С началом пятнадцатого года войны главными чувствами, охватывавшими римское общество, были надежда и нетерпеливое ожидание. Все знали: этим летом боевые действия должны перенестись в Африку, а значит, до конца войны остается недолго. Провинции для обоих новых консулов были назначены в Италии: Этрурия – Марку Корнелию Цетегу и Бруттий – Публию Семпронию Тудитану.

Однако главное внимание было, конечно, приковано к Публию Корнелию Сципиону, которому продлили командование. Хотя Африку никому в качестве провинции не назначили, всем было ясно, что именно там будет действовать его армия. Ее боеготовность Сципион продемонстрировал сенатской комиссии, прибывшей в Сиракузы из Локр после разбора дела Племиния. Были проведены показательные маневры и учебный морской бой, затем сенаторов ознакомили с арсеналами и всевозможными складами с запасами для похода. Все прошло на лучшем уровне, и сенаторы остались очень довольны увиденным. Теперь никто не ставил Сципиону в упрек его неподобающее поведение или недостаток дисциплины в войсках. Напротив, у членов комиссии сложилось твердое убеждение, что только он в состоянии окончательно победить карфагенян. В итоге по возвращении в Рим они добились от сената, чтобы Сципиону была позволена переправа в Африку и разрешалось взять в экспедицию столько войск из размещенных на Сицилии, сколько проконсул сочтет нужным (Ливий, XXIX, 22, 1–6, 11).

Тем временем в Карфагене тоже шла подготовка к ожидаемому вторжению. Особое внимание было уделено привлечению союзников, и прежде всего нумидийского царя Сифакса. Главной наградой для него должна была стать дочь Гасдрубала, сына Гисгона, Софонисба. Одновременно с брачным договором был заключен и государственный союз. Чтобы застраховаться от очередной измены, которую от Сифакса можно было ожидать в любой момент, особенно если римляне высадятся в Африке, Гасдрубал заставил его отправить послов к Сципиону. Ими было заявлено, что Сифакс сменил союз с Римом на союз с Карфагеном и советует Сципиону воевать подальше от его владений, а если римляне вторгнутся в Африку, то в его лице у них будет враг. Для римского полководца это был неприятный удар, и он, отослав Сифаксу просьбу не нарушать былого договора, во всеуслышание объявил, что на самом деле нумидийцы передали требование их царей к римлянам как можно скорее начинать вторжение. Флот и армия переводились в Лилибей, откуда при установлении хорошей погоды предполагалось переправиться в Африку (Ливий, XXIX, 23; 24, 1–7).

Вместе с претором Марком Помпонием Матоном Сципион обсудил состав и численность экспедиционного корпуса. Его основой стали оба каннских легиона. После смотра Сципион заменил тех, кого посчитал негодными для предстоящего похода, и довел количество солдат в легионах до шести тысяч двухсот пехотинцев и трехсот всадников. Из италийских союзников тоже были выбраны те, кто воевал при Каннах (Ливий, XXIX, 24, 8–14). Вопрос об общей численности армии Сципиона вызывал разногласия еще между античными авторами. Вот что говорит об этом Тит Ливий: «О числе солдат, перевезенных в Африку, писатели очень спорят: у одних я нахожу, что посажены были на суда десять тысяч пехотинцев, две тысячи двести всадников; у других – шестнадцать тысяч пехотинцев и тысяча шестьсот всадников; у третьих – больше чем вдвое: тридцать пять тысяч пехотинцев и всадников. Некоторые числа не называют, и я вместе с ними предпочитаю остаться в сомнении» (Ливий, XXIX, 25, 1–3). Нельзя сказать, чтобы и сейчас этот вопрос был разрешен однозначно, но, по крайней мере, можно не доверять первой цифре из приводимых Ливием – десять тысяч пехоты и две тысячи двести конницы, поскольку известно, что в армии Сципиона было два легиона, суммарная численность солдат в которых уже составляла тринадцать тысяч человек. Вследствие этого более достоверными кажутся большие цифры, тем более что данные о шестнадцати тысячах пехоты и тысяче шестистах всадниках повторяются у Аппиана (Аппиан, Ливия, 13).

Всего для переправы было приготовлено около четырехсот транспортных судов и сорок боевых (по данным Аппиана, боевых кораблей было пятьдесят два; Аппиан, Ливия, 13). Запасов продовольствия должно было хватить на сорок пять дней. В качестве места высадки Сципион назвал Эмпории – область африканского побережья к югу от Карфагена и на следующий день отдал приказ к отправлению. Перед самым отплытием он обратился с молитвой об успешном завершении похода, текст которой находим у Ливия: «Боги и богини, населяющие море и сушу, к вам обращаюсь с молитвой: да будет все, что под моим командованием совершено, совершается и свершится, ко благу моему, римского народа и плебса, союзников и латинов, которые на земле, на море, на реках властью и ауспициями народа римского и моими, будьте им благими помощниками, возвеличьте добрым успехом, верните домой здравыми и невредимыми, победителями, победившими злых врагов, украшенными трофеями, нагруженными добычею и справляющими со мною триумф, дайте возможность отомстить недругам и неприятелям; даруйте мне и народу римскому показать нашу силу на карфагенском народе, который замышляет против народа нашего» (Ливий, XXIX, 27, 1–4). Затем, после того как в море были брошены внутренности жертвенного животного, прозвучал сигнал к отплытию (Ливий, XXIX, 25, 5–13; 26, 3).

Вскоре римская эскадра достигла африканского побережья в районе мыса Гермеса (мыса Бон), но Сципион не спешил с высадкой и приказал двигаться дальше на запад, пока корабли не дошли до Прекрасного мыса. Скорее всего, именно его с самого начала проконсул и планировал в качестве конечного пункта морского перехода, назвав Эмпории, чтобы скрыть истинное направление удара. Там и была проведена высадка. Сухопутные войска разбили лагерь на холмах недалеко от берега, а флот блокировал находившуюся поблизости Утику (Ливий, XXIX, 27, 6–13; 28, 1, 11).

Теперь уже в Карфагене запаниковали всерьез, ведь в городе не было армии, способной противостоять завоевателям, а самый опытный из находившихся в Африке полководцев – Гасдрубал, сын Гисгона, – уже неоднократно терпел от Сципиона поражения. Всем было ясно, что на этот раз обычным грабительским набегом дело не обойдется и нужно будет сражаться за само свое существование. Дороги были забиты беженцами, стремившимися укрыться в городах, в столице был объявлен набор воинов, ее ворота заперли, а на стенах расставили караулы, как будто осада уже началась. На разведку римских позиций был высланы пятьсот всадников, которые наткнулись на отряды римской конницы, разъезжавшие по окрестностям, и были разбиты, потеряв своего командира Ганнона (Ливий, XXIX, 28, 2–10; 29, 1).

Итак, начало африканского похода складывалось для римлян весьма успешно. Они одержали первую победу, взяли один из соседних городов, захватили большую добычу (только пленных восемь тысяч), но самое важное было в том, что к их армии присоединился Масинисса с конным отрядом численностью в двести, а по другим данным – в две тысячи человек.

Чтобы восполнить понесенные потери, карфагеняне сформировали новый конный отряд, отдав его под командование Ганнону, сыну Гамилькара. Одновременно с этим были посланы гонцы к Сифаксу и Гасдрубалу, сыну Гисгона, с просьбами о скорейшей помощи. Новый командир конницы занялся набором добровольцев, в основном нумидийцев, и быстро довел численность своего отряда до четырех тысяч человек. С этими силами он занял город Салеку (у Аппиана – Лоха) милях в пятнадцати от Утики, к которой перенесли свой лагерь римляне. Узнав, что вражеская кавалерия заняла позиции в городе, Сципион сделал вывод о неопытности его командира и решил, не теряя времени, его атаковать. По дороге к Салеке направился со своими всадниками Масинисса, а параллельно ему, скрываясь за холмами, продвигалась римская конница. Подойдя к городу, Масинисса сумел ложным отступлением выманить отряд Ганнона, после чего его окружили вышедшие из засады римляне. В ходе боя и последовавшей за ним погони было убито и взято в плен около трех тысяч пунийцев, из них не менее двухсот карфагенских граждан, в том числе и командир Ганнон (Ливий, XXIX, 34). (По версии Аппиана, Масинисса в то время еще не перешел к римлянам в открытую и пользовался доверием у Ганнона, которого и заманил в засаду. После разгрома отряда Масинисса взял Ганнона в плен и потом обменял у Гасдрубала на свою мать (Аппиан, Ливия, 14).

Сципион захватил Салеку и несколько ближайших городов, после чего попытался взять Утику. Штурмы со стороны суши и моря были отбиты, и Сципион перешел к осаде. Единственными, на кого в этой ситуации могли рассчитывать горожане, были Гасдрубал, сын Гисгона, и Сифакс. По прошествии достаточно продолжительного времени, в течение которого Гасдрубал ожидал выступления Сифакса, оба они привели свои армии под Утику и расположились неподалеку от римского лагеря. Силы у них, если верить Полибию, были довольно внушительные: около тридцати тысяч пехотинцев и трех тысяч конников у Гасдрубала и пятьдесят тысяч пехоты и десять тысяч конницы у нумидийского царя. Это заставило Сципиона оставить осаду и перенести лагерь на мыс, немного южнее города. Приближалась зима, и в этом, не очень выигрышном для римлян положении военные действия в Африке были приостановлены (Полибий, XIV, 1, 14; Ливий, XXIX, 35, 4–15).

Тем временем в Италии война шла своим чередом. В Бруттии в окрестностях Кротона армия консула Публия Семпрония Тудитана вступила в бой с Ганнибалом и, потеряв около тысячи двухсот человек, отступила. На следующий день Тудитан соединил свои силы с армией проконсула Публия Лициния Красса и вновь атаковал карфагенян. Численное превосходство римлян сыграло свою роль, и Ганнибал вынужден был отойти в Кротон. По словам Ливия, пунийцы были разбиты наголову, и их потери составили больше четырех тысяч убитыми и почти триста пленными. Хотя данные о потерях трудно опровергнуть, вряд ли итоги этого боя были для Ганнибала особенно тяжелы, иначе можно было бы ожидать, что римская армия станет его преследовать, чтобы добить окончательно, но этого не произошло (Ливий, XXIX, 36, 4–9).

Вместо этого консул продолжил сокращать территорию, подконтрольную пунийцам. На западном побережье Бруттия им была штурмом взята Клампетия, а несколько небольших городов (в числе них называются Консентия и Пандосия) сдались римлянам добровольно (Ливий, XXIX, 38, 1).

На севере Апеннинского полуострова карфагенянам тоже не удалось добиться каких-либо успехов. Ливий не говорит ничего о действиях Магона, очевидно, он весь сезон провел в ожиданиях, когда контингенты от лигуров и кельтов станут достаточными, чтобы можно было на равных противостоять контролировавшим его римским армиям. Консул Марк Корнелий Цетег использовал затишье для нормализации обстановки в Этрурии, где с появлением армии Магона усилились антиримские настроения, причем в первую очередь среди местной аристократии. Об организованном мятеже речи пока не шло, поэтому консул не прибегал к карательным операциям, ограничившись проведением судебных разбирательств (по словам Ливия, «вполне беспристрастных»). В результате преследований оппозиция оказалась обезглавленной: те, кто не был осужден (и, вероятно, казнен), бежали, а их имущество было конфисковано (Ливий, XXIX, 36, 10–12).

Подводя итог, можно сказать, что карфагеняне были не в состоянии не то что вернуть себе инициативу в войне в Италии, но и отвлечь римлян от операции в Африке, а те, в свою очередь, просто не хотели тратить силы на уничтожение противника, выжидая, пока, вследствие действий Сципиона, Ганнибал уберется сам.

Хотя зимой 204–03 г. до н. э. военные действия, как обычно, остановились, противники активно готовились к их продолжению и не оставляли дипломатической борьбы. Карфагеняне строили новый флот, чтобы отрезать снабжение римской экспедиционной армии, в то время как Сципион задумал внести раскол в лагерь противника, попытавшись снова переманить на свою сторону Сифакса. Нумидийский царь был, в общем, не против, но при этом он еще хотел обеспечить прекращение войны и поэтому требовал, чтобы карфагеняне ушли из Италии, римляне из Африки, а остальные захваченные территории оставили при себе. Согласиться на это Сципион не мог, но переговоры поддерживал, давая Сифаксу понять, что компромисс возможен. В то же самое время римский полководец не оставлял надежды найти у противника слабое место, чтобы ему не пришлось сражаться с объединенными силами карфагенян и нумидийцев (Полибий, XIV, 1, 1–11; Ливий, XXX, 3, 3–7). Аппиан также рассказывает, что Сифакс, в свою очередь, пытался установить мир с Масиниссой, предлагая ему в жены любую из своих дочерей и одновременно планируя его убийство на случай несогласия (Аппиан, Ливия, 17).

Воспользовавшись тем, что в последнее время обмен посольствами с Сифаксом усилился, а количество послов и их перемещения в стане противника никак не ограничиваются, Сципион стал включать в состав посольств своих лучших центурионов. Они, переодетые рабами-конюхами, самым тщательным образом осматривали вражеский лагерь, замечая планировку, расположение выходов, организацию караульной службы и материал, из которого изготовлены жилища воинов. Всего, как уже говорилось, лагерей было два, один карфагенский, другой нумидийский, расстояние между которыми было около десяти стадий. При этом если карфагеняне сделали себе подобия домов из дерева и листьев, то у нумидийцев большая часть людей жила вообще вне лагеря, а в качестве жилищ у них были шалаши из тростника и листьев. Это и навело Сципиона на мысль устроить поджог нумидийского лагеря (Полибий, XIV, 1, 11–15; Ливий, ХХХ, 3, 8–10; 4, 1–3).

К началу весны Сципион узнал все, что хотел, и начал готовить операцию. Корабли, которые за зиму были вытащены на берег, снабдили осадными машинами и спустили на воду, а господствовавшие над Утикой высоты были снова заняты пехотой (всего около двух тысяч человек), чтобы создавалась видимость осады и горожане не осмеливались идти на вылазку. Одновременно с этим очередное римское посольство потребовало от Сифакса определенного ответа, присоединятся ли к нему карфагеняне, если он пойдет на соглашение с римлянами, или с ними тоже надо будет вести отдельные переговоры. Обнадеженный тем, что римляне как будто всерьез настроены на заключение мира, Сифакс спросил Гасдрубала, сына Гисгона, что тот собирается в таком случае предпринять. Карфагенянин ответил, что готов согласиться на мир. Сифакс радостно сообщил об этом римлянам, а те донесли Сципиону. По словам Ливия, Гасдрубал предлагал свои условия примирения, которые для римлян были совершенно неприемлемы. Даже если это было и так, Сципион в любом случае не собирался обсуждать что-либо всерьез и ответил Сифаксу, что, хотя сам-то он желает мира, все члены его военного совета высказались за войну, так что дальнейшие переговоры бессмысленны. Таким образом, Сципион мог возобновить боевые действия, не опасаясь обвинений в вероломном нарушении перемирия.

Огорченный крушением своих планов, Сифакс отправился на совет к Гасдрубалу, а Сципион, не теряя времени, поделился своим замыслом с военными трибунами и вечером того же дня объявил сбор войска. Еще раз сверив данные своих разведчиков и Масиниссы о расположении противника, он выделил солдат для охраны лагеря и подал сигнал к выступлению. Половину армии вместе с нумидийцами Сципион отдал под командование Гая Лелия, поручив ему нападение на лагерь Сифакса, а остальных не спеша повел на позиции Гасдрубала (Полибий, XIV, 3, 1–3; 4, 1–5; Ливий, ХХХ, 5, 1–6).

Ни сами Гасдрубал с Сифаксом, ни их воины даже мысли не допускали, что им грозит от римлян какая-либо опасность. Никто не заметил, как армия Гая Лелия и Масиниссы подошла к лагерю Сифакса и блокировала выходы, а когда шалаши нумидийцев были подожжены, все, начиная от простых воинов до командиров, были уверены, что пожар вспыхнул из-за какой-то случайности. Люди бросались тушить огонь, но натыкались на вооруженных врагов. Многие погибли в давке, которая возникла в воротах, а те, кому удавалось выбраться за пределы лагеря, гибли под мечами поставленных в соответствующих местах римлян и нумидийцев Масиниссы (Полибий, XIV, 4, 6–10; Ливий, ХХХ, 5, 7–10).

Когда зарево пожара стало видно в лагере Гасдрубала, карфагеняне тоже подумали, что он начался по неосторожности. Некоторые побежали помогать тушить, остальные вышли из лагеря, чтобы просто поглазеть на такое зрелище. Лучшего момента для атаки пожелать было невозможно, и Сципион его не упустил. Первыми погибли те, кто отправился тушить, затем настал черед зрителей. О каком-либо сопротивлении не могло быть и речи, так как карфагеняне не брали с собой оружие, и тех, кого не убили сразу, загнали в лагерь, который тоже был подожжен. Только теперь они поняли, что происходит на самом деле, и стали пытаться спастись. Посчастливилось очень немногим. Если верить Ливию, который, скорее всего, основывается на Полибии, погибло в огне и было убито сорок тысяч человек, пять тысяч пленено, в том числе одиннадцать членов пунийского правительства и много других знатных карфагенян, захвачено сто семьдесят четыре знамени, более двух тысяч семисот коней, шесть слонов (еще восемь слонов было убито). Уйти из огненного ада удалось только двум тысячам пехотинцев и пятистам всадникам, в том числе и обоим горе-военачальникам – Сифаксу и Гасдрубалу (эти данные, впрочем, не очень согласуются с приводимыми ранее цифрами изначальной численности войск – более девяноста тысяч) (Полибий, XIV, 5; Ливий, ХХХ, 6).

У Аппиана мы, как обычно, находим заметно отличающуюся версию событий. Согласно ей, после провала мирных переговоров Сифакс и Гасдрубал задумали напасть на римскую армию и флот, и когда Масинисса, узнав об этом через кого-то из нумидийцев, оповестил Сципиона, тот поспешил провести упреждающий удар. В ту же ночь римская армия напала на лагерь Гасдрубала и уничтожила его, при этом карфагенский полководец был ранен, но спасся с пятьюстами всадниками, а Сифакс, когда с рассветом стала ясна картина произошедшего, бежал вместе с войском. Потери римлян составили около ста человек, у карфагенян – почти тридцать тысяч убитыми и две тысячи четыреста пленными (Аппиан, Ливия, 18–24).

Какому бы из источников ни отдать предпочтение, итог ночного боя заключался в том, что армии Сифакса и Гасдрубала сына Гисгона если и не перестали существовать, то противостоять Сципиону были уже не в состоянии. Положение карфагенян в одночасье стало из угрожающего крайне тяжелым. Гасдрубал вместе с немногими уцелевшими отступил в некий город поблизости от Утики (у Аппиана – Анда), но задерживаться там не решился, опасаясь, что местные жители выдадут его римлянам, и ушел в Карфаген. Его подозрения были не беспочвенны, город, из которого он бежал, добровольно сдался Сципиону, а вслед за ним римляне захватили и разграбили еще два города. В Карфагене ожидали, что следующей целью Сципиона станет их столица, и совет пытался выработать дальнейшую линию поведения. Было высказано три основных предложения: вызвать из Италии армию Ганнибала, начать переговоры о мире со Сципионом или, наконец, набирать новое войско и обратиться за помощью к Сифаксу. Последнее предложение и возобладало. Через месяц Гасдрубал и Сифакс имели в своем распоряжении более тридцати тысяч бойцов, из которых главной ударной силой был отряд в четыре тысячи кельтиберских наемников. Их лагерь расположился на так называемых Великих Равнинах, местности, которая локализуется примерно в 120 км к юго-западу от Утики, в верховьях реки Меджерды (Полибий, XIV, 6; 7, 3–9).

Вопреки страхам пунийцев, Сципион после учиненного побоища не пошел на Карфаген, а продолжил осаду Утики. Приготовления к приступу были в разгаре, когда ему донесли о созыве новой вражеской армии. Оставив для продолжения осады необходимое количество пехоты и флот, Сципион с остальным войском пошел на врага. Через пять дней пути он был на Великих Равнинах, а спустя еще день перенес лагерь с возвышенности в долину, поближе к неприятелю, и построил воинов для битвы. В течение следующих двух дней стороны ограничивались мелкими стычками, пока, наконец, не решились на генеральное сражение (Полибий, XIV, 8, 1–4; Ливий, ХХХ, 8, 1–4).

Построение римлян было классическим: три линии пехоты – гастаты, принципы и триарии, италийская конница на правом фланге, нумидийцы Масиниссы на левом. У Гасдрубала и Сифакса центр позиции занимали кельтиберы, левый фланг – нумидийцы и правый фланг – собственно карфагеняне. С первого же натиска конница Сципиона и Масиниссы опрокинула составленные преимущественно из новобранцев фланги вражеского войска. Оставшиеся без прикрытия кельтиберы сражались стойко: бежать в незнакомой стране им было некуда, а попасть в плен к Сципиону после того, как он завоевал Иберию, для них было равносильно смерти. Своим сопротивлением они сковали силы римлян и, пока не были перебиты почти до единого, дали возможность спастись бегством воинам Гасдрубала и Сифакса. Первый из них возвратился в Карфаген, а второй – в свою страну (Полибий, XIV, 8, 5–14; Ливий, ХХХ, 8, 5–9).

На совете после битвы Сципионом было решено вновь поделить армию: одна часть под его командованием продолжила поход на Карфаген, подчиняя все попадающиеся на пути города, а другая часть римлян и нумидийцы во главе с Гаем Лелием и Масиниссой должны были продолжать преследование Сифакса (Полибий, XIV, 9, 1–3; Ливий, ХХХ, 9, 1–2).

Нетрудно представить, какие чувства вызвали в Карфагене известия об очередном поражении. Способы выхода из ситуации назывались разные, и в итоге были приняты все: обсудить со Сципионом условия мира, укрепить свой город на случай осады, атаковать осаждающий Утику римский флот и, наконец, призвать Ганнибала из Италии (мечта Сципиона осуществлялась) (Полибий, XIV, 9, 6–11; 10, 1; Ливий, ХХХ, 9, 3–9).

Тем временем римская армия, не встречая особого сопротивления (кроме нескольких городов, которые приходилось штурмовать), подошла к самому Карфагену. Отослав огромную добычу в лагерь под Утикой, Сципион, по-прежнему без боя, занял Тунет (Тунис), из которого Карфаген было видно невооруженным глазом – до него оставалось всего три мили (Полибий, XIV, 10, 1–6; Ливий, ХХХ, 9, 10–12).

Но долго изучать неприятельскую столицу римлянам не пришлось, так как стало известно, что карфагеняне спустили на воду корабли и направили их против флота под Утикой. Обеспокоенный новой серьезной угрозой, Сципион покинул Тунет и повел армию назад. К Утике он успел раньше карфагенян, а так как большинство его судов было оборудовано всевозможными осадными машинами, не пригодными для морского боя, Сципион поставил боевые корабли у самого берега, окружив их в три-четыре ряда транспортными, которые были связаны между собой канатами, а поверх них устроен деревянный настил. В некоторых местах между судами были оставлены промежутки, через которые могли выходить небольшие сторожевые корабли. Поставив на этой своеобразной стене тысячу воинов, снабженных большим количеством метательных снарядов, римляне стали ждать приближения врага. Карфагеняне, хотя и имели численное преимущество, уверенности в своих силах не чувствовали и только на утро следующего дня подошли к расположению римлян и изготовились к бою. Римляне атаковать не собирались, и после довольно долгого раздумья карфагеняне пошли вперед (Ливий, ХХХ, 10, 1–11).

Последующее сражение больше походило на штурм укрепления с моря. В начавшейся перестрелке преимущество было на стороне римлян, так как борта их кораблей были выше. Напротив, действия легких кораблей римлян, которые выходили за пределы оборонительного круга, сильнее всего вредили им самим, так как сражаться с боевыми пунийскими кораблями они не могли, а стрельбе с грузовых судов мешали. Через некоторое время карфагеняне поменяли тактику. Теперь они забрасывали на палубы вражеских кораблей цепи с абордажными крюками и, отходя назад, пытались вытащить их из общего ряда. И это дало результат: гребцы работали так, что канаты не выдерживали, и иногда одному пунийскому кораблю удавалось увести за собой сразу несколько римских транспортов. Помост над первым рядом кораблей разрушился, и легионеры еле успели перейти на второй. На этом сражение и закончилось. Добычей карфагенян стали почти шестьдесят транспортных кораблей. Для римлян такой итог, с одной стороны, не мог быть приятен, но в то же время им удалось полностью сохранить свои боевые корабли, что при ином ходе боя было бы вряд ли возможно (Ливий, ХХХ, 10, 12–21). Если же обратиться к рассказу Аппиана, то римляне вообще вышли из битвы победителями: не выдержав обстрела с кораблей и с земли, карфагеняне к вечеру отступили, а римляне их преследовали и сумели захватить один корабль (Аппиан, Ливия, 25). Впрочем, такой благополучный для римлян итог внушает большие сомнения.

Тем временем, продолжая погоню за Сифаксом, Масинисса в сопровождении Гая Лелия вступил в свои прежние владения. Его власть была восстановлена быстро и без сопротивления. Но еще нужно было покончить с Сифаксом, который набрал в своих землях новую армию, численностью не уступавшую прежней и организованную, как когда-то учил римский центурион. Расположив лагеря поблизости друг от друга, противники начали высылать разведочные дозоры, между которыми стали происходить стычки, постепенно переросшие в настоящее конное сражение. Успех его склонялся в пользу Сифакса, когда на помощь массилиям пришли легионеры Гая Лелия. Оказавшись перед строем римской пехоты, масайсилии остановились, а затем, под напором всадников Масиниссы, начали отступать. Сифакс пытался остановить бегущих, но его лошадь была ранена, а сам он взят в плен (по версии Аппиана – лично Масиниссой, пленившим также и сына Сифакса) и отведен к Гаю Лелию. По данным Ливия, погибших в этой битве было сравнительно немного – не больше пяти тысяч и две с половиной тысячи пленных (Ливий, ХХХ, 11; 12, 1–5). По Аппиану, поражение карфагенских союзников было куда более тяжелым: убито десять тысяч человек, взято в плен четыре тысячи, из которых две с половиной тысячи были массилии, ранее перешедшие к Сифаксу от Масиниссы. Выданные Гаем Лелием нумидийскому царю, все они были перебиты. Правда, эти данные вызывают сильное сомнение при сравнении с приводимыми Аппианом потерями римлян и нумидийцев – семьдесят пять и триста человек соответственно (Аппиан, Ливия, 26).

Далее, не теряя времени, Масинисса подошел к столице Нумидии Цирте. Ее он взял без боя – достаточно было лишь показать жителям закованного в цепи пленного Сифакса. Последовавшие за этим драматические события описываются в источниках с небольшими отклонениями, но, как и предыдущие эпизоды жизни Масиниссы, могли бы послужить материалом для автора литературного произведения, на этот раз трагедии. Из дошедших до нас трех версий (Тит Ливий, Аппиан, Диодор Сицилийский) возьмем за основу рассказ Тита Ливия.

В царском дворце Масиниссу ждала встреча с Софонисбой. Она была по-прежнему прекрасна и смогла очаровать победителя (или, если вспомнить слова Аппиана об их давней помолвке, в нем ожило старое чувство). Желая защитить дочь Гасдрубала, сына Гисгона, и жену Сифакса от преследования римлян, Масинисса в тот же день сам женился на ней. Это вызвало огромное неудовольствие Гая Лелия, он чуть ли не стащил Софонисбу с брачного ложа, чтобы отправить вместе с остальными пленниками к Сципиону. Масинисса с трудом упросил его этого не делать, при этом согласившись, что именно римский полководец должен определить дальнейшую судьбу его жены. Колонна пленных была отправлена к Сципиону без Софонисбы.

Из всех, кто был захвачен во время похода Масиниссы и Гая Лелия, наибольший интерес толпы притягивал, конечно, Сифакс. Общее настроение овладело и Сципионом, и когда бывшего нумидийского царя, ради переговоров с которым он когда-то рисковал жизнью, привели к нему в палатку, то не удержался и спросил, чего ради тот изменил заключенному ранее союзу. Сифакс отвечал, что главный виновник этого – его жена Софонисба, дочь Гасдрубала, сына Гисгона. Именно она уговаривала его ориентироваться во внешней политике на Карфаген, не прекращать помогать ему и в итоге привела на край гибели. Единственное, что Сифакса в данный момент утешало, так это то, что теперь Софонисба стала женой его злейшего врага, Масиниссы, который моложе и менее опытен. Его она погубит так же, как погубила Сифакса.

Трудно сказать, насколько слова бывшего царя нумидийцев-масайсилиев были искренни, а насколько продиктованы ревностью и желанием отомстить, но на Сципиона они подействовали, и тот всерьез забеспокоился о лояльности своего самого ценного африканского союзника. Как и всякий варвар, тот казался римлянину человеком излишне эмоциональным и непостоянным, а значит, не могло быть гарантий, что и он не послушает слова любимой женщины, для которой ценнее всего собственная родина – Карфаген. Как раз в это время в лагерь явились Гай Лелий с Масиниссой, и Сципион тут же отозвал нумидийца для серьезного разговора. Упрекнув Масиниссу за неуместное на войне легкомыслие, он заявил, что Софонисба, как и остальные пленники, является добычей Рима и в Рим должна быть отправлена, где ее судьбу решит сенат. Масинисса понял, что спорить бесполезно, и после мучительных переживаний прислал Софонисбе своего раба с порцией яда и письмом, в котором говорил, что у него остался единственный способ спасти ее от римлян и ей самой теперь решать, принимать его или нет. Дочь карфагенского полководца предпочла дороге в Рим быструю смерть (Ливий, ХХХ, 12, 11–22; 13–14; 15, 1–8; Аппиан, Ливия, 27–28; Диодор, XXVII, 7).

На следующий день Сципион, чтобы утешить своего друга и союзника, впервые на большом собрании называл его царем всей Нумидии и осыпал различными дарами и наградами, полагавшимися полководцу-триумфатору. Гай Лелий, тоже получив золотой венок, был, как обычно, отправлен в Рим, сопровождать пленных и докладывать о победах (Ливий, ХХХ, 15, 9–14; 16, 1).

После полного подчинения Нумидии Сципион вновь, не встречая сопротивления, перевел свою армию под Тунет, к незаконченному в прошлый раз лагерю. Теперь, после поражения Сифакса, карфагеняне не знали, что противопоставить Сципиону, и, чтобы потянуть время, отправили к нему посольство, состоявшее из членов Совета Тридцати. Ничего конкретного они не предлагали, а только просили не губить их государство окончательно, и тогда его распоряжения относительно их участи будут выполнены.

Сципион выставил следующие условия мира: возврат Карфагеном всех пленных, перебежчиков и беглых рабов, вывод войск из Италии, Галлии, всех островов между Италией и Африкой, отказ от дальнейших претензий на Испанию. Из вооружений карфагенянам дозволялось оставить только двадцать боевых судов, а в качестве контрибуции отдать полмиллиона модиев пшеницы, триста тысяч модиев ячменя и денег (Ливий приводит разные данные – пять тысяч талантов, или пять тысяч фунтов серебра, или двойное жалованье для солдат). На размышления Сципион дал три дня. Карфагеняне не стали отвергать выдвинутых им условий и направили два посольства: одно к проконсулу для заключения перемирия, другое – в Рим, для мирных переговоров (Ливий, ХХХ, 16).

Боевые действия 203 г. до н. э. в Италии знаменовали собой окончательный крах планов пунийского правительства и военачальников на продолжение войны на Апеннинском полуострове. Их последней надеждой оставалось соединение войск Ганнибала и Магона – задача сверхсложная, если учитывать, что для этого им было необходимо пройти через всю вражескую страну, преодолевая сопротивление многократно превосходивших армий противника. Тем не менее Магон, очевидно, набрав, наконец, достаточное пополнение, попытался это сделать. В области инсубров ему преградили путь два легиона претора Публия Квинктилия Вара и два легиона проконсула Марка Корнелия Цетега. Римляне разделили свои силы: армия Квинктилия Вара должна была принять на себя главный удар врага, а легионы Марка Корнелия держались в резерве, в то время как сам проконсул руководил ходом битвы совместно с претором. О построении армии Магона Тит Ливий ничего не сообщает, что сильно мешает восстановить картину битвы, ход которой был далеко не простым.

Первой с обеих сторон вступила в дело пехота, и в течение продолжительного времени борьба шла на равных. Надеясь добиться перелома в ходе боя, Квинктилий Вар вместе с сыном Марком повел в атаку всю легионную конницу. Магон отреагировал незамедлительно, введя в бой слонов. Их вид, рев и запах настолько напугали незнакомых с такими животными римских лошадей, что они совершенно вышли из повиновения, и конница потеряла боеспособность. Положение римлян становилось все более угрожающим, один из преторских легионов (двенадцатый) понес настолько тяжелые потери, что был бы опрокинут, если бы не подошедший ему на подмогу резервный тринадцатый легион. На него Магон бросил свой пехотный резерв, но составлявшие его кельты были быстро рассеяны. Дело решил одиннадцатый легион, атаковавший слонов. Животных забросали дротиками, в результате чего четыре слона были убиты, а остальные повернули на своих. Этим сразу же воспользовались римские всадники, постаравшиеся развить наметившийся успех. Пунийцы начали отступать, но первое время, благодаря стараниям своего полководца, сохраняли боевой порядок. Развязка наступила, когда Магон получил тяжелое ранение в бедро и был вынесен из строя, после чего отступление пунийцев перешло в бегство. Впрочем, даже из изложения самого Ливия итог этой битвы трудно отнести к бесспорным победам римлян. Об этом говорят приводимые им данные о потерях: до пяти тысяч убитых у карфагенян, две тысячи триста – у римлян, в том числе три военных трибуна (Ливий, ХХХ, 18). Для того чтобы подорвать боеспособность армии Магона, такое количество погибших выглядит явно недостаточным, и, очевидно, именно его рана послужила основной причиной того, что пунийцы прекратили сражение и не смогли продолжать дальнейшее продвижение в глубь Италии.

На следующую ночь Магон снялся с лагеря и отступил к лигурийскому побережью. Там к нему прибыли гонцы из Карфагена с приказом правительства как можно скорее возвращаться в Африку, так как действия Сципиона поставили пунийское государство в такое положение, что о войне в Италии приходилось забыть. Ничего другого в сложившейся ситуации Магону и не оставалось. Полноценно руководить армией он не мог, а неудачный исход сражения неминуемо должен был повлечь за собой измену лигурийцев. Погрузив свои войска на корабли, он отправился в Африку. О дальнейшей судьбе брата Ганнибала сохранились весьма разноречивые сведения. Со слов Аппиана следует, что спустя два года он был все еще жив и находился, очевидно, на севере Италии, где продолжал набирать армию кельтов (Аппиан, Ливия, 49). По Зонаре, он прибыл в Африку, но был снова отправлен в Италию (Зонара, IX, 13, 10), а согласно Корнелию Непоту, он уже после окончания войны бежал из Карфагена и погиб, возможно, при кораблекрушении или был убит своими рабами (Непот, Ганнибал, 8). Но наиболее достоверной выглядит информация Тита Ливия, в соответствии с которой Магон умер от раны во время морского перехода в Африку, как только его корабли миновали Сардинию (Ливий, ХХХ, 19, 5). В любом случае ни один из источников не говорит, что Магон сколько-нибудь заметно участвовал в событиях, происходивших после его поражения от римлян в стране инсубров, будь то в Италии или в Африке, что, учитывая его статус, кажется совершенно невозможным.

Тем временем на юге Италии армия консула Гнея Сервилия продолжала постепенно сокращать территорию, подконтрольную Ганнибалу. Исход войны был очевиден всем, и города Бруттия (в их числе Авфуг, Берги, Безидии, Окрикул, Лимфей, Аргентан) один за другим сдавались консулу. Тогда же произошло последнее сражение между римским консулом и Ганнибалом на территории Италии. Единственное, что о нем известно достоверно, – это место, и то весьма приблизительно: окрестности города Кротон. Кто вышел из него победителем – тоже не ясно, по крайней мере, Тит Ливий резко отрицает данные Валерия Антиата о пяти тысячах погибших со стороны пунийцев; очевидно, по его мнению, эта цифра завышена. Но даже если Ганнибал тогда и победил, использовать плоды своего успеха он был не в состоянии, хотя бы по той причине, что к нему, как и к Магону, прибыли послы из Карфагена с требованием покинуть Италию, чтобы спасать родной город.

Несмотря на то что неудача похода в Италию была очевидна уже давно, осознание того, что его необходимо прекратить, далось Ганнибалу нелегко. По крайней мере, именно такое впечатление остается от речи, которую вложил в уста Пунийцу Тит Ливий: «Уже без хитростей, уже открыто отзывают меня те, кто давно уже силился меня отсюда убрать, отказывая в деньгах и солдатах. Победил Ганнибала не римский народ, столько раз мною битый и обращенный в бегство, а карфагенский сенат своей злобной завистью. Сципион не так будет превозносить себя и радоваться моему бесславному уходу, как Ганнон, который не смог ничего со мной сделать, кроме как погубив Карфаген, только бы погрести под его развалинами мой дом» (Ливий, ХХХ, 20, 2–4). Сомнительно, впрочем, чтобы Ганнибал всерьез мог относиться к этим словам, если вообще их произносил, ведь почти на всем протяжении войны он получал подкрепления из Карфагена, а влияние в совете его противников – «партии» Ганнона Великого – было крайне малым (единственное за всю войну упоминание о Ганноне связано с приездом в Карфаген Магона после битвы при Каннах, но и тогда его слова остались неуслышанными). Судя по всему, пунийский полководец просто хотел извлечь хоть какую-то выгоду из своего поражения, заранее возложив ответственность за него на своих политических противников. Далее Ливий прямо подтверждает, что Ганнибал предвидел необходимость ухода из Италии и приготовил для этого флот.

О последних днях, проведенных Ганнибалом в Италии, сохранились противоречивые данные. Ливий сообщает, что Пуниец выделил из остатков своей армии лучших воинов, а остальных под видом гарнизонов распределил по подвластным ему городам, оставляя их тем самым на милость римлян. В соответствии же с Аппианом, перед тем как навсегда покинуть Бруттий, Ганнибал отдал на разграбление города, в которых стояли его гарнизоны. Эта версия выглядит гораздо более логичной, так как сомнительно, чтобы в данной ситуации у Ганнибала оказались бы «лишние» воины или же на них вдруг не хватило кораблей (ведь, как признает сам Ливий, Ганнибал заранее готовился к отплытию). Не менее правдоподобно и объяснение такого поведения, данное Аппианом: возвращаясь после шестнадцати лет своего неудачного похода в Карфаген, полководец как нельзя более нуждался в верных сторонниках, самыми лучшими из которых были его воины (Аппиан, Ганнибал, 58). Единственными, кого Ганнибал мог не брать с собой, были сражавшиеся на его стороне италики; для тех из них, которые не успели отличиться в боях, отъезд в Африку казался более страшной перспективой, чем суд римлян. Их Ганнибал дал приказ убить, просто для того, чтобы римляне не могли привлечь их на свою сторону (Аппиан, Ганнибал, 58; Ливий, ХХХ, 20, 6).

После того как Магон и Ганнибал покинули Италию, в Риме, а вернее вне городской черты, в храме Беллоны, были проведены переговоры с карфагенскими послами относительно условий мирного соглашения. Рассказ о них у Ливия и Аппиана (соответствующее место в труде Полибия утрачено) опять различается довольно сильно. Согласно Ливию, карфагеняне перекладывали всю ответственность за развязывание и ведение войны на Ганнибала, а их собственное поручение заключалось в том, чтобы восстановить мирный договор, который был заключен после Первой Пунической войны. Но когда старые сенаторы, участвовавшие в его разработке и утверждении, стали задавать вопросы по существу, выяснилось, что послы из-за своей молодости не помнят условий упоминаемого ими договора. Все это убедило римских сенаторов в правоте мнения, высказанного Марком Валерием Левином: лицемерные карфагеняне и не собирались вести переговоры всерьез, а их послы – обыкновенные лазутчики, которые должны протянуть время, пока в Африку не вернутся Ганнибал и Магон. Вследствие этого было решено карфагенян немедленно выслать, не давая им никакого ответа, а Сципиону предписать продолжать боевые действия (Ливий, ХХХ, 22–23).

У Аппиана мы находим совсем другой рассказ о римско-карфагенских переговорах. Из него следует, что Сципион, к которому первоначально явились послы, согласился на перемирие и отпустил их в Рим для заключения окончательного договора. Мнения сенаторов по этому поводу разделились. Одни напоминали о коварстве карфагенян, не веря в их желание заключить и соблюдать мир, другие же, указывая на перенесенные за время войны потери и сохраняющуюся опасность для армии Сципиона, настаивали на заключении мира. В итоге было решено предоставить решение Сципиону, к которому для обсуждения вопроса направлялись советники. Римский полководец был готов пойти на мир. Его условия были следующими: Магон должен вывести свои войска из Лигурии, карфагенянам запрещалось иметь больше тридцати боевых кораблей и производить вербовку наемников; им запрещалось вмешательство в дела других народов, за исключением территорий, ограниченных Финикийским рвом, то есть собственно карфагенских земель; они должны были вернуть всех пленников и перебежчиков, а также выплатить тысячу шестьсот талантов серебром; наконец, они должны были признать Масиниссу законным правителем в землях, принадлежащих ему по наследству и тех, которые он сумеет удержать из царства Сифакса. Карфагеняне приняли эти условия, и для утверждения договора их послы отправились в Рим, а римские – в Карфаген (Аппиан, Ливия, 31–32).

Таким образом, если, по словам Ливия, целью мирных переговоров со стороны карфагенян была попытка выиграть время, чтобы Магон и Ганнибал успели переправиться со своими армиями в Африку, после чего борьбу можно будет продолжить, то из рассказа Аппиана следует, что карфагеняне вполне искренне хотели или уж, по крайней мере, делали видимость, что хотят заключить мир. Как бы ни относиться к этим версиям (их подробный анализ проделал И. Ш. Кораблев в своей монографии «Ганнибал», отдав предпочтение Титу Ливию), дальнейшие события показали, что карфагеняне были не намерены признавать свое поражение и очень скоро нарушили перемирие (если верить Ливию) или мир (если верить Аппиану).

Пока переговоры не были завершены и карфагенские послы еще не вернулись из Рима, а Ганнибал из Италии, римляне продолжали снабжать провиантом армию Сципиона. Эскадра претора Публия Лентула из Сардинии без проблем достигла африканского побережья, но двести грузовых и тридцать боевых кораблей Гнея Октавия, идущие от Сицилии, были застигнуты бурей и большей частью отнесены к острову Эгимура, находившемуся примерно в сорока пяти километрах от пунийской столицы, а остальные – к Горячим Водам, расположенным прямо напротив Карфагена. Все это было хорошо видно из города, и его жители, раззадоренные беззащитным положением, в котором оказались вражеские суда, собрались на центральной площади, требуя от правительства принять соответствующие меры. Был созван городской совет, и большинством голосов решили не упускать легкую добычу. К Эгимуре была направлена эскадра Гасдрубала, которая и привела в Карфаген римские транспорты. Тех из экипажей, которые попались в руки карфагенян, заковали в цепи (Полибий, XV, 1, 1; Аппиан, Ливия, 34; Ливий, ХХХ, 24, 5–12).

Возмущенный столь наглым нарушением перемирия – ведь переговоры еще не были завершены и пунийское посольство не вернулось из Рима, – Сципион немедленно направил в Карфаген своих послов: Луция Бебия, Луция Сегия и Луция Фабия. Они вначале выступили перед городским советом, затем перед народным собранием. Они напомнили, что своим нападением карфагеняне нарушили договор, которого сами же униженно добивались. Теперь их положение крайне осложнилось, потому что и с армией Ганнибала они не могут быть уверены в своей победе, а в случае поражения их участь будет гораздо худшей. Содержала ли пересказанная Полибием речь римских послов какие-либо конструктивные предложения, кроме упреков, не ясно, но, по-видимому, они действительно потребовали возвращения кораблей с грузом и экипажами (Полибий, ХV, 1).

Однако радикально настроенные члены совета и горожане не собирались уступать. На народном собрании разъяренная толпа едва не избила римлян (по данным Аппиана, их хотели схватить и держать до возвращения карфагенских послов), и их с трудом удалось спасти лидерам антибаркидской «партии» Ганнону Великому и Гасдрубалу Козлу. Теперь им надо было покинуть город, для чего им выделили квадрирему и две триремы сопровождения. Когда корабли достигли устья реки Баграды, откуда уже был виден римский лагерь, триремы повернули назад, а корабль с послами атаковали три пунийские квадриремы из находившегося поблизости флота Гасдрубала. Полибий говорит, что это была заранее спланированная акция, Ливий сомневается, была ли это инициатива правительства или лично Гасдрубала, но наиболее логичным кажется утверждение Аппиана о том, что отправкой римских послов руководили Ганнон Великий и Гасдрубал Козел, а нападение на них организовали приверженцы Баркидов, «партия войны». Захватить римский корабль пунийцы не смогли, но во время перестрелки большая часть команды была перебита, а корабль был вынужден выброситься на берег, чтобы могли спастись оставшиеся (Полибий, XV, 2, 4–6; Ливий, ХХХ, 25, 5; Аппиан, Ливия, 34).

Как раз в это время в лагерь Сципиона из Рима прибыли карфагенские послы в сопровождении Гая Лелия и легата Квинта Фульвия Гиллона (как уточняет Аппиан, их туда занесло бурей). Сципион заявил им, что считает перемирие нарушенным, после чего отпустил и стал готовиться к продолжению войны. Мягкость Сципиона в обращении с послами дала повод карфагенской «партии мира» поднять вопрос о возобновлении мирных переговоров, но подавляющее большинство совета было по-прежнему настроено воевать, тем более что именно тогда, а может, несколькими днями раньше в Африку прибыла армия Ганнибала. Правда, у Пунийца при возвращении на родину возникло дурное предчувствие. Когда до берега оставалось уже недалеко, он спросил матроса, что находится у них по курсу. Оказалось, что корабли идут прямо на некую разрушенную гробницу. Это показалось Ганнибалу плохим предзнаменованием, и он приказал сменить курс, после чего высадка была произведена в Малом Лептисе, примерно в ста двадцати километрах к югу от Карфагена (Полибий, XV, 3, 1–4; 4; Аппиан, Ливия, 35; Ливий, ХХХ, 25, 9–12; Орозий IV, 19, 1).

На этом закончилась кампания 203 г. до н. э.