VIII
27 сентября 2010 года
Я этот день провёл в дороге,
В вагоне поезда… Тревоги
С московским смогом отошли
На время – сгинули вдали.
Чуть поезд тронулся, соседи
Над ворохом дорожной снеди
Сгрудились – куры, потроха…
Шум, тары-бары, запаха…
А за окном, как при Батые,
Леса, янтарно золотые,
Вставали – ярые полки.
Подпаливая пустые
Поля, и реки, и колки.
И промельком с платформы грязной
Лицо провинции несчастной
Вплотную всякий раз рвалось
К окну приблизиться,
Злосчастной
Гримасою, расплющив нос.
В поток тысячелетний влился
И этот день. Перекрестился
Я на мелькнувший за горой,
Церквушки купол голубой.
Как будто ею был отмечен
Мой безымянный день, мой вечер,
Среди поддатых, шебутных
Случайных спутников моих.
Жаль уходить из жизни этой…
* * *
Жаль уходить из жизни этой,
Строкою Пушкина воспетой,
Да, да, ещё и потому,
Что в ней есть Пушкин — равный чуду.
Пока дышу, дивиться буду
Неоценимому ему.
Вдруг беспричинно тяжко станет…
Вдруг некто сумасшедший ранит —
Письмо зловещее пришлёт.
Как можно вразумить больного!
Смириться можно. Право слово:
Ведь «всё мгновенно, всё пройдёт».
Он всюду и в семейном круге.
Его чарующие звуки
Не заполучишь в мир иной.
Расстаться предстоит и с ними…
На миг? Навеки? Как с родными —
С друзьями, с дочками, с женой…
Ирония, как будто налегке…
* * *
Поэзии священный бред…
Пушкин
Ирония, как будто налегке
Разящая, есть в пушкинской строке.
И к нынешним она восходит перлам.
Взять авангард: ребята-молодцы!
Жуя абракадабру, бьют по нервам.
А мне и Заболоцкого «Столбцы»,
Мной чтимого, не кажутся шедевром,
Всего лишь опытом… Не обольщусь
Талантливым шаманством: место пусто.
Священный бред поэзии мне чужд,
Как всякий бред, пусть преисполнен чувств.
Хотя священно для меня искусство.
Извечен уклад наш суровый…
* * *
1. Извечен уклад наш суровый…
Попала в тупик.
Из предсмертной записки М.И.Цветаевой
Извечен уклад наш суровый.
И всё же исход тупиковый
Из дома, дышать уже нечем,
Немыслим для тех, кто Предвечным
Вожатым ведом….
Ради сына,
Забвения ради – Марина
Ивановна вышла из дома,
Забыв, что ведома, ведома….
2. Для рыцарей и певчих птиц…
Для рыцарей и певчих птиц,
В кустах запрятанная ловко,
Растянутая вдоль границ,
Долгим-долгошенька верёвка.
Та петелька на полземли
Натянутая, шелохнулась
Под окнами любой семьи.
На ней – в Елабуге стянулась.
3. Сын
Страшнее документа о поэте
Я не читал… Ничто в сравненье с ним
Интимные воспоминанья
На миг приблизившихся… Даже письма
Последние её, её стихи…
В свидетельствах родной души Марина
Ивановна стоит за кадром. Мельком
О ней: мать в панике, в слезах…
В записке той — в её предсмертном хрипе.
Из плотной паутины дневника
Вдруг глянет монстром
На мать, не узнавая в ней поэта.
О, сполохи великого искусства,
Трепещущие в почерневшем небе, —
Родная кровь шарахается от них.
Она его вспоила на холмах
Счастливой Чехии, на стогнах града
Враждебного: зубами удержала,
Вцепясь в загривок. Загнана, вбежала
В Московию и обмерла душой,
Увидев — он огромный и чужой.
Свершившуюся во плоти поэму
Нельзя пересоздать. Творенье дышит
И действует уж по своим законам.
Холодный отблеск гения. Ледник,
В огне зачатый,— в кратере вулкана.
Элегия в стиле ретро
А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеевичем.
Б.Окуджава
Фантастика: имейлы, сайты,
Вместительные мегабайты…
Связующая волна
Вошла в пространство мировое.
И видно, в прошлое глухое
Уходят письма — письмена,
Начертанные рукою.
Уж мы, наверно, не прочтём
Из гладких электронных строчек
Сказать, помимо слов, о чём
Умел неповторимый почерк.
Лист, испещренный сплошь… Ловлю
Через века — тепло и трепет…
Как будто бы «прощай, люблю»
Не только губы, пальцы лепят
Взволнованные… В некий год
Они ваятелями стали
Письма… В нём Пушкина полёт…
В нём Пастернаковские стаи.
И эти строки, что ко мне
Обращены — в них сжато время.
Держу я в рамке на стене
Автограф Александра Меня.
А мы уже давно с тобой
Не ждём оказий с почтальоном.
Довольствуемся в миг любой
Междугородним телефоном.
Так проще… Времени в обрез.
Сам пользуюсь, не мракобес,
Компьютером зимой и летом.
Согласен, Гутенбергов пресс
Кайло в сравненье с Интернетом.
Но сокрушаюсь всякий раз,
Когда в мобильник вместо фраз
Осмысленных — сую обрезки,
Клочки… Не текст, а дикобраз!
Эпистолярный слог угас
Во мне. Сожрали эсэмэски.
«Уолден. или жизнь в лесу»…
* * *
Генри Торо — автору
Бессмертного «Уолдена»
«УОЛДЕН. или Жизнь в лесу» —
Это была моя Библия.
В 25 лет я стал ревностным учеником
Гражданского неповиновения.
Цивилизация гибельна для человека…
Оглохшие от грохота вонючие города…
Бог ближе к людям в лесах и в горах.
Чтобы общаться с Ним не нужно посредников —
Никаких, тем более наших священнослужителей,
С партбилетом в кармане.
Сентябрь. Далёкий, на границе с Литвой, берег Рижского залива.
Дощатый домик с окном во всю стену.
Хозяева пустили меня пожить за мизерную плату.
Благословенная простая пища:
Хлеб, горсть копчушек, кувшин молока.
Проснёшься утром — глаза слепит
Стальная синь и жёлтый песок.
А вечером стоять на берегу, провожая Красный айсберг —
Солнце на закате.
Навещала меня и нимфа морская,
Она же дриада, она же
Дочь рыбака, пышногрудая Сольвейга.
Любовь — раствориться в другом, как с вечностью слиться.
Но вечность закончилась через месяц…
Пора отчаливать восвояси,
В дебри стольного града.
Бесценны твои уроки, Генри Торо, —
Первые шаги на пути к настоящей свободе.
