В Риме мало кто мог сомневаться в том, кто станет одним из консулов 205 г. до н. э. После того как Публий Корнелий Сципион вернулся из Испании, он стал поистине народным героем. Количество желающих принять участие в выборах было самым большим с тех пор, как началась война. Люди съезжались не только проголосовать, но и просто посмотреть на прославленного полководца, любимца Фортуны. Толпы народа собирались и на Капитолии, где Сципион совершал жертвоприношения, и у его дома. Все ждали, что именно ему предстоит победоносно завершить эту войну, что он выгонит остатки карфагенского войска из Италии и добьет противника уже в Африке (несомненно, сам покоритель Испании хорошо постарался для создания соответствующего настроения в обществе). В итоге, в соответствии с волей всех центурий, Публий Корнелий Сципион был избран консулом, а его напарником стал Публий Лициний Красс. Распределение провинций тоже прошло в полном соответствии с желанием Сципиона. Поскольку Публий Лициний Красс занимал должность великого понтифика, ему полагалось оставаться в Италии, поэтому он без жеребьевки взял себе Бруттий, уступив Сципиону Сицилию (Ливий, XXVIII, 38, 6–12).

Теперь было необходимо получить от сената разрешение на ведение войны в Африке. В том, что это будет легко, Сципион сомневался и заранее давал понять, что, если такового разрешения не последует, он обратится к народному собранию. Действительно, далеко не всем сенаторам, особенно наиболее влиятельным из них, понравилась инициатива молодого полководца, но большинство из них, зная, насколько популярен Сципион в народе, не решалось возражать в открытую. Спросили мнение Фабия Максима. Никогда не боявшийся отстаивать свою точку зрения, Кунктатор и теперь не посчитался с господствующими настроениями и высказался против африканской экспедиции. Причины приводились разные. Прежде всего, ее не стоило начинать, пока в самой Италии находится армия Ганнибала – противника по-прежнему опасного и достойного. Воспользовавшись отсутствием одного из консулов, пунийцы могут переправить Ганнибалу новые подкрепления и вновь атаковать Рим. Далее, на содержание консульских армий, находящихся так далеко друг от друга, просто не хватит средств. Наконец, ведение войны в Африке грозит неизмеримо большими трудностями, чем те, с которыми пришлось столкнуться в Италии и даже в Испании (Ливий, XXVIII, 40–42).

В своей ответной речи, подкрепленной соответствующими историческими примерами, Сципион преимущественно заострил внимание на том, что экспедиция в Африку вовсе не является такой безнадежной, как это хочет показать Фабий. Шансов на успех гораздо больше, если учесть само государственное устройство Карфагена: его наемная армия не отличается верностью, а подвластные племена только мечтают избавиться от своих господ (Ливий, XXVIII, 43–44; Аппиан, Ливия, 7).

Обстановка накалялась: все слышали о том, что Сципион намерен обратиться к народному собранию, если не получит разрешения от сената, и теперь его спросили, станет ли он соблюдать решение сената. Сципион ответил, что будет действовать, как потребует благо государства. Обратились к народным трибунам, и те потребовали, чтобы Сципион заранее определил, чьему решению он будет подчиняться – сената или народного собрания. Тот попросил день на размышление и обсуждение с коллегой, после чего заявил, что последует решению сенаторов.

Надежды Сципиона оправдались: ему разрешили воевать в Африке, если он сочтет это нужным, и предоставляли флот в тридцать кораблей. Правда, в проведении воинского набора ему отказали, но зато он имел право нанимать добровольцев за собственный счет, как если бы окончательный разгром Карфагена был его личным делом (Ливий, XXVIII, 45, 13–14; Аппиан, Ливия, 7).

И этого оказалось совершенно достаточно. По всей Италии, прежде всего в этрусских и умбро-сабелльских городах, началась настоящая кампания по сбору средств и материалов на снаряжение армии и флота для африканской экспедиции (так, только город Арретий поставил три тысячи щитов, столько же шлемов, различные копья и дротики, а также топоры, косы, заступы, корзины, ручные мельницы в количестве, достаточном для сорока боевых кораблей; кроме этого, сто двадцать тысяч модиев пшеницы и дорожные деньги десятникам и гребцам). Города Умбрии и Сабинии (Нурсия, Реата, Амитерн) выставляли солдат, много добровольцев на флот вызвались из племен марсов, пелигнов и марруцинов, а из города Камерин пришла когорта в шестьсот человек. Всего в армию Сципиона вступило семь тысяч добровольцев. Было заложено тридцать кораблей (двадцать квинкверем и десять квадрирем), при этом строительство велось такими темпами, что было закончено уже через полтора месяца. Располагая этими силами, Сципион переправился на Сицилию, где продолжил подготовку к атаке на Карфаген (Ливий, XXVIII, 45, 15–21; 46, 1).

Кроме италийских добровольцев в армию Сципиона вошли «штрафные» легионы, до сих пор дислоцированные на Сицилии. Несмотря на то что в Риме они продолжали считаться «опальными», консул ничуть не сомневался в их боеспособности и опыте, ведь они вынесли всю тяжесть войны на Сицилии, а в свое время, как и сам консул, сражались и выжили под Каннами. Им и предстояло составить основу армии вторжения.

Для обеспечения снабжения войск Сципион распределил людей по разным городам, потребовав продовольствие от сицилийцев (оставив нетронутыми запасы, привезенные из Италии), а чтобы экипировать конницу, провел любопытную комбинацию. Он заранее выделил из добровольцев триста человек, но никаким оружием их не снабдил и вообще не объяснял их будущего назначения. Одновременно с этим Сципион приказал тремстам самым знатным и богатым сицилийским юношам явиться к нему верхом с полным снаряжением. В назначенный день все были на месте, хотя ни самих всадников, ни тем более их родителей и родственников не привлекала перспектива участия в заморском предприятии римлян. Сципиону все это было отлично известно, и на общем сборе он объявил сицилийцам, что, поскольку до него дошли слухи, будто кто-то из них боится идти в поход, он готов выслушать недовольных, так как не хочет вести с собой в Африку негодных солдат. Один из всадников решился высказать свое нежелание идти на войну, и Сципион разрешил ему вернуться домой при условии, что оружие, лошадь и всю амуницию он передаст человеку, готовому его заменить, а также обучит его конному бою. Юноша с радостью согласился, а остальные, видя такое понимание своих настроений со стороны полководца, тоже пожелали выставить вместо себя добровольцев. Сципион выполнил и их просьбу, в результате чего в его распоряжении оказалось триста комплектов доспехов и отлично снаряженных лошадей, которые он передал тем самым тремстам воинам, которых ранее специально не вооружал. Так без каких-либо затрат со стороны Сципиона в его армии появился конный отряд (Ливий, XXIX, 1, 1–11; Аппиан, Ливия, 8).

Обустроив свои войска на новом месте, Сципион прибыл в Сиракузы, где занялся разбором жалоб местного населения. Особым указом он возвращал сиракузянам утраченное во время войны имущество (предыдущее распоряжение сената выполнялось, очевидно, плохо), а тех из римлян, кто отказывался подчиняться, привлекал к суду. Благодаря этому Сципион обеспечил себе уважение и готовность помочь в подготовке похода не только сиракузян, но и остальных сицилийцев (Ливий, XXIX, 1, 15–18).

Слова Фабия Максима о том, что если один из консулов покинет Италию, то карфагеняне смогут этим воспользоваться и прислать Ганнибалу новые подкрепления, оказались пророческими. Брат Ганнибала Магон, проведший зиму на Балеарских островах, существенно пополнил там свою армию, которая теперь достигала двенадцати тысяч пехотинцев и почти двух тысяч всадников. Летом он под охраной тридцати боевых кораблей переправил эти силы в Северную Италию. В той области побережье никак не охранялось, и внезапным налетом пунийцы захватили Геную. Главной надеждой Магона, как в свое время и Ганнибала с Гасдрубалом, было поднять на восстание против римлян местные племена, прежде всего кельтов. Для этого он заключил союз с ингавнами и поддержал их в войне с другим племенем – горными эпантериями. Начало похода складывалось для Магона успешно, и один за другим отряды кельтских племен начали вливаться в ряды его армии. Правда, когда до Магона дошли сведения о подготовке Сципионом высадки в Африке, большую часть его флота пришлось отправить обратно для защиты берега. Остались только десять кораблей, экипажам которых Магон предписал охранять город Савону, где находилась взятая пунийцами добыча (Ливий, XXVIII, 46, 7–11).

Новости об очередном вторжении на севере очень обеспокоили сенаторов. Чтобы противодействовать угрозе, проконсул Марк Ливий должен был перейти из Апулии под Аримин, а два городских легиона поручались управлению Марка Валерия Левина, который отвел их в Арретий. В задачу римских полководцев пока не входило уничтожение вражеского контингента, их цель была, как и в случае с Гасдрубалом, не допустить встречи Магона с Ганнибалом. В сравнении с ситуацией двухгодичной давности сделать это было куда проще, так как Ганнибал даже не пытался выйти за пределы Бруттия, проведя все лето у храма Юноны Лацинийской. Да и трудно ему было надеяться на успешный проход через всю Италию, в то время как солдаты его армии страдали от голода, а еще больше от разыгравшейся в той области чумы. Пожалуй, единственным значимым поступком Ганнибала за это лето стало основание и освящение алтаря, снабженного большой надписью на пунийском и греческом языках, в которой рассказывалось о ходе войны. Впоследствии эту надпись видел Полибий и использовал ее информацию в своем труде.

Пока на Сицилии шла подготовка к полномасштабному вторжению в Африку, Сципион отправил в набег на карфагенские территории эскадру под командованием Гая Лелия. Римские корабли ночью подошли к берегу поблизости от Гиппона Царского, а на рассвете солдаты и моряки начали грабить окрестности. Не ожидавшие ничего подобного местные жители не могли не только организовать сопротивление, но даже спокойно разобраться в ситуации и отправили гонцов, которые сообщили в Карфаген, что прибыл большой римский флот во главе с самим Сципионом (Ливий, XXIX, 1, 14; 3, 6–8).

В пунийской столице началась паника, так как по опыту все очень хорошо знали, насколько шатким станет положение Карфагена, если непосредственно на его территории будет действовать сильная вражеская армия. Начали предпринимать активные меры для отражения угрозы: было решено объявить воинский набор среди собственно пунийского населения, дополнить его вербовкой новых ливийских наемников, отправить Гасдрубала, сына Гисгона, на охоту за слонами, подготовить Карфаген к осаде и выслать корабли для атаки римского флота у Гиппона Царского. Вскоре, однако, выяснилось, что римский отряд очень мал и во главе его находится не Сципион, который по-прежнему оставался на Сицилии, а Гай Лелий. Осознав, что непосредственной опасности вражеского вторжения пока нет, пунийцы тем не менее постарались сделать все, чтобы исключить ее в будущем или, по крайней мере, максимально отдалить. Для этого было необходимо активизировать действия в самой Италии, о чем были проинструктированы пунийские полководцы. Магону предписали идти на соединение с Ганнибалом и угрожать Риму, а для усиления его армии были направлены двадцать пять боевых кораблей, шесть тысяч пехотинцев, восемьсот всадников и семь слонов, а также деньги для наемников. Для подтверждения ранее заключенных союзов были направлены посольства к Сифаксу и остальным африканским вождям. Вспомнили и о македонском царе Филиппе V, которому пообещали двести серебряных талантов, если он высадит армию в Италии или на Сицилии (Ливий, XXIX, 3, 9–15; 4, 1–6; Аппиан, Ливия, 9).

В то же самое время, пока солдаты Гая Лелия собирали добычу, к нему с несколькими всадниками прибыл Масинисса. С момента их последней встречи в Испании в жизни нумидийского царевича произошло множество событий, в результате которых он превратился из наследника царства в бесправного изгнанника и заклятого врага Сифакса и карфагенян. История его приключений достойна того, чтобы быть пересказанной хотя бы вкратце.

Масинисса воевал в Испании, когда умер его отец, царь западно-нумидийского племени массилиев, Гала. Его трон перешел к брату Эзалку, который тоже вскоре умер, передав власть сыну Капуссе. Однако Капусса был свергнут и убит в борьбе с дальним родственником царского дома Мазетулом, который стал править от имени последнего сына Эзалка, малолетнего Лакумаза. Теперь главным врагом Мазетула стал Масинисса, и, чтобы усилить свою позицию, он поспешил заключить союз с Сифаксом.

Получив известия о смерти отца и дяди, Масинисса приехал из Испании и вступил в пределы своей страны. Хотя силы его поначалу были невелики, он атаковал Лакумаза и разбил его войско. Следующим противником стал Мазетул, но и его значительно более многочисленная армия (пятнадцать тысяч пехоты и десять тысяч конницы) была разгромлена. Вернув себе отцовское царство, Масинисса установил мир с Мазетулом и Лакумазом, но оставалось еще одолеть Сифакса, которого Гасдрубал, сын Гисгона, умело на него натравливал. В первом же сражении новой войны Масинисса был наголову разбит и еле спасся с немногими последователями, после чего устроил базу на некой горе и разорял ближайшие карфагенские территории.

По просьбе пунийцев Сифакс направил на Масиниссу своего полководца Букара, который справился со своей задачей почти на «отлично»: массилии были разогнаны, но Масиниссе с пятьюстами пехотинцами и двумястами всадниками удалось вырваться из окружения. Вскоре воины Букара вновь его настигли, и на этот раз из всего отряда уцелело только пятеро. Одним из счастливчиков оказался получивший ранение Масинисса. Чтобы спастись от преследования, они бросились вплавь через протекавшую поблизости широкую и бурную реку (возможно, Баграду). Двое из пятерых утонули. Букар посчитал, что одним из них был Масинисса, и не стал догонять выживших. Сифакс и карфагеняне торжествовали, но Масинисса и на этот раз избежал смерти и, залечив рану, возобновил борьбу за свое царство.

Началась новая война с Сифаксом. Основным районом действий Масиниссы стал горный район между Циртой и Гиппоном Царским. Войско Сифакса пошло в наступление двумя частями: одна под командованием самого царя, другая – его сына Вермины. Совместным ударом они разгромили армию Масиниссы, у которого в конце битвы осталось только около двухсот человек. Этих двухсот Масинисса поделил на три отряда, которые начали прорываться из окружения. Один из отрядов сдался, другой был уничтожен. Масинисса оказался в третьем отряде, который благополучно ушел от преследовавшего его Вермины. С шестьюдесятью всадниками он обосновался в области Малого Сирта, так и не оставив надежд на продолжение борьбы (Ливий, XXIX, 29, 6–13; 30–33). Очевидно, там он и находился, когда узнал о прибытии эскадры Гая Лелия, с которым и поспешил встретиться.

Теперь в беседе с Гаем Лелием Масинисса говорил, что начинать серьезное вторжение в Африку римлянам надо как можно скорее, пока сохраняется благоприятный момент. Сам он обязательно им поможет, а вот Сифакс в ближайшем времени непременно вернется к союзу с Карфагеном, уже на официальном уровне. Перед тем как попрощаться, Масинисса предупредил о скором прибытии крупного пунийского флота, и Лелий на следующий день отплыл обратно на Сицилию (Ливий, XXIX, 4, 7–9; 5, 1).

Вскоре после этого находившийся в Северной Италии Магон Баркид получил отправленные к нему подкрепления и приказ набрать как можно больше войска. Не теряя времени, он созвал на совет вождей кельтов и лигурийцев и объявил, что пришел освободить их от римлян, но одной его армии для борьбы явно недостаточно, особенно если силы Спурия Лукреция и Марка Ливия, контролирующие север Италии, объединятся. Ввиду этого требуется призвать дополнительные войска, и чем больше, тем лучше. Ответ был не таким, на который рассчитывал Магон. Вожди кельтов сказали, что и рады были бы поддержать пунийцев, но одна из римских армий расположена непосредственно на их территории, а другая по соседству в Этрурии, поэтому помощь они могут оказать только тайно. Лигуры тоже не отказались выставить воинов, но установили срок в два месяца, так что на серьезные подкрепления Магону в ближайшее время рассчитывать не приходилось. Вместе с тем его опасения по поводу действий римлян подтвердились, и Марк Ливий перевел свои войска из Этрурии в Цизальпинскую Галлию на соединение со Спурием Лукрецием. Правда, ничего большего они не предприняли, выжидая активных действий со стороны неприятеля, но и Магон в ближайшее время не имел возможности развивать наступление (Ливий, XXIX, 5, 2–9).

В то время как положение на севере Италии оставалось относительно стабильным, у римлян появился шанс нанести пунийцам новый удар на юге. Боевые действия в Бруттии уже давно приняли характер полупартизанской войны. Обе стороны не решались на серьезные столкновения, ограничиваясь грабительскими набегами. Во время одного из них римлянам удалось захватить нескольких жителей контролируемого карфагенянами города Локры, на восточном побережье Бруттия. Среди пленных оказались мастера, выполнявшие работы в одном из двух городских акрополей. Когда их привели в римский лагерь, их узнали находившиеся там локрийцы, ранее бежавшие из города от карфагенян. Пленные обещали, что, если их выкупят на свободу, они помогут римлянам захватить акрополь. Локрийцы тут же их выкупили, договорились о дальнейших действиях и отпустили в город, после чего через своих земляков обо всем сообщили в Сиракузы консулу Сципиону (то, что локрийцы обратились именно к нему, возможно, было обусловлено тем, что в лагере ответственного за Бруттий Публия Лициния Красса свирепствовала эпидемия, вследствие чего его армия была небоеспособна). Тот заинтересовался и приказал военным трибунам Марку Сергию и Публию Матиену с тремя тысячами воинов перейти от Регия к Локрам. Кроме них командовать предстоящей операцией было поручено легату Квинту Племинию (Ливий, XXIX, 6, 1–9).

В условленную ночь римляне подошли к стенам акрополя и с помощью мастеров-изменников проникли внутрь. Пунийских часовых перебили во сне, после чего поднялась тревога и начался бой между римским отрядом и гарнизоном акрополя. В темноте и суматохе невозможно было определить настоящие масштабы опасности, и вскоре карфагеняне, хотя их и было больше, бежали в соседний акрополь. Теперь Локры оказались поделенными между тремя силами: сам город был во власти граждан, в одном акрополе находились карфагеняне во главе с Гамилькаром, в другом – римляне под командованием Квинта Племиния. Впрочем, локрийцы в своем большинстве поддерживали римлян, что и позволило тем удержаться в городе. Ежедневные стычки не могли решить дела, и карфагеняне призвали отряды, находившиеся поблизости, а потом к городу направился с армией сам Ганнибал (Ливий, XXIX, 6, 10–16).

Когда Сципиону доложили об угрожающем положении отряда Квинта Племиния, он сразу же отплыл из Мессаны в Италию, оставив вместо себя брата Луция. Тем временем Ганнибал, подойдя к городу, приказал Гамилькару на рассвете завязать с римлянами и поддерживавшими их локрийцами решительный бой, во время которого он пойдет на штурм. Началось все, как и было задумано: гарнизон акрополя начал бой, пунийская армия подошла к стенам города, но тут произошло непредвиденное. Стрелой, выпущенной из скорпиона, был убит воин, стоявший рядом с Ганнибалом, на которого это произвело настолько сильное впечатление, что он приказал остановить штурм и разбить лагерь на безопасном расстоянии (такая пугливость полководца, с молодости лично участвовавшего в сражениях, выглядит странной; единственным логичным объяснением в данном случае кажется только не преодоленные последствия тяжелой депрессии, несомненно, охватившей Ганнибала после гибели его брата при Метавре и осознания крушения своих планов) (Ливий, XXIX, 7, 1–6).

Вечером того же дня к Локрам из Мессаны подошли корабли Сципиона, и римляне вступили в город. Когда на следующий день карфагеняне снова пошли на штурм, им навстречу из городских ворот устремились легионеры Сципиона. Успех в схватке был на стороне римлян, которым удалось убить до двухсот осаждавших. Ганнибал, узнав, что теперь ему противостоит консульская армия, дал сигнал к отступлению и, потеряв надежду отбить Локры, ночью снялся с лагеря. Гарнизону акрополя полководец посоветовал спасаться самостоятельно. Чтобы отвлечь римлян, пунийцы подожгли занимаемые ими ранее постройки и вскоре догнали свои основные силы (Ливий, XXIX, 7, 7–10).

После ухода карфагенян Сципион приказал казнить инициаторов перехода Локр к Ганнибалу, а их имущество передал вождям проримской партии. Более он не предпринял ничего, посоветовав локрийцам обратиться к римскому сенату за решением своей дальнейшей участи. Оставив в городе отряд во главе с Квинтом Племинием (часть солдат подчинялась непосредственно легату, а остальные военным трибунам Публию Матиену и Марку Сергию), он с остальной армией отбыл обратно в Мессану.

И тут локрийцам пришлось прочувствовать на себе нравы, царившие в армии Сципиона. То, что началось в Локрах после отъезда консула, заставило горожан забыть все обиды, которые им довелось ранее претерпеть от карфагенян. По словам Ливия, по части жестокости и зверств в отношении местных жителей Квинт Племиний далеко превзошел Гамилькара, командовавшего пунийским гарнизоном Локр. Не отставали от своего легата и простые воины: начались повальные грабежи и все мыслимые виды насилия. Были разграблены даже храмы и, что сильнее всего возмутило локрийцев, сокровищница Прозерпины, чей культ был в городе особенно почитаемым. Наконец, бесчинства достигли апогея, когда ссора вспыхнула между самими римлянами. Один из солдат Племиния украл у локрийца серебряную чашу, но случайно остановившие его военные трибуны чашу отняли. На шум стали сбегаться другие легионеры, и в начавшейся потасовке подчиненные Квинта Племиния были побиты. Они прибежали жаловаться легату, который вызвал к себе трибунов и тут же приказал их раздеть и высечь. В ответ на это воины военных трибунов напали на легата с его свитой и вначале избили ликторов, а затем добрались и до него самого, истязали и отрезали нос и уши. Когда об этом узнал Сципион, то сразу приехал в Локры для разбирательств, по итогам которых Племиний был оправдан, а легаты признаны виновными и отправлены в Рим. Племинию и этого показалось недостаточным, и после того, как Сципион уехал в Сиракузы, он, чувствуя полную безнаказанность, до смерти запытал трибунов и оставил их тела без погребения. Таким же образом он расправился и с локрийцами, которые ездили к Сципиону с жалобами на него (Ливий, XXIX, 8–9).

В течение некоторого времени на события в Локрах не было никакой официальной реакции, но после консульских выборов о них, наконец, узнали в Риме, когда в сенат прибыло посольство от многострадального города. Дело было рассмотрено, при этом обвинения посыпались не только на Племиния, но и, даже в большей степени, на Сципиона, с чьего попустительства все и случилось. Его враги в сенате, среди которых наиболее активен был Квинт Фабий Максим, потребовали судить Племиния в Риме, возместить ущерб локрийцам, а на рассмотрение народного собрания поставить вопрос о лишении Сципиона властных полномочий (на тот момент он оставался проконсулом). В первый день ни до чего договориться не удалось, но Сципиону припомнили и солдатский мятеж в Испании, и даже его приверженность к греческой культуре (сенаторов возмущало, что находившийся в Сиракузах римский полководец разгуливает в греческом плаще и сандалиях, занимается гимнастикой и читает книги греческих авторов – поведение, недостойное не только римлянина, но и воина). В конце концов приняли предложение Квинта Метелла: по усмотрению консулов выбрать комиссию из десяти сенаторов, претора Марка Помпония, эдила и двух народных трибунов, которые и должны разобраться, происходили ли злодеяния в Локрах с ведома и желания Сципиона или нет и, соответственно, лишать или не лишать его должности. Вначале комиссия прибыла в Локры, граждане которых показали, что Сципион об их бедствиях не знал. Племиния же и еще тридцать два подозреваемых отправили в цепях в Рим. Там Племиний, по одной версии, умер до суда, по другой – был убит в тюрьме (Ливий, XXIX, 16–22; Аппиан, Ганнибал, 55).