Глава 22

– Это старый лес, – говорит Джестин, когда поросшая соснами луговина постепенно сменяется широколиственными деревьями и покрытыми мхом поваленными стволами.

– Красиво, – отзывается Кармель, и она права.

Деревья над нашими головами уходят в небо, а под ногами шелестит подстилка из низкорослых папоротников и мха. Насколько хватает глаз, все зеленое или серое. Местами проглядывает черная как смоль почва. Свет сочится сквозь листья, бликуя и отражаясь от их гладкой поверхности, отчего все очертания делаются четкими и ясными. Единственные звуки исходят от нас, непрошеных гостей, ломящихся сквозь эту красоту на неуклюжих ногах и с разношерстными брезентовыми рюкзаками на плечах.

– Смотрите, – говорит Томас, – там знак.

Гляжу вверх. Черная деревянная табличка прибита к одному из стволов. На ней белой краской написано: «В мире множество красивых мест».

– Странно как-то, – продолжает Томас, и мы пожимаем плечами.

– Скромничают. Как будто знают, что этот лес красивый, но не самый красивый, – замечает Кармель.

Джестин на это улыбается, но когда мы минуем этот знак, на задворках сознания у меня что-то начинает свербеть. В памяти всплывают образы, несвязные, выдуманные образы вещей, которых я никогда на самом деле не видел, словно картинки в книжке.

– Я знаю это место, – негромко говорю я.

И ровно в этот момент Томас показывает пальцем и произносит:

– А вон еще один.

На сей раз табличка гласит: «Подумай о любви родных».

– Это немного не отсюда, – комментирует Кармель.

– Отсюда-отсюда, если знать, где находишься, – говорю я, и все трое настороженно смотрят на меня.

Не знаю, о чем Гидеон думал, посылая нас сюда. Когда увижу его в ордене, просто шею сверну. Делаю глубокий вдох и прислушиваюсь: в уши ударяет полнейшая тишина. Ни птичьего щебета, не писка бурундука, ни топотка беличьих лапок. Даже ветра не слышно. Плотность листвы задушила его. Под слоем чистого воздуха мой нос едва различает знакомый запах, смешанный с запахом глинистой земли и увядающей растительности. Это место пропитано смертью. Я о нем только слышал от шарлатанов типа Ромашки Бристоля, место из страшилок у походного костра.

Это Лес Самоубийц. Я топаю сквозь гребаный Лес Самоубийц вместе с двумя колдунами и ножом, который для покойников сверкает словно чертов маяк.

– Лес Самоубийц? – срывается на фальцет Томас. – В каком смысле Лес Самоубийц?

Это, разумеется, вызывает шквал таких же встревоженных вопросов со стороны Кармель и даже парочки из уст Джестин.

– В самом прямом смысле, – отвечаю я, мрачно уставившись на раскрашенную табличку, которая практически никак не влияет на человеческие намерения. – Сюда люди приходят умирать. Или, точнее, именно сюда люди приходят, чтобы убить себя. Приходят со всей страны. Чтобы передознуться, или вены попилить, или повеситься.

– Это ужасно, – говорит Кармель, обхватывает себя руками и придвигается ближе к Томасу. Тот тоже шагает ближе к ней, зеленый, под стать мху вокруг. – Ты уверен?

– Более чем.

– Да уж, кошмар какой. И все, что тут есть, это жалкие таблички? Должны же быть… патрули или… помощь какая – хоть что-то.

– Полагаю, патрули тут есть, – говорит Джестин. – Только они в основном для уборки трупов, а не для предотвращения самоубийств.

– В смысле ты полагаешь? – не понимаю я. – Только не говори мне, что ты не знала, куда мы лезем. Уж если я знал об этом месте за полмира отсюда, то ты уж всяко должна знать, что творится у тебя на заднем дворе.

– Ну разумеется, я о нем слышала, – говорит она. – От девчонок в школе, типа того. Никогда не думала, что он существует на самом деле. Это было вроде баек про няню, которая отвечает на телефон, а звонят откуда-то изнутри квартиры. Типа буки и бяки.

Томас качает головой, но не верить ей причин нет. Лес Самоубийц не из тех вещей, которые полиция захочет обнародовать. Только еще больше народу попрется сюда сводить счеты с жизнью.

– Не хочу через него идти, – заявляет Кармель. – Это просто… неправильно. Мы должны его обойти.

– Дороги в обход нет, – говорит Джестин.

Но, разумеется, обход должен существовать. Не может Лес Самоубийц граничить с ничем.

– Нам придется идти насквозь, – продолжает она. – Если мы этого не сделаем, можем заблудиться, а ты была права, когда говорила про мили и мили леса, где можно погибнуть. Мне не улыбается окончить свои дни в виде еще одного трупа в этих лесах.

Последняя фраза задевает Томаса и Кармель за живое, они начинают шарить взглядом по земле и деревьям вокруг. Похоже, решающий голос мой. Если я захочу поискать обход, Джестин пойдет с нами. Наверное, так мне и следует поступить. Но я не стану. Потому что призрак в гостинице не относился к запланированным орденом испытаниям. Проверка – вот она. А мы уже зашли достаточно далеко.

– Просто держитесь вместе, – говорю я, и надежда покидает лицо Кармель. – Вряд ли нам попадется что-то хуже пары-тройки мертвых тел. Просто будьте внимательны.

Перестраиваемся: я иду первым, посередине Кармель и Томас, Джестин замыкает цепочку. Когда мы проходим мимо второго знака, я не могу отделаться от ощущения, что мы вступаем в черную дыру. Но уж к этому-то ощущению мне пора бы привыкнуть.

Первый намек обнаруживается спустя десять напряженных минут. Кармель ахает, но это всего лишь кучка костей россыпью, ребра и большая часть руки, затянутая мхом.

– Все нормально, – шепчет Томас, тогда как я внимательно слежу, не собирается ли скелет вновь собраться воедино.

– Нет, не нормально, – шепчет в ответ Кармель. – Это еще хуже. Не знаю почему, но хуже.

Она права. С леса будто разом осыпалась вся красота. Здесь нет ничего, кроме горя и молчания. Невозможно представить, как человек может захотеть провести здесь последние мгновения, и я гадаю, не заманивает ли их сам лес – фальшивыми ветерками и солнечным светом, ложной маской покоя, – а тем временем вся проклятая система корней и нависающих ветвей охотится на людей словно паук.

– Уже недолго, – говорит Джестин. – Вряд ли осталось больше мили. Просто держитесь на северо-восток.

– Она права, – подтверждаю я, перешагивая поваленную сушину. – Еще полчаса, и выйдем.

Ловлю периферийным зрением труп, этот посвежее, еще в одежде и целенький. Висит на дереве. Мне виден только его бок, и я старательно смотрю вперед, хотя краем глаза отслеживаю, не шевельнется ли, не дернется ли вдруг сломанная шея в нашу сторону. Ничего. Проходим мимо, это просто еще один покойник. Еще одна погибшая душа.

Путь продолжается. Стараемся ступать потише, и в то же время хочется перейти на бег. В этих лесах полно трупов, одни целые, другие развалившиеся на части. Некто в костюме с галстуком лежит себе спокойненько, привалившись к поваленному дереву, отвесив челюсть и чернея глазницами. Хочется обернуться и взять Кармель за руку. Надо придумать, как не потерять друг друга.

– Расскажи-ка еще раз, почему ты проходишь через все это, – раздается из-за спины голос Джестин. – Гидеон мне кое-что рассказывал, а потом еще Томас. Но расскажи мне снова. Зачем вся эта морока – ради мертвой девушки?

– Эта девушка спасла нам жизнь, – отвечаю я.

– Это я слышала. Но это просто значит, что ты зажигаешь свечу и время от времени передаешь ей привет. Из этого не следует, что надо пересечь океан и топать через лес мертвых, только чтобы отыскать проход на ту сторону и вытащить ее обратно. Она же сделала это намеренно, нет?

Оглядываюсь. На данный момент трупов в поле зрения не наблюдается.

– Не так, как здешние, – говорю. – Ей пришлось это сделать. И в итоге она оказалась не там, где следовало.

– Где бы она ни находилась, то место таково, каким его сделала она, – говорит Джестин. – Я-то это знаю, а ты? Там нет ни рая, ни ада, как думают большинство людей. Это просто вне. Вне всего. Вне правил, логики, законов. Оно не хорошее и не плохое. Не правильное или неправильное.

Ускоряю шаг, хотя ноги мои не надежнее вареных макарон.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю, и она беззвучно смеется:

– Я не знаю. Просто меня так учили. Так мне говорили.

Оглядываюсь через плечо на Томаса, тот пожимает плечами.

– У всякого учения имеется своя теория, – говорит он. – Возможно, правы все. А может, ни одно из них. По фигу, я не философ.

– Хорошо, а что бы сказал Морвран?

– Он бы сказал, что мы все идиоты, раз поперлись через Лес Самоубийц. Мы все еще идем правильно?

– Ага, – отвечаю я, но стоило ему спросить – и вот я уже не уверен.

Свет здесь странный, и за солнцем следить не получается. Вроде бы мы шли по прямой, но если идешь далеко, прямая норовит превратиться в кривую и замкнуться сама на себя. А мы шагаем уже давно.

– Итак, – продолжает Джестин через пару минут натянутой тишины. – Вы все были друзьями этой мертвой девушки?

– Да, – резко отвечает Кармель. Ей бы хотелось, чтобы Джестин заткнулась. Она не обиделась, просто предпочитает тратить все внимание на деревья и трупы. Но последние пока остаются всего лишь трупами. Акры и акры рассыпающихся тел. Неприятно, но не опасно.

– И, вероятно, больше, чем друзьями?

– У тебя с этим проблемы, Джестин? – спрашивает Кармель.

– Нет, – отвечает та, – не особенно. Просто я не пойму, в чем смысл. Даже если вы не погибнете при попытке и ухитритесь как-то вытащить ее обратно… вряд ли они с Касом сумеют остепениться и создать семью.

– Не могли бы мы просто заткнуться и выбраться из мертвого леса? – рявкаю я и смотрю прямо перед собой.

Какого черта мы об этом разговариваем, когда тут люди свисают с веток словно гребаные рождественские игрушки! По-моему, важнее сосредоточиться на настоящем моменте, нежели разглагольствовать на отвлеченные темы.

Джестин не затыкается. Она продолжает щебетать, только не со мной. Теперь она пристала к Томасу – тихая светская беседа о Морвране и магии. Может, она пытается продемонстрировать, что я ей не указ. Но, по-моему, таким образом она маскирует растущую нервозность. Потому что мы идем уже слишком долго, а конца не видно. Однако ноги продолжают нести нас вперед, и общее мнение таково, что осталось уже недалеко. Может, если мы подумаем эту мысль достаточно крепко, она обернется правдой.

Наверное, мы прошли еще полмили, когда Кармель наконец шепчет:

– Мы идем не в ту сторону. Мы уже должны были прийти.

Лучше бы она молчала. Тонкая пленка панического пота выступает у меня на лбу. По крайней мере последние пять минут я думал о том же. Мы прошли уже слишком много. Либо Джестин ошибалась, когда называла расстояние, либо Лес Самоубийц расширяется. Пульс в горле говорит, что верно второе, что мы зашли в него и он нас не отпускает. В конце концов, возможно, никто не собирался здесь кончать с собой. Они просто делают это после того, как лес сводит их с ума.

– Стоп, – говорит Кармель и хватает меня за рубашку. – Мы ходим кругами.

– Мы не ходим кругами, – говорю. – Может, мы совсем рехнулись, но это-то я знаю точно. Я шел по прямой, и когда я последний раз проверял, обе ноги у меня были одинаковой длины.

– Смотри, – говорит она.

И, выбросив руку мне через плечо, указывает на деревья. Слева от нас висит труп на черной нейлоновой веревке. На нем парусиновый жилет и потрепанная коричневая футболка. Одной ноги не хватает.

– Мы его уже видели. Это тот же самый. Я помню. Мы ходим кругами. Не знаю как, но кругами.

– Черт.

Она права. Я тоже его помню. Но понятия не имею, как мы умудрились сделать петлю.

– Это невозможно, – говорит Томас. – Мы бы почувствовали, если бы сделали такой круг.

– Я не собираюсь проходить его снова, – мотает головой Кармель. Глаза у нее дикие, видны белки. – Надо попробовать другой путь. В другую сторону.

– Дорога к ордену только одна, – перебивает Джестин, и Кармель резко разворачивается к ней:

– Что ж, может, мы не доберемся до ордена! – И продолжает тише: – Может, и не должны были добраться.

– Без паники, – больше мне ничего в голову не приходит.

Только это и важно. Я не понимаю, как эти деревья растягиваются. Не понимаю, как меня увело так далеко с тропы, чтобы я вернулся к самому началу. Но точно знаю, что, если кто-то из нас сейчас сорвется, всему конец. Кто бы ни побежал первым, страх вырвется из-под контроля у остальных как выстрел, и побегут все. Мы заблудимся и потеряем друг друга, не успев даже понять, что делаем.

– Ох черт.

– Что? – спрашиваю я, глядя на Томаса.

Глаза у него за очками большие, как яйца. Он смотрит поверх моего плеча.

Оборачиваюсь. Труп на месте, висит на дереве, нижняя челюсть почти отвалилась, кожа провисла. Взгляд мой обшаривает окрестности – ничто не шевелится. Труп просто висит. Вот только – моргаю – он больше. Нет, не больше. Ближе.

– Он двигался, – шепчет Кармель и вцепляется мне в рукав. – Его тут раньше не было. Он был там. – Показывает. – Он был дальше, я уверена.

– Может, и нет, – говорит Джестин. – Может, у тебя обман зрения.

Конечно. Это разумное объяснение, от такого не хочется обмочиться и умчаться с воплями. Мы слишком долго пробыли в этом лесу, вот и все. Реальность начинает прогибаться.

За спиной у нас что-то движется, шурша листьями и хрустя сучками. Инстинктивно оборачиваемся – это первый звук с тех пор, как мы сюда вошли. Что бы то ни было, оно слишком далеко, не разглядеть. Пара папоротников у корней большого ясеня вроде бы колышется, но я не могу сказать точно, правда это или мне только кажется.

– Обернись!

От крика Томаса кожа у меня на голове натягивается. Разворачиваюсь. Труп снова переместился. Он минимум на три дерева ближе и на сей раз висит лицом в нашу сторону. Мутные гниющие глаза рассматривают нас почти с интересом. За спиной у нас деревья снова шелестят, но я не оборачиваюсь. Я знаю, что будет. Когда я в следующий раз повернусь обратно, эти белесые буркалы окажутся в нескольких дюймах от моего лица.

– В круг, – командую я, из последних сил контролируя голос.

Времени у нас мало. Теперь шевеление среди деревьев уже повсюду, и оно не прекращается. Все тела, которые мы миновали, пришли в движение. Должно быть, они все время за нами следили, и мне не нравится думать, как их головы поворачивались нам вслед, когда мы оставляли их за спиной.

– Глядеть в оба, – продолжаю я, ощущая, как их плечи вжимаются в мои. – Пойдем как можно быстрее, но осторожно. Не спотыкаемся. – Чувствую, как сзади и слева Кармель нагибается и поднимает с земли, видимо, толстую палку. – Хорошая новость: мы не ходили кругами. Поэтому должны скоро выбраться отсюда.

– Офигенно хорошая новость, – язвительно рявкает Кармель, и я, несмотря ни на что, расплываюсь в улыбке. Она так злится, когда пугается.

Пускаемся в путь, двигаясь как одно целое, сначала неуверенно, потом быстрее. Но недостаточно быстро – чтобы не выглядело, будто мы торопимся. Этим тварям только дай пуститься в погоню.

– Вон еще один, – говорит Томас, но я неотрывно слежу за мутноглазым. – Черт, и еще один.

– И еще два с моей стороны, – добавляет Джестин. – Слишком быстро, не уследишь. Они просто возникают на краю поля зрения.

Мы идем, и наконец мне приходится посмотреть вперед, оторвав взгляд от Джонни-молочные-глазки. Надеюсь, наблюдение перехватил кто-нибудь другой, но когда я вижу еще три трупа – два висящих на деревьях впереди и один прислоненный к стволу подальше, – я понимаю, что у нас просто недостаточно глаз.

– Так не получится, – говорит Джестин.

– Сколько еще до опушки? – спрашивает Кармель. – Добежать можно?

– Они просто переловят нас по одному. Не хочу поворачиваться к ним спиной, – говорит Томас.

Но повернуться спиной придется неизбежно. Вопрос – как это сделать. Попробовать пробиться самому? Или сделать это всем вместе? Трио покойников впереди смотрит на меня черными глазницами. Их бесстрастные лица словно говорят: «Попробуй». Никогда не видел таких нетерпеливых трупов, они будто псы, которые только и ждут, когда их спустят с поводка.

Кармель визжит. Резкий удар палкой – и на землю рядом с нами падает скелет. Кармель сдает назад, и круг рассыпается. Она лупит по скелету дубинкой и ломает ему хребет. Вижу труп за спиной у Томаса и чувствую губчатую хватку мертвой руки у себя на горле – и только тогда осознаю нашу ошибку. Мы все утратили бдительность. Все отвернулись.

Выворачиваюсь из пальцев, стремящихся пережать мне дыхательное горло, и вслепую бью локтем назад. Атам мгновенно оказывается у меня в руке. Лезвие вонзается в тело за спиной – звук такой, словно оно рассыпается на части. Когда я рассекаю поваленный Кармель скелет, тот становится жидким и впитывается в землю.

Два готовы, на очереди еще двадцать пять. Они вроде бы не двигаются, не подбегают – они просто есть, и каждый раз, когда мы отводим взгляд, они оказываются ближе. Кармель включила свой безостановочный полустон-полурык и размахивает дубиной, стоит хоть чему-то приблизиться. Я слышу Джестин и Томаса – два голоса, поющих на разных языках, – и понятия не имею, что они делают. Мой нож проскальзывает в черный провал глазницы, и труп рассеивается облаком гранулированного праха.

– Их слишком много! – кричит Кармель.

Одолеть их нечего и мечтать.

– Бежим! – ору я, но Джестин и Томас не слушают.

Голос Томаса рокочет у меня в ушах. Диалект напоминает мне о Морвране, об обеате. Это чистое вуду. В десяти футах перед ним перегнувшееся через низкую ветку полуистлевшее тело вдруг рушится. В следующий миг от него остается лишь кучка извивающихся опарышей.

– Неплохо, Томас, – говорю я, и когда он оглядывается через плечо, следующий труп оказывается прямо перед ним, мы и моргнуть не успели. Он вонзает зубы глубоко в мякоть Томасовой шеи, и тот пронзительно кричит.

Джестин рычит что-то по-гэльски и с размаху бьет себя по груди; труп отпускает Томаса и падает в корчах.

– Бежим! – орет она, и на сей раз мы бежим, безжалостно топча опавшие листья и папоротники.

Я сколько могу держусь впереди, полосуя все, что попадается на пути. Слева от меня Кармель дает выход своей внутренней Принцессе-Воительнице, весьма эффективно управляясь с дубинкой одной рукой. Другой она поддерживает Томаса. У того от крови уже вся верхняя половина рубахи потемнела. Ему нужна помощь. Он не сможет долго бежать. Но впереди светлеет и виден просвет между деревьями. Мы почти у цели.

– Кас! Берегись!

Поворачиваю голову на голос Джестин и вижу заплывшие глаза прямо там, где всю дорогу боялся их увидеть, – в двух дюймах от моего лица. И он меня прижал.

Тяжесть неожиданная. Словно под каток попал. Но несмотря на всю его силу, руки у него мягкие и напоминают резину; мой нос слишком близко к его шее. Я слышу, как он щелкает зубами возле моего уха, а кожа над узлом веревки разбухшая и черная, словно перекачанная шина. Пока мы катались по земле, атам оказался прижат под неудачным углом. Я не могу его вытащить и вонзить ему в пузо – мне от своего-то едва удалось клинок отвести. Когда я отталкиваю его голову свободной рукой, он дергается и кусает меня за пальцы. Гнилые зубы прокусывают до кости, и я рефлекторно хватаю его за челюсть. Пальцы проваливаются сквозь что-то мягкое и зернистое – его гниющий язык.

– Не останавливайтесь! – кричит Джестин и тут же цепляет ногой грудную клетку моего противника. Сковырнуть ее у него не получается, но в эту долю секунды мне удается перехватить нож, и когда мертвец падает обратно на меня, клинок входит ему как раз под грудину, и он рассеивается самым вонючим на моей памяти облаком.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Джестин.

Я киваю, и она помогает мне встать, но после того языка под руками и разлагающегося болотного газа меня тошнит. Делаем пару неверных шагов и бежим. Деревья расступаются – перед нами ясный день и зеленый луг, на котором Кармель стоит на коленях над рухнувшим Томасом. На другой стороне прогалины перед длинным черным автомобилем видны Гидеон и еще двое.