Глава 23

Ощущение – словно снится кошмар и падаешь с кровати. Мы вывалились из Леса Само убийц – измученные, окровавленные, только что не на четвереньках. И замерли по щиколотку в мягкой траве, щурясь на теплое солнце и глядя в спокойные, снисходительно умиротворяющие лица.

Атам по-прежнему у меня в руке. Оглядываюсь на деревья, ожидая увидеть меж стволов цепочку бледных рож, таращащихся нам вслед словно узники из клетки. Но там просто деревья, листья и мох. Стоило нам пересечь границу, как они отступили, чтобы разойтись по местам – кто висеть, кто лежать кучкой.

– Похоже, вы были правы, мистер Палмер, – говорит кто-то. – Он справился.

Говорящий чуть ниже и моложе Гидеона. На сколько именно моложе, не разберу. Волосы у него светлые с проседью, отчего вся прилизанная шевелюра кажется серебристой. На нем черная рубашка и темные брюки. По крайней мере, он не облачен в бурую рясу и не размахивает кадилом.

– Не волнуйтесь, – говорит он, направляясь к нам. – На лужок они не полезут.

Небрежный тон задевает, и Кармель хватает меня за руку, как раз когда я собираюсь сообщить этому клоуну, куда он может засунуть свой лужок.

– У него все еще идет кровь, – говорит она.

Смотрю на Томаса. Дышит он нормально, и кровь сочится между прижатыми к ране пальцами Кармель медленно, а не бьет артериальным фонтанчиком. Думаю, по большей части потеря сил объясняется не укусом трупака, а тем тяжелым проклятием, которое он применил в лесу, но я ни за что не стал бы говорить об этом Кармель сейчас. Она уже готова дышать огнем.

А человек этот рядом с нами кладет обе руки Джестин на плечи и ласково смотрит на нее.

– Ты молодец, – говорит он, и она коротко наклоняет голову. – На тебе ни царапинки.

– Ему нужен врач, – шиплю я, а когда мистер задница не реагирует, то же самое повторяет Джестин:

– У него по-прежнему идет кровь. Доктор Клеменс здесь?

– Здесь, – отвечает этот гад, но отнюдь не торопится что-либо предпринимать по этому поводу.

Когда он улыбается, на память приходит змея, растягивающая пасть перед тем, как слопать мышь.

– Не волнуйся. До территории недалеко. Мы позаботимся о твоем колдовском друге. И о тебе. – Взгляд его падает на мои прокушенные до кости пальцы, и, готов поклясться, я вижу, как вздрагивают уголки его губ.

– Меня зовут Колин Бёрк.

У него хватает наглости протянуть мне руку. Кармель шлепком отбивает ее, оставив у него на ладони красный след.

– Мне без разницы, как там вас зовут, – шипит она. – И меня не волнует, кто вы такой. Если вы не окажете ему помощь, я сожгу ваше гребаное логово к чертовой матери.

Вперед, Кармель! Бёрк вроде не очень впечатлен, но наконец включается Гидеон и велит ей передать ему Томаса. Он помогает бедняге подняться и поддерживает его по пути к машине, в процессе избегая встречаться со мной глазами.

– Киньте что-нибудь на сиденье, – говорит Бёрк, и я практически готов его прикончить.

Но Томас нуждается в помощи, поэтому я затыкаюсь и иду к машине.

Поездка по частью мощеной, частью грунтовой дороге, рассекающей деревья на противоположном краю прогалины, оказывается короткой, но парень за рулем определенно не торопится. Он ни с кем не обменялся ни словом, и я готов поверить, что он просто шофер, если бы не ощущение, что здесь нет никого «просто». Бросаю взгляд на Джестин. Она вытаскивает из рюкзака полотенце и дает Кармель, чтобы прижать Томасу к шее. На лбу у нее озабоченные морщинки.

Переваливаем через небольшой холм и начинаем спускаться. В зеленой долинке уютно угнездилось поселение, по-видимому и являющееся орденом. Напоминает один из этих снобских эксклюзивных курортов, типа Аспена в Колорадо – просто несколько красных деревянных зданий с солнечными панелями на крышах и целые стены из тонированного стекла. Стоит, поди, несколько миллионов долларов, но все же меньше бросается в глаза, чем крепость из серого камня или монастырь. Томас, видимо, чувствует мое удивление, потому что с усилием поднимается с коленей Кармель, чтобы выглянуть в окно. Кровотечение почти прекратилось. Все с ним будет в порядке, если только с мертвых зубов в кровь не попала какая-нибудь зараза.

– Добро пожаловать, – обращается к нам какой-то чувак, открывая дверцы машины, когда та останавливается у главного здания.

Молодой, холеный, в черном костюме, словно только что спрыгнул со страниц «GQ». Они с водителем, наверное, близнецы. Это несколько ошарашивает, словно фемботы наоборот. Готов спорить, повар выглядит точно так же.

– Роберт, вызови, пожалуйста, доктора Клеменса, – говорит Бёрк. – Передай, что ему предстоит наложить несколько швов. – Роберт уходит за врачом, а Бёрк поворачивается ко мне. – Младшие члены, – поясняет он, – познают орден путем наблюдения, а тем временем несут службу.

– Логично, – пожимаю плечами я. И вдобавок совершенно омерзительно, но, думаю, он это знает.

Осматриваюсь. Ощущение – словно холодной водой окатили. Не знаю, чего я ожидал, но не этого. Я думал… Полагаю, я думал, что явлюсь сюда и обнаружу просто еще больше Гидеонов. Пожилых мужчин в уютных свитерах, которые поднимут вокруг меня шум словно дедушки. Но меня встретил Бёрк, и мгновенная враждебность течет между нами как постоянный ток. Гидеон, в свою очередь, по-прежнему на меня не смотрит. Ему стыдно, и это правильно. Мы все уцелели, а могли бы и не.

– А, доктор Клеменс. – Наконец-то ожидаемая картинка. Седой бородатый дядька в винно-красном свитере и брюках цвета хаки. Подходит прямо к Томасу и аккуратно снимает пропитанную красным ткань, обнажая рваную рану в форме полумесяца. Желудок мгновенно делает кульбит – перед внутренним взором вспыхивают образы Уилла и Чейза и воображаемые картины гибели отца. Чертовы укусы.

– Это надо промыть и зашить, – говорит дядька. – С травками заживет отлично, даже шрама не останется. – Он снова прикрывает рану тканью, и Томас придерживает ее. – Доктор Марвин Клеменс, – представляется он и пожимает пациенту руку.

Пожимая руку мне, он переворачивает ее и внимательно разглядывает мои пальцы:

– Тут тоже швы не помешают.

– Да нормально всё, – говорю я.

– Промой хотя бы, – советует он, – а то загноится.

Поворачивается, берет Томаса под руку и ведет внутрь. Я тоже иду, Кармель пристраивается за мной. Джестин остается с Бёрком, и я не удивлен.

После того как Томаса подлатали, а мою руку протравили йодом, нас отводят в комнаты, расположенные вокруг общей зоны. Я нервно лезу в душ и заново перевязываю кисть. Я не доверяю ни единому дюйму в этом месте, и мне стремно оставлять Кармель с Томасом одних даже на двадцать минут.

Отведенная мне комната огромна, а убранства – только небольшой камин и здоровенная кровать с дорогого вида одеялами. Это напоминает охотничий домик, который я как-то видел в кино. Не хватает только чучел на стенах.

– Думаю, будь в этом заведении чучела, они были бы человеческими, – поддевает Томас.

Они с Кармель входят держась за руки.

– Кроме шуток, – улыбаюсь я.

В стенах есть окна, в изгибе потолка пробиты световые шахты. Во всем поселке, наверное, миллион окон, только вот ни простора, ни света они не добавляют. А вот ощущения, что за тобой следят, – да.

В открытую дверь стучит Гидеон, и Томас оборачивается слишком резко. Морщится и прижимает ладонь к свежей повязке.

– Извини, парень, – говорит Гидеон и гладит его по плечу. – Доктор Клеменс делает отличные припарки из белены. Через час от боли следа не останется.

Он кивает Кармель, ожидая, пока я его представлю.

– Гидеон, это Кармель… Кармель, это Гидеон, – спохватываюсь я.

– Значит, это вы Гидеон, – говорит она, сузив глаза. – Неужели так хлопотно было взять машину и встретить паром у Лох-Как-его-там? – И с отвращением отворачивается, не дожидаясь ответа.

– Поверить не могу, что ты послал нас туда, – говорю я, и он встречает мой взгляд не дрогнув.

Он серьезен, возможно сожалеет, но ему больше не стыдно, а может, и не было никогда.

– Я тебя предупреждал, – отвечает он. – Ты уж реши, Тезей. Либо ты ребенок, либо нет.

Черт бы его побрал с его аргументами.

– Я вообще не хотел, чтобы ты сюда приезжал. Я хотел сдержать данное твоим родителям обещание и уберечь тебя от опасности. Но ты сын своего отца. Всегда лезешь на рожон. С дьявольским упорством стремишься к гибели.

Тон его исполнен любви, на грани сентиментальности. И он прав. Это было мое решение. И всегда было мое, с тех самых пор, как в четырнадцать лет я взял атам в руки.

– Колин хочет тебя видеть, – говорит он и кладет руку на плечо Томасу, обозначая, что ждут меня одного. Он, наверное, и Кармель руку на плечо положил бы, если б не подозревал, что ее откусят. В любом случае он их одних не оставит. Поэтому, полагаю, мне можно не беспокоиться – пока.

По коридорам и по лестнице туда, где ожидает Бёрк, меня ведет женщина. Это первая увиденная мною здесь женщина, и мысль о том, что женщины здесь есть, вызывает некоторое облегчение, хотя вот эта конкретно стремноватая. Ей лет пятьдесят, пепельная блондинка со стильной стрижкой-каре. Когда мы встретились у дверей отведенной мне комнаты, она улыбнулась и кивнула мне с профессионально-искренней вежливостью светской матроны. Минуем несколько комнат с распахнутыми двойными дверями, и в каждой горит камин. В одной из них, по левую руку, сидит кружком группа людей. Когда мы проходим мимо, они поворачивают головы нам вслед. В смысле все до единого. Одновременно, словно по команде.

– Гм, что они делают? – спрашиваю я.

– Молятся, – улыбается она.

Хочется полюбопытствовать кому, но боязно услышать в ответ, что молятся они атаму. Тяжко думать, что эти люди вырастили Джестин. Они все стремные. Даже доктор Клеменс, промывая и бинтуя мне руку, смотрел на мою кровь словно на Святой Грааль. Подозреваю, он сожжет бинты на священной жаровне или что-нибудь в этом роде.

– Вот мы и пришли, – говорит мой проводник. А затем остается стоять у двери, хотя я и машу рукой, подразумевая, что она может идти. Чокнутые.

Вхожу в комнату. Колин Бёрк стоит возле очередного камина. Пальцы у него сомкнуты кончиками в самом неискреннем из жестов, и пламя играет оранжево-красными бликами на его скулах. Сразу вспоминается Фауст.

– Стало быть, ты Тезей Лоувуд, – говорит он и улыбается.

– Стало быть, вы Колин Бёрк, – говорю я и пожимаю плечами. – Честно говоря, никогда о вас не слышал.

– Что ж. – Он отходит от огня, чтобы встать рядом с кожаным креслом с высокой спинкой. – Некоторые люди хранят свои секреты лучше, чем другие.

О. Вот, значит, как.

Холмсовским жестом беру себя за подбородок:

– Я слыхал это имя раньше. Бёрк. Английский серийный убийца, кажется? – Поворачиваю руку ладонью вверх. – Не родственник?

За мягкой улыбкой прячется зубовный скрежет. Хорошо. И все же задним умом я понимаю, что не следует делать из этого дядьки врага. Что я явился сюда затем, чтобы получить от него помощь. Но опять-таки, верхнее чутье говорит мне, что он и так уже мне враг, что бы я ни делал.

Бёрк разводит руками и улыбается. Жест гарантированно обезоруживающий. Теплый и почти искренний.

– Нам очень приятно, что ты здесь, Тезей Кассио Лоувуд, – говорит он. – Мы давно желали твоего возвращения. – Снова улыбка, еще более теплая. – Воин возвращается домой.

Все это наигранная лесть. Ее недостаточно, чтобы заставить меня забыть, какая он сволочь. Хотя, признаться, довольно харизматичная сволочь.

– Приятно? – переспрашиваю я. – Тогда вы, должно быть, не знаете, зачем я здесь.

Бёрк опускает глаза, почти с сожалением, а затем резко вскидывает их, серые, как и его волосы.

– Ты устал, целый день в пути. Поговорим об этом позже. Возможно, за ужином. Я организовал приветственную трапезу, чтобы и другие члены ордена могли с тобой познакомиться. Они просто сгорают от любопытства.

– Слушайте, – говорю, – это… это очень мило с вашей стороны, и все такое. Но у меня нет времени на…

– Я знаю, зачем ты здесь, – говорит он резко. – Послушай моего совета. Приходи на ужин. И дай остальным шанс убедить тебя не умирать.

На языке у меня вертится куча глумливых ответов. Но я ухитряюсь сдержаться.

– Как скажете, – улыбаюсь я. – Вы хозяин.

Направляясь вместе с Томасом, Кармель и Гидеоном в столовую, скольжу взглядом по стенам. Чучела действительно имеются – лосиная голова, медвежья и козлиная неведомой мне породы. Они заставляют вспомнить, как еще у себя в Лондоне Гидеон пошутил насчет движущихся глаз в картинах, развешанных по нашему с мамой дому.

– Зачем мы это делаем? – спрашивает Кармель, глядя на козлиную голову. – Это место не вызывает у меня доверия. А все эти убитые звери того и гляди превратят меня в веганку.

Гидеон на это улыбается:

– Мы делаем это, чтобы Колин мог разыграть роль разумного вождя. Он хочет убить тебя, Тезей. – Небрежность, с которой Гидеон это произносит, заставляет меня поежиться. – Он хочет убить тебя и забрать атам для Джестин. Расплавить его и перековать с ее кровью. В его представлении, таким образом клинок очистится.

– Тогда разве нам не следует бежать? – спрашивает Кармель. – И зачем они тогда его кормят?

– Не все в ордене убеждены в правоте Бёрка. Они чтят старинные обычаи, а сюда входит и изначальная династия воинов. Они поддержат тебя, если ты поклянешься соблюдать старую традицию.

– А если не поклянусь?

Гидеон ничего не отвечает. Мы дошли до столовой, которая на деле не сильно больше, чем другие комнаты. В ней, разумеется, наличествует камин, а с высокого потолка свисает люстра, отражая желтое пламя. За столом минимум двенадцать человек, а прислуживают им вдвое больше младших членов, похожих на фемботов. Джестин не видать. Вероятно, ее спрятали и охраняют словно сокровище. Когда я вхожу, все встают. Бёрк тоже здесь и ухитряется выглядеть сидящим во главе стола, хотя стол круглый.

Ближайший ко мне человек протягивает руку и улыбается. Я пожимаю его ладонь, и он представляется как Ян Хиндли. У него редеющие каштановые волосы и усы. Улыбка его кажется искренней, и я гадаю, не из сочувствующих ли он. Обходя дальше стол, пожимая руки и слушая имена, я не могу определить, кто из них хочет видеть меня мертвым сейчас, а кто захочет этого позже.

Меня сажают рядом с Бёрком и почти сразу же подают еду. Стейки и какой-то черничный соус. Неожиданно вовлекаюсь в светскую болтовню. Кто-то даже спрашивает меня про школу. Думал, от напряжения есть не смогу. Но опустив взгляд, вижу, что моя тарелка пуста.

Беседа течет так мило, так приятно, что я не сразу замечаю, как разговор сворачивает на традицию. Предмет вползает мне в уши медленно и незаметно. Рассуждения об этике атама, о цели его создания отдаются в мозгу пчелиным жужжанием. Это интересно. Это новый взгляд. Это разумно. Если я присягну этому, они поддержат меня. Если я присягну этому, Анна останется в аду.

Взгляд мой принимается блуждать вокруг стола, по их смеющимся и улыбающимся лицам, по их жутковато одинаковым нарядам. Гидеон оживленно беседует с ними. И Томас тоже, и даже Кармель, глаза у них слегка стеклянные. Справа от меня сидит Бёрк, и я чувствую неотступную тяжесть его взгляда.

– Они думают, я у них в кармане, – говорю я, поворачиваясь к нему. – Но вы-то понимаете, что нет, правда?

В одно мгновение стол умолкает. Словно на самом деле они вовсе не разговаривали.

Бёрк весьма убедительно изображает сожаление.

– Я надеялся, что знакомство с орденом и твоим предназначением удержит тебя от совершения ошибки, – говорит он.

– Не делай этого, – произносит женский голос. Смотрю через стол и вижу пепельную блондинку, которая сопровождала меня ранее. Теперь я знаю, что ее зовут Мэри Энн Коттон. – Не оскверняй себя и Бидах Дуб.

Ах, Мэри Энн. Мы с Бидди Ду отлично ладим.

– Какая занятная у вас тут секта, Бёрк, – говорю я.

– Мы священный орден, – поправляет меня он.

– Нет. Вы секта. Консервативная, по-британски чопорная, но все равно секта. – Поворачиваюсь к остальным и вынимаю атам из кармана, из ножен, давая им увидеть отражение пламени на клинке.

– Он мой, – говорю я, перекрывая раболепные ахи. – До меня он принадлежал моему отцу, а до него – его отцу. Хотите его забрать? А я хочу дверь на ту сторону, чтобы освободить того, кому там не место.

Становится так тихо, что я слышу, как Томас и Гидеон поправляют очки.

Затем Бёрк говорит:

– Мы не можем просто забрать атам.

А когда доктор Клеменс протестует, произнося последнее слово в защиту старой кровной линии, Бёрк вскидывает ладонь, обрывая его:

– Бидах Дуб будет вечно служить твоему роду. Пока этот род не исчезнет.

Краем глаза вижу, как рука Кармель стискивает спинку стула. Она всегда готова кого-нибудь чем-нибудь огреть.

– Это не вариант, – говорит Гидеон. – Вы не можете просто убить воина.

– Вы не имеете права голоса, мистер Палмер, – влезает некий член с коротко стриженными черными волосами. Он тут самый младший и, видимо, самый новенький. – Вас не было в ордене десятки лет.

– Как бы то ни было, – продолжает Гидеон, – вы не можете сказать мне, что ни один из вас не испытывает сходных чувств. Этот род существовал тысячи лет. Вы намерены уничтожить его только потому, что так говорит Колин?

Слова его вызывают цепную реакцию, люди, включая нас с Томасом и Кармель, начинают переглядываться.

– Он прав, – говорит доктор Клеменс. – Наша воля значения не имеет.

– Тогда что вы предлагаете? – вскидывается Бёрк. – Чтобы мы открыли дверь и пустили обратно в мир мертвую убийцу? По-вашему, это соответствует воле атама?

– А пусть атам выбирает, – внезапно говорит Клеменс, словно его осенило, и обводит взглядом стол. – Откроем дверь и отправим вместе с ним Джестин. Пусть оба идут. Тот воин, кто вернется, и будет достойным носителем Бидах Дуба.

– А что, если ни один из них не вернется? – вопрошает кто-то. – Тогда атам будет потерян!

– Что, если он вытащит эту мертвую девицу обратно? – возмущается другой. – Она не может здесь оставаться. Это недопустимо.

Мы с Томасом и Кармель переглядываемся. Сопротивление исходит от самых преданных сторонников Бёрка, но остальные сидящие за столом, похоже, на стороне доктора Клеменса. Бёрк готов сгрызть собственный стакан, но в следующий миг лицо его расплывается в теплой, чуть смущенной улыбке человека, которого поправили.

– Тогда пусть так и будет, – говорит он. – Если Тезей Кассио готов заплатить цену.

Наконец-то.

– И сколько это будет стоить?

– Стоить? – он улыбается. – Много. Но мы вернемся к этому через минуту. – Невероятно, но он приказывает подать кофе. – Когда атам создавали, его творцы знали, как открыть дверь на ту сторону. Но те магические знания были утрачены столетия назад. Десятки столетий. Теперь единственный способ открыть дверь находится у тебя в руке.

Смотрю на клинок.

– Дверь можно открыть только через Бидах Дуб. Понимаешь, ключ все это время находился у тебя. Ты просто не знал, как повернуть его в замке.

Начинаю уставать от людей, которые говорят о ноже как будто это не нож. Как будто это врата, или ключ, или пара хрустальных туфелек.

– Просто скажите мне, чего это будет стоить, – говорю.

– Цена, – произносит он и расплывается в улыбке. – Цена – твоя живая кровь, вытекающая у тебя изнутри.

Где-то рядом ахают Томас и Кармель. Бёрк изображает сожаление, но я не верю ему ни на йоту.

– Если ты настаиваешь, – продолжает он, – мы можем провести ритуал завтра же вечером.