Муки любви
В промежутках между многочисленными гастролями я выкраивала время, чтобы приехать к маме. Поверьте, каждый раз это давалось все с большим трудом. Получалось, что легче было мне приехать к маме, чем ей ко мне. Отправились к ней мы вдвоем: я и Илонка. Ей тогда только исполнилось четыре года. Для нее это были первые заграничные каникулы.
Был долгий переезд, поезда «Петербург – Варшава», «Варшава – Вроцлав», потом нужно было еще ехать на такси, мы очень устали. Мама, увидев нас, обрадовалась, свою внучку она видела впервые, спрашивала все, как идет наша семейная жизнь с Броневицким, а что я могла рассказать?
Нужно ли было говорить маме, что Сан Саныч просто не умел быть заботливым, что заботой меня окружили его родители, которых до сих пор вспоминаю с огромной благодарностью, и его брат Женя часто приезжал ко мне на улицу Ленина, когда я была беременна Илонкой, чтобы «выгулять» меня, – у Броневицкого на это времени не хватало. Во время прогулок мы много разговаривали, что-то рассказывали друг о друге, делились сугубо личными мыслями. Так началась наша дружба, точнее, она началась еще раньше, когда мы недолгое время жили все вместе на Греческом проспекте в коммуналке, теперь она продолжилась и укрепилась. Женя очень хороший человек, но его жизнь сложилась драматично. Некоторое время после смерти Александра Семеновича он жил с мамой, женой и дочерью. А потом у Эрики Карловны начался «альцгеймер», и я её устроила в очень хорошую клинику. Даже несмотря на болезнь, она дожила до 90 с лишним лет, мы постоянно приезжали к ней, а она чаще всего спрашивала: «Кто вы?» В итоге ушла и она. Я позаботилась о том, чтобы они с Александром Семеновичем лежали рядом. Каждую годовщину Вера, моя помощница, возит от меня цветы на их могилу. Сама я не могу – слишком много было потерь в жизни. Тяжело. Потом умерла жена Жени, я предложила ему жить с нами, но он сказал: «Нет». Грустная это история.
Постепенно, с годами, наша совместная жизнь с Александром Александровичем превращалась в пресловутый стакан, в который каждый день стекает по капле, и все мы прекрасно понимали, что рано или поздно этот стакан переполнится. У нас бывали серьезные разногласия, не делаю из этого секрета. Как яркая личность со своим художественным почерком и в то же время властным характером, он при нашей совместной работе оказывал на меня давление, не хотел считаться с моей индивидуальностью и моим вкусом, личными устремлениями и интересами. Считал, что я, как ученица, должна беспрекословно слушаться его и во всем подчиняться. Поначалу он действительно был для меня непререкаемым авторитетом, но в конце концов природа взяла своё. Я ведь по гороскопу Лев, а ему, как известно, покорность и слабость несвойственны. Постепенно мое творческое и человеческое «я» стало проявляться всё отчетливей и, возобладав, уже не могло подлаживаться и требовало свободы.
От редактора:
Время обладает свойством искажать события и воспоминания о них. Человеческая память – вещь непрочная, хотя подчас способна творить чудеса. По мнению близких людей Эдиты Станиславовны, ее союз с Александром Броневицким был удивительным. Мы ни в коем случае не стремимся опровергнуть или подтвердить слова нашей героини, просто иногда, чем ближе мы находимся к человеку или факту, тем субъективнее нам кажется картинка. И наоборот, перед людьми, стоящими на расстоянии, прошлое раскрывается с неожиданной стороны.
Илона Броневицкая
«….Я всегда знала или даже, скорее, не знала, чувствовала, что папа очень любит маму, это было видно. И хотя мама часто жаловалась на то, что папа её ревнует, все равно – по тому, как он себя вел, было понятно – между ними большая любовь. Несколько раз я, Женя Броневицкий, брат папы, видели, как они стояли, обнявшись, как он на нее смотрел, особенно когда они дома вечерами разучивали новые песни. Он так много для нее делал! Достаточно было посмотреть, как он выстраивал все, что происходило на сцене, как специально набирал коллектив красивых мужиков. Как говорил папа: «швейцарская гвардия должна быть». Да если бы он был таким ревнивым, он этого бы не делал. И они обыгрывали её выступление, как выход королевы, мама ведь не могла быть окружена горбоносыми и кривоногими карликами. Она была в обрамлении красивых мужчин, и это было сделано сознательно, чтобы подчеркнуть её красоту. Папа сочинял песни для нее, придумывал, как её подать. Как-то раз он прибежал и говорит: «Слушай, я придумал: вот так мы прожектор кладем на пол, и светится по полу такая дорожка, и по этой световой лунной дорожке выходит она». То есть он всегда думал, как её подать, как подчеркнуть её необычность, её королевскую сущность. И если вспомнить фразу о том, что «короля играет не король, а его свита», папа всегда ей следовал. Поэтому я не знаю, какой он там был сильный ревнивец, но он её любил. Я, честно говоря, ничего другого и не чувствовала, кроме того, что папа очень любит маму, что все любят меня и что помимо этого есть еще любящие нас бабушка и дедушка – какая я счастливая, как много людей меня любит!
А потом я уже дошла своим умом, как у родителей все было. И знаете, что я вам скажу? Я начала понимать папу: иметь такую красивую жену – это бремя. Как говорила одна провинциальная старушка: «Красивая жена – чужая жена». То же можно сказать о красивом муже. Эдиту вожделела вся мужская часть нашей страны, ну, если не вся, то бо€льшая. И каково было папе?! Тогда мама очень тяжело переносила ревность отца, но если бы между ними все было плохо, она бы сегодня не говорила: «Я жалею, что мы расстались…» Помню, Женя Броневицкий, брат папы, говорил: «В какие-то моменты я видел, как они стояли, просто обнявшись, и было понятно, что они по-настоящему любят друг друга…» Думаю, так оно и было…»
Да, ревность была самым страшным недостатком Броневицкого, по сути, она и сгубила наш брак. Ревность, которая не знала границ и которая мешала мне жить. Есть такая порода мужчин – они считают, что вот это только мое, и никто не должен на это посягать. Он устраивал сцену ревности, даже если кто-то просто посмотрел на меня. Бывало так: с кем-то я посижу, выпью кофе в кафе, или кто-то, предположим, помог мне донести мои покупки из магазина в гостиницу – все, сразу следовал серьезный разговор на тему того, что я ему изменяю. Это было ужасно. Он патологически не переносил, если рядом со мной оказывались интересные мужчины. А мне тогда было мало лет, я хотела просто нравиться.
Одно время даже возникла ситуация, когда мне пришлось ревновать, но это больше относилось к профессиональной сфере. Броневицкий захотел взять в ансамбль ещё солисток, в какой-то момент в «Дружбе» появилась кубинка, но я нашла способ «выжить» её. В конце концов мне удалось убедить его не делать этого, уверяя, что ансамбль сразу потеряет свою индивидуальность. И, наверное, я была права.
На самом деле ревность – пустая трата времени и нервов. Потому что, если кто-то хочет изменять, он все равно будет это делать, ревнуешь ты его или нет. Как ни порти себе нервы, как ни следи или ни проверяй, все равно это будет. Это как стихия, уже заложено в человеке, и тратить время на то, чтобы ревновать, глупо. Совместная жизнь основана на доверии. Никогда не надо обманывать друг друга. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. И не надо повышать друг на друга голос – это очень важно.
Довольно быстро я очень устала от его ревности, а Шура не менялся, думал, что я веду себя так же, как и он. Его подозрения очень огорчали меня. Я об изменах и не думала, отвергала всех ухажеров, которых, поверьте, было немало, а вот о своих приключениях он сам все рассказывал. Мне пришлось научиться владеть собой, несмотря на слабую нервную систему, я стала развивать волю и сумела воспитать в себе абсолютное равнодушие к таким вещам. Просто сказала себе: «Работа – это главное!» Так и превратился наш брак в служебный роман.
Последние три года мы прожили с ним в довольно прохладных отношениях. Приезжая на гастроли в другие города, жили в гостинице в разных номерах. Я устала слышать бесконечные «надо, надо, надо». Была слишком занята, чтобы думать о том, что происходит между мной и мужем. Я только понимала, что все это слишком далеко от моего представления о семье.
Его поклонницы ругали меня по телефону на чем свет стоит и писали на лестнице всякие гадости – оно и понятно, ведь они были фанатично в него влюблены. Вначале я переживала, потом поняла, что ничего сделать нельзя. Научилась не подходить к телефону или молчать, когда брала трубку. Довольно быстро уяснила, что если хоть раз отвечу на их языке, то уподоблюсь им. Поэтому делала вид, что не понимаю, о чем говорят.
Однажды мне позвонила одна поклонница и сказала: «Эдита Станиславовна, машина Сан Саныча стоит вот по этому адресу, и не первый день – он у такой-то». А я: «Ну и пусть!» Положила трубку. И вдруг звонит Сан Саныч, будто что-то почувствовал, говорит: «Я тут отдыхаю за городом, хорошо провел время и сейчас возвращаюсь!» И тогда единственный раз в жизни я позволила себе иронию: «Тем более что с Баскова переулка ехать недалеко!»…
Просто после какого-то момента я поняла, что плакать бесполезно и что для меня моя любовь к нему должна перерасти в большее – в любовь к тому, что я делаю на сцене и чему он меня учит. Никогда его не проверяла, никогда не следила, а у него было такое высказывание: «Если я тебе изменяю, то это не измена, а чисто плотская разрядка, похоть».
К тому же я всегда была очень чувствительной: многое предчувствовала. Мне, может быть, не хватало эрудиции, знаний, но каким-то непонятным образом я все вычисляла: куда идти, с кем быть… Я всегда жила чувствами. Сан Саныч Броневицкий называл меня за это «черепьехой» – так долго я все переживала. Зачастую чувства меня просто захлестывали.
Но до «эмоционального взрыва» было еще далеко. Броневицкий умело пестовал «Дружбу», находил все новые и новые возможности для нас укрепиться в статусе звездного коллектива, а для этого надо было не только выдерживать суровый гастрольный график, но и принимать участие в различных международных смотрах. Одним из таких важных смотров стал IX Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Софии 1968 года.
