II
Хутор
Жмых виноградный, кучи лузги
Рыбьей и всяческой — жизни отходы.
На перепаханные огороды
Курицы выпорхнули, как мотыльки.
Пёс их облаивает… Не с той ноги
Встал. Или сводит с пернатыми счёты.
Важно расхаживают индюки,
Точно как люди индючьей породы.
Путаясь в вешках, коза заблудилась.
Мекает громко, хозяйку зовёт.
Кошка призывно в кусты удалилась.
Следом за кошкой отправился кот.
Свиньи толкутся в закуте застенной.
Овцы выкатываются из ворот.
Хутор — вместилище тучности бренной,
Как на ладони — под оком Вселенной.
И воплощение мощи, поверх
Брёха, и кряка, и квохтанья — всех
Телодвижений, что дюже обильны,
В небо уткнул неподвижные бивни
Древний, как мамонт, грецкий орех.
Свет вырубился, и в округе…
* * *
1. Свет вырубился, и в округе...
Свет вырубился, и в округе
Темно. На ветхие лачуги
Швыряет шторм за шквалом шквал.
Наверно, где-то столб упал.
Зажёг фонарик… Еле-еле
Мигает… Батарейки сели.
А свечек нет. Сиди впотьмах.
Да, не подумал о свечах
Я, собираясь торопливо
Сюда… Нашлась одна… О, диво!
Колеблясь чуть, из давних лет
Явился тихий мягкий свет —
Свидетель вековечной стужи.
Замру на время. Вой снаружи.
И теплящаяся тишина
В душе, что тьмой окружена.
2. Ну, ветер! Силой стенобитной...
Ну, ветер! Силой стенобитной
Ствол ивовый сгибает в рог.
И полосует, словно бритвой,
Лицо, и чуть не валит с ног.
Напуганные, не лают
Даже собаки, как всегда.
Свистят, по-волчьи завывают
Провиснувшие провода.
Тьма скифская в Тмутаракани.
Неузнаваем Божий лик,
Где свечечка в убогом храме
Зажглась и сникла в тот же миг.
И некому унять как будто
Тьмы ослепительный порыв.
Когда и сам служитель культа
Дремуч и грозен, аки скиф.
Но вот мороз ударил резко.
И встала для отвода глаз
Луна, надраенная до блеска
И звонкая, как медный таз.
Да не быть во князьях холопами…
* * *
Наде и Мише
Да не быть во князьях холопами!
Да пребудете вы богатыми
Восхитительными восходами,
Феерическими закатами.
Русскими облаками-сказками,
Гор извилистыми арабесками.
В летний полдень — морскими ласками.
В лютый ветер — ласками дерзкими.
Твердью вышней, засеянной астрами,
Лепестки с них летят звездопадами.
Молдаванскими скрипками страстными —
Несмолкающими цикадами.
А простор-то здесь, мать честна!
А в душе, когда им овладеете,
Даже если, упаси Бог, начисто
Разоритесь — не оскудеете…
Над Землёй воспарил Орион…
* * *
Над Землёй воспарил Орион.
Чёрно-бархатный махаон,
Исполинские крылья вполнеба
Распростёрший. Алмазно дрожит
Рядом Сириус.
Великолепна
Мироздания гроздь… Но жужжит
Между рамами муха нелепо,
В паутину влетевшая… Лад
Вознесенный смутив, как ни странно.
От докучливой немощи в сад
Я спустился… И — высь осиянна —
Вдруг почувствовал точечный взгляд
На себе – ледяного Алголя,
Под иглою которого воля
Цепенеет…
Не убий…
* * *
Не убий!
Печально глядит
Иудейское влажное око быка,
Ведомого на убой.
Синяя стынь, ледяные осколки…
* * *
Синяя стынь, ледяные осколки
Солнца в разбросах алмазной лузги.
Это несутся не волны, а волки,
Берег обрушенный рвут на куски.
Не подступиться к озлобленным с краю.
Но, укрощая стихийную власть,
Броситься с мола в летящую стаю,
Влезть, как Иона, в ревущую пасть.
О, благодарствую, ветер стервозный,
Когти вонзающий, аки дракон!
Нрав мой, омытый в купели столь грозной,
Угомонится, умиротворён,
На день хотя бы…
Ишь как колотит
Волны о валуны головой….
Но уж от ярости душу воротит.
И по дороге к дому находит
На укротителя дивный покой.
Пользительно поэтам…
* * *
Пользительно поэтам,
Уже немолодым,
Себя продраить ветром
И морем ледяным.
Чтобы преобразиться
И не пугать народ,
А воспарить, как птица
Или как самолёт.
Стало к утру наконец-то просторно, светло…
* * *
Стало к утру наконец-то просторно, светло.
И на душе точно так же светло, как в округе.
До остроты ощутимые шорохи, звуки.
Чиркнула чайка крылом по воде. Тяжело
Та шевельнулась, будто вздохнула со скуки.
Минули игрища летние, знойные муки.
Воздух осенний, как вымытое стекло.
Хочется взять его в руки.
Ноябрь неумолимый грозен…
* * *
Ноябрь неумолимый грозен.
На мокрую дорогу сбросил
Тряпьё с трепещущих дерев,
И те стоят, окостенев, —
За вечный ропот в наказанье.
Вдруг зелень брызнула в глаза мне:
Мох — редкостный нездешний цвет —
Сверкнул на придорожном камне,
Как то, чего, казалось, нет.
Как ощущенье детских лет.
Грань изумрудная в соседстве
С другими — сгинувших миров.
В детсадовском сиротском детстве,
В прогалах каменных дворов.
В той девочке, во время оно
Летящей с горки ледяной…
Два пышных бархатных помпона
Сверкали за её спиной.
В младенчестве теплом заветным
Лучится цвет, его флажки
О чём-то несказанно-светлом,
Всей видимости вопреки.
Что видимость!.. Как мать-осина
Вон та, печальна и бессильна,
К себе, спасая от невзгод,
Всегда удавленника ждёт.
Родные дикие края.
Разъезженная колея.
И в ней, в мирах моей вселенной,
Сверкает лучик нерастленный.
Угол зрения
На бледном румянце заката,
Вобравшем осеннюю хмарь,
Высокий, сутулясь горбато,
Зажёгся дежурный фонарь.
Он там верховодит над бездной
Карьера, который внизу.
По мне же он — светоч полезный —
Торчит, как бельмо на глазу.
Мой взгляд дворовою площадкой…
* * *
Мой взгляд дворовою площадкой
Заложен и кирпичной кладкой.
Не выпуская за барьер,
Москва стращает мёртвой хваткой —
Сурьёзная, как бультерьер.
Не вырваться, не взмыть! Доколе!..
Хотя, конечно, можно быть
Зашоренным и в чистом поле.
И нечего на стены выть.
Несовершенное творенье
Стать совершеннее вполне
Достойно. Внутреннее зренье
Подпитывается извне.
И не случайность, не везенье —
Дарована возможность мне
Сподобиться небесной сини
В полях полуденной России.
Гляжу я, как глядят разини,
Часами вдаль, пространству рад.
Как будто от анестезии
Отходит, оживает взгляд.
Глазам отмякшим легче стало.
Так вот чего мне не хватало
В московском небе, там внизу,
Как будто в каменном лесу.
Наземное существованье влачат…
* * *
Наземное существованье влачат
Домашние гуси. По краю
Дороги ступают. Истошно кричат,
Завидя летящую стаю.
Их жирные гузки потешно дрожат.
А всех впереди, перегружен
Достоинством личным, заметен вожак,
Который их водит по лужам.
Однако сей грозный гусар боевит,
С ним рядом стоять не посмею.
Насупленно сердится, ишь, как шипит,
Воинственно вытянув шею.
В кругу косолапой пернатой родни
Хозяйственно долы и веси
Обходит, то бишь огороды свои,
А глазом косит в поднебесье.
И думает стае вослед — на хрена
Мне этот ваш клин диссидентский!
Простора — хватает, травы — до хрена!
Советский режим, постсоветский —
Единый в России на все времена!
И не нужен мне берег турецкий
И Африка мне не нужна.
Перекати-поле
Поле-перекати, перекати-поле.
Катится колесом, а всё равно на приколе.
Дальше отвальных ям не уйдёт, дальше пригорка.
Буйных степных кровей Стёпка или Егорка.
Э-э-эй! Да он и сам простор свой не променяет
Ни на какой другой… Катится, обсеменяет
Пустошь, Лысую гору, Сухие броды.
Ночью шатун-шайтан — дух прикольной свободы.
Чешет до горизонта пыльного, до угора
Или перебирается, как пьяница, вдоль забора.
Покуролесил и будет… Выдохся бедолага.
Буйная их ватага сцепилась на дне оврага.
В сарае напротив живёт сова
* * *
В сарае напротив живёт сова.
Большая кошачья её голова
И тулово — смутно виднеется
На чердаке. Утром — прыг на дрова.
Сидит, на солнышке греется.
Днём она, притворяясь слепой,
Спит, мирно лапки складывает.
А мне кажется, туда-сюда головой
Крутит, значит подглядывает.
Ночью самая её пора:
Зырит, не зная осечки.
Как пищали, верещали вчера
В когтях у неё чьи-то птенчики.
Мыши о помощи так не кричат
Пронзительно, по-человечьи.
Замер в ужасе трепетном сад.
Листья на яблоне старой дрожат,
Будто хвосты овечьи.
У совы, конечно, на то права
Особые. Зверюга земная.
Смутно всплывает её голова
Из глубины сарая.
Если солнышка нет, сидит,
Не шелохнется. Страж прилежный.
Но чувствую, зорко за мной следит
Из черноты кромешной.
Сводный брат
Постой, постой, ты жив? Ведь ты же умер!
Я урну с твоим прахом закопал
В могиле нашего отца, в ограде…
Тому уже лет двадцать или больше…
Мы с матерью твоей тебя похоронили…
Улыбчив, прост… Глазам своим не верю.
Откуда ты? Из памяти моей,
Замусоренной шлаком…. Или, может,
Из вечности, в которой пепла нет?..
Я редко о тебе молюсь…
И об отце о нашем общем — редко…
Уж не затем ли снишься, чтоб напомнить?..
Из всех его внебрачных чад
Ты самый
Был неприкаянный и рисковый.
Опять вы глушите «Свободу»…
* * *
Опять вы глушите «Свободу»…
Живучих ящеров, видать,
Реликтовую породу
Природе не пересоздать.
Что с вас, как говорится, взять….
Под чьей-нибудь державной сенью
Ощерившихся знамён
Вы будете копытить землю
Аж до скончания времён.
Бдеть, перекусывая взглядом,
Надежды слабенькую нить.
Ну, что ж, придётся с вами рядом,
Свыкаясь, верить и любить.
Не путать выходы и входы,
С реальностью — златые сны,
Улавливая весть свободы
Не только с радиоволны.
Жалобы турка
Я и дышу и хожу подневольно, смотря по погоде.
Правильно. Псих ненормальный, чайник, «вроде
Володи».
Ежели солнышко в небе, то я закипаю.
Ежели тучи, — находит хандра. Тогда засыпаю.
Землятресенье. Цхинвали бомбят. Конец света.
И без того тяжело в дождливое лето.
Природный я человек… Вопреки и строжайше
Как же себя удержать! Уехать подальше —
К морю, к другим берегам, на другую планету!
Вот и уехал. Сижу у моря, читаю газету.
Про мировой навалившийся кризис фатальный.
Вдруг распогодилось. Солнышко брызнуло!
Псих ненормальный.
Нечего тужиться-пыжиться…
* * *
1. Нечего тужиться-пыжиться...
Нечего тужиться-пыжиться,
Через голову надевать штаны.
Если стихи не пишутся,
Значит, и не должны.
Хоть ростральной колонною
Стой, — а приспичит рожать,
Лаву их раскалённую
Можно ли удержать!
Силища детородная…
Кабы ещё была
Перед глазами свободная
Даль и душа светла.
А так – лишь на миг раскуроченный,
Грозно искрящийся прах,
Что оседает клочьями,
Строчками в черновиках.
2. Не дёргайтесь, маэстро, – от волненья ...
Не дёргайтесь, маэстро, – от волненья
И стопор. Горло немотой свело.
Смешно искать приют для вдохновенья,
Когда оно само вас не нашло.
Да где угодно, хоть на дне колодца.
О, жару потаённому неймётся.
Томится – впору на луну завыть.
Но если там, где выпало прожить
В уединенье, голос не вернётся,
Не значит ли, что так тому и быть.
Отчаянный вздох испуская…
* * *
Отчаянный вздох испуская,
Опять ты забылся в тоске,—
Ажурная пена морская,
Дрожащая на песке.
Так что же, напрасно боролось
Небесное воинство?.. Логос
Тебя образовывал здесь?
Как будто не слышал ты голос,
Дарующий добрую весть…
Всё слышал. Всё понял. Всё слопал.
Ажурная вязь на куски
Распалась. И — оторопь. Стопор.
В слепящем просторе — ни зги.
Прощание с Таманью
Полощется по ветру ива, к земле припадая, ох, немолодая…
Ещё одна осень отчаливает, отгребая
От берега скудной Тамани, с которым уж свыкся.
Ещё одна осень впадает в чистилище Стикса.
Тень облака движется, пересекая долину,
Скользит по заливу туда же, в его горловину.
И птицы туда же… Несметные стаи вольются
В течение лет невозвратных, пусть даже весною вернутся.
Напутственно блещут алмазного неба скрижали,
Снижаясь по кругу, — Пегас, Андромеда, Стожары…
Всё движется — в чудном порядке, в безумном смятенье:
И листья, и птицы, и звёзды в одном направленье.
И я, уповая на вечную жизнь (во временной тесно),
Вернусь ли когда-нибудь в эти края — неизвестно.
