мне не отвечать на ваш вопрос и не утомлять вас своими рассуждениями. Это всего лишь догадки, они требуют подтверждения или опровержения.
— Наш долг — потакать всем вашим капризам, — шутливо промолвил Стэгг, но в его голосе звучала нотка сожаления. — Уэллс, просмотрите отчеты и выясните, успел ли Сомерс закончить работу.
Все сидели и ждали, пока Уэллс соберет и изучит бланки. Наконец он заявил:
— Да, все заполнено.
— Боюсь, мне придется конфисковать их, — обратился Стэгг к директору. — Разумеется, я верну при первой же возможности. — Он вопросительно взглянул на директора. — Полагаю, теперь самое время отправиться в дом мистера Лава… и начать все сначала. Господи, что за ночь!
— Я тут подумал, — произнес Фен с закрытыми глазами, — что мне вряд ли хотелось бы стоять в этой комнате и стрелять в человека при включенном свете и открытых шторах. Уэллс, когда вы пришли сюда в десять вечера, шторы были открыты?
— Да, сэр. Так же, как и в тот момент, когда я обнаружил мистера Сомерса.
— Ясно. Хотя это ничего не доказывает. Да, и еще одно: какова вероятность, что Сомерса мог потревожить кто-нибудь из коллег?
— Небольшая, сэр. В такое время здесь почти никто не бывает.
— Однако есть туалет, — неожиданно заметил Фен. Все с удивлением повернулись к нему. — Ведь в этом здании имеется туалет, не так ли? — добавил он капризным тоном.
— Прямо у входа, — торопливо ответил Уэллс. — Первая дверь направо.
— В любом случае, — вставил Стэгг, поднимаясь с места, — нам пора идти, иначе миссис Лав решит, что мы куда-то пропали. — Он сложил в стопку конверты с бланками и сунул их под мышку. — К сожалению, доктор Стэнфорд, нам придется опечатать эту комнату.
— О, друг мой, это неудобно. Учителя наверняка захотят прийти сюда и забрать свои вещи.
— Я сделаю необходимые распоряжения, — заверил Стэгг. — Кстати, как вы намерены объяснить ситуацию своим подчиненным? Сомневаюсь, что нам удастся сохранить ее в тайне.
Директор нахмурил брови:
— Если не возражаете, я расскажу им обо всем завтра, когда мы соберемся перед службой, и попрошу хранить молчание. Уверен, мы можем рассчитывать на их благоразумие.
— Пожалуйста, никаких деталей, сэр. Только факты.
— Разумеется, мой дорогой Стэгг.
Все поднялись и вышли из комнаты. Суперинтендант закрыл окна, запер дверь и спрятал ключ в карман. Уэллс первым начал спускаться вниз.
— Кстати, — обратился директор к суперинтенданту, — есть какие-нибудь новости о той девочке? Все эти события стали шоком, и я про нее почти забыл.
— Пока нет, сэр, — ответил Стэгг. — Я разослал обычные запросы — на железнодорожные вокзалы и тому подобное, — но без особых результатов. Честно говоря, мы работаем на грани возможностей. Вероятно, придется попросить начальника полиции позвонить в Скотленд-Ярд.
Он покосился на Фена, но тот его не слышал. Профессор думал о Брэнде Бойс и о фактах, которые доказывали, что бедная девушка, судя по всему, тоже мертва.
